3. В погоне за прибылью

С начала 1970-х годов Уолл-стрит вступила в эпоху перемен, как внешних, так и внутренних, и на волне этих перемен Берни Мэдофф возвысится до статуса публичной фигуры, обретет то положение в обществе, которое он сохранит почти на сорок последующих лет и которое укрепит доверие к нему инвесторов и регуляторов.

Во времена головокружительного «бычьего» рынка 1950–1960-х годов регулирование рынка, как это обычно случается в такие времена, ослабло. Но в 1970-е все быстро трезвели, и Комиссия по ценным бумагам и биржам, основной регулирующий и надзорный орган финансового рынка страны, без устали разгребала завалы, оставленные послевоенной рыночной вакханалией.

На протяжении всех лет сумасшедшего роста рынка горы биржевой документации заполнялись по старинке, вручную. Оплачивать штат скрипящих перьями секретарей многим брокерским фирмам было не по карману, и они утопали в бесконечной писанине. По мере активизации энергичных взаимных инвестфондов объем торгов стал расширяться больше прежнего, и документация за сделками никак не поспевала. А когда биржевой торговлей увлеклись обычные граждане, тут уж отставание стало просто катастрофическим, так как бумажные сертификаты приходилось физически передавать из одной брокерской конторы в другую. Учет всех этих бумажных потоков оказался задачей, с которой армия клерков уже не справлялась, и бесконечные задержки и путаница сильно затрудняли попытки федеральных регуляторов удостовериться в том, что вся эта деятельность ведется законно и по правилам. Тертые калачи Уолл-стрит назвали это «бумажным затором», и он стал по-настоящему опасен, вызвав в 1968–1969 годах крушение ряда брокерских фирм Большого табло. Тогда-то молодой Берни Мэдофф и проникся идеей автоматизации биржевого делопроизводства.

К тому времени Рут Мэдофф уже не работала в фирме: она ушла в 1964 году, за несколько месяцев до рождения их первого сына Марка.

С 1961 года Мэдофф делил офис на Бродвее, 39, с собратом-предпринимателем по имени Мартин Дж. Джоэл-младший, клиентом бухгалтерской фирмы Сола Альперна. Марти Джоэл с партнером открыли брокерскую фирму Joel, Zuchs & Company в том же месяце 1960 года, когда Мэдофф открыл свою. Партнерство вскоре распалось, и Джоэл предложил Мэдоффу разделить с ним офис – и арендную плату.

Марти Джоэл не один десяток лет будет работать то вместе с Мэдоффом, то где-то рядом. В 1961 году ему было под тридцать. Напористый, честолюбивый, он заправлял небольшим и слегка сомнительным брокерским бизнесом, пререкался с регуляторами и отбивался от судебных исков клиентов. Его частые стычки с надзирающими инстанциями в конце 1960-х указывают на то, что он не слишком педантично следовал биржевому уставу. В 1970 году Комиссия на 75 дней отстранила его от брокерского бизнеса из-за постоянных нарушений в ведении учета и несоблюдении маржевых требований, имевших место в период между 1966 и 1968 годами.

Мэдофф и Джоэл не только вместе платили ренту, но и оплачивали услуги офисного администратора Джоэла – Кэрол Липкин, которая в отсутствие Рут взяла на себя ее секретарские обязанности. Через несколько лет Мэдофф нанял на бумажную работу мужа Кэрол Ирвина Липкина, возможно, для того чтобы четче разграничить конторы – свою и Джоэла. Ирвин Липкин стал первым служащим Bernard L. Madoff Investment Securities, пришедшим со стороны. Никаких свидетельств того, что у фирмы Мэдоффа в те годы возникали трения с регуляторами, не имеется, правда, в начале 1960-х ему несколько раз указывали на мелкие технические недочеты. Мэдофф и Джоэл, при всех различиях в стиле работы, близко общались и дружили семьями.

По сравнению с фирмами Большого табло, которые обслуживали растущую армию розничных инвесторов, небольшие трейдеры внебиржевого рынка, подобные Bernard L. Madoff Investment Securities, в удушающем бумажном заторе конца 1960-х избежали худшего просто потому, что у них было меньше клиентов (с другими трейдерами они работали на оптовой основе) и они быстрее внедряли новшества, уменьшающие трудозатраты, а именно разные вычислительные устройства. Такие гибкие фирмы зачастую не только выживали, но и преуспевали, предлагая свои услуги взаимным фондам и другим институциональным инвесторам, которые в раздражении от затора на Большом табло рады были найти альтернативный способ заключать сделки быстрее. Но не следует думать, что все шло легко и просто. В 1968 году Мэдоффу пришлось на какое-то время призвать на подмогу засевшую дома Рут, иначе крохотной фирме было не разгрести бумажные горы.

В 1970 году Конгресс, обеспокоенный перегруженностью брокерских фирм бумажной работой и новой волной банкротств конца 1960-х, учредил Корпорацию защиты инвесторов в ценные бумаги (Securities Investor Protection Corporation, SIPC – произносится «сипик»). SIPC, хотя совет ее директоров назначался исходя из политических соображений, была не правительственным агентством, а некоммерческой организацией и существовала за счет ежегодных взносов, взимаемых с фирм – участников фондового рынка. Задача корпорации состояла в том, чтобы помочь розничным клиентам, пострадавшим от банкротства фирм на Уолл-стрит. В том же законе, где говорилось об учреждении SIPC, к федеральному кодексу о банкротстве добавлялись статьи, применимые исключительно к брокерским фирмам. Так что фирма Bernard L. Madoff Investment Securities, как и прочие фирмы Уолл-стрит, стала членом SIPC и платила членские взносы.

Помимо этого, в 1970-х годах регуляторы начали жестче давить на Уолл-стрит, с тем чтобы фирмы автоматизировали торги и выполнение сделок занимало разумное время – и позволяло проследить за их правильностью и законностью. Автоматизация избавила бы от необходимости физически доставлять сертификаты акций – переход из одних рук в другие фиксировался бы электронным путем. Технические новшества (в виде все более быстрых и дешевых электронно-вычислительных устройств и другого сложного коммуникационного оборудования) постепенно начали вытеснять допотопные методы ведения учета, олицетворением которых был клерк, день-деньской корпящий над конторской книгой. Бумажный затор 1960-х со всей очевидностью показал, что дальше так продолжаться не может.

Но тот же технический прогресс начал менять само представление о фондовом рынке – и вот тут-то у Берни Мэдоффа появился совершенно законный шанс достичь величия.

Для традиционалистов Уолл-стрит фондовая биржа была централизованной торговой площадкой, где каждый день на несколько часов напрямую сходились люди в цветных пиджаках и выкрикивали предложения цен. Эта аукционная модель, в которой биржевые трейдеры наперебой предлагают цены, словно толпа охотников за предметами искусства на аукционах Сотби или Кристи, превратилась в явный анахронизм в ситуации, когда на рынках стали задавать тон управляющие взаимных инвестиционных фондов и другие профессиональные инвесторы и когда внебиржевой рынок ценных бумаг с каждым днем делался для них все привлекательнее.

В качестве торгового дома внебиржевого рынка ценных бумаг фирма Мэдоффа никогда не вела дела традиционным способом рынка-аукциона. Внебиржевой рынок с десятками тысяч не котирующихся на бирже акций не имел центральной торговой площадки, где трейдеры могли бы выкрикивать ценовые предложения. Наоборот, это был огромный телефонный базар, и картой его служили «розовые страницы». Дилер вроде Мэдоффа мог в понедельник схватить какие-то акции на одном блошином рынке и попытаться продать их в тот же день, но дороже, на другом блошином рынке или продать на том же, но на другой день.

К тому времени, когда на одном блошином рынке успевали заметить цену, назначенную дилером за те или иные бумаги, эти бумаги уже могли продаваться где-нибудь в другом месте, подороже или подешевле. Вот почему дилеры вроде Мэдоффа между ценой покупки бумаг у другого трейдера и ценой продажи (более высокой) вкладывали мягкую подушечку. Такая подушечка называется «спред». Читай: «прибыль».

На внебиржевом рынке спреды были гигантскими (подчас до пятидесяти процентов), и эти жирные прибыли оставались почти полностью скрыты от розничного инвестора. Ухватить кусочек этих прибылей было ох как трудно.

На рынке господствовала горстка крупных оптовых биржевиков с внушительным портфелем ценных бумаг. Мэдофф наряду с сотнями других мелких дилеров вовсю старался привлечь их внимание. «Когда намечалась сделка, Мэдоффу звонили не чаще, чем всем остальным», – замечал репортер журнала Traders Magazine.

Мэдофф, как все дальновидные брокеры, быстро смекнул, что если «розовые страницы» перевести в цифровой формат, с тем чтобы текущие цены постоянно обновлялись и сделались доступными каждому дилеру – как цены на электронном Большом табло, – то у дилера, предлагающего лучшие цены, появилось бы куда больше шансов быть замеченным. «Мы, как малая фирма-маркетмейкер, считали, что это помогло бы сделать правила игры равными для всех», – сказал он одному интервьюеру. И придало бы столь желанный импульс его бизнесу.

В своем убеждении, что «розовые страницы» можно автоматизировать, он был не одинок: еще несколько человек, и с бoльшим основанием, претендуют на роль изобретателя автоматизированного рынка, в конце концов превратившегося в NASDAQ (National Association of Securities Dealers Automated Quotation System). Но он действительно с самого начала без колебаний поддерживал эту идею, хотя кое-кто из маркетмейкеров ей сопротивлялся, потому что в такой системе «нужно раскрывать карты, а они этого не хотели», – объяснял впоследствии Мэдофф. «Если тебе звонили, ориентируясь на “розовые страницы”, всегда можно было сказать, что цена устарела, и вообще называть разным людям разные котировки. При системе, которую мы предлагали внедрить, цены становились более прозрачными. А это нравилось не всем».

Однако на его стороне были федеральные регуляторы. Они быстро поняли, что компьютеризация «розовых страниц» точнее отразит ценовые котировки и усилит конкуренцию на внебиржевом рынке, а значит, сузит спреды и повысит привлекательность для инвесторов этого сегмента рынка.

Для продвижении автоматизации Комиссия потребовала содействия своего отраслевого партнера в области финансового регулирования, Национальной ассоциации дилеров ценных бумаг – NASD. В теории на протяжении без малого трех десятилетий надзорную деятельность Комиссии дополняли разнообразные меры NASD по саморегулированию. Эта организация была уполномочена лицензировать брокеров, а также устанавливать правила биржевой торговли и обеспечивать их выполнение. Однако постоянные скандалы тех лет показали, что ресурсы NASD зачастую недостаточны для исполнения возложенных на нее обязанностей. В руководство Ассоциации входили как представители малых фирм, обеспокоенных прежде всего снижением издержек, так и фирм-гигантов, для которых главная головная боль – это отток инвесторов. NASD вела себя точь-в-точь как сторожевая собака, которая по долгу службы должна гавкать на тех, кто ее кормит и ласкает, – ожидать, что ассоциация дилеров будет проводить жесткую линию принуждения, означало выдавать желаемое за действительное.

При всей своей разнородности, а подчас и нечистоплотности, руководство NASD сознавало, что сохранить статус-кво невозможно. Комитет по автоматизации при NASD годами боролся за автоматизацию ценовых котировок на внебиржевом рынке, и в феврале 1971 года, к большому, хотя и сдержанному, беспокойству традиционных фондовых бирж, дебютировала автоматизированная система, построенная для NASD компьютерной компанией Bunker Ramo и связавшая дилеров всей страны посредством электронной сети. Систему назвали NASDAQ (National Association of Securities Dealers Automated Quotations – Автоматические котировки Национальной ассоциации дилеров ценных бумаг). С течением лет этот примитивный прототип, созданный на базе программы, сходной с уже применявшимися в системах бронирования авиакомпаний и отелей, постоянно совершенствовался.

Мэдофф прочно солидаризовался со сторонниками автоматизации, и каким-то образом его небольшая фирма изыскала средства для инвестиций в оборудование и программное обеспечение. Была ли часть денег собрана благодаря инвесторам из числа клиентов Сола Альперна, Фрэнка Авеллино и Майкла Бинса? Впоследствии по меньшей мере один бывший сотрудник, согласно материалам будущего судебного разбирательства, разделял эту точку зрения. Но сам Мэдофф упорно отрицал кражи с клиентских счетов в 1970–1980-х годах и прямых улик, которые опровергали бы его слова, даже спустя почти два года после его ареста найти так и не удалось. В любом случае борьба за автоматизацию позволила Мэдоффу каждый год добавлять новые краски к своему портрету преданного сторонника инноваций на фондовом рынке, стойкого союзника в великом походе за реорганизацию косного традиционного рынка в соответствии с требованиями современной эпохи.

Кардинальное изменение репутации фирмы Мэдоффа – от мелкого внебиржевого маклера до видного новатора, одного из тех, кто преобразил фондовый рынок, – началось с приходом младшего брата Берни, Питера, и это не случайное совпадение.

Питер Беннетт Мэдофф ходил в детский сад, когда бизнес его отца потерпел полный крах. Он был подростком, когда его брат Берни женился на Рут Альперн. Сестра Сондра была почти на десять лет старше Питера. Как и многие младшие дети в семье, он прокладывал свой путь, и его вступление во взрослую жизнь прошло намного глаже, чем у старшего брата.

Он не стал поступать в школу Фар-Рокауэй, а подал заявление и был принят в так называемую Бруклин-Тек, одну из престижнейших средних школ страны, куда принимали по конкурсу. Он закончил Квинс-колледж во Флашинге (Нью-Йорк), где познакомился со своей будущей женой Мэрион, и в 1970 году, сразу после рождения дочери Шейны, получил юридическую степень в университете Фордхэм.

К тому времени семья Берни выросла. После старшего сына Марка, рождение которого в марте 1964 года вынудило Рут покончить с карьерой офисного администратора у Берни, в апреле 1966 года родился младший, Эндрю.

Несмотря на трудности прорыва в закрытый для чужаков ВРЦБ, у фирмы Мэдоффа дела явно шли в гору. Берни переселил свою молодую семью в Рослин, на богатеющее северное побережье Лонг-Айленда, и каждый день ездил на работу в новые просторные офисы на Уолл-стрит, 110, в шести кварталах от Фултонского рыбного рынка на Ист-Ривер. Они с Рут вступили в загородный клуб. Ей нравилось проводить там с детьми летние дни, и постепенно Мэдоффы пристрастились к гольфу.

По-видимому, Питер еще школьником работал в фирме брата (согласно реестру FINRA, в июне 1969 года он получил лицензию брокера и формально присоединился к фирме), а по получении юридической степени он пришел туда, чтобы остаться навсегда. Он попал в гущу перемен, самых радикальных со времен изобретения ленты биржевого аппарата и телеграфа, а с тех пор минуло сто лет. И он нанес фирму Мэдоффа на карту новых технологий, потратив на это немало собственных денег.

Сегодня существуют разные мнения о том, каким был Питер в те дни – сердечным и обаятельным или резким на язык и сверхтребовательным. Воспоминания некоторых бывших сотрудников, уволенных за промахи, не слишком лестны для Питера. Но даже после падения Берни Мэдоффа в отраслевых журналах сплошь и рядом встречались отклики людей, много лет знавших Берни и его брата и искренне любивших их. Питер Чапмен из Traders Magazine обнаружил, что Питер, как и Берни с сыновьями, «почти всем на Уолл-стрит нравился». Братья Мэдофф «были просто превосходные, замечательные люди», – говорил один из их клиентов.

В этих часто противоречивых воспоминаниях четко прослеживаются два сквозных мотива.

Во-первых, Берни, по общему мнению, принижал младшего брата, неявно и с юмором, но постоянно. Возможно, это всего лишь извечные трения между преуспевающим старшим братом и многообещающим младшим, пытающимся тоже занять место за столом. Невзирая на юридическую степень (диплом, который, по мнению Берни, не стоил затраченного на него времени), Питер начинал как наемный работник брокерской фирмы брата, хоть и платили ему все больше и больше. Почти сорок лет спустя он по-прежнему был всего лишь наемным работником у брата, тот так и не сделал его партнером по основному бизнесу, которому Питер посвятил всю свою трудовую жизнь. Его единственной долей в активах главной фирмы Мэдоффа десятки лет был клочок лондонского филиала, основанного в 1983 году, в котором старшему брату принадлежало 88 %.

Возможно и то, что на отношении Берни к Питеру сказывалось привычное с детства распределение ролей. Около 1970 года их отец Ральф Мэдофф проявил интерес к фирме Берни, и родители время от времени помогали Берни – выезжали на проверку какой-нибудь компании, об инвестиции в которую он подумывал. Периодическое присутствие Ральфа в фирме могло зацементировать Питера и Берни в усвоенных с детства ролях старшего и младшего. Если это и так, то влияние Ральфа было недолгим. В июле 1972 года он в возрасте шестидесяти двух лет умер от сердечного приступа. Через два с половиной года, в декабре 1974-го, так же внезапно, после приступа астмы во время рождественского круиза по Карибскому морю, скончалась Сильвия Мэдофф. Она не дожила до своего шестьдесят третьего дня рождения всего несколько недель.

Для братьев внезапная потеря еще не старых родителей была жестоким потрясением. Их друзья той поры рассказывали, что Берни стал заботливее относиться к младшему брату, как бы заняв место отца, патриарха семейного клана.

Во-вторых – на этом тоже сходятся все, кто хорошо знал братьев, – Питер был главной движущей силой, благодаря которой фирма оказалась в авангарде компьютеризации фондового рынка, а это не только обеспечило ее конкурентоспособность, но и привлекло к ней благосклонное внимание регуляторов. В одной книге, описывающей технологическую революцию на Уолл-стрит, его авторы представляют читателям братьев Мэдофф следующим образом: «Бернард (основатель фирмы) и Питер (компьютерный гений компании)». Даже в материалах одного из судебных разбирательств против Питера (после краха брата) отмечалась его ключевая роль в переводе фирмы на современные рельсы, что прямо сказалось на результатах работы трейдингового отдела.

Берни Мэдофф вовремя понял общую идею: технология неизбежно будет трансформировать рынок, и фирма Мэдоффа не исключение. Но его брат досконально изучил проблему и абсолютно точно знал, что нужно делать. Чем больше опыта набирался Питер, тем весомее становилась его роль в контроле за трейдинговыми операциями – именно в этой сфере, что ни день, внедрялось очередное техническое новшество.

Если верить сведущим людям, то вклад Питера в фирму брата был еще значительнее. Так, высказывалось мнение, будто именно Питер увидел потенциальную нишу для маркетмейкинга в ценных бумагах, которые, как правило, торговались на Нью-Йоркской фондовой бирже. «Именно благодаря этому решению, – по свидетельству одного очевидца, – фирма ворвалась в высшую лигу оптовиков».

Внебиржевую торговлю ценными бумагами, котирующимися на бирже, назвали «третьим рынком». Считается, что, с точки зрения Уолл-стрит, первый рынок – это традиционные фондовые биржи, а второй – внебиржевой рынок ценных бумаг. Крупные фирмы Уолл-стрит, члены Нью-Йоркской фондовой биржи (NYSE), по правилам были обязаны торговать ценными бумагами, котирующимися на бирже, только на Большом табло. Третий рынок, внебиржевая торговля котирующимися на Йоркской фондовой ценными бумагами, была нишей, которую малые фирмы (не члены биржи) легко смогли занять, не опасаясь неравного соперничества гигантов. Комиссии на внебиржевом рынке были существенно ниже, чем на Большом табло, и многие институциональные инвесторы все чаще пользовались услугами третьего рынка, где возросшие объемы трейдинга генерировали новые доходы для оперирующих на этом рынке малых фирм. Именно здесь фирма Мэдоффа начала наращивать свою долю в объеме торгов Уолл-стрит и создавать себе репутацию крупного игрока. А идея занять нишу на третьем рынке принадлежала, по мнению многих, Питеру Мэдоффу.

Роль Питера в ходе бурного десятилетия инновационных перемен сделала его в кругах регуляторов фигурой не менее влиятельной, чем брат. В самой фирме он тоже становился все более значительным лицом, совмещая множество важных функций, в том числе корпоративное регулирование.

Но за пределами сферы технологического совершенствования торговых операций начинаются сплошные тайны. До какой степени Питер был осведомлен о махинациях с открытыми в фирме частными клиентскими счетами, учитывая то, что именно он отвечал за корпоративное регулирование? Знал ли Питер о том, что Берни делал с деньгами, которые стекались к нему от родственников Рут через старую бухгалтерскую контору ее отца? Информировал ли его Берни о финансовом положении тех отделов фирмы, с которыми Питер не был знаком? Словом, знал Питер или не знал все эти годы об афере Мэдоффа?

Нет, нет и нет, по словам самого Мэдоффа и по словам адвоката Питера, которые он произнес сразу после ареста Берни и неизменно повторял в последующие годы – годы, когда Питер был под следствием, но не под арестом; обвинение ему так и не было предъявлено.

У Питера Мэдоффа были и собственные инвестиционные счета, которыми управлял его брат, и эти счета с течением лет принесли ему и членам его семьи миллионные прибыли. Неужели он не заподозрил, что доходы непомерно, неправдоподобно велики? Впоследствии проверки выявят множество сделок, оформленных задним числом, которые сказочно его обогатили. Неужели у Питера ни разу не возникло мысли сесть рядом с Берни и проверить финансовую документацию, чтобы разобраться в конце концов, как возможны такие баснословные прибыли?

С первого дня ареста брата он на все подобные вопросы отвечал «нет». Линия защиты в череде судебных процессов сводилась к тому, что он, как тысячи других людей, полагал, что может безоговорочно доверить своему потрясающе одаренному брату управление деньгами членов его семьи точно так же, как брат доверил ему управлять основным трейдингом фирмы и всегда идти в ногу со временем.

Если Берни и поручал Питеру заниматься чем-то помимо высокотехнологичного трейдинга, то подтвердить это документально не представляется возможным[3].

К концу 1970-х годов Фрэнк Авеллино и Майкл Бинс осознали, что им необходимо как-то упорядочить свои деловые отношения с Берни Мэдоффом.

Дело, которое Сол Альперн начал десятью годами ранее по старинке (с чеками от инвесторов, обособленным учетом прибылей, рассылкой чеков на дивиденды, уведомлениями о реинвестициях), стало, по словам Бинса, слишком трудоемким. Бухгалтеры изнемогали от такого же бумажного затора, каким в свое время переболела Уолл-стрит, но у них не было доступа к высокопроизводительным компьютерам-мейнфреймам, которые решили бы эту проблему, а до появления персональных компьютеров оставалось еще несколько лет. А ведь нужно было еще когда-то заниматься и собственно бухгалтерскими делами.

Фирма Avellino & Bienes после унаследовала почти всех клиентов Сола Альперна, кроме одного – фирмы Bernard L. Madoff Investment Securities. Бухгалтерию фирмы Мэдоффа вел Джером Горовиц, прежде также работавший у Альперна и теперь крепко стоявший на ногах. Бинс давно подозревал, что Горовиц рано или поздно учредит собственную практику, – что тот и сделал. Еще при Альперне именно Горовиц занимался ежегодной налоговой бухгалтерией и аудиторской текучкой брокерской фирмы Мэдоффа. Когда Горовиц в конце 1960-х годов покинул фирму Альперна, чтобы открыть свою собственную, он забрал с собой и бухгалтерию Мэдоффа.

По-видимому, никто не был в обиде, поскольку Берни Мэдофф продолжал инвестировать деньги клиентов Avellino & Bienes и после того, как его тесть отошел от дел. Число клиентских счетов в фирме Мэдоффа немного выросло «за счет размещения индивидуальных пенсионных счетов клиентов бухгалтерских услуг», – пояснил Мэдофф в письме из тюрьмы, однако число это не превышало полудюжины, и все они, по его словам, участвовали в его «фирменных» арбитражных сделках.