– Видимо, потому, что были прецеденты, – осторожно заметил Бернард.

Я посмотрел на него осуждающе.

– Разве можно сравнить процент наших утечек с теми, что направлены против нас?

Я внимательно перечитал статью. В ней явно чувствовался слог сэра Хамфри: «Воплощение политической трусости…», «У Хэкера нет выбора…» – и так далее, и тому подобное.

Неужели Хамфри всерьез рассчитывает загнать меня в угол… то есть заставить идти у него на поводу?

Что ж, посмотрим!

Я получил копию отчета Хендерсона в субботу. Всего-навсего на два дня позже «Таймс».

Что ж, отчет действительно не оставляет мне выбора. Во всяком случае, пока я его не вижу. Авторы утверждают, что пропанол – совершенно безвредное вещество.

С другой стороны, статья в «Таймс» меня ни к чему не обязывает. Ведь в ней дается неофициальная информация по проекту отчета.

Первым в списке посетителей сегодня стоял сэр Уолли Макфарленд. Вместе с ним в кабинет вошел сэр Хамфри. Сюрпризы, сюрпризы!

Причем оба выглядели что-то слишком веселыми и жизнерадостными.

Я предложил им сесть, и сэр Уолли без лишних слов приступил к делу.

– Судя по сообщениям прессы, господин министр, комиссия Хендерсона целиком на нашей стороне.

Он, вероятно, думает, что я тоже на их стороне. Нет, вряд ли. Хамфри наверняка его подготовил. Просто он притворяется, что так думает.

– Да, я читал статью в «Таймс». Позавчера, – сказал я ледяным тоном и пристально посмотрел на своего постоянного заместителя.

Он смущенно заерзал.

– Эта комиссия – как дырявое решето.

Так, утечка – его рук дело. Никаких сомнений. А Хамфри, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Господин министр, теперь нам ничто не мешает дать «добро» новому комбинату, не правда ли?

– Не знаю, не знаю. – Я предпочел не отвечать. В разговор снова вступил сэр Уолли.

– Послушайте, Джим, мы дрались за этот контракт целых два года. Он крайне важен для нас. Я – председатель и несу ответственность… Кроме того, я, как химик, могу заверить вас – метадиоксин абсолютно безвреден.

– Почему вы, специалисты, всегда так убеждены в своей правоте? – холодно поинтересовался я.

– А почему вы считаете, что чем менее вы компетентны, тем более правы? – огрызнулся сэр Уолли.

Да, я не специалист и не претендую на это. Я так прямо и заявил:

– Министры не обязаны быть специалистами. Министрам, если хотите, потому и доверяют руководство, что больше они ни в чем не разбираются…

– Вы не отрицаете этого? – обрадовался сэр Уолли. Я не заметил расставленной мне ловушки.

– Да, не разбираются в технических вопросах. Обязанность министра – заботиться об интересах нации, и потому я пока не имею права с вами согласиться.

Сэр Уолли вскочил, выйдя из себя (нет, пожалуй, в обратном порядке).

– Да будет вам, Хэкер! Ваше решение ошибочно, вы сами это понимаете. От него за версту разит глупостью и трусостью!

Я тоже рассердился. И тоже встал.

– Я не трус!

– Сядьте! – прошипел он.

Глаза его сверкали, казалось, он вот-вот набросится на меня с кулаками. Вовремя вспомнив, что благоразумие равнозначно доблести, я последовал его совету.

Едва сдерживаясь и брызжа во все стороны (включая мой стол) слюной, сэр Уолли заявил, будто я веду себя так из страха «потерять несколько сот невежественных, недальновидных, попросту глупых избирателей».

– Это политика, – спокойно объяснил я ему.

– Вот именно! – презрительно согласился он и направился к двери. Но на полпути остановился. – Я обращусь к министру промышленности! Я готов подать в отставку, если вы заблокируете проект! – И хлопнул дверью.

Мы с Хамфри молча смотрели друг на друга.

После паузы мой постоянный заместитель светским тоном произнес:

– Каково ваше впечатление от визита, господин министр?

Не желая выказывать тревогу, я как можно беззаботней ответил:

– Придется найти другого председателя, только и всего.

– Найти другого председателя? – Сэр Хамфри не поверил собственным ушам. – Другого? Да на эту работу ни один нормальный человек не пойдет! Никто не захочет быть председателем национализированной отрасли. «Позолоченное рукопожатие»[77] – все, на что они согласятся!

– Найдем кого-нибудь, – беспечно заявил я, хотя внутренне вовсе не был так уверен.

– Ну да, найдете, – фыркнул сэр Хамфри. – Какую-нибудь бездарь или американскую развалину.

– Не обязательно, – возразил я.

– Интересно, каким образом? Как вы собираетесь найти достойную замену сэру Уолли? Кто пойдет на это место, зная, что его предшественника вынудили уйти в отставку, когда он принял разумное деловое решение, а мы заблокировали его из политических соображений?

«Какой смысл снова возвращаться к тому, с чего мы начали?» – подумал я и прямо сказал:

– Просто у меня нет выбора.

Сэр Хамфри попробовал было взять меня лестью.

– Господин министр, – вкрадчиво улыбнулся он, – министр волен делать все, что считает нужным…

– Нет, не волен, – оборвал я его. – Он выполняет волю народа. Я – только лидер и должен вести народ, куда он хочет. У меня чистая совесть и чистые руки.

– Сохранить руки чистыми, когда лезешь вверх по вымазанному салом столбу? Интересно, как это вы себе представляете? – сказал он и гордо удалился.

Сегодня воистину я завоевываю друзей и влияние!

Со мной остался лишь старина Бернард.

После небольшой паузы мы приступили к обсуждению последствий, которых следовало ожидать в свете назревающего скандала. Главное – не дать Уолли поднять шум в прессе. Надо лишить его возможности выступить в «Панораме» с публичным обвинением против меня в политическом вмешательстве.

Да, дилемма не из простых. Если я заблокирую пропаноловый контракт, «Таймс» и «Дейли телеграф» завопят о «политической трусости», а если я дам ему «добро», «Дейли миррор» и «Сан» объявят меня «убийцей нерожденных младенцев». Неужели нет выхода?

Вот если бы в отчете Хендерсона была хоть тень сомнения относительно безвредности метадиоксина. Но, увы!… Я перечитал его дважды.

Но ведь отчет еще никто не читал. Он еще не готов. Это только проект!

Интересная, перспективная мысль. Завтра надо обязательно переговорить с Бернардом. Возможно, лучший, чтобы не сказать – единственный, выход из положения – лично встретиться с профессором Хендерсоном. Пока не поздно.

Сегодня утром первым делом спросил у Бернарда, не из Кембриджа ли, случайно, профессор Хендерсон.

Бернард утвердительно кивнул.

– А из какого колледжа? – как можно безразличнее спросил я.

– Из Кингза, – ответил он. – А что?

– Да так, пустяки. Просто подумал, не однокашники ли мы. Ошибка! Досадный промах!

– Разве вы не из ЛЭШа? – удивился Бернард.

– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал я.

Научусь ли я когда-нибудь не ставить себя в идиотское положение?!

Ничего не оставалось, как попросить его принести досье на Хендерсона и телефонный справочник Кембриджа.

Бернард глубоко вздохнул, очевидно, собираясь с духом, и несколько напряженным голосом сказал:

– Господин министр… вы, без сомнения, понимаете… то есть я понимаю… у вас совершенно иные намерения… но… э-э… мне представляется недопустимым пытаться оказать давление на председателя независимой комиссии…

Я искренне с ним согласился. Конечно, это недопустимо. Более того, немыслимо!

– Просто я вдруг вспомнил, что надо бы повидать своего старинного приятеля, Кричтона – ректора Кингза. Вас не затруднит набрать номер его телефона?

Бернард молча кивнул…

– Ну а там, кто знает? – добавил я. – Вдруг профессору Хендерсону тоже придет в голову заскочить к ректору на чашку чая. Счастливое стечение обстоятельств – иначе ведь не назовешь.

Поразмыслив, Бернард согласился, что это выглядело бы достаточно естественно, поскольку оба они из одного колледжа.

– В случайном совпадении ничего недопустимого нет, как вы считаете, Бернард?

Его ответ последовал незамедлительно:

– Разумеется, нет, господин министр! Недопустимыми могут a priori быть лишь намеренные действия, а совпадение их исключает.

NB: Надо активнее использовать такие красивые обороты. Желательно с латынью.

Провел на редкость приятный и полезный день в Кембридже.

Встречался с Кричтоном. Сейчас он – пэр и ведет размеренную академическую жизнь.

Я поинтересовался, что он ощутил, оказавшись у лордов.

– Будто из фауны попал во флору, – ответил он.

По странному совпадению, на чай был приглашен и профессор Хендерсон. Кричтон представил нас друг другу. Профессор несколько смутился.

– Честно говоря, я никак не ожидал увидеть здесь господина министра, – признался он.

Мы оба согласились, что это – удивительное совпадение. Кричтон, в свою очередь, был немало удивлен тому, что мы с Хендерсоном, оказывается, знакомы.

– Мы никогда не встречались, – объяснил я. – Но в настоящее время профессор готовит для моего министерства важный правительственный отчет.

– Надо же, какое совпадение! – поразился Кричтон.

Мы с Хендерсоном дружно подтвердили, что совпадение и впрямь поразительное.

За чаем Хендерсон выразил надежду, что я полностью удовлетворен проектом его отчета.

– «Полностью» – не то слово. Я в восторге! – заверил я и добавил, что понимаю, как ему было нелегко.

Профессор с присущей ему скромностью и откровенностью признал: самую трудоемкую часть работы фактически выполнило управление в Вашингтоне.

– А приходилось ли вам раньше готовить правительственные отчеты? – полюбопытствовал я.

– Никогда, – ответил он.

– О, поздравляю вас! Теперь ваше имя войдет в историю: отчет Хендерсона!… Пожалуй, он принесет вам бессмертие.

Я ему явно польстил. Он довольно улыбнулся и сказал, что никогда над этим не задумывался.

«Пора бить прямой левой», – подумал я и, как бы между прочим, заметил:

– Но если что-нибудь выйдет не так…

И умолк. Он насторожился.

– Не так? – Маленькие академические глазки за большими академическими очками вдруг часто-часто заморгали.

– То есть, если метадиоксин окажется не столь безвреден, как вы утверждаете. Тогда ваша карьера… Вы очень смелый человек…

Профессор Хендерсон заерзал. По-видимому, он не относил смелость к качествам, которыми должен обладать ученый его ранга. И вместе с тем был озадачен, так как не понимал, куда я клоню.

– Позвольте, позвольте, но ведь ни один из стандартных тестов не показал никаких признаков токсичности метадиоксина.

Я выдержал многозначительную паузу. Для большего эффекта.

– Ни один из стандартных тестов. То-то и оно…

Еще одна пауза.

– Что вы имеете в виду?! – выкрикнул он неожиданно высоким срывающимся голосом, мало вязавшимся с его внушительной комплекцией.

Я неторопливо достал свою записную книжку.

– Забавное совпадение. В поезде по дороге сюда я сделал кое-какие записи. Конечно, я не биохимик, но, по имеющейся у меня информации, вашингтонский доклад не дает ответа на ряд важных вопросов.

Он наморщил лоб.

– Э-э… – произнес он и остановился.

– Кроме того, – не давая ему передышки, продолжал я, – ваш доклад не содержит достаточно четких выводов, приведенные в нем данные допускают иные толкования, некоторые принципиальные положения вызывают сомнения.

Хендерсон растерянно смотрел на меня.

– Да, но… иное толкование допускают любые данные…

Я снова перебил его:

– Вот именно! Поэтому более широкое и детальное исследование вопроса на долгосрочной основе может дать иные результаты.

– Ну, безусловно… – начал он.

– Значит, вы понимаете: если хоть что-либо выйдет не так, пусть даже через десять лет, то пресса тут же возьмет на мушку ваш отчет. А если к тому же выяснится, что вы проводили лабораторные испытания для транснациональной фармацевтической корпорации…

Он в ужасе всплеснул руками.

– Но ведь это было пятнадцать лет назад!

– Четырнадцать, – поправил я. (Все-таки личное досье – на редкость полезная штука!) – Впрочем, вы и без меня знаете, что такое пресса. «Нет дыма без огня» и так далее. Даже если ровным счетом ничего не было. В момент накинут петлю на шею.

Видя, что Хендерсон сдается, я усилил нажим.

– Если все же что-либо выйдет не так, газетчики набросятся на вас, как стая голодных шакалов: «Мучительная агония жертв отчета Хендерсона!»

От страха профессор чуть не лишился дара речи. Затем, с трудом собравшись, он залепетал что-то маловразумительное вроде: «Да-да, конечно… видите ли, я… э-э… что же мне теперь делать? То есть я не могу изменить отчет. Метадиоксин – безвредное вещество, и в отчете это подтверждается. Как же быть?»

Взгляд его был полон мольбы и отчаяния. Но я удержался от опрометчивого шага. Мне ни к чему загонять себя в ловушку, подсказывая, как надо изменить его независимый отчет.

– Да, сложное положение. По-моему, у вас нет выбора, – посочувствовал я.

Наливая себе чашку чая, я краем глаза увидел, как Кричтон, мой добрый, верный Кричтон, подошел к Хендерсону и предложил ему булочку с маслом.

Я знал, о чем у них пойдет разговор. Он скажет Хендерсону, что переделать надо только заключение. Это единственное, чем интересуются газетчики, на остальное они просто не обратят внимания.

Пока что заключение звучит следующим образом:

Уверен, Кричтон предложит ему отличную формулировку. И, не сомневаюсь, Хендерсон последует его совету.

Победа!

Сегодня мне принесли окончательный вариант отчета Хендерсона. В нем ничего не изменено, за исключением последнего абзаца, который теперь звучит так:

Я вызвал Бернарда и попросил его подготовить сообщение для печати.

Затем я отменил все запланированные встречи и отправился поездом в Ливерпуль, где должна была состояться очередная демонстрация протеста. Там в присутствии множества людей, а также извещенных заранее представителей радио, прессы и телевидения я победоносно заявил о своем решении не давать согласия на производство пропанола в Мерсисайде.

Теперь уже можно смело утверждать: на следующих выборах эти четыре неустойчивых округа будут наши.

Вечером с удовольствием следил за выступлением сэра Уолли по телевидению. Естественно, ни о какой отставке не было и речи – мы переиграли его по всем статьям.

Он просто сказал: раз комиссия Хендерсона имеет основания сомневаться в безопасности метадиоксина – вопрос о его производстве отпадает сам собой.

Никогда не видел сэра Хамфри в большей ярости, чем сегодня.

– Чувствуете себя героем? – неприязненно спросил он.

– А почему бы и нет? – ответил я. – ПМ будет просто в восторге.

– Более нелепое деловое решение трудно себе представить, – злобно ощерился он.

– Более умное политическое решение вряд ли возможно, – уверенно произнес я, пропустив мимо ушей очередное хамство моего постоянного заместителя.

Бернард упорно молчал.

– А что вы думаете по этому поводу, Бернард? – безжалостно спросил я.

Его лицо выражало отчаяние.

– Мне кажется… что, принимая во внимание все обстоятельства… и… э-э… тщательно взвесив… э-э… то есть с учетом возможных последствий и различных точек зрения… я считаю своим долгом отметить, что… э-э… вы очень здорово смотрелись по телевизору, господин министр.

С удовольствием понаблюдав за мучительной попыткой Бернарда выкрутиться из сложного положения, я снова повернулся к сэру Хамфри.

– Да, кстати, нельзя ли как-нибудь поощрить профессора Хендерсона: орден Британской империи или еще что-либо в этом роде?

Мое предложение повергло сэра Хамфри в ужас.

– Ни за что на свете! Он абсолютно ненадежен, у него полностью отсутствует умение делать правильные выводы… Мне до сих пор не понятно, почему он так неожиданно изменил последний абзац, чем поставил под сомнение весь отчет!

– Потому что он умеет делать правильные выводы и вдобавок обладает массой достоинств и личным обаянием… – не задумываясь, ответил я и только потом понял, что сказал!

Хамфри тоже все понял.

– Помнится, вы говорили, что никогда с ним не встречались.

– Интеллектуальных достоинств, – моментально нашелся я. Но моего постоянного заместителя не так легко провести.

– А как насчет личных качеств? – иронически заметил он.

Я слегка растерялся.

– Он… э-э… он очаровательно пишет, так ведь, Бернард?

– Да, господин министр, – верный чувству долга, подтвердил Бернард.

На сэра Хамфри в этот момент стоило посмотреть.