20

Маленькие слабости среднего класса

Утром сразу же после традиционного приема избирателей – раньше я проводил такие приемы каждую вторую субботу, но, став министром, уже не имею возможности делать это регулярно – отправился на футбольный матч с участием нашей местной команды «Астон Уондерерс».

Зрелище оказалось довольно убогим: огромный, наполовину пустой стадион, заляпанный грязью, без интереса играющие футболисты, общая атмосфера сырости, серости, распада.

Меня сопровождали член местного совета, председатель комиссии по делам искусств и досуга Брайан Уилкинсон и председатель спортивного клуба «Астон Уондерерс» Гарри Саттон – лысоватый бизнесмен, весьма преуспевающий на ниве «импорта-экспорта», как он сам это называет. Оба – партийные бонзы.

После матча они пригласили меня зайти в правление клуба – пропустить по маленькой. Я с энтузиазмом принял их приглашение, испытывая естественную потребность «согреться» после чуть ли не двух часов сопротивления изнуряющему холоду в директорской ложе.

Удобно расположившись в шикарном кабинете Гарри Саттона, я поблагодарил его за доставленное удовольствие.

– Что ж, пока мы себе это можем позволить, – ответил он и, помрачнев, добавил: – Пока.

Еще не зная, в чем дело, я на всякий случай заметил, что «Уондерерс» выходил и не из таких переделок.

– То было раньше, сейчас все иначе, – вздохнул Брайан Уилкинсон.

Поняв, что приглашение носило не только дружеский характер, я внутренне собрался. Они чего-то от меня хотят. Чего? Саттон перевел взгляд на Уилкинсона.

– Лучше сказать ему сразу, Брайан.

Уилкинсон отправил в рот горсть соленых орешков, сделал большой глоток виски и повернулся ко мне.

– Я буду говорить открытым текстом, Джим. Вчера вечером состоялось заседание финансовой комиссии… похоже, клубу придется вызывать судебного исполнителя…

Невероятно! То есть, конечно, для меня не было секретом, что футбольные клубы нередко оказывались в тяжелом финансовом положении, но это известие застигло меня врасплох.

– Банкротство?!

Гарри кивнул.

– Финальный свисток. И нужно-то всего полтора миллиона фунтов, Джим.

– На орешки, – произнес Гарри.

– Нет, спасибо, – поблагодарил я и только потом понял, что он имеет в виду карманные расходы.

– Правительство выбрасывает на ветер такие деньги каждые тридцать секунд, – добавил Брайан.

Как член правительства, я почувствовал себя обязанным встать на его защиту.

– Зря ты так… Мы осуществляем жесточайший контроль за расходами.

Явно неудачный аргумент. Они оба согласно закивали и язвительно заметили, что, видимо, этот жесточайший контроль касается даже расходов на проезд, раз я не приехал на церемонию награждения в школе короля Эдуарда.

– В тот день мне пришлось отвечать на парламентские вопросы, – мгновенно сообразив, оправдался я.

– Да? А твой секретарь сказал, что ты на заседании какого-то комитета.

Может, и на заседании. Неужели я должен держать в голове каждую мелочь? Еще один неверный шаг.

– А знаешь, что по этому поводу думают многие из твоих избирателей? – спросил Гарри. – Они говорят, что иметь депутата – члена кабинета – гиблое дело. Лучше найти местного парня, у которого хватало бы времени на собственный избирательный округ.

Обычный упрек. И до обидного несправедливый! Не могу же я одновременно быть в шести местах! Никто не может. Но я не обиделся. Я предпочел отшутиться, назвав это обвинение абсурдным.

Брайан спросил почему.

– Потому что, когда депутат – член кабинета, избирательный округ получает огромные преимущества.

– Странно, что-то мы их не замечаем, правда, Гарри?

Гарри Саттон помотал головой.

– Интересно, какие?

– Ну… прежде всего… – начал я и тяжело вздохнул. (Разве можно в своем избирательном округе ждать чего-нибудь иного? Они не упустят случая поставить тебя на место, напомнить, что избирают-то они.) – Прежде всего это благоприятно сказывается на делах округа. Чем плохо иметь высокопоставленных друзей?… Влияние в высших сферах? Короче говоря, если нужно, всегда есть к кому обратиться.

Гарри довольно ощерился.

– Очень хорошо, друг, сейчас нам позарез нужны полтора миллиона фунтов.

Они что, ждут от меня решения своих финансовых проблем? Невероятно! За этим и позвали? Я недоумевающе посмотрел на них.

– Не пора ли употребить влияние в высших сферах, чтобы помочь нам? – продолжал Гарри.

«У них в корне неверное представление о жизни, – подумал я. – Но разъяснять им это надо дипломатично, не подрывая своего авторитета».

– Понимаете, – начал я, тщательно подбирая слова, – под влиянием в данном случае следует понимать нечто… э-э… неосязаемое, то есть… э-э… иначе говоря, внешне незаметное участие в политическом процессе с учетом интересов своего избирательного округа…

– Иначе говоря, ты не поможешь? – перебил меня Гарри.

Я терпеливо объяснил, что готов сделать для них все возможное… так сказать, в общем плане. Все, что в моих силах. Однако мне вряд ли удастся выбить полтора миллиона фунтов для футбольного клуба.

Гарри повернулся к Брайану.

– Он говорит «нет»!

Брайан Уилкинсон не спеша отправил в рот очередную горсть орешков (Как это ему удается оставаться таким тощим?), отхлебнул виски и с набитым ртом обратился ко мне:

– Ты не представляешь, сколько у тебя прибавится голосов, Джим. Все восемнадцатилетние парни. Ты станешь героем округа: Джим Хэкер – человек, который спас «Астон Уондерерс»! Депутатский мандат на всю жизнь.

– О да, – согласился я. – Этим, естественно, заинтересуется пресса. И оппозиция. И судья…

Они удрученно смотрели на меня, как бы спрашивая: куда девалась та власть, о которой ты с таким упоением говорил несколько минут назад? Даже не знаю, как бы подоходчивей объяснить. Дело в том, что власть (определенного рода) у меня, конечно же, есть и немалая, но… не для конкретных дел.

Гарри, как ни странно, подумал, что я чего-то недопонял.

– Джим, неужели тебе не ясно: если клуб вылетит в трубу, это будет катастрофа? Мы же – гордость округа! Посмотри…

Мы все с грустью обвели взглядом кабинет: стеллажи вдоль стен были заставлены кубками, вазами, вымпелами, фотографиями.

– Кубок ФА, чемпион лиги, одна из первых команд, побеждавших в Европе… – начал перечислять он.

Я вовремя его остановил.

– Мне все это известно, Гарри. Но, честно говоря, это вопрос местных властей. Не в компетенции министерства. – Я повернулся к Уилкинсону. – Брайан, ты же председатель комиссии по делам искусств и досуга. Неужели ты не можешь что-нибудь придумать?

Нападение всегда лучший способ защиты. Уилкинсон тут же стал оправдываться.

– Ты шутишь! Вчера я полдня доставал семьсот одиннадцать фунтов, чтобы починить трубу на хлебной бирже, где сейчас находится галерея искусств.

– В этой убогой развалюхе? – удивился я. – Да пусть себе падает.

Брайан ничего не имел против, но, оказывается, если она упадет на кого-нибудь, то отвечать придется муниципалитету, так как хлебная биржа – в его ведении. И что самое обидное – этот участок многие готовы купить в любой момент. Например, в прошлом месяце очередное предложение поступило от дирекции супермаркета…

Он еще не до конца высказал свою мысль, а у меня уже родилась идея. Фактически на пустом месте. Сладкий плод неожиданного озарения. Она была так потрясающе проста, что у меня и сейчас не выходит из головы вопрос: неужели я придумал это сам, без чьей-либо подсказки? Да, придумал! Из песни слова не выкинешь.

Идеи такого калибра вознесли меня на вершину и, не сомневаюсь, вознесут еще выше.

Но вначале надо было кое-что уточнить.

– Сколько они предлагают за участок?

Брайан Уилкинсон пожал плечами и вытер ладони о брюки.

– Кажется, около двух миллионов.

Тут я им и выдал:

– Значит, продав картинную галерею, вы могли бы спасти футбольный клуб!

Они ошарашенно посмотрели на меня, затем – друг на друга лихорадочно соображая, нет ли тут подвоха.

– А давайте-ка съездим туда, – предложил я. – Мне хочется самому взглянуть на участок.

Мы выехали из Астон-парка. Болельщики уже разошлись, конная полиция разогнала или арестовала хулиганов, улицы были пусты, так что мы буквально через несколько минут добрались до хлебной биржи. Часы показывали 17.40. Галерея уже закрылась.

Мы вышли из «роллс-ройса» Гарри и в полном молчании застыли перед своей мишенью. По правде говоря, я никогда не обращал внимания на биржу. Викторианский монстр из красного кирпича с витражами, башнями, бойницами… огромный, темный и мрачный.

– Чудовище, иначе не скажешь, – сказал я.

– Да уж, – согласился Брайан. – Но учти: оно занесено в реестр.

А вот это действительно проблема.

Сегодня мы с Брайаном и Гарри снова приехали к галерее. К счастью, по воскресеньям она открыта. Утром Энни чуть со стула не упала, услышав, что я собираюсь в картинную галерею. Впрочем, это совсем неудивительно – я не ходил на выставки даже в Италии, где мы с ней были два года назад. У меня так устают ноги…

Галерея была абсолютно пуста. Мы без особого труда нашли смотрителя – приятную краснощекую женщину средних лет и мило побеседовали с ней. Она была ужасно рада видеть нас и, конечно, даже не догадывалась о цели нашего визита. Я постарался представить дело таким образом, будто зашел в порядке проявления отеческой заботы о своем избирательном округе.

На мой вопрос о популярности галереи она убежденно воскликнула: «Да, очень популярна!» – и улыбнулась.

– Вы хотите сказать, что сюда приходит много людей?

– Я бы не сказала, что очень много, – честно призналась она. – Но среди тех, кто приходит, галерея очень популярна.

Весьма уклончивое объяснение. Тогда я поинтересовался какими величинами измеряется средняя посещаемость, скажем, в день.

– О, двузначными! – заявила она таким тоном, будто имела в виду жуткое количество.

– Ну, например?

– Мм… в среднем – одиннадцать, – поколебавшись, сказала смотрительница и с чувством добавила, что все они – настоящие ценители искусства.

Мы поблагодарили ее за помощь и отправились смотреть картины. У меня сразу же заныли ноги.

Вернувшись в кабинет Гарри, мы спокойно обсудили ситуацию. Одиннадцать человек в день на выставке – пятнадцать-двадцать тысяч каждую неделю на стадионе «Астон Уондерерс»! Мы должны действовать в интересах общества, в этом нет сомнений.

А план наш гениально прост! Закрыть галерею, продать участок дирекции супермаркета, а вырученные деньги предоставить «Астон Уондерерс», как беспроцентную ссуду.

Правда, у Гарри были некоторые опасения.

– Джим, нам не избежать специальной инспекции… Изменение функционального назначения. Галерею искусств – в супермаркет.

Ничего страшного! Наше решение вызовет здесь огромный интерес. Конечно, будут и вопли протеста – когда их не бывает? Но любители искусств не являются сколь-нибудь значимой группой давления, особенно в сравнении с клубом болельщиков «Астон Уондерерс». На вопрос Брайана Уилкинсона, как быть с картинами – он ведь председатель комиссии Совета по делам искусств и досуга, – я предложил пустить их с молотка – если, конечно, кто-нибудь захочет купить.

«Хэкер поделился со мной своими соображениями насчет спасения футбольного клуба в его избирательном округе, и я, признаться, сразу не придал этой информации серьезного значения. Мне казалось, что этот вопрос носит чисто локальный характер и не входит в сферу его министерской компетенции.

Каково же было мое удивление, когда мне неожиданно позвонил сэр Хамфри и потребовал детального отчета о намерениях нашего политического хозяина.

Я довольно бестактно поинтересовался, откуда ему об этом известно, и тут же горько пожалел о сказанном.

«К сожалению, не от вас, Бернард, – холодно отозвался он. – Надеюсь, вы сочтете нужным дать мне соответствующие объяснения. Жду от вас подробную записку».

Я немедленно изложил суть дела и в заключение позволил себе высказать предположение, что данное мероприятие будет с восторгом встречено жителями округа. Вскоре от сэра Хамфри пришел ответ, который я храню до сих пор. В нем отчетливо прослеживается ориентация государственной службы в вопросах искусства».

Сегодня утром Бернард вставил мне в календарь внеочередную встречу с сэром Хамфри.

Мой постоянный заместитель хотел лично предупредить меня о назревающей реорганизации.

Естественно, я слегка разволновался. А вдруг это намек на неустойчивость моего положения? Это не болезненная подозрительность: просто я не уверен – вернее, не знаю, – в каком свете главный Кнут представил меня ПМ в деле о детонаторах для итальянских террористов.

Хамфри успокоил меня. Оказывается, он имел в виду ведомственную реорганизацию. Он также предупредил, что, возможно, на нас будут возложены дополнительные обязанности.

Да зачем они нам нужны?! Лично мне хватает и того, что есть. Более чем! Однако Хамфри придерживается иного мнения.

– Нельзя отказываться ни от каких обязанностей, если только они влекут за собой расширение штатов и увеличение бюджета. Именно масштабность обязанностей придает вес и значимость нам, то есть вам, господин министр. О чем вы невольно думаете, когда речь заходит о внушительных зданиях, колоссальных штатах, астрономических бюджетах?

– О бюрократии, – сказал я.

– Нет, господин министр, вы невольно думаете, что на вершине этой пирамиды, должно быть, находятся незаурядные, полные величия и достоинства люди, которые держат весь мир в своих руках и шагают по жизни, гордо подняв голову.

Так бы и говорил, теперь все понятно.

– Вот почему, – с восторгом продолжал Хамфри, – важно не только ревностно оберегать уже имеющиеся, но и, не раздумывая, брать на себя любые новые обязанности. Это целиком и полностью в ваших интересах, господин министр.

Тут он явно переборщил. Может быть, и в моих интересах, но не целиком и полностью. Он что, полагает, я вчера родился на свет?

Я поблагодарил сэра Хамфри за ценную информацию и разрешил удалиться. Сейчас не то, что раньше, сейчас я вижу его насквозь.

Перед тем как уйти, он неожиданно для меня завел разговор о картинной галерее в здании хлебной биржи – неожиданно, поскольку это не имеет ни малейшего отношения к делам министерства, – и, к моему большому удивлению, отозвался о нашем гениальном плане, как об очень «смелом», даже «дерзновенном».

«Интересно, что он может иметь против», – подумал я и предложил ему высказаться.

Сэр Хамфри вернулся от двери к моему столу.

– Э-э… просто это решение кажется мне не совсем дальновидным.

Я спросил почему.

– Это здание – историческая достопримечательность, – ответил он.

– А на мой взгляд, страшилище.

Хамфри слегка подправил формулировку:

– Историческое и достопримечательное страшилище, и, помимо всего прочего, в нем хранится ценная коллекция британских полотен.

Его явно ввели в заблуждение. В галерее нет ценных полотен – третьесортные пейзажи девятнадцатого века и несколько современных рисунков, настолько ужасных, что Тейт[98] отказалась бы хранить их даже в запасниках.

– Значит, ценная коллекция третьесортных британских полотен, – настаивал сэр Хамфри. – Источник духовного роста местных жителей.

– Они там не бывают, – заметил я.

– Их вдохновляет сам факт существования галереи, – заявил он.

Мне было непонятно, куда он клонит, какое отношение все это имеет к сэру Хамфри Эплби и что вообще он может знать о коллекции. Ведь, насколько мне известно, он никогда не бывал севернее Поттерс-бара.

Решив перевести разговор в принципиальную плоскость, я напомнил ему, что это дело местных властей, оно касается только совета округа и меня, как его депутата в парламенте – не как министра! – и ни сэр Хамфри Эплби, ни МАД, ни Уайтхолл не имеют к нему никакого отношения.

Он лишь поджал губы. Тогда я поинтересовался, почему это его так интересует. К моему удивлению, он объявил это принципиальными соображениями.

Потрясающе! На протяжении всего нашего спора о детонаторах для итальянских террористов он чуть ли не с религиозной убежденностью доказал, что принципы его совершенно не волнуют. Я напомнил ему об этом.