Правда, по возрасту я годился мадам скорее в дети, чем в мужья, но это было мелочью. Да и вить семейное гнёздышко в ближайшем будущем никто из нас не собирался. Мадам было хорошо на свободе (точнее, в свободные минуты между её бесконечными браками). Я был убеждённым холостяком. А наша с ней дружба была крепкой и чем-то напоминала мужскую.
      Мадам было чуть за сорок, но бесконечные слои макияжа прибавляли к её возрасту как минимум лет пять. Впрочем, по поводу внешности она кокетничать не привыкла, полагая, что у настоящей женщины есть два достоинства – ум и сексуальность. Если чего-то не хватает, то красота и женская хитрость могли бы очень удачно дополнить картину. Но в случае отсутствия всего вышеперечисленного – увы и ах…
      На мой более чем профессиональный взгляд, и ум, и сексуальность у мадам были.
      Как и красота – причём не натянуто-шаблонная, а самая что ни на есть настоящая, индивидуальная, дерзкая. Именно таких женщин мужчины раздевают взглядом, начисто забывая о силиконовых пустышках и обесцвеченных блондинок. И абсолютно не важно, сколько этой женщине лет – двадцать или же пятьдесят. А в женской хитрости мадам не нуждалась, ровно как и в умении притворяться глупышкой. С мужчинами она всегда говорила как с равными, а иногда даже немного свысока – и отказать ей не мог почти никто. А если кто-то и отказывал, то она не расстраивалась, так как совершенно справедливо полагала, что "в море достаточное количество рыбы – хватит всем и даже останется ещё".
      В первый вечер нашего знакомства я отпустил довольно едкую шутку по поводу того, что мадам никак не может определиться со своей ориентацией. Продолжив шлёпать девушек, хозяйка мило улыбнулась и ничего не ответила. Но в конце вечера она пригласила меня на чай и сделала ответный ход, заявив, что чай пьют только геи.
      Такого оскорбления я стерпеть не мог, и мы с ней выяснили отношения. Только не на дуэли, а в постели, конечно. С тех пор мадам прониклась ко мне уважением. Да и я к ней тоже – в конце-то концов, не с каждой женщиной можно обсудить после секса варианты развития напряжённой ситуации в Иране.
      Больше мы с мадам в одной постели не оказывались. Не то чтобы я об этом жалел и не то чтобы я этому радовался – просто наши отношения перешли на другой уровень.
      Мадам (к слову сказать, звали её Надин, но имя разрешалось произносить исключительно в неофициальной обстановке) называла меня гадёнышем и чертёнком. Я старался держаться как можно эффектнее, и всё же порой позволял себе колкое замечание. Мадам напоминала мне про порку (или говорила ещё что-нибудь постыдное) – и я замолкал. Особенно если это было на людях.
      Я проспал гораздо дольше, чем планировал – но зато проснулся в отличном настроении и с новыми силами. За окном уже темнело – и от дневной духоты не осталось и следа, хотя этот факт меня не очень обрадовал: теперь выбираться из тёплой постели не хотелось. Но на часах было начало шестого, а это означало только одно – пришло время начинать собираться. Ибо мадам никогда не угрожала просто так.
      Перво-наперво я избавился от щетины, чтобы не злить хозяйку попусту. Потом уложил волосы, которые после сна выглядели более чем неопрятно – не хотелось нарываться на очередную шутку по поводу причёски а-ля "Джеймс Бонд после страстной ночи любви" (с Джеймсом Бондом у меня не было ничего общего – но, тем не менее, эта шутка у мадам входила в репертуар самых любимых) и начинать убеждать всех, что на самом-то деле я просто принимал ванну и лёг спать с мокрой головой. После этого я осмотрел шкаф на предмет праздничной формы одежды, подобрал галстук – и, с удовлетворением кивнув своему отражению, отправился на бал.
      Могу похвастаться поистине шикарным букетом плохих привычек – но опаздывать я не любил. Король бала явился минута в минуту. Гостей, разумеется, ещё не было.
      Девушки болтали, расположившись на диванах в гостиной. Мадам стояла посреди комнаты и с видом великого полководца раздавала указания.
      Моё появление в галстуке произвело фурор, что меня всегда удивляло – казалось бы, к этому уже следовало привыкнуть. Девушки дружно заапплодировали. Я вальяжно раскланялся, чем вызвал ещё один взрыв рукоплесканий.
      Мы с мадам обнялись и расцеловались – так, будто не виделись как минимум год.
      – Идём-ка уединимся, дружок, – сказала она и тут же взяла меня под локоть, будто испугавшись, что я могу убежать. – По пустякам нас не беспокоить.
      – У тебя бледный вид, – сообщила мне мадам, когда мы шли в её аппартаменты. – Может, тебе сделать массаж?
      – Это если только у тебя найдётся свободная минутка, когда ты закончишь покрывать своё лицо слоями этой чёртовой штукатурки, которая тебе совершенно не нужна.
      Мадам кокетливо рассмеялась и скинула халат.
      – Да, умеешь ты льстить, гадёныш. Женщины любят тебя совсем не просто так.
      – Льстить я так и не научился. Но что я могу поделать, если ты принимаешь правду за лесть?
      Она покрутилась перед зеркалом, после чего обречённо вздохнула.
      – Кажется, у меня появился живот.
      – Какие глупости, – тут же ответил я, подвинув к себе пепельницу. – Будь я женщиной твоих лет – умер бы от зависти.
      – Не пялься, – упрекнула меня мадам. – Что за дурацкая привычка? И после этого ты называешь себя джентльменом?
      – Я называю себя джентльменом? Вот это действительно смешно. Да будь я проклят, если за последние пять лет так себя назвал хотя бы один раз.
      Мадам присела у зеркала и открыла ящичек, до отказа набитый помадами, румянами, тенями и другими чисто женскими вещицами.
      – Тебя бессмысленно проклинать, Брайан – и так ясно, что попасть в Рай тебе не светит.
      – Что же, я рад, что мы будем вместе и после смерти.
      – Я всегда говорила, что тебе следует немного укоротить язык. Угощайся. Выпивка на столе.
      – Было бы неплохо перекусить, – заметил я.
      – В восемь будет угощение – а пока довольствуйся тем, что есть.
      – Леди я наливаю виски?
      – Я умоляю тебя. Где ты увидел леди?
      Когда я разлил виски по стаканам и снова принял удобную позу, развалившись в кресле, разговор возобновился.
      – Ну, рассказывай, – проговорила мадам, рассматривая себя в зеркало. – Я очень внимательно тебя слушаю.
      – И что же ты ожидаешь услышать?
      – Хотя бы то, по какой причине у тебя потерянное лицо.
      Я вздохнул и отставил стакан в сторону.
      – Мне абсолютно нечего сказать. А даже если есть… не думаю, что это тебя заинтересует. Кроме того, я вряд ли смогу подобрать подходящие слова. Лучше уж я сохраню это там, где хранятся все остальные воспоминания об этой женщине.
      – Выражение твоего лица мне по-прежнему не нравится, – сказала мадам спокойно, взяв салфетку.
      – Да далось оно тебе, это выражение! Тьфу! – Я поднялся и сделал круг по комнате.
      – Что, что ты хочешь от меня услышать? Может, подробное описание того, чем мы занимались?
      – Сделай одолжение, гадёныш – сядь и не мельтеши перед глазами. Ты мешаешь мне сосредоточиться.
      Я послушно присел на подлокотник кресла.
      – Она просто шлюха – вот и всё, – глубокомысленно изрёк я после паузы.
      Мадам смерила меня насмешливым взглядом. Глаза у неё были тёмными – и я никогда не видел, чтобы в человеческом взгляде так удачно сочетались мудрость и… развратность, скажем.
      – Похоже, пока что шлюхой ощущаешь себя только ты. Так?
      – Так, – кивнул я, понимая, что спорить бесполезно. – Но это не делает мою жизнь легче.
      – Я всегда завидовала таким женщинам. Красивое лицо от природы, немного ума от жизни… лёгкая игра, лёгкая добыча… да.
      – Надин, я никогда не говорил тебе, что у тебя отлично получается утешать других?
      Мадам подошла ко мне, обняла за плечи и поцеловала в лоб.
      – Пойми, мальчик мой, тебе не нужен утешитель. Тебе никто не поможет, кроме самого себя. Пока ты держишь эту женщину в голове, она постоянно будет в твоём сердце. Тебе просто нужно отпустить все эти воспоминания. Понимаешь? Отпустить.
      Только и всего.
      – Это звучит очень жизнерадостно. Но на практике мало что получается.
      – Знаешь, что? Сегодня я познакомлю тебя с одной милой леди. Она тебе обязательно понравится.
      – Ты прекрасно знаешь, как я отношусь к милым леди, правда?
      Мадам пребольно ущипнула меня за нос.
      – Я знаю тебя гораздо лучше, чем ты знаешь сам себя – и с каждым днём всё больше в этом убеждаюсь.
      – Чёрт бы тебя побрал вместе со своими леди, – обиженно проговорил я, потирая ладонью нос. – Я хочу есть.
      – Ещё чуть-чуть – и набъёшь себе живот. Всему своё время.
      Я допил виски и вернул стакан на место.
      Мадам облачилась в тёмно-зелёное платье и стала неотразима.
      Зал, который какой-то час назад пустовал, теперь был полон гостей – и происходящее действительно начало напоминать бал. С прекрасными дамами в вечерних платьях. И с гостями. Разумеется, в основном, мужчинами.
      На таких балах я бывал частенько, но сопровождал мадам в первый раз, поэтому начал слегка нервничать. Она, видимо, почувствовала это, и снова взяла меня под локоть.
      – Расслабься, гадёныш. Чувствуй себя так, будто ты – мой муж. О, кстати. Если мы уже подняли эту тему. Глянь-ка. Один из экспонатов.
      "Экспонат" оказался вторым мужем мадам. Это был мужчина средних лет с видом человека, утомлённого собственной интеллигентностью. Такие люди очень часто понимают жизнь по-своему, гораздо глубже, чем остальные – и это выводит их из себя.
      Несмотря ни на что, "экспонат" был явно в духе. Это я понял хотя бы по взгляду, который он бросил на меня. Взгляд мне не очень понравился – я совершенно справедливо полагал, что такими глазами на бывших жён не смотрят. Но через пару секунд он улыбнулся – и я ответил не менее лучезарной улыбкой.
      – Стивен, – представила мне своего бывшего мужа мадам. По всем правилам этикета – сначала старшего представляют младшему, а потом – наоборот. – Брайан.
      Мы со Стивеном обменялись рукопожатием. Он был выше меня – головы так на полторы, если не больше – и я сразу почувствовал себя неуютно. Мне вообще казалось, что люди выше метра и восьмидесяти сантиметров, являются уж слишком высокими. По крайней мере, для меня.
      Бывший муж мадам при более близком рассмотрении оказался фигурой впечатляющей.
      Похоже, у него, как и у меня, были восточные корни. Но, если мне эти корни дали темперамент, то ему – внешность.
      – Я могу предложить тебе выпить? – спросила мадам у гостя.
      – Да, я бы не отказался, дорогая.
      Голос у него был низкий и приятный – таким только читать лекции, почему-то подумал я. Может, он и правда профессор? Мадам всегда была неравнодушна к мужчинам, коэффициент умственного развития которых гораздо выше среднего.
      – Чем вы занимаетесь по жизни, Брайан? – заговорил Стивен.
      – Я арабист, – ответил я.
      На интеллигентность я никогда не претендовал, поэтому выглядел обычным молодым человеком – правда, порой немного нескромным – но и только. Поэтому галстук всегда сидел на мне как-то… не так. Конечно, на работе он смотрелся очень кстати. А вот на балу был явно лишним. Да и Стивен посмотрел на меня так недоверчиво, что я вздохнул. И подумал о том, что предстал перед бывшим мужем мадам полным идиотом, который пытается изобразить из себя умника.
      И от этой мысли мне стало тоскливо.
      – Вы работаете по профессии? – задал очередной вопрос Стивен (и в его голосе можно было легко различить нотки недоверчивости).
      – Да, конечно. Я специалист по арабскому миру. Ну, и ещё немного занимаюсь журналистикой… и научной работой. Если есть время.
      Я решил, что теперь пришла моя очередь задавать вопросы.
      – Вы пришли навестить Надин? – осведомился я дежурным тоном – самым подходящим для светской беседы. – Это очень мило с вашей стороны.
      – Да, мы с ней в дружеских отношениях. И всё же зря вы с ней спутались, Брайан, скажу я вам, – вдруг переменил он тему разговора, причём до того резко, что я вздрогнул от неожиданности. – Помяните моё слово – от этой женщины вы ничему хорошему не научитесь. Если вы, конечно, вообще хотите научиться чему-то хорошему.
      Нашу дискуссию прервала мадам – она появилась у меня за спиной с двумя стаканами, и я едва удержался от того, чтобы расцеловать её: за способность появляться вовремя и в нужном месте она давно уже заслужила почётный приз.
      – Это тебе, милый, – отдала она один из стаканов гостю. – Не скучай.
      Мадам взяла меня за руку и шепнула:
      – Идём-ка. Не увлекайся.
      – Ну и наглец, – сказал я, когда мы отошли на безопасное расстояние от мужа мадам.
      Она неопределённо хмыкнула.
      – Да нет, он очень милый парень. Геи вообще хорошие ребята.
      – Геи? – осторожно переспросил я.
      – Ну да, – подтвердила мадам. – И ты ему, похоже, понравился. – Она пару секунд пристально изучала моё лицо, после чего весело рассмеялась. – Это шутка.
      – Как тебя угораздило выйти замуж за гея? – угрюмо поинтересовался я.
      – У тебя талант задавать вопросы, на которые просто невозможно дать ответ. Не делай такое лицо, гадёныш. А то я подумаю, что ты сейчас начнёшь плакать.
      Если начну, то от смеха, подумал я. А вслух сказал:
      – Где же милая леди, с которой ты обещала меня познакомить?
      – О, чёрт побери. – Мадам огляделась по сторонам. – Прости, совершенно об этом забыла. Ада! Подойди, – поманила она пальцем свою главную помощницу – высокую брюнетку. – Где Марика?
      – С гостями, разумеется. Где же она ещё может быть, мадам?
      – Сделай одолжение, милая – позови её.
      Ада, которая очень профессионально бегала на высоких каблуках, направилась к гостям.
      – Хорошая девочка, – прокомментировала мадам, доставая из кармана моей рубашки зажигалку. – Очень покладистого нрава, исполнительная, в меру весёлая. Что ты думаешь о Стиве? Милый парень, да?
      – В роли твоего мужа? Очень даже.
      – А вот и наша девочка! Подойди, дорогая.
      На вид Марике вряд ли можно было дать больше двадцати – именно это бросилось мне в глаза в первую очередь. С мадам я дружил уже давно, и знал всех работавших в клубе девушек – и все они были старше двадцати семи. Причём выглядели на все тридцать – в этом было виновато и поведение, и одежда, и какая-то странная энергетика, которую, вероятно, замечал только я.
      – Не смотри на даму такими глазами, ты её смущаешь, – окликнула меня мадам. – Знакомься. Это Марика. А это Брайан, дорогая. Мой хороший друг. Можно даже сказать, полноправный член семьи. Пожалуй, оставлю вас наедине. Если будет нужна помощь – я рядом.
      Марика улыбнулась.
      – У тебя интересное имя, – заметил я.
      – Да. Польское. Наверное. Я не уверена… во всяком случае, звучит очень по-польски.
      Марика не только выглядела очень молодо – вдобавок ко всему, она была одета гораздо скромнее всех. Шёлковое платье в японском стиле, туфли на невысоком каблуке. Инопланетянка, да и только, подумал я, продолжая изучать её.
      – Что ты пьёшь? – спросил я.
      – Я не пью, – ответила она с улыбкой. – На работе нам пить нельзя… да и вообще, я не очень люблю алкоголь. И не курю. Вот так.
      – И чем же, скажи на милость, мы будем заниматься?
      Улыбка тут же сползла с лица Марики – вероятно, она расценила мои слова как грубость.
      – Мы поговорим, – осторожно предложила она.
      – Неплохая идея, – согласился я.
      Мой ответ Марику явно обрадовал – теперь она снова улыбалась. Причём улыбалась очень искренне.
      – Ты давно дружен с мадам? – Моя новая знакомая предприняла очередную попытку завязать разговор.
      – Сравнительно давно, – отозвался я. – Меня забавляет дружба с женщиной – в этом есть что-то неумолимо притягательное.
      Марика положила ногу на ногу и повертела пальцем тонкую цепочку на запястье. Я разглядывал её лицо. Рассмотрев лицо собеседника, можно сделать довольно-таки определённые выводы. Если бы люди почаще об этом задумывались, то носили бы маски.
      – Мадам – очень милая женщина, – снова заговорила Марика. – Она относится к нам, как к родным детям. Вот только людям с добрым сердцем в жизни приходится очень тяжело.
      – Только не тем, кто умеет скрывать свою доброту за ненужностью. – Я снова посмотрел на Марику, после чего продолжил свой монолог. – Видишь ли, добро стоит дорого. И за него расплачиваются почти сразу, что называется, не отходя от кассы.
      Зло в этом смысле гораздо предпочтительнее. Его цена символична, да и оценивается оно гораздо субъективнее, чем добро. Зло берёт своё начало из порока, из греха – а эти понятия близки человеку как существу, как животному. Но нас с животными разделяет огромная пропасть – способность мыслить. Иногда, правда, мы используем эту способность для совершенно бессмысленных вещей. К примеру, пытаемся подчинить своей воле инстинкты. А ведь грех и порок – это, по сути, те же самые инстинкты. Мы делаем зло, практически не задумываясь. Это наша природа.
      Отчасти, в этом виноват Адам, вкусивший плод… но без зла не было и добра.
      – А ведь Адам вкусил плод именно потому, что его уговорила Ева, – сказала мне Марика. – Что же, получается, что женщина виновата в появлении зла?
      Я сделал неопределённый жест рукой.
      – Нет. То есть, я так не думаю. Понимаешь, рано или поздно они всё равно вкусили бы плод. Бог – если он, конечно, существует – ничего не делает просто так. И это дерево он тоже создал для определённой цели. Конечно, фраза "пути Господни неисповедимы" модна чрезвычайно – но ведь Бог сказал Адаму и Еве не пробовать плодов. Он сознательно дал им направление. Он создал нас по образу и подобию своему – но жизнь мы получили не просто так. Для того, чтобы попытаться определить цель жизни, у нас есть инстинкты. Инстинкт продолжения рода. Инстинкт самосохранения. И так далее. В нашем понятии инстинкт – это один из признаков земного, человеческого. Было бы довольно глупо обвинять Еву и говорить, что всё зло в мире – из-за женщины. Наоборот, следует сказать ей спасибо – именно она сделала нас людьми.
      – Как-то… странно от тебя такое слышать, – задумчиво проговорила Марика.
      – Мужчина, уверяющий всех в том, что женщина несёт зло, на самом деле любит женщин до потери рассудка. Видишь ли, мужчина – это потенциальный лжец. А женщина – потенциальная жертва его лжи.
      – То есть, теоретически ты меня обманываешь?
      – Да. А практически – выражаю свои мысли. Правда и ложь – это понятия субъективные.
      Марика снова задумалась.
      – Ты сказал, что если мужчина говорит, что всё зло в мире – из-за женщины, то на самом деле он её любит. Почему ты так решил?
      Я закурил и подвинул к себе стеклянную пепельницу. Марика ловко настроилась на мою волну – и, судя по всему, беседа начала завораживать нас обоих.
      – Понимаешь, – начал я, – на этом свете есть много людей, которые боятся самих себя. Боятся естественности. Боятся того, что их поведение будет расценено неправильно – и общество сделает какие-то не очень приятные выводы. Мужчина – существо эмоциональное, думаю, спорить с этим было бы глупо. Но так уж повелось, что проявление эмоций считается слабостью… а любовь – это целый сгусток эмоций.
      Ненависть, ревность, страх, симпатия, жалость, страсть, сомнение… С проявлением любви справиться трудно, а зачастую – просто невозможно, и поэтому люди – да не только мужчины, но и женщины – скрывают чувства за эмоциональным щитом. В детстве мы дёргаем девочек за косички и бьём мальчиков по голове книгами. Когда становимся старше, начинаем утверждать, что мужчины какие-то не такие, а женщины – ещё хуже… мы заставляем себя замещать одни эмоции другими.
      – Интересно, – прокомментировала Марика. – Ты психолог?
      – Если и психолог, то определённо самоучка, – рассмеялся я. – Профессия у меня совсем другая… а гулять я предпочитаю исключительно внутри себя. Правда, не на кого свалить, если вдруг сядет батарейка в фонарике…
      Марика улыбнулась шутке.
      – А ты странный малый, – сказала она. – Будь я мужчиной – я бы таких вещей не говорила.
      – По сути дела, слова – это просто слова, и ничего больше. Когда-нибудь их всё же кто-то говорит. Иначе зачем они вообще?
      В этот момент к нам подошла мадам.
      – Как дела? – осведомилась она, положив руку Марике на плечо. – Гадёныш, разумеется, в своём репертуаре – читает тебе лекции о смысле жизни? Порой он довольно складно бубнит на незнакомый предмет. Издержки профессии. – Заметив, что я смущённо пожал плечами, мадам расхохоталась. Она уже успела немного выпить – но до сих пор держала себя в руках. – Он может болтать так до самой смерти, – уверила она Марику. – Будь осторожна и знай, когда его остановить. Не буду вам мешать. Просто хотела узнать, как вы. Отдыхайте.
      Я откинулся в кресле и лениво посмотрел на свою собеседницу.
      – Может, прогуляемся? – предложил ей я. – Было бы неплохо подышать свежим воздухом.
      – Отличная идея, – тут же согласилась она.
      Балкон был в полном смысле этого слова гигантским. Думаю, футбольная команда чувствовала бы себя тут как дома.
      Ночной воздух был свежим. Марика почти инстинктивно обхватила одну руку другой, чтобы сохранить ускользающее тепло. Я снял пиджак и набросил его на плечи своей новой знакомой.
      – Тебе не холодно? – спросила она с заботой.
      – Холодно, конечно, – ответил я как можно более искренне. – Но ведь тебе тепло.
      А это самое главное. Не люблю чувствовать, что кому-то рядом со мной неуютно.
      – Мне очень даже уютно, – уверила меня Марика. – А тебе?
      Я пожал плечами.
      – Не знаю. Просто глупо как-то получается.
      Она удивлённо посмотрела на меня, но ничего не ответила.
      – Понимаешь, я думаю о том, как ты тут оказалась. И ответа на этот вопрос у меня нет. Не место тебе тут. Ты выглядишь так, словно только что прилетела с Марса.
      Приём, Земля? Иду на сближение.
      – Почему? – спросила она обиженно.
      – Ты слишком естественная для этого места. Слишком… светлая, что ли. Слишком чистая.
      – Ты странный, – произнесла она после короткой паузы. – Но ты мне нравишься.
      Можно, я тебя поцелую?
      – Разумеется, – ответил я и подумал, не подставить ли щёку.
      Она коснулась моих губ, слегка отстранилась, будто наблюдая за моей реакцией, и поцеловала снова, на этот раз более решительно. Наверное, так целуют в первый раз – нежно и пытливо, с ещё только зарождающейся искрой страсти и с долей стыда.
      Такой поцелуй означает полное доверие. И готовность ко всему, что будет.
      Я обнял её и прижал к себе.
      – Ты с ума сошла? – шепнул я, наклонившись к её уху.
      – Но почему? – спросила она так же тихо.
      – Так нельзя целовать мужчину в первый день знакомства. Хотя бы потому, что ты меня не знаешь.
      Она освободилась, лёгким движением плеч сбросила мой пиджак и пошла к дверям, ведущим в зал.
      Я с минуту стоял с немного растерянным видом. Потом поднял пиджак, одел его и почувствовал лёгкий запах духов.
      На балконе появилась мадам. Она подошла ко мне и встала рядом, глянув вниз – через перила.
      – Что стряслось? – задала она вопрос.
      – Не знаю. – Я достал сигареты. – Ну поцеловала она меня. Ну я сказал, что так незнакомцев не целуют.
      Мадам покачала головой.
      – Она очень ранимая девочка. И молодая. Этим всё сказано. Через пару дней забудет, как плохой сон. Правда, она милая?
      – Правда, – согласился я.
      – Ты ей понравился – поверь опытному глазу мадам. – Она взглянула на серебряные часики. – Пожалуй, пора сворачиваться.
      Мы вернулись в зал. Гости уже практически разошлись – кто-то пошёл домой, а кто-то решил, что в клубе мадам очень уютно, и сейчас продолжал наслаждаться вечером.
      Но в более интимной обстановке.
      – Будем на связи, – сказала мадам, подавая мне плащ. – Но, разумеется, ты можешь завалиться без приглашения, что делаешь очень часто. Тебе тут всегда рады.
      – О, я не сомневаюсь, – ответил я, занятый поиском ключей от машины.
      Мадам приподнялась на носки и поцеловала меня в щёку.
      – Удачи на дороге, гадёныш.
      – Спокойной ночи.
 

***

 
      На работе меня встретили довольно-таки прохладно. Может, потому, что ещё не успели соскучиться, а, может, и потому, что моё отсутствие вообще никогда никого не расстраивало. Даже охранник поприветствовал меня жестом – причём сделал это так, будто жест этот уже давно сидит у него в печёнках.
      Коллеги, с которыми я ехал в лифте, поприветствовали меня нарочито сухо – и я ответил им в той же манере. Я, к слову сказать, никогда не пользовался репутацией всеобщего приятеля. Да я вообще не считал, что такое возможно. Во всяком случае, среди коллег у меня было мало друзей. Меня считали самодовольным и честолюбивым человеком с количеством амбиций, которое для одного было явно великовато. И, разумеется, карьеристом. Для дополнения букета.
      Не скажу, что при мысли о такой репутации я прыгал от радости – но положение дел меня устраивало. Уж лучше так, чем снисходительные улыбки и разговоры за спиной о том, что я подлизываюсь к начальству. А подлизываться к начальству я не умел.
      Да и практики особой в этих вещах не имел. Из-за чего порой очень сильно страдал.
      – Приготовь-ка мне кофе, Кейт, – бросил я помощнице, на ходу снимая плащ.
      – О, и тебе доброе утро! – откликнулась она. – Полковник ищет тебя вот уже битый час.
      – Приготовь мне кофе, – повторил я, после чего на секунду задержался в дверях и добавил: – И позвони полковнику. Скажи, что я уже пришёл.
      Придав своему столу более-менее рабочий вид, я сел в кресло и включил компьютер.
      Тот радостно пискнул и начал загружаться. Компьютер и Кейт были двумя существами в этом месте, которые были рады меня видеть.
      Кейт принесла мне кофе и солидную кипу документов – "живую" почти за два дня.
      – Просмотри, – сказала она тоном строгой воспитательницы. – Ежедневник, так уж и быть, я заполню за тебя.
      – А ты сегодня добрая. – Я подвинул к себе чашку с кофе.
      Она поправила очки и посмотрела на меня.
      – Понимаю, звучит глупо, но как всё прошло? Мои соболезнования ещё раз.
      Я помолчал, сделав вид, что очень заинтересован парой верхних писем из принесённого ею вороха корреспонденции.
      – Наверное, так, как и должно быть. Спасибо.
      – Я за тебя волновалась. Что и как.
      – Я буду очень благодарен тебе, если ты соединишь меня с полковником.
      Она кивнула и отправилась в приёмную.
      Я бегло просмотрел почту и облегчённо вздохнул – ничего сверхсрочного и важного там не было, что являло собой отличное начало дня.
      Но радовался я, конечно, рано.
      На столе ожил один из телефонных аппаратов. Их было три. Первый – открытый, с него обыкновенно звонили в другие организации. Второй – для внутренней связи, на него звонили мои подчинённые. И третий – он только принимал звонки. Для начальства. Для полковника, в частности.
      Звонил, разумеется, последний.
      – Да, – сказал я.
      – Доброе утро. Что случилось?
      В голосе полковника не было ровным счётом никаких эмоций. При разговоре с ней у меня нередко создавалось впечатление, что я общаюсь с компьютером. С очень умным компьютером, который понимает всё, что я говорю.
      – Я очень плохо спал.
      – Убедительная причина, с этим очень трудно поспорить, – проговорила она так же бесстрастно. – Поднимись ко мне, Брайан. Мне нужно сказать тебе пару слов.
      – По поводу опоздания?
      – Мы с тобой уже вышли из того возраста, когда за опоздание ставят в угол, – сообщила мне полковник. – Я жду тебя. До встречи.
      За всё время работы я услышал, по меньшей мере, сотню разных вариантов того, как полковник появилась в нашей организации и чем она занималась до этого. Говорили, что она служила в израильской армии, сотрудничала с иранскими властями, была секретным корреспондентом по арабским делам в Дамаске… в общем, обыкновенные фантазии арабистов – на своё воображение они жалуются редко. Правдой во всём этом было, пожалуй, только одно – все мы знали о полковнике очень и очень мало.
      Звали её странным (но всё же красивым) именем Эсмеральда. Она была невысокой и немного полноватой брюнеткой лет тридцати-тридцати-пяти (выглядела она хорошо, и поэтому определить возраст было довольно-таки проблематично) и тёмными, почти чёрными глазами, одна мысль о которых вызывала прямо-таки священный страх у всех сотрудников. И я не был исключением. Взгляд полковника не мог выдержать никто – все инстинктивно отводили глаза, так как порой казалось, что она умеет читать мысли.
      Свою первую встречу с полковником я, наверное, запомню на всю жизнь. Когда я вошёл в её офис с папкой в руках, где помимо всех прочих ненужных документов был мой диплом (востоковед-арабист, журналист и дипломат – и всю картину портила только одна оценка "хорошо" – за устный экзамен по арабскому языку) и рекомендация одного из моих профессоров, было восемь утра. Полковник пила кофе.
      Я сразу понял, что пришёл не совсем вовремя – и моя уверенность в духе "я всё смогу, это моя карьера, мои деньги, моя самореализация и моё будущее" испарилась в одно мгновение.
      – Отличный диплом, – прокомментировала полковник, просмотрев документы, и спросила у меня по-арабски: – Расскажите мне об иранской революции 1979 года, Брайан.
      – По-арабски? – уточнил я осторожно.
      – Да. По-арабски.
      И полковник приняла выжидающую позу, скрестив руки на груди.
      Я не был суеверным человеком и никогда не верил в приметы. Но закон подлости, видимо, существует сам по себе, вне зависимости от того, верим мы в него или нет.
      Иначе чем объяснить тот факт, что на злосчастном экзамене по арабскому мне задали именно этот вопрос, и я получил не своё обычное "отлично", а только "хорошо"?
      Ещё тогда я проклял Хомейни и всё, что с ним связано. На родном языке я мог бы часами говорить об иранской революции, это было темой одной из моих курсовых работ… но говорить по-арабски я не мог. Нет, не подумайте, умел – но просто не мог. Полковник наблюдала за моими стараниями минут десять, после чего переменила тему – и я довольно-таки живо (разумеется, уже по-английски) рассказал о западном влиянии в богатых нефтью странах Персидского залива.