– Свежий труп? – услышала я голос Сатиша Айзекса по телефону.

– Не совсем свежий, – ответила я. – Как вам кажется, смогли бы вы по фотографиям из полицейского архива установить, нанесены ли раны на обоих трупах – на теле хиджры и на теле женщины – одинаковым оружием. Или хотя бы высказать предположение?

– В предположениях нет никакой нужды, – сказал он. – Если на том трупе, который запечатлен на ваших фотографиях, те же раны, что и на моем, это почти наверняка означает, что они нанесены двойным скальпелем на вращающейся ручке.

– Откуда такая уверенность?

Мой вопрос вызвал возмущение.

– Я воспроизвел раны на теле этого хиджры до мельчайших подробностей. И здесь у нас мы тоже используем подобные скальпели, поэтому у меня не возникло никаких затруднений с копированием увечий.

– А для чего вы используете такие скальпели?

– Их конструкция очень удобна для нарезания параллельных окружностей... на сусальном золоте, к примеру.

Ашок ожидал меня в вестибюле отеля. Он был совсем не похож на шпика, но в этом-то вся фишка, как известно!

– А, Розалинда! – воскликнул он и улыбнулся.

– Мне очень жаль, Ашок, но, как оказалось, у меня совсем нет времени на обед с тобой. Что-то произошло. Проспер хочет со мной встретиться.

– Я подвезу тебя. Мы пообедаем позже.

– О, не хочу причинять тебе никаких неудобств. Я возьму такси.

– Мы поедем в автомобиле моего дяди.

Чувствовалось, что он настроен крайне решительно. Единственное, на что я могла в этот момент рассчитывать, – во время поездки получше разобраться в его собственных мотивах.

Старенький дядин «амбассадор» тронулся с места со звуком, напоминавшим жужжание электрического миксера.

– Ну, – сказал Ашок, – а теперь расскажи мне, как продвигается твое расследование.

Некоторое время мне удавалось увиливать от конкретных ответов. Но Ашок умел задавать неудобные вопросы, избежать ответа на которые почти невозможно, не обнаружив при этом своего недоверия к нему. В конце концов, не вдаваясь в детали относительно личности Сунилы, я пересказала ему историю Сами в ее интерпретации, предположив, что если он действительно работает на ЦБР, ему уже все это давно известно.

– И откуда ты это узнала? – спросил он.

– Мне рассказал один из друзей Сами, тоже хиджра.

– А этот хиджра, случайно, не назвал тебе имена шантажируемых владельцев недвижимости?

– Нет, ничего конкретного, просто сказал, что это какие-то правительственные чиновники, политики, связанные с уничтожением трущоб.

– Какая ерунда! – Он буквально выплюнул это восклицание, словно кусок какой-то гнили. – Насильственное разрушение трущоб – еще один миф, распространяемый коммерческим кино. Правительство не занималось таким со времени Санджая Ганди. В наши дни подобные действия со стороны руководства страны неизбежно привели бы к быстрому политическому краху. Ты же в этом совершенно не разбираешься! Чаулы и лагеря скваттеров в настоящее время рассматриваются в политических кругах как главные источники электората. Кроме того, поддерживая права скваттеров, политики косвенным образом набивают свои карманы, так как подобным путем обеспечивают себе финансовую поддержку гангстеров, являющихся истинными хозяевами трущоб. Именно эти бандитские боссы и являются истинными спекулянтами недвижимостью. По сути дела, они наживаются на сдаче в субаренду общественной земли, выжимая ренту из каждого дюйма мостовой. И с какой стати, как ты думаешь, такие люди будут беспокоиться по поводу каких-то фотографий, якобы причиняющих вред их репутации? Скорее всего твоя милая хиджра собирается воспользоваться этими снимками – если они вообще существуют – не в альтруистических целях. Поэтому до тех пор, пока ты не отыскала какие-то конкретные доказательства в пользу этой истории... А их ведь у тебя нет, Розалинда, не так ли?

Еще вчера на последний вопрос я бы не обратила внимания. Но сегодня мгновенно насторожилась.

– Ничего особенного, – ответила я, глядя из окна на пляж Чоупатти. Мы проезжали ту его часть, где собирается местное сообщество гомосексуалистов. – Но у меня все больше создается впечатление, что в этом городе много людей, которые совсем не являются теми, за кого себя выдают.

За моими словами последовала минута тяжелого и напряженного молчания. Затем Ашок произнес:

– Кого ты имеешь в виду, Розалинда?

Перед тем как ответить, я выдержала многозначительную паузу.

– Ну, к примеру, Проспер. – Внимательно проследила за тем, как немного расслабились руки Ашока, сжимавшие рулевое колесо. – Бэзил Чопра сказал, что «Буря» Проспера отчасти основана на Овидиевых «Метаморфозах». В литературе этого сорта я не очень хорошо разбираюсь. Тебе что-нибудь известно об Овидии?

Черная бровь Ашока изогнулась.

– «Метаморфозы» – большое произведение. Тебя интересует какая-то конкретная их часть?

Я пожала плечами:

– О самих метаморфозах. О превращениях.

– Оно все о превращениях. Хаотическая вселенная возвращается к гармонии и порядку: мужчины и женщины превращаются в деревья, камни, звезды. Но я кое-что припоминаю... там упоминается девушка по имени Кенида, не пожелавшая выйти замуж и изнасилованная Нептуном, богом морей. И в качестве воздаяния ее превратили в мужчину, Кенея, которому не страшны были раны, причиняемые оружием и любовью. Не этот ли персонаж ты имела в виду?

На горизонте темно-синюю полоску облака разбила на отдельные части вспышка молнии. Приближалась буря.

– Почему Просперу захотелось подчеркнуть именно этот аспект «Бури»? – спросила я.

Даже в устах Ашока это звучало слишком загадочно.

– К чему это ты, Аш?

– Овидий. Книга 15. Вполне подойдет как описание превращения Бомбея из группы островов в полуостров. – Когда он взглянул на меня, в его темных глазах блеснул хитроватый огонек. – А возможно, Проспер разделяет точку зрения У.Х. Одена, что Калибан символизирует чувственность, которой так неразумно пренебрег Просперо, когда предпочел ей искусство.

– А как ты думаешь?

– О, я лишен столь изощренного воображения и не так просвещен. Просто типичное для государственного служащего сочувствие любой попытке, какой бы безнадежной она ни была, навести порядок в этом мире.

Наш автомобиль взбирался на Малабарский холм, похожий на свадебный торт в готическом стиле. Здесь архитектурное наследство, оставшееся после англичан, делили между собой промышленники-парсы, торговцы алмазами из Гуджарата и строительные магнаты из штата Гоа, не говоря уже о кинораджах. Раджи всех сортов, как сказал художник на пляже. Клиенты Сами.

– Люди, населяющие эти особняки, когда-нибудь задумываются над тем, что половина населения города живет в трущобах?

Я произнесла вопрос без всякой задней мысли, совсем забыв о том, что Ашок тоже живет на Малабарском холме. Он воспринял мои слова как выпад в свой адрес.

– А люди, живущие в Западной Европе и в США, часто задумываются над тем, что половина населения земного шара влачит нищенское существование? Этот город – мир в миниатюре, правда, здесь нам приходится лицезреть воочию все язвы земного бытия, а не только читать о них в газетах. К несчастью для Бомбея, он сделался весьма привлекателен для неимущих, так как здесь они могут хоть как-то прожить и даже дать образование своим детям.

Я указала на босоного мальчишку – чистильщика обуви. Примерно того же возраста, в котором был Сами, когда мать отказалась от него.

– И ты называешь это жизнью?

– Я не Бог, Розалинда.

– Когда я была совсем маленькой, я и в самом деле думала, что ты Бог. Таким тебя описывал отец. Человек, покоривший Гиндукуш со связкой книг в сопровождении двух носильщиков. Человек, который заснял на кинопленку белых тигров. Человек, свободно говорящий на семнадцати языках, включая санскрит.

– Мне очень жаль, Розалинда, но ты ошибаешься. Всего на семи. И санскрит не разговорный язык.

– Совершенно верно.

Мы подъехали к дому Проспера, вышли из машины и подошли к швейцару.

– Розалинда Бенегал и Ашок Тагор к Просперу Шарме, – сказала я.

Швейцар нахмурился:

– Мистер Шарма в настоящее время находится на студии, мадам.

Я улыбнулась и сказала, что, вероятно, произошла какая-то ошибка.

Ашок молчал, пока мы не вернулись в машину.

– Теперь я вижу, что об обеде не может быть и речи. Но по какой-то другой причине, нежели та, о которой ты мне сказала.

– Да не придавай ты этому такого значения, Аш. Мы просто с Проспером друг друга не поняли, вот и все.

Я стала всматриваться в зеркало заднего обзора, чтобы как-то собраться с мыслями, и сделала вид, что поправляю несуществующую косметику. Так всегда поступают девушки в фильмах. И в их случае это всегда срабатывает. Я придвинулась поближе к зеркалу, полагая, что так мои действия будут выглядеть значительно убедительнее, и заметила вдруг, что к дому Проспера подъехала машина, «мерседес» белого цвета. На переднем сиденье – два человека. У одного из них желтоватый цвет лица. Что-то знакомое и в лице водителя.

Я открыла дверцу машины и бросилась к «мерседесу». С неожиданной быстротой машина начала разворачиваться. Рядом со мной оказалась куча камней и обломки какой-то стены. Я схватила обломок акантового листа от настенного рельефа и швырнула его в «мерседес» как раз, когда тот выезжал на дорогу. От удара каменного листка ветровое стекло перед водителем треснуло, и он инстинктивно прикрыл лицо рукой, ожидая каскада осколков, но стекло выдержало. Задняя часть «мерса» резко мотнулась в сторону, и большой автомобиль неуклюже ввалился в транспортный поток. За этим последовал скрежет металла и раздался чей-то крик. Наверное, его издал человек, свалившийся с крыши переполненного автобуса.

«Мерседес» объехал место аварии и исчез.

За моей спиной выросла фигура Ашока.

– Подожди в машине, пожалуйста, – попросил он и прошел к дороге, чтобы выяснить, сможет ли он как-то уладить ситуацию.

Он вернулся минут через двадцать.

– То, что мы здесь называем «небольшой вмятиной», – сообщил он. – Все живы, и никто серьезно не пострадал. Я дал им немного денег.

– Может быть, стоит отвезти их в больницу?

– Они предпочли деньги.

– Я возмещу твои убытки.

– Думаю, на сегодня достаточно. Я отвезу тебя в отель, чтобы ты смогла продолжить свои занятия, которые я так неуклюже прервал. – Холодный мраморный профиль. Он включил зажигание, и несколько минут мы ехали молча. – Розалинда, почему ты так упрямо идешь в одном и том же направлении?

– А зачем менять старые привычки?

– Значит, ты идешь по уже проторенному пути? – спросил он. – Это немного успокаивает. Я боялся, что ты решила прибегнуть к анархическому решению проблемы.

– Ты сам предлагал мне найти чисто индийское решение. И что же в таком случае дурного в анархии? В истории этой страны можно отыскать массу прецедентов анархического решения. И разве муссон это не анархия?

– В муссоне содержится гораздо более глубокая логика, чем в чистой науке.

– Ну, да, конечно, – произнесла я вслух, а про себя подумала: «Опять начинается эта индуистская галиматья».

– Каждое наше празднество в сезон дождей символизирует абсолютный хаос, за которым следует полное обновление и установление иного порядка и равновесия. Некое коловращение. – Мы снова проехали мимо мальчика-чистильщика. Возможно, это был уже совсем другой мальчишка. – Но меня, откровенно говоря, больше занимает коловращение безумной одержимости, в которое втянута ты.

– Что ты хочешь сказать?

– За последние несколько лет ты потеряла многих близких людей, Розалинда, и я вижу, что ты чувствуешь себя очень одинокой. Конечно, в такой ситуации можно стремиться к еще большей изоляции... – он тщательно подбирал слова, – и искать поддержки у таких же одиноких людей, пребывающих в не меньшей изоляции. Пытаться наладить контакт с ними, целенаправленно отделяя себя от собственной семьи. У меня возникает вопрос: может быть, ты надеялась получить от сестры больше того, что она в настоящее время способна тебе дать?

– Ты хочешь спросить, не ревную ли я свою сестру? Послушай, те мужчины в автомобиле избили меня. Я уверена, что один из них убил Сами. А моя сестра, вполне вероятно, замужем за тем человеком, который приказал ему это сделать. И ты хочешь, чтобы я сидела в позе лотоса и распевала мантры?

– Но разве сестра просила тебя вмешиваться в это дело, Розалинда?

Я опустила плечи.

– Я думаю, что она боится Проспера. В любом случае я делаю то, что мне представляется правильным.

– Если у тебя есть какие-то конкретные доказательства убийства Сами, ты должна передать их полиции. У тебя есть такие доказательства, Розалинда?

– Полиция в этой стране – не более чем жалкая карикатура, – ответила я. – Один мой друг рассказывал мне, что самый крупный черный рынок контрабандных товаров существует под самым носом у руководства бомбейской полиции, неподалеку от здания таможни. Какой-то торговец контрабандным товаром построил тридцать восемь ларьков и сдавал их, отстегивая полиции по тридцать тысяч рупий.

Глаза Ашока сузились.

– Итак, по твоему мнению, Индии принадлежит монополия на коррупцию? Но я думаю, тебе стоило бы все-таки поделить ответственность. Взгляни на Англию, от которой Индия унаследовала гены своей госслужбы. Или на лорда Маколея, осчастливившего нас основами нынешней системы уголовного судопроизводства. Одна из причин, по которой так много неприятных слухов распространяется об индийской полиции, состоит в том, что полиция здесь до сих пор воспринимается как наследие чуждого народу режима. Вначале Великие Моголы навязали индийскому обществу свои институты и традиции, затем к этому присоединилось еще и британское влияние. И вот результат: к индийскому констеблю с подозрением относится закон, ему не доверяет население, а по зарплате он приближается к мусорщику. И при всем том большая часть полицейских по сути довольно честные люди, вынужденные жить в условиях, которым не позавидует и самый жалкий из карманников. А служащие полиции убеждены в совершенстве юридической системы, которую им оставила в наследство Британская империя.

– Английские полицейские также не относятся к числу самых высокооплачиваемых граждан Британии, но это никак не сказывается на выполнении ими своих служебных обязанностей.

Выражение высокомерного презрения тенью скользнуло по его лицу, и мне мгновенно стало понятно, что дальнейший диалог на эту тему бессмыслен. Ашок не сделал больше ни одной попытки перетянуть меня на свою сторону до тех пор, пока мы не доехали до отеля. И тогда по его лицу я поняла, чего ему это стоило.

– Сегодня вечером я читаю ту лекцию... – сказал он.

– Что, еще одну?

– Она состоится в Киноакадемии в восемь часов. На ней будут присутствовать те индийцы, которые не относятся ни к числу негодяев, ни к числу жертв. – Он коснулся моей руки, чтобы еще немного задержать меня в машине. – «Я вижу верный путь, но следую превратным». Это тоже Овидий.

Я широко раскрыла глаза, словно мне явилось откровение.

– Что я могу еще добавить к этому поэтическому перлу? Если только: «Ты выбрал высокий путь, а я низкую и узкую тропу». Нет, подожди, кажется, я нашла кое-что поточнее: «Я жила в сточной канаве. Теперь я живу на свалке. Моя жизнь понемногу улучшается».

Ашок покачал головой.

– Извини, но я не понимаю, что ты хочешь сказать.

– Ида Люпино, – подсказала я, – «Нет выхода», около 1950 г.[14]. А возможно, и Линда Дарнелл[15]. В любом случае одна из «плохих девчонок». У них всегда самый лучший текст.