Как и все слабые, отчаявшиеся люди, они почувствовали потребность в непосредственном контакте с Богом, потребность обратиться непосредственно к нему. Это желание чуда расходилось с канонами православной Церкви и ее строгой догматикой.

Так случилось, что прежде всего императрица склонилась к мистике. Эта гессенская принцесса, воспитывавшаяся с детства в строгом протестантском духе и девочкой находившаяся под влиянием идей Давида Фридриха Штрауса, после того как стала русской царицей и приняла византийскую веру, вдруг превратилась в фанатичную сторонницу, ярую поборницу православия.

Позднее у нее появилось сильное влечение к мистицизму, которому она в конце концов полностью отдалась. Особенно глубокое впечатление на нее произвела книга, написанная в XIV веке, в которой речь шла о посредничестве между Богом и человеком, а также о «друзьях Божьих» — необычайно щедро одаренных смертных. Императрица твердо верила в то, что есть такие люди, которые благодаря страстным молитвам могут приблизиться к святости и, не обладая церковным саном, могут быть лучшими посредниками между небом и землей, нежели обычное духовное лицо.

Царь совершенно не собирался препятствовать увлечениям супруги. Еще будучи молодым человеком, он сам имел склонность к религиозному мистицизму, так же как и его предок Александр Первый. Эти склонности очень поощрялись и в доме его родителей, потому что Александр Третий был убежден в наличии чудодейственной силы у благословленных Богом людей. При дворе отца молодой наследник Николай познакомился с удивительным человеком — Иоанном Кронштадтским, единственным в своем роде, которого не только простой люд, но даже сам император считал святым. Хотя Иоанн Кронштадтский был служителем православной Церкви, тем не менее в глазах всей России он стоял выше всего духовенства, потому что ему приписывалась способность творить чудеса, предсказывать будущее, излечивать больных и страждущих. Когда он проповедовал, народ толпами устремлялся в церковь и благоговейно падал ниц перед ним. В трудных ситуациях, перед принятием важных решений или когда кто-нибудь из членов семьи заболевал, царь Александр призывал святого во дворец и просил у него совета и помощи. Николай Второй вспоминал в течение всей своей жизни об одной весенней обедне — в церкви в Ореанде, где Иоанн Кронштадтский читал проповеди для тяжело больного старого императора и его семьи и молился вместе с ними. Краткими, отрывочными предложениями, звучавшими, словно приказ, Иоанн Кронштадтский просил у Бога милости и благословения для царского дома. Эта глубоко взволновавшая Николая картина навсегда осталась в памяти, уже тогда он был убежден, что это истинно святой человек, посланник божий. После этого богослужения молодой царевич всем сердцем стал разделять убеждения тысяч пилигримов, которые в набожной вере в чудо постоянно стекались к проповеднику Иоанну Кронштадтскому.

В тот мрачный день, когда умирал император Александр, Николай был свидетелем сцены, навсегда оставшейся в его сознании: входя в комнату отца, он увидел, как тот, задыхаясь, жадно хватал воздух, а Иоанн Кронштадтский, склонившись над ним, держал его голову в ладонях и шептал умирающему монарху последние земные слова утешения.

Победоносцев, ближайший советник Александра Третьего, главный прокурор, влиятельный государственный деятель, воспитатель наследника Николая, друг и почитатель Достоевского, верил в сверхъестественные силы и явления, способные оказывать влияние на земное существование. Он не только был уверен в святости Иоанна Кронштадтского, его вера в чудеса шла дальше; однажды, при содействии высоких духовных лиц, он по всем правилам совершил в своем доме изгнание дьявола. Подобно Победоносцеву, большинство министров императора Александра верили в сверхъестественные силы, чудеса и предсказания, так что юный наследник со всех сторон был окружен мистическими настроениями. Позднее уже болезненный мистицизм новой правящей четы усилился благодаря общению с великими князьями Николаем и Петром Николаевичами и их супругами. Конечно, интересы этих великокняжеских пар в большинстве случаев вращались вокруг грубых и примитивных «оккультных сеансов» с верчением столов, вызыванием духов и подобной спиритической ерунды, но царская чета, желая уйти от мучительных забот этой жизни, хваталась за все, что казалось им мостиком в потусторонний мир. Не утруждая себя размышлениями, спасаясь от мрачной реальности, они обратились к самым примитивным формам оккультизма.

В гостиных «Николаевичей» и их жен постоянно проходили различные спиритические рауты, собирались всяческие ясновидцы, предсказатели, проповедники, монахи-францисканцы, знахари и чудотворцы. Молодой государь, так же как и его супруга, все больше подпадал под влияние этого общества, и когда позднее они оба отошли от двора и других родственников, «Николаевичи» дольше всех оставались их доверенными лицами.

Еще будучи невестой наследника, Алике прибыла в Ореанду и рядом с будущим супругом благоговейно присутствовала на богослужении, совершаемом отцом Иоанном, и для нее проповедь этого странного священника стала незабываемым событием. Она старалась общаться только с «Николаевичами» и «черногорками»; охваченная постоянным страхом перед новыми разочарованиями, опасностями и заботами, она находила успокоение в грубых суевериях, коими увлекались в гостиных Милицы и Анастасии.

Главой этого маленького оккультно-спиритического общества в императорском дворце был великий князь Николай Николаевич. При нем непрестанно появлялись и исчезали «маги», «предсказатели», «заклинатели духов» и другие подозрительные личности — то представители западноевропейского оккультизма, то русской народной магии.

Позднее царица все же полностью отвернулась от спиритизма, коим занимались в доме ее родных, называла его безбожным, ибо уже считала, что это вредит истинной вере, но тем не менее до конца верила в существование благословленных Богом ясновидцев и «посредников» между Небом и землей. По ее представлениям, эта вера не противоречила учению православия; она и дальше часами пропадала в подземной часовне Федоровского собора, причащалась и следовала всем церковным предписаниям, но при этом постоянно была в поисках «чудо-людей», которые могли выполнить ее страстное желание о непосредственной связи с Богом.

В начале века императрица встретила первого из обширного числа этих «чудо-людей из Царского Села». С появлением французского мага Филиппа началась цепь тех странных сеансов, которые благодаря смешению высочайшей политики с магией и волшебством могут быть причислены к самым удивительным феноменам недавнего прошлого. Дипломатия связывалась с заклинанием духов, величайшие государственные деяния соединялись с магическими формулами, а конституционные реформы с «чудесными колокольчиками», звучавшими в тот момент, когда перед императором появлялся «злой человек». На этих собраниях политику русской империи одновременно решали министры и чародеи.

Одно время царица особенно страдала от едва скрываемого пренебрежения своей свекрови и всего двора, со всех сторон постоянно слышала неприкрытые упреки, что не способна подарить царю наследника и тем самым выполнить обязанности матери всего государства; ею постепенно овладело просто болезненное состояние страха и нервозности, поэтому она была готова слепо доверять каждому человеку, который с помощью «чуда» обещал исполнить ее самое горячее желание.

К этому времени, в 1901 году, во время посещения Франции, она познакомилась с чудо-врачом Филиппом из Лиона; он появлялся у находившейся там великой княгини Милицы, и та представила его царской семье. Впечатление, которое произвел этот «истинно святой человек» с самого начала было очень благоприятным, вскоре царь и царица начали оказывать ему полное доверие.

Чудотворец Филипп был прежде учеником мясника, и его настоящее имя звучало Ницье-Вашо. Как ни странно может это показаться, он был человеком мечтательным, глотал книги о привидениях, магии и мистике, пока страсть к сверхъестественному не привела к тому, что хозяин уволил его по причине полной непригодности, так как для «ясновидца» мясник не нашел никакого применения. Таким образом, Ницье-Вашо начал карьеру в качестве чудо-человека, приведшую его наконец в царский дворец. После увольнения он обосновался в своей родной деревне недалеко от Лиона, начал заниматься «врачеванием» всех болезней. Как обычно бывает в таких случаях, он добился некоторых успехов скорее потому, что владел некоторыми способами гипноза. Но когда некоторые случаи излечения ему не удались, власти обратили на него внимание и начали его преследовать. Тем не менее, он сумел использовать политическое положение, обеспечив себя поддержкой националистов. Вскоре его приверженцем стал также граф Муравьев-Амурский, российский военный атташе в Париже, он представил Филиппа великой княгине Милице Николаевне.

Царская чета во время своего пребывания во Франции познакомилась с чудесным доктором, пригласила его в Петербург, где он играл значительную роль сначала в салоне великого князя Николая Николаевича, а потом при самом императорском дворе. Под его руководством почти всегда проходили сеансы, на которых присутствовали царь и царица. В то время «черногорки» присвоили Филиппу титул доктора, награда, которой чудотворец придавал огромное значение. В конце концов, они добились того, что военный министр Куропаткин присудил французскому магу звание военного врача и действительного статского советника, узаконив тем самым медицинскую практику доктора Филиппа.

С помощью чудодейственной силы Филиппа императрица надеялась добиться исполнения самого страстного своего желания, она попросила мага вымолить у Бога, чтобы тот послал ей наследника. Филипп переселился в Царское Село и начал там серию мистических заклинаний, благодаря которым императрица должна была забеременеть сыном. Спустя недолгое время по всему дворцу разнеслось радостное известие о свершении чуда; официальные приемы у царицы прекратились, она носила одежды свободного покроя. Теперь, когда она проходила в своем темном бархатном платье, родственники и придворные дамы могли с удовлетворением убедиться, что их надежды приобрели веские основания. Император сиял от счастья, радостная весть облетела всю империю.

Когда, наконец, прошло девять месяцев, весь Санкт-Петербург со дня на день ожидал традиционных выстрелов пушки на Петропавловской крепости, количество которых должно было возвестить рождение сына или дочери. Императрица в течение нескольких дней не покидала свои покои и лежала в постели; перед дверьми в ее спальню стояли четыре абиссинских стража в расписных одеждах и белых тюрбанах, чтобы обеспечить государыне полный покой.

Но прошли дни, а о радостном событии все не было слышно. Наконец придворный врач, профессор Отт, после некоторого сопротивления получил разрешение исследовать императрицу. К всеобщему замешательству, выяснилось, что Александра вообще не была беременна. Так как вся страна с нетерпением ожидала появления наследника, не было никакой возможности скрыть этот трагический факт, и вскоре поползли слухи, которые, естественно, не могли польстить царице.

По приказанию дворцового коменданта Рашковский, российский агент в Париже, провел там подробное исследование прошлого Филиппа и по окончании прислал разоблачительный рапорт лично министру Сипягину. Министр, достаточно хорошо ознакомленный с положением дел в царском дворце, посоветовал Рашковскому немедленно уничтожить свой доклад, но Рашковский не принял во внимание этот мудрый совет, а наоборот, представил свой труд царю и тем самым навлек на себя монаршую немилость. Николай Второй не любил, когда ему надоедали неприятными сообщениями. Несмотря на все разочарования и дурные слухи, император и его супруга, как и прежде, искренне верили доктору Филиппу и по-прежнему были благосклонны к нему. Спустя некоторое время осыпанный щедротами Филипп был отправлен на родину.

При прощании он передал царице святой образок с колокольчиком; по его словам, колокольчик начинал сам звонить, если к царской чете приближался плохой человек. Кроме того, Филипп оставил предсказание, которое в дальнейшем имело крупные последствия: он заявил, что Бог пошлет императрице нового «друга» и тот будет верно охранять ее от всех бед.

Вскоре после возвращения во Францию Филипп умер, не последнюю роль сыграло его удаление из России, так как после прекрасных дней, проведенных в Царском Селе, он не смог привыкнуть к простому народному окружению на родине. Хотя его последователи утверждали, что он вовсе не умер, а после исполнения своей земной миссии в живом воплощении вознесся на Небо.

Православное духовенство при дворе с самого начала недружелюбно относилось к появлению и влиянию иностранного чудотворца Филиппа. Теперь, после ухода француза, казалось, настал момент снова подчинить своей власти царствующую чету. Придворное духовенство, в частности отец Феофан, который чаще других жаловался на отдаление царя и царицы от православной Церкви и подпадание под влияние дьявольской западноевропейской ереси, считал необходимым возвращение государя в родную веру.

Отец Феофан вспомнил о давно умершем истинно русском чудотворце, который только из-за недопустимой небрежности до сих пор не был признан святым. Это был монах Серафим Саровский, еще в начале девятнадцатого столетия сделавший важные предсказания; отец Феофан уговорил царя осуществить канонизацию Серафима и этим богоугодным делом заслужить благоволение Небесных сил. Под влиянием своей супруги царь загорелся этой идеей и с ревностным усердием занялся канонизацией Серафима Саровского, как если бы речь шла о важнейшем государственном деле.

Однако необходимо было преодолеть некоторые препятствия: самые уважаемые и влиятельные поборники православия высказывались против, и прежде всего обер-прокурор Победоносцев. Но, в конце концов, сторонники царя проявили максимум энергии, и однажды во время завтрака им удалось преодолеть сомнения Победоносцева.

30 июля 1903 года в пышной и торжественной обстановке в присутствии царской четы совершилась канонизация Серафима. Вечером того же дня в честь императора состоялся обед, в котором приняли участие высшее духовенство, большое количество государственных сановников, князья и чиновники, которые по поводу этого события приехали в Саров со всех концов страны, надеясь, что присутствие на этом торжестве послужит их карьере.

Когда наступила ночь, красные пятна на щеках царицы, свидетельствовавшие о сильном возбуждении, стали еще заметнее. Грудь ее тяжело вздымалась, глаза беспокойно блестели. Около полуночи она вдруг вышла из-за стола и направилась в сад.

Там ее ожидали несколько старых священников и самых верных придворных дам, они проводили ее к святому источнику рядом с мощами Серафима. Этот родник обладал чудотворной силой, многие больные, калеки, слепые, глухие и бесплодные женщины излечивались его водой.

Императрица своими глазами убедилась в целебной силе этого источника: во время въезда в Саров ей представили группу крестьян и крестьянок, страдавших прежде тяжкими недугами, и вот бывшие паралитики шли без костылей, слепцы снова прозревали, глухие слышали, а прежде бесплодные женщины несли на руках детей. Поэтому Александра решила сама испытать силу чудодейственных вод.

Посреди ночи в сопровождении трех священников и придворных дам отправилась она к источнику. Подошла к могиле Серафима, склонилась перед ней на колени и в долгой страстной молитве просила святого заступиться за нее перед Богом, чтобы он выполнил самое заветное ее желание — подарил ей сына, ведь, по ее мнению, императрица российская тоже имела право на материнское счастье, в котором не было отказано даже самым ничтожным и бедным крестьянкам.

Закончив молитву, в сопровождении придворных дам она направилась к святому источнику, а священники остались у могилы для молитвы. Затем она сняла сверкающие украшения и праздничные одежды и окунулась, освещенная лишь мерцанием звезд, в исцеляющие воды.

И чудо свершилось: по истечении необходимого времени императрица, к величайшей радости супруга и всей страны, родила сына, получившего имя Алексей.

Духовенство торжествовало, так как приписывало это радостное событие исключительно чудесной силе святого из Сарова. Те высокие лица и чудотворцы, что прибыли на канонизацию Серафима со всех частей государства, не были разочарованы в своих ожиданиях. Они получили награды и быстро сделали карьеру, так как Их Величества полностью уверовали в божью милость этой канонизации и щедро одаряли каждого, принимавшего в ней участие, ведь их самих так щедро наградил Всевышний. В императорском рабочем кабинете теперь висело изображение святого Серафима, и вера в этого покровителя стала теперь настолько сильной, что во время войны с Японией царь послал на фронт в войска тысячи образов с Серафимом. «У японцев есть гранаты, — мрачно шутили в народе, — а у наших солдат святые образа».

Хотя престиж Серафима Саровского значительно поднялся, в окружении императрицы раздавались голоса, связывавшие рождение наследника не с ним, а с другой чудесной личностью. Они утверждали, что ночное купание в святых водах, в конце концов, могло подкрепить чудо, но случилось оно только благодаря «святой дурочке», крестьянской девушке Дарье Осиповой.

Сразу же после отдаления Филиппа на царском дворе стали появляться «чудотворцы» и «медиумы», люди, о которых говорили, что они могут исполнить желание императрицы с помощью магического воздействия. Но в отличие от француза эти новые чудотворцы не были образованными докторами и «салонными магами», они гораздо ближе были к специфическому русскому типу «юродивых». Это чисто русское явление, такое древнее и почитаемое, как сами православные священники. После удаления Филиппа, которому в высоких российских кругах гораздо в меньшей степени ставили в вину «шарлатанство», чем его иностранное происхождение, стали делать попытки ввести в царский дом истинно национальную, признанную величайшими умами России фигуру «юродивого».

Таких «юродивых» часто можно было встретить в деревнях, обычно это были физически и умственно отсталые мужики, реже женщины, кроме того, часто подверженные эпилептическим припадкам. Именно в ограниченности таких деревенских дурачков народ видел особенное знамение божье, а их припадки еще более усиливали впечатление святости. Среди русских крестьян, а также и в кругах интеллигенции давно жила вера, что Господь с особым сочувствием относится к горбатым, глухонемым, эпилептикам и слабоумным, и божественный дух любви является в бессмысленных звуках, диких криках и судорожных движениях этих людей. Во всех высказываниях подобных дурачков народ видел проявление высшей божественной воли, которой нужно слепо подчиняться, так как она значит больше, чем жалкий разум нормальных гордецов.

Эти «убогие в духе» рассматривались как избранные существа, которым приписывались чудодейственные силы, и повсюду они пользовались величайшим почитанием.

Если какой-нибудь «юродивый», босой, грязный, облаченный в рваное рубище, появлялся на улице, крестьяне вставали перед ним на колени, целовали подол его рубахи и почтительно внимали его путаным речам, чтобы услышать в них волю божью.

Один из таких «чудесных дурачков» был привезен людьми, умело игравшими на склонности правящей четы к мистике, в Царское Село, где вскоре приобрел влияние. Это был Митя Коляба, именуемый также Митя Козельский, убогий калека из знаменитого монастыря Оптина Пустынь. Он был кривоног, горбат, нем и вместо рук имел две бесформенные культи. Он нуждался в поводыре из-за очень слабого зрения, очень плохо слышал, речь состояла из немногих отвратительных звуков, которые он произносил с большими мучениями, толчками. Когда он трясся в эпилептическом припадке, из горла вырывался то жуткий вопль, то хрипящие животные крики, переходящие в мерзкий, завывающий лай. Отталкивающее впечатление, производимое этими звуками, усиливалось безумной жестикуляцией культей, так что требовались крепкие нервы, чтобы вынести присутствие этого слабоумного.

Крестьяне того места, где он родился, сначала просто подкармливали его из чувства жалости, не думая о том, что его звериные крики можно толковать как предсказания. Только монахи из Оптиной Пустыни, того самого монастыря, который обессмертил Достоевский в своих «Братьях Карамазовых», открыли чудесные способности Мити Колябы, и хотя они еще не умели объяснить тайный смысл его выкриков и бормотания, тем не менее они вскоре заявили, что имеют дело с «дураком во Христе», с пророком божьим. Ключ к толкованию Митиных предсказаний нашел, благодаря «особому просветлению»; дьячок и певчий Егоров. Во время молитвы перед образом святого Николая голос святого открыл ему тайное значение Митиных выкриков и, кроме того, приказал записать доселе не разгаданный «способ толкования пророчеств». Еще тайный голос добавил, что дурачок Митя Коляба наделен огромным влиянием на судьбу России.

С того момента церковный певчий Егоров превратился в неразлучного спутника блаженненького Мити Колябы и «переводил» его откровения. Некоторое время спустя случилось так, что Митя предсказал какой-то знатной даме рождение сына, и вскоре это действительно произошло. Известие об этом достигло Петербурга, и особенно этим восхищались в салоне набожной графини Игнатьевой.

Кому-то из членов этого аристократического кружка пришла в голову мысль представить блаженненького царскому двору, чтобы он там показал свои способности и посодействовал рождению у царицы сына. Князь Оболенский, имевший имение недалеко от Козельска и знавший непосредственно блаженного Митю, сразу же взялся привезти его и толкователя, церковного певчего Егорова. Таким образом Митя и Егоров появились в гостиных «черногорок» и после радушного приема были наконец представлены царской чете. Просветление и чудодейственная сила нисходили на Митю только во время приступов эпилепсии; в остальное же время он был обычным дураком, вел себя довольно неприлично, с ним невозможно было иметь дело. Именно поэтому Митя Коляба никогда не смог достичь при дворе действительно значительного положения, что с легкостью удавалось другим чудотворцам.

Но как только у Мити начинался припадок, он становился «ясновидящим», рядом вставал Егоров и на основании «ключа» толковал пронзительные, прерывающиеся, хрипящие, ревущие, лающие звуки, вырывающиеся из уст идиота, а также отвратительные дергания его культей. В присутствии царя, царицы и «черногорок» корчившемуся в судорогах юродивому задавались вопросы, на которые он отвечал с пеной у рта, издавая невнятные возгласы. Тут наступала очередь Егорова толковать предсказания, но на все вопросы, касавшиеся рождения наследника, он давал уклончивые ответы:

— Еще рано. До наступления этого дня еще много времени, и Митя пока не может сказать, будет ли это мальчик или девочка, но он непрестанно молится и с течением времени все точно скажет.

Как бы часто ни повторялись такие сеансы, так ни разу и не удалось узнать у дурака или его толмача более точные сведения. Создавалось впечатление, что юродивый не был годен для такого случая, и единственным результатом было то, что царица до слез испугалась отвратительной жестикуляции Мити и его душераздирающих криков.

Поэтому вскоре они разочарованно отвернулись от «юродивого», тем более, что генералу Орлову тем временем удалось найти в своем поместье нового чудотворца, на этот раз слабоумную женщину по имени Дарья Осипова. Эта «святая дурочка» во время приступов не ограничивалась только предсказаниями, ее крики сами по себе обладали волшебной силой и могли вызвать беременность. У себя на родине, где она была в услужении в какой-то усадьбе, она умела отвести от крестьян «сглаз», осчастливить женщин детьми, вылечить безнадежно больных, а также проклясть своих врагов. Жители деревни почитали и боялись ее, так как видели в ней ту подлинную колдунью, которые к тому времени, к сожалению, уже почти исчезли с земли. Когда на нее находил припадок, ее приходилось связывать веревками, потому что в бешеной ярости она крушила и ломала все вокруг себя. Кроме того, она исторгала не дикие вопли, как Митя Коляба, а самые ужасные ругательства и проклятия, понятные всем. Тем не менее, народ благоговейно внимал ее словам, так как именно во время безумия Небо осеняло ее своей милостью и посылало ей способность к ясновидению и свершению чуда.

Именно в то время, когда Дарью Осипову привезли в Царское Село и она ужасными проклятиями напугала бедную императрицу, случилось «чудо», и на свет появился наследник. Так как незадолго до этого произошла канонизация Серафима Саровского, начались мучения, следует ли приписать радостное событие Серафиму или «блаженной дурочке» Дарье Осиповой.

Императрица настолько привыкла к общению со всякими чудотворцами, что более не ограничивалась просьбами исполнить ее желания и подарить сына, более того, как и супруг, она принимала во внимание мнение таких магов и блаженных при решении государственных дел. Еще Филипп привлекался к участию в важных политических совещаниях, а позднее император спрашивал «совета» у Мити Колябы. Во время войны с Японией его часто вызывали в царские покои, чтобы он своими невнятными молитвами отвел беду от русской армии. Еще в 1906 году Николай принимал этого слабоумного, о чем можно найти запись в его дневнике.

В роли политического чудотворца и ясновидца во времена первой Думы при Николае выступал странник Антоний, появившийся в Царском Селе после Дарьи Осиповой, за ним при царском дворе появлялись все новые пилигримы и «кающиеся», у которых спрашивали «умных советов» в политических делах.

Несмотря на то что среди чудотворцев преобладали отечественные, довольно большую роль сыграл в свое время известный французский «маг» Папю, парижский врач-гинеколог Анкос. Впервые он появился в Петербурге в 1900 году, тогда его часто видели в обществе его друга Филиппа. В начале октября 1905 года Папю после продолжительного отсутствия снова был призван в российскую резиденцию, чтобы помочь государю в трудной ситуации в разгар революции. Царские советники не пришли тогда к единому мнению относительно дальнейшего курса правительства: согласиться ли с требованиями мятежников или же оказывать им твердое сопротивление. Вот в такое время Николай пригласил мага Папю, и он во время спиритического сеанса вызвал дух Александра Третьего, которому царь задал несколько вопросов. Полученные ответы сыграли не последнюю роль при принятии Николаем Вторым окончательного решения о подписании указа о Государственной думе.

Но самым необычным явлением при царском дворе был «доктор тибетской медицины» Бадмаев, он удивительно сильно выделялся в толпе обычных магов и ясновидцев Царского Села.

Все остальные «юродивые», «маги», «целители» были необыкновенными людьми, только когда находились в состоянии «просветления», если на них нисходила «святая одержимость», и тем самым они достигали состояния сверхъестественной проницательности; в остальном же они ничем не были примечательны, в обычной жизни большинство их было слабоумными дурачками и калеками. Как только их приступ проходил, с них слетала «чудесная сила», пока на них снова не «снисходила благодать».

Способности же тибетского целителя Бадмаева были гораздо более высокого свойства: они не зависели от случайностей, сеансов, внушений или нездоровых припадков, они основывались на приобретенном в течение столетий «знании тайн», передававшейся из поколения в поколение «великой тибетской мудрости». У себя на родине, в Бурятии, Бадмаев был посвящен в таинства чудотворного врачевания и волшебства, и это давало ему возможность вовремя узнавать непостижимые повороты судьбы и управлять ими по своему желанию. При царском дворе он пользовался славой «мудреца с Востока», поэтому ему оказывали больше внимания и почтения, чем всем остальным «опытным» чудотворцам. Особой ценностью, по мнению царя, обладали политические советы и пророчества этого тибетца. Бадмаеву не нужно было вызывать дух Александра Третьего, когда речь шла о трудных государственных проблемах; он сам обладал большим политическим опытом и знанием мира, был самым лучшим образом знаком со всеми тонкостями азиатской дипломатии. В советах, данных им царю, так называемая магия соединялась с истинно дипломатическим мастерством, так как его взгляд безошибочно проникал в «суть вещей» и определял реальное практическое значение.

Так случилось, что, когда чудодеи часто отвергались и один за другим бесславно покидали дворец, Бадмаев сохранил свое высокое положение и доверие до самого свержения царского режима. В длинной веренице сменявших друг друга «прорицателей» и «юродивых» тибетский волшебник в белом халате и высокой шапочке оставался значительной личностью. В истории российской политики было время, когда не только царская чета, но и министры, и государственные чиновники находились под влиянием Бадмаева, и множество важных решений принималось по указаниям его «тайной науки».

Этот удивительный человек был родом из Забайкалья, сыном бурята, вырос в степи, позднее учился в гимназии в Иркутске, затем поступил в Петербургский университет, где изучал языки китайско-монгольской группы. Только тогда он обратился в православную веру и сменил бурятское имя Шамзорон на русское Петр Александрович. Его крестным отцом был сам император Александр Третий, к этому времени открыто признававший особые способности молодого человека. Покровительство государя дало ему бессрочное право входа во дворец и привилегию писать непосредственно монарху. В 1875 году, по окончании университета, он перешел на государственную службу и занимал пост в Министерстве иностранных дел; одновременно с этим преподавал в Петербургском университете монгольский язык. Ему постоянно поручались специальные доклады политического содержания, когда речь шла о точном знании восточно-азиатских отношений; в дневниках Николая Второго можно найти много упоминаний об этом. Например: «После завтрака у меня была беседа с Бадмаевым о положении в Монголии».

В период русско-японской войны Петр Александрович Бадмаев был послан на родину с поручением склонить Монголию на сторону России; для подкупа ему было выделено двести тысяч рублей. Он успешно, с величайшим мастерством выполнил задание, хотя завистники утверждали, что он сумел сделать это, не пуская в ход взятки, и двести тысяч рублей положил в собственный карман.