Нередко мы встречаем вырождающихся, которые, несмотря на своё недостаточное развитие, бывают одарены блестящим талантом в той или иной области, и такие индивидуумы уже не раз выдвигались благодаря своим работам, но их дарование всегда односторонне и при всех своих способностях, они страдают отсутствием логического мышления, энергии и силы воли.

�ногда мы находим такое частичное развитие, ограничивающееся одной интеллектуальной способностью, при полнейшей умственной убогости в остальных отношениях. Существуют идиоты, обладающие несомненным талантом к музыке или живописи и способные даже создавать что–нибудь выдающееся в той или другой области. �нтересным примером идиота с чрезвычайным развитием одной умственной способности служит известный мастер арифметики Дазе.

В соматической области это частичное умственное переразвитие вырождающихся находит свою аналогию в частичном исполинском росте. О последнем Ранке говорит следующее: «Общий исполинский рост, особливо в его болезненных отношениях, характерным образом освещается многочисленными случаями частичного гигантского роста, в котором участвуют лишь отдельные части тела, в особенности конечности, могущие однако достигнуть колоссальных размеров. В редких случаях гигантский рост охватывает целую половину тела, в других – одну лишь конечность, руку, ногу или даже просто палец на руке или на ноге».

Ранке объясняет частичный гигантский рост, также как и частичный малый рост, как уродливости, основанные на расстройствах развития во время утробной жизни. Мы имеем здесь, стало быть, вполне точную аналогию психического вырождения между остальными частями, то же нарушение равновесия и это при общей причине – расстройствах развития во время зародышевой жизни.

�звестно, как часто поранения головы у совершенно здоровых детей ведут к духовному вырождению, а иногда и к полному идиотизму. По утверждению некоторых авторов, поранения нередко причиняли переразвитие отдельных умственных способностей. Так, Ломброзо сообщает: «Отнюдь нередки случаи, когда происшествия, ведущие большей частью к умственному расстройству, а именно мозговые страдания и поранения черепа, превращают самое обыкновенное существо в гения. Джовамбаттиста Вико упал в юности с высокой лестницы и расшиб себе череп. Гётри, бывший вначале простым кантором, стал великим композитором, после того как тяжёлое бревно упало ему на голову. Мабильор, обладавший плохими умственными способностями, стал велим человеком после полученной им раны в голову; Галь, рассказывающий об этом, прибавляет, что знал одного датчанина, который в юности был почти идиотом, но стал проявлять выдающиеся умственные способности после падения с лестницы головою вниз».

Понятие «гениальность» здесь, по–видимому, снова применяется Ломброзо в довольно широком смысле. Помимо того, во многих подобных случаях вовсе не доказано, не прошло ли усовершенствование умственного развития «вопреки» поранения головы, а не вследствие него. Тем не менее, по аналогии вырождения, можно допустить частичное переразвитие вследствие поранения. Это тем более мыслимо, что и в телесной области наблюдались такие же случаи. Так, например, Боллингер пишет о великане Газлере следующее: «До девятого года Газлер развивался вполне нормально. К этому времени он получил удар копытом в левую щёку. Вскоре после того он стал страшно расти. Он много ел, особливо много масла и других жиров – обычная пища в баварских горах, его родины. Одиннадцати лет Газлер был такого роста, что его пришлось уволить из школы, так как он не мог поместиться на школьной скамье. Кости черепа и лица стали постепенно утолщаться и не только на повреждённой копытом стороне. Когда он совсем вырос, он стал мало есть. Всякое движение давалось ему с трудом и было ему неприятно. Он прожил всего 27 лет, вес тела достиг 155 килограмм, длина 227 сантиметров».

Одностороннее умственное развитие вырождающихся, блестящие способности в одних областях в ущерб развитию других психических способностей большей частью называется «гениальностью»; и эта путаница понятий, это смешивание могучих умов, творчество которых основано на общем утончении психической организации, с теми индивидуумами, существенное отличие которых составляют непостоянство и духовная дисгармония и у которых частичное умственное переразвитие является следствием расстройств развития, не мало способствовали тому, что между гениальностью и помешательством устанавливалось действительное родство, что высокое умственное развитие великих людей, всегда вершивших судьбы людей, рассматривалось как следствие болезненного процесса.

Как нам известно, между непостоянством, нарушением психического равновесия и так называемым нормальным средним человеком существует лишь постепенный переход, и мы и здесь не могли бы провести резкой границы между умственным здоровьем и умственной болезнью. Таким же образом существуют и постепенные переходы между умственно даровитыми, гениальными людьми и теми частично развитыми выродками. Но если бы мы на этом основании пожелали установить родство между последними, то мы по той же причине должны были бы допустить таковое же между «нормальным средним человеком» и обыкновенным вырождающимся. С тою же логикой можно было бы доказать духовное родство между благонравным филистером и нравственно помешаным или слабоумным выродком.

Если великих людей, отличившихся в различных областях умственной деятельности, называют гениями, то тех выродившихся с частичным выдающимся развитием можно было бы назвать лжегениями. Для того, чтобы произвести нечто действительно великое, недостаточно частичного умственного развития; нужны правильное сочетание и равновесие всех душевных способностей, чтобы пройти тернистый путь, ведущий к бессмертию. Качества, свойственные истинно великим людям, а именно: способность всецело сосредотачивать внимание на одном предмете, несокрушимые энергия и терпение, самоотверженное, до самозабвения доходящее влечение к творчеству – все эти качества обыкновенно вовсе не наблюдаются или же недостаточно развиты у вырождающихся.

Если мы дадим себе труд поближе познакомиться с жизнью этих частично одарённых вырождающихся, этих лжегениев, то мы найдём, что некоторые типичные черты характера у них почти никогда не отсутствуют.

Уже в ранней молодости они обнаруживают тщеславие, самодовольство, надменность и глупое бахвальство, которые их не покидают в течение всей жизни. Ещё на школьной скамье они усваивают себе манеру презрительно отзываться о величайших мастерах в искусстве или в науке, смотря по их собственному частичному таланту. Рафаэль и Тициан были по их мнению простыми малярами. Они иронизируют над Шиллером, который–де давно заслужил, чтобы его предали забвению. Гёте «устарел», а его сочинения «через меру расхвалили». Подобные отзывы они, как я сказал, делают ещё будучи детьми. В школе они ничему не учатся отчасти потому, что неспособны и ленивы отчасти потому, что слишком убеждены в своей гениальности и считают учение излишним. Они того мнения, что много знания повредит их оригинальности, их гениальности и что их высокие внутренние качества не нуждаются во внешней отделке.

При первой представившейся возможности они покидают школу, но не для того, чтобы изучить какую–нибудь профессию или чтобы как следует подготовится к серьёзной деятельности, а чтобы вступить в жизнь уже в качестве готовых поэтов, писателей, живописцев или музыкантов. С присущей им самоуверенностью они бросаются на самые трудные дела. Они пишут драмы, повести, романы, рисуют и компонируют, считают себя непогрешимыми критиками и судят и пишут о вещах, находящихся вне их духовного горизонта.

Довольно часто их произведения носят отпечаток глупого и смешного. Взамен славы и похвалы, на которые они рассчитывали, на их долю достаются лишь презрение и насмешка. Но это нисколько не в состоянии поколебать их веры в своё значение, в свою гениальность; напротив, они начинают жаловаться, что их не поняли или что их из зависти не хотят понять.

Действительно великий человек, значительно опередивший своё время, также искренно огорчается, если останется непонятым, но это не мешает ему твёрдо и неуклонно добиваться своей цели; вырождающийся же, не встречая успеха, вскоре теряет мужество, удаляется от общества, считает себя «непризнанным гением», видит в каждом человеке своего врага и впоследствии нередко обнаруживает признаки бреда величия и преследования.

Другие вырождающиеся, отчасти благодаря своему дарованию, отчасти благодаря неразумию и непониманию окружающих, имеют больше успеха. �х так называемая «гениальная оригинальность», которую, конечно, часто скорее следовало бы назвать оригинальной глупостью, может сбить с толку публику, которая видит тогда в эксцентричных выходках этих индивидуумов новое «направление», начало новой эпохи в искусстве.

Нередко превратные влечения и ощущения вырождающихся прямо отражаются в их художественных произведениях. Подобно тому как у римского императора Комода влечение к животной жестокости, жажда крови и человеческих страданий сказывались в его грубых, животных насилиях, так и вырождающиеся писатели с подобными влечениями и ощущениями могут проявить их в своих сочинениях. Возможно, что страсть многих современных писателей – рыться в грязи и навозе и изображать лишь гнусное и мерзкое, основана во многих случаях на таком извращении чувств, на психическом вырождении. Часто в их сочинениях сказываются ещё и другие ненормальные влечения, особливо в половой области.

Неустойчивость, отсутствие психического равновесия поддерживают в вырождающихся состояние некоторого беспокойства. У них нет ни к чему терпения; с живостью набрасываются они на предмет, но так же скоро бросают его. Большей частью они заняты сами собою; весь мир интересует их лишь настолько, насколько с ним связаны их собственные, личные интересы. Во всём они обнаруживают характерный для них эгоизм. �м чужды более благородные ощущения, требующие самоотречения и самоотверженности; поэтому им неведомы идеальные чувства дружбы и любви.

Вырождающийся всегда чуждается мира. Чтобы понимать мировые процессы, чтобы понимать и оценивать поступки своих ближних, нужно уметь заодно с ними чувствовать и ощущать. Но вырождающийся либо вследствие своей недостаточной восприимчивости вовсе не в состоянии воспринимать происходящих вокруг него процессов, либо, если его умственные способности достаточно развиты, не умеет вследствие слабой способности ощущения и чувствования правильно оценивать восприятия. Если поэтому вырождающийся поэт пожелает изобразить мир, то он обрисует нам не тот мир, в котором мы живём, а продукт своего фанатического бреда, отражение своей болезненной способности представления. Если он принадлежит к тем поэтам, которые стараются воплотить в искусстве свои собственные ощущения и чувства, то пред нами разверзается пропасть его заблуждений и болезненных страстей.

Было бы напрасным трудом, если бы мы попытались подробно описать клинические явления вырождения. Болезненные симптомы столь разновидны, характерные особенности столь различны, а комбинация психических факторов вследствие нарушенного равновесия столь многосложна, что опытный психиатр всегда найдёт в этой области новые явления.

Примером живописца из выродившихся, которому удалось добиться славы и который даже стал основателем «нового направления», может служить француз Курбэ, названный «первым реалистом».

Розенберг, написавший довольно подробную биографию Курбэ, говорит, что когда отец послал последнего в Париж изучать юриспруденцию, ему было двадцать лет и что в это время он обладал весьма недостаточным школьным образованием. Он безграмотно писал. «Вид книги возбуждал в нём гнев; чернильница наводила на него ужас». Уже во время своего учения он следующим образом отзывался о старых художниках:

«Веронезе – это богато одарённый талант, художник без слабостей и преувеличения; Рембрандт чарует разумных и ошеломляет глупцов; Тициан и Леонардо да Винчи обманщики. Если бы один из этих последних снова родился и появился в моей мастерской, я б его зарезал. Мне больше нравится Рибера, Зурбаран и Веласкез; я увлекаюсь Остаде и Кразбеком и почитаю Гольбейна. Что касается Рафаэля, то он, конечно, нарисовал несколько интересных портретов, но я не нахожу у него мыслей».

Его самолюбие было безгранично; охотнее всего он рисовал портреты с самого себя. «Он вообразил, что обладает ассирийским профилем и эта idee fixe ещё более укрепила в нём увлечение своей собственной физиономией». Один из посетителей выставки его картин дал о них следующий отзыв: «За исключением трёх или четырёх картин, все остальные изображают самого Курбэ: Курбэ раскланивающийся, прогуливающийся, останавливающийся, сидящий, Курбэ, как мертвец(!), словом, куда не повернёшься, всюду только Курбэ да Курбэ».

«Его картины, – пишет далее Розенберг, – доставили ему известность и некоторый достаток. Абсолютное отсутствие фантазии, непреодолимые трудности, которые он претерпевал, когда ему приходилось «сочинять» картину, привели его к основанию так называемого «реализма», т.е. к точной передаче естественных вещей без различия, без выбора. Многие восстали против направления Курбэ, с ним вступили в борьбу, его картины не принимались на выставки. Он провозгласил себя мучеником, искренно считал себя преследуемым и таким образом стал великим мужем. Курбэ сделался чем–то вроде основателя школы или, скорее, главою секты; множество ничтожеств сгруппировались вокруг него и признали его своим учителем. Наряду с этими наивными людьми, мечтавшими о том, чтобы рисовать, не учившись, находились, однако, люди, смеявшиеся над Курбэ».

Мы здесь, стало быть, имеем дело с образцом психического вырождения, где человек, несмотря на болезненную умственную деятельность, обладает несомненным талантом, который, однако, в свою очередь отличается неспособностью создать что–нибудь своё, а ограничивается воспроизведением окружающей обстановки.

Это искусство подражания само по себе в связи с тем видом «реализма», который силится выдвинуть отвратительное и отвести на задний план прекрасное, должно было в своё время произвести впечатление оригинальности, может быть, даже гениальности и только таким образом могло случиться, что Курбэ как бы стал основателем школы.

Большое множество вырождающихся можно встретить и среди писателей. Ломброзо собрал целый ряд таких случаев и назвал их «графоманами». Название это не особенно удачно, ибо по аналогии других маний, как клептомания, пиромания и т.д., графомания означала бы стремление писать, следовательно, прежде всего относилась бы к физической деятельности и должна была бы характеризоваться количеством написанного. Но большинство случаев, приводимых Ломрозо, отличается главным образом свойством содержания написанного, и стремление очень много писать отмечается только в единичных случаях.

Страсть к писанию наблюдается при различных болезнях, и в лечебных заведениях часто можно будет встретить подобных больных. Больная, которую я сам имел случай наблюдать, женщина, страдавшая хронической Paranoia, создала себе систему безумных мыслей, сводившихся к основанию новой религии. Она постоянно была занята учреждением церквей и школ и почти целые дни писала на эту тему. В течение нескольких лет она исписала массу тетрадей, причём беспрерывно писала ещё письма на имя властей, высокопоставленных особ и т.д. и иногда даже испещряла знаками внутреннюю сторону конверта. Этот случай особенно интересен ещё тем, что больная большей частью пользовалась собственным, ею составленным языком и собственными письменами.

Общий для таких случаев симптомов можно было бы по аналогии других маний назвать графоманией. Конечно, как это бывает при других маниях, речь может быть здесь лишь о симптоме, о частичном явлении болезни, ибо, как мы по опыту знаем, мономаний не существует, и болезни sui generis такая мания не может составить.

Ломброзо, который неоднократно говорит о «мономанах», рисует графоманию в вид самостоятельной болезни. Он говорит: «Вид душевной болезни, который я назвал бы графоманией, образует середину между гениальным безумцем, здоровым человеком и собственно помешаным».

Как «гениальные безумцы», так и «графоманы», описываемые Ломброзо, лишь представители психического вырождения. У всех этих людей мы находим нарушение внутреннего равновесия, дисгармонию между влечениями и интеллектом, в большинстве случаев – существенное ослабление интеллигентности, общее слабоумие.

Ломброзо делит графоманов на различные классы. Об одних он говорит следующее:

«Они склонны к крайностям, будь это в деле воздержанности или в необузданном стремлении к наслаждению; точно также они склонны к самым причудливым выходкам в половом отношении, бегло описанным мною в брошюре «Любовь у помешанных».