Подобно тому как химик путём анализа различнейших веществ доказывает, что они составлены из одних и тех же основных веществ, называемых нами элементами, и что различие цельных веществ обусловливается лишь пропорционным различием элементов, – мы также знаем, что у всех людей дело идёт об одних и тех же психологических элементах, которые заставляют тех казаться столь различными лишь вследствие количественного различия своей наличности и своего состава. Настроения, фантазия, рассудочная деятельность, память, способность представления и соображения и т.д. – все это свойства, которые присущи каждому человеку и на которые разлагается психологическая деятельность каждого человека, будь это гений или обыкновенный смертный.

Что касается цели этих моих рассуждений и вытекающего отсюда вывода, то это выяснится в следующей главе. Психиатрия в последнее время очень много интересовалась гениальностью, и перед тем как приступить к этому предмету, я считал необходимым разузнать, что мы собственно должны понимать под словом «гениальность»: связано ли с ним какое–нибудь частное понятие, или же дело идёт лишь об общем обозначении не поддающихся определению явлений? Я полагаю, что мне в предыдущем удалось достаточно ясно высказать свой взгляд на этот вопрос.

ГЕН�АЛЬНОСТЬ � ПОМЕШАТЕЛЬСТВО

После того как мы пришли к убеждению, что со словом «гениальность» нельзя связать психологического понятия; что до сих пор ещё никому не посчастливилось и вряд ли кому когда–либо посчастливится дать гениальности точное определение; что так же трудно дать определение умопомешательству; что мы не в состоянии провести резкой границы между умственным здоровьем и умственным расстройством, — после всего этого желание сравнить между собой две неопределённые величины, наверное, покажется многим более чем странным. Но сравнение, пока оно основывается сравнением и пока мы осторожны в выводах из представляющихся нам фактов, нисколько не повредит делу, а, напротив, обогатит наши знания и, быть может, ближе приведёт нас к познанию истины.

Внутренняя связь между обоими явлениями, гениальностью и помешательством, чуялась уже в древности. Как известно, ещё Платон говорил о божественном безумии поэтов; Сенека влагает в уста Аристотеля слова: Nullum magnum ingenium sine mixtura dementia e fuit; Аристотель говорит далее: «А потому люди, отличавшиеся в философии, в политике, в поэзии, в искусствах все были меланхоликами». Цицерон говорит: Negat enim, sine furore, Democcritus, poetam magnum esse posse, quod idem dicit Plato. Гораций говорит об fmabilis insania , а Виланд о возвышенном помешательстве муз.

Что действительно и несомненно обще обоим явлениям – так это их сравнительная редкость и отличие от огромного большинства людей. Люди всегда склонны были приписывать всё необыкновенное и необъяснимое влиянию сверхъестественной силы, а потому полагали, что как выдающиеся умы, так и сошедшие с ума находились под непосредственным божественным влиянием или даже представляли часть Божества. В средние века душевнобольных считали одержимыми бесом, околдованными, в то время как людей с выдающимся умом считали святыми.

Но довольно часто случалось, что помешанных, страдавших религиозным бредом или соответственными галлюцинациями, принимали за святых, а выдающихся людей науки, боровшихся с глупостью и суеверием, считали орудием дьявола и сжигали, как еретиков. Таким образом, мы видим, что гениальность и умопомешательство как два необъяснимых явления и не поддающихся определению понятия перепутываются между собой в различные исторические эпохи согласно с данным мировоззрением.

После того как современная наука отрешилась от суеверия и стала на почву скептического, объективного наблюдения, произошёл полный переворот в сторону противоположного мировоззрения. В то время как прежде игре природы предоставлялась неограниченная свобода, выходившая далеко за границы, указанные незыблемыми естественными законами, — теперь стали втискивать деятельность природы в слишком тесные рамки. Нужно было подвести все явления под искусственно созданную схему; всё нужно было смерить, свесить и выразить в числах. Как бы не был благодатен такой метод исследования для некоторых отраслей науки, как ни процветали, благодаря ему, физика, химия и другие науки, но способ насильственного схематизирования должен был оказаться нецелесообразным для такой науки, как психология, в которой нам всё ещё приходится ограничиваться эмпирическими фактами и пользоваться при наших исследованиях только аналитическим, а не синтетическим методом.

Как я уже неоднократно указывал, психология должна строго индивидуализировать, и я не могу представить себе ничего более превратного и ненаучного, как выдумать так называемого нормального человека и считать болезненным всё то, что уклоняется от этой нормы. Мы видели, что все явления несомненных умственных расстройств создаются теми же психическими элементами, которые лежат в основе здоровой умственной деятельности, и что духовная жизнь великих людей, называемых гениями, также есть ничто иное, как более интенсивное течение психических процессов обыкновенного человека. «Здоровье и болезнь, — говорит Клод Бернар, — не две существенно различные формы, как могли полагать старые медики и как полагают ещё теперь некоторые практические врачи. Не должно делать из них отдельных принципов, существ, борющихся за обладание живым организмом и делающих его ареной своей борьбы. Это медицинский хлам. В действительности между здоровьем и болезнью существуют лишь различия в степени явления. Преувеличение и несоотношение нормальных явлений образуют болезненное состояние». Это относится ко всем болезням как телесного, так и духовного происхождения. Решение вопроса, следует ли такое–то явление считать болезнью или нет, не может поэтому быть поставлено в зависимость от того, насколько это явление отступает от общепринятой нормы, а мы должны определить, не идёт ли дело о явлениях, мешающих физиологической деятельности организма или ослабляющих производительную способность индивидуума. Если, например, дело идёт о физическом уродстве или о других нарушениях развития, то вопрос о том, болен ли данный индивидуум или нет, должен быть всегда решаем с этой точки зрения. Если у женщины имеется узкий таз, то при нормальном развитии и нормальных отправлениях остальных членов и органов её нельзя будет назвать больной. Но как только такая женщина становится беременной, врач–гинеколог считает её болезненным случаем, так как она не в состоянии нормально рожать. Человек, лёгкие которого так недостаточно развиты, что он при малейшем напряжении задыхается, несомненно болен, между тем как человека с необыкновенно сильно развитыми лёгкими, какие встречаются, например, у скороходов, никто не станет считать больным вследствие этой ненормальности.

Люди с физическим уродством или с аномалиями развития часто не окажутся в состоянии удовлетворять тем или иным требованиям, предъявляемым к ним общественной жизнью, и от степени их жизненной и производительной способности зависит, насколько эти аномалии можно назвать болезненными. Нередко уже сама публика сумеет определить, чего от таких людей можно требовать и чего нет, да и последние сами знают, на что они физически способны. Никто не возьмёт карлика в солдаты, и физически слабый человек поймёт, что не годится в каменщики.

Подобно аномалиям физического развития и телесным уродством, имеются также аномалии и уродливости в духовной области. Но подобные люди с умственными недостатками не способны сами отдать себе отчёта в своих способностях; они не сознают даже своих недостатков. Точно также и публика не может судить об умственном состоянии такого человека, а потому как в интересе этих людей, так и в интересе общества должно желать, чтобы решение вопроса о вменяемости и об ответственности тех несчастных было предоставлено компетентным в этом деле лицам.

Посмотрим теперь, как обстоит дело с так называемыми великанами, т.е. с людьми, отличающимися чрезмерным телесным развитием? Судя по исследованиям Ланге, Боллингера, Эккера и Ранке, большое число научно точно описанных великанов оказываются непропорционально развитыми. «В некоторых случаях установлено было поразительное несоотношение между сравнительно слабо развитою центральною нервною системой и огромным телом; очень часто чрезмерно развитые кости болезненно хрупки, имеют неправильности, утолщения или прямо уродливости» (Ранке). Другие же великаны были вполне пропорционально сложены и могли всецело удовлетворять предъявленным к ним требованиям.

Вопрос о том, должно ли считать очень больших людей, великанов, патологическим явлением, зависит исключительно от равномерности развития. Рост великанов сам по себе – не есть болезненное явление; если же он совершается в некоторых частях тела насчёт развития других частей, будь это по отношению к строению тканей или к общему росту, — то мы тогда имеем дело с недостатками, основанными на таких же аномалиях развития, как уродство и малый рост.

Нет основания рассматривать великанов ума с какой–нибудь другой точки зрения. При суждении об них также приходится взвешивать, равномерно ли их развитие, или же у них существует переразвитие одной части души в ущерб другим частям, а с тем вместе и болезненное состояние. Конечно, кто исходит из той точки зрения, что все, отступающее от «нормы», должно быть названо болезненным, тот, логически рассуждая, должен будет считать каждого умственно выдающегося человека отступающим от «нормы», т.е. болезненным. � действительно, такой взгляд нашёл многочисленных последователей, которые узрели блестящее подтверждение своей теории в том обстоятельстве, что большинство, а то, пожалуй, и все умственно выдающиеся люди обнаруживают психические «симптомы болезни».

Первым, подробно обработавшим этот предмет, был Моро де Тур, называющий гениальность прямо умственной болезнью, причиняемою перераздражением мозга. Моро вообще не сделал попытки как–нибудь определить гениальность или связать с нею психологическое понятие. �з приводимых им примеров видно, что он считает гениями всех людей, совершивших в какой–либо области что–нибудь выдающееся, — не обращая внимания на их психологические отличия. Он мог поэтому так же хорошо установить своё утверждение в следующем виде: все люди, сделавшие когда–либо что–нибудь выдающееся, были душевно больны.

Воззрение это, как я сказал, нашло своё полное подтверждение в открытии у «гениев» множества «симптомов болезни». Моро сопоставил изрядное количество таких случаев, а другие авторы, занимавшиеся этим вопросом, значительно увеличили это количество новыми открытиями.

Самая обширная работа по этому вопросу принадлежит Ломброзо. Несмотря на значительный объём его книги «Гениальность и помешательство», Ломброзо также не делает попытки определить понятие гениальности, а, по–видимому, считает это понятие уже известным. В главе о «Физиологии гения» автор хотя и сообщает нам, что у гениев обыкновенно бывают холодные ноги и тёплая голова, но, к сожалению, мы и от него не узнаем, что мы собственно должны понимать под гениальностью. В книге Ломброзо говорится не только о людях, достигших выдающегося положения в какой–либо области, там не только заодно разбираются такие люди, как Колумб и Доницетти, но величайшие в истории люди становятся рядышком с полоумными индивидуумами, имя которых каким бы то ни было образом случайно прошумело. В своём труде Ломброзо приходит к тому заключению, что «между физиологией гения и патологией помешаного имеется немало совпадающих пунктов», но что существовали также гении, которые, «помимо некоторых уклонений чувствительности», никогда не страдали умопомешательством. В виде примеров «здоровых гениев» мы в странном сопоставлении, находим Спинозу, Колумба, Данте, Микель Анджело и др. Однако последнее своё мнение Ломброзо в новейшее время изменил на основании позднейших исследований, и теперь он провозглашает: «Если у истинно гениальных натур нет признаков ненормального расположения, то это просто заблуждение; в таких случаях либо вовсе не искали аномалий, либо имели дело с недостаточными доказательствами». Как жаль, что мы и тут не узнали от автора, что нам собственно понимать под выражениями: «истинно гениальные натуры» и «ненормальное расположение»!

Перед тем как поближе взглянуть на многочисленные «болезненные симптомы гения», открытые, главным образом, Моро и Ломброзо, посмотрим, каким образом дошли до того, чтобы считать известные явления симптомами умственного расстройства.

Психиатрия – наука по преимуществу эмпирическая. То, что мы знаем, мы узнали благодаря опыту и наблюдению. Как я неоднократно указывал, между состоянием здоровья и болезни нельзя провести резкой границы ни в физической, ни в духовной области. В физической области главным признаком здоровья служит самочувствие: каждый человек сам чувствует, если он нездоров; большая часть болезней сопровождается болями, и это побуждает больного искать помощи и облегчения. Боль поэтому справедливо назвали сторожем здоровья. Совсем иначе дело обстоит в психической области. Здесь самочувствие и болезнь не находятся в таком отношении. Болезнь не причиняет непосредственной боли, и сам больной менее всего может решить, болен ли он или нет. Здесь, скорее, узнавание болезни служит важнейшим признаком выздоровления, и вопрос, стало быть, приходится решать с совсем других точек зрен6ия. Болезнь не есть тут определённая сама по себе сущность, и точного определения также нельзя установить. Главное, что приходится принять в соображение, — это индивидуальную производительную способность по отношению к общей.

Опыт показал нам, что имеются типически повторяющиеся формы психического поведения, при котором произошло перемещение самосознания, лишившее данных индивидуумов их свободной воли; что имеются случаи общего упадка умственных сил, при котором производительная способность данного лица доходит до нуля и т.д. Таким образом, чисто путём опыта дошли до познания, что имеется ряд душевных заболеваний, отличающихся определёнными явлениями и определённым течением.

Ближайшим шагом науки было сравнение психологических условий несомненно помешанных с умственно здоровыми людьми. При этом, стало быть, вполне справедливо исходили из того предположения, что, с одной стороны, дело идёт об умственно здоровых, а с другой – об умственно больных людях, и, изучая психологические отличия между обоими, пришли к распознаванию так называемых симптомов умственных болезней.

Хотя сумма симптомов образуют болезнь, — не они прежде всего представились нашему познанию, а мы достигли его лишь после изучения отдельных составных частей душевных болезней. В то время как, например, в прежние времена галлюцинации всячески объясняли мистическим образом, считая их призраками, божественными видениями, наваждениями дьявола и т.д., путём изучения душевных расстройств узнали, что последние необыкновенно часто сопровождаются галлюцинациями, а затем уже привыкли раз и навсегда смотреть на галлюцинации, как на болезненный симптом. � действительно, оказалось, что там, где дело шло об обманах чувств, обыкновенно можно было доказать душевную болезнь. Дальнейшее изучение симптомов и течения душевных болезней дало нам наконец возможность распознать умственные заболевания уже в такое время, когда публика не в состоянии ещё заметить никаких изменений в психическом поведении больного. Но всё это основано исключительно на опыте. Только благодаря ему, мы научились предсказывать определённое течение душевного состояния на основании распознавания известного сочетания симптомов.

Если наш опыт в области психологии и психиатрии расширится, то этому можно будет только радоваться, потому что несмотря на все наши старания, мы всё ещё стоим у порога познания. Но каждый новый опыт приносит с собой новые затруднения, так как из опытов нужно делать выводы, и нередко новые факты разбивают наши прекраснейшие теории, не подтверждая последних или прямо им противореча. Тут–то и необходимо вести исследование без предубеждения и судить объективно.

�так, узнав, что при многих душевных болезнях, как первичное помешательство, прогрессивный паралич, а также некоторые формы меланхолии, мании т.д., галлюцинации составляют важный симптом болезни, — в новейшее время сделали открытие, что большое число выдающихся людей, так называемых гениев, также иногда имеют галлюцинации. Что же мы вправе заключить из этого? Что все такие выдающиеся люди были помешанными? Моро, а с ним и Ломброзо действительно делают такой вывод, но они при этом совершенно не замечают, что исходят из произвольного предположения. Они предполагают, что некоторые явления, между прочим и галлюцинации, встречаются только у помешанных.