Несмотря на это, я заставила себя обойти комнаты и задернуть шторы, включив как можно больше света. Поначалу я негромко напевала, но собственный голос показался мне каким-то неестественным и загробным, я сочла за благо замолчать, и после этого тишину комнаты нарушали только звуки моих шагов.
      Я включила радио, однако ворвавшийся в дом шум голосов не давал мне возможности услышать другие звуки, если таковые появятся. Я выключила радио, и в доме установилась мертвая тишина.
      В наибольшей безопасности я чувствовала себя наверху. Я отправилась в спальню, прихватив с собой поднос с тостами и вареным яйцом, легла и попробовала читать. Было душно, и мне пришлось открыть окно; несколько раз я вставала и вглядывалась из окна в темноту сада, пытаясь разглядеть там тени, однако ночь была безлунная, и мне ничего разглядеть не удавалось. Не было слышно ни обычного ночного шелеста деревьев, ни шороха от передвижения мелких зверьков.
      Я скользила глазами по странице книги, не воспринимая смысла слов, и вскоре отложила книгу и выключила свет; и тут же передо мной всплыло ее лицо и нависло надо мной. Я видела только ее, думать могла только о ней; передо мной возникала ее черная фигура, белеющее во мгле лицо, впавшие глазницы и поблескивающие, сверлящие глаза, зачесанные назад волосы. Мне слышался ее негромкий голос, переходящий в настойчивый шепот, и спустя некоторое время то, что она говорила мне здесь, в этот день и в этом доме, слилось с тем, что она когда-то высказала в Мэндерли, а потом и с тем, что мне послышалось на вилле в Италии. Я пребывала в некоем полусне, пробуждаясь и снова проваливаясь в дремоту, однако так и не могла от нее освободиться, она снова и снова возвращалась ко мне.
      "Это очень симпатичный дом, мадам. Вы и мистер де Уинтер будете счастливы здесь, я уверена".
      "Разумеется, он очень отличается от Мэндерли. Ничто не может сравниться с Мэндерли, не так ли?"
      "Вы не думаете, что мертвые возвращаются и наблюдают за живыми?"
      "Вы приехали сюда и думаете, что сможете занять место миссис Уинтер? Вы - занять место моей госпожи? Ха, даже слуги смеялись над вами, когда вы появились в Мэндерли".
      "Вот он, выход. Поглядите вниз. Это совсем нетрудно. Почему бы вам не прыгнуть?"
      "Это мистер де Уинтер. Это ваш муж. Ее муж. Этот человек - убийца. Этот мужчина застрелил свою жену. Он убил Ребекку. Вы никогда не думали, что он может сделать это снова?"
      Я пыталась проснуться, как когда-то пыталась закричать и освободиться от сна, в котором неслась на машине с Джеком Фейвелом, однако мне это не удавалось. Рука, холодная костлявая рука опускалась на мое лицо и вновь вдавливала меня в постель, зажимая рот, чтобы я не могла дышать, не могла крикнуть и позвать на помощь, вновь и вновь вталкивала в сон, в котором передо мной маячило ее лицо и продолжал нашептывать ее голос.
      В конце концов мне удалось по-настоящему заснуть, а проснувшись, я с облегчением отметила, что ее лицо и голос растворились, оставили меня в покое. Я села на кровати, включила рядом с собой лампу, и на свет сразу же прилетела ночная бабочка и стала биться своим мохнатым телом об абажур. Было безветренно и тихо, не ощущалось никакой прохлады со стороны сада. Шел третий час ночи. Я проголодалась, хотела пить, однако не рискнула встать и спуститься вниз, как не задумываясь делала раньше; я лежала, напряженная, испуганная и еще злая, главным образом злая, злая из-за того, что она явилась сюда - и вот что сделала со мной и с домом, источаемый ею яд стал распространяться повсюду, словно газ, проникая всюду, где раньше были свет, доброжелательность и любовь, все пачкая и отравляя.
      Я ненавидела ее больше, чем Ребекку; впрочем, как можно ненавидеть того, кто мертв, с кем никогда не разговаривала, кого никогда не видела и знала лишь по рассказам других? Она ровным счетом ничего не значила для меня, я не боялась ее, не питала к ней ни ревности, ни злобы.
      Если кто имел власть надо мной, так это миссис Дэнвере, именно ее я боялась и ненавидела, ненавидела люто и отчаянно, ибо именно она причинила мне гораздо больше боли и неприятностей, чем Ребекка.
      Я снова не могла заснуть и испытала облегчение, когда первые бледные лучи зари пробились в комнату и я решилась наконец спуститься в кухню и приготовить себе чай.
      Утром я съездила на рынок в город, чтобы купить бакалейных товаров. После этого день опять тянулся очень медленно, я не знала, чем мне заняться. Снова наступила изнурительная жара. Я провела час за кофе, однако завтракать мне не хотелось, и я прогулялась до моста через реку и постояла, глядя то на воду, то на крыши домов, над которыми возвышалась красивая башня приходской церкви.
      Я попробовала направить свои мысли на Коббетс-Брейк, как это делала раньше, представить его в своем воображении; он все такой же, сказала я себе, ничуть не изменился, а она ушла, она ничего не может сделать; однако я понимала, что это не так и что удар уже нанесен.
      Я была не в силах заглядывать вперед, жалким образом привязанная к настоящему, к колесу, которое крутилось вокруг нашего разговора, и снова вспоминала, как она выглядела, какие чувства заставила меня пережить. Мне хотелось рыдать, излиться горючими слезами отчаяния и злости. Как же все несправедливо! Почему, хотелось мне крикнуть небу, воде и ни в чем не повинным прохожим, почему все это случилось, зачем все снова возвращается к нам, неужели оно никогда нас не отпустит?
      Хотя, в общем, я понимала почему.
      В конечном итоге я поехала к Банти Баттерли под предлогом того, что мне нужно узнать фамилию дантиста. Она не поверила мне, я сразу это поняла по тому, как она посмотрела на меня, едва я ей заикнулась о дантисте. Однако угостила меня чаем, и мы, сидя на старой скамейке в тени кедра, стали болтать о разных пустяках. Я почувствовала себя лучше и была рада, что пришла, однако у меня все время сосало под ложечкой. Я почти физически ощущала чувство страха.
      - Вам нужно, чтобы муж вернулся, голубушка, - сказала Банти, провожая меня до машины. Она сунула мне в руку пучок срезанного для меня душистого горошка.
      - Да.
      - У вас печальный вид.
      - Да нет, все в порядке, - вновь солгала я.
      - Вам нужно на один-два дня съездить в Лондон, посетить выставки, пусть он сводит вас на танцы. Такие вещи всегда возвращали мне хорошее настроение.
      Я представила себе, как она весело отплясывает фокстрот в каком-нибудь танцевальном зале, одетая в яркое, не очень ей идущее блестящее платье. Счастливая и безмятежная. Как Беатрис. Поддавшись порыву, я прильнула и обняла ее - уж слишком Банти напоминала ее.
      - И слушайте, что я вам говорю, - не предавайтесь грустным размышлениям.
      - Не буду. Спасибо, Банти.
      Она стояла и махала рукой - плотная, сияющая улыбкой, но я знала, что она тонко чувствует, все понимает и ее так просто не проведешь. Если будет прохладнее, я займусь прополкой южного газона, не позволю себе предаваться грустным размышлениям и поддаваться страху.
      Коричневый конверт находился поверх пачки писем, которые Дора положила на столик возле напольной вешалки.
      Я сразу же его вскрыла, желая побыстрее разделаться с неприятным.
      На сей раз вырезка не была старой и пожелтевшей, -как раньше, она оказалась из недавней газеты. Кажется, я даже видела эту заметку, но быстро перевернула страницу газеты. Существуют такие вещи, о которых мне совсем не хочется знать.
      "СЛУЖАЩИЙ ПОВЕШЕН ЗА УБИЙСТВО ЛЮБОВНИЦЫ
      Рано утром приговор приведен в исполнение в Пентонвильской тюрьме".
      Была помещена фотография размером с почтовую марку невзрачного, жалкого усатого мужчины с перепуганными глазами. Это был почтовый служащий, убивший женщину после яростной ссоры на почве ревности. Однако здесь было все иначе, подумала я, совершенно иначе. У него не было ружья. Он зарезал ее ножом, после того как она с этим же ножом первая набросилась на него. Он ссылался на то, что это был акт самообороны, однако не помогло. Его повесили пару недель назад.
      Я скомкала клочок газеты и сжала его до боли в ногтях. Это не имеет к нам никакого отношения. И я сожгла его в камине.
      Неприятное ощущение под ложечкой усилилось, превратилось в болезненное, а в саду было так красиво, лиловые тени ложились на высохшую траву. Я взяла тяпку из кладовки и принялась выпалывать крестовик и пырей, заглушавшие увядающие гвоздики вдоль бордюра. Они источали приятный, пьянящий запах в июне. Мне хотелось на следующий год посадить их побольше, чтобы летом весь газон благоухал цветами. Я отдалась работе, не позволяя себе думать о другом, и постепенно стала успокаиваться.
      Из-за куста жасмина появился дрозд и уставился на меня, сверкая бусинками глаз, в ожидании момента, когда я оставлю в покое взрыхленную землю и он сможет заняться поисками червей.
      Я надеялась, что зимой их будет здесь множество - самых разнообразных птиц, прилетающих поклевать ягоды. Никогда не позволю детям брать их яйца, подумала я, поскольку хотела, чтобы они росли сельскими мальчишками. И на несколько секунд отдалась удивительному чувству, представив, что они в эту минуту рядом, где-то прячутся за кустами, шепчутся и смеются, думая, что я подниму голову, увижу их и прогоню с газона. Да нет же, вы можете еще порезвиться несколько минут, великодушно позволила я, сейчас как-никак летние каникулы, и в такую жару не спится. Притворюсь, что не вижу их. И я наклонилась еще ниже к газону.
      Я ничего не слышала - ни шагов по гравийной дорожке, ни шелеста платья. У нее всегда была привычка появляться совершенно неожиданно и бесшумно в дверях, в конце коридора, за моим плечом, и это больше всего меня в ней пугало.
      Ее тень упала на клочок земли, загородив лучи заходящего солнца.
      - Сад вечером - такое приятное место.
      У меня будто остановилось сердце. Я резко повернулась, теряя равновесие, выбросила вперед руку и ткнулась ею в мягкую вскопанную землю. Она с чуть заметным удовольствием смотрела сверху вниз на то, как я пытаюсь отряхнуть землю с руки себе на юбку и выковырять грязь из-под ногтей.
      - Я вас испугала, мадам? Простите. Мне нужно было окликнуть вас еще на дорожке.
      - Я... я не слышала звонка.
      - Я увидела вас, подходя к дому, поэтому не стала звонить. Я знала, что у вас некому мне ответить.
      - Вы пришли... вы пришли снова на чай? - Я услышала, как неестественно дружелюбно прозвучал мой голос. - Правда, сегодня, пожалуй, это чуть позже, чем вчера, но я могу приготовить... Или предложить бокал хереса.
      Эта ужасная привычка быть вежливой и гостеприимной буквально въелась в меня, так я была воспитана, и тем не менее она презирала меня за мою неуверенность, за то, что я не знала, каким образом должно строиться наше новое знакомство. Она более не была прислугой, а я - ее хозяйкой; вероятно, подобное положение вещей сейчас складывалось повсюду. Я слышала, как Банти и другие рассуждали о том, что война уравняла многих.
      - Я случайно проезжала мимо и попросила Пурвисса остановиться. Хочу кое-что вам показать.
      - Правда? Что же это, миссис Дэнверс?
      - Не здесь. В моем нынешнем доме.
      - О!
      - Я подумала, что вам захочется навестить меня там. Это славное место, а мои обязанности в доме очень просты. Если вы будете свободны завтра после полудня, я пришлю за вами машину.
      "Ах нет!" - вот что мне следовало бы сразу сказать. Или: "Нет, я не хочу к вам ехать. Нет, это невозможно, миссис Дэнверс". Лучше сказать сразу, чтобы не было недопонимания. "Мистер де Уинтер и я не хотим никаких напоминаний о прошлой жизни. Надеюсь, вы нас поймете". Или же просто: "Нет, мой муж завтра возвращается".
      Пусть это неправда, но она могла этого не знать. Однако я ничего не сказала, и возможность была упущена. Я пришла в смятение, вновь испытав приступ неуверенности; она вновь низвела меня до уровня низшего, глупого создания, каким я была для нее раньше. Я совсем не такая сейчас, отчаянно пытался пробиться внутренний голос, я старше, я уверена в себе, я здесь в безопасности. Я не боюсь вас.
      - Что, если мы условимся на три часа, мадам? Пурвисс всегда свободен после полудня, моя хозяйка в это время отдыхает.
      Она стояла, высокая и сухопарая, вся в черном, в нескольких шагах от меня. За ее спиной находился сад, виднелся освещенный золотыми лучами спокойного вечернего солнца склон, однако все это, казалось, было вне моей досягаемости. Я как бы оцепенела перед ней и молчала, глядя на ее белое как мел, бесстрастное лицо, при этом она словно становилась все выше и выше, становилась угрожающе высокой, и я отпрянула назад, словно была ничтожным, маленьким созданием и она могла шагнуть вперед и растоптать меня.
      - Буду с нетерпением ждать завтрашнего дня, - тихим голосом проговорила она, не сводя с меня глаз. - Мне весьма приятно знать, что вы и мистер де Уинтер живете поблизости.
      Я услышала свой голос, хотя не понимаю, каким образом мне удалось что-то произнести, поскольку мой язык будто прирос к нёбу:
      - Благодарю вас, миссис Дэнверс.
      Тем не менее это был мой голос, хотя я не думаю, что она его услышала. Она повернулась и пошла прочь, я же осталась на месте, потому что не могла двинуться; чувствуя слабость, я с облегчением посмотрела на поднимающиеся к небу склоны, которые больше не загораживала ее фигура. И в то же время мне показалось, что в том месте, где она стояла, трава высохла и почернела.
      Я не поеду, конечно же, не поеду, с какой стати мне ехать? Что бы она мне ни показала, это вряд ли то, что мне хочется увидеть.
      Я сидела, сжавшись в комок, за столом. Завтра я не поеду, а там вернется Максим. Мне нужно будет пережить еще три дня. Она ни за что не осмелится приехать, когда здесь будет Максим.
      Но она будет вести наблюдение, подсказал мне внутренний голос, она будет шпионить и знать, когда его нет дома - а его обычно не бывало добрую половину дня, - и снова приедет. Я не могла ему ничего рассказать. Он никогда не понимал, почему я боялась ее, для него она всегда была лишь экономкой. Нельзя было сказать, что он ее любил или, наоборот, не любил эти понятия не применимы к прислуге, хотя я думаю, что он всегда восхищался ее расторопностью и сноровистостью. Кстати, я тоже, ибо в Мэндерли она вела хозяйство безупречно. Максим и я в минувшие годы практически обо всем рассказывали друг другу, однако я не решалась открыть ему то, что произошло между миссис Дэнверс и мной, что она говорила мне о Ребекке, с какой ненавистью относилась к нему и с каким презрением ко мне. В этом не было необходимости, даже если бы я и нашла нужные слова. Все прошло, сказала я себе, ее нет. Я никогда не буду о ней думать.
      Однако где-то в глубине какой-то голос нашептывал мне иное, пробуждал сомнение, раздувая фитилек страха. И получилось именно так, как я и предчувствовала.
      Я не поеду. Этого не нужно делать.
      Я уйду. Чтобы не быть здесь. Отправлюсь к Банти Баттерли.
      Однако на следующее утро Банти позвонила и сказала, что они уезжают на неделю в Париж.
      - Мой дорогой дружище решил, что меня нужно немножко развлечь. Бог знает, что это за штука такая на исходе лета - fermeture annuelle (Ежегодное закрытие сезона (фр.).) и прочее, если будет очень тоскливо, мы махнем на побережье, скорее всего в Биарриц. Хорошо бы, чтобы вы присоединились к нам. Вы не могли бы убедить Максима все бросить и приехать?
      До этого я всегда думала, что мне вряд ли когда-либо снова захочется отправиться за границу, я была намерена остаток своей жизни провести в Коббетс-Брейке. Но по мере того как Банти продолжала говорить, у меня родилось дикое желание уговорить Максима уехать, сбежать подальше, почувствовать себя на свободе, посидеть на солнечной террасе под тентом, лениво потягивая ликер, походить по тем местам, куда она за нами не последует.
      Пустые мысли. У Максима нет желания уезжать, и я едва ли смогу ему объяснить, почему мне этого так хочется.
      Я не могла бежать, не должна, это было бы свидетельством немощности, незрелости, трусости. Чего я боюсь? Снова и снова я стала спрашивать себя: что может произойти, что она может сделать?
      Ничего, ответила я себе. Ничего и еще раз ничего.
      И я решила, что когда за мной придет машина, я поеду, потому что должна с ней встретиться, есть вещи, о которых я намерена сказать, вопросы, которые хочу задать. Я дам ей понять, что теперь я совсем другая, научилась владеть собой, и скажу, чтобы она никогда больше не приезжала в Коббетс-Брейк, что это рассердит и расстроит Максима.
      Я составляла фразы и произносила их вслух, пока ходила по дому и саду; слышала, как спокойно и убедительно звучит мой голос, сдержанно, но не враждебно. Я буду играть, притворяться, и эта игра будет отражать реальность.
      В тот день я одевалась с особой тщательностью - выбрала платье и жакет понаряднее, какие обычно не носила в деревне, красиво распустила волосы. Раньше она знала, что у меня нет интереса к нарядам, что мне свойственна робость в выборе фасона и цвета, и постоянно сравнивала меня, оглядывая сверху донизу, с Ребеккой, которая одевалась со вкусом и шиком.
      Посмотревшись в зеркало, я осталась собой довольна - голубой цвет мне шел, я почувствовала себя уверенно.
      "Ой, мамочка, лондонское платье, лондонское платье!" - скажут мальчики, весело пританцовывая вокруг меня; но потом младший загрустит, не желая меня отпускать.
      Машина медленно и почти бесшумно катилась по гравийной дорожке. Я ее ожидала и, едва услышав, открыла входную дверь, что, конечно же, было неправильно - мне нужно было выйти хотя бы минутой позже. Я почувствовала, что шофер - мрачноватый, плотного сложения, молчаливый мужчина - это заметил.
      - Спасибо, - поблагодарила я, когда он открыл дверцу, и в самый последний момент удержалась от светской фразы о жаркой погоде: ведь он наверняка рассказал бы ей об этом, они были заодно - Пурвисс и миссис Дэнвере.
      Когда мы выехали за ворота, я оглянулась, чтобы окинуть взглядом целиком весь дом - освещенный послеполуденным солнцем, вместе с окружающими его зелеными склонами, он представлял собой красивейшее зрелище. Правда, подумала я, он не очень-то поддается нашим усилиям преобразить его, он остался таким же, каким был до нашего появления, и мы, подобно муравьям на поверхности старого муравейника, едва обозначаем свое присутствие.
      Все будет хорошо, решительно сказала я себе, после сегодняшнего визита я буду чувствовать себя совсем иначе, чем сейчас, просто прошлый раз меня ошеломил ее внезапный приход. Теперь же все будет по-другому.
      Должно быть.
      Если бы я не была столь напряжена, старательно репетируя свою роль, наверное, я нашла бы ситуацию, в которой оказалась, весьма забавной. То, что миссис Дэн-вере имеет возможность пользоваться машиной с шофером в любое время и что она с таким шиком прислала ее за мной, могло показаться и удивительным, и смешным, хотя мне было не до смеха. Я изо всех сил старалась убедить себя, что я не безвольное создание, действиями которого она способна управлять, не прилагая для этого особых усилий. Пыталась сосредоточиться на мысли о том, как я вернусь домой, когда все будет позади, и на возвращении Максима, но это было похоже на самообман и дымовую завесу, сквозь которую я не могла пробраться.
      Мы ехали не очень быстро - деревня, которую я никогда не видела, находилась милях в четырех-пяти к востоку. Она состояла из полутора - двух десятков однообразных, неинтересных домов вдоль главной улицы, окруженной скучными полями. Мы проехали мимо церкви, у которой вместо привычной башни был шпиль и которая, как ни странно, выглядела неухоженной. За церковью виднелся дом приходского священника, а далее возвышалось здание совсем не деревенского вида, напоминающее викторианскую городскую виллу. Большое, с высокими, узкими окнами. Шторы в окнах были наполовину приспущены.
      Мне здесь не нравилось, это было странное место, я хотела назад, домой.
      Шофер открыл дверцу и ждал, пока я выйду; подняв голову, я увидела, что она тоже ожидает, стоя на верхней площадке лестницы, сложив руки спереди на черном платье - том самом платье, что и в первую встречу, в этом отношении ничего не изменилось, да и не могло измениться. И хотя я вышла из машины и направилась к ней довольно смело, это вряд ли ее обмануло, я это хорошо видела.
      - Добрый день, мадам. Пожалуйста, заходите.
      Нет, хотелось мне сказать, нет. Давайте останемся здесь, на свету, в большом мире. Все, что мы собираемся сказать друг другу, можно сказать здесь, после чего я уйду. Нам не следует впредь встречаться. Она сделала шаг в глубь дома и остановилась, поджидая меня. Машина уехала, дорожка была пуста.
      Я повернулась и последовала за ней.
      В доме было неприятно, темно и душно, он был перегружен мебелью. Когда входная дверь закрылась, мне захотелось выскочить оттуда и бежать по дорожке прочь.
      Мы шли мимо плохо освещенных комнат с тяжелыми полуопущенными шторами на окнах; на стенах висели громадные мрачные портреты в золоченых рамах, то и дело я натыкалась взглядом на витрины с бабочками, чучелами птиц и рыб. Как будто бы за окнами нет деревенского пейзажа, подумала я, должно быть, здесь никогда не открывали окон и свежий воздух никогда не проникал в эти ужасные, мрачные комнаты.
      Однако мы, не останавливаясь, проследовали дальше, по красным турецким коврам миссис Дэнверс стала" подниматься на второй этаж, я шла за ней. Здесь все двери были закрыты. Не слышалось никаких звуков, кроме наших шагов. Похоже, в доме вообще никого не было.
      Тихонько шелестело ее платье. Она не оборачивалась и не смотрела в мою сторону. Ей это и не требовалось.
      - Входите, мадам. Это мои комнаты, их окна выходят в сад.
      Она открыла дверь в комнату в конце коридора и стала в проеме, так что я вынуждена была пройти внутрь, едва не касаясь ее.
      - Мне очень повезло, хозяйка отдала в мое распоряжение добрую половину верхнего этажа. У меня есть гостиная, спальня и еще комната.
      Я испытала облегчение, оказавшись в просто и удобно обставленной комнате с двумя высокими окнами, которые пропускали вполне достаточно света, несколько безликой, но не вызывающей отвращения или страха. Казалось, в ней ничего не было от миссис Дэнверс, это была обыкновенная прибранная комната, которая могла принадлежать каждому и никому конкретно, - комната в какой-нибудь частной гостинице.
      - Садитесь, мадам. Я позвоню, чтобы быстренько принесли чай. - Она стояла, возвышаясь надо мной, улыбаясь любезной улыбкой, однако я чувствовала ее иронию, вызванную необычностью ситуации.
      - Вы давно здесь живете, миссис Дэнверс?
      - Недавно, мадам, всего несколько месяцев. Почему вы спрашиваете?
      - Похоже... похоже, можно говорить о поразительном совпадении.
      Она ничего не ответила, но, взглянув на нее, я увидела странную, ничего не выражающую" улыбку.
      - Я имею в виду то, что вы оказались так близко от нас.
      Она подошла к окну и выглянула на улицу.
      - Здесь тихо, спокойно и очень мало приезжих.
      - Ваша... хозяйка - довольно старая женщина?
      - О да... Я часто стою здесь и смотрю на луг и поля. Конечно, я скучаю по морю. Вы скучаете по морю, мадам? Когда оно тихонько шуршит галькой или когда волны с силой бьют о скалы во время шторма. Я часто лежу без сна, и мне кажется, что я слышу его. А вы?
      Я почувствовала, что у меня пересохли губы. Голос ее звучал тихо и монотонно.
      - Миссис Дэнверс...
      - Пожалуйста, садитесь, мадам.
      - Нет... Благодарю вас.
      В комнате повисло молчание. Миссис Дэнверс стояла спиной к свету, она не шевелилась и упорно не сводила с меня взгляда. Я вдруг осознала, что даже не знаю, где нахожусь, - я не заметила названия дома, а машина и шофер, которые могли доставить меня домой, исчезли.
      Она ждала, и чтобы не показаться напуганной, я все же села и поставила сумку рядом с собой на пол.
      - Очень приятная комната, - сказала я. - Должно быть, вам здесь удобно.
      - О да, и к тому же у меня такие необременительные обязанности. Я уже немолода и не рискну снова вести большое хозяйство.
      Сама она так и не села.
      - Вы когда-нибудь думаете о нем? Я не ответила.
      - Я думаю о нем постоянно. Каждый день. Должно быть, вы тоже. Вы там были?
      - Нет, - ответила я каким-то незнакомым мне голосом. У меня пересохло в горле. - Нет.
      - Ну что же. Лучше туда не ходить. Я была там лишь один раз. Я должна была увидеть. Это ужасно. И в то же время в каком-то роде справедливо, вы не находите? Мэндерли не знал счастья после ее ухода. Вы это, разумеется, знаете.
      Я посмотрела на нее, она ответила сверлящим взглядом, и я увидела, как в ее глазах сверкнула искра торжества.
      - Я нашла другое место, на севере. Не хотела оставаться поблизости. Во время войны я была гувернанткой. Конечно, это было совсем не то. Да я и не ожидала ничего другого.
      - Я уверена... я знаю... нам приятно, что вы хорошо устроились.
      - В самом деле, мадам? Вы говорили о нем?
      - Видите ли... нет... Мы - мистер де Уинтер и я - не хотим вспоминать о том времени.
      - Ну разумеется. И все же он никогда не сможет его забыть, не правда ли? Каким образом он мог бы это сделать?
      - Время помогает стереть впечатления о многих вещах.
      - Разве? Я этого не нахожу.
      - Мы сейчас счастливы.
      - В самом деле?
      - Да! - Ко мне подступила злость, я уловила слезы в своем голосе и, кажется, была не в состоянии себя сдерживать. - Да! Мы любим Коббетс-Брейк, это то, чего мы всегда хотели. Он и сейчас красив, а мы сделаем его еще красивее.
      - Но это не Мэндерли.
      - Потому-то мы его и любим, - шепотом ответила я. Я не могла смотреть на нее, но ощущала ее мрачное присутствие, ее силуэт на фоне окна. Пытаясь собраться с духом, я вцепилась пальцами в край стула.
      - Миссис Дэнверс, я должна вам кое-что сказать.
      Она не ответила.
      - Я нахожу... нахожу весьма странным такое совпадение... то, что вы оказались здесь... так близко от нас. Конечно, было приятно узнать, что вы... гм... так удобно устроились, но мистеру де Уинтеру никогда не следует напоминать о прошлом. Я надеюсь, что вы никогда впредь к нам не придете, иначе... он увидит вас и... - Я замолчала и встала, чувствуя, что, по мере того как я говорю, у меня прибавляется мужества. С какой стати я должна ее бояться? С какой стати? Что она может мне сделать? Я вдруг с презрением подумала о своих страхах. - Миссис Дэнверс, вы... вы писали мне? Посылали мне... кое-какие материалы?
      Ее лицо не изменило выражения.
      - Разумеется, нет, мадам. Я ничего не посылала на ваш адрес.
      - Стало быть, это мистер Фейвел. Я встретила его в Лондоне. Он... он посылал мне по почте газетные вырезки... и другие материалы. Пытался меня шантажировать.
      Ведь вы знали об этом? Вы поддерживаете с ним связь. Вы узнали наш адрес от него.
      Я ждала. Наверняка я была права, к чему ей отрицать это.
      Она оставалась неподвижной, ничего не говорила, глаза ее все так же были устремлены на меня. Я почувствовала, что у меня дрожат руки.
      А затем она шагнула вперед и прошествовала мимо меня к двери в дальнем конце комнаты. Распахнув дверь, она повернулась ко мне:
      - Я говорила, что хочу кое-что вам показать. Войдите сюда.
      Нельзя сказать, чтобы приглашение прозвучало очень любезно, но тон был таким, что я не могла не подчиниться. Я медленно вошла в дверь, которую она придерживала.
      - Я попыталась сделать эту комнату как можно изысканней.
      О, но ведь это была... это была... Я увидела красивые шторы из набивной ткани, нежно-розовый коврик с тонким вышитым узором. В первое мгновение я удивилась, что миссис Дэнверс оборудовала себе для сна такую воздушную, такую светлую комнату и с такой тщательностью подобрала и расставила вещи. Но не успела я додумать эту мысль до конца, как увидела на туалетном столике щетки для расчесывания волос с поблескивающими серебряными ручками.
      - Да, конечно, вы их узнали. Вы дотрагивались до них однажды, помните? Вы взяли их в руки, думая, что вы одна и что никто в доме не знает, где вы находитесь. У меня было мало собственных вещей, и они для меня ничего не значили, их легко было заменить другими. Я упаковала и взяла с собой в тот день только ее вещи - все, что могла унести. Они были со мной все эти годы. Я мечтала найти место в доме, где могла бы разложить их так, как мне хотелось, а может, как хотелось бы ей. Конечно, это не то же самое, не вполне отвечает ее вкусу и ее представлениям о роскоши. Ей бы не понравился этот дом. Он просто ужасный - темный и непривлекательный. Уверена, вы со мной согласитесь. Но это не так важно, он меня вполне устраивает, потому что я могу делать здесь то, что мне хочется. Мне была предоставлена полная свобода обставлять и украшать комнаты, моя хозяйка не проявляет к этому никакого интереса, зато рада, что я пожелала остаться с ней. У нее были с этим трудности. Как только мне показали эти комнаты и хозяйка сказала, что отдает их в мое полное распоряжение, я поняла, что нашла то, чего хотела.
      Я подумала, что она, должно быть, безумна. Хотя по голосу этого не скажешь, он звучал тихо и монотонно, как всегда, а то, что она говорила, могло показаться убедительным и разумным. Лицо у нее было неестественно белое, глаза горели. Не является ли это признаком сумасшествия? Я вспомнила дикие воспаленные глаза Джека Фейвела. Они казались безумными.
      - Вот посмотрите, - сказала она, открыв дверцу гардероба.
      Я не хотела смотреть, я хорошо знала, что там может находиться.
      - Я не могла унести платья, меха и прочее такое. Почти все оставила. Кроме этого единственного платья. Оно всегда было у нее любимым, а стало быть, и моим тоже. Посмотрите на него.
      Я должна была посмотреть. Это было зеленое изящное платье с одной бретелькой. Я помнила фотографию в журнале, она стояла перед моими глазами, красавица с надменным взглядом, касаясь рукой перил и откинув назад голову.
      - Она любила такие легкие, изящные вещи, их было легко упаковать в чемоданы. - Миссис Дэнверс стала открывать ящики и вынимать нижнее белье, ночные рубашки, чулки, подбитую мехом накидку, пару золотистого цвета тапочек, пеньюар с вышитыми инициалами - Р де У. - Вы только взгляните, она еще больше понизила голос, - какие красивые, прелестные вещи у моей леди.