Ермак, покоритель Сибири

1582—1584 годы

Император наш, милые дети, в титуле своем называется также Государем Югорским, Обдорским и Кондийским. Но знаете ли вы, от чего произошли эти названия и где лежат эти Югорские, Обдорские и Кондийские земли? Верно, нет, потому что теперь их так не зовут. Они лежат в богатой Сибири, которую еще предки наши, не имевшие понятия о ее драгоценных рудниках, называли золотым дном и из которой мы получаем теперь самые лучшие металлы, самые прекрасные камни и яшмы, самые дорогие меха – бобровые, собольи, куньи и лисьи.

Смелые новгородцы были первые из предков наших, решившиеся еще в XI веке переехать горы Уральские, отделяющие Сибирь от Европы. Смелость их была вознаграждена: полудикие жители стран зауральских, страшась незнакомых пришельцев, согласились платить им выгодную дань прекрасными мехами. Новгородцы назвали земли новых данников своих Югорскими. Впоследствии купцы, ездившие торговать в богатую Югорскую землю, называли страны, лежавшие по берегам реки Оби, Обдорией, по берегам Конды – Кондией. Но эти страны еще не принадлежали русским совершенно, хотя Иоанн IV уже назывался не только Государем Обдорским и Кондийским, но даже и Сибирским, с тех пор как Эдигер, князь сибирский, сам захотел быть его данником. Читатели мои, конечно, не забыли, что Эдигер сделал это не столько из уважения к славе государя русского, сколько из страха перед окружавшими его татарскими князьями, которые часто нападали на его владения. Но Эдигер ошибся в своих расчетах, отдаленность Сибири от Москвы помешала Иоанну вовремя оказать ему помощь, и, прежде нежели царь узнал об опасном положении своего нового данника, Эдигер уже был убит Кучумом, сыном киргизского хана. Счастливый победитель завладел его столицей Искером[58] и назвался царем сибирским.

Сначала Кучум, боясь гнева Иоанна и еще не уверенный в покорности новых подданных своих, признал над собою, как и Эдигер, верховную власть русского царя, но потом, утвердясь в своих владениях, не только не хотел платить назначенной дани, но даже часто делал набеги на границы наши, и особенно на землю Пермскую, лежавшую ближе всех к его владениям. Иоанн, занятый в это время беспрестанными войнами, не мог послать ни одного отряда войск своих для усмирения дерзкого князя татарского. Но в богатой земле Пермской жило много русских семейств, занимавшихся выгодной торговлей с соседними народами. Самыми знаменитыми из них были Яков и Григорий Строгановы. Они отличались умом, богатством, усердием к государю, любовью к отечеству. Зная уважение и привязанность всех жителей страны Пермской к Строгановым, Иоанн избрал их быть защитниками границ наших и для того дал им много земель по рекам Каме, Сылве и Чусовой, позволил строить крепости, иметь свое войско, торговать двадцать лет без пошлин с бухарцами и киргизами, – одним словом, Иоанн сделал Строгановых почти владетельными князьями, с тем условием только, чтобы они оберегали Россию от нападений сибирских татар на то время, пока войска его имеют дело с другими неприятелями.

Строгановы верно исполняли возложенную на них обязанность, но не могли справиться с Кучумом: полки их, набранные из вольных людей, были немногочисленны, потому что жители земли Пермской более любили заниматься торговлей, нежели войной. Строгановы решили где-нибудь в другом месте искать храбрых, неустрашимых воинов, с которыми можно было бы вернее исполнить желание царя и победить врагов его. Как вы думаете, друзья мои, где надеялись они найти таких воинов? Точно, вы угадали, у казаков! Эти ловкие наездники имели то, чего не было у пермских жителей: если они сами не вели ни с кем войны и никто из соседних государей не нанимал их сражаться за себя, то самые отважные и, можно сказать, самые дурные из них выезжали на большие дороги и там грабили и бились с проезжими. У них было в это время пять атаманов – Ермак Тимофеев, Иван Кольцо, Яков Михайлов, Никита Пан и Матвей Мещеряк. Они делали так много зла, что уже вызвали гнев государя, а Иван Кольцо был даже осужден им на смерть. Строгановы сумели обратить на пользу отечества их отчаянную храбрость и дерзкое бесстрашие, необходимые для войны с жестокими варварами среди бесчисленных опасностей, какие могли встретиться войску в стране чужой и неизвестной. Они думали сделать в одно время два добрых дела: доставить царю нужных людей и обратить на путь истинный преступников.

Усердие Строгановых имело полный успех: в ту самую минуту, как атаманы прочитали ласковое письмо их, мысль примириться с совестью и заслужить снова милость государя так тронула еще не совсем ожесточившиеся сердца пяти казаков, что они с радостью согласились на предложение Строгановых защищать христиан пермских от притеснений неверных.

Скоро собрали они дружину из 540 храбрых казаков и под начальством лучшего и смелейшего из них – Ермака весело поплыли по Волге к Строгановым. Как только бесстрашные донцы показались в разных местах границ русских, кончились набеги татар и они так присмирели, что уже через год и Строгановы, и Ермак могли думать о походе в землю Сибирскую, чтобы выгнать из нее хана Кучума. Как задумано, так и сделано. Строгановы кроме казаков набрали еще немецких и литовских пленников, обещая им именем государя свободу за верную службу, поручили все войско, состоявшее из 840 человек, храброму Ермаку и с молитвами проводили его 13 сентября 1581 года до берега реки Чусовой[59]. Здесь небольшой отборный отряд сел на легкие суда и отправился к горам Уральским искать смерти или славы и с нею – прощения прежних проступков своих.

В полной мере заслужили это прощение храбрые воины, почти все заплатившие жизнью за свою славу! Сколько трудностей они перенесли! До гор Уральских надобно было ехать водою, часто по узкой реке, между нависшими скалами, потом перевезти сухим путем суда на другую сторону гор, до реки Журавли, протекавшей уже в Сибири. Прибавьте к тому, что, проезжая в местах неизвестных, они каждую минуту могли ожидать неприятелей, скрывавшихся в лесах, опасностей для судов от подводных камней в реках быстрых и незнакомых. Кроме того, не зная, далеко ли простирались земли Сибирского царства, они не могли быть уверены в том, что у них достанет припасов и что они не умрут от голода. Но храбрость и усердие все преодолели! С первыми шагами казаков за горами Уральскими начались победы их, несмотря на многочисленность неприятеля, у которого были и конница, и пехота. Правда, вооружены они были одними стрелами и копьями: татары еще не знали в то время пороха, и оттого Ермак с сотней воинов, стрелявших огнем, разгонял часто целые тысячи. Не прошло и двух месяцев похода их, как храбрый атаман, взяв все городки сибирские, мимо которых проходил, уже стоял 23 октября под стенами Искера, где находился сам Кучум, племянник его Маметкул и все главные силы их. Здесь мужество казаков могло бы поколебаться, если бы они были не так храбры, потому что небольшое число их уменьшилось во время нескольких жарких сражений, которые они имели с татарами, но, дав слово смирить Кучума или смертью загладить вину свою перед государем, смелые атаманы вскричали: «Мы долго жили с худою славою – умрем же с доброю! Бог дает победу, кому хочет: нередко слабым мимо сильных. Да святится имя его!» Вся дружина, сказав в один голос: «Аминь, с нами Бог!» – пустилась к укреплениям татар. Битва была сильная, неприятели защищали столицу свою так отчаянно, что казаки едва успевали заряжать свои пищали. Но, к несчастью татар, главный начальник их Маметкул получил тяжелую рану и должен был оставить сражение. Войско его смешалось и побежало.

Надобно сказать читателям, что Кучум был слеп и не мог сам начальствовать войском, но во время битвы стоял на горе Чувашьей вместе с муллами[60] и молился Магомету о спасении своего царства. Услышав о бегстве полков своих и о том, что знамена христианские уже развеваются на стенах Искера, Кучум благодарил судьбу, что не видит этого, и убежал в степи Ишимские, где в разбросанных кочевьях своих соотечественников надеялся найти не только безопасность, но, может быть, и помощь.

Сражение при Искере было кровопролитным. В нем погибло 107 храбрых казаков, но зато оно решило покорение почти всей Сибири, хотя после того и были еще неприятельские действия под начальством выздоровевшего Маметкула, но безо всякого успеха для татар, и наконец сам Маметкул попал в плен к Ермаку. Тогда жители Сибири, увидев окончательное падение царства своего, начали добровольно покоряться знаменитому победителю, который, благосклонно принимая присягу на подданство Иоанну IV князей смиренных улусов, был неумолим к непокорным. Таким образом, то ласкою, то грозою утвердил он в несколько месяцев власть государя русского над новым царством.

Чтобы дать вам, милые дети, некоторое понятие о числе мест, завоеванных бессмертным Ермаком, надобно назвать самые главные. Первыми добровольно согласившимися быть подданными Иоанна были два вогульских князя. Владения одного простирались по берегам Конды, другого – в окрестностях Тобола. Потом казаки завоевали несколько селений и юрт остяцких, города их Нарым, Назым и много других крепостей на берегах Оби. Здесь остановился Ермак и не захотел идти далее: природа в этих северных местах была так бедна, так сурова, так уныла, что не могла представить никакой приятности завоевателю. Вы можете судить, милые читатели мои, о суровости климата северной Сибири по тому, что даже березы, эти простые деревья, так хорошо растущие в наших странах, почитаются там редкостью и в 900 верстах от Тобольска есть маленький городок, построенный спустя десять лет после покорения Сибири и названный Березовом, – на месте его была березовая роща, удивлявшая собою всех тамошних жителей. При всем том Березов – не самый северный город: в Сибири есть еще, 300 верстами далее его, – Обдорск. В этом городе не только берез нет, но даже и трава растет худо. Взгляните же на юг Сибири: там так тепло, что в простых садах жителей городка Семипалатинска растут не только все прекраснейшие цветы оранжерей наших, но даже дыни и арбузы, а трава так нежна и питательна и в таком изобилии покрывает землю, что стада круглый год пасутся на обширных лугах.

Но, оставив богатства природы в южной Сибири, возвратимся в северную, к Ермаку. Боясь потерять от жестоких морозов небольшой остаток своего храброго войска, он поспешил от границ нынешнего Березовского уезда возвратиться в Искер. Здесь первым делом счастливого победителя было отправить посольство в Москву и повергнуть к подножию престола государя всю славу своего завоевания и все раскаяние сердца, некогда виновного. Послом выбран был храбрейший из атаманов после Ермака – Иван Кольцо, а с ним несколько товарищей. Дорогой они заехали к Строгановым и вместе с ними отправились в Москву, где народ все еще пребывал в унынии после унизительного мира с Баторием. Какая же радость, какое веселье оживили сердца, когда все узнали о покорении нового царства, когда увидели послов Ермака, вошедших во дворец с богатыми дарами от своего предводителя: они привезли с собой и дорогих соболей, и черных лисиц, и бобров! Все были в восхищении – и государь, и народ. Первый не знал, как наградить смелых казаков, осыпал милостями прежнего преступника Ивана Кольцо – одаривал и его, и всех приехавших с ним деньгами, сукнами, золотыми парчами, послал богатые дары и всем оставшимся в Сибири атаманам и рядовым, а начальнику их Ермаку, которого он назвал князем сибирским, – латы, серебряный кубок и шубу с царского плеча.

С восхищением и благодарностью принял Ермак милость государеву, но непродолжительным было счастье этого неустрашимого воина. Еще около двух лет он управлял Сибирью, – Иоанн хотя и прислал с Иваном Кольцо воеводу и 500 стрельцов, но главное управление новою страной поручил умному и храброму Ермаку. Первым несчастьем русских в Сибири были болезни и голод, от которых умерли многие из казаков и стрельцов и даже сам воевода, присланный из Москвы, князь Болховский. Потом доверчивые донцы были обмануты татарским князем Карачею, который, притворясь другом русских, просил Ермака прислать к нему для защиты нескольких казаков. Ермак послал 40 человек с Иваном Кольцо, и злой Карача всех их умертвил. Наконец, последнее несчастье было печальнее всего, милые дети! Узнайте, какая горестная участь постигла сибирского героя, и пожалейте о нем!

В Сибирь, которая с появлением в ней казаков начала выходить из прежнего дикого состояния, уже ездили купцы бухарские с разными товарами. Караваны их привозили множество вещей всякого рода, потому что все жители Сибири – и русские, и татары, и остяки, и вогулы – съезжались покупать их. В это время ярмарки Искер – унылая столица Сибирского царства оживлялась и наполнялась народом. Однажды Ермак, с нетерпением ожидая прихода караванов, вдруг услышал, что изгнанник Кучум, бродя без дела по степи Вагайской, вздумал не пропускать к нам бухарцев. Досада и гнев вспыхнули в сердце горделивого победителя: он удивился дерзости слабого неприятеля, уже давно побежденного, и, презирая ее, тотчас отправился с 50 казаками встретить купцов. Целый день напрасно искал он их и Кучума и поздно вечером, возвращаясь назад, расположился ночевать в шатрах на берегу Иртыша. Это было 5 августа 1584 года. Чувствуя сильную усталость, Ермак и храбрые товарищи его скоро уснули глубоким, сладким сном в то самое время, как ангел смерти уже летал над ними: на другой стороне реки стоял Кучум и тайно замечал все движения врагов своих. О, как обрадовался он, когда все затихло в стане русских! Даже в летописи, в которой описывается это печальное происшествие, сказано: «Заиграло Кучумово сердце!» Он напал на сонных казаков и всех изрубил, кроме двух: один убежал в Искер, другой – это был наш храбрый и несчастный Ермак – пробудился от звука мечей и стонов умирающих. Ужасно было это пробуждение для того, кто привык к одним победам! В смертельной тоске отчаяния вскочил он со своего места, нанес несколько ударов саблей убийцам и бросился в быстрый Иртыш, волны которого, высоко вздымаясь от сильной бури, заглушили грозным шумом своим последний вздох героя.

Такая смерть была ужасна: она поразила несчастного в ту минуту, когда он воображал, что слава его исчезнет и завоеванное с таким трудом царство снова достанется врагам России. Но если блаженные души, оставившие мир наш, еще имеют понятие о земных событиях, то, верно, благородная и великая душа Ермака утешена: он видит, что славное отечество его навсегда удержало под властью своей обширную страну, им покоренную, и что благодарное потомство никогда не перестанет прославлять память воина, сравнившегося смелостью своего предприятия с величайшими завоевателями на свете. Ермак достоин этой славы, достоин нашего глубокого уважения! Сделавшись постарше, вы поймете всю цену его знаменитого дела, вы узнаете все источники богатств, все бесчисленные выгоды, доставленные нам его завоеванием, и тогда полюбите Ермака еще более, еще искреннее.

Кончина Иоанна Грозного

1584 год

Пасмурным было утро 18 марта 1584 года. Тихо звонили колокола московские, уныло стоял народ в церквах и усердно молился. Все – и старые, и молодые – плакали: казалось, все просили Бога о какой-то милости, о каком-то великом благодеянии. Угадаете ли вы, милые читатели, о чем молились предки наши? Они молились о выздоровлении Иоанна IV! Слух об опасной болезни государя заставил всех позабыть его несправедливость. Все видели в нем только умирающего царя, а этот вид горестен для всякого народа, и тем более для русского!

Но молитвы их были напрасны: Иоанн скончался в тот же день и в то самое время, когда, чувствуя облегчение, он располагался играть с князем Бельским в шашки и уже сам расставил их. Имея не более пятидесяти трех лет от роду, он мог бы еще долго жить, но сильное волнение, которое беспрестанно происходило в нем то от гнева, то от страха, досада на успехи врагов его государства, угрызения совести о сделанных злодеяниях, наконец страшная мысль об убийстве сына – все это вместе сокрушило силы Иоанна, с каждым днем здоровье его расстраивалось, слабело, и наконец жизнь пресеклась ударом.

Так исчез из мира человек, соединявший в себе разительные противоположности хорошего и худого. Вспомнив обо всех добрых и дурных свойствах его, зная из летописей того времени о его превосходном уме и твердости духа, нельзя понять его настоящего характера и можно думать, что этот необыкновенный государь послан был Богом в отечество наше с какою-нибудь особенной целью, неизвестной нам, точно так же, как неизвестны людям еще многие чудные явления в природе.

Непонятен был Иоанн для народа своего, непонятно было и чувство этого народа к Иоанну! Это было соединение и страха, и ненависти, и любви. Во все время жестокостей Иоанна, продолжавшееся 24 года, подданные его переносили бедствия свои с христианским великодушием. Самые невинные из них умирали спокойно, покорясь судьбе своей как назначению Божией воли.

Такие кроткие, набожные чувства добрых предков наших еще более усилились со времени кончины государя: не боясь более его страшного гнева, они забыли все жестокие и помнили только одни славные дела его. Три покоренных царства татарских – Казанское, Астраханское и Сибирское, новая книга законов – «Судебник», новые учреждения по делам церковным и гражданским, новые училища для образования народа, множество новых городов, построенных в это царствование, многочисленное войско, выгодная торговля русских с иностранными государствами, богатство и пышность, от того происходившие при дворе и в народе, – все это напоминало русским не пороки, а великие качества умершего государя, и потому неудивительно, что они назвали Иоанна IV не Мучителем, как некоторые звали его при жизни, а только Грозным. Им казалось, что это имя точно выражало и суровость нрава Иоанна, и ту грозу небес, которая гремела над ними во все времена его правления и, может быть по особенному промыслу творца, была так же полезна для России, как бывают полезны для земли гром и молния, убийственные для нескольких жизней и благодетельные для всего живущего!

Таблица XXXIX

Семейство царя Иоанна IV Васильевича Грозного

Супруги:

1. Анастасия, дочь боярина Романа Юрьевича Захарьина-Юрьева

От нее дети:

1. Димитрий, скончался в детстве

2. Иоанн, убит отцом

3. Феодор, наследовал престол

4. Анна – скончалась в детстве

5. Мария – скончалась в детстве

2. Мария Темрюковна, княжна черкасская

3. Мария Васильевна Собакина, дочь купца новгородского

4. Анна Алексеевна Колтовская

5. Анна Васильчикова

6. Мария Феодоровна Нагих

От нее сын:

царевич Димитрий

Новый царь и любимец его

1584—1591 годы

Из всех детей Иоанна IV остались в живых только двое: двадцатисемилетний царевич Феодор, сын любимой супруги его Анастасии Романовны, и пятимесячный царевич Димитрий, сын последней царицы Марии Феодоровны из рода Нагих. Первого он объявил наследником своим, второму назначил в удел вместе с матерью город Углич.

Никогда отец и сын не имели так мало сходства между собою, как Иоанн IV и наследник его, никогда после такого гневного, жестокого, могущественного государя не бывало такого кроткого и слабого. Феодор от природы был робок, застенчив и чрезвычайно набожен: одна мысль согрешить в чем-нибудь перед Богом была так ужасна для него, что с самого начала своего царствования, чувствуя слабые способности свои и боясь оттого дурно исполнить великие обязанности государя и тем прогневить Бога, смиренный царь отказался от занятий делами государственными.

При дворе Феодора был человек, щедро одаренный от природы всем, чего недоставало молодому царю, способный исполнить все трудные обязанности его; человек, который заслужил бы вечную благодарность русских, если бы впоследствии не совершил одного ужасного преступления. Это был Борис Феодорович Годунов, брат молодой царицы Ирины, супруги Феодора, воспитанный во дворце и с самого детства сделавшийся любимцем и грозного Иоанна, и кроткого сына его. Необыкновенная красота, величественный вид, редкий ум, приятное обхождение отличали Бориса еще в цветущей молодости, когда – как родственник и воспитанник царский – он находился в числе страшных опричников. Никогда не участвуя в их жестокостях, он являлся как утешительный ангел к несчастным, которые страдали от бесчеловечных поступков ужасной дружины, помогал им деньгами, облегчал судьбу их нежным участием, иногда осмеливался просить за них Иоанна, и даже многие говорили, что он первым подал грозному царю мысль об уничтожении опричнины.

Одним словом, Борис делал все, чем только можно заслужить любовь народа, и в полной мере достиг своего желания: все с восхищением смотрели на умного и миловидного брата прелестной царицы, все любили молодого боярина, всегда доброго и приветливого. Но, к несчастью, при этой наружной доброте и приветливости во властолюбивом сердце Бориса, в хитром уме его таилась гордая мысль быть первым человеком в государстве по близкому родству с супругой Феодора. После несчастной смерти старшего царевича эта мысль еще более укрепилась в голове молодого честолюбца: будущим царем должен был стать супруг сестры его – робкий, слабый, вовсе не способный царствовать, чрезвычайно любивший прекрасную супругу свою и совершенно покорный ее воле. Правда, она не употребляла во зло этой власти, потому что была доброй и кроткой женщиной, но зато брат ее надеялся в полной мере пользоваться слабостью Феодора и не ошибся: молодой царевич, сделавшись государем, радовался, что имеет такого умного родственника, и безо всяких размышлений о последствиях поручил ему все дела государственные, оставив при себе только одно имя царя. Народ, привыкший видеть в прекрасной Ирине свою милую благодетельницу, привыкший называть ее второй Анастасией, не только не роптал, но даже радовался, что добрый брат ее, не боявшийся защищать несчастных и перед царем жестоким, помогает слабому и больному Феодору управлять государством.

Борис, оставшись только правителем России, ближним великим боярином и наконец слугою[61] Феодора, стал бы благодетелем отечества нашего и великим человеком своего времени, но он захотел быть царем, захотел увеличить несметное богатство свое[62] сокровищами всего государства, и с этой минуты слава его помрачилась, все великие достоинства потеряли свою цену: Борис начал приготовляться к злодейству ужасному, которое поразит сердца ваши, мои милые читатели. Эта перемена в расположении души правителя, это беспокойство, которое всегда приметно в человеке, когда он имеет какое-нибудь злое намерение, не скрылись от проницательных глаз вельмож, заседавших вместе с ним в Думе боярской. Они начали подозревать, какого рода замыслы могли таиться в гордом сердце любимого брата царицы, при государе, не имевшем детей, и в страхе за жизнь царя хотя слабого, но все-таки любезного народу, в страхе за жизнь маленького царевича Димитрия[63], последней надежды русских, добрые и верные бояре вместе с митрополитом Дионисием и со многими дворянами и купцами московскими решили открыться Феодору и умолять его быть осторожным. Но прежде чем они успели сделать это, хитрый правитель узнал через приверженцев своих о заговоре и жестоко отомстил за него. Наказав смертью купцов, ссылками – бояр и князей Шуйских, Мстиславских, Татевых, Урусовых, Колычевых, жестокий Борис в гневе своем не пощадил и знатнейшего из Шуйских, спасителя Пскова и чести имени русского, героя, которому удивлялись все народы Европы, – знаменитого князя Ивана Петровича. Считая его главным и, может быть, самым опасным врагом, Годунов недоволен был только ссылкой его на Белоозеро, он приказал удавить его в темнице. Даже и митрополит, несмотря на всю важность своего звания, не остался без наказания его сослали в один из новгородских монастырей

Теперь вы можете судить, как велика была власть Бориса! Хотя он всегда отдавал свои приказания от имени царя, но все знали и в России, и даже в иностранных землях, что Феодор не занимался ничем, кроме молитв и разговоров с монахами и священниками, и что один Борис управлял государством. С ним одним чужеземные государи имели сношения по разным делам своим, к нему одному приезжали посланники их, и надобно отдать справедливость его искусному правлению – Россия уже не показывала той слабости, которая печалила предков наших в последние годы царствования Иоанна IV. Крымцы, литовцы, поляки, датчане, шведы, австрийцы, даже страшные в то время для всей Европы турки уважали русских и не тревожили владений их, которые в 1591 году увеличились возвращением от шведов завоеванных ими городов наших – Яма, Копорья, Ивангорода и всей Корельской области. Эту войну со шведами начал Борис, чтобы ослабить силы их против нас. Надобно сказать, что около этого времени король польский Баторий умер, а на престол поляки и литовцы выбрали его племянника, сына шведского короля принца Сигизмунда. С тех пор Польша и Швеция как будто породнились и могли действовать заодно против соседки своей – России. Но Борис, умный, проницательный, твердый, умел расстраивать вредные для предков наших намерения этих двух союзниц, умел внушать им страх перед русскими. Борис сумел бы сделать многое для славы отечества своего и своей собственной, если бы не властолюбие его. Оно затмило громкую славу его, оно призвало на него гнев Божий, оно погубило последнюю отрасль знаменитого поколения Святого Владимира – последнего Иоаннова сына, составлявшего надежду России.

Углич и последний потомок Рюрика

1591—1597 годы

В Ярославской губернии, в 340 верстах от Москвы, на правом берегу Волги лежит старинный город Углич. Читатели мои знают, что он был некогда уделом князя Димитрия Юрьевича Шемяки. И теперь еще Углич довольно богат и красив: в нем около 8 тысяч жителей, много церквей и домов каменных, много заводов кожевенных и кирпичных, много лавок и амбаров с товарами. Но не таков был он в царствование Феодора Иоанновича. Тогда окружность его была 24 версты, церквей в нем было 150, монастырей – 12, а жителей – более 30 тысяч человек. В то время Углич мог славиться перед другими городами русскими: в нем жил меньшой сын Иоанна Грозного – царевич Димитрий с матерью. Годунов, ненавидя его как наследника престола, в случае если Феодор умрет, не оставив детей, разлучил его с братом и отправил в Углич, как в ссылку, но бедный малютка не понимал этого: он был вместе со своею милой матерью и ничего не желал более.

Жители Углича также были счастливы, радуясь тому, что умирающий Иоанн выбрал область их в удел своему сыну. Они с восхищением смотрели на маленького царевича, ожидаемого наследника царства, последнего из рода государей, составлявших так долго славу России, и гордились тем, что он вырастает в стенах их. Они даже не думали, что прекрасному малютке угрожает опасность: он был всегда так здоров и весел, его так нежно любил и брат его, и каждый русский, о нем молились миллионы людей, надеявшихся некогда быть его подданными. Одним словом, казалось, все улыбалось счастливому Димитрию, печально было только лицо царицы, матери его. Бедное сердце ее, угадывая намерения Годунова, как будто предчувствовало судьбу милого сына: каждую минуту казалось ей, что убийцы стерегут его, что жизнь его в опасности, и потому она старалась как можно реже разлучаться с Димитрием. В таком беспрестанном страхе она воспитывала его до восьмилетнего возраста. В это время честолюбие Годунова достигло высочайшей степени, адский план его был совершенно устроен, и оставалось только найти злодея, который бы, не боясь Бога, мог совершить ужасное дело. Последнее было труднее всего для преступного правителя: многим уже делал он страшное предложение, но все отказывались. Наконец явился к Борису человек, какого мог он желать, – дьяк Михаил Битяговский. Зверский вид его показывал, что он верно исполнит всякое преступление, ему порученное. Борис, обещав ему и кучи золота, и вечную милость свою, отправил в Углич будто для того, чтобы управлять земскими делами и хозяйством царицы Марии Феодоровны.