— Понимаете, мэм, — продолжал свой рассказ Чудин, — я так прикинул, что, по всему судя, не должны были его родители быть сволочами... Не хочется мне так думать. Так же как и про своих. Просто где-то лихие времена тогда наступили. Сгинули они во время какой-то заварушки скорее всего. А Шега остался у кого-то на руках обузой. Как его на Шараду занесло — бог весть. Должно быть, попал мальчишка к кому-то, кто в те края переселялся. И этот кто-то, чтобы уж совсем на произвол судьбы ребенка не бросать, отдал его в Новый Приют. Это такое заведение поблизости от Транзитной фактории. Уже не сама Фактория, но еще и не Анклавы.

Гость повертел в воздухе рукой, пытаясь придать ясность своим словам.

— Он, вообще-то, только с той поры себя и помнит. А что до того было — все клочьями, все в тумане... Что раньше в каком-то большом доме жил, что по лесу гулял с добрым дядей каким-то. Потом — что везли его куда-то, что прятали в темных подвалах. Еще помнит, как на корабле летел. Но на каком и откуда — не помнит совершенно. Помнит только, что чужие люди им занимались, а он их все про маму спрашивал — когда она вернется? А они ему не отвечали. И что за добрый дядя его по лесу водил, и что за люди его прятали — не осталось в памяти. Он себя только в Новом Приюте сознавать начал. И то — есть провалы в памяти его о том месте...

Николай нахмурился, собираясь с мыслями.

— Вы, должно быть, не в курсе тамошних дел, мэм... Скажу только, что за этим Новым Приютом в Транзитной среди народа сведущего худая слава тянется. Вот и Шега странное о нем вспоминает... То есть если со стороны посмотреть, так все, как говорится, путем там было. И учили малышню приютскую счету-грамоте, и к чистоте-порядку приучали. И к тому, чтобы вообще по уму жить. И содержали их хоть, как говорится, по-спартански, но не совсем уж и в черном теле. Только...

Тут Чудин задумчиво поцокал языком.

— Только во всем том какое-то двойное донышко имелось. Ну вот, к примеру, рассказывал малец такие вещи. Учились они там в группах — человек по двенадцать-пятнадцать, по возрасту подобранных, по способностям. Но были у них и такие уроки, на которые их разводили человека по три. А иногда один на один с учителем занимались. Если, конечно, то учителя были — те странные люди, что работали с ними. Они, кстати, и учителями не назывались. А Наставниками...

Николай поморщился, словно на язык ему попалось что-то кислое. И продолжил.

— В общем, так и не смог Шега мне толком объяснить, чему его на этих странных занятиях обучали. Помнил только, что много было тестов разных. И еще — что гипноз на нем испытывали. Или что-то очень похожее на гипноз... И есть у меня подозрение, что не только гипноз и психотехники разные там на детишках отрабатывали. Потому что, когда рассказывал мне Шега про то, какие сны да видения к нему приходили после тех занятий, так мне очень даже хорошо припомнились те штуки, что ребята, которые галлюциногенами баловались, рассказывали... Помнил он еще, что возили его и еще нескольких пареньков постарше в странные места какие-то. Но тут тоже все путается. Не всегда Шега знал, что из ему запомнившегося действительно с ним было, а что — сны, да гипноз, да галлюцинации одни... Но одного из Наставников этих он запомнил так, что, думаю, вовек не забудет. Он, собственно, так только его и называл — Наставник. Ничего другого про него не говорил — стар тот или молод, светел или черен, зол или милостив. Одно только повторял: «Все обо мне он знал. Даже то, чего сам про себя не знаю...» Вот такой вот страшный тип в душу ему запал, мэм. Он у Шеги и обнаружил Дар — живой отмычкой служить.

Николай потер лоб и снова поморщился, словно глотая горькое лекарство.

— А особо ему какое-то место запомнилось... Такое, о котором он долго рассказывать не хотел. Но и в себе эту память носить боялся. Такое с людьми бывает: случится с тобой что-то такое, о чем никому рассказывать не стоит, ты и молчишь. Только память тебя гложет и гложет. До тех пор, пока не выложишь всю эту историю первому встречному. Ну, или не совсем первому, а во г. как у нас с Шегой получилось — тому, кто первый к тебе отнесется по-человечески. Я, мэм, доброго дядюшку из себя не корчил и розовых, извините, соплей не распускал. Просто не упускал случая объяснить мальцу, что к чему на этом свете. Ну и, конечно, планами своими поделился немного погодя. Вот тогда он и стал мне всякое такое... сокровенное о себе рассказывать. Тоже делиться стал — тем, что него на душе. И про это свое воспоминание... Или про сон — тоже... Это когда мы с ним как-то раз на природу, к реке выбрались да ближе к ночи костерок развели — он про это и заговорил.

Николай решительно отставил в сторону опустевшую чашку и жестом показал хозяйке, что больше наливать не надо.

— В общем, так... Его Наставник однажды пришел за ним поздним вечером. Ночью уже. Пришел и сказал, что им нужно побывать в одном месте. Вдвоем. Что Наставник довезет мальчика туда на своем «ровере». Что он — Наставник — долго ждал, когда Шега будет готов к тому, чтобы в том месте побывать. И теперь видит, что тот готов. И медлить нельзя.

Николай помолчал, сразу как-то потемнев лицом.

— Они туда долго добирались, — продолжил гость после почти полуминутной паузы. — Почти всю ночь. И поутру выехали на побережье. В дюны. Там — во сне том или в мороке — только дюны ему и запомнились. Только песок холодный под ногами. И ветер холодный. И небо над головой тоже холодное, серое... И море до горизонта мглой подернуто. Холодное и серое. И лес невдалеке — редкие такие деревья. Без листьев. Словно мертвые...

Там Наставник остановил машину, открыл дверцу и приказал: «Иди туда, в лес... Там сам все поймешь...»

И Шега побрел к лесу. Побрел, ежась от холодного ветра, утопая по щиколотку в ледяном песке, к теряющимся в сумраке угрюмого рассвета черным деревьям.

Николай поежился, словно тот ветер из зыбкого мира снов мальчика добрался до него здесь и пробился под плотное сукно бушлата.

— Вроде ничего страшного, мэм, малец и не рассказывал. Но... Каждый раз как вспомню, как он сидит, коленки ладонями обхватив... Весь из себя тоненький такой, напряженный, а глаза — большие, и слезы в них стоят... Сам глядит на огонь — и словно не видит его... Словно зверек маленький перед змеей... Ну я его и спросил — что было с ним там, в лесочке этом? А он молчит и только на огонь смотрит... А потом отвечает — рассеянно так: «Я там заблудился. И остался там. Навсегда». Я, помню, переспросил тогда: «Как это — навсегда? Хочешь сказать — на всю жизнь?»

Он глянул на Марику, словно ища у нее поддержки.

— Понимаете, я тогда подумал, что малец немного того... Умом тронулся после всего, что с ним в Приюте том сотворили. Должно быть, Шега это понял. Но взгляда от огня все оторвать никак не мог. Только повторил: «Навсегда». И я, знаете, так и не смог понять — возражает он мне или со мною соглашается... «Ты же, — говорю, — сейчас со мною здесь, у костерка сидишь. Живой и невредимый. Значит, выбрался ты оттуда, из леса того. В нем не остался...» А он на меня посмотрел как-то странно и кивнул: знаете, мэм, так вот, как мы иногда детишкам неразумным киваем. Когда о чем-то таком толкуем, чего им, малолеткам, вовек не понять... И сказал: «Это... совсем другое...» Потом помолчал еще немного и добавил: «Мне и сейчас еще он снится — этот лес... Будто я все брожу и брожу там с тем парнем, которого там встретил... И все говорю и говорю с ним...»

Чудин нахохлился в своем кресле и озадаченно поскреб бороду.

— Я, помнится, даже опешил, — продолжал он. «С каким, — говорю, — парнем?» Малец помолчал, подумал-подумал и говорит: «Он еще раньше меня туда забрел. Давно... И я хотел... Мне надо было его оттуда увести... Но... Он тоже — все еще там, в том лесу...»

Николай потер лоб и искоса глянул на Марику.

— Я даже не знаю, мэм, зачем я вам так все это расписываю. Потому что зыбко это все. Кажимость одна...

— Не беспокойтесь, господин Чудин, — успокоила его Видящая След. — Здесь все — тоже зыбко. Нам с вами придется иметь дело с вещами... с вещами весьма двусмысленными. Продолжайте. И будьте уверены в себе.

Николай снова потер лоб и откашлялся.

— Словом, страх мальцом овладел. И перед Наставником своим, и перед теми делами, что в Приюте том творились. И он в бега подался. А что для пацана двенадцати годков от роду означает в бегах жить, да ещев Транзитной фактории, будь она неладна? Это, мэм, означает, что попадает он прямехонько в лапы к Гарри-Овечке. А то и к кому похуже. Это еще очень повезло ему, что я его перехватил...

Николай тяжело вздохнул.

— Ну вот так мы и действовали. Таким вот путем... По моему, одним словом, плану... Было у меня на примете несколько людишек, которых от лишних денежек можно было избавить — без шума и пыли. Все такого сорта пройдохи, что в полицию им как бы и не с руки обращаться. И все бы так и вышло — самым наилучшим образом. Если бы не прокололся я по-глупому. Бес меня попутал тот чертов «форд» угонять...

Угон автомобиля не был целью задуманной Затейником операции. Просто ему на часок-другой потребовалось транспортное средство для доставки небольшого переносного сейфа в такое место, где Шега без помех смог бы поработать с его замками. Брать мальчонку с собой на дело — во взломанный относительно простыми приемами офис, откуда он собирался позаимствовать тот тяжеленный железный ящик, — Николай не стал. Рисковать мальчишкой не стоило.

Самым досадным было то, что забрать из уже «готового» офиса свою добычу он так и не успел. Копы остановили его на полпути. Дурацкий, не поставленный на сигнализацию «форд» числился, оказывается, в розыске. Брошен он был кем-то из местных налетчиков — при бегстве после попытки ограбления инкассаторской «тачки». Причем брошен в такой спешке, что на полу — за спинкой сиденья водителя, куда Чудин заглянуть еще не удосужился, — остался валяться вполне боеспособный ствол с бронебойными патронами в магазине.

Кому другому при сложившихся обстоятельствах удалось бы отмазаться, но на Затейника у Фемиды вырос преогромный зуб. Тем более что по принятым в Транзитной фактории правилам Фемиду здесь представлял суд того Мира, гражданином которого являлся преступник. А после того как прибывший из Колонии Святой Анны прокурор узрел на скамье подсудимых своего старого знакомого, судьба Затейника определилась довольно печальным образом. Он, впрочем, к самому факту предстоящей отсидки отнесся философски.

— Ну, в общем, конечно, мэм, — продолжал Николай свой рассказ, — срок мотать — это вам не пирожки лепить. Но не скажу, чтобы мне на Фронтире так уж и в тягость все было. Тем более что и срок, если разобраться, пустяковый вышел, и режим был с послаблениями. Однако пришлось мне оттуда в бега податься. С Фронтира бежать — это само по себе дело не из легких. А если у тебя до конца срока счет уже, почитай, на недели пошел, так это полным дурнем надо быть, чтобы побег удумать...

Николай махнул рукой и досадливо крякнул.

— К тому времени я, считайте, уже на положении вольнопоселенца на Фронтире обретался. Тоже не сахар, но не сравнить с теми, кого за «колючкой» держали. Так что мне только из-за Шеги в тех краях и не жилось. Душа за мальчишку ныла. Один он остался — без моего глазу... Нет, не то чтобы я уж совсем-напрочь такого расклада не предвидел. Кое-что я на всякий пожарный случай подготовил. Денежки кое-какие в надежных местах для него оставил. Заранее объяснил — куда деваться, коли со мной что приключится. И к кому идти... Но все это, сами понимаете, не дело. Так что за него вина на мне лежит. Вот и не было мне покоя — все пытался ему хоть пару слов переслать и от него хоть какую весточку получить. Ну и пару раз удавалось такое — пересылали мне о Шеге новости. От того человечка, что я за ним присматривать оставил. А в самом конце вдруг — раз и нате! Как снег на голову — и сам этот человечек на Фронтир приспел!

Гневно выкатив глаза, Николай треснул себя пудовым кулаком по колену.

— Был такой — Пауль Паульсен. Старый мой знакомый. Еще на Святой Анне мы с ним скорешились. Вот ему-то я Шегу и оставил. А он сам на Фронтир загремел! Явился не запылился. И такую мне, сволочь, историю поведал, что я, мэм, чуть на стенку от бешенства не полез!

Тут Николай снова смолк, прикусив губу и уставившись в пространство перед собой. Марика и Травница деликатно выжидали, пока Пришлый справится со своими эмоциями.

— Кличка у него была «Тетушка Полли». Или просто «Полли». Один только Шега его «дядей Полли» называл. Лысый такой мужик, солидный. И сам он на дело обычно не ходил. И правильно делал — не его профиль. Только завалил бы все. Но что спрятать получше да загнать подороже — тут у него татант был ого-го какой. И держали его все — и я тоже — за человека порядочного. Однако на поверку — сукою, простите, мэм, за худое слово, обернулся!

Николай снова приложился кулаком по колену.

— Поначалу все у них там путем шло. Пацан даже учиться ходил. Под чужим, естественно, именем, в обычный класс. Без всяких фокусов. И крыша у него над головой была, и не голодал он. Но потом у Полли жадность взыграла... Не ожидал я, правда, от него такого. Но что поделаешь — ошибка вышла...

Что и говорить, в Пауле Паульсене Чудин ошибся, и ошибся здорово. Нет, тот доверенные ему деньги на себя не тратил, и мальчишку держал далеко не в черном теле. Но не удержался от соблазна самому попользоваться необыкновенными способностями Шеги. О том, что Дар у Шеги имелся, догадаться Полли было не трудно. Раз Затейник заботится о чужом ребенке, тщательно скрывает его от посторонних глаз, то дело тут явно не во внезапно прорезавшихся в его душе отцовских чувствах. Точнее, не только в них.

Мальчонка, правда, крепко усвоил наставления Николая — ни одной живой душе ни словом не обмолвиться о своей дружбе с замками и прочей механикой. Да Полли и не давил на него. Но Брыль и мил-друг Гарри-Овечка столь усиленно искали неожиданно выпавшего из обращения Шегу, что привлекли внимание Полли. Ничем не выдавая себя, он довольно быстро раскрутил эту парочку на откровенность. После чего крепко задумался.

Полли охотно ходил по тому тонкому льду, который отделяет законопослушную жизнь от темных вод криминала. Он всегда был готов предложить свои услуги и свой многолетний опыт жизни в Транзитной фактории тем теневым дельцам, которые такого опыта были начисто лишены. Это было не самое доходное, но вполне безопасное занятие. Что до того, на какие статьи уголовного кодекса «тянули» дела клиентов Полли, то это просто не интересовало Пауля Паульсена. Сам он никогда не совал руки туда, где на них могли надеть стальные браслеты на замочках. Так что о том, чтобы использовать Дар Шеги прямо и непосредственно, и речи быть не могло. Русская поговорка «Не в свои сани не садись» была ему хорошо знакома — ее любил повторять Чудин.

Работать надо было тоньше, чтобы в финале предстать перед старым приятелем жертвой форсмажорных обстоятельств. На Шегу надо было найти очень специфического покупателя. Который заплатил бы за носителя Дара настоящие деньги. И — что не менее важно — такого, который бы не надумал расплатиться с Полли просто сунутым ему под нос стволом пистолета. И Полли принялся искать такого покупателя — тщательно и осторожно. Настолько тщательно и настолько осторожно, что, вполне возможно, и не успел бы управиться с этим делом вплоть до самого возвращения Николая из мест не столь отдаленных.

Изрядной помехой было для Полли то, что Всевышний не сподобил его стать законченным подлецом. Поэтому отдавать мальчонку в плохие руки ему не хотелось. Так бы и ходил Полли кругами в поисках подходящего покупателя до самого морковкина заговенья, если бы этот самый покупатель не нашел его сам.

Его нашел Наставник.

Наставник подошел к Полли именно там и тогда, где и когда к нему и стоило подходить. Полли только что запер дверь, украшенную табличкой «Паульсен и Нильсен. Консультационное агентство», и, перейдя на противоположную сторону улицы, устроился за стойкой бара «Три картежника». Собственно, эта стойка, а не украшенный многочисленными отметинами от загашенных сигарет письменный стол «Консультационного агентства» была постоянным рабочим местом Тетушки Полли. Однако вести вдумчивые деловые толковища он привык только с теми, кому было «назначено». Этого никак нельзя было сказать о типе, который подошел к нему в тот вечер и осведомился, не возражает ли господин Паульсен против того, чтобы угоститься кружечкой «Гиннеса» за его, тогда еще незнакомца, счет?

— Мне рекомендовал обратиться к вам один наш общий знакомый, — уточнил он и толкнул по стойке к локтю Полли белый прямоугольничек визитной карточки.

Полли скосил на визиткку глаза и прочитал имя рекомендателя незнакомца. Вот уж о ком ему не хотелось вспоминать, так это о Лайонеле Манфреди, настоятеле Нового Приюта Южного округа. Но пренебрегать такой рекомендацией явно не стоило. Тем более что уже в первые минуты разговора выяснилось, что дельце, с которым появился здесь этот сухопарый, с резкими чертами лица тип, вполне могло быть решено ко взаимному удовлетворению сторон.

Человек, пришедший от настоятеля, был согласен платить деньги — и деньги вполне приличные — даже не за то, чтобы увести с собой Шегу, а просто за то, чтобы поговорить с ним пару часов наедине. А дальнейшее парнишка должен будет решить уже сам.

Он так и представился, этот тип, — Наставник — и все тут.

Полли испытал даже какое-то облегчение — в конце концов он не предпринял ни одного шага для того, чтобы сдать Ключика на руки этому странному типу. Поэтому он не стал противиться Судьбе. Поиграв немного — для порядка — в непонятки и получив самые серьезные заверения в том, что с мальчишкой не случится ничего, что бы шло против его воли, Полли коротко оговорил условия предстоящего товарообмена, с совершенно независимым видом отвалил от стойки и покинул «Трех картежников», чтобы, выждав условленное время, добраться до «Депозит-банка».

Там, в абонентском ящике, код которого назвал ему Наставник, его уже ждала оговоренная сумма федеральной «зелени». Оперативно — ничего не скажешь. Взамен Полли оставил в ящике листок из блокнота, на котором печатными буквами нацарапал адрес пансионата, где проживал Шега, и то имя, под которым он там значился. После чего запер ящик, распихал кредитки по карманам и постарался забыть все про исшедшее как дурной сон.

Как и когда именно Наставник явился к Шеге, Полли не знал. И то, о чем они говорили при этой встрече, узнал далеко не сразу и, в общем-то, не по своей воле.

Просто Шега исчез. И появился уже тогда, когда Полли потерял надежду снова увидеть его. Шега пришел прощаться.

Полли не знал, когда мальчишка забрался в его офис, может — прошлым вечером, может — ночью, а может — утром, незадолго до того как Паульсен заглянул сюда — просмогреть пришедшую за выходные дни почту и сделать необходимые звонки. Шегу он заметил не сразу. Тот сидел, скорчившись в тяжелом, задвинутом в темный угол кресле, и только глаза его, ставшие похожими на глаза загнанного в угол зверька, сверкали из полутьмы — огромные и полные тоскливого страха.

— Ты что? — окликнул его Полли. — Ты... Тебя обидел кто-нибудь?

Шега искоса глянул на него и еще сильнее сжался на сиденье.

— Нет... — ответил он нехотя. — Просто я пришел с тобой попрощаться. С тобой и с дядей Ником. Я ухожу. Далеко. Наставник велел...

Разумеется, Полли не ожидал от того темного типа ровным счетом ничего хорошего. Но что произойдет вот так странно, он все-таки не ожидал.

— Наставник? — осторожно переспросил он. Уверенности в том, что тот стремный тип не «заложил» его Шеге, у него не было.

— Угу... — отозвался малец. — Вы про него не знаете, дядя Полли. Это — такой человек... Он послал меня в лес... Только вы и про тот лес не знаете... Лес на дюнах...

Полли подавил вздох облегчения и поблагодарил Господа за то, что его сделка с Наставником осталась для Шеги тайной.

— И не вздумай! — строго оборвал он мальчишку. — Какой, к черту, лес! Какие дюны! Кончай ерундой голову забивать — себе и другим! Твое дело сейчас — выучиться и человеком стать! Чтобы мне перед дядей Ником за тебя краснеть не пришлось! И здоровье тебе подправить надо — вон худой ты, словно щепка... Никуда не годится это! Чем вас в пансионате только кормят? Вот что, я тебе подкину сейчас десятка два баксов — чтоб ты фрукты себе прикупил, что ли... Ну там — толкового чего-нибудь. На конфеты-сладости — не трать!

Он принялся нервно шарить по карманам.

— Не... — остановил его Шега. — Не надо, дядя Полли. Я больше не вернусь в пансионат. Я должен найти того человека, что заблудился в том лесу — около моря... Я должен его увести. Из тех мест, куда он попал. Иначе большая беда будет.

Полли подтащил стул к креслу, в котором скорчился Шега, уселся поплотнее, а само кресло развернул так, чтобы лучше видеть лицо мальчишки.

— Слушай, — произнес он строго. — В какие это края ты двинуть собрался? Чем тебе голову задурил этот — как бишь его — Наставник?

Он чуть было не добавил: «И откуда Наставник этот на твою голову свалился?» Но побоялся услышать в ответ наивно-простое: «Так ведь это вы его ко мне прислали, дядя Полли...» Вместо этого он сурово бросил:

— И про какую такую беду ты мне тут толкуешь?

Глаза Шеги расширились, тонкие загорелые пальцы еще сильнее вцепились в потертую ткань на коленях джинсов. Мальчишка уставился прямо в зрачки Полли.

— Н-неназываемый... — тихо, чуть запинаясь, произнес он. — Неназываемый вырвется из Мира Молний. Вырвется и придет в наши Миры!

Сказал он это с такой силой убеждения, что Полли на миг как-то смешался, закашлялся и поднялся со стула, чтобы скрыть растерянность.

— Слушай! — загудел он, наклонившись к мальчику и придав голосу максимально возможную уверенность. — Здорово тебе мозги затемнили, я чувствую... Я, конечно, понимаю — не такой ты, как все. Можешь не отвечать — я нутром это чую. Но ты не думай, что от этого одного ты умней меня стал. Нечего тебе в этих мудростях путаться. Выбрось ты из головы всяких разных неназываемых. А Наставнику своему — коли снова объявится — такое скажи: мол, не отпускает меня дядя Полли — никуда, ни в какие края. Мал я еще, мол. И вот что... Раз такое дело, что на тебя Наставник твой столь сильное действие имеет... Вот что, перебирайся-ка ты, сынок, на пару недель на проживание к старому доброму дяде Полли и забудь ты на фиг про все эти заморочки с неназываемыми да с лесами всякими. Знаешь, лучше вывезу я тебя на природу — за город, на озера... А с Наставником твоим я...

С Наставником старый добрый дядя Полли намерен был теперь разобраться более основательно. Хотя, конечно, при мысли о такой разборке у него начинало неприятно ныть под ложечкой.

Конечно, это было с его — Наставника — стороны полнейшим свинством: одно дело — договориться, пусть даже и не за слишком умеренную плату, о свидании со своим бывшим учеником. И совсем другое — сманить пацана, в которого уже вложены хорошие денежки. Правда, не его, Пауля Паульсена, Николая-Затейника — кровные, но сие не суть как важно. Сманить в какие-то неведомые края, причем с явным намерением ни гроша за это не приплатить... Свинство и наглость!

Следовало притормозить Шегу и подождать, пока тип опять выползет из своей норы — торговаться. И уж тогда по меньшей мере удвоить цену. Эти соображения придавали монологу Полли особую убедительность.

Шега оборвал его, покачав головой. И такая отчаянная безнадега прорвалась в этом его коротком движении, что Полли мгновенно осекся и растерянно уставился на мальчишку.

— Не получится, — тихо сказал Шега. — Не получится, дядя Полли. Я не могу ослушаться. Пусть Ник простит... Он очень много хорошего для меня сделал... Хотел сделать. И ты меня прости, дядя Полли...

Потом Шега оглянулся, словно опасаясь, что его услышит кто-то посторонний, и заговорил быстро и сбивчиво, глотая слова и перескакивая с мысли на мысль.

— Но я знаю теперь! — горячо зашептал он. — Я теперь узнал, как вам стать богатыми! Очень богатыми!

Он снова боязливо оглянулся.

— Мне надо... Я не должен был рассказывать... Только это можно... Дяде Нику — можно! Чтобы он... Чтобы он пришел за мной. Туда...

— Стой-стой-стой!... — попробовал хоть как-то «въехать» в смысл его торопливых слов старый добрый дядя Полли. — Куда это — «туда»? Отчего это мы вдруг разбогатеть должны?

Шега сверкнул на него своими расширившимися от волнения глазами — глазами затравленного зверька — и тихо, но очень отчетливо прошептал:

— Я знаю, где достать «Жидкие Врата»!

Полли, который стоял перед мальчиком, согнувшись и уперев руки в колена, на какое-то мгновение замер, словно ему вступило в поясницу.

Понятное дело, как и все, кому пришлось хотя бы год-другой прожить в Транзитной фактории, Полли кое-что слышал о «Жидких Вратах». Он знал, что речь шла о неком средстве, которое, попав в организм человека, открывало ему путь в иные измерения, а через них — в какие-то невероятно далекие края. Края эти разные людишки называли по-разному. Чаще всего о тех, кому удалось воспользоваться «Жидкими Вратами», говорили иносказательно: «ушел туда, откуда редко приходят». Или: «теперь он — в Блуждающем Мире». Оттуда, куда уводили «Жидкие Врата», действительно не вернулся почти никто из тех легендарных личностей, которым удалось добыть эту субстанцию.

И о Блуждающем Мире, известном как действительно блуждающая между солнцами Галактики полумифическая планета, именуемая еще Миром Молний, он тоже слышал. Никто не знал, почему именно в этот Мир вели «Жидкие Врата».

Хранителями этой диковинной субстанции были именовавшиеся «магами» обитатели далеких и таинственных анклавов населенных пространств Шарады. Добраться до них, а затем сторговаться с магами и наконец живым — и с добычей в руках — вернуться в Транзитную факторию было делом фантастически трудным. Но — в случае удачи — на счастливчиков обрушивался золотой дождь. Всякого рода домыслов на этот счет ходило много. В большинство из них Полли не особенно верил.

Собственно, не верил бы вообще, если бы не знал доподлинно, что есть среди обитателей Транзитной фактории весьма состоятельные покупатели на «Врата». Покупатели, готовые даже за следовые количества этого соединения платить невероятные суммы наличными. Значит, было за что! Тем более что за этими скупщиками стояли весьма влиятельные силы. На уровне всего Обитаемого Космоса, начиная с самого Федерального Директората и кончая крупнейшими криминальными авторитетами.

Дело оборачивалось неожиданной для Полли стороной.

— Постой-постой, парень... — выговорил он наконец. — Кто это и чего наплел тебе про «Жидкие Врата»? Ты, малец, хоть знаешь, что это за штука?

Шега смотрел на Полли расширенными, потемневшими зрачками.

— З-знаю! — выдохнул он, чуть заикаясь. — Я... Я уйду через них... За тем человеком. Чтобы его оттуда забрать... Увести.

— Кого забрать? — сморщился Полли. — Кого увести?.. Да кого ты — малый мальчонка — сможешь забрать и увести оттуда?

— Ч-человека... — прошептал Шега. — Того парня из леса на дюнах...

Полли попытался собрать свои — разом перепутавшиеся — мысли в единое целое и представить себе, какой прок можно извлечь из обрушившейся на него головоломки. Это заняло у него минуты полторы-две сосредоточенного сопения. Лоб его покрылся мелкими бриллиантиками испарины.

— Ты ж малец совсем, — выдавил он из себя наконец. — Просто пропадешь там на фиг — только и всего...

Вдруг Полли начал горячиться.

— Почему это, спрашивается, он — Наставник этот твой — тебя, несмышленого, в пекло посылает? Почему сам туда не сунется? Что за дела такие?

— Н-нет... Не пропаду...

Шега сосредоточенно уставился куда-то в точку, расположенную сантиметрах в сорока за затылком Полли.

— Я знаю теперь, куда там идти. К тому... Кто научит... И — только я... Только я могу. Это — мой Дар такой... Дядя Ник не велел никому рассказывать... Только теперь — безразлично...

Действительно, про Дар Шеги Полли знать вовсе не полагалось. И то, что мальчишка теперь махнул рукой на запрет «дяди Ника», которого почитал как святого (и то правда — то был первый и пока последний порядочный — на свой, правда, манер — человек, встретившийся ему в его сознательной жизни), говорило о многом. О том, например, что он уже не надеялся больше вернуться в этот Мир. Это было серьезно.

А Шега торопливо, словно боясь, что бестолковый дядя Полли снова начнет прерывать его своими уговорами, сбивчиво стал объяснять, что без него никак не получится. Что только там — в Блуждающем Мире — его научат по-настоящему своим Даром пользоваться.

— Понимаешь, дядя Полли, — шепотом говорил он, — то, что я умею здесь, это только всего ничего. А там меня научат. И тогда заработает главное.

— Стоп-стоп-стоп! — снова притормозил его Полли. — Кто научит? Какое такое «главное»? Что ты такое, малец, мелешь?

— Главное... — Шега впился глазами в то невидимое, что пребывало перед его мысленным взором и вдохновляло его. — Главное, что тогда я смогу снимать Заклятие Неназываемого!

И мальчишка принялся с пятого на десятое объяснять доброму старому Полли, что ему надо сделать сразу же после того, как он очутится в странном мире, куда отправлял его Наставник.

— Там меня встретят... — торопливо шептал он. — Там — условлено. Там будут ждать. Один из Пяти.

Остается только удивляться тому, что Полли почти дословно запомнил эту горячечную скороговорку и смог — много позже, на лагерных нарах — подробно пересказать и растолковать все услышанное Нику Чудину.

Но это было потом. А тогда — в полутемном, пыльном офисе, под аккомпанемент задыхающегося всхлипывания Шеги — все это казалось просто каким-то спьяну привидевшимся, болезненным бредом. Но уже тогда Полли понимал, что только казалось. И еще он понимал, что мальчишка теперь для него потерян. Хотя, как будто, чего проще? Вот он — беззащитный малец — сидит, скорчившись на твоем кресле, в твоем кабинете. Возьми, да и просто-напросто не отпускай его к какому-то там Наставнику, и дело с концом! Ведь ты в своем праве, старина!