Мыкола Конотопский
      Один на льдине
      Книга эта посвящается маме
      Александре Михайловне
      Михалевой (Хорошко)
      От редакции
      Книга эта написана бывшим "фармазонщиком", который четверть своей жизни провел в системе исправительных трудовых лагерей, в следственных и пересылочных тюрьмах.
      Некоторые из операций, проведенных им под прикрытием милицейских документов на имя вымышленного капитана Аристова, вошли в учебные пособия по изучению криминалистики. В свое время они широко освещались украинской и российской прессой.
      Одаренный паренек из простой украинской семьи, он мог бы стать руководителем крупного производства, артистом, незаурядным военным. Но человеческая душа беззащитна перед злом. И юноша с обостренным чувством справедливости и остро чувствующий циничную двойственность общественной морали, скорее невольно, чем умышленно, избрал иной жизненный путь, о котором он и рассказывает в своей книге - исповеди.
      Он был талантливым и артистичным мошенником. И это, разумеется, не пример для подражания. Так ведь не умирает поговорка, гласящая: от тюрьмы да от сумы - не зарекайся. Нынче он - преуспевающий бизнесмен, однако о начале бизнеса в современной России он пишет следующую книгу.
      Автор во многом противоречив, расценивая свою деятельность и ее мотивы. Личные обиды в его сознании, зачастую затмевают искреннее желание отнестись ко всему происшедшему с ним объективно. Но возможно ли требование объективности от самого себя? Дорого само желание покаяния и раскаяния. Ценен сам человеческий опыт осмысления собственного жребия. И не случайно автор так часто предостерегает молодых от детских и дерзких попыток обмануть Систему.
      В наше время, переполненное глобальной ложью и невиданным в истории ограблением народов бывшей Российской империи, автор этой книги выглядит романтической личностью, сполна оплатившей свои заблуждения и осудившей их.
      Он говорит:
      "Заключение - это долгая разлука человека с собственной душой. Она, как осиротевшее дитя, оставленное тобою на воле. И, похоже, что, не написав этой книги, я до конца своих дней не смогу с ней воссоединиться. Она уже никогда не вернется ко мне, если я не напишу этой книги... Таковы мы, люди, что слезно просим у Бога прощения, а потом отвернем Боженьку ликом к стенке: не мешай нам, Боженька, грешить".
      Как верно это сказано обо всех нас!
      Редакция считает, что самое ценное в этой рукописи не столько само описание криминальных акций, сколько жизнь сокровенного, внутреннего человека, который жил и живет в Мыколе Конотопском, или капитане Аристове, или Коле Шмайсе.
      Его масть - "один на льдине".Это не "воровская" масть. Ею определяется человек, не зависящий ни от кого на зоне и в "обычной" жизни и не держущий в зависимости никого. Сам по себе. А это совсем не просто.
      Согласитесь, что в нашей мемуарной литературе еще не было ничего подобного. Что это за тип - "один на льдине" - читатель узнает, ознакомившись с книгой.
      Перед читателем - жизнь талантливого, предприимчивого и жизнестойкого человека из самых народных глубин. Без преувеличения, книга эта - история российского Рокамболя, рассказанная им самим.
      Глава первая. Конотоп
      1
      Мне хочется, чтобы читатель понял, откуда у моей судьбы ноги растут. А это невозможно, если я не расскажу о своем Конотопе, который предъявил себя мне, ребенку, как целый мир - огромный и колдовской. Можно забыть какие-то подробности, но сумма детских ощущений определяет всю дальнейшую жизнь. Верно сказано, что все мы родом из детства. Городской житель, проведший детство в пустыне - любит пустыню и движение барханов, что трудно понять человеку, родившемуся в лесу. Повторяю: я люблю Конотоп.
      Человек не рождается мошенником.
      И не место рождения делает его таковым. Я думаю, что по психотипу я артист или художник. Фантазер, как сказала бы мама. Но случилось так, что я стал аферистом и мошенником. И вот людей с такой амплитудой колебаний, мне кажется, дают маленькие городки, где почти все друг друга знают хотя бы в лицо и где ты знаешь каждую подворотню и злую собаку, знаешь и то, какие цветы у тетки Одарки в палисаднике, а какие огурцы у дядьки Григория в огороде. Там, и проказничая, нужно быть артистом.
      Конотоп для меня - это гармоничный мир, понятный до сокровенных глубин, несмотря на мистическую дымку, которой окутано его прошлое.
      2
      Все имеет свое начало.
      Я родился в первой половине двадцатого века в этом городе, где узлом завязаны железные дороги на Сумы и Харьков, на Сочи и Санкт - Петербург, на Киев и Москву. Говорят, что все пути ведут в Рим. Что касается Конотопа, то позволю себе согласиться лишь отчасти. Не знаю, пребывал ли в священном городе Риме гетман Мазепа, уроженец здешних мест, и поцеловал ли италийский сапожок гетман Хмельницкий после того, как едва унес свою голову из-под града Конотопа при заключении договора о воссоединении Украины с Россией. Может быть, в Рим заворачивал проездом через Конотоп , Владимир Маяковский и позвякивал шутовскими погремушками певца революции. Может быть, Константин Малевич, проживая в Конотопе, ужаснулся ему и написал свой "Черный квадрат", а потом убыл, к примеру, в Рим.
      Простого смертного, вроде меня, все дороги вели в серое каре Красной армии или в черный квадрат тюремной камеры. А уж там уж, если скажешь, что из Конотопа - тишина. К тебе особое уважение. Потому, что Конотоп считался бандитским городом на Украине. Это крупное перепутье втягивало в себя окрестный криминалитет, подобно портовому городу.
      И в смутные времена, которыми полна русско-украинская история, банды произрастали в деревнях под Конотопом, как трюфеля где-нибудь на французских пустырях. Банда Шешени1, например. Или политические братья-разбойники Радченко, которые аж в Швейцарии ходили в преданных товарищах товарища Ленина и соучаствовали в его преступлениях против коренных народов России.
      Что касается Красной Армии, то множество ярых бойцов поставили в ее ряды полуголодные дети Конотопа.
      Сидор Ковпак со своим партизанским соединением прошел до Карпат от Путивля, что отстоит в трех верстах от нас и где произрастает довольно густой Сарнавский лес.
      Несколько военных летчиков стали Героями Советского Союза во время войны. Кто знает: кем стали бы они в мирное время...
      Много зловеще известных фигур - парни из нашего города.
      Пройдите в те времена в вечернее время по его станционным улочкам, где не было ни одного фонаря, где не было церквей, где колдовски шепчутся невидимые во тьме деревья. Они стонут на ветру, как души наших мужчин, убитых войнами, раскулачиваниями, искусственным голодом, пересылочной тюрьмой. Репрессивные жернова постоянно временных властей крутятся, жирно смазанные маслом, которое давят из народного ядра, из крепких орешков. А, чуть погодя, очередная пропагандистская машина обессмысливает жертвы Молоха с их предыдущими усилиями по переделке материального мира.
      И очередная власть пирует на крови, и какой-нибудь бывший революционер вроде Александра Герцена сокрушается, как сокрушался он в своих "Письмах к старому товарищу": "Разрушь буржуазный мир: из развалин, из моря крови возникнет все тот же буржуазный мир".
      Здесь безо всяких деклараций о дружбе народов жили украинцы и мадьяры, русские и китайцы, цыгане, поляки, жиды. Со времен черты оседлости город был заполонен жидами и много было у меня подружек среди красивых жидовок, и все почти мои будущие подельники были жидами.
      Пусть читателя не шокирует употребление мною слова "жид". У нас на Украине никто не говорил слова "еврей". Жид - древнее и общепринятое название, сходно звучащее на всех мировых языках и во всех транскрипциях Они и сам себя так называли, как украинцев издавна называют хохлами, а русских - кацапами. И еще одно наблюдение: их вроде бы никуда не принимали учиться . Но тем не менее врачи в Конотопе были жиды, директора магазинов тоже. Это весьма корпоративный народ. Возможно, этим они и раздражают другие народы, среди которых обитают.
      В Конотопе даже был и есть жидовский район называемый Палестиной. Это район в центре города, где были добротные , по тем временам ,двухэтажные дома из кирпича, в которых жила городская знать.
      3
      Наша станционная улица Буденного была одна из самых небогатых, мягко говоря, со всеми ее тринадцатью Буденновскими переулками. Прямо за нашим огородом, по высокой пятнадцатиметровой насыпи проходила железная дорога из Киева на Москву ( а позже - на Харьков).
      Внизу этой насыпи тянулся глубокий овраг, где во время войны стояли то немецкие, то советские зенитные орудия. И в одной из депеш августа 41-го года маршал Жуков телеграфировал Сталину:
      "Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигов - Конотоп - Прилуки, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта". И дело не в том, что телеграмма была провидческой. А в том, что заваруха была с пересолом.
      Город раз десять переходил из рук в руки и артиллеристы-зенитчики, по рассказам мамы, жили почти в каждом доме по нашей улице. Множество детей родились от немцев, и у всех у них была одинаковая кличка - "фриц". И у нас квартировали немецкие офицеры - зенитчики. Мама рассказывала, что кое-кто из них говорили: Сталин и Гитлер - два бандита, что Германии "капут". Это в то время, когда они еще успешно наступали.
      На немецких галетах и сгущенном молоке я и рос до сорок третьего года. Впоследствии это независящее от моей воли обстоятельство самым трагикомическим образом повлияло на мою жизнью, поскольку я родился на "временно оккупированной территории".2
      4
      Хата наша - глинобитная, крыша - соломенная. Если смотреть на факт с позиций здравого смысла и, как бы отстранившись во времени, то были в этом и свои плюсы. Задолго до моего появления на свет в таких хатах жили предки и, говорят, на здоровье не жаловались. Однако мы с младшей сестренкой страдали в детстве какими-то легочными заболеваниями, что называлось "застоем воздуха в легких". Думаю, это скорее следствие недоедания и неимения теплой одежды, нежели экологии самой хаты, как ни странно звучат эти слова в одном ряду.
      О, сколько было преодолено темных и первобытных детских страхов в этом колдовском городке и в этой хате со старинной резной мебелью и мутными зеркалами в резьбе! Мы боялись ходить мимо кладбища, боялись дурного глазу, боялись неведомого чего, бесформенного и темного, и были суеверны! "Да не все ли дети таковы?" - спросят меня. Однако я прошу не забывать о вековых сатанинских наслоениях, словно бы висящих в атмосфере города.
      Дальше за нашим домом - огромное поселение цыган, которые крали даже там, где нечего украсть. Единственная тропа от табора к станции шла за нашим забором. И если ты забыл вовремя яблоки собрать - прощайте, яблоки. А уж если курица выскочила за пределы двора - то она уж тебе не снесет яичка ни простого, ни какого-нибудь еще. Цыгане жили в десятках шатров и среди них властвовали очень богатые люди, а на верху иерархии - барон.
      Я ходил к ним в гости. Они, возможно, из любви к ребенку, предрекали мне счастливую богатую судьбу в конце жизни. Сегодня я обеспеченный человек. Сбылось? Я не настолько наивен, чтобы не понимать вероятностных законов и что мертвые,которым тоже было обещано счастье - молчат. И все же спасибо цыганскому гаданию.
      Не было на Украине лишь засилья кавказцев , кстати и сейчас нет - за это спасибо здоровому национальному инстинкту украинцев.
      И среди всяких этнических групп были свои богатые и свои бедные. А уж послевоенной нищеты хватало всем, хотя кому-то и война - мать родна.
      Но куда же вели юношу дороги из маленького пристанционного городка?
      5
      Экзотический город Конотоп! А может само детство экзотично, этот навсегда утраченный рай.
      ***
      По субботам в послевоенном Конотопе бушевал страстями базар.
      Тогда не говорили слова "рынок". До сих пор, если перефразировать Чехова, рынок против базара, "как плотник против столяра". В самом понятии "рынок" есть нечто приглаженное и упорядоченное, несравнимое с базаром по накалу человеческих страстей, по трагикомичности и азарту. В рынок вписалось все низменное из области надувательства, а дикая красота базара осталась за бортом современности. Вот и в Москве исчезли "блошиные базары" и мы лишились чего-то очень существенного. Базар - это философия и алхимия бытия, это гладиаторская арена, рынок - всего лишь глобальный загон для купли-продажи.
      Рынок - это скучная повседневность. Базар - это сказка.
      Такой сказкой был для меня конотопский субботний базар, где молдаване и молдаванки, цыгане, цыганки и цыганята, болгары и румыны, китайцы и русские, хохлы "западеньски" и восточные и ,конечно, жиды - все это картинное смешение человеческого гомона, патефонной музыки, собачьего лая и гусиного клекота, рискованного любопытства и неодолимой человеческой алчности, хлеба и зрелищ одновременно. Держи карман шире, что называется.
      Тут, в городе нехристей, на бурлящем его базаре было полно жуликов и воров, попрошаек и побирушек, погорельцев с обожженными оглоблями и культяпых калек, которые покидали на субботу - воскресенье вагоны пригородных поездов. Иногда кое-кто из них обретал навсегда утраченные конечности, засосав склянку горилки и схватив кого-то из шпаков за грудки, кричал ему о мешках пролитой на фронте крови.
      Подобного рода метаморфозы производили на ребенка неизгладимое впечатление. Наверное, тогда семена пестрого и бурного мира влетали в замкнутое сознание ребенка через широко распахнутые глаза. И неведомые миру растения пускали в нем свои корни.
      Тут за пятачок вам погадает морская свинка или, по вашему желанию, попугай, или же старая цыганка вся в монистах восседающая на алой бархатной подушечке. Все гадали всем - все хотели знать то, что ожидает их в туманном будущем...
      6
      Для ясности и правильного понимания дальнейшего хода моего повествования, скажу о том, что в городе почти не было коммунистов. И у меня в детстве было о них такое представление: коммунист - это хороший дом с "железной" крышей. Очевидно, потому, что на наших улицах были так называемые уличные комитеты - уличкомы, а ответственного за их работу человека, назначенного управой, тоже называли Уличкомом. У него, коммуниста, был добротный дом под железом. Этот человек, как бы, надзирал за порядком на улице, следил за внешним видом дворов, за тем, чтобы все вовремя исправно платили государству за свет, за радио. А с приходом демократа Хрущева - и налог за каждую гуску, за свинку, за каждое фруктовое деревце. Уличком ходил по дворам должников вместе с участковым Кислицей или с финагентом, или с электромонтером, олицетворял собой советскую власть, коммунистов. По его прямому указанию монтер часто отрубал у нас в хате свет: отрежет на столбе провода по самую репицу, а провода смотает в круг и бросит во двор.
      И вот делают они очередной обход улицы, а во всех наших бедных хатах паника и мама смотрит в окно.
      -Коля, бачишь коммуниста ?
      -Бачу , мамо
      -Колы пидростэш - спалы його хату !
      Может быть, и скорее всего, она так мечтательно шутила. Но я воспринимал это, как материнский наказ, а ближе и дороже мамы у меня никого не было. Теперь я понимаю, что мещанам Конотопа - и маме в том числе - по большей части было все равно: фашисты ли, коммунисты ли, демократы ли, как теперь, у власти...Все они приходят на готовенькое.3 Была бы шея - хомут найдется. Был бы сук - петлю приладим.
      Так и пилили товарищи коммунисты под собою сук.
      Ведь известно: сытый голодного не разумеет. И наоборот.
      7
      Кислица - это фамилия участкового, который был грозой всего Конотопа. Естественно, участковый - коммунист. У него тоже был шикарный дом под металлической кровлей. А у большинства народа - камышит да солома, рубероид или тес. Крыша терпит пять -десять лет - и меняй. Многие из них война порушила, а восстановить не на что - латка на латке. И по крыше можно было судить об уровне благосостояния домовладельца без боязни ошибиться.
      Сам Кислица был дерзок, хамоват, спесив оттого, наверное, что мнил себя местным богом, думая ,однако, что на безбожье сам богом станешь, что свято место пусто не бывает. А еще и по причине полной вседозволенности и безнаказанности. Он ловил подвыпивших после смены рабочих, ходил изымать самогонные аппараты и штрафовал! Штрафовал нищету безжалостно. При царе он был бы городовым или околоточным. Прихвостень, одним словом.
      Это был второй коммунист в хромовых сапогах ,после уличкома, с которым жизнь столкнула меня, мальца. И столкнула на подножке трамвая.
      Теперь эта улица называется улицей Свободы.
      Тогда она была улицей Ленина.
      И по этой улице Ленина пустили к Первому Мая первый в городе трамвай. Событие для Конотопа эпохальное. Такого чудища, как трамвай обыватель Конотопа не видывал. Это событие было похоже, может быть, на пуск первой линии метрополитена в Москве, когда собирается неисчислимая толпа, произносятся речи и на глазах обнадеженных ощутимостью светлого будущего людей сверкают слезы гордости и умиления: знай, де, наших! Все с цветами, все нарядные. Аккордеон играет. А уж детям-то как весело и у кого-то в кулачке медный алтын на проезд!
      Все же пять лет строили трамвайную линию и вот оно - чудо о колесах!
      Мне шесть лет.
      Я в пальтишке с чужого плеча, перелицованном из солдатской шинели. Оно мне на вырост, до самых пят. Мне тоже весело, да алтына нет на билет. И я выждал свой час, который едва не стал для меня смертным.
      У недалекого от нашей хаты железнодорожного переезда, где по вечерам после танцев вершились большие драки, трамвайный путь делал крутой поворот почти под прямым углом. И соответственно вагоновожатый снижал скорость по соображениям безопасности. И те, кто помнит эти трамваи, помнит и то, какими были в них дверцы. Они были вполовину человеческого роста и свободно отодвигались вдоль вагона. Можно было вскочить и спрыгнуть на малом ходу. Можно было ехать "на колбасе", прицепившись к вагону сзади, можно было прокатиться на подножке, держась за дверцу или легко отодвинуть ее и проскочить в тамбур.
      И я на этом повороте вскочил на подножку, открыл дверцу и всунулся внутрь. Но тут же получил удар в лицо ментовским кованым сапогом капитана Кислицы, который устроил засаду на таких, как я, безбилетных.
      А впереди пути раздваиваются - там стрелка. Если попадешь на стрелочный перевод, то все твои косточки будут перемолоты. И меня тянет уже в этот железные жернова за длинную полу пальто, которая зацепились за боковой щит, укрывающий колеса трамвая, тянет вдоль всего пути к стрелке, где рельсы расходятся. Кто-то в трамвае понял что происходит и закричал, что ребенка тянет под стрелку. Потом закричали все и вагоновожатый - хорошо скорость была невелика! - остановил трамвай.
      И вот я грязный и окровавленный иду домой. Мне стыдно. Я помню это жгучее чувство стыда. Чего же я стыдился? Своей неудачи? Своего внешнего вида? Унижения?.. Может быть, мне было стыдно за взрослого человека в офицерских погонах, который так понимал свой служебный долг? Вряд ли. Наверное, мне стыдно было идти к маме в испорченном пальто, сгоношить которое ей стоило немалых трудов. Когда я впервые прочел у Есенина:
      "...И навстречу испуганной маме
      Я цедил сквозь разбитый рот:
      "Ничего... Я споткнулся о камень...
      Это к завтрему все заживет..."
      Я не в первый уже раз вспомнил эту детскую обиду. Как бы то ни было, но если уж говорить о колее, по которой меня тащила судьба к очередной стрелке, то и без психоаналитика можно выстроить причинно- следственную цепочку. И первой причиной, толчком к моей будущей мошеннической деятельности в личине "капитана Аристова", к моим путешествиям по стране с поддельными билетами особо важной персоны был именно тот случай из детства. Моя "любовь - ненависть" к военной форме и подсознательное ощущение своей мизерности перед жерновами власти, жалость к маме и желание сделать ее счастливой и гордой - все это теснейшим образом переплелось в сознании и превратило мою жизнь в смертельно опасную игру. А игра стала полной мучений жизнью.
      И тот проезд "зайцем" на первом конотопском трамвае, возможно, в большой степени определил ход моей жизни. Сколько я объездил потом тысяч километров в полном комфорте мягких вагонов и холуйствующими перед моими поддельными литерными документами проводниками! Похоже, я по-детски, с наслаждением мстил властям в лице участкового Кислицы, за то, что они так жестоки к людям с мозолями на руках.
      Я сладко ненавидел и презирал физический труд, невольно уподобившись им, властям предержащим. Но в отличие от них, я заплатил за это годами каторжного бытия.
      И очень прошу вдумчивого читателя запомнить эту предысторию для правильного понимания психологического подтекста моих последующих проделок.
      Что же касается капитана Кислицы, то судьба его вознаградила за песье рвение: капитанский труп нашли однажды утром насаженным за подбородок на штырь металлической ограды паровозоремонтного завода. Так расправились работяги с этим мерзавцем. А мой трамвай еще стучит по рельсам ...
      И я до сих пор люблю этот, стотысячный при всех властях городок. Объехав полмира, и давно уже проживая в Москве, я тянусь туда летом. Наверное, потому, что я остаюсь украинцем. Я готов писать о Конотопе без конца, дни и ночи. Там, как всякий мальчишка, я впервые страдал, любил, дрался, голодал и тонул, вдыхал неповторимый густой запах его цветов и слушал мистический лепет листвы многовековых деревьев.
      8
      В известной многим по украинской классике повести "Конотопская ведьма" Квитко - Основьяненко писал, что это город, где обретаются бесы всех мастей, заполненный ведьмами и ведьмаками, прорицателями, колдунами и гадалками. Не знаю: крестила ли меня мама, потому что в оккупированном фашистами городе не было ни одной православной церкви. Может, потому с детства каким-то болезненным ознобом отзывался во мне сумеречный шелест конотопских деревьев. Особенно с наступлением ночи, когда ни света, ни огонька.
      Деревья жили по всему нашему мещанскому городу, как молчаливые хозяева - эти деревья, многие из которых были древнее конотопских старух из первой, может быть, половины девятнадцатого века. Город словно забежал в сад - и обмер под его кронами. Потом люди стали как бы отгораживаться друг от друга высокими заборами. Так казалось мне, ребенку, что город состоит из заборов. И - сезонная непролазная грязь на черноземных улицах, посыпанных "жужелкой"4. Нередкие на крупной узловой станции автомашины, как катера, рассекали эту грязь, распугивая уличных кур, гусей и поросят - больших ценителей грязи.
      Но не прекрасное лето помнится своею быстролетностью, а осень своими моросящими дождями, когда все меркнет вокруг.
      И все эти черные улицы, черное вечерами небо и черные скрипучие ивы, черные шелковицы - как волновали они своей значительностью!
      Черными были они, да не чернее жизни...
      9
      Всякий человек, похоже, иногда вдруг подумает: кто я? Откуда и зачем я пришел в этот мир? Где мои корни и где исход?
      Говорили, что мои бабушка с дедом по маме прибились к Конотопу невесть откуда и имели столько золота, что и ночные горшки у них были золотыми. Может быть, это всего лишь слухи, предвосхитившие нынешние байки о золотых унитазах. Однако не бывает дыма без огня. Люди еще из времен "мрачного царизма" вынесли кой-какое золото. Как же изъять у них золото и драгоценности, нажитые трудом поколений? А очень просто. Организовать гражданскую войну, которая сама потянет за собою разруху, безработицу. Когда хлеб и соль станут дороже золота, подставляй большой и глубокий карман - магазины Торгсина5, прикрыв ими, греховное во всех приличных религиях, ростовщичество сетью скупок. Начнут людишки пухнуть от голодной водянки - придут и принесут. Их ждут добрые дяди, которые дадут тебе и твоим детям хлеб в обмен на лом.6 Не миновала чаша сия и моих пращуров. Все их достояние конфисковали Советы в тридцатом году, когда началась коллективизация.7 А зачем общее хозяйство зажиточному мужику? Общий котел нужен голытьбе и лишь до той поры, пока не встанет на ноги. Так говорит здравый-то смысл.
      Тетушка моя по отцу Нина Георгиевна в восемнадцать юных лет ушла в какую-то банду с антибольшевицкой идеей, что на ее месте сделал бы каждый, кто остался человеком в царстве Хама. Она была красавицей от Бога. Тетушку убил следователь НКВД на одной из сходок в Конотопе. Так рассказывала мне мама.
      Но тогда никого не арестовали. Потом уже дедушку по отцу, Георгия Михалева, расстреляли в З8 году как украинского националиста. Тогда расстреляли по той же интернациональной статье всех мужчин старше 40 лет улицы Буденного, на которой мы жили. Их ночью забили в "воронок" и с почетом расстреляли в тюрьме НКВД областного города Чернигов. Бабушка умерла следом. Что было проку в той бумажке о помиловании деда, о его реабилитации, которую мы получили в пятьдесят шестом году! Что в том жалком трехмесячном пособии, которое выдали его детям "в связи с потерей кормильца"!
      Оставшиеся в живых сестры моих родителей повыходили замуж за фамилии Ждановых с Кучмиными и фамилии эти достаточно известны. Летчик-испытатель современных самолетов, полковник Иван Жданов, например, мой родственник. А сгорел он на земле. От водки. Запил по-черному под конец жизни. Что мучило его генетическую память?
      Кучма Пылып пошел служить шуцманом в КриПо8 в период фашистской оккупации. Пришла советская оккупация. Ему дали червонец и отправили на Воркуту вместе с детьми со всеми. Кому пять, кому шесть лет отроду. Еще недавно в Конотопе жив был из них Виктор Филиппович Кучма, и ему было бы скоро шестьдесят пять лет - год назад повесился. Чего, казалось бы, ему не хватало? Работал мясником без ложного гуманизма, и он знал, что такого мясника, как чека, мир еще не видел. И деньги у него, как у всякого мясника, водились. По человеческим качествам он был лучшим из всех, кого я знал в Конотопе. Видно детская травма, глубокая обида, как осколок, дошла до сердца и оно не смогло жить как сердце шуцманова сына.
      Что касается мамы, она перед самой войной вышла замуж. Но отец мой, Александр Георгиевич, погиб в 41 под артобстрелом, так и не увидев меня ни разу. Где его могила и есть ли она - неизвестно. И кто знает: такой ли была бы судьба моя, будь он жив.
      Всё.
      Мы - это я, моя старшая сестренка Нина и мама - остались совсем одни на постоянно оккупируемой территории
      10
      ... У моей мамы было три сестры и два брата - всего пятеро. Так вот в 49-м году или в 50-м одного из братьев, Алексея Михайловича Хорошко, пригласили на свадьбу. Он лихо играл на гармошке. В деревнях тогда свадьбы играли на Октябрьские, то есть, только по осени, после сбора урожая. Никто не приглашал на эту свадебку банду вышеупомянутого Шешени - она явилась нежданно во главе с коноводом. Кто успел - попрятались, а дядя Алеша сидит, как сидел со своей гармошкой. Шешеня требует ведро самогона, дядя отвечает, что он здесь в гостях и самогоном не заведует, что он всего навсего гармонист. Тогда один из бандитов достает из-за халявы9 нож-финку и для начала бьет дядю Лешу рукоятью в лоб. Дядька утерся, достает свой нож из-за хромовой халявы и употребляет бандита адекватно в лобешник. У нас в породе было так. Если кто преступил понятие дозволенного, то: царь ли ты, царевич, король, королевич, сапожник, портной - неважно: кто ты будешь такой получи по квитанции. Никто у нас в родне обидчику не уступал. Тогда уже этот Шешеня вынимает нож и принимается пороть им дядю Лешу. Тот бросает гармонь, сам в окно и - ну ледком по деревне хрустеть.
      А куда помирать бежит человек? К дому.
      Бежит дядя Алеша, бежит да упадет. А Шешеня его лежачего да финкой в спину. Тот в горячке-то подскочит и снова ходу. Вот он дом, совсем рядом. Тут из дома выходит мой дед, Хорошко Михаил, видит всю эту кровавую картину. Хватает во дворе кувалду, подбегает к не победимому всею советской властью Шешене и бьет его в лоб, как быка. Тот падает и не мычит. Дед выхватывает у него нож и этим же ножом, что в сыновней крови, перерезает героическому Шешене его поганую глотку. Теперь уже самогон пить затруднительно. Да и ни к чему покойнику свадебный самогон, разве что чертей на том свете поить.
      И что же следует за сим?
      Обыск. При обыске находят где-то в тряпочке ракетницу - эхо прошедшей войны. Ну что такое ракетница? В деревне их было тогда больше, чем коров. Собирались вечерами по праздникам и устраивали фейерверки. Далее арест. Суд. Советское правосудие вламывает дедушке Михаилу десять лет за убийство с превышением пределов необходимой самообороны. Кого он убил? Он убил главаря дерзкой банды и вооруженного, заметьте, главаря.
      А исполосованному ножами дяде Алеше отсчитали пять лет за хулиганство и за ракетницу добавили еще пять лет.
      И так поплыли мои родные на отсидку в Южкузбасслаг. Дед и Алеша. Алешу выпустили в пятьдесят третьем году по амнистии. А дед, которому при аресте было уже за пятьдесят лет, отбыл весь срок. Освободился, прожил несколько лет и помер.
      Вот судьба непокорных. Их нагибала дьявольская безбожная власть в первую очередь, а если спины не гнулись, то их с хрустом ломали.10
      "...По плодам их узнаете их..."
      Язык отсохни у того, кто назовет советские расправы с порабощенным народом и непрекращающийся поныне геноцид - правосудием. В гены каждого живущего здесь человека, как в вечную заполярную мерзлоту, впаялся большевицкий концлагерь.
      Тут хочется вспомнить строки двух больших русских поэтов советского времени.
      "...Если не был бы я поэтом, значит был бы мошенник и вор." Это написал Сергей Есенин, убитый вместе с русской деревней и тамбовскими крестьянами, с раскулаченными и расказаченными..
      "...Кто народ превратил в партизан?" - спросил через шестьдесят почти лет Юрий Кузнецов, живущий поныне, но потерявший на войне отца.
      Что же творят безбожные власти с человеком, который по православному определению должен иметь трех отцов: отца родимого, отца государственного помазанника Божия и Отца Небесного, попранного и оскорбленного, Отца отцов!
      У врагов рода человеческого множество личин. Вчера они были коммунисты. Сегодня - они либералы, демократы. А мы - все то же, источенное паразитами древо с подрубленными корнями.