Норисса сидела, храня неподвижность, не уверенная, как следует отвечать. Она хорошо представляла себе, что творится в голове у каждого из них. Ее присутствие считается чем-то значительным, но почему так рассержен Боср? Все остальные восприняли ее без каких-либо вопросов. Почему он один противится ее приходу?
      Она почувствовала на своих плечах чьи-то дружеские руки, горячее тело, готовое защитить, прижалось к ее спине, и голос Сорин зазвучал над самой ее головой:
      - Она - Нандил Шэй, - сказала она просто, и по рядам женщин прокатился согласный ропот. - Она вернула нашей земле жизнь. Ты сам, старейшина, охотился на жирных ярья и ел сладкие свежие коренья. Ты сам видел, как она вылечила наших умирающих мужей и братьев, - это было только сегодня. Почему ты не хочешь увидеть в ней ту, кем она на самом деле является, новую Нандил Шэй, предвестницу жизни?
      - Потому что я не могу понять, что же я вижу. - Пламя костра освещало Босра сзади, и он стоял перед Нориссой словно изваянный из мрака, над головой его дрожало оранжевое сияние. - Кто это дитя, которое играет заклятиями невероятной силы? Кто она, если ее лицо - я понял это недавно напоминает мне лицо моей умершей королевы? Это дитя путешествует в компании волшебника, одно имя которого побуждает исполненные надежд воспоминания, но я-то знаю, что не могу помнить этого. Чья это магия?!
      - Эта магия - моя, - спокойный и глубокий голос Медвина заглушил треск факелов и поленьев в костре. - Это обыкновенная предосторожность.
      Все, и даже Сорин, были поражены.
      - Ты считаешь, что ее нужно было защитить? От кого?
      - От ваших надежд и ожиданий, - ответил Медвин. - От обязательств, которые потребовали бы от нее слишком многого и чересчур быстро. Не сомневаюсь, что вы с радостью приняли бы ее и короновали в тот же день, как вам стала бы известна ее личность...
      Сорин кивнула, и Медвин продолжил:
      - И вы сочли бы одно только ее присутствие за исполнение предсказанного и ожидали бы немедленного падения нынешней госпожи.
      - Именно поэтому мы и ждали ее прихода, - вскользь заметил Боср.
      Медвин покачал головой:
      - У нее еще нет ни силы, ни знаний для схватки с таким противником. Мое заклинание преследовало цель выиграть время, чтобы она выучилась пользоваться своим Талантом.
      По мере того как Медвин говорил, губы Босра вытягивались в тонкую, ироническую улыбку, и Норисса внезапно поняла причину его гнева.
      "Да, Боср, теперь я разглядела твои страхи. Ты понял, что избавитель наконец появился, но у него нет ни сил, ни власти. Спаситель оказался наполовину ребенком, наполовину - молоденькой девушкой, которую надо защищать и лелеять, пока твои воины будут умирать за нее". Норисса подавила горькую усмешку. Она подумала, что он, быть может, не так уж и не прав своем гневе, и попыталась пересчитать те немногие чары, которыми она в достаточной степени овладела. Ни одно из этих заклинаний не было достаточно могущественным, чтобы с его помощью одолеть опытного мага.
      Норисса вздернула подбородок, на губах ее возникла сдержанная, едва заметная улыбка. Она дерзко посмотрела Босру прямо в глаза. Эта улыбка говорила: "Да, я понимаю, но ничего не могу сделать". Проглотив в горле горький комок, Норисса встала и вышла к огню. Повернувшись к слушателям, она заговорила достаточно громко, чтобы было слышно всем и каждому:
      - Боср совершенно прав, задавая вопросы касательно того, чего он не понимает. Я признаю, что я скрыла от вас многое, но сейчас я расскажу вам, кто я такая и что я совершила.
      Отсвет костра блеснул на седых волосах Босра, когда он кивнул и отступил в сторону:
      - Говори.
      И Норисса рассказала им о своем детстве, проведенном в горах, о смерти родителей и непреодолимой силе, которая звала ее. Она поведала им об амулете, об Эдель и чудовищах Тайлека. Об иллюзиях, которые мог создавать амулет, она упомянула тогда, когда рассказывала о бегстве из Виграмского замка и своей первой встрече с Байдевином и Медвином. Ее повесть затянулась надолго, и кто-то принес и положил в костер новые дрова. Матери укачивали на руках детей, а по рядам слушателей передавались из рук в руки куски холодного мяса и хлеба. Укрывшись пледами и шалями, повстанцы усаживались на землю, и никто не ушел, пока не услышал всей истории.
      Когда рассказ был окончен, Норисса повернулась к старейшинам.
      - Я думаю, что я и есть тот самый наследник престола, возвращения которого вы так ждали, но я никогда не искала этих почестей и готова передать их любому, кого вы назовете. Если же вы решите, что это мой долг, то я поклянусь всей своей силою защищать этот край. Если вы не примете меня, - она посмотрела на Босра, - я стану считать себя свободной и вправе продолжать свое собственное паломничество.
      В один голос собравшиеся объявили ее королевой. В темноте то тут, то там раздавались клятвы верности и любви. Медвин с гордой улыбкой и Байдевин с самодовольной ухмылкой встали Позади нее.
      Норисса купалась в волнах их радости и счастья, и даже острая необходимость откликнуться на зов и пойти ему навстречу отступила на короткое время.
      19
      Разгром отряда Джаабена называли теперь "Битвой Героев". Новая королева принесла Сайдре новую уверенность. Колдовство больше не повторяло своих атак, и по всей стране дозорные отряды армии Фелеи предпочитали отсиживаться в замках и фортах. Путешественники спокойно передвигались между поселками, а горны Кузнецов пылали денно и нощно. Оружейники ковали новое оружие и приводили в порядок старое, в открытую нарушая многолетний запрет на производство оружия. Немногие усталые души лелеяли надежду, что с царствованием Фелеи покончено, но глубоко внутри даже они понимали, что это не так. Ничто не могло быть решено окончательно, пока подлинная наследница престола не была коронована в Актальзее, а власть и могущество госпожи не были сломлены. Медвин неустанно предостерегал всех против благодушия, говоря, что мирная передышка есть ни что иное, как временное отступление темных сил, которые готовятся нанести свой последний сокрушительный удар.
      И все же многое переменилось. Мрачная тень над страной исчезла, и все цвета засияли под солнцем в своем первозданном великолепии, ничем не омрачаемые. Жизнь снова стала яркой и привлекательной, стоящей того, чтобы за нее сражаться.
      Люди из Крина и Татха остались в Драэле на половину лунного цикла, чтобы помочь заново отстроить сожженный поселок. К тому времени, когда они вернулись к своим очагам, дома были построены заново.
      Вытоптанные солдатскими кайфарами поля были заново перепаханы и засеяны. Вскоре семена проросли, и нива зазеленела нежно-зеленым ковром. Стада ярья собирались в лесах, чтобы выйти к водопою утром или вечером, и шумно пили у реки. Стаи ярко-желтых и черных дессонов усаживались на ветвях деревьев на берегу реки и громко выражали свое возмущение появлением их многочисленных стад, нетерпеливо дожидаясь того момента, когда им можно будет слететь вниз и полакомиться жучками, которых вывернут из жирной земли острые копыта ярья. Повсюду на земле кипела жизнь, и люди не могли не откликнуться тем же.
      Норисса перестала сердиться на Байдевина за "украденную" магию и обнаружила в его обществе новую приятную сторону, пока они вместе постигали нелегкую науку под строгим попечительством старого волшебника. В негласном соревновании каждый стремился "переколдовать" другого, оба обнаружили, что их главные умения почти не пересекаются между собой. Так, пока Норисса заучивала заклинания и формулы, Байдевин весьма преуспел в предметной магии, прежде всего - в алхимии. Даже Медвин был удивлен его быстрым продвижением. Норисса же обнаружила в себе талант подлинной "сестры земли" и без труда научилась открывать и закрывать те каналы, по которым в толще земли перемещались потоки энергии, не теряя при этом самоконтроля.
      Но больше всего ей нравилось разговаривать "от мозга к мозгу". С помощью неслышной речи можно было управлять более простыми созданиями, и она часто подманивала к себе смешных зверьков и пичужек, чтобы развлечь детей. Именно этот способ общения еще крепче привязал ее к Байдевину и Медвину. Глубина ее связи с Байдевином частенько заставала ее врасплох. Он казался ей частью ее самой, с легкостью читая ее настроения и приходя на помощь в решении какой-нибудь проблемы раньше, чем она успевала осознать, что звала его. И все время, не переставая, она сопротивлялась зовущему ее голосу.
      Тем временем прошел полный лунный месяц и даже больше. Даймла худела до тех пор, пока не растаяла в темноте, а потом снова стала прибывать, но в конце концов неотступное желание продолжить свой путь разрушило непрочное спокойствие, установившееся в поселке.
      Может быть, в этом отчасти был повинен томительный зной долгого летнего дня. Или просто Норисса устала быть тщательно оберегаемым сокровищем, за которым ухаживал весь поселок. Ей не разрешалось больше бродить по лесу, за исключением ежедневного похода вместе с Медвином к их укромной поляне, и наконец мелкие хозяйственные заботы, которые заполнили ее разум и занимали руки с утра до вечера, стали казаться чем-то не вполне соответствующим ее положению.
      В тот вечер, когда Норисса вышла из терпения, она, как обычно, собрала вокруг себя малышню. Сидя на самом краю деревенской площади, она рассказывала им историю и создавала иллюзии, которые ее иллюстрировали и делали наглядной.
      В тот вечер детишки в восторге цеплялись друг за друга, наблюдая, как непослушная дочь трактирщика в ужасе бежит от омерзительного филитарина. Это было страшное чудовище, не обладающее никакой конкретной формой и состоявшее из постоянно меняющихся, полусформировавшихся деталей. Когтистые лапы и зубастые головы вырастали из него и снова исчезали до тех пор, пока преследуемая им злополучная девица не поняла, что все это - ее собственные страхи. Тогда она подошла к чудовищу вплотную и, справившись со своими страхами, усмирила и ужасающего монстра.
      Дети, которые дрожали и вздыхали вместе с девушкой, шумно приветствовали ее победу и, когда с филитарином было покончено, тут же потребовали еще одну сказку.
      Однако Норисса, которая все это время сражалась со своим собственным чудовищем, которое тупой болью разламывало виски, отказалась. Склонившись к одному из мальчишек, чьи непокорные волосы постоянно свисали ему на глаза, она спросила:
      - Ну как, нашел сегодня сокровище? - заговорщическим шепотом спросила она.
      Мальчишка расплылся в улыбке и кивнул, протягивая Нориссе скорлупу джерджелового ореха. Красная скорлупа была набита мхом, глиной и небольшими камешками. Норисса внимательно осмотрела ее и подбросила высоко вверх. На обратном пути к земле скорлупа вдруг разлетелась множеством искр, каждая из них превратилась в крошечную человеческую фигурку с крылышками. Фигурки разлетелись во всех направлениях над площадью, и дети с восторженным визгом помчались их ловить. Над поселком сгущались сумерки.
      К Нориссе приблизился Ятрай. Он давненько уже подошел к детям и вместе с ними завороженно следил за развитием сюжета рассказанной истории. Теперь же он обеспокоенно и заботливо всматривался в лицо Нориссы.
      - Вам не очень хорошо, леди? Вы выглядите усталой, вот и детей вы отослали, рассказав им всего одну сказку.
      - Да, я в самом деле устала, и головная боль меня сильно беспокоит.
      - Может быть, мне стоит позвать старика? Может быть, нам удалось бы как-то облегчить...
      - Нет! У меня хватает лекарств и без вашего участия! - выкрикнула Норисса, ощущая новый приступ головной боли. Все же она пожалела о своей вспышке, увидев, как побледнело и вытянулось лицо Ятрая. - Прости меня, Ятрай, я не сержусь на тебя, просто мне нужно отдохнуть. Пожалуй, мне стоит лечь сегодня пораньше.
      Сказав это, Норисса стиснула зубы, чтобы удержать внутри слова, которые ей хотелось выкрикнуть громко, на всю площадь: "Отдых! Мне нужен отдых! Но я не найду этого отдыха ни в постели и нигде, пока мне приходится сопротивляться силе, зовущей меня!" В самом деле, с того момента, как Норисса согласилась считаться королевой и отложила свой дальнейший путь на восток, куда звал ее голос, его зов не переставая мучил ее.
      Норисса разрешила Ятраю помочь ей подняться, но вдруг с досадой прищелкнула языком и со вздохом опустилась на то место, где сидела. Прямо к ней через площадь шел Байдевин собственной персоной. Даже в сгущающейся темноте его приземистую, коренастую фигуру невозможно было ни с кем перепутать. Вторая фигура, чуть повыше, несомненно принадлежащая Медвину, следовала за гномом на небольшом отдалении. В последние три месяца Норисса привыкла считать Байдевина своим лучшим другом. Его общество помогало ей справиться с одиночеством, о котором Норисса даже не подозревала до тех пор, пока они не встретились, чтобы разделить опасности дальнего пути. Однако время от времени наступали такие моменты, когда Нориссу беспокоило то обстоятельство, что образовавшаяся между ними тесная и глубокая связь начинает покушаться на ее самые интимные помыслы. Норисса надеялась укрыться в кровати от множества вопросов, но теперь...
      - Что такое? Что с тобой случилось? - вопросы посыпались на нее как град из тучи, хотя Байдевин еще не успел подойти и остановиться.
      Ятрай и Норисса пытались одновременно ответить ему, но из-за этого они и сами не понимали, что говорят, и смущенно замолчали. Ятрай слегка кивнул Нориссе, уступая ей право говорить.
      - Ничего страшного, Байдевин. Просто я очень устала и хотела бы пораньше отправиться спать.
      Байдевин с подозрением посмотрел на Ятрая. Судя по его гримасе, он не поверил ни единому ее слову.
      - Дети снова приходили к тебе? Ты не должна развлекать их, Норисса. У тебя и без того достаточно дел. Иногда мне кажется, что этих детей вокруг тебя собирается больше, чем пыли у тебя на щиколотках...
      Норисса почувствовала, как кровь приливает к лицу и щекам. Байдевин, как обычно, почувствовал ее затруднения и поспешил на помощь. Однако с тех пор, как он стал еще одним учеником Медвина, он частенько бывал бесцеремонным и не слишком деликатным. Это не раз ставило Нориссу в затруднительное положение и раздражало ее, хотя она питала к этому особенному человеку довольно сильное чувство привязанности. Но сегодня она была не в силах выносить его самодовольного бахвальства. Норисса уже открыла рот, чтобы прервать дерзкие речи гнома, когда Ятрай выступил вперед и заговорил:
      - Это моя вина. Госпожа развлекала детей историей о филитарине, а потом отослала их. Я видел, что леди утомлена, но я пристал к ней с просьбой рассказать немного об этом чудище. Дело в том, что раз она смогла показать детям небольшое страшилище, то она смогла бы создать и большого неу-лита, которого можно было бы направить в битву перед нами, чтобы он устрашал противника. Я согласен, что это было глупо, и потому, советник Байдевин, вы должны сердиться на меня, а не на нее.
      Отработанным длительной практикой движением запястья Медвин заставил одновременно зажечься множество факелов, укрепленных по периметру площади, и в дрожащем оранжевом свете Норисса разглядела лицо Байдевина. Гном хмуро рассматривал Ятрая, но в глазах его вспыхнула искра заинтересованности. Байдевин повернулся к Медвину.
      - Парень-то набрел на неплохую идею! Что получилось бы, если бы Норисса в самом деле отправила это чудовище устрашать и сбивать с толку наших врагов?
      Ятрай удивленно рассмеялся:
      - Я же уже сказал, что это была дурацкая мысль. Вы же не собираетесь всерьез заставить леди заниматься таким злым делом?
      Беспокойство в словах Ятрая прозвучало достаточно громко, чтобы привлечь внимание выходивших из домика Теля и Кориса. Они собирались отправиться в ночной дозор, но теперь повернули в их сторону и встали рядом с Ятраем. Норисса беспокойно заерзала на скамеечке, раздумывая, как бы половчее улизнуть от этой теплой компании.
      Тем временем Медвин, вопросительно нахмурив лоб, спросил:
      - Что же такое по-твоему этот злой, нехороший неу-лит?
      Ятрай неловко переступил с ноги на ногу и обменялся быстрыми взглядами с Телем и Корисом.
      - Это злая штука - темная душа, которую посылают разрушать и убивать.
      Медвин покачал головой:
      - Это не душа. В неу-лите нет никакой жизни. Просто это очень сильная, темная магия, изображение существа, которого не бывает. Все иллюзии Нориссы, которыми она развлекает детишек - что они такое, как не темная магия?
      - Но темная магия - это плохо, - убежденно настаивал Ятрай, несколько обеспокоившись. - Старики рассказывают, что именно так и была убита наша Шэй - пока она спала, что-то высосало из нее дыхание жизни. И вы сможете утверждать, что леди Норисса должна заниматься чем-то подобным?
      - Магия - это всего лишь инструмент, - ответил Медвин. - Если человек избил своего соседа палкой, ты же не станешь утверждать, что дерево плохое? Неу-лит отличается от обычной иллюзии только лишь своей целью и реалистичностью деталей. В зависимости от способностей заклинателя, темную магию можно увидеть, услышать и даже потрогать. Но в ней всегда будет некое уязвимое место, так сказать, точка напряжения. Стоит отыскать это слабое место, и ты можешь победить самого могучего неу-лита.
      Норисса чуть было не застонала - так подействовал на нее этот импровизированный урок. Она настолько не желала слышать что-либо еще, касающееся магии, что даже отвернулась от них всех. Слишком часто за последнее время из-под рук ее выходили неполноценные заклинания и чары, а концентрация бывала нарушена далеким призывом. Слишком много раз она просыпалась ночами, мокрая от пота и дрожащая, когда очередной зов отдавался в голове ударами молота, в которые вплетался знакомый и далекий глас... Норисса повернулась к Байдевину, который продолжал разглагольствовать.
      - Это неплохо. Неу-лит будет могучим средством обороны против Фелеи. Норисса должна начать изучать все это с завтрашнего дня. Среди всех нас иллюзии удаются ей лучше, чем кому-либо другому. Я думаю, что она лучше всего подходит для этого задания. И еще я думаю...
      Норисса издала какой-то сдавленный яростный хрип.
      - Прекрати свою болтовню, Байдевин! - прошипела она, и все головы повернулись в ее сторону. - Ты слишком много думаешь. И ты слишком много думаешь за меня. Или теперь, когда меня объявили королевой, мне не дозволено иметь свое мнение? Тогда я, наверное, сделала большую ошибку, согласившись занять это высокое положение. Я-то надеялась, что, открывшись, получу возможность свободно передвигаться по всему краю, помогая моему народу сделать то, что необходимо, но вместо этого все решается за меня, а я сама стала еще большей пленницей, чем если бы меня заковали в цепи. Это не может продолжаться дольше! Я слишком долго откладывала мой арамил.
      Послышался удивленный дружный вздох, затем последовала долгая пауза. Медвин легко прикоснулся к ее руке:
      - Дитя мое, ты никогда не говорила нам, что поклялась совершить паломничество.
      Норисса опустила голову и потянула за кончик шнурка, продетого в петлю на плече.
      - О таких вещах как-то не принято рассказывать первому встречному, это дело глубоко личное. Когда я поклялась ответить на этот зов, у меня не было никакой другой цели. Голос все время звал меня на восток, и в этом же направлении находилась Фелея. Поэтому я осмелилась объединить эти две цели, коль скоро я вступила в борьбу за свои наследные права, хотя и то и другое может стоить мне жизни. - Норисса выпрямилась и посмотрела на восток, в черноту, которую не мог рассеять слабый свет факелов. - Я больше не могу сопротивляться этому зову. Мне приходится слишком дорого платить за каждую минуту, на которую я откладываю свое дальнейшее путешествие. Ничто, даже моя королевская клятва, не сможет удержать меня!
      - Будь осторожна со своими словами! - резко перебил ее Медвин. - От них зависит слишком много жизней!
      - Я ничем не могу помочь... - прошептала Норисса. - Прежде всего я должна закончить свой арамил. Я с радостью приняла бы любую помощь, но, если мне будет в ней отказано, я буду умолять о том, чтобы меня просто поняли. И если мне придется отречься от своего клана, своего домашнего очага и от всех остальных клятв, я сделаю это!
      На востоке не было еще никаких признаков рассвета. Норисса стояла в толпе вместе с остальными жителями деревни, в то время как Байдевин со своим небольшим отрядом готовились отправиться в путь.
      Прошлой ночью, когда она пригрозила отречься от всего, если ей не разрешат совершить паломничество, срочно был созван Совет. После долгих споров и препирательств было решено, что Нориссе разрешат отправиться на восток, но только после того, как Байдевин вернется из Дромунда либо вместе с армией дяди, либо с его официальным отказом. До тех пор Норисса должна была укрыться в секретном месте.
      Сейчас же она стояла вместе с Байдевином, пока последние тюки с провизией грузились на кайфаров. Затем она опустилась перед гномом на колени и коснулась его рук.
      - Тебя не будет долго? - спросила она тихо, заранее зная ответ.
      - Столько, сколько потребуется.
      - Почему ты должен уезжать? Еще есть время, можно было бы поручить Бремету отвезти письмо. Твой дядя узнает твою руку и печать твоего перстня.
      - Ты же знаешь, почему я должен поехать сам. - Байдевин говорил таким голосом, каким объясняют ребенку что-то серьезное. - Дядя не поверит такому письму, не важно, с печатью оно будет или нет. Слишком много существует способов, при помощи которых можно подделать почерк и печать. Гном нахмурился. - К тому же я не могу понять, почему он не отважился пересечь реку, если только он не боялся потерять слишком много воинов из-за половодья. Но вот уже месяц, как вода спала, и мне остается только гадать, какие еще беды могли задержать его. Вот почему я должен ехать сам и поговорить с ним лично.
      - Я - королева, - пробормотала Норисса, теряя последние остатки присутствия духа. - Я могла бы приказать тебе остаться.
      - Тогда я бы остался. Но это ничего не решит.
      В этот момент Бремет дал сигнал, что все готово к отправлению. Байдевин замялся, в его лице появилась какая-то мягкость, с которой он взглянул в лицо Нориссе. Затем он выпрямился и нахмурился.
      - Недостойно королевы вставать на колени перед подданными.
      - Значит, я - недостойная королева. - Норисса пожала плечами, потом подалась вперед и обняла Байдевина. - Будь осторожен, дорогой друг, прошептала она. - Меня одолевают дурные предчувствия.
      Поднявшись с колен, она отошла в сторону и встала рядом с Медвином. Оба долго еще стояли неподвижно, пока последний кайфар не растаял в темноте.
      20
      Путь от поселка до Пограничной реки отряд проделал меньше, чем за два дня. На этот раз у них не было с собой раненых, каким был в прошлом путешествии пострадавший от удара солдата Медвин, которые задерживали бы продвижение группы, и они показали очень неплохую скорость. Байдевин, однако, все время нервничал и переживал, что они движутся слишком медленно.
      В конце концов они добрались до реки. Байдевин стоял на высоком берегу вместе с Бреметом и Кальриком, созерцая ее быстрое течение. Грязь весеннего половодья почти исчезла, и сам поток, который чуть было не поглотил Байдевина, уменьшился чуть ли не в два раза, но скорость течения еще была велика. У самой воды двенадцать мужчин сражались с тяжелой деревянной баркой, пытаясь столкнуть ее на глубину. Когда наконец вокруг носа судна заплескалась волна, Байдевин передал своим людям сверток, который держал в руках.
      Повстанцы развернули ткань и прикрепили ее к единственному деревянному шесту в носовой части баржи. Когда бело-зеленое полотнище заплескалось на ветру, Байдевин ощутил прилив гордости. В середине вымпела, как раз на границе белого и зеленого полей, мастерицы из Драэля вышили желтую корону, которая покоилась на венке из листьев и ягод квизеля. Квизель означал силу и верность. И ни один штандарт Дромунда не мог похвастаться короной, за исключением, естественно, королевского штандарта, ибо ни один лендлорд Дромунда не состоял в родстве с королевским домом, хотя бы и в столь отдаленном. Байдевин отсалютовал своему фамильному гербу и вместе с Бреметом взошел на палубу барки. Следом за ними погрузились еще пять человек, которые отправлялись дальше, барку оттолкнули от берега. Течение быстро подхватило неповоротливое судно, и Байдевин крепко ухватился за ограждение, в то время как его товарищи налегали на шесты, толкая барку к противоположному берегу. На берегу солдаты Дромунда внимательно следили за движением барки, перемещаясь по песчаной прибрежной полосе верхом на кайфарах. Баржа была спущена на воду в доброй миле вверх по течению, так как Бремет подсчитал, что именно на это расстояние их отнесет течением, прежде чем они достигнут противоположного берега. По его расчетам, они должны были пристать к берегу Дромунда прямо напротив Стаггетского поместья, при этом выбранной им дистанции должно было хватить, чтоб не попасть ненароком в водопад, который находился в полумиле от Стаггетского замка вниз по течению реки. Солдаты Стаггета, по всей видимости, не одобряли их действий, так как выстроились вдоль береговой линии и не спускали глаз с их группы, пока они двигались к указанной Бреметом точке выше по течению.
      Байдевин поперхнулся брызгами воды, заставшими его врасплох. Он начал подозревать, что Бремет просчитался. Уже показались бастионы Стаггетского замка, а баржа неслась по течению на самой середине реки. Вода оказалась слишком глубокой, чтобы двигаться при помощи шестов, так что теперь судном управлял только рулевой. Байдевин потряс головой, чтобы вытряхнуть попавшую в глаза воду, не осмеливаясь выпустить из рук ненадежное ограждение, пока барка то кренилась из стороны в сторону, то ныряла в волне потока. Он уже насквозь промок от брызг, к тому же ему стало трудно удерживать равновесие на мокрых досках палубы. Чтобы не видеть стремительно несущейся воды, Байдевин закрыл глаза, но тошнота, которую он ощущал, от этого еще больше усилилась и он снова открыл их.
      Бремет громко выкрикивал приказы, перекрывая своим могучим голосом шум реки. Его огромная фигура скорчилась у руля, и Байдевин поднял голову, чтобы увидеть освещенные солнцем стены замка, проносящегося мимо. Страх стиснул грудь гнома, когда новый звук заставил его прислушиваться. Откуда-то издалека доносился глубокий рокот и гром, хотя ничто не предвещало грозы. Байдевин посмотрел вперед по течению реки и увидел вдалеке поднимающиеся вверх клубы пара и брызг, над которыми вставала радуга. Водопад подстерегал их за излучиной реки.
      Баржа влетела в поворот, и Байдевин почувствовал, как палуба под ногами накренилась. Бремет напрягся, стараясь повернуть руль, и что-то крикнул. Все, кто находился на палубе, согласно кинулись к правому борту. Байдевин понял, в чем заключается план, но он не сработал: вместо того, чтобы под действием измененного центра тяжести уйти со стержня потока, баржа чуть не перевернулась, и повстанцы ринулись обратно на свои места, выравнивая судно. Барка обогнула излучину и вырвалась на последний перед водопадом прямой отрезок пути.
      Громоподобный рев заполнил уши Байдевина, тучи водяной пыли поднялись высоко в воздух. Байдевин ощутил, как дрожь пронзала все его тело в предчувствии близкой гибели. Водопад стремительно приближался, и Байдевин мысленно пожелал, чтобы у барки выросли крылья и она, подобно птице, смогла бы улететь от грозящей опасности. Затем он выругал самого себя за глупость.
      - Кретин! - крикнул он сам себе. - Не только птицы умеют летать!
      Продолжая цепляться за перила, он начал повторять левитативное заклятье. Сконцентрировав все силы, которые он только сумел вызвать, Байдевин направил их на исполнение чар. Он вовсе не хотел поднять баржу в воздух; вместо этого Байдевин мысленно отталкивался от стремительно несущейся воды, заставляя судно двигаться к берегу. Люди на барже, увидев, что берег приближается, радостно закричали и погрузили шесты в воду. Байдевин снова оттолкнулся от воды. Двое из повстанцев крикнули, что их шесты достали до дна, и Байдевин едва расслышал их за ревом низвергающейся в пропасть воды. Палубу уже заволокло влажным шевелящимся туманом. Байдевин оттолкнулся в третий раз, надеясь, что он толкает баржу в нужную сторону.
      В следующий миг Байдевин с размаху упал на колени, когда баржа заскребла днищем по мелководью и резко замедлила ход. Затем она соскользнула с мели и снова прыгнула вперед, прежде чем врезалась в возникшие из тумана, скрытые водой валуны. Байдевин растянулся во весь рост и скорее почувствовал, нежели услышал, как разлетается в щепки крепкое дерево под ним. Холодная волна окатила его, и Байдевин обнаружил, что быстро ползет под водой по каменистому дну в сторону, противоположную той, куда влекло его течение. Вскоре его лицо показалось из воды и он, шатаясь, выбрался на берег.
      На берегу Байдевин рухнул возле кучи камней, с наслаждением заполняя легкие прохладным воздухом. Рядом с ним жадно хватал разинутым ртом воздух еще один человек из его отряда. Со стороны реки появились в тумане тени остальных, и голос Бремета с беспокойством выкликивал всех по очереди, пока все не откликнулись. Байдевин с облегчением вздохнул. Паника, охватившая его, заставила его позабыть о его собственных способностях и чуть было не погубила всех. Кроме того, они потеряли судно и, что было особенно важно, флаг. Байдевину оставалось только надеяться, что солдаты Стаггета успели рассмотреть его фамильный герб. Это была единственная вещь, которая могла спасти их от немедленной расправы.
      Кальрик, лежащий рядом с Байдевином, внезапно вскочил на ноги и потянул его за собой в туман. Меч его был наполовину вытащен из ножен, а сам он зашипел на Байдевина:
      - Тс-с! Слышишь?
      Байдевин прислушался но не услышал ничего, кроме рева водопада, обрушивающего огромное количество воды в узкую глотку ущелья внизу. Кода же до его слуха донеслось позвякиванье уздечки и скрип металлических башмаков на камнях, было уже поздно.
      Из тумана выступила длинная шеренга всадников с обнаженными мечами, их выдрессированные для войны кайфары представляли собой непреодолимый барьер из плоти и стали доспехов. Из-за строя всадников выступили лучники с натянутыми луками и прицелились. Голос одного из всадников приказал: