Сквозь кольцо этого пламени донесся полный страха, но все же требовательный и грозный голос Медвина:
      - Прогони его, Норисса! Прогони! Не соглашайся, не ходи с ним! Прочь! Прочь!
      Эльф все еще ждал, но теперь личико его стало сердитым. Он все пытался загипнотизировать Нориссу своей песней, но Норисса закрыла глаза и мысленно отталкивала его, пока ее руки пытались отцепить от шеи ручонки Гренты. В конце концов ей это удалось, и она судорожно вздохнула. Первыми же словами она изгнала своего крошечного врага:
      - Сгинь, колдовское создание! Не хочу тебя!
      На личике эльфа промелькнуло выражение страха. Затем словно порыв леденящего ветра пронесся над ее головой. Огненное кольцо съежилось, превратившись в тугую огненную спираль, закружившуюся вокруг эльфа. Внутри этой огненной спирали вспыхнул еще один огонь, существо дико завизжало и исчезло в маленьком смерче нагретого воздуха, который поднялся вверх и пропал.
      Норисса упала на пол, в голове у нее была звенящая пустота, а тело словно парализовано. Щекой она коснулась приятной прохлады утоптанного земляного пола. Ей казалось, что несуществующий жар волшебного пламени все еще горит внутри нее, и она блаженно закрыла глаза, пока сырой холод земли высасывал этот жар из ее тела.
      Так она лежала, не в силах пошевелиться, однако слыша и осознавая все, что происходило вокруг нее. Она слышала вопросы Медвина, опустившегося на колени возле нее, но не могла ответить ни на один. Откуда-то сверху донесся громкий крик Кхелри, который звал стражу и приводил в готовность войска. Открыв глаза, она увидела, как испуганная Сорин пытается успокоить своего перепуганного ребенка.
      Однако ее беспомощное состояние продолжалось всего несколько минут, а потом сила вновь стала возвращаться в ее члены стремительными толчками. С помощью Медвина Нориссе удалось сесть. Медвин бережно взял ее за подбородок и повернул к себе, заставив встретиться с собой взглядом. Гримаса облегчения и запоздалого испуга проскользнула в его глазах, когда Норисса попыталась улыбнуться и прошептала его имя. Затем лицо старого мага внезапно приблизилось; резкие и напряженные черты лица его превратились в неподвижную маску, лишь отдаленно напоминая нежное и ласковое лицо, которое она знала.
      - Нас обнаружили, - слова были ровными и невыразительными, как обкатанные водой камни.
      И хотя Норисса поняла это, лишь только ей удалось преодолеть чары маленького существа, слова Медвина окончательно подтвердили это.
      Шум голосов, раздававшийся снаружи, внезапно стал громче, когда дверь хижины распахнулась и внутрь, во главе группы вооруженных повстанцев, вошел Боср. Медвин встал и сделал ему навстречу маленький шаг, не снимая руки с плеча Нориссы.
      - Госпожа обнаружила наше укрытие и чуть не захватила Нориссу.
      - Нет, - поправила Норисса, качая головой и накрывая руку Медвина своей. - Это была не Фелея, а кто-то другой - я его не знаю.
      При воспоминании об этом в груди Нориссы что-то екнуло.
      Медвин кивнул:
      - Это Тайлек. Я знаю его магию, и это, конечно, был его манящий фантом. Но Тайлек в такой степени стал частью Фелеи, что можно считать, будто его вообще не существует. Все, что от него осталось - это его вероломство.
      Норисса почувствовала, как рука Медвина у нее на плече задрожала.
      Что это? Неужели страх? Норисса почувствовала, как внутри у нее все похолодело. Неужели Медвин считает Тайлека столь же опасным и могущественным противником, как и Фелею? Однако, когда она осмелилась взглянуть в лицо старого волшебника, она увидела в его глазах вовсе не страх и даже не гнев. Это была чистая ненависть, ненависть самой высокой пробы, а она даже не подозревала, что маг может ненавидеть кого-то столь сильно.
      Она не удержалась и вздрогнула, и Медвин торопливо опустил взгляд. На лице его было написано сожаление и стыд за то, что он не сумел скрыть от ученицы эту сторону своего характера. Норисса, в свою очередь, тоже уставилась куда-то в угол комнаты, словно ненароком подглядела что-то запретное или очень личное, но когда Медвин попытался убрать руку с ее плеча, она только крепче ухватилась за нее и встала рядом с ним.
      Лицо Медвина стало мягче, и Норисса почувствовала, как он легко пожал ее руку.
      Несмотря на то что вспышка ненависти Медвина была очень коротка, она не ускользнула ни от чьего внимания, но никто ничего не сказал. Боср деликатно отвернулся и заговорил о чем-то со своими людьми. Трое из них поочередно кивнули и выбрались из хижины в ночь, освещенную светом факелов. Только потом Боср повернулся к Медвину:
      - Если нас обнаружили, то госпожа не станет медлить. Следует ожидать ее атаки сегодня же ночью.
      Медвин не отрицал.
      - Если бы им удалось захватить Нориссу, то тогда никакой битвы конечно же не было бы. Но теперь, когда мы предупреждены, Фелея не станет откладывать и обрушится на нас всеми силами, чтобы выполнить свою задачу.
      Боср прикоснулся к рукояти висевшего у него на поясе широкого меча.
      - Я отправил моих капитанов подготовить людей к обороне. Мы будем готовы. К тому же мастер Байдевин и его армия уже поднимаются по реке из Тэрельской долины. Я думаю, что они присоединятся к нам еще до утра.
      Радость при этом известии помогла Нориссе избавиться от значительной части ее страхов. Байдевин здесь, рядом! Он будет с ней уже сегодня ночью! И Бремет...
      - Оставайся со своей семьей, - обратился Боср к Кхелри. - Я оставлю кварт воинов для охраны дома.
      Кхелри благодарно кивнул в ответ, и Боср вышел, уводя с собой вошедших вместе с ним повстанцев.
      Над деревней повисла напряженная тишина, даже время, казалось, замедлило свой шаг, и ночь казалась бесконечной. Норисса беспокойно шагала перед очагом, а Медвин, погруженный в раздумья, уселся в углу на табурете, где забавляла Гренту Норисса. Сорин укачивала Гренту, которая несколько раз просыпалась с плачем. Двадцать пять человек, которых прислал Боср, тройным кольцом встали перед хижиной, и Кхелри как раз вышел к ним, когда атака началась.
      Темнота снаружи огласилась криками боли. Норисса бросилась к дверям и, распахнув их, застыла напряженная. С черного неба падали на деревню огненные капли, а воздух гудел глухо и зловеще, означая то, что противник снова прибег к магии.
      Мимо Нориссы промчался Медвин, бормоча магические формулы, и над головами вопящих солдат появился в небе дрожащий голубой щит.
      Норисса почувствовала, что рядом с ней стоит еще кто-то, и, скосив глаза, увидела Сорин. Одной рукой она прижимала к себе плачущую дочь, а другой сжимала длинный нож. Страх и решимость сменяли друг друга у нее на лице.
      Норисса снова посмотрела на зависший в небе голубой щит и заметила, что он начал бледнеть и исчезать. Ей захотелось встать рядом с Медвином и поддержать его своей силой, так как это заклинание было ей известно, но она даже не пошевелилась. Внутри нее ожило и зашевелилось Знание, посылая ей неясное предупреждение. К тому же ей было известно, что как ни устрашающе выглядело зрелище огненного дождя, однако большого вреда принести он не мог. Главная опасность надвигалась с другой стороны. Тем временем щит в небе совершенно истаял, и в темноте завопили особенно громко, когда последние из огненных капель таки попали в цель. Среди какофонии звуков Норисса расслышала уверенный голос Босра, который отдавал распоряжения и подбадривал бойцов. Между тем плотная стена столпившихся у входа в хижину повстанцев закрыла Нориссе выход наружу, заперев ее внутри, но она не придала этому никакого значения.
      Знакомое прикосновение к мозгу заставило Нориссу направить свой разум через лес в сторону реки. Байдевин! Она позвала его, не обращая внимания на то, что земля под ногами начала мелко трястись. Ответный импульс его "неслышной речи" омыл ее освежающей волной радости, к которой примешивались гнев и обещание. Норисса догадалась, что он где-то совсем близко, так как его ответ оказался неожиданно сильным.
      Но тут Норисса почувствовала уже знакомое ей притяжение холодного колдовского пламени, пламени Тайлека, которого она боялась не меньше, чем самой Фелеи. Мелкая дрожь под ногами превратилась в резкие судорожные толчки, и Норисса покачнулась. Рядом с ней Сорин буквально бросило о стену, и она, попытавшись удержаться на ногах, все же упала. Медвин и Кхелри находились снаружи, и толпа воинов у входа не давала им вернуться в хижину. Глухой гром сотряс глинистый утес, к которому прилепилась хижина, а с притолоки дверей на голову и плечи Нориссы просыпалась тончайшая сухая пыль. Норисса круто развернулась, чтобы встретить опасность, которая подкрадывалась к ней сзади. Позади себя она услышала слабый вскрик Сорин, когда глиняная стена хижины взорвалась пылью и мелкими камнями. Из образовавшегося в стене черного зияющего провала в комнату шагнул тонкий и высокий человек, закутанный в черное. Его плащ кое-где тускло поблескивал серебряными и алыми нитями. Вокруг него волнами распространялась энергия невероятной мощи.
      Человек в черном холодно и соблазнительно улыбнулся, и его окружило огненное сияние. Норисса попыталась загородиться от него энергетическим щитом, но было слишком поздно. Колдун взмахнул рукой, и рубиновое сияние обволокло Нориссу. Она почувствовала, что не может шевельнуть ни рукой, ни ногой. Она даже не могла мысленно позвать на помощь, и только неотрывно смотрела в блестящие черные глаза под капюшоном. Перед ней был не демон, не иллюзия - перед ней был сам мастер черных заклинаний.
      Тайлек поманил ее пальцем, и она, как зачарованная, последовала за ним сквозь кольцо рубинового огня.
      24
      Возле реки солдаты Тайлека столкнулись с объединенной мощью повстанцев Сайдры и регулярной армии Норвика. Байдевин прокладывал себе путь сквозь хаос сражающихся людей и кайфаров, нахлестывая своего кайфара толстой веревкой с завязанными узлами. Всего несколько минут назад он стоял на барже в окружении своих воинов, двигаясь вверх по реке из Тэрельской долины, теперь же он забыл и о баржах, и об армии. В мозгу его пылало только одно слово - Норисса. В своем нетерпении поскорее достичь деревни, он хлестал своей веревкой без разбора - и людей и кайфаров, и своих и чужих - лишь бы они поскорей убирались с дороги. Когда обжигающие огненные капли с неба попадали в него, он только стискивал крепче зубы, мужественно перенося боль. Темнота, разрезаемая лишь свечением огненного дождя, вибрировала и пронзительно визжала, и эта магическая дрожь пробирала Байдевина буквально до костей, а на языке появился сухой и холодный привкус страха.
      Страх этот появился после того, как мозга коснулся отчаянный вскрик Нориссы, ворвавшийся в его мысли и спутавший их. Это не был прямой призыв о помощи, скорее, знак невысказанного отчаяния. Через ее мозг магия, с которой она сражалась, достигла и разума Байдевина и чуть не увлекла его вслед за ней в какой-то черный провал, по краям которого мерцали оранжевые языки пламени. Это случилось несколько часов назад, и с тех пор страх его никак не мог улечься или хотя бы ослабеть. Чтобы отогнать от себя эти тревожные мысли, Байдевин яростно хлестнул своей веревкой двоих воинов, которые размахивали эмблемой Тайлека с изображением эброта.
      Вверх по склону, над деревней, в воздухе появился светящийся голубой щит, что означало активное магическое противодействие нападавшим. Вскоре он погас, и Байдевин попытался двигаться еще скорее. Крики раненых и умирающих звучали где-то на краю его сознания; Байдевин весь сосредоточился на том, чтобы мысленно позвать Нориссу. Тут же, словно ласковое прикосновение ночного ветерка, к нему вернулся ее ответ, в котором звучали предупреждение и вызов. Байдевин понял, что Норисса сражается с врагом, у которого нет ни имени, ни лица, и послал ей собственный ответ:
      - Я знаю об опасности. Скоро буду с тобой!
      Мысли Нориссы предупреждали его о большой опасности, даже о гибели. Он чувствовал, как она в лихорадочной поспешности перебирает недавно заученные заклинания, пытаясь отыскать какую-нибудь защиту от мощных колдовских сил, которые бушуют вокруг, стараясь дотянуться до нее.
      Тем временем огнепад прекратился, но зато под ногами кайфара начала дрожать и колыхаться сама земля. Кайфар заупрямился, и на какое-то время все внимание Байдевина было поглощено тем, чтобы справиться с испуганным животным и успокоить его. В какой-то миг до него донесся испуг Нориссы, узнавшей напавшего на нее колдуна, - Тайлек! Байдевин ощутил сумбурное сопротивление Нориссы, потом она сдалась, и ее разум провалился куда-то в ярко-красную дымку.
      Байдевин почувствовал, как связь между ними оборвалась, и его мысли, которыми он потянулся было к Нориссе, рикошетом вернулись к нему. Байдевин покачнулся и ухватился за шею испуганного кайфара. Теперь и он тоже дрожал от ужаса.
      Норисса исчезла! Тайлек схватил ее! Он понял это задолго до того, как в деревне поднялась тревога. Она просто исчезла, растворилась в холодном пламени магической энергии.
      Байдевин выпрямился в седле и погнал кайфара вперед. Он должен как можно скорее добраться до Медвина. Вместе они сумеют отправиться в погоню за чудовищем, похитившим Нориссу.
      Вскоре Байдевин был уже на окраине деревни. Схватка здесь была не такой яростной, так как солдаты Тайлека уже знали о том, что их цель достигнута, и понемногу отступали. Байдевин прокладывал путь туда, где возле хорошо охраняемой хижины стояли Кхелри с Медвином, и поэтому не обратил внимания на цепь всадников, которые приближались к нему, отрезая от деревни. Байдевин не отводил от Медвина взгляда и потому слишком поздно заметил на их шлемах и щитах черную птицу эброта - эмблему Тайлека.
      Последнее, что увидел Байдевин перед тем, как тяжелый щит солдата опустился ему на голову, была злорадная ухмылка Джаабена.
      Он был жив, но и только. Время от времени какая-то крошечная часть Байдевина начинала понимать, что быть живым очень важно, но большую часть ему думалось, что жить стало бессмысленно.
      Неясные тени толпились и медленно двигались в сером тумане. Тени уводили сознание в лабиринты запутанных одинаковых коридоров, не имеющих конца, и разум Байдевина отчаянно боролся, стараясь зацепиться за какую-нибудь одну более или менее постоянную мысль.
      Наконец такая зацепка нашлась - боль. Он радостно схватился за нее, и его мир начал постепенно приходить в порядок. Окончательного равновесия ему так и не удалось обрести, но боль стала для него надежной отправной точкой, и разбитые вдребезги мысли кое-как зацепились друг за друга, образовав временный надежный плот, который все же мог поддерживать его на поверхности сознания.
      Теперь Байдевин был действительно уверен в том, что он жив, а также в том, что его умственное опьянение было магического происхождения. Эта путаница в голове надежно сдерживала его собственные магические возможности, так как он не был способен задерживаться больше чем на мгновение ни на одной законченной мысли. И Байдевин сконцентрировался на приступах боли, обнаружив в них свой собственный ритм: сильная боль, слабая, снова сильная...
      У Байдевина было ощущение движения; ему казалось, что его куда-то несут, затем наступил блаженный покой. Разум его стал чист и прозрачен, и женский голос вернул в него все ускользающие мысли. Что-то нежно коснулось щеки, и Байдевин полностью пришел в себя; подле него на коленях стояла Норисса.
      Это ее рука с дрожащими пальцами гладила его по щеке, а в глазах светилось беспокойство и тревога. Длинные пряди темных волос колыхались перед ее лицом, и от этого Норисса казалась похожей на испуганного ребенка.
      В один миг Байдевин оказался на ногах, одной рукой продолжая прижимать к щеке дрожащие пальцы Нориссы. Другой рукой он отвел назад блестящие волосы и прикоснулся пальцами к ее подбородку. Он сделал это для того, чтобы еще раз убедиться в том, что перед ним - настоящая Норисса, а вовсе не видение. На сей раз его ждало нечто большее, чем просто прикосновение к телу, состоящему из реальной плоти: Норисса порывисто обняла его, и он почувствовал легкое головокружение, ибо на него обрушились все ее долго сдерживаемые чувства. Это было гораздо глубже и полнее, чем их обычная связь от мозга к мозгу, и Байдевин чуть было не отступил перед невероятной силой этой бури эмоций. Норисса тем временем принялась расспрашивать Байдевина о том, как он себя чувствует и не ранен ли он. Мимолетное ощущение, когда замерло сердце и перехватило дыхание, ушло так же быстро, как и появилось, и Байдевин даже не осмеливался как-то назвать его, он даже не был уверен, было ли это на самом деле. Но зато он знал, что перед ним Норисса.
      Он кивнул в знак того, что он в порядке, не потрудившись даже ощупать себя в поисках повреждений, и в свою очередь засыпал Нориссу градом вопросов: "Ты не ранена? Не повредили ли они тебе? Что произошло?"
      Лицо Нориссы напряглось в ответ, губы превратились в тонкую бескровную ниточку, и она кивнула на что-то, находящееся за спиной Байдевина. Только теперь Байдевин начинал постепенно осознавать, что происходит вокруг. Оказалось, что он стоит, по колено погрузившись в беспорядочно разбросанные по полу шелковые вышитые подушки. Высокие потолки странного зала, великолепное убранство каменных стен и ослепительное сияние отполированного оружия неопровержимо свидетельствовали о том, что Байдевин и Норисса оказались далеко от затерянной в лесу деревушки повстанцев. Легкий шелест платья заставил его повернуться.
      Сойдя с высокого трона темного резного дерева, к ним приближалась женщина с золотистыми волосами. Ее тело, казалось, излучало чувственную энергию, которая притягивала и одновременно пугала Байдевина. Присутствие этой женщины притупило острие терзавшего его беспокойства и умиротворило смущение невысказанными словами ободрения. Это ее красота многократно отражалась в отполированных доспехах неподвижных солдат, а ее душа, казалось, согревала воздух в зале. Когда она улыбалась, то даже свет факелов становился ярче и зала освещалась волшебным, неземным сиянием.
      - Никто не был ранен, мастер Байдевин, за исключением, быть может, тебя. Боюсь, что вынужденное путешествие в мой замок, которое вы проделали при помощи колдовских сил, не было слишком комфортным. К тому же я слыхала, что Джаабен не слишком вежливо убеждал тебя в необходимости посетить нас. Не беспокойся, при первом удобном случае я серьезно поговорю с ним.
      Ее голос был мягким, и в нем звенел сдерживаемый смех. Лиловые глаза улыбались своим собственным сокровенным мыслям, а золотистые волосы колышущимся водопадом ниспадали до самого пола. Она, соответствуя любым представлениям об идеале женственности, тем не менее была реальна прекрасная, желанная и опасная.
      Байдевин с трудом оторвал свой взгляд от ее совершенного лица и с недоумением воззрился на Нориссу. Она прошептала ему на ухо: "Фелея!", и его зачарованность переросла в ужас. Непроизвольно Байдевин еще крепче стиснул руку Нориссы, в то время как глаза его лихорадочно заметались по сторонам в поисках выхода.
      Тяжелые деревянные с позолотой двери на дальнем конце зала были распахнуты настежь. Это был единственный выход, за исключением, быть может, какой-нибудь еще двери, которая, вероятно, была скрыта тяжелыми драпировками позади трона. Вдоль каждой стены длинными рядами стояли солдаты, устремив взгляды в какие-то невидимые дали и крепко сжимая в, руках копья и щиты, однако без тени угрозы. Опасения Байдевина были связаны вовсе не с солдатами, которые, как казалось, не обращали на них никакого внимания. Он боялся, что заклятье, несомненно, наложенное на двери, помешает им выбраться даже из этого зала, не говоря уже о том, чтобы благополучно покинуть замок, избегнув столкновения с такими опытными колдунами, как Тайлек и Фелея.
      Тем временем уже было поздно что-либо предпринимать. Фелея наклонилась вперед, так что ее длинные волосы шелковой занавесью упали на ее согнутую руку. Взяв Байдевина за локоть, она слегка потянула его к себе, и ее приветливый голос ласково коснулся его слуха:
      - Вы оба утомлены и пребываете в растерянности. Прошу вас присоединиться к моей трапезе. Мы слегка подкрепимся, и я постараюсь объяснить вам все, что смогу.
      Держа одной рукой Байдевина, а второй - Нориссу, Фелея возвела их на три ступеньки тронного возвышения и усадила на маленькие резные скамеечки. Тотчас появились слуги с подносами фруктов и вином. Тарелки с мясными закусками выстроились в ряд, как на параде. Фелея сама командовала слугам, до тех пор пока не убедилась в том, что гостям предложено все самое лучшее, и только потом заняла свое место на троне.
      Байдевин мысленно предупредил Нориссу, чтобы она ничего не брала из яств, выставленных перед ними, и перехватил мелькнувшее на лице Фелеи удивленное выражение и задумался, поняла ли она его мысль, особенно после того, как Фелея примирительно улыбнулась и взяла себе небольшой ломтик мяса. Норисса и Байдевин выбрали себе понемногу мяса и фруктов, но попробовать не решались.
      Некоторое время спустя Фелея потерла полированные подлокотники трона и вздохнула:
      - Вы, безусловно, мудры, чтобы не доверять мне так сразу. Однако пройдет совсем немного времени, я больше не буду занимать этот трон, и вам придется опасаться совсем других людей.
      Она улыбнулась, заметив испуганные взгляды, которыми обменялись Норисса и Байдевин, и он еще раз ощутил ее пылкую чувственность, не слишком тщательно скрываемую.
      - Вы удивлены, - она посмотрела на Нориссу. - Но разве ты пришла не затем, чтобы занять место правительницы этой страны, в которой ты родилась?
      Норисса молча кивнула.
      - Тогда все мы действуем заодно. - Фелея с довольным видом откинулась на спинку трона. - Я так много лет ждала, пока ты появишься и освободишь меня от этой обязанности. Завтра, когда ты отдохнешь, у нас будет время поговорить об этом подробнее. Я стану учить тебя всему тому, что мне известно об обязанностях коронованной особы. И совсем скоро ты станешь госпожой Сайдры.
      Норисса покачала головой, и Байдевин увидел на ее лице такое же недоверие, какое, должно быть, было написано на его собственном лице.
      - Откуда ты знаешь, что я - настоящая наследница трона? Неужели ты не подвергнешь меня испытанию, чтобы я смогла подтвердить свое происхождение?
      Фелея снова улыбнулась одной из своих ослепительных улыбок. Протянув вперед руку, словно желая дотронуться до щеки Нориссы, она, однако, не решилась этого сделать и убрала руку обратно.
      - Никакого испытания не нужно, дитя мое. Одного взгляда на твое лицо достаточно, чтобы сказать мне правду. Глядя на тебя, я как будто снова вижу лицо Бреанны. - На ее прекрасном лице появилась легкая тень печали. К тому же никто, кроме ее дочери, не может носить на груди Знак Драконьей Крови. Ее собственная смерть узаконила твое право на владение им.
      Рука Нориссы непроизвольно поднялась к вороту тупики, чтобы коснуться медальона. Взгляд Фелеи с жадностью, как показалось Байдевину, обратился туда же. Или эта темная тень только померещилась ему в глубинах этих темно-лиловых глаз? Он не был уверен, тем более что, когда Фелея снова заговорила, на лице ее снова появилось радостное выражение.
      - Я вижу, что ты не очень-то веришь в то, что я без печали и грусти готова уступить корону. И я не удивлена этим, так как мне известно о том, что испытала ты, попав к Джаабену в руки. Да будет тебе известно, что, будь я рядом, он никогда бы не осмелился на подобные вольности.
      Двое детей - мальчик и девочка - выскользнули из-за занавесок позади трона, и Фелея повернулась, чтобы выслушать то, что прошептала ей на ухо служанка. Кивнув, Фелея встала, указывая слугам подойти.
      - Я знаю, что сегодняшний день сильно озадачил вас, к тому же вам пришлось пережить немало страшных минут. Вам необходимы отдых и время, чтобы придти в себя. Вас ждут горячая ванна и мягкие постели. Завтра, Норисса, я отвечу на все твои вопросы. А вы ответите на мои.
      И она отпустила их, поручив заботам мальчика и девочки. Байдевин продолжал чувствовать на себе ее взгляд вплоть до того момента, когда они скрылись за плотными портьерами позади трона.
      Сразу за занавесками каменные стены образовали узкий и длинный холл. Вдоль стен в ожидании выстроились слуги, невидимые из зала, но готовые по первому зову явиться пред очи того, кто занимает трон. В дальней стене холла были вырублены две широкие двери, между которыми вели наверх узкие ступени. Девочка-служанка провела их по этим ступеням и привела в небольшой круглый зал. Оттуда они попали в длинный коридор.
      В коридор выходило всего три двери: по одной с каждой стороны и одна - в дальнем его конце. Байдевин про себя отметил, что никакого другого выхода отсюда, кроме ступенек, по которым они только что поднялись, нет.
      Девочка остановилась возле двери с левой стороны коридора и, распахнув ее, пропустила Нориссу вперед себя. Мальчик же дошел до конца коридора и ждал, пока Байдевин подойдет.
      Байдевин неуверенно остановился, пока Норисса не подняла вверх обе руки в знак того, что устала и готова временно покориться обстоятельствам. Только после этого Байдевин вошел в дверь, и мальчик, скользнув следом, закрыл ее за ним.
      Когда Байдевин очутился в предназначенных ему покоях, мальчик провел его к нише, выложенной голубой и золотой плиткой. В самой ее середине, утопленный в пол, находился купальный бассейн. Поднимающийся от воды пар и ароматный запах мыла и трав заставили Байдевина задуматься, насколько давно он в последний раз мылся по-настоящему. Внезапно он ощутил и пыль, забившуюся в поры, и запах собственного несвежего тела. Отпустив мальчика, Байдевин быстро разделся и с наслаждением погрузился в бассейн. Он готов был нежить свое избитое тело хоть несколько часов подряд, но беспокойство за Нориссу не позволило ему слишком медлить.
      Байдевин появился в купальной нише завернутый в толстый белый халат и в сандалиях из мягкой кожи, которые при ходьбе звонко шлепали его по босым пяткам. Мальчик-слуга принес ему вина и отвел его к столику, на котором был накрыт еще один роскошный ужин. Мальчик, хотя ему было восемь или девять лет, был на ладонь выше Байдевина, но ни разу он не осмелился встретиться глазами со взглядом своего нового хозяина. Стоя возле стола, он опустил глаза вниз и держал наготове тарелку и вилку.
      - Что желаете, мой лорд? Мясо или фрукты?
      Байдевин больше страдал от беспокойства, нежели от голода, и отказался от еды, но мальчик принялся упрашивать его, пытаясь лестью и уговорами заставить гнома съесть хотя бы что-нибудь. В конце концов его волнение, вызванное отказом Байдевина, стало настолько большим, что Байдевин взял тарелку с едой только лишь бы его успокоить.
      Немного поколебавшись, Байдевин поел, утешая себя мыслью о том, что, желай Фелея отделаться от них, она бы уже давно приказала расправиться с обоими. Было очевидно, что она хочет добиться от них чего-то еще.
      Во время еды Байдевин осматривал свою новую тюрьму. Пышное, сияющее великолепие - это был первый эпитет, который пришел ему на ум. Даже покои его дяди не были столь великолепны. Лишь только войдя в покои, он заметил комнату, явно предназначенную для развлечений и танцев. Вдоль стен были расставлены кушетки и горами лежали шелковые подушки, в то время как центр комнаты представлял собой пустое пространство, причем пол комнаты был тщательно отполирован. В дальнем углу комнаты было устроено небольшое возвышение для музыкантов. Между кушетками были расставлены вазоны с растениями и устроены беседки, также при помощи горшков с вьющимися лианами. В спальне, где он сейчас находился, пол был устлан ковром из подобранных друг к дружке шкурок сирре, так что даже в сандалиях Байдевин ощущал их мягкость. С постели, застланной белым и голубым шелковым бельем, свисало до самого пола темно-синее кружевное покрывало. Крышки столов и наличники дверей были украшены орнаментом из кованого золота, а мраморные или резные костяные скамеечки, поверх которых были положены подушки, словно приглашали уютно устроиться и отдохнуть возле пылающего в камине огня.
      Байдевин задумался о том, как себя чувствует Норисса и как им теперь выбраться из замка. Он не сомневался, что отведенные ей апартаменты могут похвастаться такой же, если не большей роскошью, и надеялся, что подобное коварство не сможет усыпить бдительность Нориссы и вселить в нее ложное чувство доверия по отношению к госпоже.
      Мысль о Фелее принесла с собой беспорядочный всплеск противоречивых чувств и эмоций. Вернулся знакомый уже страх и неприятие, настолько острое, что Байдевин невольно поежился. Было здесь и сомнение. Неужели в этой женщине не осталось ничего хорошего, доброго? Байдевин припомнил грусть в ее голосе, когда она вспоминала о смерти сестры; вспомнилось ему и то, как ее тонкая бледная рука касалась золотых волос, и нежный изгиб ее полных алых губ. Осознав, куда завела его память, Байдевин чуть не задохнулся. Ощущение вины заставило его покраснеть, и он стал думать о Нориссе.
      Ему хотелось поговорить с ней, используя "неслышную речь", но он вспомнил реакцию Фелеи на свою первую попытку. Сумела ли она понять то, что он сообщил Нориссе, или просто отреагировала на использование магической силы? Обнаружить магию было гораздо проще, чем понять, о чем идет речь, - Байдевин хорошо это знал. Даже сейчас он продолжал чувствовать, что вокруг него продолжают действовать какие-то волшебные силы, и предположил, что это, должно быть, затворяющие заклятья, охраняющие входную дверь и, скорее всего, те ступеньки, по которым они шли сюда, так как, кроме детей, их никто не сопровождал. В настоящий момент он не ощущал никакой магической силы, которая действовала бы непосредственно против него, но это никак не решало проблемы, как ему дотянуться до Нориссы.
      Слуха его достигло низкое урчание, и он узнал в этом звуке один из тех шумов, который производит голодный желудок.
      - Как тебя зовут, парень?
      Мальчик вздрогнул словно от удара и побледнел.
      - Кей, мой лорд, - и он низко поклонился.
      Байдевин вспомнил, как Норисса укоряла его в том, что его манеры пугают деревенских детишек, и постарался произнести свои следующие слова как можно мягче: