- В Коломне.
      - Вызываем. Когда он придет (приведет с собой сколько-то), будем уже знать примерно, сколько сможем отрядить в поход и на что надеяться при осаде. Ну а нам, - Бобер прихлопнул ладонью по столу и оглядел сидящих (Иван, вроде, очухался, ну и слава Богу), - каждому своим делом надо заняться. И очень проворно.
      * * *
      Когда обговорили все до последней мелочи и поднялись расходиться, Бобер сманеврировал так, чтобы оказаться рядом с Данилой, шепнул ему на ухо:
      - Потолковать бы.
      Данило, не повернув головы, спокойно откликнулся:
      - А давай ко мне заглянем.
      Совет происходил в Крестовой келье, а у Данилы тут, при дяде, видать для быстроты и удобства общения, был свой закуток. Так что они лишь отвернули в обширных сенях направо за угол.
      Бобер, усевшись на лавке, тяжело вздохнул, не зная, как начать пенять хитрой лисе за такой провал в литовской политике.
      - Не пыхти, знаю наперед, что сказать хочешь.
      - А что я хочу? - Дмитрий даже повеселел.
      - Что прощелкали, прозевали, не сделали ничего. Хотя знали, говорили, а ты предупреждал...
      - Ххых! Не я предупреждал, а ты сам спрашивал, советовался.
      - Советовался. И много пользы из того извлек.
      - Так где же она?! Олгерд у порога - вот это польза!
      - Хе-ге! Вот оно и выходит... Верно, не дипломат ты, хоть и умен, и умом быстр. Для наших дел - слишком быстр.
      - А вы только по стеночке? Или ползком? Доползались!..
      - Не егози. Средства у нас с тобой разные. Как я могу действовать? Разговорами, убежденьями, угрозами, лестью,посулами да подачками - все! Правда, рассказать вот еще могу кое-кому кое-что такое, чего кое-кому другому очень бы не хотелось.
      - Ну и?!. - Бобер затряс головой от запутанной фразы, - ...рассказал?!
      - Рассказать-то рассказал, только результатов этого рассказа ждать еще надо.
      Бобер все еще не догадался:
      - Так кому рассказал-то?
      - Немцам, конечно.
      - А-а-а! - наконец как молнией осветилось все в голове у Бобра. - Ты думаешь - не упустят?!
      - Уверен.
      - Князь знает?
      - Нет. Зачем ему лишние надежды?
      - А митрополит?
      - Конечно.
      - Так-так-так! Ну что ж, прости, Данило Феофаныч, за упреки. Порадовал ты меня. Как ты сам выразился - лишней надеждой. Но в моих заботах это ничего не меняет.
      - И не должно менять! Не дай Бог!
      - Понимаю. Тогда что ж, каждый по своим делам?
      * * *
      И завертелась тяжкая работа. Жители с великим плачем рушили собственное жилье, укрывая добришко кто в кремле, а кто в лесу. На стенах достраивали мощные заборолы. С севера и востока бесчисленные обозы везли в кремль муку, пшено, мясо и сало, увозя в обратном направлении детишек и баб.
      И вновь, в который уже раз, удивлялся Бобер москвичам. Хотя крику, суеты и бестолковщины хватало, не было паники и безнадеги. Все делалось как-то привычно и спокойно, обыденно. Мол, все в порядке вещей, и ничего страшного, переживем и это, перетопчемся.
      Поведение москвичей поднимало настроение, со сбором войск было хуже. Совсем плохо. В течение двух недель к Москве из всех ее обширных владений подошли только два полка: дмитровский - 2 тысячи - и коломенский - чуть больше трех тысяч. Коломенцы произвели хорошее впечатление: конями, оружием, снаряжением. И воевода Дмитрий был хорош: рассудителен, соображал быстро, распоряжался толково. Хотя смотрел на Бобра настороженно и неприязненно, и даже (как иногда казалось) презрительно.
      Дмитровцы же были плохи - скорее толпа наскоро вооруженных мужиков. Их воевода Никита так и отрапортовал по приходу:
      - Вот, князь, все, что смогли и как смогли в такой-то спешке. Нам сказали: главное - быстро! Вот мы и... В общем - командуйте.
      Бобер поблагодарил его за скорость, а порядок, какой возможно, приказал навести воеводе Дмитрию.
      Посылать такой отряд навстречу Олгерду было бессмысленно, но ждать дальше тоже никак нельзя - пришла весть о поражении и гибели стародубского князя Семена Дмитриевича. И как ни тяжело было Бобру это сделать, пришлось усилить Минина тремя тысячами москвичей и спешно отправить его навстречу литвинам.
      Когда встал вопрос о командире московского подкрепления, на место это (неожиданно с большим жаром) попросился главный воевода князя Владимира Акинф Федорович Шуба. Владимир было запротестовал, Великий князь удивился, но одобрил, а Бобер задумался. Оно, конечно, здорово, если отряд поведут два таких воеводы (ум хорошо, а два...). Но почему он так рвется? В чем дело? Уж не доказывать ли собрался, что он лучше меня? Это в конце концов тоже неплохо, только не наломал бы дров. Будем нйдеяться, что дров наломать ему Минин не даст. Уравновесит.
      И Бобер согласился. И, как оказалось, - зря! Но об этом речь впереди.
      * * *
      На третий же день после ухода передового отряда Минина и Шубы к Москве стали подходить и подходить войска. Бобер, вспоминая, как мал ушедший отряд, досадовал, злился, даже про себя матерился: ведь идут и идут! и слава Богу! Но чтоб вам подойти хоть кому-нибудь тремя днями раньше!
      А тремя днями раньше, провожая Дмитрия и Акинфа в поход, он долго и тщательно проговаривал им все детали, добросовестно рассказывал все, что знал об Олгерде, его манерах ведения боя, похода, разведки.
      - Главное (и тут разведка должна сработать!), не нарвитесь на них вслепую. И ни в коем случае не ввяжитесь в драку! Сами понимаете, что тогда с вами будет. Налететь, обозначить себя и уйти к нему за фланг. Все! Дело будет сделано. Либо он погонится за вами (а это нам больше всего надо! Верно?!), тогда не давайте себя догнать: местность ваша, отряд меньше, легче, мобильней! Либо он пойдет дальше, тогда вы пойдете преследовать, начнете клевать его в спину - опять инициатива у вас!
      Воеводы согласно кивали, не перебивали, иногда переспрашивали что-нибудь важное. Их вниманием и поведением Бобер остался доволен. Он был почти уверен, что они сделают все, как надо. Почти! Потому что в груди опять появился "червячок". Он мучительно пытался понять - откуда?! Откуда идет это безотчетное чувство опасности? И не находил!
      Когда стали подходить войска, когда их стало много и даже очень много, он решил, что тревога шла от малости посланного отряда. Но обычно, когда он верно находил причину беспокойства, "червячок" уползал, исчезал. Это была черта, унаследованная от деда (хотя он, конечно, не мог этого знать) и дававшая ему, вместе с настроением перед битвой и даже той дрожью перед атакой, довольно ясное представление (предчувствие!) о том, что будет. Она никогда его не подводила. И теперь, когда он вроде бы выяснил причину, а "червячок" не исчез, Бобер понял, что произойдет непредвиденное и очень скверное, и с удвоенной энергией взялся за укрепление кремля.
      * * *
      Знай он о разговоре, проишедшем между двумя командирами сторожевого полка сразy после встречи с ним, может, и объяснился бы его "червячок". Но узнать о нем он не мог (свидетелей не было), а предположить, что такое может быть задумано, тем более. Настолько это показалось бы, с его точки зрения, да и вообще здравого смысла, чудовищно и нелепо.
      А разговор на эту тему был меж ними, конечно, не первый, недаром же Акинф так охотно взялся командовать московским полком.
      От Бобра (дело происходило в великокняжеских палатах, где сейчас жили и оба воеводы) вышли молча и направились в горницу Акинфа - она была в дальнем, самом тихом конце терема. Вошли, сели, повздыхали. Акинф кликнул слугу, приказал принести выпить, закусить. Когда слуга все исполнил, Акинф отпустил его и запер дверь на задвижку.
      Выпили, похрустели солененьким огурчиком.
      - Ну, как тебе инструкции? - прервал молчание хозяин.
      - Инструкции толковые, а что ж... - проворчал Дмитрий.
      - Будешь следовать?
      - А ты?
      - Я второй. Первый ты...
      - Юлишь? На меня все переложить хочешь?
      - Боже упаси! Был бы я первый, я б тебе приказал.
      - Ну что ж, тогда и я тебе прикажу.
      - Добро, Дитрий Минич, другой дороги у нас с тобой нет. Либо разбивать литвина, либо костьми ложиться.
      - Костьми лечь несложно. Сложно и важно - победить. Мы с тобой что решили? Из-за чего бьемся? Ведь он у нас хлеб отбивает, язва! Пришел, поглядел, сказал: все не так! и начал все делать по-своему. А князь только в рот ему глядит и ничего боле знать не желает. Сколько мы на обустройство московских дружин сил положили! И все это по боку?! Какие дружины сколотили! И что нам за это? Хоть спасибо сказали?! Да хоть проверил бы, каковы они, на что способны!
      Акинф, державший жбан в руке, стукнул им о столешницу, вылетели брызги:
      - Какое там спасибо?! У меня Владимир весь Окский рубеж забрал! Да еще как красиво! Вежливо, уважительно так: тебе, мол, такими мелочами некогда заниматься, тебе всем моим войском распоряжаться, так я тут помощника тебе подобрал... Чтобы только рубежом занимался. Чуешь?! Разве сам он это удумал?
      Пятнадцать лет сопляку! До его появления он только и делал, что бегал за мной, да в рот заглядывал: да, дядя Акинф, ага, дядя Акинф! А тут... И все! Ока вся от меня уплыла! А дальше? Куда мне податься?! Полки эти задумал в каждом селе! Все, что я придумал: сильную дружину, мобильную, быструю - по боку?
      - А мой! - перебил Минич. - Тоже от наших расчетов нос повернул. Мало - говорит. Да как же дружина расторопная, быстрая - разве может она большой быть?! А ему такую - не дружину, целую армию подавай. Ну мысленное ли дело?! И как ни убеждал, у него один ответ (он же и вопрос) - а как же татары? У них так. Говорю: татарин - кочевник! У него все добро на коне и в повозке. Русский не может по-татарски жить! Дом, хозяйство, пашня! Нельзя всех воевать заставить, кто-то должен и землю пахать. Ответ один!!
      - Знаю. И у моего ответ один: так татар не одолеть.
      - Точно! А кто им это внушил?
      - Понятно кто...
      - И все! Сложилось отношение, политика уже складывается. Вооружить и научить воевать всех!
      - Бред! Я даже допускаю, что он всех вооружит - деньги на Москве завелись. Но воевать! Вот соберет он огромное стадо баранов, вооружит и поведет против литвин или татар. Как баранов их всех и порежут! И что сзади останется?! Бабы и дети, беззащитные, голые!.. Я даже думать о том боюсь! А Бобер так не считает. А мальчишки вслед за ним! И сам понимаешь - почему.
      - Да. В Литве татар побил. В Нижний поехал - там побил. Выходит - он прав?! Вот и ...
      - Везучему жить легко. Только всякое везенье - до поры, до времени. И как бы не отвернулось оно от него в САМЫЙ ПОСЛЕДНИЙ момент.
      - Хха! А если и пора - время придет? Не подфартит? Он молодой (сопляк! ему тридцать-то есть?), он литвин - завернется обратно в свою Литву, и поминай, как звали! А нам с тобой расхлебывать, головешки от Москвы собирать!
      - Расхлебывать - как водится. Только крепко он уже князя на крючок посадил. Ну удастся нам наша затея (тьфу-тьфу-тьфу!), ну шарахнем мы Олгерда. А князя переломить сможем?
      - Знаешь, Акинф, князь, конечно, парень простой. Но не дурак. И если ему в нос победу, да над таким врагом, сунуть... Задумается! Твой еще проще, но тоже не балбес. Аргументы очень сильные должны быть. Тогда переломим.
      - Аргументы... Нам с тобой лет до х.., а не покажемся мы с тобой тому же Бобру сопляками несмышлеными, когда с шестью тысячами на такую армию полезем?
      - Я себя не низко ценю, ты знаешь. Да и ты, сколько я о тебе могу судить. Великий Святослав, предок наш, один на десять ходил.
      - То Святослав. Да и времена какие были...
      - Да, времена не те, богатырским порывом сейчас не возьмешь. И если кинемся на Олгерда в лоб - о чем говорить?.. Ты сам-то прикидывал - как половчей?
      - Половчей выходит, как Бобер говорит.
      - Да. Если бы Олгерд свою армию в кулаке держал. Но он этого не сделал. Пока! Сопротивления не видит. Он идет на Москву из Смоленска, прямо. А вот тверичи с ним пока не соединились, идут от Зубцова севернее (мне донесли из-под Гжатска), прямо на Москву, и не видно, чтобы они чего-то опасались. У них около десяти тысяч. Их-то мы и прищучим. А?!
      - Ишь как! Да ты, Минич, стратег нисколько не хуже хваленого нашего Бобра. А сведения верные?
      - Это моя разведка, не княжеская. Так что - вперед.
      - Вперед! Да еще как вперед!
      * * *
      Благими намерениями вымощена дорога в ад, и в подтверждение этой, всеми постоянно игнорируемой истины судьба решила поучить мудрого, опытного, собаку съевшего в расчетах предбатальных хитростей воеводу Дмитрия Минина, когда он встретил только что переправившихся через речку Тростну тверичей, ударил им во фланг, прижал к болотистому берегу Тростенского озера и стал уничтижать.
      То ли связь у тверичей с Литвой хорошо сработала, то ли разведка московская недоглядела, то ли случай какой непредвиденный (теперь этого не узнает уже никто), но в тот момент, когда прижатые к речке и болоту тверичи решили, что им конец, и многие уже творили молитву, с юга, прямо из болота за озером, на них вывалился большой конный отряд во главе с сыном Кейстута, молодым князем Витовтом.
      От войска москвичей ничего практически не осталось. Все князья, воеводы, бояре погибли. Сложили свои буйные головы и командиры, лучшие московские воеводы Дмитрий Минин и Акинф Шуба.
      * * *
      Когда весть о разгроме прилетела в Москву, Бобер не очень и удивился: "червячок" давно предсказал ему похожий исход. "Значит, не клюнул дядюшка на нашу уловку. Или сам как-то наших заманил. Жаль, конечно, но ничего не поделаешь. Свое дело Минич с Акинфом все же сделали. Не так, как хотелось бы, но все-таки... Припасы кое-какие собраны, заборолы кончены, войска в кремле затворится под десять тысяч. Хрен Олгерд сунется, а сунется, так получит, что больше не захочет".
      Главное: "червячок" с приходом этого ужасного известия сразу угас, умер, и Бобер понял, что самое плохое позади. Потому и рассуждал почти спокойно.
      Зато всех остальных, особенно Великого князя, весть о поражении на Тростне повергла в шок. Дмитрий ходил как потерянный, с остановившимся взглядом, плохо реагируя на обращенные к нему слова. В черном унынии пребывали и все бояре, кроме, пожалуй, лишь Данилы Феофаныча. Бобру пришлось вновь собрать важнейших сановников, включая и митрополита, чтобы энергично одернуть и принудить к действиям:
      - В чем дело. Великий князь? Почему у всех такой похоронный вид, бояре? Что случилось?
      - Случилось... - мрачно вздохнул Василь Василич, - а что, ничего не случилось? Лучших бойцов положили - шутка?! А главное - лучших воевод. Куда теперь без них?! Через два дня (вон, разведка доносит) Олгерд будет здесь!
      - Ну и что?
      - Как что?
      - Что, пойти и утопиться? Я очень удивлен! Разве мы не к этому готовились? И разве не подготовились?! Мы все успели: укрепления, запасы, войско. Лишние рты спровадили. А отряд... Да, жалко. Особенно самих воевод - сильные были мужи, мудрые. Таких кем попало не заменишь. Но война без потерь не бывает! Настоящая война, а не это ваше улюлюканье. Привыкать надо! И не сметь после первой же неудачи руки опускать! Не забывайте, главное - впереди!
      Повисло короткое неловкое молчание, потом послышался голос Данилы:
      - Да, бояре, так сразу носы вешать, это как-то... Стыдно, по-моему.
      - Да кто вешает?! - взорвался Великий князь. - Что за разговор! Разве время сейчас оглядываться? Вперед надо смотреть!
      - Вот и давайте смотреть, а не о потерях вздыхать, - Бобер тем не менее вздохнул, но удовлетворенно, - теперь нам надо Олгерда у стен на морозе подержать.
      - Да! А ну как не станет он у стен топтаться? - в голосе Великого князя не осталось ни печали, ни досады - один жгучий интерес.
      - То есть сразу на стены? - Бобер подзудел нарочно.
      - Да!
      - Вряд ли, но не исключено. - Разговор свернул в нужное, деловое русло, и Бобер успокоился на счет боевого духа собеседников: - Вот к такому обороту и надо быть готовым прежде всего. Дров побольше заготовить. Хоть горючие запасы в осажденной крепости - плохо, но ничего не поделаешь, кипятку много понадобится. На стенах костры опасно, заборолы деревянные, значит, сходни крепкие - кипяток снизу таскать, да чтоб самим не обвариться. Людей приучить каждого к своему месту на стене. Чтоб в любом положении знал, что делать. Но все это мы уже обговорили не раз. Теперь только подчиненных гонять без передыху. Главное, чтобы без дела ни часу не сидели. Тогда и не заробеют, и не расслабятся. Тогда и штурм отобьем с таким уроном, что он... Но я думаю, на штурм он не решится. Слишком сильна крепость. И не любит он крепостей, штурмовать их не может.
      - А Ковно? Я слышал, он Ковно мастерски взял у немцев. Лет пять назад...
      Данило смотрел строго.
      - Хм. Ковно - да, мастерски. Это еще при мне было. У него там в стенах свои люди остались. Ворота ему тайно отворили, вот и все мастерство. Думаю, в Москве у него таких помощников не найдется. Нет. Штурм - это всегда риск. И огромные потери! А Олгерд рисковать не любит.
      - Твоими бы устами, да мед пить, сыне,- вздохнул митрополит,- но тогда осада. Сколько мы продержимся?
      - Дольше чем он, отче. В любом случае! Запасы у нас есть, и мы в тепле, дома. А он на морозе, в чистом поле. Так что срок (когда сбежит!) только от погоды будет зависеть. Ну и еще, может, от каких обстоятельств... - Бобер почти весело оглянулся на Данилу, что не ускользнуло от митрополита, который тоже посмотрел на племянника, потупился и промолчал.
      - В том, что мы его пересидим, переломим, я не сомневаюсь, - продолжал Бобер, - тем не менее тебе, отче, настоятельно советую город покинуть. На всякий случай.
      - Значит, ты не уверен, - митрополит остро уколол его взглядом.
      - Нет, уверен. Но война есть война: осада, обстрел, драка, случайная стрела (тьфу-тьфу-тьфу!), пожар, ну... ну мало ли чего!
      - Да за кого ж ты меня принимаешь?! - Алексий смотрел обиженно, оскорбленно и даже, кажется (Бобер впервые это видел), сердито. - Как же я, ваш духовный отец, в самый трудный час - и вдруг сбегу. Что обо мне подумают! Но ладно - обо мне. Все же сразу решат - раз я сбежал, значит крепость не удержать, и в панику ударятся. Нет, сыне, тут ты не подумал.
      - Я подумал, - медленно безнадежно покачал головой Бобер, - подумал о тебе как человеке, держащем сейчас в руках все нити и ниточки (до последней!) управления государством, которого некем будет заменить в случае чего, и которым мы ни вот столько,- Бобер ковырнул ноготь,- не имеем права рисковать.
      - И-и-и, сыне, и тут ты не прав, - взгляд митрополита смягчился, - все в руках Божьих. Я уже стар, и он в любой момент может призвать меня к себе. И что тогда? Жизнь на Москве остановится? Да ни за что!
      - Не остановится,- невесело усмехнулся Бобер, - но без тебя Москве будет хуже. Много хуже и долго хуже, и пока мы можем, должны тебя оберегать крепко, крепче всех,- Бобер обернулся к Дмитрию, - прости, Великий князь, но больше даже,чем Великого князя.
      - Не извиняйся, я полностью согласен,- громко откликнулся Дмитрий.
      - И все-таки, - мягко, но решительно проговорил Алексий, - причины, повелевающие мне остаться, намного перевешивают те, что требуют отъезда. Поэтому я останусь. А в делах... Каждый из сидящих здесь в своей области заткнет меня за пояс.
      - И все-таки, отче, - не удержался снова Бобер, - я согласен, что Василий Василич и Великий князь справятся с делами внутренними, что мы с Великим князем управимся с делами военными. Но кто в случае чего вытащит без тебя дела иностранные?
      - А это вот он! - встрепенулся Алексий, указывая пальцем на племянника, и неожиданно благодушно, по-старчески хихикнул: - Хе-хе! Вот его-то и поберегите. Отправьте... куда-нибудь в Кострому.
      - А я вовсе не против! - весело подхватил Данило. - Больно мне тут облокотилось под литовскими стрелами торчать! С удовольствием где-нибудь в Костроме или Ростове посижу, бражки попыо, пока вы тут с Олгердом разберетесь.
      И весь совет облегченно рассмеялся.
      * * *
      Олгерд подошел действительно через два дня. Москва встретила его еще дымящимися пожарищами посада, пустотой, тишиной.
      Внушительные стены и башни крепости смотрели на пришельцев совсем не грозно, а как будто даже весело, словно в гости приглашали. Так действовал цвет камня, белый, удивительно свежий даже в соседстве со снегом, потому что снег изрядно подкоптили пожары.
      Однако настороженная тишина была вовсе не веселой, а холодной и мрачной, а черные пятна одетых в железо ворот, последние из которых захлопнулись лишь каких-то полчаса назад, поглотив последних разведчиков, глядели уверенно и грозно.
      Первые разъезды литвин, показавшиеся из леса за Неглинкой, по пожарищу рыскать не стали (чего там найдешь?), а потянулись к речке, взглянуть на невиданную крепость. Самые беззаботные, легкомысленно выехавшие на правый берег, жестоко поплатились. На стенах, за заборолами зыкнули арбалеты, и все пятеро выскочивших на открытое место, свалились с коней. Видевшие это другие разведчики с громкими предупредительными криками живо отскочили на безопасное расстояние, прикрылись щитами.
      А Занеглименье уже заливало выплеснувшееся из леса литовское войско. Оно растекалось по посаду вправо и влево и как полая вода перехлестывало через Неглинку и севернее кремля, и на лед Москвы-реки, и за нее, обволакивая кремль с юга.
      Воинов было много, так много, что защитников, никогда не видевших ничего подобного у родных стен, брала оторопь: сколько же вас, мать вашу?! когда ж вы кончитесь? Но они все не кончались и не кончались, продолжали вытекать из леса через дыру Смоленской дороги.
      Однако конец бывает всему, и когда литовское войско вывалилось в конце концов из леса и равномерно окружило кремль, оказалось - не так уж и много, не так уж и страшно. А опытные воеводы, стоявшие на башнях, все почти одинаково называли число 35-40 тысяч, что москвичей еще больше успокоило, ведь в стенах было собрано чисто воинов 8 тысяч, а оставшихся горожан, да сбежавшихся из окрестностей тянуло еще тысячам к десяти. "Сверху-то мы не то что двоим, пятерым рыла посворотим!" - поплевывая в кулаки, подбадривали друг друга москвичи.
      Бобер с Великим князем обходил стены, посматривал, коротко распоряжался, спрашивал, уточнял. Вид главного воеводы был совершенно невозмутим. Уверенность и сила, исходившие от него, мгновенно передавались всем, с ним соприкасавшимся, и настроение на стенах оставалось очень боевым.
      Бобер нечасто, но останавливался и перед простым воином. Спрашивал, что тот делает сейчас, что должен делать при штурме и что думает, доберется ли до него литвин. На что получал (всегда почти!) довольно обстоятельные ответы: доберется вряд ли, а если доберется, дальше стены не пройдет кишка тонка.
      - Точно - тонка! Но вы все-таки в оба смотрите! - Бобер посмеивался в ус, а с командиров башен постоянно требовал: - Постреливайте! Валом бестолку стрелы не швыряйте, а старайтесь наверняка, чтобы они поняли и привыкли: мы стрел на ветер не бросаем. Знаете, как это сковывает? Они уже боятся! Видите - ни один поближе не рискует сунуться. Так что прежде чем на стену кидаться, каждый крепко задумается.
      * * *
      Литвины действительно призадумались крепко. И первым задумался Олгерд, лишь только взглянул на стены.
      "Дохлый номер. Такие стены взять, столько крови прольешь - в Вильну не с кем будет возвращаться. А зачем мне это? Михаилу ярлык добыть? Так стоит ему только ярлык этот взять, не начнет ли он сразу против меня же и ерепениться? Это вопрос, да еще какой. А уж все по-моему он никогда делать не будет. Потому мои интересы у этих стен кончаются. Припер я их здорово. Блокирую в крепости и вымету все окрестности дочиста. Добра тут, небось, по лесам до черта напрятано. Да и городков, сел вокруг Москвы тьма. Наберем, сколько дотащим, и потащим. Они ведь догонять не станут. Побоятся".
      И Олгерд приказал звать на совет Кейстута и детей.
      * * *
      Совет был как всегда у Олгерда: он говорил, остальные помалкивали, редко что-нибудь вставлял Кейстут. Постановка задачи всех сильно удивила, но и обрадовала: ни слова не было сказано о штурме. Каждому указано место у стен, подробно обговорены действия на случай вылазок осажденных, отряжены большие силы на прочесывание окрестностей, о приступе же - ничего. Князья тверской и смоленский (Михаил Тверской больше всего!) почувствовали себя обманутыми. Война вроде бы уже к концу, Литва набирает добычу и собирается восвояси, хотя князь московский не разбит. Литвины уйдут, а они останутся. С чем? И перед кем?!
      Михаил все-таки попытался заикнуться о штурме, на что получил простой вопрос в лоб:
      - Ты у нас в таких делах опытный. Скажи - как?
      - Что - как?!
      - Крепость взять. По лестницам карабкаться или приметы делать и по ним лезть, или пороками ворота долбить? Конкретно - как?
      - Ну, конкретно - решить надо. Я пока не знаю...
      - Вот и я не знаю. А главное, не знаю, зачем это надо! У таких-то стен... Воинов своих штабелями складывать - нет! Если тебе своих не жалко пожалуйста, давай. Я тебя поддержу. Стрельба будет, демонстрация, шум. Только впереди ты, а я следом. Согласен?
      Михаил оскорбленно замолчал, стиснул зубы, катая желваки, а литовские воеводы отвели глава и спрятали в усах оскорбительные ухмылки.
      Все всё поняли, в том числе и Михаил со Святославом, и кинулись шарить окрестности. К крепости близко не совались. Опасно было и жутко. Вокруг стен все выгорело, было ровно и голо. И каждый, кто оказывался к ним ближе полутораста сажен, получал арбалетную стрелу, кто поудачливей - в коня или щит, а невезучий - в грудь, в бок, в шею, а то и прямо в лоб.
      Для осажденных стрельба была единственным развлечением, тем не менее стрел они зря не швыряли, били наверняка. Литвины быстро прочувствовали столь серьезное к себе отношение, и каждый из них подумывал с холодком в животе: а ну как на штурм придется? что тогда?
      Базланить и ругаться с осажденными никто не лез. Послов тоже никаких не появлялось. Так прошли день, ночь и еще день.
      * * *
      Внутри крепости начал складываться определенный распорядок: кому когда вставать, когда ложиться, кто кого меняет и т. д. Успокоенные уверенностью своих командиров и осторожностью противника, москвичи готовились к долгой осаде.
      Бобер все-таки опасался какого-нибудь подвоха, особенно по ночам. Поэтому ночь, по крайней мере первую ее половину, он всегда проводил на стене, высматривая и вслушиваясь, заставляя всматриваться и вслушиваться лучших своих разведчиков. Великий князь был с Бобром неотлучно.
      "Интересно, сколько они так простоят? Данило обнадеживал насчет немцев, только соберутся ли те? Если и соберутся, то вряд ли скоро. Морозов больших нет, так что и с этой стороны для Олгерда терпимо. Будет стоять и вычищать окрестности, старый сквалыга.Тряпки старой не оставит, мерзавец, как метлой все повыметет. Долго после него отходить придется. Князю, пожалуй, об этом не стоит пока. Чтоб не расстраивался лишку. Ветерка бы сейчас с хорошим морозцем! Быстро б ему надоело. Хорошие морозы навалятся к Рождеству, стало быть, недели две-три, как не верти, ждать. Это не страшно. Не изобрел бы только гадости какой, на это он мастак. Хотя, может, и не мастак? Много гадостей ты от него видел? А на Синей Воде все гадости сам за него придумывал. Для крепости одна гадость страшна - тайный ход. Но откуда он сможет узнать? Да и поглядываем с двух концов. Подкоп рыть? Замучается! Да ему и в голову не придет такая черная работа: долго, тяжко и без всякой гарантии... Ты сам-то стал бы? Нет, не стал. Ну а что еще? Ночью к стене где-нибудь за Беклемишевой башней подбежать, где стена пониже? Конечно, если общий штурм, тогда дело серьезное, это действительно будет гадость. Но к нему и готовиться надо серьезно, а того пока не заметно", - все это Бобер прокручивал в голове, обходя ночью стены, рассматривая хотя и на почтительном расстоянии расположившиеся, но грозные своей многочисленностью литовские костры.
      По кострам о войске можно узнать многое. Надолго ли расположились, много ли еды, тепло ли одеты, какова среди воинов дисциплина, агрессивно или мирно настроены и прочее. Но не только это высматривал Бобер в красочной ночной мозаике. В самый отъезд из Москвы, уже садясь в сани, Данило поманил его пальцем, шепнул:
      - Вижу, не успели мои гонцы. Теперь уж из-за литвин в город не прорвутся, теперь, пожалуй, только знак смогут дать. Ты дозорных предупреди, да и сам посматривай: три больших костра в ряд увидишь где-нибудь в Занеглименье, скажи о них митрополиту.
      - И что они будут означать?
      - Он тебе растолкует. Прощай. Удачи вам. С Богом!
      Что они могли означать, Бобер догадывался, потому и посматривал в Занеглименье внимательней, чем в другие места.
      * * *
      Тройной костер разведчики заметили уже на вторую ночь осады и кинулись к командующему. Тот сам вышел на стену убедиться. Действительно, костер отличался от обычных походных костров войска: был дальше, сильно отделен от остальных и полыхал ярче, вернее, полыхали три костра, близко в ряд расположенные.
      - Ну что ж!.. - Бобер крутнулся на каблуках (разведчики поняли - в хорошем настроении!) и несмотря на поздний час направился к митрополиту.
      Тот пригласил к себе сразу (стало быть, спать не собирался), встретил не на официальном троне, а за столом, заваленном документами - на харатье, пергаменте и на новом, пока непривычном еще материале для письма - бумаге.
      - Ну что, сыне, хорошие вести никак? - митрополит глядел весело, с хитринкой, сидел в креслице уютно, одет был во что-то бесформенно-теплое, на голове меховая шапочка, так что Бобру, пришедшему с промозглого холода, стало тепло и приятно и захотелось так же уютно усесться в креслице напротив и вытянуть ноги. На что Алексий сейчас же отреагировал:
      - Ты садись, устраивайся, озяб небось.
      - Не знаю, отче, хорошие ли, но вести,- он уселся и вытянул, как хотелось, закоченевшие уже в ступнях ноги.
      - Что?
      - Три костра.
      - Ага...
      - Данило Феофаныч велел тебя известить, как их увижу, а вот что они означать будут - не сказал.