О Лопасне и Окском рубеже было как будто вовсе забыто. То есть сделан вид, что забыто. И это очень не понравилось князю Рязанскому. Но главным, из-за чего Олег не просто обиделся, не просто оскорбился, а совершенно осатанел и на какое-то время забыл себя, оказалось совсем другое. То были не ордынские дела и не волокита с Лопасней, а произошедшее в Москве в отсутствии Дмитрия.
      Как мы помним, митрополит вернулся с полдороги, не доехав до Рязани, встречать гостей из Литвы. Все понимали, что дело не только и не столько в сватовстве, сколько в затверждении зимних договоренностей, установлении новых отношений. Эти новые отношения и были улажены к общему удовлетворению. И закреплены в грамоте, где обговаривались не только обязательства Вильны и Москвы относительно друг друга, но и в отношениях с союзниками, коими со стороны Вильны назывались Великие князья Смоленский и Тверской, Святослав и Михаил, а со стороны Москвы Рязанские князья: Олег, Роман и Владимир Пронский - тоже "Великие".
      Епифан Кореев, везший своему князю из Москвы такой "подарок", весь измаялся в дороге, прикидывая, как половчее сказать. Потому что знал Олега очень хорошо. Знал, что взбесится и может наломать таких дров, что потом ему же, Епифану, неизвестно сколько придется отмазываться и улаживать взбаламученные дела.
      Помогли боярину обстоятельства. Олег устроил большую охоту перед зимой, обещавшей жестокий голод, и с большой облавой направился вверх по Проне, а потом по ее притоку Ранове в сторону Дона. В такой обстановке, вдали от столиц и всяких объектов гнева (да и охота складывалась удачно), Олег вроде бы не мог себе сильно навредить, даже если б не на шутку разошелся. Тут и подкатился к нему хитрец-боярин с неудобной новостью.
      - Вильна с Москвой подписали грамоту о вечном мире, Великий князь.
      - Знаю. К тому все шло еще в июле.
      - Шло и пришло. Да не гладко.
      - А что такое?
      - Раз ты знаешь, что подписали, может, и саму грамоту читал?
      - А ты мне ее давал? У меня ведь ты на московские дела отряжен. А что там, что-нибудь не так?
      - Не так, Великий князь, очень даже не так.
      Отношения у Олега с Епифаном были доверительные, близкие, он был первым княжьим советником и обычно позволял себе называть князя по имени отчеству. Когда же переходил на официальный тон и начинал обращаться: "князь", тем более "Великий князь" - это означало не что иное, как крупные неприятности, и Олег встревожился:
      - Так что же?
      - Ну, во первых, Москва стол Владимирский назвала в ней своею вотчиной... - Епифан не решился начинать с главного, захотел посмотреть сначала, как Олег отреагирует на такое нахальство Москвы. К его удивлению (и даже удовлетворению) Олег не возмутился, хотя и нахмурился:
      - Выходит, теперь к столу Владимирскому никто близко не подходи?
      - Вот именно, князь.
      - Ну а кто ж к нему и так-то теперь сунется? Мы с тобой, что ли? Или Мишка Тверской, дубина стоеросовая? Или тесть Дмитриев, пьянь болотная, хрыч, скупердяй? Так что ничего тут не попишешь, Москва только факт подтвердила. Видал, сколько они зараз в Сарай повезли? Нам с тобой за три года не набрать. Может, кому-то это и обидно. Мишке прежде всего, да что поделаешь... Ты говори, дальше-то что?
      - Что?
      - В грамоте что?
      - А! В грамоте-то вот что. Вильна и Москва обговаривают права своих союзников. Вильна великих князей Смоленского и Тверского, Святослава и Михаила А Москва великих князей Рязанских: Олега, Владимира и Рома...
      - Что-что-что??!!! Великих?! Я не ослышался?!
      - То-то и оно, Великий князь. - Епифан с тревогой наблюдал, как встопорщились усы грозного Рязанского правителя, а на носу и висках блеснули капельки пота.
      Олег задохнулся и на какой-то момент потерял дар речи. Ему вмиг как молнией осветило и поведение подлых московских бояр, и уклончивые разговоры их придурка-князя об Окском рубеже, и непонятные взбрыкивания пронского мерзавца Владимира, его назойливая тяга к Москве.
      "Разделяй и властвуй! Ай, молодцы! Ай, орлы! Великое княжество Рязанское для них уже и не Рязанское вовсе, а... а Пронск - это ведь почти треть, ну если и не треть, то четверть точно и - К НИМ! А Роман? Ну, Роман не в счет. Роман для красного словца... Но все равно! А родственничек-то пронский! Обрадовался, значит, что Великим тебя назвали, петух ты щипаный! А вот купят они тебя с потрохами?! Ну и купят... А мне тогда что останется? Только утереться. Но, может, брехня?"
      - Весть надежная?
      - Сам читал. Собственными глазами видел.
      Главным недостатком Олега было то, что взрывался он мгновенно, и в такие минуты его было не остановить. Сейчас в его взбудораженный мозг горящей головешкой впился почему-то Владимир Пронский. Может оттого, что был близко? Сейчас от лагеря Олега до Пронска и полусотни верст не набиралось. Князь кликнул десяток отроков и взлетел в седло. На отчаянный вскрик-мольбу Епифана: "Охолони, князь! Куда ты?!" бросил лишь:
      - В Пронск, - и поднял коня в галоп.
      За полтора часа скачки до Пронска он поуспокоился, остыл, прикинул, как дальше вести себя с Москвой, а в конце пути даже засомневался, зачем рванулся к Владимиру. "Что я ему скажу? Что он мне? Ну помогли. Ну денег дали. Много! Ты сам отказался бы? Не-ет!!! Чтобы моего удельного так внаглую от меня отрывать! И ведь не могли они без его согласия! (Тут он чувствовал некоторую слабину, но пуще разжигал себя.) Нет, я на тебя взгляну! Я тебя спрошу!"
      Кончалось бабье лето. Упало уже на иссохшую землю два осенних дождя. И сразу взыграла, зазеленела степь! Только, видно, поздновато. Солнце пекло почти по-летнему. Поля стояли голые, обещая голодную зиму. Унылая эта картина не трогала Олега. К несчастьям многострадальной земли своей у него выработалась уже какая-то тупая привычка.
      Да и люди привыкли (к чему только не привыкает человек!). Идут татары - прячутся в лес, идет засуха - запасают корм (не себе, животине!), режут лишний скот, идет ненастье - по зернышку собирают гибнущий урожай.
      А еще и воюют, и детей рожают (и растят, и хоронят), и пьют, да еще и чужих жен успевают облапить - чудно!
      Олег равнодушно смотрел по сторонам, он окончательно успокоился. Теперь ему уже все равно было, что он скажет Владимиру, что тот ответит. Важно было взглянуть пронскому князю в глаза, заручиться правом на то, что он задумал (сейчас, только что) сделать.
      А задумал он ни много, ни мало - силой отнять у Москвы Лопасню. "А что? Захвачу, а там повоюйте тогда со мной! Вояки-то вы никудышные. Потопчетесь под стенами, да пришлете послов. Там и поторговаться можно будет, села кой-какие (что на ихнем берегу) им уступить. А уж Лопасню нет! Лопасня моя, и черта вы ее у меня оттягаете!"
      * * *
      Владимир Дмитрич сидел на скамье во дворе, отдыхая после мечного боя (это занятие он установил себе сам на каждый день и никогда его не пропускал), когда перед ним как из сказки возник и бесом заплясал белый конь Великого князя. Он ничего еще не успел сообразить, а Олег уже встал перед ним, кривясь в злой усмешке, паясничая, приложил руку к сердцу, поклонился в пояс:
      - Здравствуй, Великий князь! Как поживаешь, что поделываешь?
      Владимир поднялся со скамьи, смотрел озадаченно, молчал. Мокрая от пота рубаха противно липла к груди.
      - Что ж молчишь, зять дорогой? Али уж и узнавать соседа своего бедного перестал? Знать здорово процветает Великое княжество Пронское.
      Владимир заметил дважды повторенное с нажимом слово про величие и понял, что гнев князя именно со словом этим повязан, но совершенно не мог представить (убей Бог!), откуда что взялось - он понятия не имел о московской грамоте! Не зная за собой никакой вины, тем более оскорбительно было выслушивать какие-то непонятные издевки. Он гордо выпрямился и ответил не как старшему, а без почтения, как равному:
      - Почему ж, узнал. Проходи в дом, Олег Иваныч, гостем будешь.
      - Недосуг мне, Великий князь, прости!
      - Чего ж тогда приехал?
      Правый ус Олега пополз вверх, лицо залилось краской:
      - В зенки твои бестыжие заглянуть! Спросить, чем, каким медом тебе намазали купчишки те жирные за Окой, что ты от своего, законного князя отвалиться вознамерился! Чем тебя Рязань ущемила, обидела?!
      "Ах, вот в чем дело - с Москвой чего-то не поделил! Но почему я-то крайним оказался? С Москвой дружу? Помощь от них принимаю? Ну и что?" Владимир по-прежнему не понимал причину гнева, но выяснять, тем более оправдываться, не захотел - гордости и гонору у него тоже хватало:
      - Рязань меня пока ничем не обидела, но и не поддержала ничем. Ни против татар, ни по хозяйству. А купчишки жирные мне с голоду подохнуть летом не дали, может, и зимой не дадут. Великий князь Рязанский сельцо Краснояровку боярину своему Федору вдруг в кормление - бух! - да два починка с тем сельцом рядом, а того не вспомнил, что сельцо то и починки в приданое кому-то отдал. Дела свои круто вершит. Только свои! Пронского князя как пристяжную - пошел туда! пошел сюда! Засуха какая - ты чем помог? Вот зимой передохнем все - ты об том озаботился?
      - А ты не знаешь, что мои еще бедней живут! И что боярин Федор от татар отбился с малым полком и твою Краснояровку от пожога и разграбления спас.
      - Я его о том не просил. А ты, Великий князь, коль бедновато живешь, не обессудь...
      Олег от ярости задохнулся и забылся. Лицо его пошло красными пятнами, рука схватилась за меч. Отроки Владимира бросились между ними. Но Владимир стоял, как стоял, и голоса тоже не повысил:
      - Не балуй, шурин. Великому князю это негоже. Я тебе чем не угодил? На власть твою не посягаю и в "Великие" не лезу - глупость это или недоразумение. В рати всегда поддерживаю. Чего ж тебе еще? А вот если ты с Москвой пересобачился, то это твои дела, и я тебе в них не помощник, прости.
      - Не посягаешь, говоришь? - Олег тяжело дышал, кусал губы "Напортачил, умник, обосрался! Зачем тебе его глаза, зачем этот разговор?! И так все ясно. И давно". - Ладно, это мы поглядим.
      Резко повернулся к своим отрокам, которые сгрудились у него за спиной, готовые к драке, щелкнул пальцами. Ему подвели коня, он вскочил в седло и оттуда прищурился уже не зло, а сожалеюще:
      - Остерегись, Митрич, да подумай. Покормят они тебя, покормят, как гуся к Покрову дню, да сами же и слопают с потрохами, - и ткнул коня шпорой. Обиженно гоготнув, Сивый рванул в ворота, и вся ватага ссыпалась со двора.
      Владимир смотрел им вслед, оттягивая от груди липкую рубаху, стараясь задавить муторную тоску. "Может, и слопают. А что сделаешь? Податься-то к кому?"
      * * *
      В то лето (1371 г.) события шли настолько густо, что нам никак не обойтись без некоторого их обзора (или хотя бы перечисления), чтобы осмыслить и попытаться понять логические предпосылки, которыми руководствовались их участники, совершая те действия, о которых речь пойдет в дальнейшем, которые расставили все по своим местам и подняли, наконец, военный авторитет Москвы на такую высоту, что заставили считаться с нею и Рязань, и Литву, а Орду - призадуматься.
      Возвращение Дмитрия Московского из Сарая с ярлыком дало ему не только свободу политического маневра. Он выкупил и привез с собой в Москву вместе с ярлыком сына тверского князя, Ивана, увязшего в Сарае в нешуточных долгах, но так ничего и не добившегося. Ничто не мешало теперь московскому князю при первом же нежелательном поползновении Твери просто "погасить" тамошнего наследника. Это лишало Михаила всякой инициативы.
      Исключительно удачно повлияло получение ярлыка и на отношения с Вильной. Ярлык был получен из рук Мамая, а Мамай продолжал оставаться союзником Олгерда. Получалось, что Литва не могла теперь задирать и обижать вассалов своего союзника. И Олгерд, по крайней мере внешне, не выказывал никаких враждебных намерений, и помолвка Владимира и Елены Олгердовны, происшедшая в Москве в июле, в отсутствии Великого князя, неумолимо двигалась к свадьбе, которая должна была состояться зимой и подтвердить все мирные устремления Вильны и Москвы друг относительно друга.
      В отношении Твери, однако, оставалась одна неприятная проблема. Хотя Михаил и был теперь повязан пленом сына по рукам и ногам, действия его, произведенные во вред Москве, когда ярлык был еще у него, а именно: захват Костромы, Мологи, Углича, Бежецкого Верха, - оставались без последствий все лето, и в перечисленных городах сидели Михайловы наместники.
      Только к середине осени, когда спала жара, перестали полыхать лесные пожары и пали, наконец, на землю первые, еще робкие осенние дожди, появилась возможность собрать и снарядить достаточное количество войск, чтобы вышвырнуть тверских наместников из захваченных городов. Этим Великий князь занялся сам, устроив свою ставку во Владимире.
      В ноябре, когда встали реки, пышное посольство отправилось в Вильну, за невестой. Вообще, по делу и обычаям, следовало невесту везти в Москву. Однако Москва сделала вид, что "уважая возраст и авторитет Олгерда"... и прочее. Словом, Феофанычу было важно заслать в Вильну крупный дипломатический десант для укрепления связей не только с Андреем Олгердовичем, но и с теми, кто поддерживал (а поддержка эта уже была немалой) его в Литве. Потому переговоры о том, кто к кому должен ехать, были на удивление краткими и к общму удовлетворению завершились в пользу Вильны. Князь Владимир в сопровождении Иоганна, отца Ипатия, казначея великокняжеского Петра Добрынского и массы дипломатов более низкого ранга отбыл в Вильну.
      - Может, Любарта там встретите? Наших кого? Так приветы передавайте, кланяйтесь. Узнайте, как они там без нас, - Бобер наказывал монаху, сам собираясь в Серпухов.
      - Узнаем, Мить, что сможем, все разузнаем. А ты уж нам хоромы для новобрачных сообрази в Серпухове. Чтобы того... - он поднял к носу свой кулачище, - Олгердовну привезем как-никак.
      * * *
      Никто из московской верхушки не мог и помыслить, чем обернется для них сложившаяся к зиме обстановка, расклад сил, и как им аукнется небрежное отношение к делам рязанским. А расклад как нельзя более кстати подошел Олегу Ивановичу и его замыслам.
      Все силы Москвы, и не только силы, но и устремления, были направлены на запад и север, головы военных были заняты Тверью, а мозги дипломатов Вильной.
      Все, что у Москвы осталось для юга, по прикидкам Олега, была слабенькая разведка по Оке да коломенские войска, которых он, конечно, в расчет не брать не мог, но и не боялся ни при каких условиях. Что полки Владимира Серпуховского уйдут на подмогу Дмитрию, он был почти уверен и силы Серпухова на Оке считал по минимуму.
      Но расчет сил - само собой, а действовать... Не таков был стратег Великий князь Рязанский, чтобы планировать серьезную акцию против Москвы, основываясь лишь на приблизительном подсчете сил и презрении к московскому войску. Прошлогодние совместные действия против татар убедительно показали ему значение организованной по Оке московской разведки. Любое движение по Оке, дороге самой удобной и логичной, сразу же влекло за собой великую суматоху и в Коломне, и в Серпухове, и дальше, и как бы ни были презренны московские вояки, они могли просто подавить числом, успеть нагнать к Лопасне такую кучу народу, которую и от города-то (не говоря уже о том, чтобы из стен) отодвинуть - попробуй!
      Потому он и не стал светиться перед Коломной, собирая основные силы не в Рязани (Переяславле Рязанском), а в Глебове, крупном городе на реке Осетр ( немного севернее Зарайска, ныне не существует): оттуда по Осетру он выходил на Оку много выше Коломны и таким образом отрезал коломенские силы от района намеченных действий и оставлял их не у дел.
      Но и это было еще не главное. Лопасня легко прикрывалась из Серпухова (он был всего в 30 верстах), и с этим приходилось считаться прежде всего. Олег решил эту задачу просто и умно. Главный ударный кулак ( всего один, но отборный, конный полк) он вывел в район города Корника (западнее Венева, ныне не существует). Напрямую до Лопасни отсюда было 50 верст, и поздней осенью, когда дороги скрипели от мороза, реки встали, а снегу еще не навалило, при желании и известной расторопности такой переход можно было проделать за день.
      Олег ждал только ледостава. Когда 26 ноября первый лед на Осетре, подхрустывая и узорясь под копытами коня коварными звездами, выдержал прогулку Олега по перекату, тот велел сосредоточенным в Глебове трем полкам наутро выступать и послал в Корник воеводе Федору Панкратьевичу приказ: выступать немедленно, Лопасню захватить с ходу и удерживать ее до подхода самого Олега.
      Утром 27-го (за ночь лед окреп окончательно) рязанское войско двинулось вниз по Осетру. Конных в каждом полку было по три сотни, коней не хватало, и это больше всего заботило Олега. Быстро затомившись идти по неимоверно петляющему руслу, он оставил его и напротив Ростиславля (ныне не существует, в районе теперешней деревни Трегубово) перебрался в Оку. Лед на Оке тоже держал, и Олег, хотя путь за плечами был уже изрядный и люди устали (да уж больно хороша, гладка была дорога!), продвинулся на запад до того места, где река заворачивала прямо на юг, и тут заночевал.
      Гришкины разведчики обнаружили рязанцев только на следующий день, да и то не сразу, когда те вышли уже к их заставе у Песочного озера. И только тогда пошел по Оке свист, заковыристый и громкий.
      * * *
      Бобер собирался из Серпухова с проверкой в Можайск. О странном передвижении рязанцев ему доложили 28-го к вечеру. Весь остаток дня он ломал голову, что бы это значило, и не вознамерился ли уж самоуверенный сосед не дождавшись уговора занять Лопасню (кстати, четырем окрестным заставам надо приказать завтра же перебраться в город и там запереться, на всякий случай, до выяснения). И уже после ужина, когда от обильного стола Якова Юрьевича (он квартировал у управляющего в доме) Бобер отправился спать, к нему прямо в спальню ворвался Гаврюха с таким растерянным и расстроенным лицом, какого Бобер у него никогда не видывал:
      - Князь! Дмитрий Михалыч! Рязанцы Лопасню захватили! - и упал на ближайшую табуретку, готовый к взбучке, нахлобучке и прочее, то есть к какой угодно каре, так как сразу всю вину за случившееся взвалил на себя и своих разведчиков.
      Князь тоже повалился на скамью - и ни звука.
      Эти минуты для окружающих всегда были самыми тяжкими. Все понимали Бобер решал. И пикнуть там, или шевельнуться было невозможно. Но и ждать казалось невыносимым, потому что решения его влекли за собой очень крутые, почти всегда непонятные, но всегда очень стремительные действия, которые очень хотелось угадать и упредить, чтобы иметь хоть какой-то запас времени, которого потом, после принятия решения, всегда катастрофически не хватало.
      "Та-ак. Лопасня, значит, уже... Как? Откуда? Ну да теперь уж неважно откуда. Подобрался откуда-то, и ясно, что не по Оке, иначе разведчики мигом бы свистнули. Ведь дали же они знать о тех, кто по Оке... Стоп! Значит, по Оке идут подкреплять Лопасню, значит, силенок у них в Лопасне пока чуть. Можно воспользоваться... Как? Никак. Он уже идет, а мне три полка за день не поднять. Стало быть, Лопасня потеряна. Ладно. Он будет... Кстати, а кто это - он? Он сам, Олег, или его воеводы? Где он сам-то? Это важно!"
      - Гаврюха, срочно узнай, где сам князь Олег.
      - То есть?!
      - Сам он Лопасню захватил или по Оке идет? А может, он в Рязани сидит.
      - То есть при войске он или нет?
      - Конечно.
      - Сей миг, князь! - огромный камень свалился с души у Гаврюхи, ведь его не обвиняли, а заставляли что-то делать, и он рванулся исполнять.
      - Стой. Не суетись. Сядь. - И Гаврюха вновь замер. "Итак... Если Олег в Рязани, сделаем как обычно. Сколько он пригонит к Лопасне? Если подкреплять идет тремя полками, то в Лопасне сейчас меньше, один-два. Будем считать - два. Значит всего будет пять.
      Внутри они все не поместятся. Приведу полков шесть-семь (откуда взять? но это придумаем) и расколочу к чертовой матери в пух, а город они не удержат, у нас там тьма своих людей и секретов. А дальше... Дальше большая война с Рязанью. Но это потом. О ней и думать будем потом. Сейчас же думать надо о самом близком и важном. А это - где взять силы. Быстро взять силы! Ну, прежде всего - Коломна! И Можайск! Там ведь меня с инспекцией ждут. Значит, уже все на конях сидят. Ладно... Но если Олег пойдет из Рязани, Коломной придется прикрыться от Олега. От Олега... А если он уже в Лопасне? Тогда от кого и зачем прикрываться? Стоп-стоп-стоп! Я ведь забыл разобрать другой вариант: если Олег не в Рязани. Так. Если он идет сюда (а это разумно, такие авантюры лучше делать самому, оглядеться, распорядиться, подождать, пока все устоится и устроится, а потом уж свалить на толкового наместника, я бы, по крайней мере, именно так делал), то... Я подступаю к Лопасне с шестью (ну пусть с семью!) полками. Он меня ничуть не боится. Выходит навстречу, и начинается драка. Ну расколочу я его, он уйдет (откуда пришел, на юг) - и что? Все на местах, а впереди большая война с Рязанью. Еще одна в довесок ко всем остальным. А у меня Коломна осталась не у дел. Конечно, если Олег в Рязани, то у дел. А так - нет. А ведь лучшие полки, почитай, если серпуховские не брать. Негоже. Итак - еще раз. Если Олег готовит войска в Рязани, коломенцы отмобилизовываются и ждут его удара, а я по мере сил подкрепляю и подкрепляю Микулу, в зависимости от того, как будет готово войско, или иду вперед, или встречаю Олега у Коломны. И большая битва.
      Теперь. Если Олег здесь, коломенцы отмобилизовываются точно так же и... И? разваливают его тылы к чертовой матери! Если он тут останется сопли жевать, Микула ему все княжество так разворотит, что он потом долго кровью харкать будет.
      Та-а-ак. Вот это уже выглядит поприличней. Сколько он сможет выставить? А не очень. Пронцы его в этом деле не поддержат почти наверняка, с Владимиром у нас дружба. Кстати, к нему тоже гонцов срочно надо!
      Ну что ж, Олег Иваныч, гордый князь рязанский, давай! Поглядим".
      - Гаврюха, снаряжай иди гонцов. (Гаврюха вскочил как ужаленный.) Их понадобится... понадобится... три... четыре... Пять! Пять патрулей: к князю во Владимир, в Москву митрополиту, в Можайск, в Коломну и, самых шустрых и опытных, в Пронск.
      - В Пронск!?
      - Да, в Пронск.
      Гаврюха не посмел больше удивляться и исчез. А Бобер, подняв на ноги не успевшего еще заснуть Якова Юрьевича, объяснив ему ситуацию и попросив заняться с дьяками написанием приказов в Можайск и Коломну, а также сочинить умное письмо князю пронскому, вышел во двор проследить за снаряжением гонцов. Он был неприятно удивлен суетой, поднятой разведчиками. Как оказалось, уже и Алешка был здесь и тоже куда-то собирался.
      "Заволновались. Или вину чувствуют? Ну Гаврюхе, положим, есть за что. А этот-то чего?"
      - Алексей, ты чего здесь?
      - Я так понимаю, гонцы в Можайск очень быстро должны поспеть. Так?
      - Очень!
      - Легче всего гнать по Оке до Протвы, а там по ней. Так?
      - Так.
      - Темно на дворе больно. Боюсь, как бы мимо Протвы в темноте не проскочили второпях. Сам прослежу.
      - Что ж у тебя за гонцы?!
      - Да не... Гонцы хорошие. Но... Дело, понимаешь, настоящее, вроде, начинается. Засидел я, встряхнуться надо. Самому. Понимаешь? Ну и вообще, для надежности...
      - Понятно. Замандражировали! Поезжай. Но только до Протвы. Послезавтра утром можайцы должны иметь приказ.
      - Полтораста верст. Не круто?
      - А ты как хотел?
      - Дак, если коням подмена будет, то ничего. А ну как не найдем. Лягут кони...
      - Твоя забота.
      - Ладно.
      - Вертайся быстро. Утром здесь будешь нужен - во! - Дмитрий чиркнул рукой по горлу.
      - Само собой.
      * * *
      Проводив гонцов в Можайск и Коломну, письма митрополиту и князю Бобер сел писать сам. Письмо Алексию было до предела кратким и деловым, не оставлявшим ему никаких возможностей для размышлений и толкований.
      "Отче Алексий, раб Божий Дмитрий Волынец тебе челом бьет и извещает о беде великой и нечаянной, постигшей паству твою здесь, в Серпухове и окрест него. Бесчестный князь рязанский Олег вчера в большой силе на городок наш Лопасню напал и городок тот захватил, а что с наместником и дружиною содеял, того нам пока неведомо. Олег городок тот вотчиною своею считает и теперь назад не отдаст никогда, ежели только не принудить его к тому силою. Высокомерию князя рязанского и чаяниям его неразумным думаю конец положить как можно скорее, для чего необходимым считаю не только вернуть Лопасню, ибо Олега такая мера не утихомирит нимало, но самое Рязань взять и разорить. Зная обстоятельства Великого князя Дмитрия, что на Москве с войском скоро быть не сможет, а меры против князь-Олега никаких проволочек не терпят, прошу тебя, владыко, немедленно снестись с Великим князем, чтобы он не мешкая передал мне командование коломенскими, серпуховскими, можайскими и звенигородскими полками. Но допрежь того благослови можайского наместника и коломенского воеводу на воинский поход под моим началом. Иначе время будет упущено и спор с Олегом затянется до весны, а то и дольше, ибо он успеет укрепиться и в Лопасне, и в Рязани, и в других местах. А у нашего князя весной других забот встанет множество. Обстоятельства вероломного и бесчестного Олега мне известны, и указанных полков для успеха будет достаточно, в этом совершенно уверен. Благословение в Коломну и Можайск прошу послать с моими же гонцами для скорости и надежности. Кланяюсь низко с пожеланиями многих лет".
      В обращении к князю Дмитрию Бобер позволил себе побольше эмоций. Подчеркнул, что тут махать кулаками не выйдет, а значит, это его дело и он сделает его от души и как следует, а Олег свое получит сполна, но для этого требуется немедленное, скорейшее переподчинение перечисляемых в письме полков под его, Бобра, командование. Больше всего он опасался, что заартачится можайский наместник, потому что можайцы неожиданно заняли в его планах главное место.
      Гонцы рванулись по всем направлениям, а Бобер решил часика три поспать - на завтра отдыха не ожидалось.
      * * *
      Митрополит, прочитав Боброву грамоту, возмущенно-весело затряс головой:
      - Допрежь того! Вот сморчок! Митрополиту указует! - то есть из всего письма его в первую очередь привлекла и уколола эта фраза. Но страшные известия о новой (еще одной!) войне отодвинули в сторону несоблюдение пиетета. Задумавшись над возникшей ситуацией, он тут же забыл о неслыханной дерзости волынского князя. И через короткое время осознал, что, пожалуй, эта просьба (не указание ведь, а просьба) вполне закономерна, более того необходима. А стало быть - естественна.
      И все же... Как ему, пастырю духовному, вмешиваться в светские дела? Тем более военные?
      "Хотя... Я ведь не приказываю. Благословляю. И тут он все расчел. Легко. Для меня легко! Он хочет мгновенно собрать войско и ответить Олегу. А Микула или (кто там сейчас остался? Никифор?) Никифор вдруг взъерепенятся - кто ты такой?! Они Великому князю подчиняются... И потянется волынка!.. А он быстро хочет. Да-а... А ну как его Олег - тюк! И что тогда?"
      Алексий вспомнил рассуждение Бобра о войне и поежился: "Сколько тут крови-то прольется! Помилуй нас, Господи, и сохрани! И не сделаешь ничего. Олег - не Константиныч, не Мишка Тверской, его ничем не напугаешь, его только силой вышибить можно. А оставь ему Лопасню? Да он дальше полезет!"
      И митрополит кликнул послушника, приказал вызвать к себе дьяка и задержать серпуховских послов для передачи им грамоты можайцам.
      * * *
      На следующий день к вечеру (29-го) в Серпухов въехала Лопаснинская дружина. Их привезли в высланном навстречу санном обозе. Все они были побиты и ободраны почти донага - 121 человек. Вообще весь гарнизон насчитывал 150 бойцов, и приехавшие объяснили, что остальные погибли при штурме и потом при защите посадникова дома. Посадник Василий на предложение сдаться лаял всячески рязанцев и князя их и грозился, что князь Дмитрий придет и Олегу ихнему яйца в городских воротах защемит, и воеводу ихнего поносил всяко. Шустрый был мужик и безбоязненный, царство ему небесное. В общем, когда рязанцы наместниково подворье взяли, защитников его щадить не стали, а самого Василья без всяких разговоров на воротах вздернули.
      Все это толково и обстоятельно описал Бобру помощник начальника гарнизона (сам начальник погиб на подворье) Карп Александров.
      - Стоило ли так уж на рожон лезть? - пожал плечами Бобер. - Ну сдались бы.
      - Очень досадовали и посадник, и командир мой, что дали рязанцам в город ворваться, прозевали. Как, сказали, Бобру и князю в глаза глядеть станем. Стыд головушки! Ну и ...
      - А как же позволили?
      - Я сам не видал, у речной стены был. Слышу - шум. Я к напольной стене, а там уж в улице машутся. Я к посаднику. Мне там и рассказали.
      - А как же ты жив остался?
      - Меня Василий Алексеич, командир мой, погнал вам сюда весть дать. Да не повезло мне. Поймали в воротах.
      - Ладно, это потом, как же все-таки ворвались-то?
      - Говорят, выехали из лесочка, ну, что слева от напольных ворот, человек тридцать, закричали. Эй, мол, землячки, мы рязанская разведка, воеводам вашим про татар важная весть... Ребята у ворот подрастерялись. У нас своя сторожа день назад в ту сторону ушла. Ну, они подъехали, вратарей - стук! стук! - посшибали, и на башню. А там народу - кот наплакал. Всех похватали, да своим махнули. Пока наши взгалчились ворота отымать, их из леса целый полк - и в город! Ну и все.
      - Полк? Не больше?
      - Нет, князь, не больше. Это уж я тебе говорю. Что сам видел.
      - А князя не было?
      - Нет. С нами, когда из города выдворяли, воевода говорил. Федор по имени. От имени князя рязанского велел передать князю московскому, что Лопасня - вотчина рязанская, что они ее только вернули, ни грабить, ни жителей обижать никому не позволят. Что Лопасню не грабить, а наоборот, укреплять и отстраивать будут. Дружине московской у себя службу предложил, жителей успокоил, просил заняться своими делами, но если кто не хочет, тому путь чист. Жители-то остались, а вот из дружины никто. Ну и выпустили нас (путь чист!) чуть не голых. Хорошо, вы встретили, а то померзла бы половина.