Переждав, чтобы закусили, Дмитрий задиристо оглядел застолье:
      - Ну как, потолкуем?!
      - Потолкуйте, потолкуйте, - Юли стрельнула глазами в князя, туда и сюда, вскочила и убежала распоряжаться.
      - Порасскажите мне, какова здесь "жисть", а то что-то теряюсь, на Москву эту вашу глядючи. А, отец Ипат?!
      - Ым! Ым-ым-ым, ым.
      - Понятно. А вы что скажите, паны оружейники?
      - Тай что говорить... Чего на нее глядеть? Устраиваться, тай жить, посмеивается Рехек, - только нам тут ой тяжко будет.
      - Что так?
      - В Бобровке у нас за всю жизнь один пожар случился, дай то, я разумею, какой-то подгадил. А тут не вспели приехать... Боязно ж даже стукарню начинать, а уж сушильню!.. Не иначе в лесу где-нибудь подальшей.
      - Да, с этим тут скверно. А вы что ж, стукарню и не начинали, что ли?
      - Тай разве отец Ипат не рассказал тебе? Начали, тай кончить не вспели - сгорела со всей Москвой. Ий дела слабо йдут - с людьми плохо. Тут каждый сам привык ковыряться, в артели сбиваться не хотят. Хоть добра всего одна наковальня, а все норовит один, сам. А нам жей самим все сразу не поднять. За те полгода и знайшли всего четверых, кузнеца да трех деревяшников.
      - Кого?!
      - Ну й, плотников, да? Да й то не шибко блеск.
      - Так прогоните к чертовой матери!
      - Ай как же ж?
      - А вы сами допереть не можете? Не выходит, так и не надо. Что в Бобровке делали сами, - детали, крепеж, металлическую мелочь, - все, что другим доверить можете, заказывайте у местных. У настоящих мастеров! Узнали уж, поди, кто тут чего стоит, познакомились?
      - Познакомились... - Рехек ухмыляется как-то смущенно.
      - И как?
      - Тай всяко... И хорошие есть, и очень хорошие... Только... - и машет рукой.
      - Что?
      - Не угонишься за ними! Аж страшно, как пьют.
      Обвалом грохнул хохот, так что возвратившаяся в этот момент Юли недоуменно раскрыла глаза. И от вида этих глаз у Дмитрия аж в паху защемило: "Ох, как же мне до тебя добраться, ведьма!"
      - З найшим ремеслом в Москве жить плохо, - вступил Иржи, - слишком долгий процесс. А валится все с пожарами этими в один миг. И опять все сначала начинай. Этой же ж немыслимо.
      - Так ты что, хочешь в сторонку куда-нибудь, что ли, в деревню?
      - А хоть бы й так.
      - Ну, так в чем же дело? Вот даст мне князь удел, мы вас в лесу и спрячем. Где вам удобней. Не запоете от скуки?
      - Так не скучней же ж, чем в Бобровке... А удобней к речке, да жлезу поближейше. Мы узнали, жлезо тут берут недалеко, у Серпухова. Добро жлезо, не худшей немецкого.
      - Вот как даже!
      - И речка там добрейша, целая Ока...
      - Ока?! - Дмитрий как молниями стрельнул в Гаврюху, Алешку, Константина, те сразу все поняли. - А в чьем владении этот Серпухов, а, отец Ипат?
      - Ымм!! - монах сделал могучий глоток, хлебнул из жбана, вздохнул: Это князева братанича город, Владимира Андреича.
      - А почему ты мне о нем ничего не говорил? Что он за человек?
      - Человек... Этому человеку пока двенадцать лет...
      - Да я тебе рассказывала в Бобровке, ты забыл, - сказала Люба.
      - Все равно. Надо что-то сообразить. Люб, ты с братом поговори осторожненько, нам бы там обосноваться ох как важно!
      - Поговорю.
      - Ладно, с оружием ясно. А вы, разведчики, что скажете?
      Алешка с Гаврюхой вместе, как по команде, пожали плечами, а откликнулся Гаврюха:
      - Мало чего. В Москве разведки, почитай, нет. Та, что в дружине князя числится, делом не занималась никаким, пока мы здесь. Человек, ответственный у князя за разведку, боярин Семен, по прозвищу Мелик, объяснил нам, что рубежи княжества охраняют местные, кто по рубежам живет: коломенские, можайские, звенигородские. И серпуховские те же.
      - Значит, в Москве вам тоже делать нечего?
      - Ну, если считаешь, что окрестности Москвы нам знать не надо, то...
      - Нет, считаю - надо, и нечего обижаться. Алексей, ты с местными охотниками походил?
      - А как же. Походил. И теперь хожу. Вникаю.
      - И как?
      - Не знаю, как порубежные, а местные - так себе. Охотники-то они отличные, а как следопыты, разведчики... Места хорошо знают - ничего не скажу. Наизусть далеко бегают - головы не поворачивают. А вот когда до неизвестного доходят, робеют. Направление плоховато держат, запоминают долго... Городские! Настоящих лесовиков не видел пока. Местные лучше должны быть, ловчее. Но за Окой, говорят, уже не сплошной лес, а это ж много легче. На месте бы посмотреть.
      - А чего ж вы тут сидите?! Смотались бы на рубеж, посмотрели, познакомились!
      - Дак мы бы с радостью, - опять вступил Гаврюха, - только кто нас там ждет? Семен летом собрался, мы к нему - возьми с собой. Он: возьму. А уехал, не сказался! То ли забыл, то ли нарочно не захотел. Мы после этого и лезть к нему перестали. А самим одним как сунуться? Скажут - кто вы такие?
      - Да, ребята... Что-то не нравится мне это. Впрочем, судя по их порядкам, все так и должно быть, и удивляться нечему. Будем все по-настоящему налаживать. Сами! Тебе, Константин Кириллыч, готовиться рубеж охранять, вам, Алексей с Гаврилой, разведку при нем новую, настоящую ладить, а тебе, Андрюша, надо сперва поразить местных своим искусством, а потом набирать и обучать арбалетчиков. Без передыху, без остановки, без заминочки! И сколько не наберешь, знай - все равно надо еще, и от того, может, твоя собственная жизнь зависеть будет.
      Корноух даже крякнул от столь серьезного напутствия и промолчал, а заговорил Ефим:
      - То все заботы военные, а нам, простым смертным, уже и дел не найдется?
      - Хе! Знаешь ведь, Ефим Василич, что без вас не обойтись. Ни в одном деле, не только военном. А спрашиваешь, считаешь, что я забыл?
      - Если ты думаешь, что я мог такое подумать про моего князя - таки нет! Но я тоже хочу иметь перед собой свою задачу.
      - У тебя она останется прежней: содержать войско снаряженным, обутым и одетым да кормить нас грешных, посытней да повкусней.
      - Не было б отца Ипата, то не было бы в том проблемы...
      Опять весь стол грохнул хохотом, и громче всех сам монах:
      - О, чертов жид, не успеешь рта открыть, уже куском попрекает! Ты сам-то аль меньше меня того добра переводишь?
      - То сам. Что найду, то и съем, а тебе...
      - Придется тебе с той проблемой считаться, Ефим Василич, - Дмитрий серьезнеет, - пока войско наше невелико и угодьев для кормления нет, будешь исполнять должность дворецкого, - и видит, как изумленно-обиженно поднял на него глаза Иоганн, и слышит шепот Любы:
      - А как же Иоганн?! Я ведь его уже поставила. Он во все вник...
      "Так вот ты куда его! Потому и он под самой княгиней уселся, гусь!" и иголочка ревности вновь кольнула Дмитрия:
      - Княгиня, да ты что?!
      - Что? - Люба робко вскинула глаза.
      - Иоганна в дворецкие?!
      - А что?
      - С его знанием немцев, чужих обычаев, пяти языков! Да ему с посольствами придется разъезжать, Великому князю, а то и самому митрополиту в иностанных делах советовать! А ты - дворецким...
      - К тому же и мы уже не один язык знаем, - ввернул Ефим, и все рассмеялись, Люба облегченно, Иоганн польщенно, остальные просто весело. А Дмитрий обратился к отставленному дворецкому:
      - Ты Мальборк не забыл?
      - Нет. А что?
      - Крепость тамошнюю надо вспомнить хорошенько.
      - Я помню. Там три замка: Высокий внутри Среднего, самого мощного, а к Среднему примыкает Предместный, самый большой.
      - Это и я помню. А вот устройство их! Стены, башни, казематы. Где что? Из чего? Как устроены?
      - Ну-у... это сложно. Но я вспомню. Там много чего наверчено, хитро. Только зачем это тебе?
      - Ты вспомни. Даже запиши и нарисуй. Думаю, скоро пригодится.
      Все всё поняли, и над столом повисла неловкая тишина, которую, заметив, сразу прервал монах:
      - И что это, князь, все ты нас расспрашиваешь? Позволь и нам тебя поспрошать. Как там наша Бобровка? Чем живет? Как тебя проводила?
      С этого момента встреча свернула на воспоминания, и они долго сидели, слушая князя, Корноуха, Ефима о навсегда покинутой милой сердцу Бобровке.
      * * *
      На свадьбе в Коломне тесть Великого князя Московского и Владимирского Дмитрий Константинович Нижегородский был приглашен в Москву. Отдать должное обычаям, одарить новобрачных, благословить их на дружное житье в новом доме, самому получить причитающиеся подарки, обсудить и утвердить новые отношения с Москвой. Это была традиционная и официальная часть визита. Главной же практической целью его становилась возможность вытянуть из богатой Москвы какую-то (какую получится! чем больше, тем лучше!) материальную помощь.
      Великокняжеский дворец в Москве был закончен строительством 1 марта 1366, к началу нового, 6874-го года, и как только Дмитрий Константинович получил о том весть, то быстро, сразу собрался к зятю.
      Визит нижегородского князя был для Москвы настолько важен, что митрополит решил посоветоваться о нем с боярами основательно.
      Боярская дума не была еще в то время каким-то органом (или учреждением) официальным, хотя собиралась (в уже специально отведенной для этого, "думной" палате великокняжеского дворца) довольно регулярно, не реже двух раз в неделю, для решения текущих дел. Но количество привлекаемых для "раздумья" бояр было обычно очень невелико (два-три, редко - пять) и касалось лишь тех, чьи интересы затрагивались или в чьем ведении находился обсуждаемый вопрос.
      Митрополит, уже седьмой год (после смерти Ивана Красного) тянувший на своих очень не молодых плечах двойную тяжесть и церковного, и государственного управления огромными, да к тому же еще и совершенно разными (и территориально, и этнически) областями, не имевший ни малейшей возможности ослабить внимание ни к одной из них, принужден был решать текущие вопросы весьма оперативно, для чего и установил такой порядок обсуждений и принятия решений в обеих своих думах, да - в обеих, ибо для решения церковных дел у него была церковная дума, состоявшая из религиозных иерархов.
      В светских делах он вообще часто советовался с одним только Василь Василичем, когда речь шла о внутрикняжеских заботах, или с братом Феофаном об отношениях иностранных (всегда, разумеется, в присутствии князя, чтобы тот привыкал, вникал и проникался) и принимал решение, на том и заканчивалась очередная "дума".
      На сей раз (наступил последний день зимы и года, 28 февраля) были приглашены все введенные и путные бояре, оказавшиеся к тому моменту в Москве. Дело было не столько в важности обсуждавшегося вопроса, сколько в необходимости одной официальной церемонии. Предстояло ввести в думу нового ее члена, волынского князя Дмитрия Михайловича, "посадить" его на причитающееся по рангу место, выслушать княжескую волю о данных ему "кормлениях" и затвердить ее письменно особой грамотой. Такие церемонии проводились в присутствии всех, имеющих доступ в думу, бояр.
      * * *
      Зять любит взять, а тесть любит честь.
      Русская пословица.
      ...сестре моей с мужем ее передаю то, что матери моей отцом дадено было: из Московских волостей село Семцинское; из Коломенских волостей село Лысцевское вместе с Похрянами, Песочною и Середокорытною; из Звенигородских - Угожь, Великую свободу Юрьеву, села Кляповское и Белцынское с Новым сельцом.
      А МУЖУ ЕЕ, КНЯЗЮ Дмитрию Михайловичу, в кормление передаю Каширу с мытами, перевозами и с пошлинами, а тако же волости Мезынь, Горетову, Горки... - дьяк читал жалованную грамоту боярскому совету, Думе.
      В Думной палате, как и у митрополита в Крестовой келье, лавки вдоль боковых стен были подняты на три ступени над полом, у "передней" стены возвышение было пошире, а посередине стоял внушительный княжеский трон, на котором довольно стесненно (из-за своих крупных размеров) располагался Великий князь.
      Слева от князя на низеньком стульчике за низеньким столом восседал дьяк Нестор, долговязый и сутулый седой мужик со скучающим лицом и взглядом, переполненным чувством собственного достоинства и снисхождения к окружающим (он начинал дьяком еще при Семене и помнил самого Калиту).
      Справа и немного сзади князя, в самом углу, в небольшом, но чудно разукрашенном резьбою креслице сидел митрополит. За все время "сидения" он сказал очень немного. Лишь в начале, когда обсуждали визит князя Дмитрия Константиновича, он в нескольких фразах обрисовал, что нужно уступить, а чего не уступать новому родственнику московских князей, чего от него добиваться. А уж как и кто будет это делать, стали "думать", обсуждать бояре. Молодой князь уже довольно уверенно руководил "заседанием", иногда даже и цыкая на не в меру многоречивых.
      На лавке первым от митрополита сидел Бобер. Его торжественно посадили на это место еще в начале "сидения" с соответствующим представлением и напутствием. И теперь он присматривался, прислушивался, примечал привыкал.
      Напротив него сидела семья Вельяминовых, эти только позавчера приехали из Коломны. Первым тысяцкий Василий Василич, за ним брат его, окольничий Тимофей Василич, за ним третий брат, Федор, прозвищем Воронец, и последним сын тысяцкого, Иван, красивый и мощный парень надменного вида.
      Дальше расположился костромской наместник и воевода Иван Родионыч, прозвищем Квашня, за ним стольник Иван Федорович, прозвищем Уда, за ним чашник Андрей, прозвищем Одинец, за ним сын конюшего Андрея Кобылы Федор, прозвищем Кошка, а дальше уже совсем молодые друзья и помощники князевы: Миша Бренк, Федя Свибл, сын Одинца Саша Белеут.
      Сидящих на своей стороне Бобер определял долго, по мере их высказываний, - так было не видно, а высовываться несолидно. Но к середине заседания разобрался и с этими.
      Рядом с ним располагались родичи митрополита, братья Феофан, Матвей и Александр, прозвищем Плещей, а с ними сын Феофана Данило. Дальше сидел скотник (казначей княжеский) Петр Иваныч Добрынский, за ним внук татарского мурзы Чета Дмитрий Александрович, прозвищем Зерно, дальше Владимир Данилыч, прозвищем Снабдя, дальше Юрий Василич, сын Калитина еще боярина Кочевы, за ним так заинтересовавший Бобра татарин Иван Черкиз, а дальше опять молодые: Иван Михалыч, Семен Василич, братья Михаил и Иван Акинфовичи.
      Всех их успел показать Дмитрию монах и рассказать о них все, что смог узнать сам.
      Нестор закончил читать. Когда грамоту затвердили, запечатали и вручили Бобру, общество зашевелилось, собираясь расходиться, так как все вопросы были решены. Однако Великий князь приподнял руку, призывая к вниманию:
      - Теперь последний и самый важный вопрос сегодня.
      Бояре недоуменно умолкли и замерли - что еще?!
      - По благословению митрополита нашего, преосвященного отца Алексия, я , Великий князь Владимирский и Московский...
      Бобер увидел, как удивленно-насмешливо заулыбалась противоположная лавка столь напыщенным словам юного князя.
      "Интересно, долго ли вы проулыбаетесь?" - мелькнуло у него, в то время как князь добрался, наконец, да завершения своей тирады:
      - ...решил начать этим летом строительство вокруг города каменных стен, - и обвел сидящих отчаянно распахнутыми глазами.
      Среди бояр вспыхнула легкая паника. Дальний конец скамеек, хоть и негромко, но отчетливо загомонил, что было почти неприлично в подобном собрании, и загомонил явно восторженно, а у старших, Бобер увидел это по Вельяминовым, вытянулись физиономии. Причем у Василь Василича заметнее всех.
      Василий Василич возмущенно, а остальные Вельяминовы, и Квашня, и Уда ошарашенно смотрели мимо князя, в угол, а соседи Бобра повернули головы и скосились ему за спину. В каждом взгляде горел вопрос: неужто вправду благословил?!
      Много бы дал Бобер, чтобы сидеть сейчас где-нибудь в другом месте, чтобы видеть лицо митрополита! Но...
      А митрополит молчал.
      Ободренный этим молчанием, Великий князь продолжил:
      - Средств, которые мы давно уже собираем на это строительство, все-таки пока недостаточно. Но ждать больше нельзя. К тому подвигают нас обстоятельства. А вновь ставить после пожара деревянные стены, чтобы опять и опять их переделывать, глупо и расточительно. Потому честью постройки каменного города мы решили поделиться с нашими возлюбленными боярами. Самым уважаемым, и в первую очередь из присутствующих, мы хотим уступить строительство нескольких башен в будущих стенах. Кому какую удобней, рядом с собственным подворьем, чтобы называть ее потом (если будет не стыдно, конечно!) своим именем.
      Шумок на дальнем конце перерос в явно слышимые возгласы: Дело! Дело, князь! Здорово задумано! Давно надо было! Поручи мне, князь, самую главную - не подведу! А почему тебе?! Ишь, разбежался! Молод еще впереди старших лезть!
      И тут не удержался (или специально подпустил?!) Петр Иваныч, казначей:
      - Эй, погодите, охолоните малость! Башен на всех не хватит.
      И радостный смех среди молодых, и восторженный взгляд в сторону Бобра и победная улыбка князя Дмитрия.
      Бобер исподтишка наблюдал за Василь Василичем. Тот озирался гневно и растерянно. И пока молчал! Молчание митрополита означало - да, благословил. Но почему без него, тысяцкого, главного человека на Москве?! Как могло такое произойти?! Как могло в голову взбрести молодому мальчишке?! Значит говорили, рядили, обсуждали... И без него! Но ведь не вдвоем же с митрополитом! Тогда с кем?!
      "Неужели этот, напротив, с кошачьими глазами? Может, и этот... Иначе с чего бы Митьке вспотычку из Коломны срываться. А ты, мил дружочек, просидел в Коломне-то, лишку просидел, вот и... Но если так, то слишком уж шустер выходит. Срочно его надо от князя подальше, срочно!"
      Василь Василич зыркал то на митрополита, то на Бобра, то на Дмитрия и продолжал молчать, но чем дольше длилось молчание, тем труднее становилось начинать возражать. И в конце концов он так и промолчал, не решился!
      А меж бояр уже пошло обсуждение. Иван Родионыч пробурчал с сомнением:
      - Значит, сначала старые сносить? Вообще без стен останемся. Надолго! И труд какой...
      - Зачем сносить?! - удивился Дмитрий.
      - Как зачем? Если новые внутри старых ставить, тесновато будет. И так уж непросторно живем, а надо вперед смотреть.
      - Вот и смотри! Снаружи будем, Иван Родионыч, далеко снаружи!
      Новый взрыв восторга (шепотом!) на нижнем конце и новый неописуемо счастливый, торжествующий выстрел-взгляд Дмитрия в сторону нового члена Думы, и это Василь Василич заметил уже легко, потому что ему было не до обсуждений, ему был интересен только князь, так вдруг неожиданно (и сильно!) взбрыкнувший, и тот, кто смог его на это подбить, сидевший напротив и как будто равнодушно ворочавший туда-сюда своими желтыми зенками.
      "Он, больше некому. Сопляки! Все лезут славу себе добывать! Хорошо на готовом-то. На собранном по крохам, по сусекам наскребенном, наметенном. По пылинкам собирали, у голодных изо рта кусок выдирали!.. И с Иваном, и с Семеном... о Данилыче уж и говорить нечего - все в колту, в скотницу, в казну! А этот стручок выскочил и сразу все (ведь все уйдут! такое дело!) денежки по ветру - ффу-у-й! Стены, вишь, ему подавай! Вот погоди, приедут послы татарские - как запоешь?! Чем отдариваться станешь?! А завозится Тверь, али Рязань, али Новгород заартачится?! На какие шиши войско снаряжать будешь?! Ну теперь чего уж... И этот сидит, умник! Молчит. Благословил, одобрил! А отдуваться кому?! Но я тебя все-таки спрошу!..
      * * *
      По окончании "сидения" Думы Великий князь встал и вышел, окруженный молодыми боярами, кинувшимися к нему в сильном возбуждении с планами и предложениями. Не поднялись сразу только трое: Василий Василич с сыном и новичок - пришелец. Да еще митрополит сидел в своем углу, как заснул. Впрочем, он всегда уходил последним.
      Бобер поглядывал на Василь Василича, тот на митрополита, а митрополит смотрел в пол, и лицо его было светло и покойно.
      Тысяцкий, пошептав что-то сыну, заворочался подниматься. Иван вскочил и направился к выходу, а Василий Василич подошел к митрополиту, встал на колено под благословение:
      - Благослови, святой отец, на труды тяжкие и непонятные и соблаговоли выслушать раба Божьего Василия наедине.
      Дмитрий слышал и "спиной чувствовал" колючий холод, исходивший от этого человека. Последнее слово предназначалось явно ему, Бобер поднялся, мягко скользнул со ступенек, поклонился митрополиту и исчез из палаты.
      - Слушаю тебя, сыне, что стряслось? - митрополит благословил и уставил спокойный свой взор на тысяцкого. - Садись.
      Василий Василич тяжело опустился на конец скамьи, где только что сидел волынец:
      - Не знаю, отче, что у ВАС тут стряслось, ума не приложу! Что такое громадное для Москвы дело без тысяцкого московского решили. Не посоветовались. Слова даже не сказали!
      - Не посоветовались... - задумчиво повторил митрополит и совершенно неожиданно для собеседника вдруг обронил, - и не только с тысяцким.
      Василий Василич широко раскрыл глаза и, еще не до конца осмыслив, что сказал митрополит, но каким-то изменившимся, уже почти робким голосом спросил:
      - Как же мне теперь прикажешь быть?
      - Как... Княжью волю исполнять.
      - Княжья воля сейчас пока воля мальчика несмышленого. Она еще руководства требует! Разве не твои это слова, отче?
      - Мои. Но мальчик растет... и постепенно превращается в мужчину... Что мы и увидели сегодня. Не скрою, я был очень удивлен. Наверное, не меньше твоего...
      Глаза Василия Василича раскрылись еще шире.
      - ...Дело в том, что прямого благословения князь у меня не испрашивал...
      Василий Василич дернулся вперед, чуть не съехав с лавки.
      - ...но когда заходил разговор о стенах, я ведь не протестовал. Тем более - не запрещал. Ведь коль серьезно рассуждать - нужны нам эти стены, давно нужны. И ты сам, тысяцкий, отрицать того не будешь. А?!
      - Как же тут отрицать!
      - Вот и я тоже не отрицал... только ему всегда говорил, мол, хорошо бы, да средств нет... Он, видимо, и посчитал, что я его благословляю. А придумал как ловко для сбережения казны княжеской! Половину, почитай, расходов переложил на плечи бояр. Сильный ход!.. Достойный настоящего князя, внука Калиты.
      - Не мог он сам такого придумать! - и словно боясь, как бы кто не услышал, наклонился ближе к митрополиту: - Не ты ли ему подсказал?
      Алексий отрицательно качнул головой.
      - Тогда кто?!
      - Кто их знает... - Алексий подчеркнуто равнодушно пожал плечами, они все ребятишки вострые, шустрые... Может, Федька Свибл... вечно что-нибудь придумывает. А может, хвастаться кто начал, что, мол, сам башню построю, а Митя смекнул...
      - Ты, святой отец, сам-то веришь в то, что молвишь? - Василий Василич попытался заглянуть митрополиту в глаза и не смог. - Нам ли с тобой Митю не знать? А не этот ли вот, что из Литвы приперся и сразу одесную князя сел, нашептал ему? И наслышан я, и увидел уже, как Митя к нему прилип.
      - Если б такое князю почаще нашептывали, я бы только радовался. Сколько пользы Москве! И ты, боярин, - Алексий приналег на слово "боярин", - не ревнуй. Он князь и Мите нашему зять, и не сам он сел, а посадили его. По чину и по званию, по обычаям дедовским.
      - Понимаю, не маленький. И обычаи дедовские помню, и порядки знаю. А сказал это, чтобы твое мнение узнать. Не подумал ли ты о том, мудрейший отец наш, что если мои догадки верны и князь с радостью прислушался к новому голосу, не перестанет ли он в результате слушать голоса старых своих бояр, как это уже случилось сегодня? Больше того: не перестанет ли он слушать и самого митрополита? Что тогда?
      - Тогда... катастрофа, - очень тихо, но твердо, с нажимом, с решимостью не допустить проговорил Алексий. И Василий Василич - куда девались его сдержанность и невозмутимость - приоткрыл рот и струсил, уразумев ход мыслей и настроение митрополита.
      * * *
      Скажи мне, кудесник, любимец богов,
      Что сбудется в жизни со мною?
      А. С. Пушкин.
      "Служба информации", немедленно начавшая формироваться стараниями княгини Любы на следующий же день после ее возвращения из Коломны, выдала первый результат уже через месяц. Информация была обескураживающей, хотя в достоверности можно было почти не сомневаться, так как исходила она из ближайшего окружения митрополита: князя Волынского прочили в помощь тестю великокняжескому, воеводой в Нижний Новгород.
      Дмитрий, когда услышал об этом от Любани, не только не поверил, но даже рассердился:
      - Ань, ты хоть сама-то подумала над тем, что говоришь?! Причем тут Нижний?! Зачем? Каким боком?!
      Любаня обиделась:
      - Мить, зачем мне над этим думать? Ты мне что наказал? Узнавать! Я и узнаю. А думать должен ты. У тебя отношения с митрополитом, у тебя отношения с князем, у тебя куча других завязок, планов, задумок, о которых я могу и не подозревать. Так зачем мне, половину обстоятельств не зная, думать? Я узнала, а ты теперь думай.
      Дмитрий, сраженный неотразимой логикой ее слов, растерянно замолчал и только какое-то время спустя, словно оправдываясь (или действительно оправдываясь?), сказал:
      - Мне ведь действовать, решения принимать придется. К Дмитрию обращаться. А вдруг неправда это?!
      - Не знаю, Митя, сам решай. О таких вестях разве наверняка скажешь? Только идет это от личного дьяка митрополита, Фрола. Будто слышал разговор митрополита с тысяцким.
      - Вот как?!
      - А что, это тебе что-то говорит?
      - Пожалуй. Пожалуй, потому что... И тот и другой боятся, что я князя увлеку не туда. Ну что ж...
      Любаня кинулась к мужу, обняла, ткнулась носом в шею ниже уха:
      - Ой, Мить! Неужели такие-то люди - и против тебя?! Сразу! Неужели все как в Литве повторится?
      - Не бойся, маленькая,- Дмитрий погладил жену по голове, - если даже они против, как в Литве не повторится.
      - Думаешь? А почему?
      - Потому что сам князь - за. И пока он жив и здоров - тьфу! тьфу! тьфу! - нас с тобой здесь не обидят. Так что молись о здравии брата.
      - Да это уж само собой. Только таких-то супртивников не хотелось бы.
      - А кто тебе сказал, что я полезу к ним в супротивники? Нет. Научен. Олгердом, отцом, братом Федором. Только дураков дважды учат, а мы с тобой ведь вроде не из таких. А?
      - Да кабы только в уме дело! Ведь и удача подсобить должна. Шутка только появился, а уж и митрополит, и дядя Вася сплавить хотят!
      - Сама говорила: здесь сложней. Так что все правильно. Ничего! Поговорим с шурином. Только смотри! Вдруг наврала, - Дмитрий хватает Любу за плечи, делает страшные глаза, чмокает ее в нос, - все на тебя свалю! Разбирайтесь по-братски!
      - Ладно уж, - Люба улыбается почти сквозь слезы, - разберусь...
      * * *
      - Приветствую тебя, Великий князь! - Бобер шагнул шаг от порога, остановился резко, склонил голову, тоже резко, как кивнул, и выпрямился, замер. Все это вышло как-то очень по-польски, по-петушиному, он сам над собой усмехнулся, но так уж получалось, так он настроил себя перед разговором, что резкость перла наружу, и в голосе, и в движениях.
      - Здравствуй, князь Волынский, - Дмитрий приподнял брови, не отрывая взгляда от вошедшего, склонил голову к сидевшему рядом за столом и писавшему дьяку, шепнул ему на ухо (тот сразу встал и вышел в боковую дверь), сделал знак стоявшим у входа стражникам (отмахнул двумя пальцами, как пыль с кафтана стряхивал - брысь, мол), подождал, пока они выкатились из палаты и прикрыли за собой дверь, и приглашающе махнул рукой, - проходи, садись. Чего это ты сегодня такой... надутый.
      Бобер мигом смекнул и подыграл:
      - Так ведь не шутка - должность получать.
      - Должность?!
      - А разве нет? Я прослышал, ты место мне приискал, вот и пришел заранее, из первых рук узнать, а то вдруг - зря болтают...
      - И что же болтают? - князь посмотрел по-обычному, напористо-весело-вопрошающе, и Бобер сразу увидел и понял - не знает!
      - Болтают много всякого, но мне в Нижний к спеху, или время терпит?
      - В Нижний?!! - Дмитрий не успел опустить глаза прежде, чем из них исчезло веселье, и это Бобер тоже заметил. Он пропустил мимо ушей возглас князя, стоял и смотрел выжидающе.
      Юный князь долго, очень долго смотрел себе под ноги, потом, опомнившись, сверкнул глазами:
      - Да садись ты, чего колом торчишь! Ведь договорились - без титулов...
      - Тут дело малость другое, - Бобер подсел "на уголок" и придвинулся к князю уже вполне дружески и по-родственному, - официально получается, а я ни сном, ни духом...
      - Ты ни сном, ни духом!! А я?!!
      - Ты?!! - Бобер постарался вложить в свой возглас крайнюю степень изумления.
      - Б..дь!!! - Дмитрий стебанул кулаком по столу и вскочил, навис над собеседником тяжелой глыбой. - Кто тебе сказал про Нижний?!
      Бобер оторопел. Никак не ожидал он столь резких движений от мальчика, еще не утвердившегося на своем месте, не обвыкшегося, оглядывавшегося на старших в ожидании совета. Но мальчик-то оказался крутенек!
      - Не горячись, тезка. Может, и переврали... Но из митрополичьих палат весточка.
      - Из митрополичьих?!! - Дмитрий так и сел, будто подрубили его, еще раз, но уже тише, хватил кулаком по столу и сдавил виски руками, - а я думал - из дядиных.
      - Не из дядиных...
      - Значит, и он, что ли?! - Дмитрий сейчас был похож на бычка, стукнувшегося лбом в крепкий забор. - Почему?! Чем ты им не угодил?!
      - Может быть, не я, а ты?
      - Я?!!
      - Ну-ну, не горячись. Давай спокойно...
      - Чего там - спокойно! Мне дядя Вася уже всю плешь переел на счет тестя: ему надо... очень просит... Ни хрена он не просит!!! А тут еще и отец Алексий!.. Уж от него-то я никак не ожидал!
      - Чего не ожидал?
      - Что он тоже тебя сплавить захочет.
      - Так значит - дядя Вася?
      - Этот с самого начала! Ну тут понятно - кремлем я его огорошил, не посоветовался. Обидел! Оттуда и пошло. Он сразу в тебя вцепился: не он ли насоветовал? не с ним ли решал? кто про бояр подсказал?! тьфу! но Алексий! не ожидал!..
      - Ну почему же...
      - А почему?
      - Это мне бы тебя спросить. Ты их лучше знаешь.
      - Знаю. Потому и не понимаю. Совершенно разные люди! Дяде Васе командовать надо. Хлебом не корми! Все они, Вельяминовы... При дяде Семене раскомандовались - по ушам получили, отцом командовали - вляпались, мать, покойница, не тем будь помянута, царство ей небесное... Знаешь, как командовала?! Теперь этот... Ну, тут понятно. Но митрополит! У него и власти, и авторитета больше... больше чем у хана! И не боялся он никого никогда! Ему-то чего вдруг?..