Странное дело: в любом более или менее престижном районе города, где многоэтажники воюют с особняками за передел территории, а аршин земли стоит дороже, чем на кладбище, обязательно отыщется утонувший в бурьяне и вроде бы никому не нужный пустырь, этакий затерянный мир, реликтовый клочок того, что в доисторические времена именовали частным сектором. Из желтоватого облака тростниковых метелок выдаётся мусорный курган, чем-то напоминая “Апофеоз войны” художника Верещагина, а чуть поодаль торчит углом серый, как наждак, перехлёстнутый ветхими рейками рубероид крыши. Оказывается, кроме бродячих котов и бомжей, здесь ещё обитает хомо доместикус — человек прописанный.
      В течение полувека кто только не точил зубы на этот пустырь, намереваясь заложить там небоскрёб, а то и супермаркет! Да и сам хомо доместикус спал и видел, что назначат домишко на слом, а его переселят в какую-никакую однокомнатку, пусть без огорода, зато с удобствами.
      Но каждый раз обязательно что-нибудь да мешало. То претенденты друг друга перестреляют, то власть сменится. На самом деле причина, конечно, глубже: заведомо лежит на домишке обережное заклятие — и поди различи, само оно образовалось или же кто с умыслом зачаровал.
      Если с умыслом, то надобно первым делом взять лопату и, освятивши её в церкви, проверить, не прикопан ли где в огороде котёл с золотыми десятками. Прикопан — значит и переезжать не стоит: район престижный, прямой резон на месте отстроиться. Не прикопан — стало быть, заклятие скорее всего самородное. Тут, хочешь не хочешь, вызывай специалиста, а уж тот смекнёт что к чему.
      О самородных заклятиях споры идут не первый век. Некоторые обскуранты (есть они и среди колдунов) отрицают в принципе возможность такого явления, однако сегодня в продвинутом обществе подобные взгляды лучше не оглашать. Принято думать, что добрые две трети совпадений и случайностей в нашей с вами жизни вызваны не злонамеренными, а именно самородными чарами. Простейший пример: расположение звёзд на небе. Их ведь никто нарочно там не расставлял! Хотя нам от этого, разумеется, не легче.
      Или вот додумались делать лапшу в виде букв. Интересно, отдаёт ли себе хоть кто-нибудь отчёт, сколько стихийно сложившихся заговоров, какую неведомую кабалистику он каждый раз зачерпывает ложкой и, как это ни грустно, поглощает и переваривает вместе с куриным бульоном?
      К самородным обычно относят и неумышленные заклятия: чередуя различные действия, человек нет-нет, да и совершит нечаянно какой-нибудь колдовской обряд. Скажем, встанет с левой ноги или водку не до дна выпьет. Последствия общеизвестны.
      Устраняются напасти такого рода, как правило, легко, хотя существуют и здесь свои тонкости. К примеру, первое средство от сглаза (постучать по дереву) известно каждому, однако далеко не все знают, что разные породы дерева по-разному отзываются на стук. Допустим, по древесностружечной плите стучать бесполезно, а по ясеню и авокадо, имейте в виду, просто опасно. Так откликнется, что мало не покажется.
      К сожалению, многочисленные проходимцы, выдающие себя за гадалок и знахарей, весьма успешно пользуются нашей неосведомлённостью. Наплетёт с три короба о напущенной соседом порче, а порча-то вся в том, что чистку зубов надлежит начинать не справа налево, а слева направо — как пишем.
      Что же касается неуязвимого для гири и бульдозера домика, то тут закавыка, понятно, посерьёзнее, ситуация наверняка запущенная: поспорить можно, что, придя по вызову, обнаружишь целый колтун самородных и неумышленных заклятий. За год не распутлякаешь. Впрочем, попадаются иногда такие спецы — в любой путанице нужную ниточку отыщут. В позапрошлом, дай Бог памяти, году обратилось семейство с Новостройки к одному колдуну. Та же история: сорок лет сноса ждут не дождутся. Того и гляди домишко сам развалится безо всякой гири. Случай, что говорить, трудный. Но, правда, и колдун был известный — Ефрем Нехорошее. Старичок уже, капризный, идти никуда не хочет. Семейство в слёзы. Уговорили, на частнике привезли. Походил он по двору, посмотрел. Видит: по проволоке цепная шавка бегает, надрывается. От конуры до крыльца. “А собачку вашу, — спрашивает, — как зовут?” — “Мальчиком”, — отвечают. “А прежнюю как звали?” — “И прежнюю Мальчиком”. — “Ага, — говорит. — Тогда дождитесь, как эта издохнет, а следующую Дружком назовите. Или Шариком”. — “И всё?!” — “И всё”.
      С тем и отбыл.
      На следующий день собачка, понятно, сдохла. Взяли щеночка, назвали Шариком. И что ж вы думаете! Месяца не прошло — предлагают переселиться, ордер приносят на квартиру улучшенной планировки — в новом доме, в строящемся. А обратись страдальцы наши к кому другому — ещё неизвестно, что вышло бы.
      Переехать, правда, так и не переехали: лопнула фирма, только фундамент заложить успела. А хибарку-то снесли уже. Семейство в суд. Так до сих пор и судятся. Живут где-то у родственников… А не фиг было псину травить! Кудесник же ясно сказал: “Дождитесь, пока издохнет”. А ори на радостях не утерпели, видать…
      Хуже всего, что история в газеты попала. Естественно, один умник решил провернуть то же самое своими силами. Трёх собачонок, изверг, извёл — ясное дело, без толку. Чародей выискался! А там, между нами, всего-то и надо было, что воробья из-под конька крыши выгнать.
      Обитатели пустыря, о котором пойдёт речь, поступили проще: не ходя ни к каким колдунам, сдали свою реликтовую жилплощадь приезжему квартиранту, а сами подались куда-то на заработки. Они бы её, может быть, и совсем продали, но законы не обойдёшь — заклятье не позволит.
      Жилец оказался тихий, за периметр пустыря выходил только в магазины, причём чаще в хозяйственные, чем в продовольственные. Если не копался в огороде, то сидел целыми днями у окошка и мастерил что-то невразумительное. По слухам, чёрный ящик с красной кнопкой.
      И как-то сразу не по-хорошему зашевелился бурьян вокруг отданной внаём халупы. Сгинули куда-то бомжи и бродячие кошки, зачастили к серой дощатой калитке почтальоны, коммивояжёры, работники социальной сферы, мелкая предвыборная сволочь. Узенькая прерывистая стёжка углубилась, расширилась, достигла статуса народной тропы. Что вынюхивали — непонятно. Потом нагрянул спецназ. Обложили пустырь, изготовились к захвату, как вдруг заколебались и, не дождавшись внятного приказа, рассеялись. Не иначе опять обережные чары сработали: как ни крути, а угроза домику при штурме возникала прямая. Спецназ — он ведь покруче бульдозера будет. В бульдозере хотя бы подствольный гранатомёт не предусмотрен.
      Возможно, в загадочном квартиранте заподозрили террориста-рационализатора. Мигрант, вдобавок выходец из Царицына, этого извечного рассадника злых гениев. Недаром же именно там, стоило всё позволить, были придуманы и вечный двигатель, и машина времени, и усечённая финансовая пирамида. Собственно, их и раньше придумывали, но как-то, знаете, по-доброму, ради общего блага.
      Если вникнуть, самородок-изобретатель — тоже в каком-то роде стихийно сложившееся заклятие. Не учили его, не воспитывали — до всего самодуром дошёл. Ну книжки читал, ну фильмы смотрел, так ведь в произведениях искусства неумышленных чар, пожалуй, больше, чем в жизни. Взять литературу. Метафора (это вам любой колдун скажет) строится по законам симпатической магии, а стало быть, запросто может сработать как заклинание, особенно при декламации. Посмотрите на любителей поэзии! Посмотрите на этих романтических мымр в очках и кривобоких узкоплечих недомерков, половина из которых ещё и заикается. Порченые поголовно!
      Кинематограф — и вовсе чума. Вот запретили двадцать пятый кадр — а проку? В результате фильмы теперь сплошь монтируют из одних двадцать пятых кадров — и попробуй что-нибудь докажи!
      То ли дело при советской власти! В ту пору каждая метафора тщательно проверялась и обезвреживалась цензурой. Не обходилось, конечно, без перегибов: шили образ там, где его и в помине не было. Допытывались, например, кого ты имел в виду, написав “листья падают”. А ведь имел кого-то… Поди теперь вспомни!
      Где вы, безмятежные времена, когда образ психопата-учёного был неведом самородкам из захолустья — тем самым самородкам, по поводу которых ещё Салтыков-Щедрин брюзжал, будто они употребляют все свои способности или на то, чтобы изобретать изобретенное, или на то, чтобы разрешать неразрешимое! Стоило идиллически прозрачному пруду социалистического искусства замутиться, провинциальные кулибины, поражённые чёрной магией Голливуда, призадумались: а нужно ли вообще осчастливливать человечество? Может, действительно проще взорвать его к едрене фене?
      И как только в очередной раз кому-либо из них удавалось разрешить неразрешимое, подобная возможность представлялась.
      Достигнув вершины бугра оземленелых обломков, Глеб Портнягин осторожно раздвинул бурьян. За дощатым, серым от дождей забором виднелся в меру ухоженный огородишко. Помидоры на грядках надували бледно-зелёные щёки. Вообще чувствовалось, что нынешний жилец тяпкой владеет неплохо. Сам он, кстати говоря, в данный момент, пригнувшись, подкрадывался к беспечно розовеющему плоду, причём делал это по науке, заходя против ветра. Если верить современным ботаникам, срываемый помидор с помощью запаха информирует собратьев о своей беде — и те, обороняясь, начинают накапливать нитраты.
      Глеб усмехнулся. Ботаники — они и есть ботаники. Конечно, растения общаются между собой, но только не с помощью запахов, а с помощью флюидов, которым совершенно всё равно, куда в этом грубоматериальном мире дует ветер.
      Глубоко утонувшее в пухлой белёной стене окошко смотрело прямо на Портнягина. Два нижних стекла были чёрные, пыльные, верхнее от старости подёрнулось радужной поволокой. Попасть в него отсюда камушком — раз плюнуть. Случись такое — тугой, намертво затянувшийся узел самородных заклятий, оберегающих дом от сноса, начнёт помаленьку распускаться — и, глядишь, недельки через две развяжется окончательно. Разумеется, Глеб Портнягин самостоятельно это стёклышко нипочём бы не вычислил — ученику, тем более только начинающему постигать азы колдовства, подобная задача явно не по зубам. Про зачарованное окошко ему рассказал наставник — старый колдун Ефрем Нехорошее, побывавший здесь вчера в астральном виде и самолично всё исследовавший.
      Зная склонность своего ученика к волевым, а то и вовсе хулиганским решениям, выбивать стекло он запретил ему категорически, потому как возможен откат, то есть переход порчи на того, кто неумело её снимает. По уровню опасности подобные операции подчас сопоставимы с ликвидацией взрывного устройства, так что недоучке в это дело лучше не лезть.
      — Заклятие-то обережное, — с недоумением напомнил Глеб. — Какая ж тут опасность?
      — От иного оберега, — угрюмо отвечал ему наставник, — сам в прорубь сиганёшь. Заключённых тоже вон на зоне оберегают. Пуще глаза. Я ж тебе про ту семейку с Новостройки рассказывал?
      Как именно оберегают заключённых на зоне, Глеб знал не понаслышке. История с невинно убиенным Мальчиком также была хорошо известна Портнягину.
      — А пацанёнка с рогаткой подговорить? Сам же сказал: порча только на тех переходит, кто о ней знает…
      — Не суетись, торопыга, — насупив кудлатые брови, осадил прыткого питомца Ефрем Нехорошее. — Нехай усё идёть своим чередом…
      Если помните, Андрей Болконский в романе графа Толстого, желая выразить пренебрежение, произносил русские слова с французским акцентом. Старый колдун Ефрем Нехорошев в подобных случаях переходил на суржик.
      — А без меня оно своим чередом идти не может? — прямо спросил Глеб.
      — Может.
      — Зачем тогда посылаешь?
      — А чтоб самому не ехать, — невозмутимо отвечал колдун. — Честно тебе, Глебушка, скажу: не люблю я с этим народом якшаться. Не люб-лю…
      — С каким ещё народом?
      — Увидишь…
      …Портнягин с сожалением бросил ещё один взгляд на тускло-радужное стекло и, вздохнув, двинулся в обратный путь.
      Узкая, извилисто сбегающая с курганчика тропка вывела Глеба на крепко утоптанную поляну под сенью одичавшей сливы общественного пользования. С четырёх сторон высился бурьян. Посередине чернело пепелище, из которого выдавался клыком полусгоревший обуглившийся пень. На земле какое-то тряпьё, пара разнокалиберных деревянных ящиков для сидения. На меньшем выжжены в столбик раскалённой проволокой три слова: “Матрос”, “Партизан” и “Железняк”. Видимо, клички прежних обитателей здешних мест.
      Нынешняя компания в интерьер решительно не вписывалась: двое мужчин, оба в костюмах, при галстуках. Чуть поодаль, опершись на снайперскую винтовку, хранила презрительное молчание костлявая блондинка в белых колготках, белой блузке и шортах защитного цвета. Блёклые рыбьи глаза, подбородок — как у таранного броненосца.
      — А где поп? — негромко спросил Портнягин (от серого дощатого забора их по прямой отделяло метров тридцать, не больше).
      — Кадить пошёл, — любезно сообщил тот, что пониже ростом, милый улыбчивый интеллигент. И всё-то в нём было прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли. Вот только о руках трудно что-либо сказать — руки он почему-то всё время держал в карманах.
      — Что-то я его во дворе не видел, — заметил Глеб.
      — Ну, значит, не дошёл ещё…
      Из-за бугра послышался стук по дереву, лязг цепи, надрывный лай, потом заглушаемые захлёбывающимся рычанием голоса. Улыбчивый интеллигент оглядел собравшихся на поляне.
      — Малый джентльменский набор, — сказал он. — Кстати, Поликрат Поликратыч, а почему я здесь не вижу криминалитета? Репутацию бережёте?
      — Тупые они, — угрюмо отозвался дородный Поликрат Поликратыч. Лицо у него было обширное, озабоченное. Официальное. — Нюансов не ловят. Прикопают без намёка, а я отвечай потом…
      — Прометей прикопанный, — с удовольствием изрёк его рафинированный собеседник. — И какие же требования выдвигает этот ваш самородок?
      — Никаких.
      — Как? Вообще?
      — Вообще.
      — Так, может, он не психопат-учёный, а просто психопат? В этот его ящик с кнопкой кто-нибудь заглядывал?
      — Да все кому не лень! Сам обычно хвастаться ведёт…
      — И что там внутри?
      — В принципе вообще… физик один смотрел — говорит: бред сивой кобылы.
      — Тогда, простите, из-за чего весь сыр-бор?
      Официальное лицо закряхтело, достало носовой платок и расстелив, с омерзением присело на ящик с тремя кликухами.
      — Физик, — повторило оно тоскливо. — Мало ли что физик! В Царицыне вон Чернобров машину времени изобрёл. Тоже вроде бред, но… работает же!
      На поляне тревожно задумались. Любой самородок опасен в первую очередь своей непредсказуемостью. Не имея ни малейшего понятия о существующей в научных кругах конъюнктуре, он по простодушию вторгается в такие области познания, куда серьёзные исследователи давно уже договорились не соваться ни при каких обстоятельствах.
      Хотя встречаются отморозки и среди профессионалов, До сих пор памятен скандал, учинённый в начале двадцатого столетия известным авиахулиганом Сикорским. Знал же, знал, что мотор в аэроплане принято ставить точно по центру! Вот расчёты, вот формулы, вот, наконец, честное слово академика: поставишь сбоку — закружится самолёт и упадёт. И что ж вы думаете? Назло всем четыре мотора на крыльях укрепил. Мало того: в полёте из озорства половину с одной стороны взял и выключил. А народ-то внизу — стоит смотрит! Видят: не крутится, не падает — летит себе и летит. Пришлось из-за него, баламута, всю аэродинамику переписывать…
      — Тогда уж скорее Пандора, чем Прометей, — неожиданно промолвил интеллигент. — Тем более ящик у него…
      Вынул руку из кармана и рассеянно взглянул на часы. Рука оказалась под стать облику, изящная, с ухоженными ногтями, но почему-то этот простой жест сильно взволновал представительного Поликрата Поликратыча. Официальное лицо поспешно встало с дощатой тары и отступило подальше, словно гранату из кармана вынули.
      — А вы что молчите, молодой человек? — нервно спросило оно Глеба — явно для того, чтобы как-то оправдать странную свою ретираду.
      — А что такое?
      — Ну вот физик говорит: бред сивой кобылы. А вы что скажете? Вы же… э… без пяти минут специалист… Есть там колдовство? В принципе вообще…
      Ученик чародея внутренне приосанился.
      — Колдовство есть везде…
      — Нет, я в смысле… в самом приборе.
      — Так, чепуха, — равнодушно изронил Глеб.
      Поликрат Поликратыч остался недоволен его ответом.
      — А почему ваш руководитель сам не прибыл? — несколько раздражённо спросил он. — Нет, вы поймите, я вообще в принципе против вас ничего не имею, но… возраст, опыт… Всё-таки не кто-нибудь — исполнительная власть просит выступить в качестве эксперта. Мне кажется, Ефрем Поликарпович мог бы отнестись к такому предложению и повнимательней…
      — Хворает, — скупо отмерил информацию Глеб Портнягин.
      — А позвонить ему нельзя? В принципе вообще…
      — Можно. Сам сказал: ежели что стрясётся — звони.
      — Ипсэ диксит, — непонятно прокомментировал интеллигент, задумчиво разглядывая произрастающий на сливовой ветке мужской рваный носок.
      — Ну так позвоните! — приглушённо, учитывая опасную близость объекта, рявкнул Поликрат Поликратыч.
      — Разве что-нибудь стряслось? — не понял Глеб.
      — А когда стрясётся, поздно будет! — Не совладав с чувствами, официальное лицо опрометчиво повысило голос. За бугром немедленно загремела цепь, грянул заполошный лай и, кажется, лязгнула щеколда. — А, чтоб тебя! — Поликрат Поликратыч замолчал, успокоился и снова обратился к Портнягину, взяв тоном ниже. — А на доме? Вы вроде говорили: на нём заклятье лежит…
      — Лежит, — согласился тот.
      — А если снять?
      — Тогда через полмесяца дом под снос пойдёт.
      — И что?
      — Н-ну… тут уж не до изобретений станет.
      — Мысль, между прочим, здравая, — заметил интеллигент.
      — Здравая она! — вполголоса вспылил Поликрат Поликратыч. — Этот придурок за полмесяца триста раз кнопку нажать надумает! — посопел, прикинул. — И потом, — добавил он как бы про себя, — это ж всё и без колдовства можно решить… Прислать бульдозер…
      — Попробуйте, — хладнокровно согласился Портнягин. — Спецназ, по-моему, уже вызывали.
      К представителям власти, тем более исполнительной, он испытывал после отсидки стойкую неприязнь. Костлявая блондинка слегка изменила позу.
      — Кадс леший тур ходит бля? — надменно осведомилась она, не поймёшь на каком языке. Возможно, даже на русском.
      Все повернулись в ту сторону, куда теперь был устремлён её таранный подбородок. Вскоре там зашуршали, закачались тростники — и на поляну вышел поп с ещё дымящимся кадилом.
      — Заодно исповедал, — старательно окая, с удовлетворением оповестил он и небрежно передёрнул затвор. На утоптанную землю посыпались остатки курящегося ладана.
      — Выяснили что-нибудь? — кинулся к пришедшему Поликрат Поликратыч.
      Священнослужитель ухмыльнулся.
      — Тайна исповеди, сын мой, — несколько глумливо напомнил он. — Тайна исповеди.
      — Не морочьте голову, капитан! Вы такой же поп, как я дьяконесса!
      — Так ведь тайна исповеди, она ж не только в церкви соблюдается, — резонно возразил тот. — В нашей конторе с этим делом, пожалуй, ещё и построже будет. — Нахмурился, принялся разоблачаться. — Значит, так, — известил он, отставляя кадило на освободившийся ящик. — Если нажать на красную кнопку, мир погрузится в хаос. Ну, это и без исповеди было известно…
      На поляне задумались вновь. Портнягин попытался представить всемирный хаос, не смог, но на всякий случай содрогнулся. Уж больно зловеще звучало.
      — А кстати, зачем? — снова вмешался интеллигент.
      — Что зачем?
      — Зачем ему погружать мир в хаос?
      — Да он сам ещё не решил. Колеблется. То ли ради добра, то ли…
      — Потому и не нажимает?
      Капитан упаковал рясу и кадило в спортивную сумку, чиркнул “молнией”.
      — Нет, — сказал он, вздохнув. — Просто ящику него пока до ума не доведён. На целую планету мощности не хватит. Даже город целиком не накроет…
      — Хм… Стало быть, для нас разницы никакой?
      — Для нас — никакой. — Капитан вскинул сумку на плечо и двинулся в сторону тропки.
      — Вы куда? — всполошился Поликрат Поликратыч.
      — На службу. Задание выполнено. А мне ещё сегодня маньяка брать.
      — Ну что за бардак! — с горечью вымолвило официальное лицо, когда тростники вновь сомкнулись за сотрудником органов. — Тут весь город навернуться может, а он какого-то маньяка шугать пошёл!
      — Вообще-то у меня тоже дел полно… — подал голос Портнягин.
      — Ну уж нет! — вскинулся представитель власти. — Этак все разбегутся!
      — Да что ж вы так сердечко-то своё золотое надрываете, Поликрат Поликратыч! — посетовал интеллигент. — Успокойтесь. В нерадивости вас не упрекнёшь: рукопашника вызвали, колдуна вызвали, чудь эту белоглазую… Велено вам было держать руку на пульсе? Вот и держите дальше! Всё идёт по плану: снайпер не стреляет, колдун не колдует…
      Услышав про чудь белоглазую, костлявая блондинка медленно повернула голову и брезгливо оглядела говорящего.
      — Не пойму только, чем вам так дорог этот псих? — проникновенно продолжал интеллигент. — Этот ваш Прометей прикопанный! Что вы с ним церемонитесь? Кнопка есть? Есть. Значит, часть взрывного устройства. Раз часть взрывного устройства — значит террорист. Ну что, мне вас учить, что ли?
      — “Ястребы” наши сусловские не позволят, — расстроенно признался Поликрат Поликратыч, снова присаживаясь на ту же тару с тремя кликухами. — Попробуй тронь — такой шум поднимут…
      — А “ястребам” он зачем?
      — Ну как зачем! Вдруг в самом деле заработает ящик… Тогда будет чем глобалистов пугнуть… если сунутся…
      — Так в первую очередь нас же самих накроет!
      — Н-ну… — закряхтев, отвечал Поликрат Поликратыч. — Считается, что нам вроде меньше терять…
      — Ох, братья вы мои по разуму! — язвительно вымолвил интеллигент. — Да примите вы его на службу в какой-нибудь, я не знаю, исследовательский институт! Положите жалованье, лабораторию оборудуйте…
      — А вот этого уже оппозиция не допустит, — хмуро отозвался Поликрат Поликратыч.
      — Тьфу на вас! — сказал интеллигент. — Мне, что ли, тоже на разведку сходить?
      И, не дожидаясь разрешения, скрылся в высокорослом бурьяне, по-прежнему держа руки в карманах. Со стороны можно было подумать, что у него там с каждого бока по пистолету.
      — Кто он такой? — спросил Портнягин. Своей бесцеремонной манерой разговаривать с властями интеллигент ему очень понравился.
      — Кто-кто! — буркнул Поликрат Поликратыч. — Незлобин.
      — Сам?! — не поверил Глеб и ошалело уставился вослед живой легенде.
      Из-за бугра вновь послышался стук в калитку, но на этот раз собака почему-то даже не пикнула.
      О Родионе Незлобине Портнягин много слышал, но никак не предполагал встретиться с ним, так сказать, вживе. Тем более при подобных обстоятельствах.
      Удивительна судьба этого человека. Удивительна и в чём-то даже назидательна. Хлипкий студентик с философского факультета обитал в самом криминальном районе Баклужино. Местное хулиганьё повадилось каждый день встречать его в подворотне и бить морду на удачу. Суеверие, конечно, дикое, но отморозки искренне полагали, что после зубодробительного обряда им обязательно улыбнётся счастье.
      И вот однажды кто-то из сокурсников, желая, очевидно, подшутить над бедолагой, подарил ему по случаю свежей мордобоины самоучитель какого-то ещё неслыханного в здешних местах восточного единоборства, отпечатанный в Японии, да ещё и иероглифами. Наивный Родион принял книжку чуть ли не со слезами благодарности и с тем же усердием, с каким корпел над диалогами Платона, взялся за древнее боевое искусство, поскольку иного выхода не видел.
      Языка он, ясное дело, не знал, но тексты были обильно снабжены рисунками, правда, очень схематичными, так что приходилось напрягать не только мышцы, но и извилины. Вот, например, картинка: один человечек изображён присевшим на корточки, второй стоит перед ним и держит сидящего за подбородок. Поясняющих стрелок нет. Что куда вывихивать — непонятно. А главная загадка: каким образом противник оказался на корточках?
      Компьютерная программа-переводчик скорее усложнила дело, нежели упростила. На монитор выползала такая жутковатая бредятина, что оторопь брала. Наконец спустя полгода студентик решил для пробы оказать лёгкое сопротивление нападающим. Неизвестно, кто был больше потрясён случившимся: сам Родион Незлобии или его жертвы. Во всяком случае, наутро все они, за исключением сильно травмированных, явились к нему с изъявлениями добрых чувств и признанием своей глубочайшей неправоты.
      Но, наверное, сильнее всех оторопел, услышав о происшествии, шутник-сокурсник, ибо подаренная им книжка была пособием по возвращению к жизни извлечённых из воды утопающих.
      После такого казуса иной на месте Родиона Незлобина по меньшей бы мере смутился, однако ежедневные мордобои в подворотне и чтение античных авторов выковали в нём Философский ум. К тому времени он и сам уже пришёл к выводу, что успеха можно достичь лишь в результате досадной ошибки. Было бы, согласитесь, грешно упустить столь Драгоценную возможность.
      Став пятикратным чемпионом Суслова в боях без правил, Незлобии решил, что этого вполне достаточно, и перешёл на тренерскую работу, причём учениками его были в основном приезжие японцы, которые, как известно, тоже не лыком шиты и ни за что не упустят шанса воскресить какое-нибудь своё древнее боевое искусство, будь то дзюдо (в прошлом — род массажа) или, допустим, каратэ (в старину — способ выбивания циновок).