Шкала зарядки поверх экрана тревожно мигала оранжевым. Контрольное время выходило, а “объекта” мы так и не обнаружили. Мы стояли в большом зале, вокруг длинного стола валялись разломанные кресла, какие-то обрывки карт, бумаги и тела усатых мужчин в черных беретах. Нужного среди них не было, мы в третий раз просканировали лица трупов, “центральная” каждый раз объявляла, что “ответ отрицательный”. Пот заливал мои глаза, дыхание сбивалось, честно говоря, устал я безумно. Но где же этот чертов “объект”?! Куда он мог подеваться? Ну не испарился же он, не просочился же в канализацию. Хотя…
      — Сортир! — неожиданно для самого себя вслух, сказал я. — Кто-нибудь догадался проверить сортир?
      Он сидел на золотом унитазе, усталый человек в военной форме, с обильной сединой в усах. В руках у него был большой черный пистолет с золотой отделкой, но усатый не торопился им воспользоваться, усатый плакал. Збруев прыснул ему в лицо из баллончика, и человек безвольно повалился на мозаичный пол…
      — Седьмой, докладывает Четвертый, группа-17, — сказал я в микрофон, — у меня зарядка критическая, я уже не успею вернуться.
      — Я Третий, — тут же раздалось из наушников, — зарядка критическая.
      — Второй…
      Мы слишком много времени потратили на поиски “объекта”, и энергии в наших “дубль-комбезах” осталось всего на пару минут. Ну мы-то ладно, мы свое дело сделали. А как Збруев собирается тащить “объект” к выходу с посаженными аккумуляторами? Но Збруев выход нашел.
      — Ситуация “Зеро”, — скомандовал он.
      Мы знали, что надо делать в этой ситуации, учились. Мы встали в круг в центре зала, крепко обнялись и отключились.
      Как я понял, Збруев сейчас скачает с аккумуляторов наших “комбезоз-дублеров” всю оставшуюся энергию и в одиночку потащит “объект” к месту эвакуации. А потом будет сильный взрыв, все в этом зале разлетится на маленькие кусочки, и нам придется привыкать в новым “дублерам”.
      Генерал при высокой фуражке и при лампасах прошел вдоль строя, остановился около самого низенького Кеши и ласково похлопал его по щеке, как Гитлер пацана из фолькштурма на кадрах старинной хроники. Кеша состроил солдафонскую рожу, выкатил глаза и стал ими генерала влюбленно пожирать.
      Генерал смущенно кхекнул и присобачил Кеше на куртку маленькую медаль. На медали Георгий Победоносец под алым знаменем поражал копьем мерзкую змеюку, судя по Размерам — питона или анаконду из одноименного кино.
      — Служу Отечеству! — козырнул Кеша, сразу потеряв апломб. Генерал поочередно подходил к каждому и награждал, в том числе и Николая, еще опиравшегося на палочку. Потом он остановился перед Блином Лохматым и долго смотрел ему в глаза. Блинного, Збруева и Куваева он тоже наградил, но не медалями, а крестами, судя по цвету — Андреевскими.
      Блинный приложил палец к губам, заговорщически нам подмигнул и выставил на стол три бутылки водки.
      — Не обмыть — традицию нарушить, но я ничего не видел. И еще… сходили бы вы сегодня в баню, постриглись бы… вас там ждут. — Еще раз подмигнув, он взгромоздил фуражку на бритый череп и вышел из столовой.
      Мы переглянулись. За полгода, что мы здесь паримся, кроме пива, надыбанного как-то Иннокентием, нам из спиртного ничего не перепадало. Ну, раз сам Блин принес…
      Мы разлили водку по стаканам и побросали туда свои медали, как в фильме “Горячий снег”.
      — За что выпьем? — спросил Николай.
      — За непобедимую команду–семнадцать! — вскочил с места Кеша.
      — А я хочу выпить за то, чтобы больше никого не убивать, — раздался тихий голос. Все посмотрели на Славика, он сидел, тупо глядя в стакан, на дне которого захлебывался в водке святой Георгий вместе с лошадью и змеем. — Я никого не хочу убивать взаправду, — повторил Славик и, не чокаясь, выпил.
      Вы представляете, что может сделать алкоголь с неокрепшим организмом после полугодового воздержания? Мы решили достигнутым не ограничиваться и оторваться. Оказывается, и здесь, в этой чертовой сверхсекретной дыре, можно найти водку…
      Парикмахерша Люська, опершись щекой на ладонь, задумчиво гладила мою грудь, иногда пощипывая за редкие волоски. Ее крашеная грива легонько щекотала мое лицо, нежная грудка упиралась мне в бок.
      — У тебя подружка на гражданке есть? — спросила она.
      — Как тебе сказать, — ответил я уклончиво, — дружим давно, пишем друг другу.
      — А она красивая?
      — Вполне.
      — Красивее, чем я?
      Ну вот, начинается, сейчас она еще спросит: “Ты меня любишь?”, и если ответ будет утвердительным, начнет допытываться, как именно я ее люблю. Знаю я такие вопросики. Но Люська не стала допытываться про величину моей любви. Она вдруг засмеялась и, нажав на мой сосок, как на пимпку звонка, сказала:
      — А ты знаешь, я могу с полным правом говорить, что меня многие красивые парни любили до потери памяти. Понимаешь? Да что ты можешь понимать?
      Последний мой выживший автоматчик с медалью “За отвагу” на выгоревшей гимнастерке задумчиво тренькал на балалайке, прикладываясь порой к бутылке самогона. Самогон он жрал прямо из горла, и я ему не препятствовал, пусть уж порадуется напоследок, ему сейчас в разведку идти, по сути — на верную гибель. Два “американских экипажа” в коричневых комбинезонах и песочного цвета танкистских шлемах дымили свои сигары, отливая порой на ствол молодой сосенки. Вот так всегда, русских солдатиков приходится на верную смерть посылать, а эти америкосы стоят в полной безопасности, лыбятся. Да, но что делать? Придется их беречь, без хотя бы одного танка мне эту миссию не пройти, никак не пройти, там пулеметных гнезд натыкано что собак нерезаных. Танк-то я разглядел через бинокль на той стороне реки, почти неповрежденный Т VI “Тигр” без экипажа. Но до него еще добраться надо, а как? На вражеском берегу у моста дзот бетонный и две вышки пулеметные. И фрицы с них пялятся.
      Я снова глянул в бинокль, чахоточный немецкий автоматчик в мышиного цвета шинели глухо кашлянул в кулак. Он еще и курит! Ну ладно, что толку ждать, попробую еще раз. Я обвел рамкой своего снайпера, тот вскинул винтовку, сухо щелкнуло, и чахоточный фриц привычно свалился замертво. Тут же мой автоматчик закинул балалайку за спину и что было сил рванул к мосту по заросшим сизым мхом кочкам. Едва его сапожищи застучали по деревянному настилу переправы, с другого берега ухнуло, блеснуло пламенем, мост заволокло клубами дыма, и в траву около меня шлепнулось что-то тяжелое. Уставной кирзовый сапог с торчащей из него окровавленной портянкой. Не успел я скомандовать: “В укрытие!”, как с вражеского берега загрохотал пулемет. Оба америкоса покачнулись и почти одновременно повалились в траву. Снайпер в зеленом камуфляже резко рванулся в кусты, но успел сделать всего три шага и тоже неловко взмахнул руками, обнял березку и стал медленно сползать на землю. Что-то больно кольнуло меня под ребро, но я успел-таки нажать клавишу “Esc”. Перезагрузка!
      Я опять стою на полянке и пялюсь в бинокль на другой берег, на воскресшего чахоточного фрица у моста. Мой также воскресший автоматчик прикладывается к самогону и продолжает бренчать “Калинку”. Америкосы улыбаются, один из них показывает на балалайку пальцем и говорит: “О йес, рашен кантри мьюзик! Банджо!”
      — Что, Влад, снова не получилось? — участливо спросил Куваев.
      — Да ну ее, дурацкая какая-то миссия, — сердито ответил я, с досадой отталкивая “мышь”, — третий день бьюсь, ничего не получается. Слушайте, товарищ майор, может, здесь глюк какой? Может, вместо полуторки тут машина снабжения должна быть? Тогда бы я переправу забацал…
      Куваев глянул в свой блокнот, грустно покачал головой.
      — Нет, Влад, все верно, нет никакой машины снабжения, попробуй еще раз…
      Я попробовал послать через мост полуторку на полном газу, но с тем же результатом. Мост заволокло дымом, запаска из полуторки улетела аж на середину реки. Нас в этот раз накрыло из миномета. Перед тем как умереть, я успел увидеть летящий высоко в облаках сапог моего последнего автоматчика…
      “Esc” — перезагрузка…
      Эти “дубль-комбезы” совершенно не были похожи на те, что мы испытывали до сих пор. Скорее они походили на киборгов из видеозаставки “Мира империй”. Мощные ноги-колонны, руки-манипуляторы, а вооружений в них натыкано…
      По-всему, модели были экспериментальные, движений наших они слушались плохо, часто зависали, и приходилось по нескольку раз перезапускать программу. Збруев матерился так, что слышно было за версту, и окрестные вороны испуганно вспархивали с сосен.
      Зато индивидуальные кары, в которых нашим новым “дублям” предстояло передвигаться, были на редкость хороши. Резво бегали по полигону на блестящих спицами колесах, повинуясь любому движению джойстика. Особенно нам нравилось погоняться по “марсианским каналам”. Сначала мы ездили просто так, наперегонки, а потом с набором очков: то и дело в каналах показывались маленькие серые марсиане, кто с ружьем, а кто и с гранатометом. При прямом попадании они забавно разлетались на куски, разбрасывая зеленые брызги, и чем больше марсиан настреляешь, тем больше очков.
      Кеша, как всегда, вел кар очень агрессивно. Он вилял по трассе, иногда задевая нас бортами. В принципе правилами это не возбранялось, но сильно раздражало. Я наконец поддал газу, врубил режим “турбо” и, взлетев, “накрыл” Кешин кар сверху. А потом тихонько так припечатал своим днищем по его бестолковой башке.
      Кеша в наушниках громко ойкнул, ребята заржали. Я снова выпустил колеса, перешел на наземный режим и начал наводить пушку на появившуюся в экране цель — серого человечка с гранатометом, как едва не врезался лбом в защитный колпак. Тут же удар повторился, компьютер подсказал, что мстительный Кеша атаковал меня в режиме “турбо”. Я попытался взять штурвал на себя, но сзади грохнуло. В глазах потемнело.
      Я с трудом открыл глаза, голова кружилась, подташнивало. Солнце было по-прежнему в зените, так что пришлось спешно опустить солнцезащитный фильтр. Я лежал на дне глубокого каньона, метрах в десяти, около отвесной стены, валялся кверху брюхом мой кар. Двигатель его горел, и черный дым уходил резко вверх. Безветрие, странная погода для Марса, впрочем, мы так мало знаем о марсианских каналах
      Я попробовал встать, удалось только с третьего раза, больно уж тяжел был “дубль-комбез”. Так, попробую разобраться, что случилось? Ясно, что этот идиот Кеша врезался мне в корму, отчего кар мой потерял управление и перевернулся. Еще ясно, что меня выбросило от удара через защитный колпак, дальше что?
      Первое желание — нажать на клавишу отсоединения, оказаться на полигоне и накостылять Иннокентию по шее, и пусть судят потом за неуставные отношения. Но на выход из программы нужно разрешение “Центральной”.
      — Расчет-4 группы-17 запрашивает “Центральную”, — сказал я в микрофон шлема. — Потерпел аварию, прошу разрешения на выход из программы.
      Тишина, мертвая тишина, даже не слышно привычного шороха радиопомех.
      — Четвертый просит разрешения на выход из программы, — повторил я.
      Тот же результат. Ну и ладно, дома разберемся. Я откинул защитную крышку с блока управления на запястье и нажал клавишу “Esc”, собираясь немедленно кинуться на этого недомерка Кешу. Никакого результата, я по-прежнему в программе и стою в каньоне виртуального Марса. Бред какой-то!
      Откуда-то сзади донесся гул. Ну слава Богу, видимо, “Центральная” дает новую вводную или ребята на карах возвращаются. Но из-за поворота медленно выползло что-то чудовищно несуразное, очень похожее на пустынного червя из игрушки про “Дюну”, только не страшного. Длинная гофрированная труба на лапках, как у сороконожки. От удивления я не смог даже с места двинуться, а “труба” подползла ко мне совсем близко и разинула пасть. Из пасти посыпались… серые человечки, около дюжины. С радостным гомоном они устремились к перевернутому кару, вдруг увидели меня и встали, как вкопанные.
      Самый высокий из них, по-видимому, старший, что-то пропищал в сторону “гусеницы”. Из нее тут же появились еще два человечка с гранатометом в тоненьких ручках. Без сомнения, то был вполне земной армейский гранатомет — базука, состоящая на вооружении армий стран НАТО. Вытисненная надпись “Made in USA” отсюда видна. Что за шутки такие? А человечки и не думали шутить, один из них встал на колено, а второй уложил “трубу” ему на плечо и стал прицеливаться. Острый кончик гранаты смотрел прямо мне в грудь.
      Что мне оставалось делать? Я поднял обе руки, широко раскрыл ладони и громко крикнул:
      — Не стреляйте! Я пришел с миром!
      Серый, уже положивший длинный суставчатый палец на кнопку “пуск”, замер и что-то пропищал. Они меня поняли! Не сводя с меня огромных черных глаз, серые собрались в кружок и начали совещаться. Во дела! Наконец один из них с головой, замотанной бинтом, подошел ко мне и запищал.
      Не опуская рук, я пожал плечами. Я и изучаемый в школе немецкий знаю хреново, а уж марсианский…
      Серый подошел совсем близко и указал пальцем на блок управления на моем запястье. На что это он намекает? Я опустил руку, откинул крышку, и марсианин, ловко работая всеми шестью пальчиками, набрал на мини-клавиатуре слово “Logos”. Пальчики у него были длинные и подвижные.
      — Что за “логос” такой? — удивился я вслух.
      — Это означает, что включилась система универсального переводчика, — объяснил марсианин спокойно.
      От удивления я едва на жопу не сел в красную марсианскую пыль. А серый продолжал сверлить меня своими черными глазищами.
      — Ты что, не знал об этой функции?
      Я отрицательно мотнул головой.
      — Ты кто? — спросил в упор марсианин.
      — Курсант Влад Мамичев, то есть Четвертый, группа-17, — поправился я.
      — Семнадцатая, эта группа зачистки каналов?
      — Какой зачистки? Каких каналов? — удивился я искренне. — Это программа испытания “дубль-каров” и “дубль-комезов”. — и для убедительности я похлопал себя по стальной груди и указал рукой на дымящийся кар.
      Серый посмотрел в указанную сторону и спохватился:
      — Что вы стоите, грузите скорее!
      Остальные серые быстро забегали вокруг кара, из паст “сороконожки” появился длинный черный язык с присос кой на конце, которой он намертво приклеился к желтое борту с “четверкой”. Кар медленно, но уверенно втянулся широко открывшуюся пасть.
      — Испытания, говоришь? — сказал серый тихо. — сколько вы народу на этих “испытаниях” положили? Сына моего, внука, племянников.
      — Что значит “положили”? Это игра, понимаете? — заволновался я. — В нас стреляют, мы стреляем. Кто первый до финиша доберется и очков больше наберет…
      — До финиша?
      — Ну да, у скалы на выходе из канала.
      — А в норы не углубляетесь?
      — Какие норы? — не понял я.
      В это время к нам подошел тот самый длинный марсианин.
      — Ну что здесь у нас?
      — Да как я и думал, — ответил перевязанный, — опять киберуправление с Земли. Эта группа людей думает, что они играют: летают на скорости и палят в кого увидят. Говорил же я тебе, не надо разведчикам высовываться, пусть сидят по своим норам…
      — Ты уверен? — спросил “высокий”, едва достававший мне до подмышек.
      — Абсолютно! — заверил перевязанный. — Что с ним будем делать? Возьмем с собой?
      — Нет, его искать будут, тогда точно в норы полезут.
      Я вздрогнул, вспомнив фильм “Звезда” и судьбу немца, попавшегося нашим разведчикам. Но убивать меня марсиане, видно, не желали.
      — Попроси его не рассказывать, куда делся кар и о той, что он здесь увидел, — сказал главный.
      — Ты можешь поклясться, что не расскажешь о нас никому? — спросил перевязанный, буравя меня глазами. Я кивнул головой. Нет, ну а что бы вы сделали на моем месте? В этот момент за поворотом ясно послышался рев двигателей.
      — Быстрее! — скомандовал высокий и бегом направился к разинутой пасти “червя”. Едва пасть захлопнулась, приняв последнего марсианина, “сороконожка” неожиданно резво заскользила… прямо в стену. За секунду до неминуемого столкновения часть стены… словно исчезла, и гофрированное тело без труда проскользнуло внутрь черной дыры. О как!
      Первым из-за поворота появился кар с семеркой на борту. Збруев откинул защитный колпак и бегом кинулся ко мне.
      — Жив! Жив, Владюха, слава Богу!
      Вот как, оказывается, Збруев знает меня по имени?! Приятная новость, а то все Четверка, Четверка… Когда у кара с единичкой на борту откинулся защитный экран, я медленно подошел к нему и со всей дури врезал стальным кулачищем по стеклянному забралу шлема “расчета номер один”. Кеша жалобно пискнул.
      По экранам бегали какие-то разноцветные судороги, как я понял — моя кардиограмма, мое дыхание, мое давление и еще что-то мое. Я лежал, обмотанный проводами, весь в присосках, и в очередной раз объяснял Блину Лохматому, что ничего не помню. Абсолютно ничего! Оказалось, что после того, как Кешин кар протаранил мою корму, я вылетел за ограждение полигона, пробил защитный колпак головой и ею же врезался в сосну. Слава богу, сосна молоденькая была, сломалась. Так что жив остался, хоть шлем треснул, а угоди я в соседнее деревце — вековую корабельную красавицу, можно было смело заказывать духовой оркестр. Почти сутки без сознания… И они хотят, чтобы я чего-нибудь помнил?
      Разумеется, я ничего не рассказал о моем компьютерном видении. И дело было не только в клятве, данной мною какому-то серому человечку. Идиотом выглядеть не хотелось…
      За хулиганство Кешу от полетов отстранили, я валялся в санчасти, оклемываясь от сильного сотрясения мозга, Коля еще хромал и занимался только в компьютерном зале. Так что наперегонки ребята теперь летали только втроем. Но только на скорость, марсиане в каналах больше не попадались, знать бы почему?..

***

      — Жарко здесь у тебя, — сказал Николай и потянулся к вентилятору. В палате было отнюдь не жарко, я сказал бы даже — прохладно было в палате, но возражать я не стал. Вентилятор загудел, Николай придвинулся ко мне поближе и заговорил громким шепотом:
      — В принципе это возможно. Там вполне может быть жизнь, в том числе разумная. Я тут по энциклопедиям порылся, вплоть до 60-х годов прошлого века ученые утверждали, что Марс — обитаем. Потом как отрезало, и у нас, и у американцев. А “марсианскую космическую программу” просмотрел, так вообще за голову схватился. Больше двух сотен кораблей Земля к Марсу запустила, и это только те, о которых официально объявлено, а результатов — кот наплакал…
      Николай был единственным, кому я рассказал о том, что видел там. Или мне показалось, что я видел. Неужели наши виртуальные “прогулки” и “гонки” по Марсу… реальность? Вернее, не наши, наших “дубль-комбезов”.
      — И вот еще что… — Николай опасливо оглянулся по сторонам, — я вчера станцию “Мир” к Марсу отогнал.
      — Как отогнал? — удивился я.
      — А вот так, Куваев мне новую программу запустил, занятную такую, про астронавтов. Вот я вышел в открытый космос, вручную пристыковал “Мир” к “Бурану” и врубил вторую космическую…
      — Так “Мир” вроде в Тихом океане затопили…
      — Не знаю, что там затопили, но “Мир” сейчас по соседству с Фобосом вокруг Марса крутится…
      Это был не мой кар! Определенно — не мой. Хоть и была на борту жирная Четверка, хоть и не отличался он от остальных каров, это была не моя машина, не та, на которой я летал по каналам еще месяц назад. Спросите бывалых водителей, и они вам скажут: хозяин всегда узнает свою машину, с закрытыми глазами. Как она набирает обороты, как трогается, педаль сцепления надо выжимать до конца, чтобы переключить скорость, или достаточно утопить наполовину. — В этом каре не было сцепления, в нем был только джойстик, но я все равно не узнал своей машины. Что ж, попробуем прокатиться. Новый кар шел хорошо, и на повороте, на малых оборотах, двигатель не захлебывался, как раньше. Серых человечков в каналах действительно не было ни одного, только однажды мне показалось, что из-за россыпи камней на меня глянули огромные черные глаза.
      Кешу я давно простил, но он по-прежнему заискивал и “стелился” передо мной. Вот и сейчас, войдя в комнату, он не заставил меня плясать, как других, а с почтением передал конверт лично в руки. Письмо от Маринки, наконец-то! Маринка писала, что у нее все нормально и она очень по мне скучает. И намекала, что, если по возвращении домой я снова буду “бегать по бабам”, она мне все рога пообломает. Странный какой-то намек на рога, согласитесь…
      А Кешка еще крутился около двери нашей комнаты:
      — Слышь, мужики, тут Блин Лохматый проговорился, сегодня ночью большая тревога ожидается…
      Ситуация была патовая. Вернее, нет, патовая — это когда ничья. А тут нам светил полный пинцет. Мы оказались в западне, если попробовать взорвать ту плиту, что перегородила нам выход из зала, на нас рухнет потолок, если не взрывать — через десять минут наши “дубль-комбезы” застынут навсегда, индикаторы зарядки у всех уже были красные. Я подошел к Блинному и попытался его “растормошить” — безрезультатно, “дубль-комбез” нашего командира буквально расплющило каменной глыбой, шлем треснул пополам, глазок видеокамеры безжизненно потух. В ловушку попал отважный прапор, и нас завел, здесь везде были ловушки. Но ведь должен же быть выход!
      — Все, я стреляю, — сказал Кеша, откинул прицел базуки и навел ее на плиту.
      — Я тебе стрельну! — ударил я по “трубе” рукой. — Засыплет на хрен. Николай, ты разобрался в этих письменах?
      — Смысла не уловил, но в системе, похоже, разобрался, — сказал Николай, не сводя фонарика с марсианских барельефов, — судя по повторяющимся знакам, вот здесь, внизу, инструкция по открытию дверей.
      — А вверху?
      — Кажется, героический марсианский эпос.
      — Ребята, вы как там? — раздался в наушниках голос Славика с той стороны плиты. Он прикрывал группу сзади а потому в эту ловушку не угодил.
      — Хреново, — ответил я, — пытаемся разобраться.
      — А мне что делать?
      — Тащи удлинитель к плите и жди…
      — Влад, ты сдурел, — заорал вдруг Витька, — Кеша правильно говорит, стрелять надо! Через пять минут мы все сдохнем.
      — Заткнись! — рявкнул я. — Николай, давай…
      Колян опустился на колени и начал поочередно нажимать какие-то символы на плите. Символы засветились зеленым, плита дрогнула и чуть приподнялась, совсем немного, на пару сантиметров. Мы налегли на нее всей толпой, но тщетно, застряла намертво.
      — Штекер! Славка, суй штекер в щель, — заорал я.
      — Не лезет! — прохрипело в наушниках, — “вилка” не лезет.
      Красный индикатор на моем экране начал отчаянно мигать, сейчас я отключусь…
      — Режь провод и суй его в щель! — заорал я. Через секунду из-под плиты появился кончик ярко-желтого кабеля, блеснувший на срезе медным цветом.
      — А как будем заряжаться? — спросил Витек, вытягивая кабель из-под плиты.
      Я почти бегом кинулся к “дубль-комбезу” Блинного и вырвал гнездо подзарядки.
      — Николай, сможешь подсоединить шнур к этому?
      — Минут пять надо, не меньше, — сказал Николай, доставая с бедра плазменный паяльник. — А у меня, судя по индикатору, зарядки на пару минут…
      — Группа, ситуация “Зеро”, — скомандовал я.
      Я не был их командиром, командиром группы был Блин, но он, его “дубль-комбез”, валялся, раздавленный огромным камнем. Однако группа послушно встала в круг, обнявшись. Торопясь, я выдергивал аккумуляторные блоки из ранцев “дублей” и бросал их Николаю.
      Потом сам опустился на пол у ног Коляна.
      — Есть! Есть! Пошла зарядка, — радостно заорал Николай.
      — Себя, себя сначала, — успел сказать я, и… наступила темнота…
      Мы стояли в одну шеренгу. Кунаев закончил зачитывать приказ и взял со стола погоны. Мне три лычки, Николаю две, Иннокентию — одну. Честно говоря, я думал, что замкомандиром группы назначат Николая, но все равно спасибо за доверие…
      По поводу присвоения званий нам снова дали увольнительную. Люська снова гладила меня по груди своей мягкой лапкой, ее пахнущее полынью волосы щекотали мне нос, розовый сосочек грудки упирался мне в бочок. Она была такая нежная, эта парикмахерша Люська.
      — А ты знаешь, американцы Саддама нашли, — сказала она.
      — Американцы? Кишка у них слаба! — заверил я и потянулся за комбинезоном с сержантскими погонами. Над военным городком заиграл сигнал “Подъем”, а от хозблока, где я провел бурную ночь, до казармы минут пять бегом.
      Едва заревела сирена, мы выскочили во двор и построились. Блинный появился из темноты, козырнул и коротко скомандовал. Мы бегом кинулись к ангару. Блин был тоже в черном комбезе, из чего я сделал вывод, что командовать группой мне сегодня не придется. Наши кары стояли в два Ряда, Блинный построил нас и неожиданно толкнул проникновенную речь:
      — Товарищи, сегодня у нас очень ответственное задание, Учения будут до предела приближены к боевым. Эти экспериментальные модели, — он кивнул в сторону каров, — очень важны для… В общем, очень важны. Сынки, я много учил вас, — голос прапора дрогнул, мне показалось, что на глаза у него навернулись слезы, — я уверен, вы меня не подведете…
      Оказалось, наши кары прикреплены решетчатыми штангами к борту той самой чудовищной машины, что мы обкатывали на полигоне. В кабине машины уже виднелась хитрая физия ефрейтора Кеши, правда, теперь он был до предела собран. Блинный же занял место в каре с жирной семеркой на борту.
      — Внимание! Загрузка!
      “Упырь-1000” двигался по марсианской пустыне, освещаемой лишь всполохами взрывов. Экран перед моими глазами кишел красными точками, враги были повсюду.
      — Выбрать цели, но огня не открывать до команды! — приказал Блинный. Я нажал клавишу, борткомпьютер кара тут же сообщил, что взял на прицел двадцать целей по левому борту. Тут же по нам начали стрелять, на защитном колпаке то и дело вспыхивали красные искорки, по идее, надо было открывать ответный огонь, но Блин молчал. Неожиданно “Упыря” сильно тряхнуло, кар № 2 на соседней штанге дернулся и как-то криво повис.
      — Докладывает Второй, я подбит. Кар выведен из строя, прикажете выйти из программы?
      — Сам цел?
      — “Дубль-комбез” в норме, — ответил Витек после небольшой паузы.
      — Оставаться в программе.
      — Есть…
      Вторая граната разорвалась прямо над моей головой, защитный экран покрылся трещинами. Я доложился, но Блин тоже приказал оставаться мне в программе. Положение с каждой минутой становилось все хреновее, гранаты рвались все ближе и ближе… Выручил нас Кеша, он свернул в глубокий кратер, где и остановился…
      В наушниках ясно слышалось, как Блин переговаривается с каким-то “Громом”. “Гром” кричал, что у них положение еще хуже, и приказал действовать активнее.
      — Группа-17, внимание! — приказал Блин. — Сейчас на полной скорости выходим на равнину и, не останавливаясь, открываем огонь. Наша цель — достичь горбатой скалы У входа в канал.
      “Упырь” полз, огрызаясь огнем, красные точки на экране исчезали, тут же на их месте возникали другие. Сколько же их здесь? И кто они такие, эти таинственные красные точки? Неожиданно я увидел окоп. Внизу, под самыми колесами нашей чудовищной машины, был окоп. Самый настоящий окоп, как в фильмах про Вторую мировую. В окопе сидели человечки, те самые серые человечки с огромными глазами. Один из них выпрямился во весь свой плюгавый рост и вскинул гранатомет. Но нажать на пуск не успел, колесо “Упыря” наехало на него, и голова марсианина лопнула, как орех. Вот это графика!
      А Кеша уже смекнул, что выехал в линию обороны противника, и начал утюжить окопы. Одного марсианина намотало на шипастое колесо прямо у меня на глазах, и при каждом обороте я видел его расплющенное тельце и зеленоватые кишки, волочащиеся за осью колеса. Почему-то мне неожиданно стало плохо, к горлу подкатила тошнота. Не приветствую такого реализма, наверное, программу какой-то маньяк писал…
      Внезапно огонь ослаб, а потом и вовсе стих.
      — Первый, к скале, — приказал Блинный.
      Но доехать до скалы мы так и не сумели, из-под переднего колеса машины вырвался сноп огня, меня сильно тряхнуло, я почувствовал, как “Упырь” заваливается набок.
      — Вот черт, мина-ловушка! — выругался Блинный. — И когда же они вырыть успели?! Все кары на отстыковку!
      “Упырь” все глубже проваливался в красную пыль, и Блин приказал Кеше покинуть машину. Но из программы не выпустил, посадив себе на корму. Наши кары зависли в метре от красной пыли, я локтем вышиб остатки колпака, чтобы Второй, то есть Витек, смог втиснуться ко мне в кабину. В таком виде мы выстроились в цепь и осторожно спланировали в узкий каньон канала.
      Это была деревня, марсианская деревня. Домики, похожие на грибы-дождевики, еще какие-то строения, в центре — что-то похожее на огромный мухомор. И отовсюду в нас плевались огнем. Мой кар дымился, валяясь кверху брюхом, рядышком Догорала “пятерка” Славика, чуть поодаль “семерка”. Спрятавшись за ней, бил прицельно из скорострельной пушки Кеша. Его зубы, уже тронутые кариесом, были оскалены в страшной гримасе.
      Экран перед моими глазами тревожно мигнул и сообщил, что боезапас исчерпан. Из оружия у меня остался только огнемет. Я доложился.
      — Переместиться в тыл, — приказал Блинный, которому оторвало левый манипулятор, и теперь из обрывка рукава “дубль-комбеза” торчали какие-то искрящиеся провода. — Ждать команды…
      Команды долго ждать не пришлось, огонь со стороны деревни стих, и над “мухомором” поднялся… белый флаг. Даже не флаг — не очень свежая простыня с вылинявшим фиолетовым штампиком “в.ч. 11310” в углу.
      — Огнеметы, к бою! — приказал прапор.
      — Зачем огнеметы? Они же сдаются! — прозвучал в наушниках голос Славика.
      — Отставить разговоры, блин лохматый, огнеметы к бою! Если враг сдается, его все равно уничтожают!
      Мы шли от “дома” к “дому”, ударом ноги пробивали сопливую пленку, закрывавшую входные отверстия — “двери”, и выжигали все внутри огненными струями. Каждый раз там что-то истошно выло, и каждый раз по-разному.
      — Это программа, — твердил я себе без конца, снова и снова. — Это не может быть реальностью, это — компьютерная программа. Марс необитаем, на нем нет жизни.
      — Влад! Влад! — истошно завопили у меня за спиной. Я немедленно обернулся. Серый человечек длинной острой пикой пригвоздил Витька к стене “домика” и теперь размахивался для следующего удара. Я развернул ствол и нажал на гашетку. Пламя мгновенно охватило серого, он вспыхнул, как спичка, на мгновение мне показалось, что голова его обмотана грязным бинтом. Наваждение какое-то! Я помог Витьку подняться на ноги, обдал его струей пены из огнетушителя… Витек сунул палец в дырку на своей груди, там заискрило, и он тихонько, по-идиотски засмеялся.