Глава четвертая

Позади было уже метров триста, когда Уэнтик оглянулся на джунгли, из которых они недавно вышли. Лес исчез. Позади, так же как впереди них, до горизонта расстилалось жнивье.

Потрясенный, он остановился, как вкопанный, и обратил внимание Масгроува на этот феномен. Тот обернулся и поглядел. Потом пожал плечами.

— Дело в том, что джунгли существуют в другом пространстве. — Стоя рядом с Уэнтиком, он долго молча вглядывался в горизонт.

— Странное ощущение, не так ли? — неожиданно спросил Масгроув.

Уэнтик был подавлен и чувствовал себя совершенно беспомощным. Ему оставалось лишь молча согласиться.

— Послушайте, Масгроув, — заговорил он, наконец, голосом, который дрожал от злобы и замешательства, — что это за чертовщина?

— Вы хотите, чтобы я рассказал вам об этом?

— А вы не думаете, что уже пришло время?

— Вероятно вы правы. Пойдемте, я расскажу вам по дороге.

Уэнтик поставил флягу с водой на землю и сел возле нее.

— Нет, я не двинусь с места, пока вы не расскажете мне все.

Его попутчик пожал плечами.

— Годится. По крайней мере, немного отдохнем.

— Все, что я хочу знать, — заговорил Уэнтик, — что это за место. Где оно и зачем мы здесь.

Масгроув окинул взглядом окружавшую их стерню.

— Что вы хотите узнать прежде всего?

— Что это за место.

— Я говорил вам, — ответил второй, — это называется район Планальто. Мы находимся в той части Бразилии, которая носит название Серра де Норте в Мато-Гроссо.

— Продолжайте, — поторопил его Уэнтик, — до того, что вы мне сообщили я во многом додумался и сам. Меня больше интересует ваше замечание о пространстве-времени.

— Это трудно понять, — сказал Масгроув, — но если вы в состоянии вообразить место, которое существует в двух измерениях времени, то это как раз оно и есть. Сейчас мы находимся в Планальто 2189 года новой эры. Пока оставались там, — он как-то неопределенно махнул рукой, — был 1979 год.

— Пройдя несколько сот метров, мы перескочили на двести десять лет?

Масгроув утвердительно кивнул.

— Здесь какое-то поле смещения, которое удерживает равновесие между этими двумя потоками времени. Если вы находитесь в 1979 году и смотрите на этот район, как мы с вами смотрели несколько минут назад, то можете четко различить его периметр. В действительности эта граница и определяет протяженность поля. Пересекая ее, вы оказываетесь в 2189 году. Поле окружает нас со всех сторон, но видимая граница леса осталась в прошлом. Сейчас джунглей просто нет.

Уэнтик отвинтил крышку фляги и глотнул теплой воды.

— Поле, о котором вы говорите, — нарушил он, наконец, молчание, — представляется мне чем-то искусственным.

Масгроув посмотрел на него недобрым взглядом исподлобья. — Это верно. Но я не думаю, что Эстаурд знает об этом. Как бы это вас ни заботило, вам необходимо лишь знать, что район Планальто был обнаружен американским правительством, которое занимается его изучением. Как оказались вовлеченными в это дело вы, я оставлю объяснять Эстаурду.

— Далеко ли мы от цивилизации?

— Это зависит от того, что вы понимаете под цивилизацией, — ответил Масгроув. — Мы по-прежнему в Бразилии. Как далеко этот район от Порта-Велью, вы могли заметить сами. Ближе него городов нет.

Он встал и надел на плечи рюкзак.

— Пойдемте, — сказал он. — Нам предстоит дальний переход.

Уэнтик тоже встал и поднял флягу. Они продолжили путь в том же направлении, что и до остановки. Солнце клонилось к горизонту слева от них. Было по-прежнему жарко и Уэнтик поймал себя на том, что поглядывает на небо в надежде увидеть облака. Даже теплый дождь мог бы дать облегчение по сравнению с этой прогулкой на солнцепеке. Они неоднократно пили на ходу до самого заката.

С наступлением темноты температура воздуха резко упала; они легли, завернувшись в одеяла. Уэнтик, не имевший отдыха долгие часы, долго ворочался, пытаясь поудобнее устроиться на жестком жнивье. Мало-помалу сон одолел его.

Проснувшись, Уэнтик обнаружил, что он один.

Возле него лежали оставленные Масгроувом одеяла, но фляга с водой исчезла. Он поднялся на ноги и ощутил дуновение холодного ветра. Солнце встало, но температура еще не начала подниматься.

Он собрал одеяла и запихнул их в оставленный Масгроувом рюкзак. Потом осмотрелся.

На сухой стерне обнаружить след невозможно. Он еще раз пристально оглядел равнину. В нескольких километрах почти на горизонте виднелась крохотная черная точка. Не обнаружив других ориентиров, он направился к этой точке.

Торопясь преодолеть путь до наступления жары, он без устали шагал два часа и был весь в поту, когда добрался до цели.

Это оказалась ветряная мельница; ветер медленно поворачивал ее лопасти. Мельница была деревянной; окрашенные в черный цвет доски оказались кривыми и покоробленными.

Мимо уха Уэнтика пролетел большой камень. Затем второй подальше.

Он сгорбился, стараясь стать как можно более маленькой целью. Небольшой голыш угодил ему в плечо.

Обстрел вел Масгроув. Он сидел на корточках за углом мельницы, подбирал с земли камни и что было сил швырял в приближавшегося Уэнтика.

Уэнтик достал из рюкзака одеяло и развернул его. Используя одеяло как щит, он продолжал приближаться к своему провожатому. Масгроув вскочил и бросился навстречу, потом опустился на четвереньки и пополз в сторону. Он что-то бормотал словно обезьяна. Остановившись метрах в двадцати, он приподнялся на корточки и повернул голову к Уэнтику.

Из его глотки вырвался вопль.

Масгроув вопил не хуже невидимых ночных животных джунглей.

Уэнтик растерялся, его охватил страх и он стал пятиться, не вполне понимая что делать.

— В чем дело, Масгроув? — крикнул он.

— Держись подальше от меня! Ты нехороший. И ты, и весь твой род!

Он вскочил на ноги и побежал навстречу Уэнтику, задержавшись лишь для того, чтобы подобрать с земли камень.

Уэнтик поднял вверх одеяло, но камень больно ударил в левую руку. Масгроув по инерции промчался мимо, издавая шипение точно ребенок, имитирующий змею. Он пробежал всего несколько метров, потом споткнулся и тяжело рухнул на твердую землю.

Лежал он совершенно тихо.

Поглаживая ушибленную руку, Уэнтик осторожно стал подходить к нему, готовый к любому движению агрессора. Но Масгроув был без сознания.

Все еще чувствуя себя неловко, Уэнтик отошел немного в сторону и сел на землю в тени мельницы. Фляга была рядом и он вдоволь напился.

Сидел он часа два, прислушиваясь к скрипу мельничных лопастей над головой и ощущая ветерок, обдувавший спину.

Услыхав приближение Масгроува, который на четвереньках обошел мельницу кругом, он вскочил на ноги, чтобы успеть противостоять нападению.

Но тот только тряхнул головой, поднялся на ноги и стал смахивать пыль с одежды. Он подходил к Уэнтику с широкой ухмылкой на лице.

— Неплохое начало, не так ли? — сказал он.

Уэнтик, отступая, чтобы не дать ему сократить расстояние между ними, спросил:

— Что все это значит?

Масгроув улыбнулся в ответ.

— Просто игра. Не тревожьтесь.

Он поднял флягу и долго пил из нее. Затем, плеснув водой себе в лицо и на руку, завинтил крышку и швырнул флягу Уэнтику. Тот набросил ее ремень себе на плечо.

Масгроув покосился на солнце и подхватил вещевой мешок с одеялами.

— Пойдемте искать Эстаурда, — сказал он. — Он уже должен быть в тюрьме.

Вытащив из кармана компас, еще раз взглянул на солнце и пошел прочь от мельницы. Уэнтик последовал за ним, отпустив метров на двадцать вперед; он всю дорогу выдерживал этот интервал.

Глава пятая

Свет упал на веки и Уэнтик открыл глаза. Он мгновенно зажмурился снова, но было слишком поздно.

В камере была кромешная тьма. Но над металлической дверью находилось устройство, которое стоило Уэнтику долгих часов раздумий над механизмом его действия и назначением.

Само действие оказалось достаточно простым. Устройство служило мощным источником света, который испускался внутрь камеры узким лучом. Луч направлялся охранниками из коридора в глаз заключенного и после этого он сам следовал за глазом автоматически, как бы Уэнтик ни перемещался. В крохотном пространстве камеры двинуться было особенно и некуда.

Единственный способ — отвернуться от луча лицом к дальней стенке. Но если он отворачивался, из мощного динамика, установленного высоко на одной из боковых стен, начинала звучать музыка. Она была быстрой, громкой и диссонирующей, словно проигрывались одновременно два резко звучавших произведения в совершенно разных ключах.

Поворот лица к свету не останавливал музыку, пока луч снова не оказывался направленным в какой-нибудь глаз.

Уэнтик переходил от одного неудобства к другому, иногда с радостью подвергая себя истязанию музыкой, лишь бы дать отдых глазам, но потом начинал ловить глазом луч света, чтобы избавиться от музыки.

Опускание век не выключало луч, но давало облегчение. После долгого экспериментирования он обнаружил, что если сесть на жесткую койку лицом к противоположной стене так, чтобы луч падал на переносицу, лишь вскользь попадая в правый глаз, достигался предельно возможный компромисс. Неприятное действие на глаз в такой позе было минимальным, но музыка еще не включалась.

Он находился в камере примерно по двадцать часов в сутки и половину этого времени луч оставался включенным. От случая к случаю охранники включали механизм во время его сна (как нынче утром) и тогда приходилось просыпаться либо от настойчивого бурения глаза лучом, либо от грохота музыки, если он отворачивался от света.

Подчиняясь рефлексу, который срабатывал теперь почти автоматически, Уэнтик спустил ноги на пол, сел на край койки и повернул голову вбок. Охранники, очевидно разобравшись в этих маневрах, зафиксировали луч на его левом глазе.

Раз! Он повернул голову, отводя глаза от света и поморщился от грохота музыки, ворвавшейся в крохотную камеру с металлическими стенами. Снова повернувшись к свету, он позволил лучу упасть на правый глаз. Затем стал очень осторожно отворачиваться к стене. Музыка смолкла.

Он пошарил рукой под койкой, вытащил из-под нее металлический горшок и помочился, не меняя позы. В этой камере уже завелся неприятный запах. Вскоре ему придется сменить ее. Может быть сегодня.

Из-за двери донеслись низкие басовитые звуки: голоса охранников, которые простояли возле его камеры всю ночь. Уэнтик прислушался. Люди говорили секунд пятнадцать, затем послышались их удалявшиеся по коридору шаги. Он свободен еще на один день.

Его затрясло. Отчасти от холода, но частично и от перспективы еще один день бесцельно бродить по коридорам тюрьмы. Во время этих блужданий с медленно ворочавшимися в голове мыслями он впадал в летаргию. Смертельно однообразный образ жизни в этой тюрьме как-то быстро установился сам собой, но его отказ от старых норм поведения происходил еще быстрее. Единственное разнообразие вносили беседы с Эстаурдом, но теперь и они стали превращаться в нечто рутинное.

Тюрьма дезориентировала его с самого начала.

Когда они с Масгроувом прибыли, его поразили невыразительность архитектуры и цвет этого здания; громадный черный с серым куб, одиноко брошенный в открытой всем ветрам долине. Перед зданием стоял армейский вертолет темно-зеленого цвета с красно-белым крестом на носу.

— Идите вокруг, — сказал Масгроув, а сам бросился прочь и исчез внутри здания.

Уэнтик, не выпуская из рук полупустую флягу и сгорая от любопытства, стал огибать этот странный куб.

С задней стороны тюрьмы он вышел на крохотный луг, окруженный деревьями, где и нашел Эстаурда. Тот стоял на каком-то ящике, занимаясь строевой подготовкой личного состава. Словно армия из какой-то комической оперы, они маршировали ужасно недисциплинированно. Натыкаясь друг на друга, теряя шаг, невпопад размахивая руками, эти люди были смешны. Эстаурд кричал им что-то невразумительное, с бранью подавал и тут же отменял приказы, беленясь от того, что не может заставить их двигаться хотя бы немного слаженнее. С серьезными минами на лицах люди шагали то в одном, то в другом направлении добрых полчаса; Уэнтик наблюдал за происходившим, не переставая удивляться.

Затем, потеряв интерес, они все разом оставили это занятие. Один из них предложил всем сигареты и они пошли прочь от Эстаурда в направлении тюремного блока.

Уэнтик медленно пошел через луг к ящику, на котором одиноко стоял Эстаурд.

Он понял, что Уэнтик оказался свидетелем его неудачи и смотрел на приближавшегося ученого, не скрывая раздражения.

— Недисциплинированная толпа, — пробормотал он. — Раз вы уже здесь, вам придется самому подобрать себе камеру. Они все не слишком удобны.

Он спрыгнул с ящика и пошел прочь, оставив Уэнтика одного со сложенным одеялом под мышкой и флягой в другой руке.

С этого момента условия существования Уэнтика резко ухудшились.

События развивались сравнительно медленно. Он выбрал себе камеру с выходом в коридор первого этажа. Хотя окон не было ни в одной камере, из этого коридора он мог видеть долину в том направлении, откуда пришел в тюрьму. Прямо за окном находился вертолет, а на горизонте можно было разглядеть темный силуэт ветряной мельницы, которая из-за большого расстояния казалась крошечной. Иногда горизонт скрывала знойная дымка, а когда на долину обрушивался дождь, видимость уменьшалась до нескольких метров.

Он не видел Эстаурда несколько дней, часами бродя по тюрьме в светлое время суток, он вскоре стал хорошо в ней ориентироваться. Насколько можно было судить, она почти совершенно пустая. Шагая по коридорам, он находил запертыми совсем немного дверей; некоторые были на замке постоянно, остальные оказывались то открытыми, то закрытыми совершенно произвольно. Вскоре ему стало ясно, что какую-то небольшую часть тюрьмы ему так и не удалось осмотреть и что именно в этой части предположительно квартировались Эстаурд, Масгроув и остальные люди.

Постепенно он стал замечать, что зона, в которой он имел возможность блуждать, стала ограничиваться все больше и больше. Число запертых дверей увеличивалось. Наконец, примерно на одиннадцатый день его прибытия, он мог прогуливаться только по коридору, в который выходила дверь его камеры.

Настораживало и еще кое-что, но в значительной мере на уровне подсознания. Его беспокойство было связано с внезапным увеличением яркости снов. Каждую ночь стало сниться по несколько снов, пугавших необычайной ясностью. Одни носили лирический характер, другие пугали, но все до одного были каким-нибудь образом связаны с его недавним опытом. В них часто появлялись Эстаурд и Масгроув. В одном он видел жену и детей, преследовавшихся в громадном здании бандой мужчин. В другом он и Эстаурд стояли друг против друга с карабинами и хладнокровно стреляли один в другого, но ни один не мог попасть. Уэнтик, никогда прежде не запоминавший содержание своих снов, сперва отнесся к этому с большим интересом, но потом забеспокоился.

Очень медленно интенсивность сновидений стала снижаться и примерно через пару недель он стал видеть за ночь не больше одного сна, который мог вспомнить во всех деталях.

Как-то раз Уэнтика заинтриговали несколько человек, трудившихся, забравшись на вертолет. Пятеро из них что-то делали с лопастями несущих винтов, хотя он не сразу понял, чем они занимались. Этот вертолет имел движители турбинного типа, поэтому ступицы несущих винтов были составной частью пропульсивной установки. Казалось, люди намеревались демонтировать несущие винты, но явно не имели представления с какого конца за это взяться. Целых три дня они бестолково суетились вокруг машины, очень много ругались и предпринимали множество несогласованных и не дававших результата попыток. Уэнтик с большим удовольствием наблюдал за происходившим из окон своего коридора.

Однажды утром он обнаружил, что за ночь на всех окнах коридора появились запертые задвижками ставни, которые лишили его возможности видеть эту хотя бы немного отвлекавшую внимание картину.

Постепенно были ограничены и самые крохотные его привилегии. Сперва ему позволялось заходить за пищей в неопрятную кухню в полуподвальном этаже здания, но после того, как его свобода была ограничена единственным коридором, пищу ему стали приносить, причем всего дважды в день. С каждым днем порция уменьшалась и, спустя неделю пребывания в тюрьме, жизнь впроголодь сделалась для Уэнтика нормой существования. Ему позволялось пользоваться электробритвой, но без зеркала, а вода для мытья давалась раз в три дня. В здании не было оборудования автоматического регулирования температуры, поэтому в течение дня в камерах и коридоре стояла удушающая жара. К ночи температура резко падала, поэтому было трудно заснуть.

Не имея контактов ни с кем, кроме охранников, которым явно были даны инструкции не разговаривать с ним, и страдая от постоянных неудобств тюремной жизни, Уэнтик стал замечать, что его воля к сопротивлению начинала слабеть. Он чуть ли не физически ощущал как волевая защита сдирается с него слой за слоем и отдавал себе отчет в том, что окружающая обстановка и лишения рано или поздно уничтожат целостность его психики, если таково намерение Эстаурда. Отсутствие человека, взявшего на себя роль тайного гонителя, страшило Уэнтика все больше.

На семнадцатый день двое охранников грубо разбудили его, ворвавшись в камеру, и поволокли по коридору.

Не обращая внимания на протесты, они протащили его по ступеням из грубо отесанного камня и вывели из здания. Примерно в трехстах метрах от тюрьмы находилась грубо сколоченная лачуга, возле которой выстроились, держа карабины на изготовку, все люди, кроме Эстаурда и Масгроува. Уэнтика затолкнули внутрь и заперли дверь. Он оказался в полной темноте.

Ему пришлось целых четыре часа ползать внутри лачуги, чтобы убедиться, что она представляет собой что-то вроде бесконечного лабиринта низких тоннелей; все это время люди палили холостыми патронами в воздух. Когда он нашел, наконец, дорогу на свежий воздух, его снова швырнули внутрь.

По окончании второго путешествия по лабиринту его отволокли обратно в камеру и оставили одного.

На следующий день его снова вывели из тюрьмы, но на этот раз он оказался на лишенном растительности участке земли неподалеку от лачуги. Его снабдили длинным металлическим прутом и защитной маской, приказав взорвать пять мин, присыпанных землей.

Охранники окружили участок по периметру, зарядили карабины и выглядели настроенными решительно. Уэнтик, не оправившийся от вчерашнего потрясения в лачуге-лабиринте, подчинился без колебаний.

Прошел час, пока он искал первую мину. Двигался он методично, нервозно, но терпеливо тыкал прутом в землю, прежде чем сделать шаг вперед. Когда мина взорвалась, громадный столб земли и мелких камней с грохотом поднялся вверх. От неожиданности Уэнтику сделалось дурно. Взрыв оглушил его, взрывная волна ударила в грудь, не причинив вреда, но он с трудом удержал равновесие.

Еще через полтора часа он нашел следующую мину. Когда пламя и земля взметнулись вверх всего в паре метров от него, он упал на спину с готовым выскочить из груди сердцем и застрявшим в горле дыханием.

Следующие две ему удалось обнаружить довольно быстро одну за другой, но к этому времени он уже прекрасно себя контролировал.

Пятая мина…

Еще три часа он пихал в землю прут, зондируя свой путь через участок земли, и с каждой минутой ожидание взрыва становилось все более невыносимым.

Пошел сильный дождь, превративший землю в липкую грязь, которая толстым слоем налипла на его ботинки. Он уже отчаялся найти мину и стал двигаться быстрее, понимая, что лишь случай определит теперь, сработает мина от соприкосновения с нею прута или его ноги.

Тогда на грязь вышел один из охранников и забрал у него защитную маску. Было всего четыре мины, сказал он. Пятой не было.

На следующий день, девятнадцатый после его прибытия, он снова встретился с Эстаурдом.

Оставленный в одиночестве, Уэнтик с утра стал бродить по коридору, тянувшемуся вдоль его камеры, пытаясь установить какую-то видимость логики того, что с ним произошло. Он вошел в дверь, которая прежде была заперта, обнаружил за нею ведущую наверх лестницу и на следующем этаже попал в небольшой кабинет.

За письменным столом сидел Эстаурд. Начался допрос.

В ту ночь после первого допроса психотерапевтический он и познакомился с лучом света и страшной музыкой. Хотя Уэнтик дважды менял с тех пор камеру, механизм, испускавший луч света либо следовал за ним, либо был частью стандартного оборудования всех камер.

Он не переставал удивляться каким образом этот луч с такой точностью следит за его глазами. Поскольку он попадал в глаз даже через переносицу, ему в голову приходило единственное объяснение: источник света чувствителен к отражению от сетчатки. Правда, точность, с которой луч следовал за ним, заставляла сомневаться даже в этом.

Как обычно, он был перед выбором: неудобства пребывания в камере или скука в коридоре. Уэнтик выбрал последнее, как и в предыдущие почти тридцать дней.

Он поднялся с койки и сделал два шага к двери, луч набросился на его правый глаз. Он толкнул дверь и выглянул за нее. Признаков присутствия охранников не было. Он оглядел коридор в обоих направлениях; солнечный свет четко очерчивал закрытые глухими ставнями окна.

Идя по коридору, он как обычно пробовал задвижки на створках ставень. Сейчас было бы очень важно снова поглядеть в окно. Но, как всегда, все они были крепко заперты. Входя в дверь, ведущую к лестнице на второй этаж, где располагался кабинет Эстаурда, он мысленно метал свою ежедневную монету. Скука блуждания по коридору или допрос? Возможно Эстаурд уже наверху. Он часто приходил рано, зная, что Уэнтик мало-помалу вместо одиночества стал отдавать предпочтение его допросам.

Склонность к такому выбору определилась тем, что сами допросы были чем-то вроде пародии на дознание. В смехотворной попытке запугать Уэнтика, Эстаурд поставил в кабинете жесткие деревянные стулья, оборудовал его яркими лампами и рядом гипнотических устройств, правильно пользоваться которыми скорее всего не умел. Что было особенно забавным, так это явное предназначение допросов не столько запугать Уэнтика, сколько произвести на него впечатление, словно Эстаурд не был уверен в прочности собственного положения. Единственным действительно пугающим обстоятельством было присутствие в кабинете вооруженного охранника. Однако уже случалось, что компания этого человека надоедала ему, и Уэнтик уходил, но охранник даже не пытался остановить его.

Он дошел до конца коридора и толкнул укрепленную металлическими полосами дверь. Она была заперта. Он повернул обратно и прошел мимо своей камеры до первого поворота коридора на углу здания тюрьмы. От этого угла до следующего, который смотрел на северо-восток, было три двери; обычно все на запоре. Теперь первая оказалась открытой. Незапертыми были и обе другие.

Он снова дошел до угла, повернул и увидел ведущие вниз каменные ступени, с которыми познакомился коленями в тот день, когда охранники волокли его в лачугу-лабиринт.

Он осторожно спустился по ступеням и остановился у их подножья.

Слева от него находилась легкая деревянная дверь. Она была незаперта. Как и окна в коридоре, ее периметр очерчивал прямоугольник пробивающегося сквозь щели солнечного света.

Уэнтик не двигался.

Не выход ли это из тюрьмы? Казалось, никого близко не было, но он внимательно оглядел тамбур, в котором оказался, ожидая встретиться глазами с парой людей Эстаурда, которые прячутся в тени.

Днем раньше во время очередного допроса Эстаурд явно нервничал и выглядел взбешенным. Его вопросы были бессмысленнее прежних и повторял он их чаще, чем обычно. Уэнтик ушел от него, выдержав всего несколько минут. С той минуты он не видел никого, кроме пары охранников, которые принесли ему вечером еду.

Он еще раз взглянул на дверь и надавил на нее ладонью. Дверь была теплой, она подалась легко. Он распахнул ее и вышел наружу.

Солнечный свет ослепил его.

После стольких дней полумрака коридоров яркий свет лишил его зрения; он сухо болезненно чихнул и упал на колени.

— Встаньте, доктор Уэнтик. У меня есть к вам несколько вопросов.

Уэнтик поднял взгляд на Эстаурда, который стоял перед ним, загораживая солнце. Его голову венчала корона из сияющего света. Уэнтик не увидел ничего, кроме этой сверкающей дымки. Он снова чихнул.

Эстаурд посмотрел на группу людей в белых халатах, которые стояли в отдалении, и знаком подозвал их.

Как только люди подошли, Эстаурд двинулся прочь и Уэнтик обвел слезящимся взглядом окружавшее его пространство.

Он сидел на корточках на краю небольшого луга, окаймленного высокими буками. Он вспомнил, что именно на этом лугу впервые увидел Эстаурда по прибытии в тюрьму. Тогда он на многое не обратил особенного внимания, но теперь больше всего был озадачен неуместностью всего этого рядом с тюрьмой.

Небо было ярко голубым, солнце ослепительным и палящим. Эту голубизну неба пересекали длинные изящные полосы следов от самолетов, но облаков не было. Его тень на траве была четко очерчена ничем не рассеиваемым солнечным светом.

Белки-летяги с криком планировали с дерева на дерево. Под ветвями одного из самых крупных деревьев клубилась туча насекомых. В центре луга был деревянный стол, с двух противоположных сторон которого стояли стулья.

Он обернулся назад и увидел высокий бетонный фасад тюрьмы. Дверь, через порог которой он переступил, была закрыта и фасад пялился на него грязным окном неподалеку от нее.

Двое мужчин в белых халатах схватили его под руки и потащили через луг к столу. Они шли быстро, не давая ему встать на ноги. Он недоумевал, с какой целью эти люди облачились в белое, и подумал, что это могут быть ученые, которые проводят на нем какой-то опыт.

Эстаурд уже сидел на одном из стульев. Его швырнули на другой; плетеный стул неприятно просел под весом тела. Он неуклюже повалился грудью на крышку стола и некоторое время оставался в этом положении, пытаясь привести в порядок чувства. Страх повторения опыта, приобретенного в лачуге и на минном поле, начинал заявлять о себе. Неповоротливость мышления, видимо, распространялась и на его движения, иначе он не лежал бы так долго на столе.

Доставившие его за стол мужчины вернулись к остальным. Уэнтик наблюдал за ними. Люди стояли в тени дерева и как только те двое присоединились к ним, до его слуха долетел громкий хохот.

Уэнтик выпрямился и откинулся на спинку стула, едва не опрокинувшись назад вместе с ним. Он еще раз оглядел всю сцену.