Отплытие намечалось на следующий день, и нам предстояло провести последнюю ночь на берегу. На закате запалили костры и принялись готовить ужин. Спиртное Брум запретил — во всяком случае, до окончания сходки. Вопрос на обсуждение ставился серьезный, и решать его следовало на трезвую голову.

Меня и Минерву на собрание не допустили, и мы расположились немного поодаль, у костра, усевшись прямо на теплый песок и привалившись спинами к стволу поваленного дерева. Солнечный диск погружался в пучину, окрашивая морскую гладь от горизонта до линии прибоя в густо-оранжевые тона с примесью крови. Последний отблеск угасающего светила отразился на миг багровым оком в несущихся к западу облаках, и тут же, без всякого перехода, вспыхнули звезды и ночь вступила в свои права. Минерва подбросила дров в огонь, и загудевшее пламя взметнулось ввысь, с громким треском разбрасывая во все стороны фейерверк искр.

Время тянулось с черепашьей скоростью. До нас доносился лишь неразборчивый гул голосов, но и так было ясно, что дискуссия затянулась по вине тех, кому не по нраву наши кандидатуры. Издали Адам напоминал выступающего в зале суда адвоката. Его экспансивная жестикуляция и красноречивые позы сделали бы честь любому драматическому актеру. Противники вели себя потише и поскромнее, но приводили, видимо, столь веские аргументы, что после каждого их выступления многие согласно кивали или разражались протестующими возгласами. Чаша весов склонялась явно не в нашу пользу, но тут место Брума занял Нейл Грэхем. Судя по тому, как притихли собравшиеся, доктора в команде ценили и уважали. Выслушав в гробовом молчании речь хирурга, пираты, по его же предложению, приступили к голосованию. Подсчет поднятых «за» и «против» рук провел боцман Игнациус Пеллинг. Голоса разделились почти поровну, но наши сторонники — спасибо доктору Грэхему! — все-таки одержали победу с незначительным перевесом.

К нам приблизился Винсент Кросби, сообщил результат, объявил, что отныне мы полноправные члены команды, и пригласил присоединиться к участникам сходки. Смущаясь и немного робея, мы вошли в круг и подошли к столу, на котором лежали Библия и заточенный до остроты бритвы топор. Капитан Брум вслух зачитал статьи корабельного устава, под которым мы должны будем поставить свои подписи, как уже сделали это раньше все остальные.

В разговоре со мной Нейл сравнивал пиратский корабль с демократической республикой, управляемой по законам, принятым большинством ее граждан. Не могу с уверенностью утверждать, что полностью разделяю его мнение, но устав пиратского корабля «Избавление» настолько любопытен и оригинален и так разительно отличается по духу и содержанию от всевозможных хартий, уложений и деклараций, что я сочла необходимым привести в своих записках его текст дословно, целиком сохранив стиль и порядок перечисления статей.

1. Каждый имеет право на один голос при обсуждении насущных дел и каждый обязан повиноваться надлежащим образом отданному приказу старшего по команде.

2. Капитан получает одну целую и одну половинную долю от стоимости захваченного приза; помощник капитана, штурман, квартирмейстер, хирург, плотник и главный канонир получают одну долю и одну четверть; все прочие получают одну долю. Каждый имеет право на захваченную провизию и спиртные напитки в потребном ему количестве. При недостатке оных вышеизложенное право может быть ограничено, но только решением общего собрания.

3. Если вернувшийся с захваченного приза утаит и не предъявит найденные золото, серебро, драгоценные камни, деньги и товары стоимостью более одного песо, преднамеренно ущемляя тем самым интересы команды, таковой подлежит позорному изгнанию и высадке в необитаемой местности с оставлением ему одной бутыли воды, одной бутыли пороха, одного пистолета и одного фунта картечи.

4. Никто не имеет права играть в кости или карты на деньги.

5. Никто не вправе нанести другому оскорбление действием или иным способом на борту корабля. Все ссоры и разногласия должно улаживать на берегу в честном поединке на клинках и пистолетах.

6. Каждый обязан содержать свой мушкет, пистолет и тесак в чистоте и боевой готовности. Замеченный в небрежении к оружию лишается своей доли и может быть подвергнут дополнительно иному взысканию, буде капитан и общее собрание сочтут надобным наложить оное.

7. Уличенный в трусости или дезертирстве во время схватки с противником подлежит преданию смерти или позорному изгнанию.

8. Никто не вправе выступить на общем собрании с предложением о роспуске команды, прежде чем доля каждого не достигнет суммы в одну тысячу фунтов стерлингов. Потерявший при исполнении своих обязанностей руку или ногу, либо получивший иное тяжкое увечье имеет право на компенсацию в размере ста пятидесяти фунтов стерлингов, а также право оставаться в команде до тех пор, пока сам не пожелает ее покинуть.

9. Каждый, кто по небрежению спустит взведенный курок в пороховом погребе либо войдет в него с горящей трубкой без крышки или зажженной свечой без фонаря, подлежит строгому взысканию по усмотрению капитана и общего собрания.

10. Женщины и дети не вправе оставаться на корабле после его выхода в море. Каждый, кто ради плотских утех укроет женщину, выдающую себя за мужчину, на корабле после его выхода в море, подлежит преданию смерти.

Собственно говоря, именно десятый пункт послужил главным поводом и основой для столь длительного препирательства между сторонниками и противниками включения нас с Минервой в состав экипажа. Когда Брум зачитывал эту статью, опять послышались голоса недовольных, что капитан, дескать, нарушает им же составленный и подписанный корабельный устав. Споры грозили возобновиться и пойти по второму кругу, но Адам отбился от нападок с ловкостью прожженного законника-крючкотвора, умело манипулируя формально безупречными цитатами из все той же злополучной десятой статьи. Вкратце, его аргументация сводилась к следующим постулатам:

Во-первых, никто не собирается укрывать на корабле женщин, а уж тем более использовать их для плотских утех.

Во-вторых, всем известно, какого новички пола, поэтому никто не посмеет утверждать, что они выдают себя за мужчин, хотя и носят мужскую одежду.

В-третьих, присутствие женщин в команде может оказаться весьма полезным и послужить ко всеобщей выгоде. Никто не заподозрит в пиратстве корабль, по палубе которого прогуливаются две очаровательные девушки.

Закончив речь, Брум выдержал паузу, давая время самым тупоголовым осмыслить его аргументы, и вернулся на прежнее место, чрезвычайно довольный собой, а боцман Пеллинг на всякий случай поспешил сменить капитана в центре круга, чтобы подкрепить его доводы уже известной нам историей.

— Бывали и раньше девки среди пиратов, — заговорил он внушительным басом. — Взять хотя бы Мэри Рид и Энн Бонни, служивших с Ситцевым Джеком…

— Точно, было такое дело! — выкрикнул кто-то из толпы. — Только Рэкхема со всей его командой в конце концов отловили и вздернули, а те двое уцелели. Пока сидели в тюрьме, ухитрились забрюхатеть, и на суде их помиловали. Вот до чего ловкие бабы!

Пираты дружно заржали, а самые нетерпеливые заорали, что хватит рассуждать и пора заканчивать. Ясное дело: в глотке у всех давно пересохло, а спиртное до окончания сходки капитан распорядился не выдавать. Брум понимающе ухмыльнулся, поднял руки, призывая к тишине, и зачитал заключительную статью устава:

11. Каждый, кто принудит к сожительству порядочную женщину без ее согласия, подлежит преданию смерти.

— А у новичков есть чем принудить к сожительству порядочную женщину? — послышался чей-то издевательский голос из задних рядов. — Не валяй дурака, Брум! Какой им смысл подписывать последний пункт?

— Зато у них найдется, чем принудить к сожительству тебя! — крикнули насмешнику с противоположной стороны круга.

— А меня и принуждать не надо, — парировал шутник. — Всегда готов оказать даме услугу!

Перепалка продолжалась под несмолкающий хохот, намеки становились все более прозрачными, ответные выпады — все более сальными и обидными, с переходом на личности. Я забеспокоилась. Сходка угрожала в любой момент выйти из-под контроля и перерасти во всеобщую потасовку. Минерва вела себя спокойно и хладнокровно, держалась достойно и даже временами посмеивалась над удачной остротой, мне же происходящее с каждой минутой нравилось все меньше и меньше. А что будет дальше, когда нам придется неделями, а то и месяцами жить рядом с этими мужчинами?

— Не волнуйся, — успокоила меня Минерва, поймав мой встревоженный взгляд и уверенно похлопав по рукоятке подаренного Винсентом пистолета за поясом. — Я прострелю башку любому, кто посмеет к нам приблизиться!

— Успокойтесь, друзья! — Брум попытался унять расшумевшихся пиратов, снова вскинув руки над головой. — Каждый, кто претендует на место в команде, должен поставить подпись под всеми статьями. Об этом мы договорились с самого начала, и данный вопрос не обсуждается. — Взгляд его внезапно сделался жестким, холодным и колючим, как колотый лед. Он неторопливо обвел глазами собравшихся и напомнил, не повышая голоса: — Как вам всем известно, любой желающий выступить на общем собрании обязан выйти в круг и во всеуслышание высказать свое мнение. Реплики с места не обсуждаются и во внимание не принимаются. Так есть желающие? — осведомился капитан, как бы невзначай положив руку на эфес своей сабли. — Нет? Вот и прекрасно. Тогда позвольте мне завершить церемонию. Готовы? — Повернулся он к нам. — Так, теперь правую руку на Библию, левую на тесак. Клянетесь ли вы перед лицом Господа не нарушать статьи сего устава даже под страхом смерти?

Мы встали лицом к лицу, скрестив руки, — мои холодные ладони поверх горячих пальцев Минервы.

— Клянемся! — ответили мы в унисон.

— Тогда подписывайте.

Вытащив из-за пояса нож, Брум надрезал кожу на подушечках наших больших пальцев, а Пеллинг подал гусиное перо. Сначала мне, потом Минерве. Мы поставили свои подписи так близко одна под другой, что ее кровь смешалась с моей.

Толпа восторженно взревела, хотя было не совсем понятно, чему они радуются: нашему посвящению в пираты или появлению Винсента Кросби с огромной двуручной серебряной чашей, до краев наполненной ромом? Капитан пригубил первым и передал ее нам. Минерва без видимых усилий поднесла чашу к губам и отпила глоток, умудрившись не пролить ни капли. Я никак не ожидала, что чаша окажется такой тяжелой, и, когда очередь дошла до меня, едва удержала ее в руках. Огненная жидкость обожгла нёбо, язык и горло, но я мужественно подавила приступ кашля, не желая отставать от подруги и ударить в грязь лицом перед командой. Подскочивший Винсент с улыбкой избавил меня от непосильной ноши, тут же приложился сам, за ним Пеллинг, и дальше чаша пошла вкруговую. Но желающих оказалось так много, что ее пришлось наполнять снова и снова. К тому времени, когда запиликали скрипки и начались пляски, о нас никто уже не вспоминал.

Мы незаметно ускользнули и нашли для ночлега укромное местечко, подальше от шумно веселящихся буканьеров. Минерва из предосторожности разбросала вокруг сухие ветки — чтобы успеть проснуться, если кому-то вздумается нас потревожить.

Я привыкла спать на земле, но рыхлый песок под открытым небом охлаждается за ночь сильнее, чем утоптанный земляной пол хижины. Я так замерзла, что проснулась на рассвете совсем закоченевшая. Оглядевшись по сторонам, я ужасно обрадовалась, увидев неподалеку разведенные костры, на которых готовился завтрак, и побежала греться. Мой старый знакомый Эйб Рейнольде получил повышение, сменив форму стюарда на фартук и белый колпак кока. Он накормил меня горячей кашей и напоил крепким чаем. Казалось, он рад снова видеть меня. Когда я спросила, нравится ли ему пиратская жизнь, он широко улыбнулся, выставив на показ свои выдающиеся клыки, и откровенно признался, что лучшей жизни и не знал. Я сидела на деревянной колоде и с аппетитом поглощала сытное варево, пока Эйб рассуждал о том, как быстро преобразилась «Салли-Энн», став настоящим пиратским кораблем, и о том, что пираты уснули прямо там, где свалились накануне после ночной попойки. Пляж напоминал поле битвы после сражения, с той лишь разницей, что полегших в ней бойцов скосили отнюдь не пушечные ядра и пули.

Солнце поднималось над горизонтом, согревая все вокруг своими живительными лучами. Спящие пираты зашевелились, пробудились и сразу, словно лошади, впряглись в работу. Впряглись в буквальном смысле слова: налегая грудью на широкие ремни, схожие с конской упряжью, они дружными усилиями стащили «Избавление» с прибрежного песка на мелководье лагуны и оставили там лежать на боку и дожидаться прилива. Как только вода поднялась до максимального уровня, а корабль принял вертикальное положение, гребцы на двух шлюпках отбуксировали его на глубину.

Меня отправили помогать парусному мастеру, занятому изготовлением нового пиратского флага, который будет реять на флагштоке грот-мачты, внушая трепет и ужас всем встречным судам. Эскиз для рисунка на флаге набросал сам Брум: в центре черного полотнища традиционный череп над скрещенными костями, а по бокам песочные часы и обнаженный клинок.

— Они вроде как намек или подсказка: мол, время истекает, так что сдавайтесь, пока не поздно, иначе всем хана, — растолковал мне символический смысл дополнительных атрибутов мистер Джессоп, добавив с сомнением в голосе: — Кому надо, сообразит, я думаю, ежели, конечно, голова на плечах имеется.

Парусный мастер Йен Джессоп, меланхоличный человек маленького роста с уныло вытянутой физиономией и большими грустными глазами, виртуозно управлялся с иглой и наперстком, но рисовал до того скверно, что Адам, забраковав несколько изготовленных им флагов, начал терять терпение.

— Что за мазня, я тебя спрашиваю?! — негодовал капитан, с отвращением взирая на последний «шедевр» мастера. — По-твоему, это череп? Намалеванный бычий пузырь на палочках, вот что это такое! Что о нас подумают, увидев такое убожество? Примут за балаганных шутов, явившихся лупить их по головам [38]. — Скомкав испорченное полотнище, Брум со злостью швырнул им в незадачливого живописца. — Кошка лапой и та лучше нарисует!

Пришлось мне взяться за дело. Припомнив уроки рисования и мысленно представив аналогичное изображение на надгробье в соборе Св. Марии, я взялась за кисть. С костями и песочными часами я управилась без затруднений, а с тесаком обошлась и того проще. Одолжив у одного из наблюдавших за моей работой самый большой, я приложила его к полотнищу и обвела по контуру, после чего осталось только закрасить его. Зрители восторженно загалдели.

— Ишь, ты! Лихо! — Один из пиратов одобрительно хлопнул меня по спине. — Да завидев такое страшилище, все купцы враз обосрутся! Уй!.. — Он вдруг вспомнил, кто я такая. — Прошу прощения, мисс, сорвалось.

— Надеюсь, твое пророчество сбудется, — ответила я с улыбкой. — Для того и старалась.

Капитан был доволен. Теперь уже ничто не препятствовало выходу «Избавления» в море, чтобы начать охотничий сезон. Первым делом Адам приказал поднять черный флаг и только потом дал команду ставить паруса. Отлив только начинался, задул попутный ветер, и мы благополучно покинули Катлесс-Бей, взяв курс на Наветренный пролив между Кубой и Испаньолой. Брум решил курсировать вдоль самых оживленных в Карибском бассейне морских путей в ожидании подходящей добычи в виде груженного товаром торгового судна. Винсент с жаром уверял, что встретить и захватить тихоходного «купца» в тех водах едва ли не проще, чем найти в курятнике цыпленка и свернуть ему шею. Почти никто не сомневался, что желанного приза долго ждать не придется.

Невидимая грань отделяет стоящих вне закона авантюристов от законопослушных обывателей. Ступив на палубу пиратского корабля и даже поставив свои подписи под его уставом, мы с Минервой еще не переступили черту. По ту сторону мы окажемся после первого абордажа, и тогда уже пути назад не будет. Я поделилась своими соображениями с подругой, напомнив ей, что еще не поздно отказаться и это наш последний шанс, но Минерва даже не удостоила меня ответом. Она стояла у фальшборта, держась за поручни и завороженно устремив взор в морскую даль.

Так началась наша жизнь среди пиратов.