II. ПОСВЯЩЕНИЕ И ПРИЧАЩЕНИЕ

Церемонии посвящения. После должного испытания неофита торжественно принимали в члены культа мистерий и в братство с его членами и богом-покровителем. Естественно, мы меньше знаем о процессе собственно инициации, чем о какой-либо другой части мистерий[350]: рассказывать об обрядах было нельзя. Поэтому некоторые стадии инициации нам неизвестны или столь туманны, что совсем непонятны: например, мы не можем быть уверены, какое место занимала или что означала фраза «О козленок, я упал в молоко» в орфическом исповедании веры. Наибольшее приближение к раскрытию тайны посвящения Исиды – это загадочные слова Апулея: «Итак, внимай и верь, ибо это – истина. Достиг я рубежей смерти, переступил порог Прозерпины и вспять вернулся, пройдя через все стихии; в полночь видел я солнце в сияющем блеске, предстал пред богами подземными и небесными и вблизи поклонялся им»; он многозначительно добавляет: «Вот я тебе и рассказал, а ты, хотя и выслушал, должен остаться в прежнем неведении»[351].

Вопрос об эзотерических доктринах и новообращенные. Собственно инициация (traditio sacrorum) подразумевает «показанное», «сделанное» и «сказанное»; особое внимание при этом уделяется предъявлению sacra и символов страдания божества, нежели какому-то особому учению, о котором невозможно сказать что-либо определенное[352]. Климент Александрийский говорит, что в Малых мистериях (элевсинских) имелось какое-то базовое учение и подготовка к последующим Великим мистериям, после которых, как он уверяет, ничего уже не остается узнать о Вселенной, но лишь созерцать видение и понимать природу и вещи[353], и опять-таки, мистерии открываются только «после определенных очищений и предварительных наставлений». Имея в виду инициацию, Апулей говорит о чтении из священных книг Исиды и о происходивших в течение многих (десяти) дней culturae sacrorum ministerium[354]. Есть обширные свидетельства того, что посвящаемые проходили через период по меньшей мере элементарной подготовки. В орфических фресках виллы Итем за сценой одевания и закрывания покрывалом посвящаемой следует другая, где посвящаемая стоит и внимательно слушает, пока дитя-жрец читает свиток под наблюдением восседающей женщины, которая держит в левой руке другой свиток. В культе Деметры Фенейской священные книги употреблялись для того, чтобы дать базовую подготовку для более значительных мистерий[355].

Невозможно предположить существование какой-либо сложной догматической системы эзотерических доктрин[356]. Синезий[357] уверяет: «Как говорит Аристотель, посвящаемому не нужно ничего изучать, но лишь получать впечатления и входить в определенное состояние души, становясь достойным кандидатом». «Сказанное» состояло не столько из disciplina arcani, сколько из ритуальных указаний, касающихся символов культа[358], литургических форм, эзотерических формул, объявлений о необходимости для посвящаемого пройти через страдания, которые прошел бог, официальной версии культовой легенды[359], propria signa, propria responsa[360]. Культовое действо взывало скорее к зрению, воображению и эмоциям, нежели к интеллекту: основной целью было заставить посвящаемого через замещение личности[361] (посредством галлюцинации, гипноза или суггестии) пережить опыт своего отождествления с божеством.

Было, однако, неизбежно по мере того, как мистерии развивали свою апологетику и связывались с философией того времени, то, что теория и интерпретация развивались pari passu, но такие «предписания и тому подобное» (praecepta et alia eiusmodi) были достоянием всех и каждого[362]. Добавление слов religionis secreta perdidici к формуле Аттиса, которую передает Фирмик Матерн[363], но которой нет в параллельных греческих оригиналах, может говорить о более поздней стадии, где передавалось больше наставлений[364]. Эта растущая потребность в объяснениях хорошо проиллюстрирована как в герметизме, так и в гностицизме, и она была еще усилена космическими притязаниями мистерий.

Самым впечатляющим обрядом в мистериях были тавроболии (taurobolium)[365], или омовение в крови быка, – обряд столь дорогостоящий, что иногда расходы брало на себя все братство[366]. Тавроболии составляли часть ритуала культа Кибелы-Аттиса[367] по крайней мере со II века, откуда они и могли быть заимствованы митраистами[368]. Самая ранняя форма и идея этого обряда неизвестны: он знаком нам только по его последним стадиям в связи с религиозной концепцией возрождения. «В тавроболиях развился ритуал, в котором, каким бы грубым и материалистичным он ни был, язычество – хотя и в несовершенной форме – ближе всего подошло к религии Креста»[369]. Самый полный рассказ о них оставил нам христианский поэт Пруденций[370], для которого, как и для других христианских апологетов, этот обряд был особенно отвратительным, как из-за особых благ, якобы связанных с ним, так и из-за его родственности с концепцией искупления с жертвой Голгофы, пародией на которую его считали. Выкапывали ров, над которым ставили платформу из деревянных планок с отверстиями и промежутками. На платформе убивали жертвенного быка: его кровь капала на посвящаемого, который находился во рву. Он выставлял свою голову и все свои одежды, чтобы их пропитала кровь; затем он поворачивался и вытягивал шею, чтобы кровь могла затечь в его губы, глаза, уши и ноздри; он смачивал язык кровью, которую он затем пил, как священный акт. Приветствуемый зрителями, он выходил из этого крещения кровью, полагая, что очистился от греха и «родился снова для вечности». Эффективность этого посвящения была должна длиться в течение двадцати лет[371], и оценивалась она так высоко, что многие из тех, кто прошел через такое крещение, оставили на своих погребальных камнях свидетельство того, что они были renati in aeternum[372]. Обряд очищал от прошлого и одарял источником бессмертия. Каким бы грубым ни был этот обряд в своем начале, в последующих своих фазах он использовался для того, чтобы Бог даровал человеку мир в этой жизни и надежду за гробом.

Подобным же священнодействием, но менее часто совершавшимся и менее почитаемым, были криоболии, или жертвоприношение барана, с которым было связано такое же крещение кровью с его духовной интерпретацией. Иногда они выполнялись в соединении с тавроболиями, иногда – как альтернатива им. Основная разница между этими родственными обрядами, согласно Шоуэрмену[373], была в том, что криоболии представляли собой жертвоприношение, установленное впоследствии и по аналогии с тавроболиями, чтобы должным образом продемонстрировать возрастающую значимость Аттиса в мифе, в то время как тавроболии обладали предшествующей историей как жертвоприношение до того, как оно стало таким известным обрядом инициации[374].

С великого возрождения VI века до н. э. стала знакомой идея Возрождения[375], а вместе с ней и новая концепция священнодействий, засвидетельствованная в орфизме и в культах Исиды, Аттиса, Диониса и Митры. Каждая религия мистерий, будучи религией искупления, предлагала средства подавить «ветхого человека» и передать или оживить духовный принцип. Каждый серьезный мист подходил к торжественному священнодействию посвящения, веря, что таким образом он станет «дважды рожденным», «новым существом», и перейдет в подлинном смысле от смерти к жизни, войдя в таинственную близость с божеством. «Не может быть спасения без возрождения»[376], – специально подчеркивало герметическое откровение. Это возрождение представлялось в различных видах – как реалистическое, физическое-гиперфизическое, символическое или духовное. Сама концепция восходила к грубому и даже физическому представлению о божественном «зачатии»[377], посредством которого люди становятся сынами Божьими: для нашей цели нет необходимости входить в эту примитивную область. Факторы возрождения могли и не быть ясными для миста – необходимое количество веры и магии основывалось на возможностях ex opere opera to[378]. Всеобщий религиозный закон «по вере вашей» существовал и для древних верующих, для которых возрождение могло означать решение насущной проблемы дуализма, или преображения характера, или основу для духовного возвышения, или мистическое общение с божественной неумирающей жизнью, которое обеспечивало бессмертие.

Собственно инициация считалась «смертью», из которой верующие восставали посредством перерождения; возможно, именно поэтому полночный час нередко выбирали как подходящее время для инициации. Была известная игра слов со словами «посвящение» (?????????) и «умирать» (????????): «умереть – значить получить посвящение», говорит Платон. Стобей[379] сохранил для нас фрагмент из Фемистия (или Плутарха?), который гласит: «тогда [душа] переживает страсти, такие, как у них, кто проходит посвящение в великие мистерии; откуда возникает и соответствие слова слову и действия – действию в ???????? ?????????»; имеются в виду дионисийские или элевсинские мистерии. Апулей пережил «добровольную смерть» (ad instar uoluntariae mortis) и «приблизился к царству Смерти», чтобы получить свой «духовный день рождения» (natalem sacrum)[380] на службе богине, чьи последователи «как бы возрождались» (quodammodo renatos). Эта драма служила воспоминанием о смерти и воскрешении Осириса. В обрядах Великой Матери выкапывали ров или могилу, в которой символически погребали миста[381]; tauroboliatus поднимался из траншеи к новой жизни. Согласно Фирмику Матерну[382], тот, кто хотел посвящения в мистерии Аттиса, допускался как moriturus, «тот, кому предстоит умереть». Возможно, на какую-то подобную «смерть» указывает загадочное выражение Тертуллиана sub gladio redimit coro nam, что он описывает как «подражание мученичеству»[383]. Интересный пример символического погребения в обрядах дионисийцеворфиков[384] дает Прокл[385]: «в самой тайной из всех инициаций жрецы повелевают, чтобы тело было погребено все, кроме головы», в результате чего «дух в нас является дионисийским [божественным] и истинным образом Диониса»[386].

1

Полностью высказывание Плотина звучит так (процитированное у автора выделено курсивом): «Поскольку и мы, и то, что принадлежит нам, возводимся в сущее и восходим к тому [Единому] и первому после Него, мы и мыслим умопостигаемые содержания, не имея их эйдолов, или отпечатков. Если же это так, мы и сами – тамошние» (пер. Т.Г. Сидаша).(Примеч. пер.)

2

«Да и мудрость не в мудрость» (когда человек выше смертного смотрит) (пер. И. Анненского). (Примеч. пер.)

3

Автор цитирует стихотворение У. Вордсворта «Строки, написанные на расстоянии нескольких миль от Тинтернского аббатства» (пер. В. Рогова). (Примеч. пер.)

4

Цитата из стихотворения английского поэта Уильяма Уотсона (1858–1935) «Таинственное бремя»: «…приветствуйте таинственную птицу, что приносит новости со внутреннего двора вещей, вечного голубя-вестника»; говоря о «внутреннем дворе», Уотсон, видимо, имел в виду устройство Храма Соломона в Иерусалиме, описанное в Библии. (Примеч. пер.)

5

Уэсли Джон (1703–1791) – английский священник, основатель движения методизма; действительно говорил о святой Екатерине Генуэзской (1447–1510): «Уверен, что она святая дура – то есть была бы, если бы автор ее жития не раздул ее до полной идиотки». (Примеч. пер.)

6

Английский теолог Фредерик Уильям Фаррар (1831–1903) назвал так греческого философа Сократа в полемике с французским историком Эрнестом Ренаном, который отозвался об апостоле Павле как об «уродливом маленьком еврее»: «Этот “уродливый маленький еврей”, который был благороднейшим из всех иудеев, стоял, может быть, на том же камне, где некогда стоял “уродливый грек”, который был благороднейшим из всех греков и отвечал на такие же обвинения», – писал Фаррар. (Примеч. пер.)

7

Список использованных русских переводов античных авторов с полными библиографическими данными приведен в библиографии; имя переводчика по возможности указано в примечаниях при каждой цитате. Иногда, там, где автор допускает ошибки при цитировании античных текстов (например, указывая на «восьмую книгу» сочинения, где их всего семь), определить источник цитаты нам не удавалось; в таких случаях тексты цитируются в переводе с английского. Орфографические ошибки и описки автора в латинских и греческих текстах (немногочисленные) нами не исправлялись. Использованные художественные переводы цитат из писателей Нового времени (Вордсворта, Гете, Шекспира и т. п.) также указаны в примечаниях к тексту. Другие переводы цитат с иностранных языков принадлежат переводчику этой книги, если отдельно не оговорено. Во многих случаях мы переводим прозаические цитаты из древних авторов сами, если автор полностью приводит цитату в латинском или древнегреческом оригинале, поскольку интерпретация С. Энгуса может отличаться от интерпретации русского переводчика античного текста. Орфография и пунктуация ссылок автора сохранены. Если автор указывает названия античных источников на английском языке, например, Frogs – «Лягушки» (пьеса Аристофана), в переводе они приводятся на русском. (Примеч. пер.)

8

Сызнова ныне времен начинается строй величавый (пер. С. Шервинского). (Примеч. пер.)

9

Mahaff y. Progress of Hellenism in Alexander’s Empire. P. 43–46. (Здесь и далее, кроме указанных случаев, примеч. авт.)

10

Barker E. Legacy of Rome. P. 77.

11

Forerunners and Rivals of Christianity, I. P. xlix.

12

Die Religion der Romer. P. 107.

13

Roman Society from Nero to Marcus Aurelius. P. 82. См. также: Lake. Stewardship of Faith. P. 75 f.; Case. Evolution of Early Christianity. P. 31: «Христианство появилось в очень религиозном мире»; Hatch. Th e Infl uence of Greek Ideas and Usages. P. 292; Deissmann. Licht. P. 242, «Ein tiefer religioserZug durch diese ganze Welt hindurchging».

14

Ср.: Mahaffy.What have the Greeks done for Modern Civilization? P. 168–171.

15

Ср.: Schmidt. Veteres philosophi quomodo iudicaverint de precibus. Giessen, 1907; Mair A.W. Prayer / Hastings. E.R.E.; Ausfeld C. De Graecoram precationibus quaestiones / Fleckeisen. Jahrb. Supp. XXVIII, ’03.

16

Prodigium в римской религии – необычное явление, обычно странное или пугающее (говорящие животные, гром и молния при ясном небе), служившее предзнаменованием каких-нибудь событий, чаще всего войн и катастроф. (Примеч. пер.)

17

Cumont. Religions orientales, Eng. tr. P. 165.

18

Пер. И. Рачинского. (Примеч. пер.)

19

N.D. I. 47, 117.

20

Ib. II. 28, 72.

21

Ср.: Sellar. Rom. Poets of the Repub. (3^rd ed.). P. 295, 309, 364 ff.

22

III, 39; перевод И. Рачинского. (Примеч. пер.)

23

De Civ. Dei, VI. 10.

24

165 C.

25

170 F.

26

165 D.

27

De Civ. Dei, VI. 166.

28

Пер. Э. Юнца. (Примеч. пер.)