Когда поездка продолжается несколько дней, когда воздушному кораблю предстоит пересечь Евразию с запада на восток, оставляя под собой леса, реки, болота и немногочисленные человеческие поселения, на путешественника, не обремененного никакими обязанностями, неминуемо накатывает скука. Большие дирижабли зачастую жертвуют скоростью и маневренностью, чтобы обеспечить пассажиров всевозможными развлечениями. Так появляются в небе летающие казино, бары, рестораны, бильярдные комнаты, синематографические залы и даже бассейны. Зимой, конечно же, большую часть развлечений приходится ограничивать внутренними помещениями, поскольку даже ограждающие от ветра Воздушные Ловушки не способны обеспечить надлежащее тепло на верхней и передней наблюдательных площадках.

Владельцы «Владимира Вернадского» предпочли сделать ставку на скорость, а потому ограничили возможный досуг находящихся на борту традиционным для всех воздушных кораблей патефоном, небольшой библиотекой и компактной кают-компанией. Да, в ней нашлось место и для бильярда, и для ставшего модным английского развлечения «дартс», и, конечно же, для карточного стола. Иное дело, что для такого количества пассажиров кают-компания была недостаточно просторна. Не любивший находиться в толпе Дмитрий предпочитал копаться в корабельной библиотеке. После происшествия с наемным убийцей и совершенно невероятного спасения психотехнику хотелось действий. Адреналиновая зависимость, невольно выработавшаяся в ту ночь, не давала покоя, выдергивала из кровати ради ночных поединков с корабельными «психами», ради вылазки на продуваемую зимними ветрами верхнюю площадку или же похода в кормовую техническую часть, где при помощи паровых двигателей вращались гигантские винты.

Оставаться в одной каюте с Николаем, своим спасителем, едва не ставшим его убийцей, Дмитрий избегал как мог. Неловкость, возникавшую во время каждого их разговора, было просто невозможно скрывать. Дмитрий понимал, что Николай до сих пор винит себя в неловкости, неумении обращаться с оружием и тому подобных вымышленных грехах.

Один из трех подобранных им и запущенных в цель сюрикенов летел прямиком в сердце Дмитрия. Но разве два остальных не попали в убийцу? Дмитрий помнил, с какой легкостью человек в черном читал его Намерения. Подкрасться к такому мастеру со спины, суметь подобрать валяющиеся в темном коридоре сюрикены, а затем пустить их по нужной траектории – на такое был способен не каждый.

Впрочем, и сам Дмитрий был не без греха. С самого детства он не любил, отчаянно не любил оставаться в долгу. Эта зависимость тяготила его, мешала думать о чем-то еще Спасший его жизнь юноша, сам того не желая, поставил Дмитрия в крайне затруднительное положение. Подобные долги было совершенно невозможно отдать тут же – не подстраивать же аварию на дирижабле, чтобы поквитаться. Обычно за разрешением таких вопросов люди отправлялись в церковь, но на этом воздушном корабле, в отличие от «Михайло Ломоносова», в составе экипажа не было ни одного священника. А когда спросить совета не у кого – ищи в собственной душе.

Мимо «Владимира Вернадского» лениво проплыла вереница грузовых дирижаблей. Металлизированные газовые камеры сверкали на солнце, закрепленные на нижней платформе контейнеры напоминали добычу гигантских хищников, устало возвращающихся с охоты. В Зауралье воздушное движение было особенно активным. Железных дорог здесь мало, необходимость обеспечивать многочисленные поселки – велика, и воздушный транспорт стал главным способом доставки грузов.

«Владимир Вернадский» поравнялся с очередным грузовиком, выровнял скорости и перебросил пакет с почтой. Функции почтовой доставки выполняли все российские дирижабли, особенно скоростные – перелетающие из Европы на Дальний Восток или даже в колонии.

Во многом за счет наших отвратительных дорог Россия занимает первое место по воздушным грузоперевозкам, вспомнил Дмитрий цифры из какого-то доклада, когда дым из трубы грузовика качнуло в сторону иллюминатора.

И второе по количеству дирижаблей, тут же продолжил внутренний голос. Сразу после Британии.

Этот вроде бы никак не относящийся к делу факт напомнил Дмитрию про увиденное в конце прошлого года сражение, про японскую ноту протеста, неизвестную субмарину и ожидающего вестей Платона Эдуардовича.

Траектории жизненных путей Дмитрия и Николая расходились. Одному предстояло стать корабельным «психом», разгонять дирижабли, следить за воздушными потоками, другому – вернуться в тихоокеанскую администрацию, сообщить добытые в Петербурге секретные данные, продолжить охоту за неизвестным пиратом.

Расставание казалось Дмитрию неправильным. Он думал о нем, представлял во всех деталях и поражался тому, как это противно природе вещей. Спасенная жизнь требовала ответного дара – ни ум, ни честь, ни совесть Дмитрия не успокаивались, заставляя «психа» часами ходить по узким коридорам, глядеть в иллюминаторы и панорамные окна, листать книги исследователей жизни и древних философов.

Решение ощущалось. Оно плавало где-то рядом, изредка показываясь, чтобы сохранить надежду на разрешение этической проблемы.

Лишь когда «Владимир Вернадский» подлетал к Иркутску, а Байкал уже угадывался на горизонте, Дмитрия осенило. Он сидел в медитативной позе и пытался представить, что бы посоветовал ему сэнсэй. Воображаемый Поликарп Матвеевич загадочно улыбался и прибегал к сократовскому методу, совершенно бесполезному для Дмитрия.

– Ты пытаешься вообразить себя сэнсэем, – налюбовавшись на страдания ученика, сжалилось воображаемое подобие Архипова, деловито разглаживая свою знаменитую рыжую бороду. – Ответ на твою задачу лежит на другом уровне. Постарайся вообразить себя мастером-наставником. Прежде чем пробуждать психотехнический дар в начинающих, настоящий сэнсэй будет хорошим наставником для своего подмастерья.

Воображаемый Альберт Соренберг, былой наставник Дмитрия, появился неохотно. С тех пор как младший напарник получил звание мастера, судьба забросила Соренберга в Финляндию, где он в рамках какого-то секретного проекта совершенно пропал для мира.

– Неправильный подход к решению вопроса, – с ходу раскритиковало Дмитрия забравшееся под маску наставника подсознание. – Сэнсэй мудр, а ты не умеешь его слушать. Я мог бы окончательно тебя запутать, если бы попытался дать прямой ответ. Лучше поваляю дурака и скаламбурю: перестань воображать себя не собой и проблема разрешится сама собой.

«Дурак я, а не наставник», – подумал Дмитрий, сложив все намеки в единую конструкцию.

Решение оформилось, и теперь казалось, что никакого иного варианта не существует. Все было настолько элементарно, что Дмитрий расхохотался. И смех его был смехом счастливого человека.

– Для начала я попрошу тебя не задаваться целым рядом вопросов, – осторожно начал Сергей Владимирович, когда Архипов покинул свой кабинет и оставил его наедине с Ксенией. – Потому что когда ты немного здесь освоишься, вопросы у тебя непременно появятся. С этими вопросами ты непременно подойдешь либо к Поликарпу Матвеевичу, либо ко мне, а мы не сможем дать тебе полного или правдивого ответа. И вот тогда появится серьезная опасность, что ты начнешь искать ответы самостоятельно. Потому необходимо выработать особую примету, по которой ты услышишь в наших ответах указание, что заданный тобой вопрос относится именно к этой категории. Пока все понятно?

– Да, – послушно кивнула Ксения. – То есть, конечно же нет. Ради чего мне нельзя задавать эти вопросы? Это угрожает мне? Чем?

Профессор Воронин позволил себе улыбнуться.

– Вопросы на грани дозволенных, – заметил он. – Во время нашего первого урока, а он уже начался, я смогу ответить на некоторые из них. Но помни, что потом примету надо опознавать безошибочно и подчиняться ее указаниям безоговорочно. Итак, ради чего тебе нельзя задаваться какими-то вопросами? Ответ таков: ради будущего. В твоих силах изменить будущее целого мира. Чуть позже я объясню тебе, каким образом это делается, за счет чего и какой ценой. Ответы на некоторые вопросы угрожают некоему вполне определенному будущему, только не спрашивай, кем определенному, – на этот вопрос я не дам тебе ответа до тех пор, пока ты не станешь настоящим мастером. Чем они угрожают этому будущему? Раскрытием его тайны. Будущее содержит в себе тайну. Лишенное тайны будущее либо немедленно становится настоящим, либо никогда не превращается в реальность. И первый, и второй случай неприятны. С первым ты столкнулась на своем опыте, когда подсмотрела свои действия на несколько секунд вперед. Неприятно, так ведь?

Воронин не стал дожидаться ответа. Сосредоточившаяся на его голосе Ксения не сразу сообразила, что от остальной школы их отделяет сильный защитный барьер. Похоже, сэнсэй чуть-чуть покривил душой и, вместо того чтобы пойти в тренировочный зал, остался обеспечивать секретность разговора.

– Если ты догадаешься насчет некоторых вещей, – продолжал Воронин, – тайна станет доступна и тебе. Ты же еще не владеешь приемами, которые позволяют сохранять сокровенное от взора опытных психотехников. А тайна, доставшаяся посторонним, может привести к тому, что будущее всего человечества на несколько лет вперед станет повторением твоей футуроскопической ошибки в глобальном масштабе. Теперь понимаешь, отчего некоторые вопросы должны быть забыты? Полностью. Безоговорочно. Если бы в скором времени тебе не предстояло стать одним из хранителей этой тайны, мы бы воспользовались наркотическими средствами и гипнозом, но для владельца футуроскопических способностей эти средства губительны. Твою память нельзя контролировать таким образом, а потому я просто прошу, чтобы ты приняла мои слова к сведению.

– Какой будет эта примета? – Ксения старалась, чтобы ее голос звучал спокойно, но полностью скрыть волнение не удалось, даже применив обретенные психотехнические умения.

Сергей Владимирович посмотрел куда-то в сторону, должно быть, сверился с каким-то видением будущего.

– Если вопрос будет одним из тех, что задавать нельзя, – медленно, старательно артикулируя произнес Воронин, – мы дадим тебе ложное или неполное объяснение. Оно будет начинаться словами «Понимаешь, Ксения, тут такое дело…» Ни в каких других случаях это вступление не будет нами употребляться. Запомнила? Когда ты согласишься, мы снимем защитный барьер и начнется обыкновенный урок.

– Понимаешь, Ксения, тут такое дело, – повторила девушка. – Память у меня хорошая, не забуду.

– Память у тебя может вскоре испортиться, – вздохнул профессор. – Помнить несостоявшиеся варианты будущего, зачастую уже не ставшие настоящим, отделять реализованные варианты от нереализованных достаточно трудно. Так что не удивляйся, если начнешь время от времени путаться. Для всех посторонних это будет выглядеть как легкая рассеянность или временное ухудшение памяти.

Сергей Владимирович ловко вытащил из-за спины меч, чудом не разбив ни одну из многочисленных безделушек в кабинете сэнсэя, вознес его к потолку и сотворил воздушный поток, нырнувший в щель под дверью.

Барьер снят, поняла Ксения. Понимаешь, тут такое дело…

Хотите верьте, хотите нет, но скучать в полете мне не пришлось. В корабельной библиотеке нашлись любимые мною с детства книжки про Космического Счастливчика. Наивный дешевый сериал, по пятнадцать копеек за том, был едва ли не первой прочитанной в детстве литературой о «психах». Основную сюжетную линию – герой-одиночка против толп врагов – авторы выдерживали в каждом рассказе. Сверкали мечи, сотрясался от психотехнических фокусов мир, а Космический Счастливчик невредимым переходил из книги в книгу, так и не победив основных врагов человечества.

В детстве мне отчего-то казалось, что все описываемые трюки на самом деле возможны. Что одним только усилием воли «псих» способен вызвать землетрясение, тайфун или остановить нашествие саранчи. Теперь эти книги читались как описание чьих-то детских мечтаний, возможно, даже моих собственных. Враги Космического Счастливчика то и дело расстреливали его из пистолетов – герой уворачивался от пуль, флегматично отбивал их гардой или кончиком меча. Супостаты брались за пулемет – неуничтожимый «псих» раскалял взглядом ствол, поджигал силой мысли цинки с патронами, заклинивал лентопротяжный механизм. В противостоянии же с противниками, обладающими психотехническими талантами, Счастливчику и вовсе не было равных. Об этом красноречиво свидетельствовали дюжины книг и снимались десятки синематографических лент. Было даже любопытно, скоро ли иссякнет фантазия авторов, придумывающих новые сюжеты, сможет ли хоть что-то ранить героя столь серьезно, что он после этого не обратится к своей боевой подруге-целительнице, а будет доставлен в госпиталь?

Когда в каюту вошел Дмитрий Никанорович, Космический Счастливчик, перескочивший с подбитого врагами дирижабля на вражеский, прятался в районе рулей высоты и отчаянно вспоминал способы установления обязательного хеппи-энда.

– Достоевского почитал хотя бы, – проворчал Ледянников, усаживаясь на кровать. – А то проку от твоего чтива никакого.

Было видно невооруженным взглядом, что сеанс медитации принес какие-то результаты. Излучаемое им Намерение совершенно не читалось, очищенная от земных проблем душа еще не успела восстановить частоту вибраций. Поликарп Матвеевич призывал нас медитировать как можно чаще, теперь я видел, какие плоды приносит эта практика.

– Очень даже есть прок, – возразил я, пытаясь вывести Дмитрия Никаноровича на чистую воду.

Если честно, меня разбирало любопытство. Хотелось знать, что же терзало моего спутника и каким образом ему удалось избавиться от этих терзаний. Что-то подсказывало мне: в будущем этот опыт может пригодиться. Обязательно пригодится. Возможно, это в такой скрытой форме проявлялось мое стилевидение.

– Видите ли, эти книги читает множество людей, как правило, лишенных психотехнических талантов или не решившихся эти таланты развивать, – продолжил я теоретизировать, отложив книгу в сторону. Никуда Космический Счастливчик от меня не денется. Из печатного текста еще ни один герой не сбегал. – Можно сказать, что именно в этой второсортной литературе встречается подлинный образ «психа», каким его воспринимает народ. Надо только не забывать, что этот самый Счастливчик там не единственный «псих»…

– А меня от него всегда воротило, – неожиданно признался Дмитрий Никанорович. – Особенно от фильмов. Ненавижу, когда посредственные операторы снимают второсортных актеров, а затем раскрашивают их мечи в различные цвета, разрисовывают пространство вокруг психотехников дурацкими узорами. Как будто Воздушная Ловушка обязательно похожа на клубы табачного дыма!

– А как ее видите вы? – поспешил полюбопытствовать я. Была у меня на этот счет одна теория…

– Разумеется никак, – всплеснул руками Ледянников. – Как ее увидишь-то? Если ты увидел Воздушную Ловушку, значит, она, по меньшей мере, пятого уровня сложности. Сэнсэй наш такими баловаться любит, корабельные мастера ими пользуются, только в небе, вне помещения, на естественном свету даже такую не разглядишь. А ты видишь?

– И я не вижу, – пришлось признаться мне. – Хотя в Университете одно время ходили слухи про какие-то специальные очки…

– Они и в мое время ходили. Старая глупая шутка.

– Я тоже так считал.

Дмитрий Никанорович встал, зачем-то посмотрел вверх, в потолок, пружинистым шагом прошелся до двери и обратно. Мне показалось, что он собрал внутри приличный энергетический запас и теперь набирается решимости, чтобы использовать его. Только при чем тут я? Стилевидение однозначно указывало на мою причастность к предстоящему энергетическому выбросу, да и Намерение Дмитрия Никаноровича постепенно фокусировалось… на мне.

– Я только что был на верхней площадке. Мы подлетели к Иркутску, – попробовал переменить тему для разговора мой сосед по каюте.

«Пусть выговорится», – подумал я и молча кивнул.

– Следующая крупная остановка после этой будет в Якутске, – выдержав паузу, продолжил он.

Наверное, он давно не общался вживую с нашим сэнсэем, иначе паузы у него получались бы качественнее.

– В Якутске тебя должен ждать Захар Малышев, – выдохнул Дмитрий Никанорович. – Твой будущий наставник, один из «психов»-аэронавтов нашего торгового флота. Так ведь?

Разумеется, так оно и было. По пути в Сибирь я сам рассказал ему все эти детали – так зачем их было озвучивать вновь? Но я на всякий случай снова кивнул.

– Так получилось, что мы с Захаром знакомы со школы. Он относится к первому выпуску воспитанников Архипова. – Дмитрий Никанорович стал говорить быстрее, его Намерение потускнело. – Он и в самом деле планировал взять себе нового напарника. Только, если мне не изменяет память, Захар собирался брать кого-то по имени Борис. Ты не знаешь такого?

Перестановка в планах, подумалось мне. Быстро же Поликарп Матвеевич сумел все переиграть. Даже как-то не по себе…

– Я к чему веду разговор… – Дмитрий Никанорович остановился у иллюминатора, нервно положил десницу на рукоять меча, но тут же спохватился и убрал руки за спину. – Твое пребывание здесь является следствием целой цепочки случайных или псевдослучайных событий. Равно как и наше знакомство, соседство по номеру и тому подобные отношения двух выпускников одной частной психотехнической школы.

На всякий случай я сделал несколько глубоких вдохов и вспомнил приемы внутренней защиты. Если сейчас мое стилевидение произведет выброс знания о замыслах этого волнующегося человека, лучше оказаться готовым. Всегда готовым, как скаут.

– Подобные совпадения не случайны, их надо замечать. Они обозначают некие течения в океане событий и вероятностей…

А эту лекцию Поликарп Матвеевич произносил куда более основательно, подобно монологу Гамлета. Дмитрию Никаноровичу до нашего сэнсэя было еще ой как далеко.

– …Надо воспользоваться. Поэтому я хочу сделать тебе предложение… – Голос «психа» не дрожал, но было видно, с каким трудом дается Дмитрию обманчивая гладкость речи. Намерение объединилось со стилевидением, вошло с ним в резонанс, и я ощутил что-то вроде миниатюрного предвидения. В деталях.

Теперь я знал, что скажет мне загадочный сотоварищ. Знал и уже ничего не мог изменить, поскольку его голос эхом повторял предвиденное.

– …Вот почему я хочу предложить тебе стать моим напарником, – завершил Дмитрий.

Я вгляделся в его Намерения, попытался представить себе собственное будущее и неожиданно для себя понял, что соглашусь на эту авантюру. А может быть, и не неожиданно, поскольку беспокоившее меня в последние два-три дня стилевидение довольно шевельнулось в моем сознании, моментально расслабилось и затихло. От удивления я даже не кивнул.

Свист рассекаемого воздуха поблизости предупредил Ксению об атаке. Она отступила на половину шага, ушла во вторую позицию, попробовала провести ответную атаку, но выпад не достиг цели. Сторожевая Воздушная Ловушка наткнулась на разведывательный зонд противника и рассеялась вместе с ним. Теперь все решали доли секунды. Строенный шаг, ловкий, совершенно противоречащий фехтовальным правилам прыжок, разворот, обманка, создающая иллюзию летящего наискосок клинка. И длинный выпад, в расчете на то, что меч противника ушел отражать обманку.

Столкновение клинков, жесткий контакт, отзывающийся в пальцах и кисти. Стремительный уход в сторону, перекатом. Новая серия обманок. Если бы не завязанные глаза и запрет на применение футуроскопии, девушка уже давно победила бы.

– Время! – сообщил мужской голос откуда-то сверху. Поликарп Матвеевич наблюдал за поединком, уцепившись ногами за одну из потолочных балок и скрестив руки на груди. – Время истекло. Никто не победил. Классическая ничья.

Ксения сорвала повязку с глаз и болезненно сощурилась от яркого солнечного света. В двух с лишним метрах от нее с похожим выражением лица сидел на полу непобежденный Пашка.

– Еще бы половину минуты, – пожаловался Пашка сэнсэю. – Я уже расставил сигнальные ловушки и загнал ее в угол. Я должен был победить!

– Настоящий бой всегда длится либо на половину минуты меньше, чем хотелось бы, либо на половину минуты дольше, – ответили ему с потолка. – Я предупреждал, что поединок продлится один оборот малых песочных часов. Ты учишься у меня столько, что должен был ощущать, как падает каждая песчинка, узнавать ее должен!

– Вообще-то я немного сжульничала, – призналась Ксения, доставая из-за пояса платок, чтобы вытереть пот со лба. – Если создать область пониженного давления внутри нижней чашечки часов, песочное время пойдет куда быстрее настоящего.

– Тогда это нечестно! – обрадовался Пашка, но сэнсэй быстро прервал его торжество:

– Это бой, ученик! Здесь позволено многое, даже такое жульничество. Единственные ограничения вы получили от меня перед тем, как завязали глаза. Ксения ускоряет падение песка, а ты отследи направление потоков ее энергии да заблокируй. Или поставь встречную Воздушную Ловушку, чтобы прикрыть горлышко. Думай во время боя. Не задумывайся, а думай. Лучший способ проиграть поединок – отдать его во власть инстинктам и рефлексам.

Пашка сразу же сник, настолько, что Ксении захотелось его пожалеть. Поликарп Матвеевич перехватил взгляд девушки и покачал головой. Еще один урок сдержанности и самоконтроля. Никакой жалости, ни явной, ни в Намерении. Жалость – оборотная сторона гордыни, она уместна лишь там, где у объекта твоей жалости никогда не будет шансов сравняться с тобой. По отношению к единственному достойному сопернику из числа архиповских учеников жалость неуместна.

В зал осторожно вошел Илья, совсем еще молодой, но очень способный ученик. Отыскать сэнсэя под потолком для него не составило труда, хотя Ксении и показалось, что Поликарп Матвеевич, проверки ради, выставил перед собой легкий фантом.

– Сергей Владимирович пришел, – сообщил Илья, задирая голову вверх. – Просит позвать Ксению на урок.

– Теперь понятно, отчего вы должны были сражаться только три минуты? – улыбнулся с потолка сэнсэй. – Умение точно рассчитать время – одна из сторон психотехнического мастерства. Профанам его вечно не хватает, потому они вынуждены спешить и делать все наспех. Илья, передай профессору, что Ксения сейчас подойдет.

– Он и так об этом знает, – пробормотал себе под нос Пашка, рассеянно вытирая лезвие вольта о штанину.

– Знает, – согласился Поликарп Матвеевич, спрыгивая на пол. – Но не стоит без нужды нарушать естественный порядок вещей. Умеренность – вот что отличает настоящего мастера от всяких недоучек из государственных колледжей. Пойдем, Павел, во двор – там сейчас Борис с молодежью занимается, поможем ему.

Сергей Владимирович ждал ученицу не в кабинете, а в обеденной комнате, за столом с неизменным тульским самоваром. Посторонний ни за что не связал бы этого мужчину пятидесяти пяти лет с психотехническими умениями, до того обыденно ухитрялся выглядеть профессор в клетчатом пиджаке и массивных квадратных очках. Ксения знала, что очки Сергея Владимировича – без диоптрий, с простыми стеклами – предназначены скрывать ту аномалию взгляда, которая есть у всех футуроскопистов, проживших больше половины века, но все равно видела в них атрибут профессорского звания, а не защитное средство.

– Доброе утро, Ксения! Ты погоду на завтра подсматривала или еще нет? – поинтересовался Воронин, стоило девушке приоткрыть дверь. – Синоптики с Пулковской обещают солнечные дни до конца недели.

– Доброе утро, профессор. – Ксения бесшумно прошла по скрипучим половицам, тихо отодвинула стул и присела напротив учителя. – Как вы и просили, я футуроскопией без вашего присмотра не занималась. А про погоду во вчерашних «Ведомостях» писали, нам Поликарп Матвеевич уже рассказал.

Сергей Владимирович осторожно снял очки и положил их на столешницу. Ксения почувствовала, как учитель читает ее Намерения, смотрит ауру, заглядывает куда-то в будущее. Когда-нибудь так научится и она, обязательно научится.

– Ты гадаешь, отчего наше с тобой общение сводится к одним только лекциям, – заметил профессор, заглядывая девушке в глаза. От его взгляда сразу закружилась голова, тело отяжелело. К счастью, этот эффект прошел, стоило Воронину отвернуться. – Думаю, пришло время тебе рассказать о футуроскопистах, точнее говоря, о том, как их обучают.

Ксения не смогла сдержать восторженного Намерения, хотя внешне, на физическом плане, отреагировала только сдержанным кивком. Сэнсэй вряд ли был бы доволен таким самоконтролем, но Сергей Владимирович проповедовал более свободный психотехнический стиль, а потому только улыбнулся.

– Футуроскопия, как ты уже знаешь, очень опасный дар. – Когда профессор начинал читать лекцию, его голос преображался, становился мягким, плавным и каким-то вязким. Слушатель тонул в произносимых словах, погружался в размышления на предложенную тему и – сам того не замечая – принимал высказывания Воронина за свои собственные мысли. Было ли это каким-то университетским профессиональным секретом или же врожденной способностью Сергея Владимировича, Ксения не знала, а спрашивать как-то стеснялась.

– Без контроля над собой футуроскопист может сгореть от перенапряжения, затеряться в будущих временах, сойти с ума или впасть в кому на неопределенный срок. Таким образом, единственным средством защиты для футуроскописта является самоконтроль и самодисциплина. Именно такие формы самоконтроля и самодисциплины, которые приняты в большинстве частных психотехнических школ.

В этом месте профессор ждал вопроса от ученицы – и дождался:

– Прошу прощения, вы сказали «частных психотехнических школ»? Но как же тогда быть с государственными учреждениями, с тем же Университетом, в котором вы преподаете?

Теперь уже Воронин мысленно похвалил Ксению за внимательность.

– В государственных школах, как правило, слишком много людей, слишком много учеников, большая часть которых футуроскопией не обладает. Заниматься с начинающими футуроскопистами в таких местах трудно и даже опасно. Ведь на самом деле футуроскопия встречается не так редко, как утверждается Департаментом Психотехники. Иное дело, что спасти обладателя таких способностей нелегко, а развить их можно только под присмотром другого футуроскописта. Умение видеть варианты будущего, как правило, проявляется раньше прочих психотехнических способностей, когда подросток еще ничем не защищен. В таких случаях единственный способ спасти человека – запретить ему заниматься психотехникой. Любой психотехникой. Жестокая мера, но в таких ситуациях даже начальные упражнения активизируют футуроскопические возможности, и энергетика человека идет вразнос. Так что единственный способ вырастить нового футуроскописта – найти такого человека, у которого эта способность отчего-то развивается замедленно, а затем быстро обучить его всевозможным психотехническим методам самоконтроля. Когда ты попала в ловушку ближнего будущего, я всерьез опасался, что мы опоздали. А если футуроскописты не успевают поставить ученику должный самоконтроль – ученик обречен. Разучиться, например, улавливать Намерения практически невозможно, легче разучиться читать. А этого вполне хватает, чтобы спровоцировать неподконтрольную футуроскопию. Так что у тебя нет другого выхода, кроме как освоить нашу науку до конца.

– Можно еще вопрос? Вы сказали «нашу науку», подробно расписали все опасности на моем пути. Если футуроскопия настолько опасна, то сколько обученных футуроскопистов существует вообще?

Было видно, что профессор ожидал услышать совсем другой вопрос. Его лицо резко посерьезнело, рука моментально нащупала очки и водрузила их на переносицу.

– Вообще-то это информация считается секретной, – вздохнул Воронин. – От количества действующих футуроскопистов в стране зависит успешность ее внешней политики, но тебе, как будущему коллеге, открою страшную тайну. Нас мало. Нас очень и очень мало. Не считая тебя и еще нескольких потенциальных мастеров, в Российской империи живет всего пятьдесят четыре футуроскописта.

К Владивостоку подлетали поздно вечером, уже в темноте. Гражданский аэродром освещался дюжиной стационарных фонарей, не считая габаритных огней висящих возле причальных мачт дирижаблей и направляющего луча диспетчерского маяка. По сравнению с уже виденными аэродромами этот производил впечатление усталой провинции, этакого края света. Только, в отличие от провинциальных площадок, тут действительно был самый настоящий край света – с наблюдательной палубы «Вернадского», куда затащил меня мастер-наставник, был виден океан. Самый настоящий Тихий океан, миллионы тонн воды, ворочающейся волнами и течениями, вроде бы даже шумящей прибойным шумом.

– Не самый большой город на побережье, – заявил Дмитрий. – Здесь военно-морская база и торговый порт, но основные воздушные сообщения с Америкой через Магадан и Петропавловск-Камчатский. Вот там аэродромы не чета нашему – десятки километров и сотни причальных мачт. Грузоперевозки по воздуху выгоднее. Грузовой флот все равно большую часть времени простаивает из-за непогоды.

Мы снизились до двух десятков метров и сбросили на землю причальный канат. Рабочие ловко подхватили его и закрепили на причальной мачте номер восемнадцать. Заскрипела корабельная лебедка, подтягивая «Вернадского» к месту постоянной стоянки.

Мы с мастером-наставником переглянулись. Капитан воздушного корабля уже выходил прощаться с пассажирами, а потому сойти на землю мы могли в любой удобный для нас момент. Наши билеты даже позволяли нам провести эту ночь в своем номере и только утром, после завтрака, воспользоваться лифтом.

– Сейчас, сейчас, – успокоил меня Дмитрий Никанорович. – Только кормовой канат подтянем, чтобы не болтало по ветру. Не забудь, что у нас на сегодняшнюю ночь еще назначена встреча.

– Но уже так поздно! Господин Несвицкий наверняка спит и не сможет нас принять. – Мне даже на секунду показалось, что следовало сказать «еще так рано», ведь горизонт на востоке уже был светлее, чем на западе. – Дмитрий Никанорович…