Глава 15

Рамон учтиво сменил тему:

— Но почему же твой супруг, принц Марудин, не явился вместе с тобой, дабы обличить Мэтью? Почему он пощадил нас и не обрушил на нас свой гнев вкупе с твоим гневом? Ведь тогда за несколько минут этот замок рухнул бы!

Лакшми с минуту не спускала с Рамона озадаченного взора. А потом закрыла лицо ладонями, издала вопль, подобный звуку гигантской пожарной сирены. Вопль некоторое время набирал громкость, а потом стал утихать — по мере того как джинна начала уменьшаться. Ступив на крепостную стену, она мало-помалу приняла размеры обычной женщины и, рыдая, припала к груди Рамона. Ее плечи тряслись, и все тело содрогалось от горьких рыданий.

Рамон более или менее механически обнял джинну и поверх ее головы устремил на жену встревоженный и вопросительный взгляд.

Всю ревность Химены сразу же как водой смыло: если бы Лакшми была любовницей ее драгоценного супруга, уж тот бы определенно знал, как ее утешить. Химена подмигнула мужу, улыбнулась, подбадривающе кивнула и изобразила движения, похожие на укачивание ребенка.

Рамон понимающе кивнул и крепче обнял плачущую джинну. Пусть она была джинной, пусть ей исполнилось уже немало столетий, но она была всего лишь неопытной матерью, у которой отняли детей и которая нуждалась в утешении и поддержке. Рамон был готов помочь ей всем, чем мог. На самом деле, он задумался и о том, есть ли у Лакшми родители и где они обитают.

Отрыдавшись, Лакшми отстранилась. Рамон вынул из кармана носовой платок и вытер ее промокшие от слез щеки и отдал ей платок. Химена шагнула к Лакшми, и Рамон, за четверть века жизни в браке приобретший кое-какой опыт интуиции, отступил в сторону.

Химена обняла Лакшми, которая и теперь оставалась выше ее ростом.

— Бедная девочка, что еще за горе постигло тебя? Неужто твой супруг обманул тебя и сбежал под покровом ночи?

— О нет, нет! — оскорбленно вскричала Лакшми. — Марудин любит меня! Я привязала его к себе любовными чарами... — Она на миг зарделась. — И он ни за что не покинул бы меня по собственной воле.

— Тогда по чьей же воле он покинул тебя? — глядя прямо в глаза джинне, спросила Химена.

Лакшми понурилась, и слезы снова хлынули из ее прекрасных глаз.

Химена терпеливо гладила ее по спине, уговаривала и при этом гадала, нуждаются ли джиннские детишки в укачивании.

Когда новая истерика отбушевала, Химена ласково, но настойчиво проговорила:

— Ну, успокойся и расскажи нам все! Какое злое создание увело у тебя супруга и какой силой это было сделано?

— Силой той лампы, в коей он некогда обитал! — всхлипнув, отвечала Лакшми.

— Но ведь Мэтью снял с него это заклинание! — воскликнул Рамон.

— Снять-то он снял, а другой колдун измыслил, как сплести новое заклинание, и с его помощью снова загнал Марудина в лампу.

Лакшми опять залилась слезами.

Химена снова принялась утешать ее:

— О, бедняжка, бедняжка! Твоего супруга похитили, а потом забрали и твоих детишек! Теперь я понимаю, почему ты стала разыскивать Мэтью. Кто бы еще сумел снять с Марудина заклинание, с помощью которого тот пленен, если он уже однажды освободил его! Но теперь мы знаем, что не он пленил твоего супруга, так скажи мне, какое чудовище обрушило на тебя свою злобу?

Наконец слезы Лакшми иссякли, она отстранилась и гневно проговорила:

— Некий злобный восточный колдун. Более я ничего не знаю, кроме того, что кожа у него, как у любого из арабов или персов, и он одет в длинный балахон цвета полуночных небес и в маленькую круглую шапочку такого же цвета. О, и еще у него седые волосы и борода.

— Не сказать, чтобы этих сведений было достаточно для начала поисков, — покачал головой Рамон и нахмурился. — И куда же этот колдун унес Марудина?

— Да к этим самым варварам, с которыми, как вы говорите, отправился сражаться ваш сын! Я последовала за ним, и я видела с вышины, как Марудин вырвался из лампы и обрушился на своих былых врагов, арабов!

— Не сладка ли ему такая месть? — полюбопытствовал Рамон.

— О нет! Нет! Он столько веков состоял на службе у мусульман и убедился в истинности Ислама. Он и сам теперь почитает Аллаха! Нет, я уверена: он содрогается до глубины души, всей сути его противна мысль о том, чтобы нападать на войска султана, воевать с истинной верой... Но он раб лампы, и у него нет выбора.

— Следовательно, его новый хозяин — не мусульманин, — заключила Химена.

— Он — злобный колдун, который служит какому-то языческому идолу!

— В таком случае принц Марудин наверняка действует против того, что диктует ему совесть и вера. — Взгляд Химены стал отстраненным. — Для этого потребовалось бы очень могущественное заклинание... но я думаю, что постоянно удерживать Марудина этому колдуну непросто.

— Но как этот колдун разыскал лампу, в которой когда-то был пленен Марудин? — спросил Рамон.

— Как? — Лакшми беспомощно взмахнула руками. — А как он околдовал моего мужа? Как он похитил моих... — Голос ее сорвался, глаза округлились. — Как он похитил моих детишек? — прошептала она.

Тут слезы снова хлынули из ее глаз, и она обняла Химену.

— О, прости меня, прости мой несправедливый гнев и те обвинения, какими я осыпала твоего сына! Конечно же, моих отпрысков похитил тот самый колдун, который украл моего мужа! Зачем это ему понадобилось, я не знаю, но, несомненно, всех троих украл один и тот же злодей, и я была так не права, обвиняя в этом Мэтью!

— Он бы первым простил тебя, — заверила ее Химена. — И первым бы попытался найти и спасти твоих малышей.

Химена посмотрела на Рамона. Рамон согласно кивнул:

— И если он поступил бы так, то так поступим и мы!

Лакшми перестала плакать и в изумлении отступила назад.

— Правда? После того, как я чуть было не разрушила ваш замок и бросила вам несправедливые обвинения, неужели вы готовы помочь мне в поисках моих малышей?

— Мы можем попробовать, — уточнил Рамон. Химена кивнула:

— Я должна остаться здесь, поскольку кто-то должен управлять всеми делами в замке. Думаю, Савл останется со мной. Приободрись, милая. Если нам удастся разыскать твоих детей, употребив сообразительность и мудрость, мы вернем их тебе.

— И твоего супруга тоже, — решительно добавил Рамон. Химена бросила на мужа выразительный взгляд и спросила:

— Ты уверен?

Рамон пожал плечами:

— Почему бы дважды не попытать судьбу? Кроме того, поскольку Мэтью и Алисанда сражаются с Ордой, то мы просто обязаны, насколько возможно, подорвать силу варваров, и уж конечно, освобождение принца Марудина, дабы он сражался так, как велит ему его сердце, в значительной степени ослабило бы позиции врагов.

— Но как вы сумеете этого добиться? — растерянно вопросила Лакшми.

— Прежде чем пытаться что-то делать, мы должны узнать как можно больше. Постарайся вспомнить, принцесса Лакшми... постарайся изо всех сил. Когда ты вошла в детскую и обнаружила, что твои дети исчезли, не было ли там...

Тут ни с того ни с сего зашипел ветер и прямо на крепостной стене завертелся песчаный смерч-колдунчик — при том, что никакого песка на стене не было и в помине и даже пыли было совсем немного.

— Берегитесь! — вскричала Лакшми, оттеснила Химену и Рамона назад и встала между ними и колдунчиком, высота которого доходила ей до плеча.

— Это не просто смерч — это дух пустыни! Дух, тобой повелевает принцесса Марида! Покажись и отвечай, зачем ты явился, но учти: если ты желаешь зла, я обращу тебя в воздух, из которого ты родился!

Песчаный колдунчик немедленно приобрел вид человекоподобной фигуры. Этот «человек» с ног до головы порос грубой шерстью и имел на спине горб, подобный верблюжьему. Глазки духа были маленькими, немигающими, их покрывала прозрачная пленка. Книзу физиономия песчаного духа сужалась и заканчивалась непрерывно открывающимися и слипающимися ноздрями и тонкими губами, которые шевелились совсем как губы верблюда, готовящегося плюнуть.

Принцесса Лакшми вытянула вперед руку с выпрямленными пальцами и прочла по-арабски строфу тоном, в котором звучала неприкрытая угроза. Подвижные губы песчаного духа замерли, он громко сглотнул накопившуюся слюну.

Химене стало очень интересно, что такого ужасного пообещала духу Лакшми.

— Отвечай! — приказала джинна. — Как ты узнал об этом замке и как дерзнул явиться на крепостной стене?

— Мне так повелели, — ответил дух голосом, напоминавшим шуршание песка, задевающего камни.

— Кто повелевает тобой?

— Маг с серебряными волосами и бородой, в одеждах цвета полуночных небес, — неохотно ответил песчаный дух.

Лакшми прищурилась, недовольная его неразговорчивостью.

— Зачем он прислал тебя сюда?

— Чтобы я передал весть мужчине и женщине, что стоят у тебя за спиной.

Песчаный дух указал на Химену и Рамона, и Химена сделала огромное усилие, постаравшись не вздрогнуть. Овладев собой, она устремила на хрупкое создание взгляд, преисполненный решимости.

Однако то, что затем сказал дух пустыни, для Химены было подобно тому, как если бы жестокая струя песка оцарапала гранит ее терпения.

— Мне ведено передать вам, что король и королева должны немедленно перестать помогать защитникам города, иначе они более никогда не увидят своих детей.

Лицо Лакшми перекосила гримаса ярости. Она шагнула вперед, подняла руку, и песчаный дух попятился назад, от ужаса выпучив глазки. В следующий миг он завертелся на месте и в конце концов снова превратился в воронку смерча.

— Стоять! — повелела Лакшми.

Колдунчик взлетел в воздух.

Лакшми выбросила руку вперед, наставила на колдунчик указательный палец. Смерч застыл в воздухе. Он вращался и шипел, но не мог улететь.

— Их здесь нет, — сказала ему Лакшми. — Они на Востоке, сражаются с Ордой.

— Видимо, Мэт и Алисанда находятся в том городе, о котором сказал этот дух, — заключил Рамон, — иначе его повелитель не стал бы требовать, чтобы они ушли оттуда.

— Именно так! — воскликнула Лакшми. — Ступай же в этот город, дух, и скажи все это королеве и ее лорду-магу! Но берегись волшебства лорда-мага, ибо он пока ничего не знает о похищении его детей и может прийти в ярость.

— Тщетно он будет гневаться! — послышался шелестящий голос из середины песчаной воронки. — Разве чье-то колдовство может повредить духу?

— Может, еще как может, и уже не раз вредило. А теперь отвечай, о орудие злых сил! Где мои дети?

— Твои? — ошарашенно вопросил дух.

— Да, мои! Тот, кто похитил детей королевы, похитил и моих младенцев. Где они?

— Я ничего не знаю о детях из Марида, — с искренним потрясением отвечал дух пустыни. — И я не ведаю, где спрятаны дети королевы. Пощадите меня, ваше высочество, но я этого не ведаю!

— Ступай же и передай королеве и магу то, что тебе ведено передать, — процедила сквозь зубы Лакшми. — Довольно! Изыди!

Она махнула рукой, и песчаный смерч сразу взлетел над стеной — словно его подбросили ввысь. Его гудение вскоре уподобилось свисту, а потом он скрылся из глаз.

С минуту на крепостной стене царило безмолвие. Потом Рамон проговорил:

— Теперь мы знаем, какого выкупа от нас требуют.

— И знаем, кто похитил ваших внуков! — подтвердила Лакшми. — Достаточно ли этого, чтобы вы смогли разыскать их?

— Сомневаюсь, — покачал головой Рамон. — Тем более что теперь мы знаем, кто приказал похитить детей, но не понимаем, кто на самом деле сделал это. И уж тем более непонятно, куда похититель унес их.

— Это верно, — нахмурилась Лакшми. — И мы не ведаем, где прячут моих малышек...

— Ой, только не плачь, не надо! — воскликнула Химена и снова заключила джинну в объятия. — Так или иначе, теперь мы знаем больше, чем знали раньше, и непременно выведаем все остальное! — Она крепче прижала к себе плачущую Лакшми и обратилась к Рамону:

— Поговори с Савлом! Найдите этих воришек, да поскорее!

Рамон кивнул и опрометью бросился к Знахарю. Они вдвоем удалились в башню.

— Куда они отправились? — сквозь слезы спросила Лакшми.

— В свою лабо... в свою рабочую комнату, — ответила Химена. — Наберись мужества и терпения, принцесса. Тебе будут помогать трое могущественных чародеев. То, чего не увидит джинна, сможет увидеть наука, которой мы владеем.

Калиф сопровождал свою высокую гостью и новую союзницу. Они вместе обходили городские стены, когда от западной стены вдруг послышался радостный возглас:

— Мусульмане! Мусульманское войско!

— Что это за войско? — Калиф обернулся к Алисанде и склонил голову. — Ваше величество, желаете ли посмотреть?

Алисанда взволнованно улыбнулась:

— Конечно, господин мой. Пойдемте.

Без доспехов, одетая в легкое шелковое платье, Алисанда легко поспевала за стремительно вышагивающим калифом. Не отставал от них и Мэт, думая о том, что его рабский труд на галере хоть в чем-то сказался положительно: он был в отличной физической форме.

Повернув на юго-западном углу, они увидели войско. Огромный клин всадников на лошадях и верблюдах затмевал равнину. Воинов было такое число, что они вполне могли сравняться с воинами Орды. Во главе войска под балдахином, поддерживаемым четырьмя всадниками, на белой как снег кобылице скакал стройный молодой мужчина в ярких рифских одеждах.

— Это Тафа! — воскликнула Алисанда. — Тафа ибн Дауд! Мавры прибыли на выручку Иерусалиму!

— Хвала Аллаху! — вскричал калиф и распорядился:

— Открывайте поскорее ворота, ибо это — наши союзники!

— Теперь мы сможем отогнать Орду к Багдаду, господин мой, — сказала Алисанда, — а быть может, даже сумеем отвоевать у врагов этот город!

Калиф кивнул:

— Это возможно, это воистину возможно! Если ваши рыцари пробьют брешь в рядах врагов, если легкая конница Тафы сразится с варварскими всадниками и еще сильнее расширит эту брешь, то мы легко сумеем выдержать натиск противника.

Но тут перед ними над парапетом взметнулся песчаный колдунчик, хотя ни песка, ни пыли на парапете не было.

Арабские воины, выкрикивая охранные молитвы, попятились, стали делать жесты, призванные защитить их от злых сил. Алисанда отступила на шаг и сжала в пальцах рукоять меча, с которым не расставалась. Мэт решил было произнести универсальное заклинание, направленное против злых духов, но в последнее мгновение с его губ сорвалось:

Бешено вертящийся песчаный смерч резко прекратил вращение и посыпался на камни с шелестом и свистом. Дух, пребывавший в обличье смерча-колдунчика, зашатался и еле удержался на ногах. Обретя равновесие, он медленно развернулся и устремил на людей взгляд столь враждебный, что у Алисанды даже рукоять меча выскользнула из пальцев. Шелестящим голосом дух вопросил:

— Кто посмел нарушить мое вращение?

— Я посмел! — ответил Мэт и шагнул вперед, сжав кулаки. — Не вызвать ли мне бурю, дабы она поглотила и изничтожила тебя? Или может быть, мне стоит прочесть заклинание, из-за которого ты окажешься внутри бутылки, а затем я запечатаю ее пробкой?

Песчаный дух выпучил глаза и попятился.

— Ты... не сумеешь этого сделать!

Но Мэт уже начал говорить нараспев:

— Повинуюсь! Слушаюсь и повинуюсь! — поспешил оборвать его дух. — Что тебе от меня надобно?

Калиф, не мигая, смотрел на страшилище, затем перевел взгляд на Мэта.

— От тебя мне надобна правда, — спокойно отвечал Мэт. — Кто послал тебя?

— Маг в одеяниях цвета полуночных небес, с серебряными волосами и бородой.

— Его имя? — требовательно вопросил Мэт. Песчаный дух издевательски ухмыльнулся. Часть былой самоуверенности вернулась к нему.

— Какой маг стал бы называть свое имя? А вдруг кто-нибудь решил бы противостоять ему, воспользовавшись его именем?

— Свое имя скрывает лишь тот, кто лжет, — ответил ему Мэт. — И тот, кто знает, как скрыть свое истинное имя. Итак, он не сказал тебе, как его зовут, а ты повиновался ему, не поинтересовавшись этим. И каким же колдовством он так запугал тебя?