— Мы…
      — Хватит! — вдруг прервал их спор Евсей. Его лицо побледнело, щека нервно дернулась. — Вы что, хотите накликать беду? Или забыли, что нельзя поминать разбойников в пустыне, что это предвещает нападение? Они всегда появляются, когда о них говорят, словно слова притягивают их, как запах крови влечет хищников.
      Мужчины замолчали. Опустив головы на грудь и стараясь не глядеть друг на друга, они сидели какое-то время в тишине.
      — И все же, — вновь заговорил Атен. — На эту ночь мы разобьем лагерь и выставим усиленный дозор.
      — Люди начнут волноваться…
      — Ну и что? Или, по-твоему, лучше лицом опасности оказаться не способными защищаться?…
      У хозяина каравана слова не расходились с делами, а дела вершились быстро, не откладываемые на потом. Отдав краткие, рубленные команды, он поспешил забрать дочь из повозки чужака, куда, как он видел, та побежала под вечер.
      Незнакомец сидел, опершись спиной о набитые сухими травами подушки. Его раны стали заживать, и на исхудавшее лицо лег слабый румянец. В руках он держал свиток и что-то читал свернувшейся рядом в клубок девочке. Его нашептывавший, проникавший, как ветер, в сердце, душу голос оживлял слова, делая скрытые за ними образы яркими, осязаемыми, понятными.
      Увидев Атена, он умолк и девочка, словно очнувшись ото сна, приподнялась, повернулась к отцу. К своему удивлению, караванщик заметил, что в повозке еще и группка ребятишек помладше. Притихшие и испуганно сжавшиеся под суровым взглядом хозяина каравана, словно считая себя в чем-то провинившимися перед ним, они сидели в сторонке, ближе к месту возницы — там, где было теплее и безопаснее.
      — Папа? — удивленно мигая, Мати смотрела на него открыв рот. Девочка по-своему поняла его появление: — Ты пришел послушать сказку?
      — Нет. Пойдем со мной, дочка. Ты не можешь здесь оставаться.
      — Торговец, — заговорил чужак, прочитавший беспокойство в глазах Атена. — Неужели ты думаешь, что я способен причинить зло детям? — в его голосе не было вызова, лишь грусть и готовность услышать в ответ новые обвинения.
      — Тебе, наверное, многое пришлось пережить… Я вовсе не хотел оскорбить тебя недоверием. Но я пришел за дочерью. Иди же ко мне, Мати.
      — Почему?! - та была готова расплакаться от обиды. — Я хочу дослушать сказку!
      — Мати! — он повысил голос, что делал крайне редко, но сейчас у него не было времени спорить с малышкой. И та вынуждена была подчиниться. Бросив грустный, извинявшийся взгляд на чужака, она скользнула к пологу.
      После ухода девочки тот какое-то сидел молча, сосредоточенно что-то обдумывая. Детишки, вздохнув, потянулись к выходу, но их остановило появление Лиса. Бросив на малышей быстрый, настороженный взгляд, караванщик произнес:
      — Раз вы здесь — сидите тихо! Чтобы вас не было ни видно, ни слышно! — потом он повернулся к чужаку: — Я сам удивляюсь тому, что делаю, но я готов доверить тебе жизнь детей. Не подведи меня.
      — Что происходит? — впервые за все время, проведенное в караване, незнакомец задавал вопрос. Он насторожился, глаза сощурились.
      Лис недовольно поморщился — у него не было ни времени, ни желания что-либо объяснять — и, все же, вопрос чужака заставил его остановиться. Пристально взглянув на него, караванщик произнес: — Видать, мы накликали беду: на горизонте показались разбойники пустыни.
      — Девочка…
      — С Мати все будет в порядке — она с отцом… Береги детей, — В последнее мгновение, перед тем, как уйти, он вытащил из ножен меч, положил его рядом с раненым: — Вот… На всякий случай, — и исчез.
      Малыши захныкали, кто-то уже звал маму, но мягкий шепот чужака успокоил их:
      — Не бойтесь. Тихи. Тихо. Все будет в порядке. Я не дам вас в обиду… Двигайтесь ко мне поближе. Вот так… А теперь скажите, кто такие разбойники пустыни?
      Дети, едва услышав его вопрос, забыли о своем страхе. Они были слишком удивлены тем, что взрослый не знает этого.
      — Злые люди, — с готовностью ответил один из мальчиков. — Они грабят, убивают. И ничего не боятся.
      — Так уж и ничего?
      Ребятишки переглянулись, радостно закачали головами:
      — Метель! Ее боятся все!
      Улыбка скользнула по губам чужака:
      — Что ж, тогда давайте попросим ее помочь нам.
      — Но как?
      — Так же, как вы просите у мам сладости, — улыбнулся тот.
      — И она услышит нас? — малыши смотрели на него все еще с недоверием, но сквозь эти сомнения уже виднелось предвкушение чего-то особенного, необычного.
      — Конечно. Только нужно очень-очень захотеть…
      Разбойников было много, очень много, наверное, это была самая большая банда, с которой приходилось встречаться каравану на своем пути. Если бы они навалились всей своей мощью, торговцам пришел бы конец. Но, едва повозок достигла первая волна, как подул дикий, безжалостный ветер. Подхватив снег, он воздвиг из него стену, каждая крупинка которой была острым ледяным осколком стекла, ранившим лица, впивавшимся в глаза, хлеставшим руки.
      Метель, восстав от долгого сна, выплеснула весь свой накопившийся гнев на разбойников, гоня их прочь от каравана, которому она открыто покровительствовала. Тех же, кому удалось прорваться к повозкам, встречали караванщики, и в их груди было не меньше ярости и гнева…
      Бой был недолог. Спустя какое-то время часть разбойников пала под мечами, другие же, видя, что преимущество на стороне противника, схватили первое, что им попалось под руки, и отпустили назад, в метель…
      Едва с нападавшими было покончено, Лис бросился к повозке чужака, в которой оставил обоих своих сыновей. Его собственное жилище достаточно пострадало, чтобы он благодарил богов, надоумивших его оставить детей с незнакомцем.
      Подбежав, он резко приподнял полог… И с облегчение вздохнул: малыши все так же сидели возле чужака и слушали сказку. В повозке, которой не коснулись ни враги, ни ветра, царил такой покой, что Лис сам чуть было не утонул в нем и очнулся лишь, увидев меч — напоминание об опасности, хотя оружие и лежало в стороне и было видно, что к нему не прикасались.
      Тем временем рядом уже собрались другие родители, оставлявшие детей с чужаком. В первый миг их лица выглядели испуганными, но потом они расцветали в счастливых улыбках. Забирая своих чад, караванщики молча — взглядом, чуть заметным движением губ — благодарили раненого за то, что он позаботился об их детях, защитил от беды. Скоро в повозке остались лишь сыновья Лиса. Сзади незаметно подошла Лина. Волосы женщины были растрепаны, одежда испачкана. Увидев безмятежные детские личики, она улыбнулась, прижалась к мужу, а затем, спустя миг, обменявшись с супругом взглядами, проговорила, обращаясь к чужаку:
      — Позволь малышам еще немного побыть у тебя. Нам потребуется некоторое время, чтобы привести свое жилище в порядок.
      Незнакомец кивнул, потом промолвил:
      — Караванщик, забери меч, он мне не понадобился.
      — Пусть останется у тебя. Оружие — такая вещь, которая может пригодиться в любой момент… Спасибо за детей. Кажется, они даже не заметили того, как близко к нам подошла смерть.
      — Все в порядке?
      — Да… Сами боги встали на нашу защиту. Если бы не Метель… Так, конечно, еще предстоит подсчитать ущерб, но караван выстоял… Мы собираемся разбить шатер, — Лис решил, что чужак имеет право знать все, что происходит. — Нам с женой придется отлучиться. Ты уж прости, что бросаем на тебя сыновей…
      — Ничего, мне не в тягость.
      Когда родители ушли, малыши стали просить чужака рассказать им еще какую-нибудь сказку. Но тот отложил свиток в сторону и тихо, вполголоса, в такт ветру, запел, усыпляя детей… Его лицо оставалось спокойным, и только глаза выдавали волнение. Он беспокоился за Мати, не чувствуя рядом тепла ее талисмана. Глядя на заснувших детишек, он пытался убедить себя, что с ней ничего не случилось — зачем разбойникам ребенок? Но они могли найти магический камень и забрать его…
      Потом вернулась Лина. Она прятала глаза, не смея взглянуть ему в лицо, но он и так видел отражавшиеся в них страшную боль и скорбь. Он понял все без слов и решительно двинулся к пологу.
      — Нет, не надо! — пыталась остановить его женщина. — Ты слишком слаб, раны еще не зажили… Ты не сможешь…
      — Что с ней? Она жива? — голос был резок, слова- обрывки бумаги.
      — Не знаю. Мати исчезла. Разбойники разграбили повозку, в которой она была. Наверное, они унесли с собой и девочку…
      Чужак уже сидел на краю повозки. Ветер трепал его черные волосы, серебря их снегом. Лина и заметить не успела, как он исчез. Ей показалось, что она лишь на мгновение закрыла глаза… А когда открыла, его уже не было рядом. Качая головой, она вздохнула, заглянула внутрь повозки, чтобы убедиться, что ее дети спят. А потом пришел Лис.
      — Девочки нигде нет. Атен винит во всем себя… Но кто мог знать, что все так обернется? Евсей надеется, что она просто испугалась и спряталась где-нибудь.
      — Молись, чтобы это было так: тогда еще есть шанс, что она жива… Бедная малышка: за что только на нее свалилось столько бед! Как подумаю, что могло произойти с нашими детьми, не оставь ты их здесь… — она беззвучно зарыдала, уткнувшись лицом в плечо мужа.
      — Ты сказала ему?
      — Да простят меня боги за то, что я так плачу ему за добро, но если кто и сможет найти Мати, то только он…
      …Атен любил свою дочь больше всего на свете. После смерти жены, Мати была всем, что у него осталось. В этой маленькой девочке он видел свое будущее, мечту о счастье…
      Разбойники напали неожиданно, вернее, раньше, чем их ждали, и караван не успел перестроиться в круг, создавая линию защиты. Опасность была везде. И, все же, Атен был уверен, что привел дочь в самое защищенное место — командную повозку, вокруг которой, хранительницы святынь, встали дозорные, готовые биться насмерть…
      — Сюда, — он втащил дочь внутрь, поспешно огляделся, оценивая, сколько осталось времени до начала штурма и, поняв, что совсем мало, поспешно добавил: — Спрячься под одеялом, замри. И, что бы ни случилось, не двигайся!
      — Папа, мне страшно! — в ее глазах зажглись слезы. Они молили не бросать ее совсем одну перед лицом беды.
      Атен быстро провел рукой по голове дочери, успокаивая:
      — Ничего не бойся, милая. Я здесь, рядом, — ему так не хотелось уходить, но он не мог остаться: кому-то нужно было руководить обороной. Лишь одно его успокаивало: малышка в безопасности.
      Он быстро огляделся вокруг, еще раз все проверяя. Его глаза сощурились, губы напряженно сжались. И, несмотря на то, что ему нужно было спешить, он на миг замер, снова глянул вокруг.
      — Евсей, — подозвал он оказавшегося рядом брата. — Почему люди не принесли сюда малышей?
      Желание укрыть детей в наиболее безопасном месте, каковой и казалась командная повозка, было понятным стремлением родителей. Так делали всегда, но в этот раз что-то изменилось.
      Уже поднялся, зашипел, расправляя тяжелые крылья, ветер, затрубил, прочищая горло, пробуя силы и помощнику, склонившемуся почти к самому уху хозяина каравана, приходилось кричать, чтобы тот его услышал:
      — Они решили оставить их с чужаком! Люди верят, что ему сопутствует удача, и надеются: он поделится ею с детьми.
      — Нам всем везет! — перекрикивая ветер, бросил Атен. — Метель проснулась как раз вовремя! Она отсечет от нас основную волну разбойников! Если погода вновь не переменится, у нас есть шанс выстоять, — он выхватил из-за пазухи сигнальный рожок, задул в него, приказывая и предупреждая: — Всем привязаться! Будьте готовы! Впереди бой! — он бросил поспешный взгляд на командную повозку, затем, уже как-то полуосознанно — на плохо видную в поднявшемся снежном вихре, стоявшую поодаль, повозку чужака. Последняя казалась более уязвимой перед лицом опасности, но менять что-то, переводить детей было уже поздно.
      — Будем надеяться на лучшее, — пробормотал он. — Боги, великие боги, помогите нам!
      В первый миг, оставшись совсем одна в командной повозке, всего в шаге от ужасной беды, Мати испугалась. Она сжалась, прижалась к стенке, и, укрывшись с головой старой жесткой шкурой, замерла… Слезы, незаметно соскользнув с ее глаз, побежали по щекам, зубы застучали, пальцы нервно сжались, сердце же билось так сильно, что, казалось, готово выскочить из груди…
      Разбойники… Они могли напасть в любой миг. Караван всегда шел в неотступном страхе перед ними. На памяти Мати было больше налетов, чем пальцев у нее на руках. Но это обычно оказывались небольшие банды. Иной раз их удавалось отогнать. Бывало, разграбив две-три хозяйственные повозки, они уходили сами. Но это — не худшая из бед. Несколько раз пришлось выдержать довольно тяжелые бои, впрочем, только один из них был настолько опасен, что мог привести к гибели каравана. Это случилось много лет назад. Тогда и была убита мать Мати. Впрочем, девочка была слишком мала, чтобы помнить, что тогда произошло…
      Но на этот раз… По чувству, охватившему вдруг ее, Мати поняла, что сейчас может случиться что-то настолько ужасное, что и представить страшно. И если боги не помогут, не заступятся, караван останется здесь, среди ветров снежной пустыни, навсегда, заснув вечным, одиноким сном…
      Мати достала камень, сжала его плохо слушавшимися пальцами, замерла. Он казался теплым, нежным, живым, и дарил неровный свет, робкий, как пламя крохотной свечи… А потом до нее донеслась песня просыпавшейся метели и в мелодии ветра Мати услышала приглушенный шепот незнакомца:
      — Успокойся… Все будет хорошо… Я с тобой, и не позволю никому уничтожить караван…
      Толи тепло камня, толи песня Метели разморили ее, глаза закрылись, и Мати незаметно для себя заснула.
      Правда, сон этот, к несчастью, длился лишь несколько минут.
      Ее разбудил страшный шум и присутствие совсем рядом чужих. Выглянув из своего укрытия, Мати увидела, как один из разбойников поспешно вытаскивал что-то из сундуков, ухмыляясь и причмокивая при виде своей добычи.
      "Карты! — поняла Мати. — Без них караван погибнет!" — она готова была закричать, позвать на помощь, но тут другой разбойник, увидев девочку, грубо схватил ее, зажав жесткой, пропахшей дымом ладонью рот. Тяжелое дыхание обожгло затылок:
      — Молчи, если не хочешь проститься с жизнью!
      — Пора уходить, — упаковав добычу и бросив хищный взгляд вокруг, прорычал первый. — Мы взяли то, что искали… Да прирежь ты ее! — он тоже заметил малышку и, казалось, был удивлен, что приятель так долго возится с какой-то девчонкой.
      — Пусть поживет, — тот хищно оскалился. — Возможно, она — самое ценное, что есть в этом караване. Заберем ее с собой.
      — Ты спятил, Шак!
      — Нет, Бел: взгляни-ка на камень, висящий у нее на шее.
      Разбойник приблизился, грубые пальцы тронули талисман:
      — Он теплый… — было видно, что тот озабочен. — Такой же, как в городе, только совсем маленький… Но здесь, в караване? — он поморщился, недоверчиво взглянул на пленницу… — Ладно, — наконец, решил он. — Возьмем. Если что, убить всегда успеем.
      Разбойник накрыл ее одеялом, крепко связал, а потом, словно тюк, перебросил через плечо. Было страшно, больно, противно висеть на остром костлявом плече, не имея возможности даже пошевелиться. Мати не могла ни вскрикнуть, зовя на помощь, ни дернуться, пытаясь вырваться…
      А метель все усилилась, озверевший ветер выл, хлестал хвостом, будто плетью. Словно пригоршни снега, он носил на своих крыльях крики, звон мечей и звучавший все тише и тише, затухая, зов рожка…
      Казалось, прошла целая вечность, прежде чем разбойники остановились.
      — Хватит. Здесь уже безопасно. Они не станут преследовать нас в метели… — донесся до нее рык.
      — Давай скорее доберемся до лагеря…
      — Нет, подожди! Я не хочу выглядеть полным кретином на совете атаманов, притащив бесполезную девчонку.
      — Она…
      — Мы должны проверить. Брось ее и развяжи.
      Снег смягчил удар, но боль и страх, как она ни крепилась, заставил Мати заплакать.
      Потом разбойники раскатали одеяло.
      Они стояли в пустыне, далеко от каравана, скрывшегося из виду. Взбесившийся ветер, сорвав шапку, подхватил ее, и, играя, словно мячом, погнал прочь. Ледяное мертвое дыхание Метели сжало хрупкое тельце в своих железных тисках, замораживая…
      — Ну? — испытующе глядя на нее, заговорил разбойник. — Что же ты, носящая магический камень, не прибегаешь к помощи магии? Откуда он у тебя?
      — Мне… его… подарили… — запинаясь, не в силах сдержать дрожь, испуганно прошептала девочка. — Я…-но разбойники уже потеряли к ней всякий интерес. Тот, которого звали Белом, криво усмехнулся и, повернувшись, зашагал прочь. Второй на миг задержался:
      — Что мне с ней делать? прирезать? — окликнул он приятеля.
      — Не трать времени зря, — донесся голос Бела. — Оставь ее. Мороз и снег сделают за тебя всю работу.
      — И то верно… Как же я так опростоволосился? Эх, — он махнул рукой. — Вечно мне не везет, — он заспешил следом за приятелем.
      Когда разбойники скрылись из виду, с ними ушел и страх. Даже холод больше не был безжалостно жестоким. Мати показалось, что стало теплее… Снег… Он виделся пухом, таким мягким, нежным… Хотелось лечь, закопаться в него и уснуть. Вот сейчас… Но камень, протестуя, вдруг больно ужалил ее, запылал… А потом сильные руки подняли ее с земли.
      — Ты… — шепнула она.
      — Тихо, малышка, молчи. Не трать силы… Сейчас, — чужак снял полушубок, укутал девочку.
      Та вздрогнула от вдруг нахлынувшего пламени, попробовала вырваться:
      — Мне больно!
      — Потерпи, сейчас все пройдет, — камень пылал так, что снег стал таять, каплями воды сверкая на лице, пальцах.
      Наконец, боль угасла. Мати смогла пошевелиться. Руки еще плохо слушались, но это вновь были ее руки, девочка уже чувствовала их.
      — Как ты?
      — Теперь хорошо, — она прижалась к нему, закрыла глаза. — Разбойники хотели меня убить, но почему-то не стали… Несли, несли… А потом бросили здесь. Но зачем? — она повернулась. — Ой, ты же замерзнешь! — она попыталась снять полушубок, вернуть его, но чужак остановил ее.
      — Не надо. Мне тепло. Правда.
      Девочка засомневалась, но потом поверила — снег, падая на него волосы, таят, едва касаясь их.
      — Ты снова спасаешь меня… Но как? Ты ведь маг, да? Я никому — никому не скажу, даже отцу, только ответь!
      — Да.
      — Почему ты скрываешь это? Ведь все уважают и почитают магов. Они — Хранители!
      — Я еще плохо знаю ваш мир. Там, откуда я пришел, все было по-другому… Мне не важно, что случится со мной, но я боюсь подвергнуть опасности тебя.
      — Меня…? - удивилась она.
      — В моем мире всех наделенных даром называли проклятыми, детьми мрака, слугами конца. Нас гнали ото всюду, когда видели, что мы используем дар — убивали. А тех немногих, кто помогал нам, бросали в тюрьмы, где они дожидались конца.
      — Это ужасно! У нас все по-другому! И в сказках тоже!
      — Наверное, я раньше жил в плохой сказке… Ладно, — он поставил ее на снежный наст. — Нам нужно возвращаться.
      — Ты успокоишь ветер?
      — Нет. Разбойники слишком близко. Я не хочу, чтобы они напали вновь.
      — Разбойники! — вдруг вспомнив, воскликнула Мати. — У них карты! Их нужно вернуть! Они — наши святыни…!- ее голос плакал, просил о помощи.
      — Хорошо, — спустя мгновение, согласился чужак. — Укутайся получше и жди меня. Я быстро.
      Он исчез за пологом снега. И вновь над миром воцарилась Метель, ее голос, ее дыхание, ее слуги — снежинки заполнили все вокруг, а ведь еще недавно она стояла послушной рабыней в стороне, не мешая разговору, ожидая, когда ей будет позволено вернуться…
      Чужак не заставил девочку долго ждать. Мати не успела даже пожалеть о том, что осталась одна в пустыне, как он снова был рядом.
      — Все, они у меня. Теперь — домой… Ты сможешь идти?
      — Конечно! Я совсем отогрелась.
      — Пошли?
      — Да! — Мати взяла его за руку, крепко сжав ладонь маленькими, хрупкими пальцами, словно боясь, что ее спутник вдруг исчезнет.
      Между тем ветер вновь притих, не смея мешать разговору людей.
      — Странно, — прошептала девочка. — А почему метель всякий раз, когда ты рядом, умолкает? Обычно, если ветер поет, приходится кричать, иногда плохо слышен даже голос рожка, а тут…
      — Помнишь, как говорил с тобой дракон?
      — Мысленно…
      — Для такой речи шум ветра не помеха… Вот так разговариваем и мы с тобой.
      — Я и не знала… Здорово! Значит, я смогу делиться с тобой тайнами, не боясь, что кто-то подслушает? А с другими я смогу говорить мысленно?
      — Только с теми, кто наделен даром.
      — Магическим? Ясно… Скажи, а ты меня по мыслям находишь?
      — Нет, — он рассмеялся. — Конечно, нет. Все куда проще. Твой камень помогает мне. Он — словно маячок. Пока он с тобой, я найду тебя, где бы ты ни пряталась.
      — Раз так, я буду беречь его, — она проверила, на месте ли талисман, пробежала по камню пальцами, поглаживая. — Я не хочу потерять тебя. Я хочу, чтобы мы всегда-всегда были вместе!
      …За то время, что их не было, караванщики успели поставить шатер. Да, было опасно оставаться на том самом месте, где на караван напали, но выхода не было: несколько повозок пострадали очень серьезно и нуждались в ремонте. Потом, люди надеялись, что Метель укроет их от чужаков, защитит, как делала это не раз: в такую погоду, когда было не видно даже собственных рук, вряд ли кто-то решится напасть вновь.
      Кроме того… Кроме того, Атен лелеял робкую надежду, что Мати жива, что чужак отыщет ее, приведет… Для этого должно было произойти чудо, ибо даже все мужчины каравана были бы не в силах отбить девочку у разбойников живой, но хозяин верил в невозможное. Ему просто больше ничего не оставалось.
      Боги, он готов был убить себя за то, что не оставил дочь там, где она была, что потащил ее навстречу беде. А ведь, доверься он чужаку, ничего бы не случилось.
      Он сидел в повозке, перебирая дочкины книжки и игрушки, не спуская с них невидящего взгляда ослепленных слезами глаз…
      — Атен, она здесь! — словно издалека долетел до него голос Евсея.
      Но, не в силах сразу понять смысла вести, тот не сдвинулся с места.
      — Идем, сам увидишь, — брат силой вытащил его из повозки.
      Чужак, продолжая держать Мати за руку, стоял чуть в стороне.
      Вокруг них уже собралась толпа. Караванщики улыбались, подбадривая девочку, кивали, благодаря, ее спасителю.
      Увидев дочь, Атен словно очнулся ото сна. Он растолкал всех, пробился к Мати, упал перед ней на колени, прижал к груди.
      — Доченька, родная, ты жива…!
      — Что со мной может случиться, — устало улыбнулась та, — когда сама Матушка Метель покровительствует мне, а Шамаш хранит от бед?
      — Торговец, — услышал он глуховатый голос чужака. — Ты бы поручил женщинам растереть малышку, напоить горячим. Ей несладко пришлось. Как бы не заболела…
      Атен огляделся по сторонам. Он знал, что нужно поступить именно так, как советует незнакомец, и сделать как можно скорее, но… Его все еще не отпускало оцепенение, навалившееся на него после пропажи дочки. Руки, язык, сознание, — все было каким-то чужим, непослушным…
      — Я все сделаю, — вперед вышла Лина, забрала девочку. — Пойдем, лапочка. Тебе уже давным-давно пора спать…
      — Но папа…
      — Он придет попозже, посидит с тобой, ведь так? — она взглянула на хозяина каравана и тот покорно выпустил дочь их объятий, встал и поспешно промолвил:
      — Да, милая, ступай с Линой. А я скоро приду.
      — Я не хочу пить лекарства, — скорчив мордашку, она повернулась к чужаку. — Скажи им, Шамаш!
      Но тот качнул головой:
      — Так надо, малыш.
      И, тяжело вздохнув, вынужденная подчиниться, девочка пошла вслед за Линой.
      — Спасибо, — Атен протянул чужаку руку. Тот принял ее с некоторым, едва заметным колебанием, крепко пожал, но не ладонь, выше, у локтя. — Ты снова спас Мати. Я в вечном долгу перед тобой.
      — Ты ничего не должен мне, торговец. Если бы не девочка, меня бы не было среди живых. Моя жизнь принадлежит ей.
      — Мати назвала тебя Шамашем… — к ним подошел Евсей.
      — Я отказался от своего прежнего имени. Чем плохо то, что дала мне малышка? — он пристально смотрел на караванщика.
      — Ты не знаешь, что оно обозначает? — Атен был не просто удивлен — озадачен.
      — Нет, — спокойно ответил чужак.
      Караванщики переглянулись.
      — Откуда же ты пришел, из-за каких границ мироздания…
      — Издалека.
      — В наших легендах, нашей религии, — проговорил Евсей, — так зовут бога солнца, господина света и тепла, супруга госпожи Айи — матушки Метелицы. Когда-то давно, пока Он правил миром, повсюду на земле было тепло. Господин Шамаш возводил для людей города, дарил им силу и мудрость… Богиня снегов всем сердцем любила Своего мужа и во всем Ему подчинялась. Она почти никогда не покидала Своих лунных владений, где, в Ледяном дворце, ждала, когда, с закатом, супруг вернется к Ней… Но у господина Шамаша были враги. Самый жестокий и могущественный среди них, Губитель, однажды подкараулил Его у горизонта и ранил своим отравленным кинжалом. Яд не мог убить великого бога, но он поразил Его тяжелой болезнью, затуманил сознание, лишил сил… С тех пор богиня снегов неотступно следует за своим супругов во время Его странствий, боясь, что однажды Он не сможет вернуться назад, потерявшись в пути… Господин Шамаш — самый почитаемый бог, повелитель небес. Вряд ли в мире найдется второй человек, носящий имя, которое очень трудно заслужить. Однако раз Мати назвала тебя так, мы не станем возражать.
      — Мы рады, что ты с нами, Шамаш, — улыбнулся Атен.
      — Спасибо… А теперь извините, я устал, — он двинулся к своей повозке, но затем, словно забыв что-то, остановился, протянул хозяину каравана сумку. — Возьми. Малышка сказала, это имеет для вас какое-то особое значение, — и, сильно хромая, он побрел прочь.
      Глядя ему вослед, Атен не до конца еще сознавая, что он делает и зачем, раскрыл сумку. То, что он увидел, заставило его вздрогнуть, застыть ледяным изваянием с расширенными от удивления глазами и приоткрытым ртом.
      — Что там? — спросил Лис.
      — Карты, — прошептал тот, с трудом шевеля не желавшими слушаться губами. — Похищенные разбойниками священные карты. Он вернул их!
      — Вы ничего не говорили о пропаже… — начал было Евсей, холодея от ужаса. — Что бы случилось с караваном, если б они потерялись… — он нервно дернул плечами.
      — Поэтому мы и молчали, — хмуро бросил Лис, забирая святыни из рук Атена. — Люди слишком верят в легенды, чтобы не впасть в отчаяние от подобного известия, раз уж даже ты, видя, что они вернулись, что с ними все в порядке, побелел как снег… Нужно поскорее убрать их на место, — он заспешил к командной повозке.
      — Шамаш, — тихо прошептал Евсей. — Да, надо признать, Мати нашла имя, достойное его… О чем ты задумался, Атен?
      — Мы все равно стоим… Нужно будет приготовить все к обряду. Он окажет нам огромную честь, став одним из нас… Может быть, это что-то даст и ему… Во всяком случае, возможно, он почувствует, поймет, что больше не одинок… Мне бы хотелось так многое для него сделать, но, увы, я могу лишь это — принять его в караван, предложить свою дружбу… Если, конечно, он согласится…
      — Не сомневайся, он с радостью примет твой дар. Я не в силах разобраться в душе этого странного человека, но кое-что сумел понять: семья, друзья для него значат больше, чем все города земли.
      — Пойду, скажу ему, — Атен направился к повозке Шамаша.
      Евсей какое-то время смотрел ему вослед, качая головой. На его памяти не было случая, чтобы хозяин каравана так спешил с приемом чужака. Обычно проходили годы, прежде чем пришелец добивался чести равноправия. Но прежде они не встречали никого подобного Шамашу. И караванщик не сомневался, что ни один человек не выступит против, наоборот, все будут только рады
      — Разреши? — Атен приподнял полог и, поймав молчаливый кивок неподвижно сидевшего в стороне Шамаша, поспешно забрался в повозку. — Я хочу поговорить с тобой… — хозяин каравана умолк, заметив матовую бледность, покрывавшую лицо чужака и вспомнив, что тот не успел еще оправиться от ран. — Мне позвать лекаря? — обеспокоено спросил он.
      — Нет. Ты что-то хотел мне сказать?
      — Я понимаю, ты идешь с караваном всего две недели и еще не успел как следует узнать нас, нашу жизнь, и, все же… Ты говорил, что отказался от прошлого. Ты не думал о том, чтобы принять наше будущее, стать одним из нас?
      Чужак опустил голову. На лицо его набежала тень.
      — Я не хотел обидеть тебя… — пробормотал хозяин каравана. Он выглядел взволнованным, боясь, что, не зная обычаев чужака, правил его края, судя по всему, совершенно не похожего на мир снежной пустыни, сделал, сказал что-то не так.
      Шамаш поднял глаза. Они были печальны, но в них не было осуждения, скорее, сомнение. Слабая улыбка тронула обветренные губы, и чужак тихо произнес:
      — Ты готов принять меня в свою семью, оказывая наивысшую честь и доверие, которые только возможны в мире. Но ведь ты совсем ничего обо мне не знаешь.
      — Ты дважды спас мою дочь, а сегодня, вернув карты, спас весь караван. Разве этого мало, чтобы судить о человеке? Зачем знать прошлое, когда его уже нет? В нашем мире не существует никого ужаснее разбойников. Но после всего, что ты для нас сделал, люди простят тебя, даже если когда-то ты был один из наших злейших врагов.
      — Семья, дружба… Они основаны на открытости и доверии… — он снова на миг замолчал, качнул головой. — Тебе следовало бы узнать все, прежде чем принимать решение.
      — Ты разбойник? — прошептал Атен. Он не мог поверить в это. Такого просто не могло быть!
      — Нет, — снова горькая улыбка. — Если бы все было так просто! Хотя, — задумчиво продолжал он, — возможно, так оно и есть и это я все усложняю… Торговец, я маг, но маг не вашего мира. Там, откуда я родом, подобных мне называли колдунами, — он умолк, ожидая, когда хозяин каравана поймет то, что было сказано.
      Какое-то время его собеседник молчал: последнее слово, в которое чужак вкладывал особый смысл, было ему незнакомо.