Терзающая его боль утихла на мгновение от сладкого вина воспоминаний. Никуа молчаливо трусил у ног. Инген Джеггер медленно, с остановками спускался по длинному, поросшему деревьями склону горы и тщательно обдумывал месть.
      У спутников Саймона, потерявших одного из своих товарищей, не было желания разговаривать, да и ситхи не поощряли их к этому. Они медленно и молчаливо шли через заснеженные подножия гор, и серый день постепенно переходил в вечер.
      Каким-то образом ситхи точно определяли, как им идти, хотя Саймону утыканные соснами склоны казались одинаковыми, неотличимыми друг от друга. Янтарные глаза предводителя все время двигались на его неподвижном, как маска, лице, но казалось, что он ничего не ищет, а, скорее, читает запутанный язык земли так же легко, как отец Стренгьярд разбирается в своих книгах.
      Единственный раз, когда главный ситхи хоть как-то отреагировал на происходящее вокруг, был в самом начале их пути, когда по склону рысью спустилась Кантака и пошла рядом с Бинабиком, сморщив нос и обнюхивая его руку и нервно виляя хвостом. Ситхи с некоторым любопытством поднял брови и обменялся взглядами со своими товарищами, чьи желтые глаза удивленно сузились. Он не сделал никакого знака, по крайней мере Саймон ничего не заметил, но волчице было позволено беспрепятственно сопровождать их.
      Дневной свет уже угасал, когда странная процессия наконец повернула на север и медленно пошла вдоль основания крутого склона, чьи заснеженные бока были усеяны крупными камнями. Саймон, шок и оцепенение которого уже достаточно прошли, чтобы позволить ему заметить до боли замерзшие ноги, мысленно поблагодарил предводителя, когда тот сделал знак остановиться.
      - Здесь, - сказал он, показывая на огромный валун, возвышающийся над их головами. - На дне, - он снова показал на этот раз на широкую, по пояс вышиной трещину в передней части камня. Прежде чем кто-либо успел вымолвить хоть слово, двое ситхи проворно прошли мимо них и головой вперед скользнули в отверстие. В мгновение ока они исчезли.
      - Ты, - сказал предводитель Саймону. - Иди следом. Хейстен и два других солдата хотели было что-то возразить, но Саймон чувствовал странную уверенность, что все будет в порядке, несмотря на необычность ситуации. Встав на колени, он сунул голову в щель.
      Это был узкий сверкающий тоннель, облицованная льдом труба, уходившая вверх и, судя по всему, пробитая в самом камне горы. Он решил, что ситхи, скользнувшие в трубу, видимо, взобрались наверх и исчезли за следующим поворотом. Они пропали бесследно, а вряд ли кто-нибудь смог спрятаться в этом гладком, как стекло, узком проходе, таком узком, что в нем, наверное, трудно было бы даже поднять руки.
      Он вынырнул обратно и полной грудью вдохнул свежий холодный воздух.
      - Как я могу попасть внутрь? Тоннель покрыт льдом и идет прямо вверх. Я просто съеду обратно!
      - Посмотри над головой, - ответил главный ситхи. - Ты поймешь.
      Саймон снова залез в тоннель и прополз немного дальше, так что его плечи и торс тоже оказались внутри. Теперь он мог повернуться на спину и посмотреть вверх. Лед на потолке, если только можно было назвать потолком то, что находилось на расстоянии локтя от пола, был покрыт горизонтальными зарубками, расположенными на равном расстоянии друг от друга, которые тянулись по всей видимой длине прохода. Зарубки были довольно глубокими и достаточной ширины, чтобы можно было удобно ухватиться обеими руками. Немного подумав, он решил подтягиваться вверх руками и ногами, упираясь спиной в пол тоннеля. С некоторым неудовольствием восприняв эту перспективу, поскольку он не имел никакого представления о длине тоннеля и о том, кто еще может оказаться в нем, он хотел было снова вылезти наружу, но потом передумал. Ситхи взобрались наверх быстро и ловко, как белки, и ему почему-то хотелось показать им, что если уж он не такой ловкий, как они, то по крайней мере достаточно смелый, чтобы залезть в тоннель без уговоров.
      Подъем оказался трудным, но не непреодолимым. Проход поворачивал достаточно часто, так что можно было делать остановки и отдыхать, упираясь ногами в изгибы тоннеля. Пока он карабкался наверх, раз за разом напрягая мускулы, все преимущества такого тоннеля стали очевидны: этот трудный подъем был бы невозможен для любого животного, кроме двуногого, а всякий, кто хотел выйти, мог соскользнуть по льду легко, как змея.
      Он как раз собирался в очередной раз остановиться для отдыха, когда услышал, как кто-то переговаривается на плавном языке ситхи прямо над его головой. Через мгновение сильные руки ухватились за ремни его кольчуги и вытащили наверх. Он выскочил из тоннеля, от удивления лишившись дара речи, и плюхнулся на теплый каменный пол, мокрый от растаявшего снега. Двое ситхи, которые вытащили его, согнулись над проходом, лица их были неразличимы в полутьме. Свет проникал в комнату - которая на самом деле была не столько комнатой, сколько пещерой, тщательно очищенной от обломков камня - из отверстия размером с дверь в противоположной стене. Сквозь него сочилось желтое сияние, прочертившее яркую полосу на полу пещеры. Когда Саймон поднялся на колени, сдерживающая рука легла на его плечо. Темноволосый ситхи подле него показал на низкий потолок, потом взмахнул рукой и протянул ее к отверстию тоннеля.
      - Жди, - сказал он спокойно. Говорил он не так хорошо, как предводитель. Мы должны ждать.
      Следующим, ворча и ругаясь, влез Хейстен. Двум ситхи пришлось вытягивать его грузное тело из прохода, как пробку из бутылки. Бинабик появился сразу после него - проворный тролль быстро догнал эркинландера, - за ним последовали Слудиг и Гримрик. Три оставшихся ситхи легко взобрались следом.
      Когда последний из справедливых вышел из тоннеля, компания снова двинулась вперед через каменную дверь и в проход за нею, где они, наконец, смогли выпрямиться.
      В стенных нишах были установлены лампы из какого-то молочно-золотистого хрусталя или стекла. Свет их был таким ярким, что путники сперва не заметили на другом конце коридора распахнутой двери в ярко освещенную комнату. Один из ситхи вошел в это отверстие, в противоположность первому занавешенное темной тканью, и позвал. Мгновение спустя из-за занавеси появились еще двое справедливых. Каждый из них держал в руках короткий меч, сделанный из чего-то, что напоминало темный металл. Они молча стояли на страже, не показывая ни удивления, ни любопытства, когда заговорил предводитель группы, приведшей людей.
      - Мы свяжем вам руки, - как только он сказал это, другой ситхи вынул откуда-то нечто вроде блестящего черного шнура.
      Слудиг отступил на шаг, налетев на одного из стражей, который издал тихое шипение, но не сделал никаких попыток применить насилие.
      - Нет, - сказал риммер, в голосе его чувствовалось угрожающее напряжение. - Я не позволю им. Никто не сможет связать меня против моего желания.
      - И меня, - сказал Хейстен.
      - Не делайте глупостей, - сказал Саймон, протягивая вперед скрещенные руки. - Скорее всего мы выйдем живыми из этой переделки, если только вы не затеете драку.
      - Саймон говорит с правильностью, - согласился Бинабик. - Я тоже разрешаю им связывать меня. И у вас не будет разума, если вы будете поступать иначе. Белая стрела Саймона имеет подлинность. Она служила причиной того, что нас не убивали, а приводили сюда.
      - Но как мы можем... - начал Слудиг.
      - Кроме того, - перебил его Бинабик. - Что вы собираетесь предпринимать? Даже если вы будете затевать драку и одержите сражение с этими, и с другими, которые, весьма вероятно, есть еще, что будет тогда? Если вы будете спускаться вниз по тоннелю, то с несомненностью свалитесь на Кантаку, которая дожидается внизу. Я питаю страх, что при такой внезапности у вас не будет момента объяснять ей, что вы не враги.
      Слудиг быстро глянул на тролля, видимо, представляя себе, что будет, если его перепутает с врагом испуганная Кантака. Наконец он слабо улыбнулся.
      - И опять ты прав, тролль, - северянин протянул руки вперед.
      Черные шнуры были холодными, как змеиная кожа, но податливыми и мягкими, как промасленные кожаные ремни. Всего пара петель сделала руки Саймбна неподвижными, как если бы их сжал кулак великана. Когда ситхи покончил с остальными, их повели дальше, через занавешенную тканью дверь, навстречу ослепительному потоку света.
      Когда Саймон позже пытался восстановить в памяти это мгновение, ему казалось, что они прошли через облака в прекрасную сияющую страну солнца. После унылых снегов и темных тоннелей это напоминало безумную карусель праздника Девятого дня, после череды восьми серых предшествующих дней.
      Повсюду был свет самых разных оттенков. По стенам широких каменных покоев, высотой меньше, чем в два человеческих роста, спускались цепкие древесные корни. В одном из углов, в тридцати шагах от входа, по каменному желобку, выбитому в скале, бежал сверкающий ручеек, и, выгибаясь аркой, стекал в естественный каменный резервуар. Нежный плеск воды сливался и расходился со странной изысканной музыкой, наполнявшей воздух.
      Повсюду были лампы, напоминавшие те, что путники уже видели в коридоре, и в зависимости от своего устройства источали потоки оранжевого, желтоватого, пастельно-голубого или розового света, окрашивая каменный грот сотней разных оттенков там, где они набегали один на другой. На полу, недалеко от края журчащего пруда, весело пылал огонь, дымок которого исчезал в щели на потолке.
      - Элисия, Матерь Святого Эйдона, - благоговейно прошептал Слудиг.
      - Никогда не думал, что тут может поместиться кроличья нора, - покачал головой Гримрик. - А у них здесь целый дворец.
      В комнате была примерно дюжина ситхи - все мужчины, насколько мог судить Саймон после беглого осмотра. Некоторые из них расположились перед высоким камнем, на котором стояли двое. Один держал длинный инструмент, напоминающий флейту, а другой пел; музыка была для Саймона такой странной и непривычной, что понадобилось некоторое время, чтобы он начал отделять голос от флейты и от постоянного шума маленького водопада. И все-таки изысканная вибрирующая мелодия, которую они играли, до боли тронула его сердце и какой-то восторженный озноб охватил его. Несмотря на всю необычность нежной музыки, было в ней что-то, что побуждало его оставаться на месте и не двигаться до тех пор, пока она не кончится.
      Не слушавшие музыкантов ситхи тихо переговаривались или просто лежали на спине, глядя вверх, словно видели ночное небо сквозь сплошной камень горы. Большинство обернулись посмотреть на пленников у дверей, но Саймон чувствовал, что ситхи уделяют им не больше внимания, чем человек, который слушает интересный рассказ и отвлекается на пробегающую мимо кошку.
      Он и его спутники, совершенно не ждавшие всего этого, застыли, разинув рты. Предводитель их стражи пересек комнату и остановился у противоположной стены, где еще две фигуры лицом друг к другу сидели за столом - высоким кубом из блестящего белого камня. Оба сидящих внимательно смотрели на что-то, лежавшее на столе, освещенном еще одной странной лампой, которая была установлена в стенной нише поблизости. Стражник остановился и тихо стоял рядом со столом, словно дожидаясь, когда его заметят.
      Ситхи, сидевший спиной к остальным, был одет в красивую куртку с высоким воротом цвета зеленой листвы; его штаны и сапоги были того же цвета. Заплетенные в косички рыжие волосы отливали еще более огненными красками, чем волосы Саймона, а на руках, которыми он двигал что-то по поверхности стола, блестели кольца. Напротив него сидел ситхи, закутанный в просторную белую одежду, лежащую красивыми складками. Волосы его имели вересковый или голубоватый оттенок, над одним ухом висело блестящее черное перо ворона. Как раз когда Саймон смотрел на него, одетый в белое ситхи, сверкнув зубами, сказал что-то своему компаньону и потянулся, чтобы подвинуть какой-то предмет. Саймон всмотрелся внимательнее и моргнул.
      Это был тот самый ситхи, которого он спас из ловушки лесника. В этом не было никакого сомнения.
      - Это же он! - возбужденно прошептал юноша Бинабику. - Это тот, чья стрела...
      Когда он произнес это, их страж подошел к столу, и спасенный Саймоном ситхи поднял глаза. Страж быстро сказал что-то, но одетый в белое только мельком взглянул на сгрудившихся у дверей пленников и отстраняюще махнул рукой, снова обращаясь к тому, что, как решил Саймон, было причудливой картой или игральной доской. Рыжеволосый ситхи даже не обернулся. Спустя мгновение страж вернулся к пленникам.
      - Вы должны подождать, пока лорд Джирики закончит, - он перевел взгляд бесстрастных глаз на Саймона. - Поскольку стрела твоя, тебя я могу развязать. Остальных - нет.
      Саймон готов был броситься вперед и встать лицом к лицу с одетым в белое ситхи Джирики, если это было его именем. Он стоял всего в броске камня от того, кто дал ему странный долг-подарок, но никто здесь не хотел обращать внимания на владельца Белой стрелы. Бинабик, почувствовав его намерение, предостерегающе пихнул юношу локтем в бок.
      - Если мои товарищи останутся связанными, значит, останусь и я, - наконец сказал Саймон. В первый раз ему показалось, что по лицу невозмутимого-ситхи скользнуло выражение беспокойства.
      - Это действительно Белая стрела, - сказал предводитель стражей. - Ты не должен быть пленником, если не будет доказано, что ты получил ее обманным путем, но я не могу освободить твоих спутников.
      - Тогда я останусь связанным, - твердо сказал Саймон. Ситхи внимательно посмотрел на него, потом медленно, как рептилия, опустил веки и поднял их, грустно улыбаясь.
      - Пусть будет так, - сказал он. - Мне не нравится связывать носителя Стайя Аме, но я не вижу другого пути. Верно или нет, этот поступок будет лежать на моем сердце. - Потом он качнул головой и почти с уважением поглядел светящимися глазами в глаза Саймона. - Моя мать называла меня Аннаи, - сказал он.
      Сбитый с толку Саймон молчал до тех пор, пока сапог Бинабика не наступил на его носок.
      - О! - сказал он. - А моя мать называла меня Саймоном... Сеоманом на самом деле. - Потом, увидев, что ситхи удовлетворенно кивнул, юноша торопливо добавил: - А это мои товарищи: Бинабик из Йиканука, Хейстен и Гримрик из Эркинланда и Слудиг из Риммергарда.
      Может быть, подумал Саймон, раз уж ситхи придают такое значение обмену именами, это вынужденное представление чем-то поможет его друзьям.
      Аннаи еще раз качнул головой и отошел, заняв переднюю позицию у каменного стола. Прочие стражи на удивление деликатно помогли пленникам сесть и разбрелись по пещере.
      Саймон и его спутники тихо переговаривались, более подавленные странной музыкой, чем своим незавидным положением.
      - Все-таки, - горько сказал Слудиг, предварительно посетовав на то, как с ним обращаются. - По крайней мере мы живы. Мало кому из столкнувшихся с демонами так повезло.
      - Ну и башковитый ты, Саймон-парень, - засмеялся Хейстен. - Башка у тебя варит, дай Бог. Чтобы честный народ кланялся и расшаркивался! Не забыть бы попросить мешок золота, пока не ушли.
      - "Кланялся и расшаркивался"! - Саймон грустно усмехнулся, смеясь над собственной наивностью. - Разве я свободен? Разве я не связан? Разве я ужинаю?
      - Верно, - печально сказал Хенстен. - Кусочек бы хорошо проскочил. И кружечка-другая.
      - Я предполагаю, что мы не будем ничего получать, пока Джирики не будет видеть нас, - сказал Бинабик. - Но если Саймон действительно именно его освобождал, мы еще можем хорошенько подкрепляться.
      - Думаешь, он важная персона? - спросил Саймон. - Аннаи называл его лорд Джирики.
      - Если не больше одного ситхи живет под этим именем... - начал Бинабик, но был прерван возвращением Аннаи. Его сопровождал Джирики собственной персоной, сжимавший в руке Белую стрелу.
      - Пожалуйста, - обратился Джирики к двум другим ситхи. - Теперь развяжите их. - Он обернулся и быстро проговорил что-то на своем плавном языке. В его мелодичном голосе звучал упрек. Аннаи принял замечание Джирики, если только это было замечанием, совершенно бесстрастно, только чуть опустил янтарные глаза.
      Саймон внимательно наблюдал за Джирики и наконец решил, что это был тот самый ситхи, только без синяков и ссадин от нападения лесника.
      Джирики махнул рукой, и Аннаи удалился. Глядя на уверенные движения ситхи и на то уважение, которое оказывали ему окружающие, Саймон сперва подумал, что Джирики старше остальных или, по крайней мере, одного возраста с ними. Несмотря на безвозрастное спокойствие золотистых лиц, Саймон внезапно понял, что на самом деле лорд Джирики еще молод, во всяком случае по стандартам ситхи.
      Освобожденные пленники растирали онемевшие запястья, а Джирики поднял стрелу.
      - Прости мне твое ожидание. Аннаи принял неправильное решение, зная, как серьезно я отношусь к игре в шент. - Он переводил взгляд с людей на стрелу и обратно. - Я не думал, что снова встречу тебя, Сеоман, - сказал он, дернув птичьим подбородком, с улыбкой, не коснувшейся глаз. - Но долг есть долг... а Стайя Аме даже больше, чем просто долг. Ты изменился со времени нашей прошлой встречи. Тогда ты больше напоминал одно из лесных животных, чем твой человеческий род. Ты казался потерянным во многих смыслах. - Глаза его сияли.
      - Вы тоже изменились, - сказал Саймон.
      Тень боли пробежала по узкому лицу Джирики.
      - Два дня и три ночи висел я в западне у этого смертного. Мне недолго оставалось жить, даже если бы лесник не пришел - я умер бы от позора. Выражение лица ситхи мгновенно изменилось, словно он накрыл свою боль крышкой. - Пойдем, - сказал он. - Вы должны получить еду. К несчастью, у нас нет возможности накормить вас так, как мне хотелось бы. Мы немногое приносим в наш, - он обвел рукой комнату, подыскивая нужное слово, - охотничий домик. Он гораздо более свободно владел вестерлингом, чем мог вообразить Саймон после их первой встречи, но все-таки в его манере говорить было что-то неуверенное, так что можно было понять, насколько чужд ему этот язык.
      - Вы здесь... охотитесь? - спросил Саймон, когда людей вели к огню. - На кого? По-моему, в лесах сейчас и зверей-то нет.
      - Ах, но добыча, которую мы ищем, более обильна, чем когда-либо, - сказал Джирики, подходя к ряду каких-то предметов, лежащих вдоль одного края пещеры, которые покрывала полоска мерцающей ткани.
      Рыжеволосый ситхи, одетый в зеленое, встал из-за игрального стола, где место Джирики занял Аннаи, и заговорил на своем языке с вопросительными, а может быть и сердитыми интонациями.
      - Только показываю нашим гостям плоды последней охоты, дядюшка Кендарайо'аро, - весело ответил Джирики, но Саймон опять почувствовал, что чего-то недостает в улыбке ситхи.
      Джирики грациозно присел на корточки, легкий, как морская птица. С гордостью он оттянул в сторону ткань, обнаружив ряд из полудюжины огромных светловолосых голов, чьи мертвые лица оскалились звериной ненавистью.
      - Камни Чукку, - выругался Бинабик. Остальные остолбенели.
      Ужаснувшийся Саймон не сразу смог разглядеть кожистое лицо и понять, кто это.
      - Великаны, - проговорил он наконец, - гюны!
      - Да, - сказал принц Джирики и обернулся. В его голосе вспыхнула угроза. А вы, смертные путешественники... на что вы охотитесь в горах моего отца?
      9 ПЕСНИ СТАРЕЙШИХ
      Деорнот проснулся в холодной тьме, мокрый от пота. Ветер снаружи свистел и завывал, цепляясь за закрытые ставни, как стая не нашедших покоя мертвецов. Сердце рыцаря подпрыгнуло, когда он увидел на фоне догорающих углей склоняющийся к нему темный силуэт.
      - Капитан! - это был один из его людей, и в голосе солдата слышалась паника. - Кто-то идет к воротам! Вооруженные люди!
      - Древо Бога! - выругался он, натягивая сапоги. Надев кольчугу, он подхватил ножны и шлем и выскочил вслед за солдатом.
      Еще четверо сгрудились на верхней площадке сторожевой башни у ворот, укрывшись за крепостным валом. Ветер налетел на Деорнота, сбивая с ног, и он быстро опустился на корточки.
      - Вон там, капитан, - сказал солдат, разбудивший его. - Поднимаются по дороге через город. - Он наклонился над Деорнотом и показал.
      Лунный свет, сочившийся сквозь проносящиеся над городом облака, посеребрил жалкий камыш скученных крыш Наглимунда. По дороге действительно двигалась небольшая группа всадников, что-то около дюжины.
      Люди на башне наблюдали за медленным продвижением отряда. Один из солдат тихонько застонал, сердце Деорнота тоже сжималось от боли ожидания. Было легче, когда гремели трубы и поле боя было наполнено криками и кровью.
      Это бесконечное ожидание лишило нас всех мужества, думал Деорнот. Когда дело снова дойдет до крови, наглимундцы будут держаться достойно.
      - Остальные, наверное, в засаде, - выдохнул молодой солдат. - Что будем делать? - Казалось, что его голос перекрывал даже вой ветра. Как подъезжающие всадники могли не слышать его?
      - Ничего, - твердо ответил Деорнот. - Ждать.
      Время тянулось бесконечно долго. Когда всадники приблизились, луна озарила сверкающие наконечники пик и блестящие шлемы. Безмолвные воины направили коней к воротам и застыли, как бы прислушиваясь.
      Один из стражников встал, поднял лук и направил стрелу в грудь первого всадника. Деорнот бросился к нему, увидев напряженное лицо и отчаянный взгляд предводителя отряда. Снизу раздались громкие удары по воротам. Деорнот схватился за лук и силой направил его вверх; стрела вылетела и пропала в ветреной тьме над городом.
      - Во имя милостивого Бога, откройте ворота! - И снова торец копья ударился о дерево. Это был голос риммера, как подумал Деорнот, находящегося на грани безумия. - Вы что, все заснули? Впустите нас! Я Изорн, сын Изгримнура, мы бежали из рук врагов!
      - Смотри! Видишь, как рвутся облака? Тебе не кажется, что это добрый знак, Веллигис?
      Говоря это, герцог Леобардис махнул широким жестом в сторону распахнутого окна каюты, едва не стукнув тяжелой, закованной в железо рукой по голове своего взмокшего оруженосца. Оруженосец, возившийся с ножными латами герцога, нырнул, проглотив проклятие, и повернулся, чтобы ударить пажа, недостаточно быстро убравшегося с его пути. Паж, старавшийся быть как можно незаметнее в переполненной каюте, возобновил свои горестные попытки немедленно превратиться в невидимку.
      - Может быть, мы некоторым образом острие клина, который положит конец всему этому безумию? - железная рукавица Леобардиса лязгнула по окну, оруженосец ползал по полу, пытаясь удержать на месте полупристегнутый наколенник. На низком небе голубые полоски и вправду зацепили и порвали тяжелые облака, будто темные массивные скалы Краннира, нависающие над заливом, где качался бросивший якорь флагман Леобардиса "Сокровище Эметтина".
      Веллигис, огромный, тучный человек в золотых одеждах эскритора, шагнул к окну и встал подле герцога.
      - Как можно погасить огонь, мой лорд, подлив в него масла? Прошу простить мою прямоту, но думать так - большая глупость.
      Ропот барабанной переклички разносился по заливу. Леобардис смахнул упавшую на глаза прядь белых волос.
      - Теперь я знаю, что думает Ликтор, - сказал он. - И знаю, что он просил вас, дорогой эскритор, попытаться отговорить меня от этого предприятия. Любовь его святейшества к миру... что ж, она прекрасна, но боюсь, что сейчас вряд ли удастся добиться его при помощи разговоров.
      Веллигис открыл маленькую медную шкатулку, достал из нее сахарную конфетку и аккуратно положил на язык.
      - Вы опасно близки к кощунству, герцог Леобардис. Разве молитвы - это просто "разговоры"? Разве посредничество его святейшества Ликтора Ранессина может быть менее действенным, чем сила ваших армий? Если вы полагаете, что это так, тогда ваша вера во всеблагого Узириса и его ближайшего помощника Сутрина - это не что иное, как притворство. - Эскритор тяжело вздохнул и принялся сосать конфетку.
      Щеки герцога порозовели; махнув рукой, он отослал оруженосца и, с трудом нагнувшись, сам прикрепил последнюю пряжку, потом приказал, чтобы ему подали накидку темно-синего цвета с бенидривинским золотым геральдическим зимородком на груди.
      - Да поможет мне Бог, Веллигис, - сказал он раздраженно, - но я Не намерен спорить с вами сегодня. Я слишком далеко отброшен Верховным королем Элиасом, и теперь у меня не остается другого выбора.
      - Но я надеюсь, что сами вы не будете сражаться, - сказал большой человек, и в первый раз истинная озабоченность прозвучала в его голосе. - Под вашим началом сотни, нет, тысячи людей - нет, душ, - и их благополучие ваша забота. Ветер носит семена катастрофы, и Мать Церковь ответственна за то, чтобы они не пали на удобренную почву.
      Леобардис грустно покачал головой, когда маленький паж застенчиво подал ему золотой шлем с гребнем из выкрашенного в синий цвет конского хвоста.
      - Почва уже удобрена, Веллигис, и катастрофа уже грядет - простите мне заимствование ваших поэтических слов. Наша задача - отрезать ее еще не раскрывшийся цветок. Пойдем. - Герцог погладил жирную руку эскритора. - Нам пора в лодку. Пойдем со мной.
      - Конечно, мой дорогой герцог, конечно. - Веллигис слегка повернулся боком, протискиваясь через узкую дверь. - Надеюсь, вы простите меня, если я пока не последую за вами на берег? Я уже не так твердо стою на ногах, как прежде. Боюсь, что я делаюсь стар.
      - Ах, но ваше красноречие не утратило своей силы, - ответил Леобардис, когда они медленно двигались по палубе. Маленькая фигурка в черном одеянии пересекла им путь, на минуту задержавшись, чтобы кивнуть, сложив руки на груди. Эскритор нахмурился, но герцог Леобардис с улыбкой кивнул в ответ.
      - Нин Рейсу много лет плавает на "Сокровище Эметтина", - сказал он. - Она лучший вахтенный из всех, которые когда-либо у меня были. Я смотрю сквозь пальцы на ее педантичность - ниски в некотором роде странный народ, Веллигис, вы бы знали это, если бы чаще выходили в море. Пойдем, моя лодка здесь. Портовый ветер синим парусом раздул плащ герцога на фоне изменчивого неба.
      Леобардис увидел своего младшего сына Вареллана, ожидающего у схода на берег. Он казался слишком маленьким для своих сверкающих доспехов. В отверстии шлема виднелось его узкое озабоченное лицо, когда он обозревал марширующие по берегу наббанайские войска, как будто должен был ответить отцу за любую неряшливость или неорганизованность в рядах ругающихся солдат. Некоторые из них проталкивались мимо Вареллана, как будто он был бесполезным мальчишкой-барабанщиком, весело ругая, пару испуганных беспорядком лошадей, спрыгнувших со сходней на мелководье, утащив за собой вожатого. Сын герцога попятился от плещущего, визжащего столпотворения, наморщив лоб. Эти морщины не разгладились, даже когда он увидел сходящего с нагруженной лодки герцога и подошел к каменистому берегу южного побережья Эрнистира.
      - Мой лорд, - сказал он и помедлил; герцог догадался, что сын размышляет, следует ли ему слезть с лошади и преклонить колено. Герцог сдержал раздражение. Он винил Нессаланту за робость мальчика, потому что она носилась с сыном, как пьяница с пивной кружкой, не желая признавать, что дети ее давно выросли. Конечно, он наверное и сам мог бы как-то повлиять на их воспитание. Вряд ли так необходимо было смеяться над вспыхнувшим много лет назад интересом сына к духовенству. Впрочем, все это было очень давно, и теперь уже ничто не могло изменить пути мальчика: он будет солдатом, даже если это убьет его.
      - Итак, Вареллан, - сказал он и огляделся. - Что ж, сын мои, похоже, что все в порядке.
      Молодой человек прекрасно видел, что его отец в таком случае или безумен, или сверхснисходителен, но все-таки сверкнул благодарной улыбкой.
      - Я бы сказал, что мы успеем выгрузиться за два часа. Когда мы выходим? Сегодня?
      - Проведя неделю в море? Люди убьют нас обоих и отправятся искать новый герцогский дом. Кроме того, если они захотят оборвать линию, им придется отправить на тот свет к тому же и Бенигариса. Кстати, почему твоего брата здесь нет?
      Он легко говорил об этом, но на самом деле находил возмутительным отсутствие своего старшего сына. После длившихся неделями горьких споров о том, следует ли Наббану выдерживать нейтралитет, и бурной отрицательной реакции на решение Леобардиса поддержать Джошуа, Бенигарис сменил кожу, как змея, и объявил, что собирается ехать вместе со своим отцом. Герцог был уверен, что Бенигарис не мог отказаться от возможности вести в бой легионы зимородка, даже если это означало отказ от обязанности некоторое время посидеть на троне Санкеллана Магистревиса.
      Неожиданно герцог понял, что слишком углубился в раздумья.
      - Нет, нет, Вареллан, мы должны дать людям провести ночь в Краннире, хотя вряд ли это будет очень весело, теперь, когда наступление Лута закончилось так неудачно для севера. Где, ты сказал, Бенигарис?
      Вареллан покраснел.
      - Я ничего не говорил, простите, мой лорд. Он и его друг граф Аспитис Превис уехали в город.
      Леобардис предпочел не заметить замешательства своего сына.
      - Во имя древа, мне не казалось чрезмерно самонадеянным ожидать, что мой сын и наследник найдет время встретить меня. Ну что ж. Пойдем и посмотрим, как идут дела у наших командиров. - Он щелкнул пальцами, и оруженосец подвел позвякивающую колокольчиками сбруи лошадь.
      Они нашли Милина са-Ингадариса под красно-белым знаменем его дома со знаком альбатроса. Старик, многие годы бывший заклятым врагом Леобардиса, сердечно приветствовал герцога. Некоторое время они наблюдали за тем, как Милин следит за разгрузкой двух своих последних каррак, а позже присоединились к старому графу в его полосатом шатре за бутылкой сладкого ароматного вина.
      После обсуждения порядка похода - и примирившись с безуспешными попытками Вареллана принять участие в разговоре - Леобардис поблагодарил графа Милина за его гостеприимство и покинул шатер в сопровождении своего младшего сына. Взяв поводья у оруженосцев, они пошли дальше по бурлящему лагерю, нанося короткие визиты в шатры других сеньоров.
      Когда они повернулись, чтобы ехать назад к берегу, герцог увидел знакомую фигуру на широкогрудом чалом боевом коне рядом с другим всадником, лениво двигающуюся по дороге из города.
      Серебряные доспехи Бенигариса, его радость и гордость, были так испещрены гравировками и дорогими инкрустациями иленита, что свет не отражался в них, так что доспехи казались почти серыми. Подтянутый нагрудным панцирем, исправлявшим излишнюю грузность его фигуры, Бенигарис выглядел до мозга костей храбрым и доблестным рыцарем. Молодой Аспитис, ехавший рядом с ним, тоже был в доспехах великолепной работы: на нагрудном панцире перламутром был инкрустирован фамильный герб - скопа. На нем не было накидки или плаща, но, как и Бенигарис, он был закован в сталь с ног до головы, словно блестящий краб.