Во дворе маячила высокая фигура оберста. Видно его было за милю, а слышно – за две.
– Герр оберст, что происходит? Мало Вам моего города, так Вы еще и вторгаетесь в мой дом?
– Это для Вашего же блага, Ваша светлость. Прекрасная дама не захотела покинуть город, поэтому благородные рыцари не могут оставить её без защиты.
– Я не захотела покинуть город? Да я бы уехала отсюда еще ночью, но у меня украли всех лошадей!
– Может быть, оно и к лучшему? Горная дорога забита повозками горожан. Охраны у Вас нет, а разбойники сбегутся со всей округи. Если швейцарцы возьмут город, они Вас все равно догонят, а если не возьмут, то ни к чему уезжать.
Шарлотта задумалась. Если уж придется остаться, то лучше быть под защитой, чем сидеть у себя в компании Гертруды и надеяться, что швейцарцы не полезут грабить лучший дом в городе.
– Вынуждена согласиться с Вами, герр оберст. Но Ваши солдаты не внушают мне большого доверия. Я отдам вам на обороные цели новое крыло, но потребую, чтобы в моей башне не было никого лишнего. И ещё я требую персональную охрану на всё время штурма.
– Рад Вам помочь, Ваша светлость, – облегченно выдохнул оберст, – я выставлю часовых у лестницы на второй этаж, а командовать обороной в башне будет лично наш профос. Уверяю Вас, он не потерпит никаких нарушений дисциплины.
Шарлотта удовлетворенно кивнула, оберст элегантно попрощался.
Часовые на первом этаже отсалютовали владелице города. В большом зале на втором этаже уже был сервирован стол на одну персону для графини де Круа. Гертруда с восторгом принялась рассказывать, какой чудесный человек герр профос, как его все слушаются и какой везде порядок. При этом она старалась не отходить от открытой двери на лестницу.
– Гертруда, ты его видела? У него же нет половины лица!
– Конечно видела, Ваша светлость. У него есть половина лица, и весьма симпатичная, – служанка процитировала в одночасье ставшую популярной фразу из кукольного представления, – А ещё он высокий, стройный и хорошо одевается! И все его уважают, даже герр оберст.
– А почему ты не закрываешь дверь? – графиня подошла к двери и неожиданно услышала женские стоны и частый стук кровати о стену, – Порядок, говоришь? А что за разврат творится наверху? Пьяные солдаты насилуют городских девок?
– Нет, Ваша светлость! Это герр профос с супругой исполняют супружеский долг.
– Скажи им, чтобы быстрее заканчивали! Я хочу побыть в тишине.
– Но, Ваша светлость! Они вот-вот закончат. И я все равно не пойду им ничего говорить. Я его боюсь. Его здесь все боятся, и я тоже.
Шарлотта оглянулась. Взгляд упал на сервированный к обеду стол. Элегантным аристократичным жестом она изящно сдернула со стола скатерть. Медная, глиняная и стеклянная посуда с грохотом обрушилась на пол. Звуковой фон "супружеского долга" не изменился. Графиня недовольно поджала губки и обратилась к служанке.
– Помоги мне переодеться к обеду. Потом приберёшься здесь и принесёшь поесть.
Гертруда уже успела прибрать раскатившую посуду и подмести осколки, когда по лестнице спустился профос. Проходя мимо всё ещё открытой двери, он учтиво поклонился графине, слегка кивнул служанке и спокойно вышел во двор.
– Вот это мужчина, – с восхищением прошептала Гертруда, расставляя тарелки на свежей скатерти.
– Шлюха! – прошипела Шарлотта, – Мало тебе оберста и хуренвайбеля? Ты что, собралась переспать со всеми старшими офицерами?
– Оберста? Спасибо Вам, добрая фея! Я чуть не лопнула! А вот хуренвайбель…
– Заткнись! Можешь ты хотя бы иногда не думать о мужчинах?
– Нет, не могу! – с вызовом ответила Гертруда, – зато я не сплетничаю о Вашей личной жизни, не плюю Вам в суп и не ворую. А еще я не сбежала вместе с мальчиками, а осталась вместе с Вами в этом городе. И почему Вам так важно, чтобы я не переспала с герром профосом? В жизни не поверю, что он привлекает Вас как любовник!
Дверь на лестницу оставалась открытой, поэтому Марта, которая, переведя дух, решила сходить вниз на кухню, услышала последнюю фразу. В два прыжка она подскочила к Гертруде, схватила её обеими руками за горло и прижала к стене.
– Если ты, французская проститутка, еще раз когда-нибудь посмотришь на моего мужа, я тебе тако-ое устрою! Я тебе голову оторву! Я тебя выпорю вот этой цепью! Я сама тебя так изнасилую, что ты два раза лопнешь!
Каждую фразу Марта сопровождала увесистой пощечиной. Шарлотта наблюдала эту сцену с любопытством и без малейшего сочувствия. Скверная девчонка, как и следовало ожидать, захотела услышать только последнюю фразу.
– Ой! Фрау, я никогда… Ай! Не пробовала делать это с женщинами, но… Ой! Если Вы хотите, я могла бы попробовать.
– Что? – кампфрау остановилась и с удивлением посмотрела на Гертруду. Шарлотта с трудом сдерживалась, чтобы не рассмеяться.
– И, пожалуйста, не бейте меня по лицу, лучше выпорите этой своей цепью, только по лицу не бейте, меня же никто любить не будет!
Марта отпустила плачущую девушку. Вспышка злости прошла, на смену ей пришла мысль, что бить чужих служанок нехорошо, особенно на глазах хозяев. Но графиня и не собиралась заступаться, даже наоборот.
– Она всегда думает только об этом. Можешь её выпороть, я разрешаю. Но будь уверена, это не поможет.
– Вы меня всё время обижаете, Ваша светлость, – Гертруда села на пол, вытирая слёзы, – потому что завидуете. Заведите себе любовника, как все делают, и будет Вам счастье.
– Любовника? Это ты мне советуешь? Ты же первой соблазняешь всех мужчин, которые мне нравятся!
– Только не говорите, что Вам нравился герр хуренвайбель, Ваша светлость. Уж чего-чего, а мужчин в этом городе на всех хватит! – девушка выглянула в окно, – Вот, например, герр Максимилиан – очень милый молодой человек.
– Да, герр Максимилиан был бы для Вас неплохой партией, Ваша светлость, – подтвердила Марта.
– У вас у всех одно на уме! – возмущенно воскликнула Шарлотта
– Неужели Вы предпочитаете женщин, Ваша светлость? – искренне удивилась в ответ Марта.
– Тьфу на вас! Безнравственные, аморальные исчадия ада! Оставьте меня в покое! – взорвалась графиня, – дайте поесть спокойно!
Марта и Гертруда переглянулись. Марта подмигнула Гертруде, вскрикнула "Мышь!" и с визгом выскочила за дверь. Гертруда добросовестно подыграла, высоко подпрыгнув и вылетев в дверь с не меньшим визгом.
Шарлотта испуганно подобрала ноги. Так уж было принято, что женщины должны были бояться мышей, хотя мыши даже в легендах не покушались на честь и достоинство благородных дам.
Вдруг кто-то постучал в окно. Шарлотта обернулась на стук и увидела страшную серо-бело-бордовую морду неизвестного зверя. Через мгновение она вспомнила, что окно расположено достаточно высоко от земли и испугалась еще больше, представив, что к этой морде прилагаются крылья, например, от летучей мыши. Но глаза боятся, а руки делают. Руки уже схватили со стола соусник и бросили его в окно.
Соусник разбил стекло в одной из створок и вылетел во двор. В получившуюся дыру ловко проскочил огромный полосатый кот со шрамами на голове и шее.
Симплиций как раз прогуливался по карнизу. Он был очень умным котом и знал, что там, где кричат "мышь!", остро нуждаются в его услугах. Котище спрыгнул на пол, принюхался и ни учуял ни одной мыши. Обидно. Зато на столе лежало что-то вкусно пахнущее. Зверь взлетел на стол, смахнул лапой с тарелки аккуратный ломтик мяса и осторожно укусил его.
– Гертруда! Что это такое?
– Это Симплиций, кот герра хуренвайбеля, – ответила Гертруда, просунув голову в дверь.
– Выгони его немедленно, пока он всё не съел!
– Я его боюсь! – пропищала служанка, – я Вам лучше новое блюдо принесу.
– Неси. Бегом. Выпорю, – привычно скомандовала Шарлотта, откидываясь в кресле.
Гертруда исчезла, а кот неспешно скушал еще пару кусочков, остальное, как это принято у котов, оставил на потом и пошёл к симпатичной женщине погладиться. Симплиций знал, что женщины, от которых пахнет духами, могут подолгу сидеть на одном месте и ласково гладить милую зверушку.
Шарлотта немало удивилось такой наглости, но прогонять кота не стала. Страшный зверь на ощупь оказался очень приятным, тёплым и с густой мягкой шерстью.
– Кто обидел котика – толстого животика? – удивленно спросила графиня, разглядывая следы от собачьих зубов и отодвигая шерсть от краёв ран, – Кабан, медведь или охотник с ружьём? Какой ты, Симплиций, большой и тяжёлый, кто же тебя так? Собаки?
– Mmm…Ja
43, – недовольно ответил кот по-немецки, выворачивая раненую голову из-под женских пальцев и выпуская когти.
– Бедный котик, – посочувствовала Шарлотта, – не убегай, я тебя поглажу.
– Уррр, – ответил кот и устроился поудобнее, подставляя под руки свою шею и подбородок.
– Котик, ты скушал мой обед и будешь исполнять три моих желания.
Симплиций повернул морду сначала к столу, потом обратно, что можно было истолковать, как отказ. Шарлотта снова положила руку коту на голову и сделала другое предложение:
– Ну ладно, тогда ты ответишь на три моих вопроса.
– Mmm…Ja.
– Первый вопрос, – начала Шарлотта, почесывая зверя за ухом, – как ты думаешь, что со мной будет завтра?
Кот вздрогнул, когда ноготь задел за почти зажившую ранку, выпустил когти и зашипел.
– Не шипи на меня, пожалуйста. Я поняла, плохо будет. А меня не убьют?
Кот сделал неопределенное движение головой, которое можно было истолковать как положительный или отрицательный ответ, что применительно к последнему вопросу значило "Да, не убьют" или "Нет, не убьют". Шарлотту ответ устроил и она задала третий вопрос:
– А замуж я снова скоро выйду?
– Мррр-мррр-мррр, – сказал кот.
– Три года… – разочарованно протянула Шарлотта, – ну не так уж и плохо, бывает хуже. О! Я проживу еще минимум три года! Хорошее предсказание! Может быть, ты еще скажешь, где сейчас мой жених?
Кот недовольно дернул головой, как показалось, в сторону разбитого окна. Окно выходило на юг, за ним была площадь, где готовились к битве ландскнехты, потом ратуша с бургомистром, потом Альпы, Швейцария, Италия, Сицилия. Городишко в расчет можно не брать, в Швейцарии вряд ли найдется достойная партия, а в Италии рыцарей полным-полно, на всех хватит.
– В Италии? Неплохо. Хочешь еще мяска?
Кот, устав от беседы, вспрыгнул на стол, укусил какой-то кусочек из оставшихся и, не торопясь, ушел в разбитое окно.
– Вот вредина, – подвела итог Шарлотта, – понадкусывал самые лакомые кусочки, не поел как следует и ушёл, не попрощавшись!
– Ой, Ваша Светлость, у Вас тут был мужчина? – весело воскликнула вернувшаяся с новым блюдом Гертруда.
17 Глава. К вопросу о боевом духе.
Всю первую половину понедельника швейцарцы пытались восстановить мост под обстрелом, а защитники города, установив сколоченные из толстых досок щиты, продолжали разбирать свою сторону моста, а противоположную обстреливать горящими стрелами. Лучшие стрелки с городского берега выцеливали инженеров и прочих руководителей строительства. Наследники Вильгельма Телля отвечали тем же.
Пушки Йорга и Маркуса стояли рядом. Хозяйственный хуренвайбель целился долго и неторопливо, как будто платил за использованные ядра и порох из своего кармана, а расточительный профос в тот день продемонстрировал рекордную скорострельность. Первый и в боевой обстановке двигался неторопливо, не изменяя своим привычкам, второй, наоборот, несмотря на солидность и неторопливость в мирной жизни, в бою преобразился, как будто он находится одновременно в пяти местах.
Серо-коричневый костюм Йорга, подобно скромному горожанину без лишней суеты делающему свою работу, не привлекал внимания, но ярко-красный берет привыкшего быть на виду и не кланяться пулям Маркуса подействовал на швейцарских аркебузиров и арбалетчиков как красная тряпка на быка. Правда, попасть довольно долго никто не мог, потому что расстояние всё-таки великовато для прицельной стрельбы по движущейся мишени.
– Маркус, ты бы снял всё-таки берет, не ровен час убьют, – вытерев пот со лба, дал полезный совет Йорг.
Профос пожал плечами и, не желая вступать в спор, убрал со своей ценной для коллеги головы мишень для швейцарцев и сунул её в руки первому попавшемуся ландскнехту. Тот удивленно повертел ненужный ему предмет в руках, думая, куда же его положить. Тут же в задумчивого неудачника попали сразу три пули с того берега, а одна из них даже пробила берет почти посередине.
– Дурак ты, Йорг, и шутки у тебя дурацкие – выругался Маркус, осматривая пробитый головной убор, после чего надел его обратно и вернулся к своей пушке.
Йорг молча перекрестился.
Пока работали пушки, а враг сидел на своем берегу без особых перспектив на переправу, пехота занималась устройством оборонных сооружений, не забывая и периодически отдыхать. У ландскнехтов было приподнятое настроение по случаю победы на мосту. Все искренне считали, что они крутые, а швейцарцы – пустое место.
По такому случаю, кто-то подкинул идею нарисовать на видном с того берега месте оскорбительную карикатуру на швейцарцев. Например, на стене вот этого дома. Ландскнехты долго со вкусом обсуждали, что бы такое нарисовать, традиционно первое место заняла тема любви швейцарцев к крупному рогатому скоту
44. Инициативная группа сошлась на том, что такое дело надо поручить профессионалу и отправила гонца к Йоргу.
По просьбам трудящихся, стараясь учитывать их многочисленные советы, Йорг принялся за работу. Сначала на стене появился солдат, целующий корову в нос, для чего ему пришлось несколько согнуться. Следуя подсказкам, Йорг изобразил швейцарскую шапочку с "бычьими рогами", сандалию на одной ноге и башмак на другой, дохлого гуся за спиной, "швейцарский кинжал" – schweizerdolch на поясе, разрезы на одежде в виде прямого креста, не блещущее интеллектом лицо с глазами навыкате и носом, напоминающим свиной пятачок.
– Ух ты! – сказали зрители, – как настоящий! Давай, теперь корову рисуй.
Потом на стене появилась корова. Скотинка вышла как живая, с правильными пропорциями и тщательной прорисовкой мелких деталей, но какая-то совсем не смешная, не для карикатуры, а для учебника по животноводству.
Йорг отошел на пару шагов и почесал в затылке. Рядом оказался Марио.
– А можно я немножко дорисую? – спросил итальянец.
– Попробуй – Йорг передал ему уголь.
Марио доделал совсем немного – коровка получила смешные толстые губы, вытянутые трубочкой для поцелуя, большие мечтательные глаза с длинными ресницами и хвост, по-кошачьи поднятый вертикально вверх.
Зрители разразились громовым смехом. Потом подняли белый флажок, символизирующий перемирие, и начали криками и свистом привлекать внимание противников с того берега.
Вскоре напротив "фрески" собралась толпа негодующих швейцарцев. Откуда-то появился священник в сутане, посмотрел и ушел, вернулся с большим арбалетом, сказал своим что-то, по-видимому, смешное, и выстрелил в сторону картины на стене.
Под ноги коровке воткнулся арбалетный болт с намотанным на него свитком. Марио снял бумагу, развернул на всеобщее обозрение и громко выругался. Как читатель, наверное, догадался, Патер отправил свою пропагандистскую картинку на тему ландскнехтов и грехов.
Каждый, кто смотрел на картинку, громко ругался, не стесняясь в выражениях, так что на другом берегу настроение сменилось на веселое и жизнерадостное.
Йорг тоже ознакомился с вражеской пропагандой.
– Ничем хорошим это не кончится (грязное ругательство). Подумаешь, корову поцеловать (грязное ругательство), в Библии и запрета-то такого, наверное, нет, коров целовать (грязное ругательство), но про богомерзкий содомский грех (грязное ругательство) картину малевать, это уже чересчур будет (грязное ругательство). Сейчас мы им такое нарисуем, (грязное ругательство), что они от злости без моста сюда по воде прибегут.
Никогда не пытайтесь разозлить художника. Через пять минут матерная ругань на том берегу перекрыла все прочие звуки, считая и перестрелку вокруг постройки моста. Разъяренный мэтр несколькими штрихами добавил к композиции на стене ещё одну фигуру – здоровенного быка, анально угнетающего несчастного солдата, теперь уже плачущего крупными слезами. А Марио, немного подумав, надел на голову бычку ландскнехтский берет и повесил на шею перевязь с катцбальгером.
– Знаешь, парень, толк из тебя выйдет – вытерев руки обратился старый художник к молодому – хочешь, научу, как по-настоящему рисовать можно?
– А то! Искусство – это сила помощней арбалета. Вон, смотрите, маэстро, полдня стреляем, они как строили мост, так и строят, а только мы стенку раскрасили, так у них вся работа прекратилась.
– Но на самом деле ничем хорошим это всё не кончится. Теперь что бы мы ни делали, они точно сюда прибегут и без моста. И первое, что сделают, сломают эту стену.
Макс скучал по Марте с того самого поцелуя на ступеньках черного хода, но ему уже второй день никак не удавалось её увидеть. У него было слишком много дел, а она сначала сторожила, а потом охраняла графиню де Круа и почти не выходила в город.
После обеда состоялась репетиция "обороны с отступлением по Ратхаусштрассе". Стрелки меняли позиции на крышах, а строевая пехота – на баррикадах. Резерв под командованием Макса выполнял самый простой маневр – атаку прямо по улице, когда условный противник прорвется через последний вагенбург.
– Все свободны! – после четвёртого прогона всех действий на всех рубежах удовлетворенно скомандовал фон Хансберг.
Макс жестом отправил свой отряд на отдых, снял шлем и вытер пот со лба. Подняв глаза, он увидел перед собой Марту, но с трудом смог её узнать. На груди у неё теперь кроме цепи расположились крест-накрест две перевязи с зарядами, бёдра украсил мужской пояс с кинжалом, а на плече висела аркебуза. Всё снаряжение выглядело весьма солидно и нисколько не стесняло хозяйку. Особенно впечатляла аркебуза: длинный гранёный ствол, ложе с серебрянными накладками, удобный легкий приклад, усеянный маленькими медными и серебряными гвоздиками.
– Марта?
– Да, герр капитан? – Марта подчеркнула официальное обращение, давая понять, что нежности среди толпы неуместны.
– Эээ… – Максимилиан уставился на переносной арсенал, пытаясь сформулировать вопрос.
– Не "эээ", а ещё два десятка швейцарских покойников! – гордо ответила Марта, одёрнув перевязи.
– Хмм…
– Не "хмм", а уже десять лет на двойном жаловании!
– Это та самая аркебуза, из которой Маркус разгонял беспорядки?
– Конечно, нет, – недовольно фыркнула Марта, – у него своя есть, и гвоздиков на прикладе там в три раза больше.
– Я правильно понимаю, что каждый гвоздь это крест на чьей-то могиле?
– Да. Медные это рядовые, серебряные это рыцари и офицеры. У Вас есть ещё вопросы, Ваша светлость?
Макс и так совершенно не представлял, как вести себя при людях с замужней любовницей. А когда узнал, что на счету у неё больше убитых людей, чем на его счету убитых кабанов и оленей, и что она умела убивать ещё когда он пешком под стол ходил, совсем растерялся.
Марта заметила его смущение и улыбнулась. Макс улыбнулся ей в ответ.
Ближе к вечеру в лагере швейцарцев состоялся военный совет на тему форсирования реки завтра утром с учетом того, что обстрел не прекратится. Участвовали Бурмайер, герцог де Водемон, Полпаттон, двое младших командиров и бригадир саперов.
Бурмайер и герцог в знак траура по безвременно ушедшему из жизни Антуану надели наиболее простое платье из того, что было, и ограничились не более, чем двумя перстнями на пальцах. Тем не менее, и по одежде и по манерам они разительно отличались от других участников совета.
Полпаттон без доспехов выглядел как обыкновенный горожанин, его даже можно бы было принять за местного мирного жителя. В силу возраста и положения в обществе, никакая мода его не волновала, в его старомодном костюме не было ни разрезов, ни пышных рукавов, ни даже распространенных полосатых тканей. Перебиравшие бумаги мозолистые обветренные руки, не отягощенные украшениями, контрастировали с ухоженными руками рыцарей.
Бригадир саперов и младшие командиры оделись по последней военной моде, с буфами и разрезами. У первого одежда выглядела откровенно безвкусно, сочетая в себе желтый, зеленый, синий и черный цвета. Современные стилисты считают, что широкие рукава зрительно уменьшают грудную клетку, но у этого силача желто-зеленые рукава шириной в полтора фута даже не претендовали на то, чтобы затмить мускулистый торс, плотно обтянутый распоротым во многих местах сине-черным дублетом. Двое других надели более скромные двухцветные костюмы, причём у одного из младших командиров многочисленные разрезы были обметаны, что давало основания предположить, что он женат.
Возможных направлений атаки было всего три, по числу улиц, проходящих от реки вверх. Швейцарцы планировали использовать все три, поскольку ни один из вариантов не позволял атаковать всеми силами. А еще упоминалась многократно оправдавшая себя традиция атаки в три колонны.
Основная проблема – переправа. Вброд эту реку не перейти, а мост построить непросто. Принципы строительства мостов на горных реках швейцарским инженерам были известны, но обстоятельства не позволяли построить мост в течение дня.
На кружечку глинтвейна в штабной шатер непринужденно заглянул Патер и, выпив искомую кружечку, по своему обыкновению попытался прочитать руководству какую-нибудь безумную проповедь. Герцог попробовал вежливо прогнать с военного совета духовное лицо, формально предложив посмотреть в Библии, как форсировать водные преграды. Не помогло. Патер достаточно хорошо знал и Ветхий и Новый Завет, чтобы цитировать большими фрагментами описания военных действий и господних чудес.
Приведенные с ходу методы Моисея и Иисуса Полпаттон отклонил по тактическим соображениям. Первая версия была отвергнута на том основании, что воды могут сомкнуться обратно, если противник подстрелит Патера. По поводу второй, после простейших расчетов, бригадир саперов высказал сомнения, что вода выдержит сотню солдат в полном вооружении, которые весят куда больше, чем Иисус и апостол Петр вместе взятые. Также сомнительно, что солдаты уверуют настолько, что перейдут реку по воде, ведь переходить надо будет быстро, почти бегом, иначе их снесет течением.
Рыцари с раздражением обратили взгляды на полковника, молча намекая, что духовному лицу неплохо бы заняться своим делом, а не лезть в оперативные планы.
Полпаттон кивнул рыцарям и скомандовал:
– Ваше преподобие, чудеса есть Божья воля и на штабных советах не обсуждаются. Даю Вам время до рассвета. Или Вы организуете переправу с Божьей помощью, или мы используем какое-нибудь инженерное решение. Хм… если придумаем. Честно говоря, на Бога в данном случае больше надежды, чем на саперов. Работайте.
Патер, как и все швейцарцы, привыкший, что приказы не обсуждаются, отправился читать следующую безумную проповедь солдатам. Пехота к безумным проповедям привыкла и постоянно его подкалывала. Надо понимать, что есть очень большая разница между мессой, которая служится по определенному канону и на которой неуместны отклонения от предопределенного хода событий, и просто обращением священника к народу, которое может быть в произвольной форме и вообще не содержать религиозной тематики.
– Бог любит пехоту! Возлюбите господа, сволочи, и вам будет удача! – начал стратегически важную речь преподобный.
Народ прислушался. Патера послушать всегда было интересно, а побеседовать – ещё веселее.
– Как же, любит он нас, горьких пьяниц! – для разминки крикнул в ответ кто-то громкий. Аудитория, предвкушая представление, заулыбалась.
– Чтоб вы знали, засранцы, Иисус однажды сделал чудо, о котором вы и мечтать не могли – превратил воду в вино! – без вступлений и прелюдий оратор перешел к теме божьих чудес.
Ответом ему стали реплики:
– Круто!
– Это тебе не самогон из каштанов!
– Вина бы сейчас! – и многие другие, переходящие в одобрительный гул.
– А закуска? – выкрикнул с места кто-то толстый.
Патер не только не растерялся, но и продолжил тему чудес.
– Вам бы, негодяям, только пожрать! Чревоугодие – смертный грех! Но когда Иисусу надо было накормить в два раза больше народу, чем нас здесь, он накормил всех пятью хлебами и двумя рыбами!
Одобрительный гул прервался всплеском аплодисментов. В толпе один из молодых солдат толкнул другого:
– Спорим на крейцер, что бы ты не спросил, он тебе на эту тему из Библии пример найдет?
– По рукам – ответил второй парень и тут же выкрикнул вопрос священнику:
– А как насчет хорошего мордобоя?
Ответ не заставил себя ждать.
– Христос изгнал торговцев из храма кулаками, а не проповедью!
– Давай ещё, преподобие, я уже с божьей помощью целый крейцер выиграл! – раздался над толпой звонкий молодой голос. Толпа взорвалась свистом, хохотом и бурными аплодисменты Патеру и Иисусу. Следующие несколько фраз никто не услышал, потому что толпу переорать сложно даже духовному лицу, но последовавший за этим непечатный загиб вызвал бы уважение даже у старого сапожника, а то и у известных умением ругаться французских тамплиеров. Тут замолкли все. Молодежь застыла с открытыми ртами, потому что такого от божьего человека уж никак никто не ждал, а старшие товарищи, хорошо знавшие своего духовного наставника, беззвучно смеялись над молодыми, держась за животы.
В наступившей тишине какая-то женщина, скорее всего обозная проститутка, потому что жён швейцарцы с собой не возят, выкрикнула:
– Тема женщин не раскрыта!
Но патера не так-то просто сбить с толку. Тут же последовал достойный ответ:
– Стыдно не помнить, что Христос спас блудницу, сказав: "Кто из вас без греха, первый брось на нее камень".
Бурные аплодисменты уставшими ладонями патеру и Иисусу, но через пару фраз – следующий вопрос:
– А кто говорил "не убий"? – на который через мгновение был дан ответ:
– Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч
45.
Патер на миг задумался и вспомнил еще одну цитату на тему мечей.
– Эээ, а-а-а можно спростить? – протянул какой-то сутулый паренек.
– Спрашивай, сын мой и будет тебе отвечено!
– А в Библии не написано, обязательно ли солдатам носить доспехи?
– Написано также: не искушай Господа Бога твоего
48! Будь моя воля, я бы написал это на каждой кирасе и на каждом шлеме!
Кто-то в первых рядах открыл рот для того, чтобы задать ещё какой-то вопрос, но Патер поднял руки, призывая к молчанию и продолжил тему мечей.
– Тогда говорит ему Иисус: возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут
49. Понимаете ли вы, негодяи, что это значит? Вам должно погибнуть от меча и никак иначе! Вам не должно быть повешенными или утонуть в воде!
Аудитория в очередной раз была вынуждена признать, что неплохо бы возлюбить господа и поверить в чудо, потому что Патер знает, что говорит. Но самые умные уже поняли, к чему эта речь.
– А в Библии не написано, как нам перейти эту реку без моста?
– Какой ещё мост! К чёрту мост! Мосты придумали трусы! Мы уверуем и пойдем по воде! – с неугасимым огнем в глазах и непробиваемой верой в Господа и свою высокую миссию выкрикнул в толпу священник.
– Гы! И даже ног не замочим?
– Ног не замочит Иисус, Апостол Петр и наш командир! – продолжил свою мысль Патер, а местный юморист продолжил:
– Потому что командир пойдет по нашим головам!
– А всякие грешники, вроде вас, непременно замочат ноги и будут проваливаться по колено, а кто и по пояс, а потом будут чихать и кашлять, – невозмутимо продолжил речь преподобный.
Ещё через четверть часа народ уверовал настолько, что принялся кричать:
– Во имя Господа! Мы пройдем по воде! Нам не нужен мост! – и во главе с Патером несколько сотен солдат привычным строем направились выбрасывать в реку только что заготовленные стройматериалы. Солдаты в маршевом ритме распевали "Глори глори аллилуйя", а священник дирижировал алебардой над головами. Бригадир саперов попытался остановить их, но ему удалось спасти только заготовленные для моста уже готовые детали настила. Уже стемнело, поэтому обработка срубленных деревьев проходила при свете костров, а готовые элементы конструкции освещать было ни к чему. В реку полетели только что срубленные деревья, ветки, бревна, доски.
Саперы послали гонца к командиру, потому что кроме Полпаттона Безумного Патера мог остановить только Бог. Или архангел Михаил от имени и по поручению Божьему. Или, может быть, Папа, если бы очень постарался.
В штабной шатер, где все ещё обсуждались инженерные подробности строительства переправы, влетел запыхавшийся посыльный.
– Патер сошел с ума! Он убедил солдат, что с Божьей помощью сотворит чудо и как-нибудь переведет их утром через реку без моста! Они выбросили все стройматериалы!
Бурмайер раздраженно поднял глаза от купленной герцогом карты города.
– Полковник, что у вас происходит? Где ваша хваленая дисциплина?
Но Полпаттон умел держать хорошую мину при плохой игре.
– Ничего особенного, ваша светлость. Патер выполняет приказ. Помолитесь и ложитесь спать, если будет на то божья воля, а она непременно будет, тогда завтра на рассвете наступаем.
– Полпаттон, Вы безумец, как и Ваш патер!
– Как и все прочие швейцарцы, ваша светлость. Вы же нас отлично знаете.
Рыцари, за неимением лучшего варианта приняли резолюцию завершить военный совет, несмотря на отсутствие инженерного решения. Мрачный Бурмайер отправился спать, а герцог решил в порядке вечернего моциона прогуляться по берегу. Моста как не было, так и нет, а уровень воды в реке понемногу убывает.
