Утром городок окутал густой туман, спустившийся с гор. Швейцарский лагерь только к утру погрузился в сон, за исключением, конечно же, часовых. До башни не долетало ни звука из города и не было видно ни единой движущейся фигуры.
      Марта проснулась на рассвете. Итальянец ещё спал как убитый. Парень очень старался всю ночь, но всё-таки до покойного мужа и уж тем более, до молодого баронета (мерзкая стерва графиня!) ему было далеко. Интересно, как там они с графиней? Нужен какой-то приличный предлог, чтобы заглянуть к ним в комнату. Может быть, принести бутылочку вина и кусочек мяса? Гертруда вряд ли обидится, если кто-то возьмет на себя часть её обязанностей.
      Макс тоже проснулся рано из-за горячего желания продолжить ночные забавы. Будить безмятежно спящую Шарлотту было жалко, бедненькой девочке ночью и так досталось. Да и отец, просыпаясь чуть свет на охоту, имел привычку заглядывать вовсе не к матери в спальню. С другой стороны, одеваться и искать по всей башне Марту, а потом, если она согласится (а она непременно согласится) ещё и свободную комнату, как-то не солидно. Третий вариант – уснуть обратно – подходил ещё меньше. Спать совершенно не хотелось.
      Он встал с постели, потянулся и подошел к большому венецианскому зеркалу в золоченой раме. От последних двух недель войны остались два следа: почти невидимая желто-коричневая старая отметина на левом бедре от удара поллэксом ди Кассано и вчерашний забинтованный шрам на левой руке. От ночи любви на теле было заметно больше напоминаний – расцарапанная спина и полтора десятка следов от настойчивых поцелуев в разных местах.
      Сзади скрипнула половица. Герой-любовник обернулся. Марта, которая в тот раз не видела его при свете, стояла с подносом в руках и без тени смущения восхищенно разглядывала юного рыцаря.
      – Я как раз тебя и ждал – шепотом сказал Макс.
      – Да, я вижу… – многозначительно улыбнулась Марта, опустив глаза.
 
      Карло проснулся не с первыми и не со вторыми лучами солнца. Вчера он честно отсидел у бойницы свою смену, потом позвал Марио, получил ответ "сейчас иду" и, понадеявшись на совесть и здравый смысл соотечественника, прилег прямо на полу, укрылся плащом и уснул. Проснувшись, немало удивился тишине в башне и в городе и спустился узнать, не прошла ли ночью очень тихая решающая битва.
      Первой по пути вниз была комната, в которую вечером уходил хуренвайбель со служанкой графини. Из-за двери ни звука. Старик, скорее всего, встает раньше, чем солнце, а девчонке положено подавать госпоже завтрак в постель. На всякий случай Карло осторожно приоткрыл дверь и заглянул внутрь. Потом протер сонные глаза и бросился вниз по лестнице.
 
      Рыцарь, за последние пару дней отправивший к Всевышнему не один десяток швейцарских душ, стоял на коленях у кровати своего старого учителя. По лицу молодого воина текли слезы.
      Вот теперь наверняка сбудется любимое пророчество старого пессимиста. Что же, он давно предупреждал. Остается помолиться и одеваться к бою.
      – Где мои доспехи?
      – Йорг вечером повесил все на стойку в углу.
      – Это? – Максимилиан подошел к стойке, – нет, это я не надену.
      Вечером было не до того, а теперь он в первый раз увидел, что можно сделать с первоклассными рыцарскими доспехами, если с утра до вечера бить по ним тяжелыми и острыми предметами и расстреливать их пулями и стрелами. Вся лицевая часть шлема была смята, он с трудом снова налез бы на голову. Кирасу не пробили насквозь ни пули, ни стрелы, но около двух больших вмятин металл опасно потрескался. На латных руках вмятины и царапины покрывали все видимые места. Пятна запекшейся крови закрыли почти всю поверхность металла.
      – Это я не надену, лучше уж выйду совсем без доспеха. Все равно умирать.
      Макс бросил взгляд на свою армию – двух арбалетчиков и Марту с аркебузой – и поднял глаза к потолку.
      – Господи, ничего не прошу, пошли мне только ангела Твоего, чтобы он прикрыл мне спину в последнем бою!
      В дверь постучали. Гарнизон башни удивленно переглянулся. Первой сообразила Марта.
      – Швейцарцы никогда не стучатся перед штурмом, значит это Ваш ангел, Ваша милость. Карло, открой, пожалуйста.
 
Вместо ангела на пороге стоял бургомистр Иоганн Вурст.
 
      – Рад Вас видеть, Ваша милость, в добром здравии. Как самочувствие её светлости графини де Круа?
      Макс снова посмотрел вверх, выражение его лица сменилось с обреченного на несколько более жизнерадостное.
      – Господи, если ты шутишь, значит не все так плохо?
 
      – …итак, господа, подведем итоги. Наниматель швейцарцев мертв, до настоящего момента он со швейцарцами расплатился, и они свободны от всяких обязательств. При этом так уж получилось, что Швайнрейн из-за плотины вышел из берегов и затопил их лагерь, так что теперь у них есть острая необходимость в деньгах и во всем прочем, что необходимо солдату кроме доспехов и оружия. Сами понимаете, вернуться домой, едва начав поход, будучи беднее, чем до отправления, как-то неприлично и даже, я бы сказал, смешно. Кроме того, вернуться той дорогой, которая сейчас затоплена, они не могут. Если они решат возвращаться домой, им придется делать крюк через Левенбург, будучи уже не честными солдатами на службе у благородного кондотьера, а негодяями-разбойниками, в связи с чем могут возникнуть ситуации, когда им придется вступить в вооруженный конфликт. Бесплатно. Поэтому они бы не стали возражать, если бы им предложили работу по специальности. Лично к Вам, Ваша милость, у них никаких претензий нет. Вы, конечно, можете отклонить их предложение, тогда им придется задержаться на какое-то время здесь, чтобы, пограбив наш скромный городок, вернуться на родину хотя бы не с пустыми руками. В этом случае я не в силах удержать швейцарцев от ещё одного штурма резиденции де Круа.
      – Теперь я понимаю легенду, которую отец рассказывал про древнего царя Пирра – задумчиво протянул Максимилиан – получается, что ему очень повезло войти в историю после такой победы. Хорошо, а если мы решим их нанять, то сколько это будет стоить?
      – Они хотят аванс за месяц. В сумме это чуть больше четырех тысяч талеров. Долговые расписки их не устроят и никакие заложники тоже.
      – Где же я столько возьму!
      – Город мог бы одолжить некоторую сумму. Видите ли, наиболее богатые граждане, в том числе ломбардский меняла, покинули город перед битвой. Насколько я понимаю, какая-то часть казны у Вас не могла не остаться?
      – Йорг убит.
      – Что, простите?
      – Йорг убит – мрачно повторил Максимилиан, глядя в стол перед собой – он был казначеем. И я не знаю, куда он спрятал казну перед последним штурмом. Может быть, в сгоревшем крыле. Нигде в башне я не видел этого сундука.
      – Сочувствую, Ваша милость. За те несколько дней, которые мне посчастливилось с ним работать, покойный оставил о себе самое лучшее впечатление. Мне передать швейцарцам Ваш отказ?
 
      На лестнице послышались шаги. Опираясь на перила и осторожно переставляя ноги, в зал спустилась графиня де Круа. Высокие договаривающиеся стороны одновременно повернулись и удивленно уставились на её светлость.
      Шарлотта, в отличие от всего остального населения башни, да, пожалуй, и всего города, замечательно выспалась и чувствовала себя прекрасно. Впервые за много лет с утра душа хотела петь или танцевать, правда, тело предпочло бы съесть что-нибудь вкусненькое, вернуться в мягкую постель и повторить все, что было ночью. Надо расчесать волосы и зашнуровать платье. Гертруда, где ты, скверная девчонка? Кричать лень, не идёт и не надо, прическа и шнуровка – в жизни не главное. Можно выйти к завтраку и так. А куда все подевались?
      – Ма-акс, дорогой, ты где?
      – Доброе утро, Ваша светлость, – шустро поднялся навстречу невозмутимый Иоганн Вурст, пока его собеседник удивленно разглядывал обычно высокомерную графиню.
      – Доброе утро, Шарлотта, – запоздало отреагировал Максимилиан.
      – Макс, я слишком долго спала? Что происходит?
      – Прошу прощения, – Макс повернулся к бургомистру, – я сейчас вернусь, – подошел к Шарлотте, взял её за руку и повел наверх.
      – Макс, любимый, ты объяснишь мне что-нибудь? – ласково спросила Шарлотта, едва переступив порог спальни.
      – Да. Если коротко, то Вурст только что предложил мне нанять тех самых швейцарцев вместо того, чтобы ждать, пока они пойдут на штурм. Они хотят четыре с половиной тысячи талеров, а у меня нет и десяти золотых.
      – Ох, – Шарлотта удачно села в случайно оказавшееся рядом кресло, – штурм, швейцарцы… Как я могла забыть, мы же этой ночью думали, что сегодня уже не увидим заката.
      – Бургомистр утверждает, что может быть, ещё и увидим, но для этого надо много денег, а мне даже одолжить не у кого.
      – Макс, мои драгоценности стоят намного больше четырех тысяч. Я отдам их тебе, и мы спасены! Не думай больше об этом, скажи, что мы будем делать дальше?
      – Дальше? Мы?
 
Шарлотта, едва успев подняться с кресла, упала обратно и зарыдала.
Макс сел на пол и обнял её ноги, лихорадочно пытаясь найти ответ на последний вопрос. А вопрос-то оказался вовсе не такой простой, как думала (или не думала) Шарлотта. Во-первых, по всему выходило, что он её обесчестил, причём, неоднократно, и в том числе, как выразился бы юрист, "противоестественными способами". Будучи порядочным человеком, а в этом пока что Максимилиан не сомневался, он должен был жениться на "несчастной девушке". Во-вторых, учитывая изменившиеся обстоятельства, потерпевшая теперь, вместо того, чтобы пожаловаться лично Господу, может, не отвлекая его подобной мелочью, поискать правосудия у светских властей до Императора включительно или обратиться, например, к Папе, благо титул позволяет. Вступать в игру на правовом поле, будучи безусловно виновным, да ещё и имея намного более низкое положение в обществе, отягощенное пустым кошельком, было бы безумием. Но можно и не вступать. Будет ещё одна жертва "злых швейцарцев". Маркусу из Кёльна и не такое сходило с рук.
Нет, так не пойдёт. Жалко. Она же ничего настолько плохого не сделала. А ещё у неё такие красивые ноги, такая нежная шёлковая кожа, такие… Стоп, надо думать по существу. А может быть, и правда, предложить ей руку и сердце? Все равно ведь, когда-нибудь придется жениться, и не на вдове ландскнехта, а на благородной даме. А если она откажет? Она же графиня, а он младший сын провинциального барона. Пусть только попробует отказать! И вообще, сложные мыслительные процессы вредны для душевного здоровья благородного человека. "Эта женщина должна принадлежать мне, а думает пусть бургомистр, в его возрасте все равно больше делать нечего" – подводя итог, решил Макс и собрался поцеловать руку Шарлотты, но, повернувшись, обнаружил, что нижний край её платья уже каким-то образом оказался выше колен, поэтому с не меньшим удовольствием поцеловал стройную ножку, ещё немного отодвинув платье.
Шарлотта перестала плакать, запустила пальцы Максу в волосы и прижала к себе его голову.
 
      – От имени города я вас поздравляю. Вы намерены устроить свадьбу здесь, – бургомистр повернулся сначала к Шарлотте, потом к Максу, выбирая кому адресовать вопрос, – Ваши светлости?
      – Да. Завтра, – ответил Максимилиан. Шарлотта удивленно посмотрела на него, но возражать не стала, хотя было видно, что она первый раз слышит и про "здесь" и про "завтра".
      – Осмелюсь спросить, вам удалось изыскать средства, чтобы договориться со швейцарцами? Учитывая, что вам придется немало им заплатить, город, который я представляю, согласен взять на себя часть расходов. Разумеется, в расчете на вашу благодарность, – герр Вурст низко поклонился.
      – Я внесу все четыре тысячи – недовольно воскликнула Шарлотта – а ваш городишко пусть довольствуется тем, что эти разбойники не разнесут его до основания! И никаких снижений налогов!
      – Наш скромный город будет весьма благодарен за этот благородный поступок – бургомистр почтительно поклонился.
 
      Часом позже появились представители швейцарцев. Макс, увидев эту парочку, с трудом сдержал улыбку. Номер один – толстяк в черно-красном фальтроке, снятом с покойного фон Хансберга. Широкое жизнерадостное лицо, под глазами мешки от бессонной ночи. Фальтрок явно длинноват, по длине подколот булавками. Солидное пивное брюшко. Из-под коротких рукавов черного бархата торчали манжеты потертой походной куртки, левый испачкан в муке, правый – с большим жирным пятном. На левой ноге – чулок, на правой – туфля на босу ногу и повязка на голени. Пахло от толстяка не железом и кровью, а булочками с корицей.
      Второй парламентер походил на первого разве что нескрываемой усталостью, а в остальном был его полной противоположностью. Тощий священник в потёртой сутане, который старался стоять прямо, но невольно сгибался вправо и держался за живот.
      Бык и Патер удивленно переглянулись, увидев, кто будет их новым нанимателем. Женщина, выглядевшая как графиня, по-видимому и была графиней, но молодой человек рядом с ней на будущего графа, как представил его бургомистр, никак не походил, ни по возрасту, ни по одежде. Максимум на барона, точнее, на баронета. Патер тяжко вздохнул, обратив внимание на довольную улыбку Её Светлости. Бык фыркнул в кулак, увидев засос не шее "Его Светлости". А кто это вообще такие? Кто из них, женщина или парень, смог так грамотно выстроить оборону? Кто из них мог бы командовать парой сотен ландскнехтов? А кто из них мог бы командовать итальянцами? И где тот высокий рыцарь, который почти в одиночку отбивал атаки с северной улицы, одним ударом убил Полпаттона, вторым тут же сразил неслабого доппельсолднера, третьим посадил на задницу Быка?
 
Любопытство потом, сначала дело. Договор найма был подписан на удивление легко и просто. Из капитана ландскнехтов на скромном жаловании Максимилиан фон Нидерклаузиц превратился в нанимателя полутора тысяч отменных швейцарцев. От этого уже кружилась голова, а мысль о том, что на следующий день он из третьего сына провинциального барона станет графом 57, радовала ещё больше.
 
      – Позвольте спросить, достопочтенный Максимилиан… де Круа? – обратился Бык к новому нанимателю, когда контракт был подписан.
      – Позволяю. Спрашивайте, – ответил Макс, стараясь выглядеть посолиднее.
      – Вы руководили обороной города?
      – Нет, не я. Нами командовал полковник фон Хансберг. Прошлый владелец Вашего чёрного фальтрока. А итальянцами – Себастьян Сфорца, насколько я понимаю, он мертв?
      – Мертвее некуда, – Бык довольно ухмыльнулся, – я лично добивал его в каком-то дворике, это ведь его перстень? – Бык поднял руку, демонстрируя массивный золотой перстень с гербом.
 
Макс вздрогнул. Толстячок оказался непрост. Бык продолжил беседу.
 
      – А кто ещё из рыцарей пережил нашу атаку?
      – Никого. Рыцарей было всего трое – я, фон Хансберг и сеньор Сфорца.
      – Значит, это Вы удерживали северные ворота и убили старого доброго Полпаттона?
      – Не знаю, кто такой Полпаттон, но в северных воротах я положил немало ваших. Да и с другой стороны кое-что успел. Неужели не узнали? Я вчера хорошо приложил Вам по шлему алебардой!
      "А парень неплох" – подумал Бык, – "с таким можно хорошо повоевать", но вслух сказал совсем другое.
      – Узнаешь тут, мы народ простой, под забралами морды не прячем, не то, что графы с баронами.
      – Так это Вы, Ваша светлость, возглавили контратаку на главной улице? – спросил в свою очередь Патер.
      – Я, Ваше преподобие, с Божьей помощью, – любезно ответил Макс.
      – Это ещё вопрос, кто с Божьей помощью, а кто не очень, – недовольно возразил Патер.
      Макс нахмурился. Бык дернул друга за рукав. Шарлотта привстала, собравшись что-то сказать, но Патер быстро свернул дискуссию.
      – Благословляю вас, дети мои. Во имя отца и сына и святого духа, аминь. С вашего позволения мы пойдем.
 
      Макс перерыл башню сверху донизу, но так и не нашел полковую казну. Покойный Йорг не оставил записки, где он спрятал сундук с деньгами во время штурма, поэтому Шарлотта выложила все, что у нее было, чтобы заплатить швейцарцам, а Макс в ответ опрометчиво пообещал оплатить свадьбу в расчете, что казна всё-таки найдется. Увы, доверить поиски было некому, а военачальник, лично выстукивающий стены и заглядывающий под кровати выглядит очень подозрительно. Но если подумать, то всегда можно найти выход.
      – У меня есть для Вас интересное предложение, герр Иоганн.
      – Я Вас внимательно слушаю, Ваша милость.
      – Графиня де Круа не хочет подписывать городские вольности сейчас и не подпишет их никогда после. А вот граф де Круа с удовольствием удовлетворит Вашу просьбу. Но небезвозмездно. Швайнштадту придется оплатить нашу свадьбу, которая состоится завтра.
 
Бургомистр почтительно кивал после каждой фразы будущего графа.
 
      – Наш скромный город весьма заинтересовало Ваше предложение. Вы ведь не возражаете оформить договор соответствующим образом?
      – Договор?
      – Да. Видите ли, наше прошение написано совсем не двусмысленно. А вот свадьбы бывают очень разные, и я бы не хотел давать Вам обещаний, выходящих за пределы возможностей нашего города.
 
      Если до полудня в среду остатки осажденного гарнизона ждали скорой смерти в последнем бою, то часть среды с полудня до заката прошла в сугубо мирных мирских делах. Надо было оформить контракт со швейцарцами и подготовиться к свадьбе. Причём и в том, и в другом случае приходилось иметь дело ещё и с хитрым бургомистром, выбить у которого лишний пфенниг в отсутствие Йорга было весьма затруднительно. А бургомистр был хитрым настолько, что даже убедил швейцарцев, чтобы они сами организовали похороны для покойников с обеих сторон.
 
 
25 Глава. Четверг. Кто победил на самом деле?
 

      Иоганн Вурст в его преклонном возрасте мог не бояться смерти и спокойно ходить по улицам родного города, не обращая особого внимания на многочисленных швейцарцев. Он был плоть от плоти своего города и на него даже никто не оглядывался, куда бы он ни пошел. Но Марио в своем итальянском военном костюме вызывал всеобщее любопытство. Тем более, что кроме него на улицах до сих пор не было видно ни одного человека из вчерашнего гарнизона. Марио отчаянно трусил, но он был добрым католиком и, чудом оставшись в живых, пожелал исповедоваться, поэтому всё-таки вышел на поиски священника.
      У Патера снова началось внутреннее кровотечение и он должен был умереть, но не мог позволить себе умереть без исповеди, а исповедать его и отпустить грехи было некому. Городской священник сбежал, никаких монахов или семинаристов случайно не оказалось поблизости. Много раз умирающий начинал исповедь и каждый раз понимал, что это сон или бред и надо подождать ещё немного. На полпути с этого света на тот, любопытство неожиданно заставило его развернуться, когда исповедаться пришел один из двух оставшихся в живых солдат городского гарнизона. Мы-то знаем, что Марио мог рассказать на исповеди о событиях последних дней, но среди швейцарцев никто не догадывался о том, что происходило в лагере врага. Многие отдали бы последнюю алебарду, чтобы услышать этот рассказ.
      – Да-а, сын мой, давно меня так никто не удивлял, – после долгой паузы прошептал полумертвый священник пересохшими губами – За последние два дня ты ушел от погони с собаками, нарушил приказ, что должно было вам всем стоить жизни, убил аж целого герцога, что обычно не прощают, пережил штурм и пожар, не попался под руку бунтовщикам, прелюбодействовал с женой профоса и с любовницей капитана, и все тебе сошло с рук. Много на тебе грехов, но не отпустить не могу – видно, угоден ты Господу, раз он тебе такую удачу посылает.
      Патер, исповедовав Марио, оценил не только величие Господа, но и Его чувство юмора, в связи с чем совершенно передумал умирать и быстро пошел на поправку. Всю ночь он шепотом читал "Отче наш", "Богородицу" и "Аве Марию", а к утру уже мог хоть и с трудом, но стоять на ногах и даже провести службу.
      Заметив перемену в состоянии Патера, ландскнехты сильно заинтересовались, что же такое рассказал этот итальянец, и здраво рассудили, что лучше услышать этот рассказ из первоисточника, чем пытаться убедить праведного священника нарушить тайну исповеди. Среди любопытных даже прошла по кругу шапка "на убеждение рассказчика", до верху наполнившаяся пфеннигами, но найти "первоисточник" никому не удалось. После исповеди Марио осознал, как ему повезло и сколько раз он чуть не умер, и по такому случаю даже не пошел в кабак, а, как только оказался в отведенной ему комнатке в доме бургомистра, достал припрятанную бутылку арманьяка, найденную в погребе резиденции де Круа, выпил её чуть ли не одним глотком и уснул без всяких снов.
 
      Почти все остальные случайно оставшиеся в живых герои, не сговариваясь, проспали ночь на четверг. Утром ожидался день, богатый событиями.
      Максу снились позавчерашние уличные бои, только за его спиной стоял Сатана, забирающий в ад души убитых врагов и с улыбкой похлопывающий рыцаря по плечу холодной-холодной ладонью.
      Шарлотте снились старые и новые враги. Собственные родственники, родня покойного де Круа, Бурмайер-старший с его тяжелым взглядом, и многие-многие другие.
      Бык работал сколько мог, пока за поздним ужином не упал лицом в стол и не уснул. После вчерашней драки, последнего штурма и единолично подавленного ночного бунта, его приказания выполнялись незамедлительно, а слегка пошатнувшаяся дисциплина вернулась на прежний уровень. Работы по разборке плотины, хотя и не позволили спасти затопленное имущество, показали, что скромный булочник, всю жизнь избегавший командных должностей, способен руководить если не военными действиями, то коллективным трудом.
      Герр Вурст безмятежно погрузился в сон вскоре после того, как его голова в ночном колпаке коснулась вышитой подушки с кисточками. Чтобы уснуть, он считал свинок, которые гордо шествовали через восстановленный мост. Толстые круглые свинки вызывали спокойствие и уверенность в завтрашнем дне. Сон пришел вместе с кабаном номер пятнадцать.
      Марте было не до сна. Её мир, в котором можно было не думать ни о завтрашнем дне, ни о собственной безопасности, ни даже о деньгах, рухнул со смертью мужа. Она осталась одна в незнакомом городе, по которому ходят не меньше тысячи солдат, охочих до женщин и золота. Шкатулка с драгоценностями и бумаги Маркуса, по которым можно было получить ещё большие деньги, не могли обеспечить даже привычный уровень безопасности, а про всеобщую любовь и уважение можно было и не вспоминать – все, кто пришел в Швайнштадт в рядах полка фон Хансберга, были мертвы. Марта уснула только под утро, но проспала не долго. Проснувшись, она быстро оделась, с трудом натянув купленное вчера почти новое платье. В дисциплину среди швейцарцев, только что захвативших город, Марта не верила. Поэтому она на всякий случай повесила на пояс кинжал, в левую руку взяла заряженную картечью аркебузу, сверху накинула лёгкий плащ, чтобы прикрыть оружие, и отправилась искать Макса. Сегодня у него свадьба, а завтра он уезжает вместе с армией. Пока ещё есть возможность нормально попрощаться. А потом собрать вещи, найти в обозе повозку Маркуса и убраться отсюда, куда глаза глядят.
 
      Марта переходила через площадь, направляясь к дому бургомистра, когда её окликнули со стороны гостиницы.
      – Эй, красотка!
      Марта обернулась. В двадцати футах от неё стоял тот самый толстяк-швейцарец, чудом не догнавший её позавчера. На этот раз на нём вместо доспеха была поварская куртка и фартук с характерными пятнами, а в руках вместо двуручного меча – разделочный ножище длиной в локоть. Марта сунула правую руку под плащ, нащупывая аркебузу. Выстрелить от бедра? Можно промахнуться. Выстрелить как положено, уперев приклад в плечо? Можно не успеть. Потянуть время? Придётся.
      – Здорово, толстячок!
      – Помнишь меня? Я тебя одетую сразу и не узнал. А ноги у тебя что надо.
      – Помню-помню. Хорошо бегаешь. Тебя так и не убили?
      – Как видишь. А ты в меня стреляла?
      – Если бы я в тебя стреляла, ты бы тут не стоял. А что ты тут делаешь в таком виде?
      – Я теперь большой начальник, – Бык грустно улыбнулся, – да кухню не на кого оставить. Вот, слежу, что на свадьбу готовят. А ты замужем?
      – Уже два дня как вдова. А тебе-то что? Меня мелкие лавочники не привлекают.
      – Эээ, красотка, – Бык убрал нож за пояс и вытер руки в фартук, – Женщина не должна быть одна. Куда ты без мужа? В ландскнехты пойдешь? Или останешься в городке, купишь домик и будешь вести скромное вдовье хозяйство, а по вечерам принимать какого-нибудь местного мужичка?
      – Ты к чему клонишь, толстяк? Ты все равно не в моём вкусе, – Марта заставила себя убрать руку с аркебузы.
      – А кто в твоём? – Бык сделал пару шагов вперед.
      – Молодые, высокие и стройные, – Марта успокоилась и тоже сделала шаг навстречу.
      – Как этот баронет, наш наниматель?
      – Например.
      – Так у него сегодня свадьба. Выходи лучше за моего сына. Молодой, высокий и стройный, а в остальном весь в меня. Он у меня последний остался, наследником будет. А ты, по всему видно, баба хозяйственная, с приданым и без лишних родственников.
      – С каким ещё приданым? Ты на что намекаешь?
      – Твои итальянские ботиночки вышиты золотой нитью. Хочешь выглядеть незаметно, а дешёвой обуви у тебя нет. Берет бархатный, плащ на шёлковой подкладке. Руки ухоженные. У тебя муж был не меньше, чем хуренвайбель.
      – Профос.
      – Тоже неплохо. Привыкла, что за мужем, как за каменной стеной? Одной тебе теперь плохо будет.
      – За горожанина я замуж не пойду. Для них любая кампфрау все равно, что проститутка. Лучше быть любовницей графа, чем женой лавочника.
      – Где ж ты графа-то возьмёшь? Здесь у нас всего один, и тот сегодня женится. Молодой, высокий, только зачем молодому графу любовница, которая в два раза его старше и уже была замужем?
      – Ему нравятся женщины постарще и с опытом. Он как раз на такой женится.
      – Благородные господа женятся не по любви и не для удовольствия, а для того, чтобы заключить выгодный союз и чтобы были законные наследники.
      – А ещё благородным господам положено иметь хотя бы одну постоянную любовницу. Не считая непостоянных.
      – И что, ты сейчас всё бросишь и пойдешь соблазнять молодого графа? Не валяй дурака.
      – Да! Всё брошу и пойду!
      – Ну, смотри. Если передумаешь, обращайся.
      Марта фыркнула, повернулась и пошла дальше. Бык проводил её взглядом до самых дверей и только потом вернулся к своим кастрюлям и сковородкам.
 
      "А правда, может быть, рановато прощаться с Максом?", – думала Марта, преодолевая последние ярды до дома бургомистра. "Любовницей? Зачем? За деньги? Нет, не ради денег. Влюбилась? Может быть, и влюбилась. Но благородным господам положено жениться на благородных дамах. Каждому булочнику понятно, что это не более, чем поросшая мхом традиция. Максимилиан удачно разыграл партию со свадьбой, но нельзя же всерьёз ревновать его к жене. Он не может не знать, что есть другие, не менее старые и не менее популярные в высшем обществе традиции. А если он разлюбит несчастную Марту? Если дорогу перебежит какая-нибудь смазливая малолетка вроде Гертруды? Тогда… Еще один гвоздик на прикладе. В худшем случае придется выйти на покой бывшей любовницей графа, а не вдовой ландскнехта".