Варшава, 1913 год

      Волик сидел в кабинете за письменным столом и читал толстую книгу, время от времени делая карандашом пометки на полях, а потом принимался выписывать в блокнот отдельные строчки. Старинные часы мелодично пробили шесть, и в кабинет вошел доктор Абель с подносом в руках.
      – Хватит читать! Пора передохнуть! – Он составил с подноса на маленький столик у кожаного дивана серебряный кофейник, молочник, чашки для кофе, сахарницу и вазочки с печеньем и орехами.
      Волик за столом сладко потянулся.
      – Что читал? – спросил Абель, наливая в чашки горячий кофе.
      – Доктора Фрейда…
      – Неужели что-то понимаешь?
      – Кое-что неясно, но… в общем понимаю…
      – Смог бы ты такому человеку, как Фрейд, что-либо приказать сделать?
      . – Не знаю… не уверен… Но если сильно напрячься, то, думаю, да…
      – Боже мой, сколько сомнений. А ты очень напрягаешься, когда отгадываешь чье-то желание? – спросил доктор Абель. – Давай попробуем. Дай-ка руку, буду считать пульс… Ну, давай. Я кое-что загадал. Отгадывай. – Доктор сел рядом с Воликом, взял его руку, нащупал пульс. – Ну что, отгадываешь?
      – Да… пытаюсь… – Волик сосредоточенно смотрел в пространство.
      – Что я загадал? Учти, я загадал нечто сложное.
      – Я это уже понял.
      – Пульс учащается… на лбу у тебя испарина… – Доктор пальцами прикоснулся ко лбу Волика.
      – Я знаю, что вы загадали, – сказал Волик.
      – Ну-ну, давай…
      Доктор отпустил руку подростка, и тот встал, не спеша прошел к стеллажу с книгами, пробежался глазами по корешкам, отыскивая нужное название, и уверенно взял толстый том «Адам Мицкевич. Избранное».
      – Эта? – Волик повернулся к доктору.
      – Перший класс! – прищелкнул пальцами доктор Абель. – Молодец, пан Мессинг! А попробуем более сложный вариант. Садись.
      Волик присел на диван. Доктор отошел в угол кабинета, подумал секунду и сказал:
      – Я готов.
      – Я тоже, – улыбнулся Волик.
      Он встал, прошел к стеллажу с книгами, поискал глазами и уверенно взял тонкую книжку с золотым тиснением «Восстание Костюшко». Мальчик открыл книгу и взглянул на Абеля:
      – Пятьдесят седьмая страница, девятнадцатая строчка сверху, правильно?
      Перший класс! – вновь восхищенно произнес Абель, прищелкнул пальцами и возбужденно заходил по кабинету. – Теперь давай посложнее вариант попробуем. Я, конечно, понимаю, ты меня давно знаешь, и потом я – врач… я занимаюсь телепатией, и поэтому мне внушить что-либо будет особенно трудно, но ты попробуй… Или уже пробовал? – Абель остановился и пытливо взглянул на Волика. – Или уже пробовал? Ну, говори, говори, я по твоей хитрой роже вижу, что пробовал.
      – Сознательно – никогда, но вот… бессознательно… Я ехал в Варшаву без билета. И тут контролер. Я перепугался до смерти, просто душа в пятки ушла. Он спрашивает : «Билет», а я трясусь весь от страха и протягиваю ему клочок газеты. Он этот клочок компостером пробил, мне вернул и говорит: «Чего ты под лавкой прячешься? Вон место свободное, садись». И ушел…
      – Замечательно! – улыбнулся доктор Абель и потер руки. – Перший класс! К черту эти кунсткамеры, восковые фигуры, хрустальные гробы! Ну-ка, попробуем, пан Мессинг! Вы мне что-то приказываете, а я выполняю. Идет?
      – Не знаю, получится ли… – смущенно улыбнулся Волик.
      – Давай, давай. Только что-нибудь погрубее. Я человек туповатый, тонких мыслей не улавливаю.
      Волик сосредоточился, потом взглянул на Абеля большими черными глазами, которые, казалось, стали еще больше, и в глубине их гасли и вспыхивали искры.
      – Готово…-тихо сказал он.
      Доктор Абель некоторое время стоял неподвижно, потом закрыл глаза, открыл их снова и медленно пошел к двери. Волик остался на месте, глядя ему в спину.
      Доктор вышел в коридор, прошел до двери, открыл ее и вошел в столовую, огляделся, затем двинулся к столу, накрытому белой накрахмаленной скатертью, на котором стоял никелированный прибор с солонкой и перечницей, подумал, взял солонку и вышел из столовой.
      – Ты приказал мне принести это? – спросил Абель, входя в кабинет.
      – Это солонка?
      – Солонка… – пожал плечами доктор.
      – Плохо, – вздохнул Волик. – Я просил вас принести перечницу..
      – Я же говорил – попроще, погрубее, – усмехнулся доктор. – Я тонких мыслей не улавливаю… Брось, Волик, все отлично! Просто я бессознательно сильно защищался. А может, и сознательно – в знак подсознательного протеста.
      – Все равно, получается, результат не чистый. Я же просил вас принести перечницу, а вы принесли солонку.
      – Да они же одинаковой формы, и крышечки одинаковые, обе хрустальные! – возразил доктор. – Ну хорошо, предположим, не совсем чисто… но это ноль целых три десятых процента неточности! Это такая мизерная неточность!
      – И все-таки неточность, – упорствовал Волик, и теперь он выглядел не беззащитным подростком, а решительным, непреклонным ученым. – Вы не против, если мы попробуем еще раз?
      – Извольте, пан Мессинг, готов до бесконечности, – вскинул руки Абель. – Приказывайте…
      И вновь Волик уставился на доктора расширившимися черными большущими глазами.
      – Готово…
      Абель закрыл глаза, подумал и снова медленно пошел из кабинета, открыл дверь, вышел. Волик напряженно смотрел ему в спину.
      Доктор вышел в коридор, постоял секунду, оглядываясь, и направился в прихожую. Остановился перед вешалкой, отделил от висящей одежды светлый плащ, достал из кармана перчатки, некоторое время думал, глядя на них, затем положил правую обратно в карман плаща и с левой перчаткой вернулся в кабинет.
      – Это? – поинтересовался Абель.
      – Какую вы взяли, правую или левую?
      – Левую. Что, опять ошибся?
      – Правильно… – расплылся в улыбке юноша.
      – Что и требовалось доказать! – Доктор подбросил перчатку к потолку, ловко поймал ее. – Вперед, солдаты! Поют нам трубы, и барабан зовет в поход!
      Волик обессиленно сел на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. На его лбу выступила испарина, он поморщился от боли и пальцами дотронулся до висков. И будто сквозь вату услышал голос доктора:
      – Что такое, Вольф? Тебе плохо?
      – Ужасно болит голова…
      – Ну-ка… – Доктор подошел к Волику, стал пальцами массировать ему голову. – Ну как, так легче?
      – Да, спасибо… – едва слышно ответил Волик.
      – Да, пан Мессинг, за все на свете, к сожалению, приходится платить. А за такие способности – втройне… Я думаю, дружище, хватит с тебя этой кунсткамеры, хрустальных гробов и прочей чепухи. Тем более, что заработки совсем не те, на которые я рассчитывал. Что ты хочешь, Вольф, нищая страна, люди не могут больше платить за билеты, чем они платят. Разве нас с тобой это устраивает? Разве в этом смысл жизни?
      – А в чем же смысл жизни?
      – В победах! В славе! Наполеон Бонапарт знал это лучше всех! Что нам нищая Варшава?
      – Вы хотите ехать в Берлин? – спросил Волик, не открывая глаз.
      Гм-гм, простите, пан Мессинг, все время забываю, с кем имею дело. Да, дружище, мы поедем в Берлин! Вся европейская высшая элита обитает там! Художники! Литераторы! Артисты! Ученые!
      – Раньше вы говорили, все это находится в Париже, – улыбнулся Волик.
      – Ив Париже тоже! Но Берлин ближе! В Берлине любят представления! Любят театр! Любят необычных людей! А ты как раз и есть тот самый необычный человек. А если ты станешь знаменитым в Берлине, ты скоро станешь известным на весь мир!
      Доктор перестал массировать голову Волика, прошелся по кабинету и резко обернулся:
      – Ну что, решено? Мы с тобой, пан Мессинг, поедем в Берлин!
      – В Берлин?
      – А о чем я с тобой только что разговаривал? Ты не слышал? Ты спал, что ли, Вольф?
      – Я смотрел Берлин, – улыбнулся Волик. – И он мне понравился. Я видел большой зал, полный зрителей… освещенный огромными люстрами… я видел себя на сцене… в белом смокинге… Едем в Берлин, пан доктор.

Польша, 1939 год, немецкая оккупация

      К утру карета выехала к небольшой железнодорожной станции.
      Вдруг Цельмейстер встрепенулся, достал из-под сиденья саквояж, открыл его и стал рыться внутри.
      – Что вы там ищете? – спросил Кобак.
      Вот… – Цельмейстер вытащил из саквояжа несколько пачек ассигнаций. – Это деньги, друзья мои. Неизвестно, как дальше сложится, где мы окажемся и будем ли вместе… Возьмите, Лева. – И Цельмейстер протянул Кобаку две пачки. – Здесь в каждой пачке по двадцать тысяч марок.
      – Если вы так считаете… – смутился Кобак.
      – У вас же нет денег с собой?
      – Кое-какая мелочь есть…
      – Вот и берите.
      Кобак взял пачки, а Цельмейстер уже протягивал две пачки Мессингу:
      – Возьмите, Вольф. И спрячьте получше…
      – Зачем?
      – А мало ли что… На всякий поганый случай, – улыбнулся Цельмейстер. – В пальто под подкладку спрячьте. Прошу вас, Вольф, послушайтесь глупого Цельмейстера.
      Мессинг взял деньги, спрятал их в карман пальто.
      – Нет-нет, за подкладку, – запротестовал Цельмейстер. – Ну-ка снимайте пальто.
      Мессинг досадливо поморщился, но повиновался. Цельмейстер взял пальто, вывернул его, ловко надорвал вверху под карманом подкладку и запихнул туда пачки ассигнаций. Встряхнул пальто и вернул его Мессингу.
      Они подъехали к станции. Небольшое деревянное строение с длинным рядом освещенных окон. Рядом водокачка, деревянный сарай-склад, конюшня с распахнутыми воротами. У входа в здание станции горел подслеповатый фонарь, его обтекало седое облако водяной пыли.
      Кучер остановил. Путники выбрались наружу.
      – Держи, Янек. – Лева протянул кучеру деньги. – Спасибо.
      Кучер пересчитал деньги, проговорил гулко:
      – Премного благодарен, пан.
      – Будь здоров, Янек… – Лева Кобак помахал ему рукой, кучер дернул вожжи, и карета медленно покатила.
      – Когда поезд до Варшавы? – спросил Цельмейстер железнодорожного служащего. – Или уже не ходят?
      – Ходят… Только когда он пройдет, сказать вам не могу, уважаемый пан, – ответил пожилой железнодорожник.
      И в это время в глубине дороги сверкнули фары и послышался треск моторов. Железнодорожник с тревогой посмотрел в ту сторону и обернулся к Цельмейстеру:
      – У вельможных панов есть документы?
      – Ну, есть, конечно… А для чего? Это кто едет? – спросил Цельмейстер.
      – Немцы. Патруль. Вам и документов не нужно – достаточно взглянуть на ваши лица, – сказал железнодорожник, посмотрев на Вольфа, Цельмейстера и Кобака. – Пойдемте со мной. Скорее. – И он быстро направился ко входу в станционное здание.
      Мессинг, Цельмейстер и Кобак заторопились за ним. Они вошли в небольшой зал ожидания, где толпилось до полусотни человек. Железнодорожник подошел к дверце рядом с окошком кассы, вошел внутрь, и друзья проследовали за ним.
      Все трое прошли небольшую комнату с кроватью, столом и шкафом. Железнодорожник отодвинул в сторону большой деревянный щит с расписанием поездов и открыл потайную дверь, оклеенную теми же обоями, что и стены. Жестом он указал на черный просвет.
      …К станции подкатили три мотоцикла с немецкими автоматчиками. Пятеро автоматчиков попрыгали на землю и не спеша направились ко входу на станцию.
      Они вошли в зал ожидания, оглядели толпу. Люди сидели или спали прямо на заплеванном, закиданном окурками и бумажками грязном полу. Из двери рядом с окошком кассы вышел железнодорожник, неуверенно отдал честь.
      Люди напряженно смотрели на немцев. Один из них, с погонами унтера, поправил ремень висевшего на шее автомата, прошел к высокому мужчине и произнес отрывисто:
      – Аусвайс!
      Мужчина полез во внутренний карман пальто, вынул затрепанный паспорт с польским орлом на обложке. Унтер брезгливо взял паспорт, открыл, посмотрел и поднял взгляд на мужчину:
      – Юде?
      Мужчина даже не успел ответить. Двое автоматчиков подошли, взяли его под руки и повели к выходу. Унтер еще раз внимательно оглядел толпу, ткнул пальцем в грудь черноволосой женщине:
      – Аусвайс.
      Женщина достала из потрепанной, вышитой бисером сумочки паспорт и протянула унтеру, глядя на него черными глазами. Он так же брезгливо взял паспорт.
      В это время за стенами станции раздалась короткая автоматная очередь…
      …Мессинг, Цельмейстер и Кобак, сидевшие в темноте потаенной каморки, разом вздрогнули.
      – Немцы… – прошептал Цельмейстер. – Хотел бы я знать, а кого они стреляют.
      – В поляков… – прошептал Лева Кобак.
      – В евреев… – поправил его Цельмейстер. – Боже мой. Боже мой, что творится…
      Мессинг поморщился, вздохнул и вновь закрыл глаза… Память услужливо осветила прошлое…

Берлин, 1913 год

      Большой зал был переполнен зрителями. Разодетые дамы и солидные господа тихо переговаривались, шикарные туалеты и фраки дополняли сверкающие колье и диадемы, ожерелья и огромные перстни. Дамы подносили к глазам лорнеты, разглядывая высокого черноволосого юношу в белом смокинге, стоявшего на сцене. Среди всех зрителей выделялись два человека среднего возраста, но не шикарными костюмами – этих людей знала в лицо почти вся Европа. Один – с густыми усами, тронутыми сединой, с большими залысинами над выпуклым большим лбом и веселым, насмешливым взглядом темных глаз. Другой – сухощавый, с жестким взглядом, похожий, скорее всего, на строгого учителя, который не дает спуску своим ученикам. Это были Альберт Эйнштейн и Зигмунд Фрейд.
      А еще в зале сидел франтоватого вида молодой человек лет тридцати, со щегольскими усиками, в клетчатом сером костюме. На безымянном пальце его правой руки сверкал большой золотой перстень с внушительным бриллиантом. Человек этот не сводил со сцены пристального взгляда, наполненного фанатичным, лихорадочным блеском.
      Из-за кулис появился ассистент в темном костюме, подошел к самому краю сцены и громко произнес, четко и раздельно выговаривая каждое слово:
      – Дамы и господа, начинаем второе отделение нашего концерта. У господина Мессинга есть предложение к зрителям. Может быть, кто-нибудь из господ желает что-нибудь загадать? Какую-либо комбинацию цифр, слово. Загадавшего прошу выйти на сцену.
      Шумок прокатился по залу, дамы и господа перешептывались, пожимали плечами, скептически улыбались.
      – Неужели совсем нет желающих? – спросил ассистент. – Смелее, господа!
      Доктор Абель притаился за кулисами, у края занавеса, и напряженно следил за поведением Вольфа Мессинга. Тот стоял неподвижно и смотрел в зал.
      Наконец с места поднялся толстяк средних лет и стал пробираться к проходу, затем твердым солдатским шагом пошел к сцене. По виду – настоящий бюргер, толстощекий, с усами а-ля кайзер Вильгельм. Он поднялся на сцену. Ассистент подошел к нему, поклонился и жестом попросил выйти на середину. Бюргер подошел и остановился, свирепо глядя на Вольфа, будто собирался вступить с ним в схватку. Даже кулаки сжал.
      – Как вас зовут? – громко и отчетливо, чтобы слышали зрители, спросил ассистент.
      – Курт Майер, бюргер, – решительно ответил толстощекий.
      – Вы загадали господину Мессингу свое желание? – громко спросил ассистент.
      – Да, загадал… – хриплым от волнения голосом произнес бюргер, не отрывая взгляда от Мессинга.
      – Прошу вас, повторите, пожалуйста, громче, чтобы все слышали, – попросил ассистент.
      – Загадал…
      – Прошу вас, господин Мессинг.
      Вольф на секунду задумался, закрыв глаза, потом обвел взглядом зал и так же громко и отчетливо проговорил:
      – Господин Майер, вы загадали число тысяча восемьсот восемьдесят один. Могу только добавить, что это год вашего рождения.
      Доктор Абель, стоявший за кулисами, улыбнулся и победно потряс в воздухе кулаком:
      – Вот так-то, пан Мессинг, молодец!
      – Господин Майер, вас удовлетворяет ответ господина Мессинга? – продолжал ассистент. – Это то самое число, которое вы загадали?
      Курт Майер молчал, словно на него напал столбняк. Выпучив глаза и открыв от изумления рот, он смотрел на Вольфа Мессинга и не мог выдавить из себя ни слова.
      – Господин Майер, – повторил ассистент, – вы можете ответить на мой вопрос? Господин Мессинг правильно назвал число, которое вы загадали?
      – Правильно… – прохрипел Майер, весь побагровев. – Но откуда он знает, что я в этот год родился?
      По залу прокатился смех, раздались аплодисменты. Однако несколько голосов в разных концах зала стали выкрикивать:
      – Да это явно подставное лицо!
      – Неужели можно так просто дурачить почтенную публику?!
      – Мошенничество и больше ничего!
      – Почему мошенничество? Блестящие способности фокусника. Я видел в Париже нечто подобное.
      – Как вы думаете, Зигмунд, это очередной ловкий фокусник или в его проделках что-то есть? – весело спросил Эйнштейн у своего спутника.
      – Думаю, обычный шарлатан… – прищурившись ответил Фрейд. – Но… молодой, красивый…
      – Но ведь он угадал число. И даже угадал, что это год рождения, – возразил Эйнштейн. – Или вы думаете, что это опять подставное лицо?
      – Почему бы и нет?
      – Многовато получается подставных лиц, – усмехнулся Эйнштейн. – А сами не хотите попробовать?
      – Ну вот еще… выставлять себя на всеобщее обозрение? Мне только этого не хватало, – поморщился Фрейд.
      Между тем толстяк бюргер вернулся в зал на свое место, и все время, пока шел, он не уставал повторять, разводя руками:
      – Черт знает что, в самом деле! Откуда он узнал, что это мой год рождения?
      Франтоватый молодой человек с тонкими усиками продолжал не отрываясь смотреть на Вольфа Мессинга, потом достал из внутреннего кармана тонкий блокнотик, карандаш, что-то быстро записал.
      – Уважаемые господа! Может быть, есть еще желающие выйти к нам на сцену со своей загадкой? – громко спросил ассистент. – Не бойтесь и не стесняйтесь! Загадывайте любые мысли и пожелания! Прошу вас, смелее!
      И вдруг в зале поднялся Эйнштейн и стал медленно пробираться к проходу. Зрители смотрели на него, и по рядам поползли перешептывания, многие начали оборачиваться. Все отчетливее слышалось:
      – Эйнштейн… Неужели это Эйнштейн?.. Это сам Альберт Эйнштейн! Все газеты пишут о каком-то его колоссальном научном открытии! Но он такой молодой. Неужели тот самый? Да, да, он самый. Знаменитый физик? Да, да, знаменитый физик!
      Раздались хлопки, сначала редкие, одиночные, но с каждой секундой их становилось все больше и больше, и наконец загремели аплодисменты. Раздались выкрики:
      – Господину Эйнштейну ура!
      Эйнштейн поднялся на сцену – он выглядел явно смущенным, – поднял руку, призывая к тишине. Зал долго не мог успокоиться. Альберт Эйнштейн подошел к Вольфу и протянул руку. Они поздоровались. Эйнштейн громко сказал:
      – У меня есть одно желание. Можете приступать к делу.
      – Сам знаменитый господин Эйнштейн изъявил желание быть участником телепатического опыта Вольфа Мессинга! – подхватил ассистент. – Как вы понимаете, господа, господин Эйнштейн никак не может быть подставным лицом!
      Медленно стихали хлопки, зрители взволнованно ерзали в креслах, не спуская взгляда с Вольфа Мессинга. Тот тоже смотрел в зал и молчал. Пауза затянулась.
      Эйнштейн все так же весело глядел на Вольфа, потом улыбнулся, словно подбадривал его.
      – Чтобы выполнить ваше желание, мне нужно пройти в зал, – наконец нарушил молчание Вольф.
      – Извольте, – улыбнулся Эйнштейн. – Разве я вам запрещаю?
      Вольф спустился по ступенькам в зал и решительно пошел по проходу между креслами. Зрители с удвоенным любопытством следили за ним, сидевшие впереди поворачивали назад головы.
      Мессинг дошел до седьмого ряда и стал пробираться вдоль кресел, то и дело приговаривая:
      – Простите, пожалуйста, позвольте пройти… Простите великодушно, разрешите пройти…
      Зрители вставали, освобождая проход и переглядываясь. Вольф добрался почти до середины ряда, остановился перед Зигмундом Фрейдом и уставился на него пронзительным взглядом черных глаз. Под этим пронизывающим взглядом Фрейду даже стало как-то не по себе.
      – Я вынужден попросить вас, господин Фрейд, достать из левого кармана вашего пиджака носовой платок.
      – Извольте… – Фрейд достал из левого кармана белый платок и подал его Вольфу.
      Тот взял платок, аккуратно сложил его и проговорил:
      – Благодарю вас. Кроме того, у вас есть золотые часы-луковица фирмы «Лонжин» на золотой цепочке. Вы не дадите их мне?
      Зрители, затаив дыхание, следили за происходящим. Дамы, сидевшие вдали, не отрывали от глаз лорнетов.
      – Извольте… – Глаза Фрейда расширились от удивления, он достал из кармашка жилетки часы-луковицу. отстегнул цепочку и протянул Вольфу.
      – Благодарю вас, господин Фрейд. – Мессинг взял часы и добавил: – Кроме этого, господин Эйнштейн просил передать вам «Ку-ку!»
      – Что? – не понял Фрейд.
      – Господин Эйнштейн просил передать вам «Куку!». Что это обозначает, я не знаю.
      – Ну что ж, я тоже благодарю вас, – усмехнулся Фрейд.
      Вольф поклонился и стал медленно пробираться вдоль кресел обратно к проходу. По залу прокатились смешки, перешептывания. Зрители спрашивал у тех, кто был поближе :
      – Что он сказал?
      – Ку-ку.
      – Что такое «ку-ку»?
      – Это Эйнштейн мысленно приказал Мессингу передать Фрейду.
      – А этого господина зовут Фрейд?
      – Ну да, это Зигмунд Фрейд.
      – Тот самый знаменитый врач-психоаналитик?
      – Ну да!
      – Черт знает что! Он-то здесь что делает?
      Потом Вольф прошел к сцене, поднялся по ступенькам и подошел к Эйнштейну. Он протянул ему платок и часы и громко сказал:
      – Это и было вашим желанием, господин Эйнштейн?
      – Совершенно верно, господин Мессинг, – вы исполнили мое желание с потрясающей точностью. Мне остается только развести руками. – Эйнштейн улыбнулся, забирая часы и платок. Потом повернулся к залу, посмотрел в сторону Фрейда и помахал рукой с зажатыми в ней предметами: – Не беспокойся, Зигмунд, все у меня.
      Зал грохнул от смеха и разразился аплодисментами. Вольф кланялся и блестящими от счастья глазами смотрел в зал. Франтоватый молодой человек в клетчатом костюме старался хлопать громче всех.
      – Ваши опыты замечательны, – перекрывая шум аплодисментов, сказал Эйнштейн. – Вы не согласились бы прийти ко мне в гости? Буду с нетерпением ждать. – И он протянул Вольфу визитку.
      – Благодарю вас. – Вольф взял карточку и долго жал Эйнштейну руку.
      Доктор Абель смотрел из-за кулис на Вольфа Мессинга и Эйштейна, и глаза его наполнялись слезами от счастья и гордости за мальчика. Одна из них медленно поползла по щеке. Доктор достал платок, утер глаза и громко высморкался.
      …А франтоватый молодой человек в клетчатом сером костюме продолжал хлопать и глядеть на сцену, на Вольфа Мессинга, и по лицу его блуждала хищная улыбка.

Берлин, 1914 год

      Они сидели в кабинете Эйнштейна – доктор Фрейд, доктор Абель, Вольф Мессинг и сам Эйнштейн. Фрейд был, как всегда, в черном сюртуке, жестко накрахмаленный воротник подпирал худую, жилистую, уже в морщинах шею. На Эйнштейне – белая рубашка с расстегнутым воротом и наброшенный на плечи толстый шерстяной свитер.
      Стены кабинета великого физика представляли собой сплошные стеллажи, плотно заставленные книгами. Письменный стол завален бумагами и научными журналами.
      Еще один стол находился у окна, и на нем расположились чашки с чаем, пузатый заварной чайник, дольки лимона в большой вазе, сахарница. За этим столом пили чай и беседовали.
      – А недавно получаю я письмо от одного пожилого еврея из Польши, – улыбаясь, весело рассказывал Эйнштейн. – «Господин Эйнштейн, что вы там пишете о теории относительности? Это же проще пареной репы, это же у нас в местечке все знают с молодых лет. Неужели из-за такой ерунды можно стать знаменитым и богатым? Такие сумасшедшие деньги! Я бы на вашем месте постыдился брать такие деньги за подобное шарлатанство. Не лучше ли раздать их бедным?»
      Все расхохотались, и Эйнштейн тоже.
      – А я думаю, этот человек, написавший тебе письмо, тысячу раз прав, – насмешливо сказал Фрейд. – Твою теорию относительности ни пощупать, ни, тем более, увидеть нельзя. А вот покажи ему то, что вытворяет господин Мессинг, – он же с ума сойдет. Он падет ниц, как древний египтянин пред великим жрецом бога Ра.
      – Я могу вам сказать, господин Эйнштейн, – глядя на молодого ученого, произнес Вольф, – что в двадцать первом году ваша научная деятельность будет отмечена очень высокой международной наградой….
      – В двадцать первом? – весело переспросил Эйнштейн. – М-м-м… очень долго ждать. Вы не могли бы, юноша, устроить это дельце побыстрее? – и Эйнштейн засмеялся.
      – Он намекает тебе, что ты получишь Нобелевскую премию, – ехидно произнес Фрейд. – Только могу тебя заверить, что ни черта ты не получишь.
      – Это почему же? – обиделся Эйнштейн.
      – Потому что в двадцать первом Нобелевскую премию получу я, – сказал Фрейд, и оба разом захохотали.
      Вольф вежливо улыбнулся и сказал:
      – Я говорю вам правду, господин Эйнштейн.
      – Я готов пасть ниц перед господином Мессингом, – улыбнулся Эйнштейн. – И я согласен: моя теория относительности чистой воды шарлатанство в сравнении с вашими гипнозами и телепатиями. Натуральное колдовство! Знаете, что я думаю, дорогой Вольф? Просто необходимо создать лабораторию… да-да, специальную лабораторию по изучению ваших необычайных способностей. Чтобы там работали самые разные специалисты: врачи, гипнотизеры, парапсихологи… и даже маги, колдуны и прочее, прочее… Вас надо изучать, господин Мессинг. Вы сами-то знаете, кто вы? Откуда у вас это? Как это в вас работает?
      – Нет… – покачал головой Вольф.
      – Это мучает вас?
      – Часто – да…
      – Оставьте молодого человека в покое, – потребовал Фрейд.
      – Не мешайте, Зигмунд, – нервно махнул рукой Эйнштейн. – Я все-таки немножко ученый… молодой и глупый, но тем не менее.
      – Дорогой Вольф, вы не поможете мне отомстить Эйнштейну за его выходку на вашем представлении? – не отставал Фрейд. – Когда он отобрал у меня золотые часы и заставил вынуть всем на обозрение несвежий носовой платок.
      Все опять засмеялись, и Вольф ответил:
      – Я готов помочь вам.
      – Хорошо, – ехидно улыбнулся Фрейд. – Я сейчас загадаю желание, а вы его исполните. – Фрейд замолчал, закрыв глаза, потом сказал после паузы: – Всё. Загадал.
      Вольф внимательно посмотрел на него, широко улыбнулся и проговорил:
      – Право, не знаю, удобно ли это?
      – С другим человеком это, возможно, и было бы неудобно, но с моим другом Альбертом – вполне. Он же доказал, что все в мире относительно. Так что прочь сомнения, Вольф, и действуйте. Действуйте! – ответил Фрейд, сидя в кресле с закрытыми глазами.
      – Господин Эйнштейн, вы не скажете, где у вас можно взять пинцет? – спросил Вольф, поднимаясь из кресла.
      – Пинцет? – встревожился Эйнштейн. – Зачем вам пинцет?
      – Для того, чтобы исполнить желание господина Фрейда.
      При этих словах Фрейд зловеще усмехнулся.
      – Извольте, пинцет лежит на письменном столе. Кажется, в стакане для карандашей, – ответил Эйнштейн.
      Вольф подошел к столу, нашел в стакане с карандашами пинцет и вернулся с ним к Эйнштейну.
      – Прошу прощения, господин Эйнштейн, но придется потерпеть. Будет немножко больно.
      – Больно? – вновь встрепенулся Эйнштейн. – Я очень плохо переношу боль. А при виде крови могу упасть в обморок, так что…
      – Успокойся, Альберт, крови не будет, – понизив голос, проговорил Фрейд. – А жаль…
      – Что вы там задумали? – с некоторой тревогой спросил Эйнштейн. – Вы ведете себя, как типичный маньяк-садист.
      – Мне лучше знать, как ведет себя маньяк-садист, – вновь зловеще осклабился Фрейд. – Я врач, психиатр. А вы… жалкая пародия на великого ученого.
      – Ну и черт с вами, – пробормотал Эйнштейн и закрыл глаза. – Делайте что хотите. Сопротивляться маньякам вдвойне опасно…
      Вольф наклонился к Эйнштейну и пинцетом ловко выдернул у него волосок из левого уса.
      – Ой! – вскрикнул Эйнштейн, хватаясь за усы. – Больно же, черт вас подери!
      – Прошу прощения, это не все… – сказал Вольф. – Я должен сделать это еще два раза.
      – Нет-нет, достаточно одного! – запротестовал Эйнштейн, закрывая ладонями усы. – Я полагаю, одного волоса из моих усов достаточно, чтобы удовлетворить чувство мести самого злобного маньяка… коим вы и являетесь, господин Фрейд…