Предисловие к русскому изданию

Книга Эндрю Росса Соркина – увлекательный взгляд изнутри на события кризиса 2008 года, которые надолго запомнятся не только профессиональным участникам финансовых рынков, но и большинству обычных людей. Книга читается на одном дыхании, как хороший детектив, но в отличие от образцов остросюжетного жанра в конце она не дает ответов на все вопросы. А вопросы и сегодня, через год после выхода американского издания, стоят очень остро. В первую очередь о том, что стало главной причиной кризиса и как предотвратить его повторение.

Рыночная экономика носит циклический характер, и спады в ней происходят регулярно. Но кризис 2008 года стал в своем роде уникальным, поскольку он не был, как обычно, обусловлен диспропорциями в реальном секторе экономики, а имел свои истоки в финансовых рынках. Фактически он был искусственным, виртуальным кризисом, но от этого его последствия оказались ничуть не менее серьезными, и мировая экономика не может их преодолеть до сих пор.

Начиная с названия Too Big To Fail, книга наглядно показывает основной урок, вынесенный из этого кризиса, – по мере развития и усложнения инструментов финансового рынка, на которые накладывается растущая глобализация, роль и ответственность государства как регулятора этого рынка многократно возрастают. Именно отсутствие надлежащего регулирования первичного рынка ипотечного кредитования и, самое главное, рынка ипотечных деривативов стало основой произошедшей катастрофы.

На фоне, казалось, бесконечного роста цен на жилье никто не задумывался о платежеспособности ипотечных заемщиков, ведь цена заложенного дома уже через месяц легко покрывала задолженность человека перед банком. Кредиты выдавались даже людям, не имеющим постоянных доходов и сбережений, и мгновенно перепродавались на глобальном финансовом рынке в виде ценных бумаг. При этом конструкции расщепления рисков были настолько сложными, что конечные инвесторы вряд ли осознавали, что за бумагой с высшим рейтингом ААА стоят ипотечные кредиты, выданные неплатежеспособным заемщикам.

Еще одна важная проблема, поднятая в книге Соркина, – моральный риск со стороны крупного бизнеса. Его основа лежит в том числе в имплицитной форме государственной поддержки крупных частных компаний. Неограниченная государственная поддержка развития определенных рынков, включая ипотеку, была оправдана на этапе становления, но со временем привела к угрозе недобросовестности в оценке принимаемых рисков. В ситуации, когда рынок уверен, что государство не позволит компании обанкротиться, финансовая дисциплина снижается. Такие компании в погоне за долей рынка и прибылями могут идти на неоправданный риск. При этом на стадии роста прибыль забирают себе частные акционеры и менеджеры, а государство (то есть налогоплательщики) в кризис вынуждено покрывать огромные убытки, понимая, что банкротство финансовых гигантов нанесет еще больший урон экономике страны и глобальной финансовой системе в целом.

Сейчас регуляторы по обе стороны океана активно дорабатывают нормативную базу, регулирующую деятельность эмитентов и инвесторов в ценные бумаги, ипотечных кредиторов, других участников рынка. Объем выпущенных ипотечных деривативов настолько велик, что уже невозможно признать, что сам факт выпуска этих бумаг был ошибкой. В то же время секьюритизации необходимо вернуть ее первоначальную роль удобного и дешевого источника финансирования, а не инструмента, позволяющего принимать сверхриски и обходить установленные регулятивные нормы достаточности капитала. Для этого государственные органы практически всех развитых стран пошли по пути более глубокого анализа инструментов инвесторами и более полного раскрытия информации эмитентами.

И конечно, когда сравниваешь события кризисного периода в США и России, испытываешь гордость за российскую ипотеку. С самого начала развитие российского рынка ипотечного кредитования строилось на весьма жестких стандартах андеррайтинга. Кстати говоря, этому нас научили именно американские специалисты. К моменту начала ипотечного кризиса в США на нашем рынке только начинали развиваться те тенденции, которые так больно ударили по американской и мировой экономике. Выдача кредитов категории sub-prime прекратилась, когда кризисные явления приобрели глобальный характер. Накопленный объем таких кредитов был сравнительно небольшим, поэтому рост дефолтов по ним не привел, как в США, к краху всего рынка и цепной реакции в других секторах экономики. Следует отметить и гораздо более взвешенную профессиональную позицию наших регуляторов на рынке ценных бумаг. Результат – все ипотечные ценные бумаги, выпущенные российскими финансовыми структурами, успешно прошли через кризис, ни одного дефолта допущено не было.

Что же дальше, по какому пути должны развиваться рынок ипотечного кредитования и в целом финансовые рынки? Большинство вопросов, которые ставятся в книге Соркина, по-прежнему остаются открытыми как для регуляторов рынка, так и для его участников. Очень важно, чтобы ответы были найдены, принимаемые сегодня меры позволили преодолеть кризис и сформировать предпосылки для более устойчивого функционирования рынка. Но одно можно сказать наверняка – всем, кто так или иначе участвует в определении направлений дальнейшего развития мирового финансового рынка, эта книга будет весьма полезна.

А. Н. Семеняка,

генеральный директор

ОАО «Агентство по ипотечному жилищному кредитованию»

Предисловие автора

Данная книга является результатом более чем 500 часов интервью с более чем 200 людьми, которые принимали непосредственное участие в событиях, связанных с финансовым кризисом. Среди этих людей – руководители компаний Уолл-стрит, члены советов директоров, команды управляющих, действующие и бывшие должностные лица правительства США, иностранные правительственные чиновники, банкиры, юристы, бухгалтеры, консультанты и другие. У многих из них есть совпадающие документы, в том числе заметки того времени, сообщения электронной почты, магнитофонные записи, внутренние презентации, проекты заявок, сценарии, календари, журналы вызовов, табели учета рабочего времени и отчеты о расходах, которые легли в основу большей части подробностей книги. Эти люди также часами кропотливо вспоминали разговоры и подробности различных совещаний, многие из которых считались конфиденциальными.

Учитывая продолжающиеся споры вокруг многих из описанных событий – на момент написания книги несколько уголовных дел все еще открыты, поданы бесчисленные гражданские иски, – большинство опрошенных согласились принять участие только при условии анонимности. К тому же для подтверждения каждой сцены использовалась информация из разных источников, так что читатели не должны полагать, что персонаж, чьи диалоги или конкретные чувства описываются, и был тем, кто предоставил информацию. Во многих случаях подробности появились от этого человека напрямую, но они также могли появиться и от других очевидцев, находившихся на тот момент в комнате или на противоположном конце телефонного провода (часто на громкой связи), или от кого-то, кто был проинформирован о разговоре сразу после того, как тот состоялся, или, наконец, из письменных свидетельств.

О финансовом кризисе написано много, и данный труд опирается на хроники, созданные моими уважаемыми коллегами в финансовой прессе, их работы я привожу в конце книги. Надеюсь, то, что представлено здесь, является первой подробной, минута за минутой, хронологией одного из самых драматических эпизодов нашей истории. Люди, которые дали ход этому повествованию, искренне верили, что смотрят в экономическую пропасть, и, возможно, так оно и было.

Галилео Галилей говорил: «Истины легки для понимания после того, как их обнаружили; все дело в том, чтобы их обнаружить». Надеюсь, я обнаружил хотя бы некоторые из них и в процессе сделал ошеломляющие финансовые события последних нескольких лет немного более легкими для восприятия.

Персонажи и их компании

Финансовые учреждения

American International Group (AIG)

Стивен Дж. Бенсингер, главный финансовый директор и исполнительный вице-президент

Джозеф Кассано, глава лондонского филиала AIG Financial Products, бывший главный операционный директор

Дэвид Херцог, бухгалтер-аналитик

Брайан Т. Шрайбер, старший вице-президент, стратегическое планирование

Мартин Дж. Салливан, бывший президент и главный исполнительный директор

Роберт Б. Вилюмштад, исполнительный директор, бывший президент

Bank of America

Грегори Л. Керл, директор по корпоративному планированию

Кеннет Д. Льюис, президент, председатель и главный исполнительный директор

Брайан Т. Мойнихан, президент, глобальный корпоративный и инвестиционный банкинг

Джо Л. Прайс, финансовый директор

Barclays

Арчибальд Кокс-младший, председатель совета директоров Barclays Americas

Джерри дель Миссье, президент Barclays Capital

Роберт Э. Даймонд-мл., президент Barclays PLC, главный исполнительный директор

Barclays Capital

Майкл Кляйн, независимый консультант

Джон С. Варли, генеральный директор

Berkshire Hathaway

Уоррен Е. Баффет, председатель, главный исполнительный директор

Аджит Джейн, президент, перестраховочный отдел

BlackRock

Ларри Финк, генеральный директор

Blackstone Group

Питер Дж. Питерсон, один из учредителей

Стивен А. Шварцман, председатель, главный исполнительный директор и соучредитель

Джон Стадзински, старший управляющий директор

China Investment Corporation

Гао Си Цин, президент

Citigroup

Эдвард «Нед» Келли, руководитель глобальной банковской группы для институциональных клиентов

Викрам С. Пандит, главный исполнительный директор

Стивен Р. Фолк, вице-президент

Evercore Partners

Роджер С. Альтман, основатель и председатель

Fannie Mae

Дэниэл Х. Мад, президент, председатель и главный исполнительный директор

Freddie Mac

Ричард Ф. Сайрон, главный исполнительный директор

Goldman Sachs

Ллойд С. Бланкфейн, председатель и главный исполнительный директор

Гэри Д. Кон, сопрезидент и главный операционный содиректор

Кристофер А. Коул, председатель совета директоров, инвестиционнобанковское направление

Джон Ф. В. Роджерс, секретарь совета директоров

Харви М. Шварц, начальник подразделения глобальных операций с ценными бумагами

Дэвид Соломон, управляющий директор и соруководитель, инвестиционный банковский бизнес

Байрон Тротт, заместитель председателя, инвестиционный банковский бизнес

Дэвид А. Винер, финансовый директор

Джон Винкельрид, сопрезидент и главный операционный содиректор

Greenlight Capital

Дэвид М. Эйнхорн, председатель и соучредитель

JC Flowers & Company

Джей Кристофер Флауэрс, председатель и основатель

JP Morgan Chase

Стивен Д. Блэк, соруководитель, инвестиционный банк

Дуглас Дж. Браунштейн, глава, инвестиционный банковский бизнес

Майкл Дж. Кавана, финансовый директор

Стивен М. Катлер, главный юрисконсульт

Джейми Даймон, президент, председатель и главный исполнительный директор

Марк Фельдман, генеральный директор

Джон Хоган, главный управляющий рисками

Джеймс Б. Ли-мл., вице-председатель

Тимоти Мэйн, руководитель, финансовые учреждения, инвестиционные банковские услуги

Уильям Т. Винтерс, соруководитель, инвестиционный банк

Барри Л. Зуброу, руководитель по управлению рисками

Korea Development Bank

Мин Ю Сунг, главный исполнительный директор

Lazard Freres

Гэри Парр, заместитель председателя

Lehman Brothers

Стивен Л. Беркенфилд, управляющий директор

Джасджит С. «Джесси» Бхаттал, главный исполнительный директор Азиатско-Тихоокеанского подразделения

Эрин М. Каллан, финансовый директор

Кунхо Чо, заместитель председателя

Джеральд А. Донини, руководитель, акции

Скотт Дж. Фридхейм, главный административный директор

Ричард С. Фулд, главный исполнительный директор

Майкл Гельбанд, руководитель, капитал

Эндрю Гауэрс, руководитель по корпоративным коммуникациям

Джозеф М. Грегори, президент и главный операционный директор

Алекс Кирк, основные инвестиции

Ян Т. Левитт, главный финансовый директор и главный административный содиректор

Герберт Х. «Барт» МакДейд, президент и главный операционный директор

Хью Э. «Скип» МакГи, руководитель, инвестиционный банковский бизнес

Томас А. Руссо, вице-председатель и главный сотрудник по правовым вопросам

Марк Шафир, содиректор, слияния и поглощения

Паоло Тонуччи, казначей

Джеффри Вайс, руководитель, глобальная группа по финансовым учреждениям

Брэдли Уитмен, соруководитель, финансовые учреждения, слияния и поглощения

Ларри Визенек, соруководитель, глобальные финансы

Merrill Lynch

Джон Финнеган, член совета директоров

Грегори Дж. Флеминг, президент и главный операционный директор

Питер Келли, адвокат

Питер С. Краус, исполнительный вице-президент и член правления

Томас К. Монтаг, исполнительный вице-президент, руководитель по глобальным продажам и трейдингу

Стэнли О’Нил, бывший председатель и главный исполнительный директор

Джон А. Тэйн, председатель и главный исполнительный директор

Mitsubishi UFJ Financial Group

Нобуо Куроянаги, президент, главный исполнительный директор

Morgan Stanley

Валид А. Чамма, сопрезидент

Кеннет М. де Регт, директор по управлению рисками

Джеймс П. Горман, сопрезидент

Колм Келлехер, исполнительный вице-президент, главный финансовый директор и соруководитель, стратегическое планирование

Роберт А. Киндлер, заместитель председателя, инвестиционный банковский бизнес

Джонатан Киндред, президент, Morgan Stanley Japan Securities

Гарри Г. Линч, главный сотрудник по правовым вопросам

Джон Дж. Мак, председатель и главный исполнительный директор

Томас Р. Нидес, главный административный директор и секретарь

Рут Порат, глава группы финансовых учреждений

Роберт Скалли, член администрации председателя

Даниэль А. Симковиц, заместитель председателя, глобальные рынки капитала

Пол Дж. Таубман, начальник инвестиционно-банковского бизнеса

Perella Weinberg Partners

Гэри Баранчик, партнер

Джозеф Р. Перелла, председатель, главный исполнительный директор

Питер А. Вайнберг, партнер

Wachovia

Дэвид М. Кэрролл, президент по управлению капиталом

Джейн Шерберн, главный юрисконсульт

Роберт К. Стил, президент и главный исполнительный директор

Wells Fargo

Ричард Ковачевич, председатель, президент и главный исполнительный директор

Юристы

Cleary Gottlieb Steen & Hamilton

Алан Беллер, партнер

Виктор И. Левков, партнер

Cravath, Swaine & Moore

Роберт Д. Иоффе, партнер

Файза Ж. Саид, партнер

Davis, Polk and Wardwell

Маршал С. Хюбнер, партнер

Simspon Thacher & Bartlett

Ричард И. Битти, председатель

Джеймс Г. Гэмбл, партнер

Sullivan & Cromwell

Джей Клейтон, партнер

Роджин Коэн, председатель

Майкл М. Вайсман, партнер

Wachtell, Lipton, Rosen & Katz

Эдвард Д. Херлихи, партнер

Weil, Gotshal & Manges

Лори Р. Файф, партнер, финансы и реструктуризация бизнеса

Харви Р. Миллер, партнер, финансы и реструктуризация бизнеса

Томас А. Робертс, корпоративный партнер

Город Нью-Йорк

Майкл Блумберг, мэр

Государственный департамент страхования штата Нью-Йорк

Эрик Р. Диналло, управляющий

Великобритания

Управление по финансовым услугам

Каллум МакКарти, председатель

Гектор Сантс, исполнительный директор

Правительство

Джеймс Гордон Браун, премьер-министр

Алистер М. Дарлинг, канцлер казначейства

Правительство США

Конгресс

Хиллари Клинтон, сенатор (демократ от штата Нью-Йорк)

Кристофер Дж. Додд, сенатор (демократ от штата Коннектикут), председатель банковского комитета

Барнетт «Барни» Фрэнк, представитель (демократ от штата Массачусетс), председатель комитета по финансовым услугам

Митч МакКоннелл, сенатор (республиканец от штата Кентукки), республиканский лидер Сената

Нэнси Пелоси, представитель (демократ от штата Калифорния), спике р

Федеральное казначейство

Мишель А. Дэвис, помощник секретаря казначейства по связям с общественностью, начальник отдела политического планирования

Кевин И. Фромер, помощник по вопросам законодательства

Роберт Ф. Хойт, главный юрисконсульт

Дэн Джестер, советник секретаря казначейства

Нил Кашкари, помощник по международным делам

Дэвид Х. МакКормик, заместитель по международным делам

Дэвид Дж. Насон, помощник, куратор финансовых учреждений

Джереми О. Нортон, заместитель помощника секретаря, политика финансовых учреждений

Генри М. «Хэнк» Полсон-младший, секретарь казначейства

Энтони У. Райан, помощник секретаря, куратор финансовых рынков

Мэтью Скогин, старший советник заместителя секретаря по внутренним финансам

Стивен Шафран, советник Полсона

Роберт К. Стил, заместитель секретаря, внутренние финансы

Филипп Свагель, помощник секретаря, экономическая политика

Джеймс Р. «Джим» Уилкинсон, начальник администрации

Кендрик Р. Уилсон III, советник секретаря казначейства

Федеральная корпорация страхования депозитов (FDIC)

Шейла С. Бэйр, председатель

Федеральная резервная система

Скотт Г. Альварес, главный юрисконсульт

Бен Бернанке, председатель

Дональд Кон, заместитель председателя

Кевин М. Уорш, губернатор

Федеральный резервный банк Нью-Йорка

Томас С. Бакстер-мл., главный юрисконсульт

Терренс Дж. Чеки, исполнительный вице-президент

Кристина М. Камминг, первый вице-президент

Уильям К. Дадли, исполнительный вице-президент, группа рынков

Тимоти Ф. Гайтнер, президент

Кальвин А. Митчелл III, исполнительный вице-президент, связь

Уильям Л. Рутледж, старший вице-президент

Комиссия по ценным бумагам и биржам (SEC)

Чарльз Кристофер Кокс, председатель

Майкл А. Маккиароли, заместитель директора, отдел торговли и рынков

Эрик Р. Сирри, директор отдела по регулированию рынка

Линда Чатман Томсен, директор отдела исполнения

Белый дом

Джошуа Б. Болтен, начальник администрации, Управление президента

Джордж Буш, президент Соединенных Штатов

Пролог

Стоя на кухне своей квартиры, расположенной на Парк-авеню, Джейми Даймон налил чашечку кофе, надеясь, что это уменьшит головную боль. Голова болела в том числе после вчерашнего застолья, но не оно послужило главной причиной. Джейми слишком много знал.

Было начало восьмого субботы, 13 сентября 2008 года. Даймон, исполнительный директор третьего по величине американского банка JP Morgan Chase, провел часть вчерашнего вечера на экстренном заседании в Федеральном резервном банке Нью-Йорка вместе с дюжиной коллег из высшего эшелона руководства компаний Уолл-стрит. Им предстояло разработать план спасения Lehman Brothers, четвертого по величине инвестиционного банка Америки, в противном случае существовал риск обвала рынков.

Для Даймона ситуация представлялась ужасающей, и когда после заседания он спешил домой, ему действительно было нехорошо. Он уже больше чем на два часа опаздывал на званый ужин, который устроил вместе с женой Джуди. Ему было неловко, потому что на ужин собирались родители молодого человека его дочери, с которыми они с женой еще не были знакомы.

– Честно говоря, я никогда не опаздываю, – сказал он, надеясь смягчить ситуацию. Хотя и не желая рассказывать больше, чем нужно, он все же не удержался от пары намеков на то, что происходило на заседании. – Знаете, я не преувеличиваю серьезность ситуации, – сказал он немного встревоженным гостям и налил себе мартини. – Завтра вы прочтете обо всем в газетах.

Как он и обещал, субботние газеты широко освещали шокирующие события, на которые он намекал. Опершись на кухонную стойку, Даймон раскрыл Wall Street Journal и прочитал заголовок передовицы: «Lehman пытается обогнать время, кризис разрастается»[1]. Даймон знал, что Lehman Brothers могут не дожить до понедельника. В начале недели в JP Morgan изучили их банковскую отчетность на предмет предоставления займа, и результаты не радовали. Сам Даймон решил потребовать у компании дополнительного обеспечения, поскольку опасался банкротства. Даймон знал, что в ближайшие сутки Lehman будет либо спасен, либо уничтожен.

Однако Даймон смотрел шире, поэтому его беспокоило не только будущее Lehman Brothers. Ему было известно, что у Merrill Lynch, еще одного лидера Уолл-стрит, тоже были трудности, и только что дал указание сотрудникам убедиться, что у JP Morgan хватит залога этой организации. И он был абсолютно уверен, что мировой страховой гигант рынка AIG стоит перед лицом новых трудностей (которые до настоящего времени не привлекли внимания широкой публики – AIG была клиентом его банка, и банк изыскивал дополнительные средства для спасения). По его оценкам, у AIG имелась неделя, чтобы найти выход из сложившейся ситуации, иначе она тоже будет вынуждена приостановить деятельность.

По сравнению с основными игроками, вовлеченными в обсуждение развивающегося кризиса, включая правительство, Даймон находился в особом положении. Он обладал практически полной информацией, получаемой в режиме реального времени. Поступление инвестиционных и деловых предложений в режиме операционного потока позволяло ему идентифицировать слабые звенья финансовой системы и даже страховых схем, на которые возлагали надежду остальные.

Даймон задумался о худшем из возможных сценариев и в 7:30 утра удалился в свою библиотеку, чтобы начать селекторное совещание с двумя дюжинами подчиненных. «Нам предстоит пережить самую невероятную неделю в американской экономике, и мы должны быть готовы к худшему варианту развития событий, – сказал Даймон. – Мы обязаны защитить свой банк. Речь идет о выживании».

Сотрудники внимательно слушали, но никто до конца не понимал того, что Даймон пытался сказать. Как и большая часть работников Уолл-Стрит, включая исполнительного директора Lehman Brothers Ричарда С. Фулда-мл., который занимал этот пост дольше своих предшественников, участники совещания полагали, что правительство вмешается и предотвратит крах компании. Даймон поспешил рассеять их иллюзии.

– Вы принимаете желаемое за действительное. Я полагаю, что Вашингтон не будет спасать инвестиционный банк. Он не обязан этого делать, – решительно сказал он. – Я говорю всем вам, что это вопрос жизни и смерти. И я серьезен как никогда, – а затем он вынул из кармана «бомбу», которую готовил все утро. Это был сценарий Судного дня. – Вот что необходимо сделать. Нужно немедленно подготовиться к подаче заявления о банкротстве Lehman Brothers… И Merrill Lynch… И AIG…

И Morgan Stanley, – а потом надолго замолчал. – И потенциально – Goldman Sachs.

На линии послышался вздох ужаса и изумления.

Как и предсказал Даймон во время селекторного совещания, последующие дни ознаменовались почти полным крушением финансовой системы, что вынудило правительство предпринять беспрецедентные меры. Менее чем за 18 месяцев Уолл-стрит прошла путь от празднования самого прибыльного своего периода до ситуации, близкой к краху.

Внезапно испарилось состояние величиной в триллионы долларов, и финансовый ландшафт полностью изменился. Эта катастрофа определенно еще сокрушит некоторые наиболее почитаемые принципы капитализма. Мысль о том, что финансовые волшебники породили новую эру безрисковых прибылей и что американский финансовый инжиниринг является мировым золотым стандартом, официально перестала существовать.

Процесс шел по нарастающей, и многие на Уолл-стрит увидели такой рынок, с каким прежде не сталкивались, – рынок в тисках страха и разлада, которые не могла обуздать никакая невидимая рука. Они были вынуждены принимать самые важные решения за всю свою карьеру и, возможно, за всю жизнь, в обстановке обескураживающих слухов и сдвигов в политике, на основании данных, которые были в лучшем случае приблизительными. Некоторые приняли верные решения, другим повезло, об остальных можно лишь сожалеть. Но во многих случаях еще слишком рано судить, были ли эти решения на самом деле правильными.

В 2007 году, на пике экономического пузыря, сектор финансовых услуг превратился в машину по созданию богатства, раздувшись в США до более чем 40 % общей корпоративной прибыли. Финансовые продукты, включая новую линейку ценных бумаг, столь сложных, что их структуры не понимали многие исполнительные директора и члены советов директоров, стали еще более мощной движущей силой национальной экономики. Особенно важным компонентом этой системы была ипотечная отрасль, которая поставляла служившие сырьем для причудливых продуктов Уолл-стрит займы, упаковывая и продавая их по всему миру.

Благодаря притоку прибылей Уолл-стрит создавала новое благосостояние, невиданное с 1980-х. В 2007 году труженики финансовой сферы заработали поражающую воображение сумму в 53 млрд долларов. Goldman Sachs[2], в начале кризиса занимавший первое место в пятерке ведущих брокерских фирм, получил 20 млрд из этой суммы, что составило более 661 тыс. долларов на каждого служащего. Исполнительный директор компании Ллойд Бланкфейн получил 68 млн.[3]

Финансовые титаны считали, что создают нечто большее, чем просто прибыль. Они были уверены, что изобрели новую финансовую модель, которую можно успешно экспортировать. «Весь мир переходит[4] на американскую модель свободного предпринимательства и рынков капитала, – говорил летом 2007 года Сэнди Вейл, создатель Citigroup. – Было бы преступлением не иметь у себя американских финансовых учреждений, которые являются основным инструментом перехода к системе свободного предпринимательства».

Но пока они пропагандировали свои финансовые ценности и извлекали головокружительные прибыли, большие брокерские фирмы увеличивали ставки, все глубже залезая в долги. Соотношение между долгом и собственным капиталом у фирм Уолл-стрит составляло 32 к 1. Пока эта стратегия работала, она действовала невероятно хорошо, ратифицируя сложные финансовые модели отрасли и производя рекордные прибыли.

Однако когда она потерпела фиаско, результат оказался катастрофическим. Сокрушительная сила Уолл-стрит, проявившаяся в результате коллапса спекулятивного пузыря доткомов и замедления темпов экономического роста после 11 сентября, была в большой степени порождением дешевых денег. Переизбыток сбережений в Азии в сочетании с необычно низкими американскими процентными ставками в годы правления бывшего председателя Федерального резервного банка Алана Гринспена (призванного стимулировать рост экономики США после рецессии 2001 года) начал накачивать мировую экономику деньгами.

Отличным примером ненормальной ликвидности послужил субстандартный рынок ипотечного кредитования. На пике пузыря рынка недвижимости банки были готовы выдавать ипотечные кредиты каждому, кто в состоянии поставить подпись под документом.

Без каких-либо подтверждающих документов будущий покупатель мог заявить, что его месячная зарплата составляет шестизначное число, и выйти из банка с полумиллионным кредитом, месяцем позже получить еще и дополнительную кредитную линию под обеспечение доли владельца в доме, купленном на этот кредит. Разумеется, цены на жилье взлетели до небес, и на таком разогретом рынке рядовые граждане превратились в спекулянтов, перепродавая дома и открывая кредитные линии на собственную долю в купленном доме, чтобы приобрести дорогие машины и моторные лодки.

В то время на Уолл-стрит искренне верили, что новые финансовые продукты – ипотечные займы, которые были разбиты на части и перемешаны или «секьюритизированы», – если не полностью снимают риск, то как минимум существенно его снижают. Теперь банки не держали ссуды на своих балансах, а разбивали их на части и продавали инвесторам, попутно собирая огромные комиссионные.

Но, как бы ни оценивалась роль банков во время бума жилищного строительства, невозможно отрицать, что эти организации напоролись на то, за что боролись[5], – они фактически подавились, закупая друг у друга огромные количества активов, подкрепленных закладными на недвижимость.

Но самый большой риск заключался в новом уровне всепроникающей взаимосвязи финансовых организаций страны. В результате того, что банки владели различными частями этих вновь появившихся финансовых инструментов, каждая компания теперь зависела от остальных, зачастую даже об этом не подозревая.

Падение одной компании могло привести к эффекту домино. Конечно, как в деловом, так и в академическом мире были Кассандры, предупреждавшие, что такое финансовое изобретательство плохо кончится.

И несмотря на многочисленные предсказания, появившиеся еще в 1994 году, это прошло незамеченным, а профессора Нуриэль Рубини и Роберт Шиллер стали почетными пророками нынешнего поколения.

«Неожиданный крах или внезапное прекращение торговых операций любой из крупных финансовых компаний США может вызвать проблемы с ликвидностью на рынках и подвергнуть риску остальные компании, включая банки, участвующие в федеральной системе страхования вкладов, и финансовую систему в целом, – говорил генеральный аудитор Чарльз Боушер, докладывая комитету Конгресса результаты исследования стремительно растущего рынка производных финансовых инструментов. – В некоторых случаях вмешательство может вылиться в финансовый выкуп активов, оплаченный или гарантированный налогоплательщиком».[6]

Когда в 2007 году начали появляться первые трещины, многие продолжали утверждать, что субстандартные займы не угрожают никому, кроме нескольких ипотечных компаний. «Влияние проблем на рынке субстандартных кредитов на экономику и финансовые рынки ограниченно»[7], – заявил Бен Бернанке, председатель Федрезерва США, на слушаниях перед Объединенным экономическим комитетом Конгресса в марте 2007 года.

Однако уже к августу 2007 года рынок субстандартных кредитов объемом 2 трлн долларов США обвалился, приведя к глобальному распространению кризиса. Разорились два державших большие доли портфеля в субстандартных кредитах хедж-фонда под управлением Bear Sterns[8], похоронив 1,6 млрд вложенных в них инвесторами долларов.

BNP Paribas[9], крупнейший банк Франции, на время приостановил выдачу средств клиентам, ссылаясь на неспособность должным образом оценить свой портфель облигаций, привязанных к субстандартной ипотеке. Тем самым банк признал, что не может найти покупателя на эти облигации по разумной цене. В некотором смысле Уолл-стрит сама себя перехитрила, поскольку сложность ипотечных ценных бумаг означала, что почти никто не смог бы определить, как оценивать их в условиях падающего рынка. (На момент написания этой книги эксперты все еще пытаются выяснить, сколько же все-таки стоят эти активы.) Отсутствие цены парализовало рынок. А Уолл-стрит без доступа к капиталу просто не могла бы функционировать. Первой из Большой пятерки пошла ко дну компания Bear Stearns, самая слабая и залезшая глубоко в долги. Но все знали, что даже сильнейшие банки не в состоянии справиться с массовой паникой вкладчиков, а значит, никто не чувствовал себя в безопасности и никто не знал, кто на Уолл-стрит станет следующей жертвой.

Именно чувство полной неопределенности, которое Даймон выразил, озвучив в ходе селекторного совещания шокирующий список потенциальных банкротов, и сделало кризис уникальным для управлявших данными компаниями и чиновников, регулировавших их деятельность. До осени 2008 года эти люди сталкивались лишь с «ограниченными» кризисами. Фирмы и инвесторы набивали синяки и шишки и шли дальше. На деле сумевшие сохранить спокойствие и трезвую голову и уверенные в скором улучшении дел обычно получали максимальные прибыли. Новый кредитный кризис был иным. Уолл-стрит и администрации Белого дома пришлось импровизировать.

Теперь уже можно сказать: этот пузырь, как и все остальные, был примером того, что в своей классической книге в 1841 году шотландский автор Чарльз МакКей назвал «чрезвычайно распространенным заблуждением и безумием толпы». Вместо того чтобы породить дивный новый мир безрисковых инвестиций, банки фактически довели уровень риска до степени, угрожавшей всей финансовой системе.

Но моя книга посвящена не столько теоретическим изысканиям, сколько реальным людям и действиям, происходящим за кулисами в Нью-Йорке, Вашингтоне, в других странах, в офисах, домах и умах горстки людей, которые контролировали судьбы экономики в критические месяцы с понедельника, 17 марта 2008 года, когда JP Morgan согласился поглотить Bear Stearns, а правительственные чиновники в США наконец осознали, что необходимо осуществить крупнейшее в истории государственное вмешательство в экономику страны.

Последние десять лет я освещал деятельность Уолл-стрит и заключение различных сделок в газете New York Times, и мне посчастливилось заниматься этим в период, характеризовавшийся большим числом выдающихся событий в американской экономике. Но я ни разу не был свидетелем столь фундаментальных и драматических изменений деловой парадигмы и потрясающего самоуничтожения легендарных компаний.

Этот необыкновенный кризис оставил нам гигантскую загадку, настоящую головоломку, которую еще предстоит разгадать, чтобы мы смогли учиться на собственных ошибках. В своей книге я предпринял попытку сложить эту головоломку. По сути, данная книга стала хроникой провала – провала, который поставил мир на колени и поднял вопрос о самой природе капитализма. Это глубоко личное изображение тех искренних и часто обескураженных людей, которые сражались – зачастую идя на большие личные жертвы, но также порой и ради самосохранения – за то, чтобы избавить мир и себя от еще более пагубных последствий. Очень бы хотелось сказать, что все герои моей книги смогли забыть собственные заботы и объединиться, чтобы предотвратить худшее. Но вы увидите – принимая решения, они не были свободны от ожесточенного соперничества и борьбы за власть, которые исторически характеризуют Уолл-стрит и официальный Вашингтон.

В конце концов это человеческая драма, рассказ о несовершенстве людей, считавших себя слишком крутыми, чтобы ошибиться.

Глава первая

В Гринвиче, штат Коннектикут, стояло холодное раннее утро 17 марта 2008 года. Пять утра, еще темно. Единственным источником света были фары стоявшего на подъездной дороге черного «мерседеса», двигатель которого работал на холостом ходу. Фары освещали пятна мокрого грязного снега, разбросанные по всем двенадцати акрам имения. Водитель услышал похрустывание гравия на дорожке, когда Ричард С. Фулд-мл. выскользнул из входной двери и уселся на заднее сиденье автомобиля.

«Мерседес» повернул налево, на Северную улицу, в сторону извилистого и узкого Мерритт Парквэй, по направлению к Манхэттену. Фулд уставился в окно, в туман, на ряды особняков, принадлежащих верхушке Уолл-стрит и управляющих хедж-фондов. Большинство домов были куплены за восьмизначные суммы и щедро отремонтированы во время «второго золотого века», который незаметно для любого и менее всего – для Фулда приближался к концу.[10]

Фулд смотрел на свое изможденное отражение. Глубокие морщины под усталыми глазами образовали темные полумесяцы – свидетельство четырех скудных часов, которые ему удалось поспать после того, как его самолет незадолго до полуночи приземлился в аэропорту округа Вестчестер. А до того были адские 72 часа. Фулд, генеральный директор Lehman Brothers, четвертой по величине фирмы Уолл-стрит, и его жена Кэти по-прежнему должны были находиться в Индии[11], радовать клиентов-миллиардеров огромными пластинами тхали, кучами нан и пальмовым вином. Они планировали эту поездку в течение нескольких месяцев. Для Фулда, страдавшего от разницы во времени, было еще два часа дня.

Двумя днями ранее он дремал в хвосте своего Gulfstream на военном аэродроме недалеко от Нью-Дели, когда Кэти разбудила его. Звонил Генри М. «Хэнк» Полсон-мл., министр финансов США. Из офиса в Вашингтоне, округ Колумбия, с расстояния около семидесяти восьми сотен миль, Полсон сказал, что Bear Stearns, гигантский инвестиционный банк, либо будет продан, либо обанкротится к понедельнику. Lehman, несомненно, ощутит волну. «Вам лучше вернуться», – сказал он Фулду Надеясь сделать это как можно быстрее, Фулд спросил Полсона, может ли тот помочь получить разрешение правительства лететь над Россией, чтобы сократить время полета по крайней мере на пять часов. Полсон усмехнулся: «Я не могу добиться этого даже для себя».

Двадцать шесть часов спустя, с остановками для дозаправки в Стамбуле и Осло, Фулд вернулся в Гринвич.

Фулд снова и снова прокручивал события прошлого уик-энда: Bear Stearns, самый маленький и самый бережливый из Большой пятерки инвестиционных домов Уолл-стрит, согласился быть проданным по два чертовых доллара за акцию! И покупателем был ни много ни мало Джейми Даймон из JP Morgan Chase. Кроме того, Федрезерв принял решение взять на себя до 30 млрд долларов потерь проблемных активов Bear, чтобы сделка была приемлема для Даймона. Когда Фулд впервые услышал о двух долларах от своих сотрудников в Нью-Йорке, он подумал, что телефонная линия в самолете была повреждена и он расслышал только часть суммы.

Внезапно люди начали говорить об изъятии вкладов из банка, как будто на дворе был 1929 год. Когда в четверг Фулд уезжал в Индию, пошли слухи, что панически настроенные инвесторы отказываются торговать с Bear, но он представить себе не мог, что крах наступит так быстро. Отрасль слишком зависела от доверия инвесторов. Инвестиционные банки привлекают кредиты буквально на одну ночь, и им верят исходя из предположения, что следующим утром они никуда не денутся. Крах Bear поставил под сомнение саму бизнес-модель. А играющие на понижение «медведи»[12] – те, кто ставил на падение акций, а затем получал прибыль, когда акции обесценивались, – цеплялись за каждое проявление слабости, словно вестготы, разрушившие стены древнего Рима. На обратном пути Фулд ненадолго задумался о покупке Bear. Должен ли он это сделать? Может ли он это сделать? Нет, ситуация выглядела слишком нереальной.

Он понимал, что сделка JP Morgan с Bear Stearns была спасением банковской отрасли и его спасением тоже. Вашингтон, думал он, поступил мудро, сыграв роль свахи; рынок не устоял бы перед взрывом такого масштаба. Доверие – фундамент, который дал возможность всем этим банкам передавать друг другу миллиарды долларов, – рухнуло бы. Председатель Федрезерва Бен Бернанке, размышлял Фулд, принял правильное решение, впервые открыв дисконтное окно Федрезерва для таких фирм, как его, предоставляя доступ к финансовым средствам по той же низкой цене, по которой правительство предлагает их крупным коммерческим банкам. На этих условиях у Уолл-стрит был шанс на успех.

Фулд знал, что Lehman как наименьший из оставшихся банков Большой четверки был следующим на линии огня. В пятницу его акции упали на 14,6 % – тогда, когда акции Bear по-прежнему торговались по 30 долларов за штуку. Это происходило на самом деле? Там, в Индии, чуть более суток назад он поражался глобальному влиянию Уолл-стрит, колонизации финансовых рынков всего мира. И это что, скоро будет забыто?

Пока автомобиль ехал в город, большим пальцем он катал трекбол BlackBerry, словно четки. Американские рынки не откроются еще четыре с половиной часа, но он уже мог сказать, что день будет плохим. Nikkei, основной японский индекс, уже упал на 3,7 %. В Европе ходили слухи, что гигантский нидерландский банк ING[13] прекратит торговлю с Lehman Brothers и другими брокерами-дилерами – несчастными фирмами, которые торговали ценными бумагами на свои деньги или на деньги клиентов. То есть проводили операции, делавшие из Уолл-стрит Уолл-стрит.

Угу, думал он, это будет по-настоящему дерьмовое шоу.

Когда его машина, направляясь на юг в сторону центрального Манхеттена, влилась в поток на Вест-Сайд-хайвей, Фулд позвонил старому товарищу, президенту Lehman Джозефу Грегори. Время близилось к половине шестого, и Грегори, живший в Ллойд-Харбор[14], Лонг-Айленд, и уже давно отказавшийся садиться за руль в городе, был готов залезать в свой вертолет, предназначенный для ежедневных перелетов[15]. Ему нравилось, что все было просто: пилот сядет в Вест-Сайде, а водитель отвезет в офис Lehman Brothers на Таймс-сквер. Двадцать минут от двери до двери.

– Вы видите это дерьмо? – спросил Фулд про бойню на азиатских рынках.

Пока Фулд возвращался из Индии, Грегори пропустил игру в лакросс своего сына в Роаноке, штат Вирджиния, чтобы провести выходные в офисе, обдумывая план сражения. Комиссия по ценным бумагам и биржам и Федрезерв послали полдюжины головорезов в офис Lehman, чтобы нянчить сотрудников, пока изучались открытые позиции фирмы. Фулд, думал Грегори, серьезно нервничал, и не без оснований. Но они переживали кризисы и раньше. Мы выживем, сказал он себе, так было всегда.

Прошлым летом, когда цены на жилье начали падать, а выдавшие слишком много кредитов банки стали резко сокращать выдачу новых, Фулд с гордостью заявил: «У нас есть что-нибудь на балансе, от чего было бы трудно избавиться? Да. Это убьет нас? Конечно, нет»[16]. Фирма казалась неприступной крепостью. В течение трех лет Lehman заработал столько денег, что упоминался в одном ряду с Goldman Sachs – крупнейшем генератором прибыли Уолл-стрит.

Когда «мерседес» Фулда разогнался на пустынной 50-й улице, уборщики как раз тащили к 5-й авеню заграждения для толпы, готовясь к параду в День св. Патрика. Машина припарковалась у заднего входа штаб-квартиры Lehman, впечатляющего здания из стекла и стали, которое могло бы служить персональным памятником Фулду. По словам Грегори, Фулд был франшизой. Он провел Lehman через трагедию 11 сентября и последующий хаос[17], когда был вынужден отказаться от офисов через улицу от Всемирного торгового центра и приходилось работать в отеле «Шератон», прежде чем в 2001-м купить новую башню у Morgan Stanley[18]. Увешанное гигантскими светодиодными экранами здание, на вкус Фулда, было не слишком элегантным, но с непреодолимым ростом рынка недвижимости Нью-Йорка оно превратилось в крайне удачную инвестицию, и ему это нравилось.

Когда Фулд вышел из лифта и направился к своему кабинету, гнетущий 31-й VIP-этаж, известный как «Клуб 31», был почти пуст.

Повесив пальто и пиджак в шкаф рядом с ванной комнатой, он начал серию ежедневных ритуалов, сразу включив терминал Bloomberg и CNBC. Только что пробило шесть. Кто-то из помощников, Анжела Джадд или Шелби Морган, как правило, приходил в офис в течение часа.

Когда Фулд проверил фьючерсный рынок, где инвесторы делают ставки на то, как будут вести себя акции, когда откроются рынки, цифры словно ударили его в лицо: акции Lehman упали на 21 %. Автоматически Фулд подсчитал: теоретически он только что потерял 89,5 млн долларов, а рынок еще даже не открылся.

На CNBC Джо Кернен брал интервью у Антона Шутца из Burnham Asset Management о последствиях сделки Bear Stearns и ее значении для Lehman.

– Мы характеризуем Lehman Brothers[19] как линию фронта, исходную точку того, что происходит сегодня, – сказал Кернен. – Что вы ожидаете увидеть на протяжении сессии?

– Я ожидаю, что акции инвестиционных банков упадут, – ответил Шутц. – Причина в том, что есть огромная опасность неправильной оценки активов на балансах. Есть вопросы: как мог JP Morgan обойтись такой низкой платой за Bear Stearns и почему Федрезерв вынужден был выделить 30 млрд долларов, чтобы взять на себя некоторые из проблемных активов? Думаю, есть много вопросов, так что нам нужно много ответов.

Фулд наблюдал с каменным лицом, немного расслабившись лишь тогда, когда разговор ушел от Lehman. Но потом все началось снова. «Что же делать, если сегодня вы – один из тысяч и тысяч сотрудников Lehman, наблюдающий за каждым шагом? – спросил Кернен. – Люди как на иголках». На иголках? Это сравнение и близко не описывало то, что происходило на самом деле.

В 7:30 позвонил Хэнк Полсон, чтобы проверить, как идут дела. Dow Jones Newswire сообщила, что DBS Group Holdings[20], крупнейший банк Юго-Восточной Азии, в конце прошлой недели распространил внутренний документ, приказав своим трейдерам избегать новых сделок, связанных с Bear Stearns и Lehman. Полсон был озабочен тем, что Lehman, возможно, теряет партнеров – это означало бы начало конца.

– У нас все будет хорошо, – ответил Фулд, повторив то, что в минувшие выходные говорил о докладе, посвященном доходам фирмы. Докладе, который он планировал обнародовать во вторник утром. – И пусть все это дерьмо уляжется.

– Держите меня в курсе, – сказал Полсон.

Через час все городские торговые площадки охватило возбуждение. Фулд не отрывался от двух экранов Bloomberg на столе, пока торговались акции Lehman: падение на 35 %. Moody's подтвердило рейтинг[21] A1 высокоприоритетных долгосрочных долговых обязательств инвестиционного банка, но рейтинговое агентство понизило прогноз с позитивного на стабильный. На обратном пути из Индии Фулд обсуждал с Грегори и начальником правового отдела Lehman Томом Руссо необходимость предварительного объявления прибыли фирмы уже сегодня, до открытия рынка, а не завтра, как планировалось. Ждать не было смысла. Отчет о доходах должен быть позитивным. Фулд ощущал такую уверенность, что перед отъездом в Азию записал оптимистичное обращение к сотрудникам. Но Руссо отговорил его от досрочного объявления доходов, опасаясь, что это может выглядеть жестом отчаяния и лишь усилит тревогу.

По мере того как акции Lehman продолжали стремительно падать, Фулд снова и снова размышлял о правильности своего поведения. Он давно подозревал, что день расплаты Lehman Brothers может настать, причем в самый неподходящий момент. Он осознавал риски, связанные с дешевыми кредитами, которые использовались для покупки все новых активов – на Уолл-стрит это называли левереджем[22]. Но, как и все остальные на Уолл-стрит, Фулд не имел права упускать предоставляемых возможностей. Потенциальные выгоды от агрессивной игры были слишком велики: «Это все равно что покрывать дорогу дешевым асфальтом[23]: когда погода изменится, трещины и выбоины станут еще глубже». Вот они, эти выбоины, и Фулд был вынужден признать, что все выглядит хуже, чем он предполагал. Но в глубине души он считал, что Lehman выдержит. Он просто не мог предположить другого.

Грегори занял место напротив Фулда, и они молча поприветствовали друг друга. Оба подались вперед, когда CNBC пустил внизу экрана бегущую строку: «Кто следующий?»

– Твою мать, – пробормотал Фулд, пока «говорящие головы» одна за другой читали эпитафии их фирме.

В течение часа акции Lehman упали на 48 %.

– Спекулянты! – ревел Фулд. – Вот что здесь происходит!

Руссо, который отменил семейный отпуск в Бразилии, занял место рядом с Грегори. Профессор, в свои 65 лет он был одним из немногих приближенных Фулда в фирме, не считая Грегори. Но в это утро он паниковал, пересказывая Фулду последние сплетни, циркулирующие на бирже: некоторые хеджи, как пренебрежительно на Уолл-стрит называли управляющих хедж-фондами, систематически топили Bear Stearns, выводя оттуда свои брокерские счета, покупая банковские страховки на случай банкротства фирмы (инструмент, называемый кредитно-дефолтным свопом, или CDS), а затем продавая акции банка вкороткую. По данным источников Руссо, ходили слухи, будто группа «медведей», уничтоживших Bear, собралась на завтрак в отеле Four Seasons на Манхэттене в воскресенье утром и выпивали приготовленную из Cristal по 350 баксов за бутылку «Мимозу», отмечая успех. Было ли это правдой? Кто знает…

Три руководителя сидели и вместе планировали контратаку, начиная с утренней встречи с нервничающими топ-менеджерами. Как они могли изменить тему разговоров о Lehman, происходивших на Уолл-стрит? Каждое упоминание Bear, казалось, порождало обсуждение Lehman. «Возможно, Lehman следом за Bear придется отправиться в исповедальню до Страстной пятницы»[24], – вещал по Bloomberg Television Майкл МакКарти, опционный стратег из нью-йоркского Meridian Equity Partners. Ричард Бернштейн, уважаемый главный инвестиционный стратег Merrill Lynch, утром разослал тревожную записку клиентам. «Кончину Bear Stearns[25], вероятно, следует рассматривать как первую из многих, – писал он, тактично не упоминая Lehman. – Понимание того, насколько огромен пузырь кредитного рынка, только приходит».

К полудню Фулду позвонили все – клиенты, торговые партнеры, генеральные директора конкурентов, и все жаждали знать, что происходит. Некоторые успокаивали, другие хотели, чтобы успокоили их.

– Вы в порядке? – спросил старинный знакомый Джон Мак, генеральный директор Morgan Stanley. – Что у вас происходит?

– Я в порядке, – ответил Фулд, – но слухи роятся: у меня есть два банка, которые ко мне не обратятся, – под этим на Уолл-стрит подразумевалось, что банки не будут торговать с Lehman. Последний слух свидетельствовал, что Deutsche Bank и HSBC перестали торговать с фирмой. – Но у нас все в порядке. Мы вполне способны выполнять свои обязательства, это не проблема.

– Хорошо, мы будем торговать с вами весь день, – заверил его Мак. – Я поговорю со своим трейдером. Дайте мне знать, если вам что-нибудь понадобится.

Фулд начал с того, что попросил помощи к своим заместителям. Он позвонил в лондонский офис и поговорил с Джереми Айзексом, который руководил там операциями фирмы. Когда Айзекс положил трубку, он обратился к команде: «Не думаю, что мы обанкротимся во второй половине дня, но не могу быть на сто процентов уверен в этом. Происходит много странного…»[26]

Несмотря на недавнее увлечение левереджами, Фулд верил в ликвидность. Всегда верил. Чтобы переждать бурю, нужно иметь серьезные запасы, говорил он. Он любил рассказывать историю о том, что однажды за игрой в блэкджек наблюдал, как крутой игрок, потерявший 4,5 млн долларов в Лас-Вегасе, удваивает каждую проигранную ставку в надежде на то, что ветер переменится. На салфетке Фулд записал: «Мне все равно, кто вы. У вас недостаточно средств».[27]

Он уяснил это еще в 1998 году, после краха хедж-фонда Long Term Capital Management. Lehman тогда считался уязвимым из-за его фактической задолженности гигантскому фонду. Но он выжил, потому что у фирмы была «подушка» дополнительных наличных, а также потому, что Фулд агрессивно оборонялся. И был еще один урок, извлеченный из фиаско Long Term Capital: необходимо предотвратить распространение слухов. Дай им жить, и они станут пророчествами, которые сбудутся. Как же в тот момент он был зол на Washington Post![28] «Ни один из этих слухов не оправдался. Если бы регуляторы Комиссии по ценным бумагам и биржам выяснили, кто запустил эти истории, я хотел бы минут пятнадцать поболтать с этими людьми первым».

Одним из тех, кому Фулд планировал перезвонить, была Сюзанна Крейг – крайне жесткий репортер Wall Street Journal, она писала о Lehman в течение многих лет. Фулду нравилась Крейг, и он часто говорил с ней «не для протокола». Но сегодня утром она позвонила, пытаясь убедить его дать интервью. Она представила это как способ заставить замолчать критиков и объяснить перспективное планирование, которое проделал Lehman. Фулд, ненавидевший читать о себе, решил, что интервью, возможно, неплохая идея. Он сожалел о том, как общался со СМИ во время кризиса Long Term Capital. Нужно было быть более активным с самого начала. «На этот раз я хочу все сделать правильно», – сказал он.

К полудню Фулд и его помощники разработали план: они дадут интервью Wall Street Journal, Financial Times и Barron’s. Они поделятся с Крейг частью инсайдерской информации о фирме в надежде, что ее редакторы поставят историю на первую полосу. Они назначили встречи с журналистами одну за другой начиная с 15:00. Тезисы были ясными: слухи врут; у Lehman достаточно ликвидности, как у Goldman Sachs и Morgan Stanley. Если фирма на самом деле должна будет сделать выплаты, это не скажется на наличности.

Для интервью с Крейг Фулд устроил телеконференцию с Грегори, Руссо и Эрин Каллан, новым финансовым директором компании. «Мы узнали, что нам нужно много ликвидности, и мы также знаем, что должны как-то бороться со слухами по мере их возникновения»[29], – заявил репортеру Фулд. Он также подчеркнул, что теперь, когда окно Федрезерва открыто, Lehman гораздо более устойчив: «Люди держат пари, что Федрезерв не сможет стабилизировать рынок, но я не стал бы на это ставить».

– У нас все в порядке с ликвидностью, – повторил Грегори. – И хотя пока нам не нужно ею пользоваться, сам факт того, что она есть, посылает мощный сигнал о ее доступности для всего рынка, – это замечание помогало справиться с «уловкой 22», связанной с решением Федрезерва выдать дешевые кредиты фирмам типа Lehman: взять такой кредит означало признать слабость, и ни один банк не хотел идти на это. На самом деле такой шаг Федрезерва был скорее призван успокоить инвесторов, а не укрепить банки. (По иронии, за эту стратегию можно было отчасти благодарить Руссо, одного из руководителей Lehman, – два месяца назад именно он выдвинул такое предложение в документе, который представил в Давосе[30] на ежегодном «балу капиталистов», известном как Всемирный экономический форум, в присутствии Тимоти Ф. Гайтнера, президента Федерального резервного банка Нью-Йорка.)

После интервью Грегори и Каллан вернулись в свои кабинеты и начали звонить в хедж-фонды, которые, по слухам, сворачивали торговлю с Lehman, пытаясь удержать их.

Блицкриг окупился. В последний час торгов после падения почти на 50 % в течение дня акции Lehman остановились лишь на 19 % ниже первоначальной цены – на уровне 31,75 доллара. Это был минимум за четыре с половиной года, достижения прошлых лет были стерты в один день. Но руководство осталось довольным. Завтра они объявят свои доходы и, может быть, сохранят благоприятную тенденцию. Каллан должна была отчитаться перед инвесторами в ходе конференции, так что она вернулась в кабинет Грегори, чтобы отрепетировать выступление.

Измученный Фулд сел в машину, чтобы ехать домой и как следует выспаться. Он снова подумал о том, что неплохо бы закончить ремонт квартиры – раскинувшихся на целый этаж шестнадцати комнат, – которую он и Кэти купили в доме 640 по Парк-авеню за 21 млн долларов[31]. Он устроился на заднем сиденье «мерседеса», отложил BlackBerry и на несколько минут отключился от окружающего мира.

Никто никогда не мог предположить, что Дик Фулд поднимется на Уолл-стрит так высоко.

В 1964 году, первокурсником в университете Колорадо в Боулдере, он казался потерянным, с трудом учился и никак не мог выбрать специализацию. Он вступил в Корпус офицеров запаса на базе колледжа по программе подготовки офицеров.[32]

Однажды утром во время тренировки командир, как обычно, выстроил студентов на огромной четырехугольной университетской площади.

– Фулд, ваша обувь не начищена, – гаркнул офицер.

– Начищена, сэр, – начал было Фулд. Но прежде, чем он смог закончить, офицер наступил на левый ботинок Фулда и запачкал его. Он приказал Фулду вернуться в общежитие и почистить ботинки, что тот и сделал. Когда Фулд вернулся, офицер наступил ему на правый ботинок и снова отправил в общежитие.

К тому времени, как Фулд вернулся, офицер привязался к следующему рядовому, тщедушному студенту. Он наступил тяжелым армейским ботинком на ботинок парня, который упал и закричал от боли. А офицер еще добавил ему коленом в лицо, сломав очки.

Фулд не знал парня, но ему хватило увиденного.

– Эй, мудак, – сказал он командиру. – Почему бы тебе не выбрать кого-то по силам?

– Это ты мне? – переспросил старший, подойдя к Фулду вплотную.

– Тебе, – без колебаний выпалил Фулд.

Дело дошло до драки. После того как их разняли, и Фулд, и офицер лежали в крови на земле. 18-летнего Фулда моментально доставили к главе программы Корпуса, и тот сообщил, что Фулд исключен. «Ты подрался со своим командиром, – сказал ему офицер. – Курсанты так себя не ведут».

– Я понимаю, сэр, но я бы хотел, чтобы вы услышали мою версию произошедшего, – попытался протестовать Фулд. – Вы должны понять, что произошло.

– Нет, есть только одна версия, – ответил офицер. – Ты подрался со своим командиром. Вот что имеет значение. Я не могу оставить тебя в своей программе.

Корпус оказался последним в ряду разочарований Фулда, но также это был знак, что пора становиться самим собой.

Ричард Северин Фулд-мл. вырос в богатом пригороде Харрисон, округ Вестчестер, Нью-Йорк, где его семья владела United Merchants & Manufacturers[33] – текстильной компанией, годовой доход который со временем вырос до 1 млрд долларов. United Merchants основал дед Фулда по материнской линии, Иаков Шваб, в 1912 году, тогда он назывался Cohn-Hall-Marx Company.

Так как отец Фулда не хотел, чтобы его сын вошел в семейный бизнес, Иаков Шваб летом 1966 года обратился к компанию Lehman Brothers с Уолл-стрит, с которой давно имел дело, и обеспечил внука неполным рабочим днем летом в крошечном денверском торговом подразделении фирмы. Это был офис из трех человек, где Фулд выполнял мелкие поручения: он проводил большую часть дня, копируя документы (тогда еще не было копировальных аппаратов), был мальчиком на побегушках. Но работа стала для него откровением. Фулду нравилось то, что он видел. В торговом зале мужчины кричали. Они работали с такой самоотдачей, которой Фулд никогда не испытывал. Вот мое место, подумал он. Так Дик Фулд нашел себя.

Однако его привлекло не воплощение в жизнь какой-нибудь давней мечты об игре с чужими деньгами, а нечто гораздо более интуитивное.

«Я действительно случайно наткнулся на инвестиционно-банковские услуги, – признавался он годы спустя. – Как только я с этим столкнулся, то обнаружил, что на самом деле понимаю процесс, и мозаика вдруг сложилась».[34]

Правда, в компании был человек, который ему не особо нравился, – Льюис Л. Глюксман, неотесанный, неряшливо одетый, надутый, шишка из штаб-квартиры. Он иногда появлялся в денверском офисе, запугивая сотрудников, грубо разговаривая с ними. Каким бы сильным ни было желание Фулда найти работу в области финансов, он поклялся, что никогда не будет работать на этого тирана.

В феврале 1969 года, спустя семестр, после окончания колледжа он вернулся в Lehman как летний стажер. Теперь он работал в великолепном здании в стиле итальянского Ренессанса, 1907 года постройки[35], по адресу Уильям-стрит, 1, в самом сердце Уолл-стрит. Он жил со своими родителями и ездил в город. Он работал в отделе, который торговал коммерческими бумагами, в основном краткосрочными долговыми расписками, которые использовались компаниями для финансирования их текущих операций. Для Фулда работа была идеальной, за исключением одной существенной детали: он подчинялся Глюксману, который вновь начал издеваться над ним, как в Денвере.

Фулд терпел. Он считал работу в Lehman временной. В конце концов он выбрал международный бизнес в качестве специализации в Колорадо и был полон решимости получить диплом МВА. В середине летней стажировки[36] он подошел к Глюксману и спросил, не напишет ли тот ему рекомендательное письмо.

– На кой хрен тебе это надо? – зарычал Глюксман. – Люди идут в аспирантуру, чтобы получить возможность найти работу. А я уже предлагаю тебе работу.

Но Фулд решил придерживаться плана.

– Мы не сработаемся, – ответил Фулд. – Вы кричите на меня.

– Оставайся здесь, и ты не должен будешь работать на меня, – сказал ему Глюксман.

Фулд согласился остаться в Lehman, пока по ночам работал над степенью университета Нью-Йорка. Он продолжал делать черную работу, в том числе отвечал за видеокамеры – последнее технологическое нововведение фирмы. Однажды он снимал интервью Глюксмана, когда в середине сессии тот спросил: «Кто снимает?» Фулд высунулся из-за камеры.

– Что, твою мать, ты делаешь? Завтра с утра зайди ко мне в кабинет, как только придешь, – прорычал Глюксман.

Когда Фулд появился в его кабинете на следующий день, Глюксман сказал: «Нелепо заниматься всей этой фигней. Почему бы тебе просто не начать работать на меня?»

– Получу ли я повышение? – спросил Фулд.

Они стали друзьями, а для Фулда началось восхождение по карьерной лестнице. Его зарплата составляла 6 тыс. долларов в год – примерно 1/10 000 того, что он будет приносить в дом в качестве генерального директора фирмы через три десятилетия. К концу года он был в состоянии съехать от родителей и снять однокомнатную квартиру на 65-й Ист-стрит за 250 долларов в месяц. Он ездил на работу в оранжевом «понтиаке GTO» и подвозил коллег, в том числе молодого Роджера С. Альтмана, который позже стал заместителем министра финансов.

В Фулде Глюксман узнавал себя тех времен, когда был молодым трейдером. «Он не позволял эмоциям влиять на суждения[37], – сказал Глюксман, умерший в 2006 году[38]. – Под покупками Дик понимал покупки, под продажами – продажи. У него это в крови».

Каждое утро, оказываясь в тесном торговом зале, Фулд чувствовал, как его сердце бешено колотится от волнения. Крики. Ругательства. Выживать только за счет собственного ума. Доверять только собственной интуиции. Фулд любил все это. Так случилось, что он пришел в Lehman, когда фирма переживала серьезные изменения, и они были Фулду на руку.

С момента основания в 1850 году Lehman Brothers[39] был банком большинства икон бизнеса ХХ века. Эммануэль Леман, который вместе с братьями Генри и Майером эмигрировал с юга Германии, из Баварии, всего несколькими годами ранее, начал бизнес в Монтгомери, Алабама, где торговал хлопком – основной культурой страны до Гражданской войны. Двадцать лет спустя три брата открыли магазин на Манхэттене и помогли создать Нью-Йоркскую хлопковую биржу.

В Нью-Йорке Lehman быстро превратился из торгового дома в инвестиционный банк, помогая финансировать стартапы, такие как Sears, Woolworth, Macy и RCA. (Грубо говоря, сегодня это был бы банк, стоящий за Apple, Google, Microsoft и Intel, если бы такой банк существовал.)

Первый год Фулда в фирме совпал со смертью ее легендарного старшего партнера Роберта Лемана, внука Эммануэля, который провел фирму через крах 1929 года и превратил ее в финансовый центр Америки после Депрессии. Аристократичный выпускник Йеля, Леман царил во времена славы фирмы и был банкиром некоторых самых влиятельных корпораций США с начала «американского века».

К 1960 году консультационный бизнес банка уступал по масштабам лишь Goldman Sachs. Но, поскольку Роберт Леман и другие партнеры не могли терпеть, что корпоративным клиентам придется обращаться в Goldman, чтобы удовлетворить свои финансовые потребности, Lehman решил начать торговать коммерческими бумагами[40], наняв для запуска бизнеса Льюиса Глюксмана из мощного инвестиционного банка Уолл-стрит AG Becker.

Когда Фулд пришел в компанию, торговые операции Глюксмана генерировали большую часть прибыли Lehman. Торговая площадка была погружена в шум и хаос, переполненные пепельницы, чашки с остывшим кофе и документы громоздились на терминалах и под телефонами. Глюксман завесил окна, пытаясь воссоздать атмосферу казино Лас-Вегаса, чтобы трейдеры сосредоточились только на машинах Quotron и Telerate, которые тогда были «табельным» оборудованием Уолл-стрит. Все швыряли телефоны и пинали корзины для бумаг. И, как в казино Вегаса, над головами клубился сигаретный дым. Этот мир был на расстоянии галактик от благородного мира банкиров, но он все больше походил на Lehman Brothers.

Хотя ростом Фулд не превышал пяти футов десяти дюймов, он обладал угрожающим видом, что давало ему преимущество в ситуации «убить или быть убитым», созданной Глюксманом. У него были черные как смоль волосы и широкий выдающийся лоб, который скрывал темные, глубоко посаженные, почти угрюмые глаза. Поклонник фитнеса и тяжелоатлет, Фулд выглядел так, что его не хотелось провоцировать на драку, он был постоянно напряжен. С взглядом, прикованным к монитору компьютера одного из первых поколений, он надиктовывал сделки быстро и четко.

В Lehman Фулд заработал репутацию целеустремленного трейдера, который ни от кого не терпел пустой болтовни. Однажды он подошел к столу руководителя площадки Аллана С. Каплана (который впоследствии стал вице-председателем Lehman), чтобы подписать у него сделки – тогда этим занимались руководители. Круглолицый человек с неизменной сигарой, Каплан говорил по телефону и сознательно проигнорировал Фулда. Фулд ходил кругами, хмуря выдающиеся брови и размахивая сделками, сигнализируя, что Каплан может ставить подпись.

Каплан, прикрыв микрофон рукой, раздраженно повернулся к молодому трейдеру. «Ты думаешь, что самый важный, – взорвался он, – что, кроме твоих сделок, ничего вокруг не существует? Я не собираюсь подписывать твои гребаные сделки, пока мой стол не очистится от всех бумаг!»

– Обещаете? – спросил Фулд насмешливо.

– Да, – сказал Каплан.

– Тогда я займусь этим.

Перегнувшись, Фулд рукой смахнул со стола Каплана бумаги, которые разлетелись в разные стороны. Не дожидаясь, пока они коснутся пола, Фулд негромко, но твердо спросил: «Теперь подпишете?»[41]

К этому времени Фулд был известен внутри фирмы, да и за ее пределами, как Горилла[42], – против этого прозвища он ничего не имел. Годы спустя, будучи генеральным директором фирмы, он даже держал чучело гориллы в своем кабинете, оно оставалось там до 11 сентября 2001 года, когда Lehman пришлось эвакуировать штаб-квартиру из Нижнего Манхэттена.

Через несколько лет после прихода в Lehman Фулд заметил новое лицо в ипотечном отделе. Фулд был мрачен и задумчив, новый парень – бледен и приветлив. Он сразу представился, – жест, который Фулд оценил, – протянув руку так, словно говорил, что чувствует себя на месте: «Привет, я Джо Грегори». Это было началом дружбы, продлившейся почти четыре десятилетия.

Что касается темперамента, Грегори был противоположностью Фулда – более представительный и, возможно, менее конфронтационный. И он равнялся на Фулда, который вскоре стал его наставником.

Однажды Фулд, который даже в качестве генерального директора упрекал руководителей в том, как они одеты, отвел своего друга в сторону и сказал, что тот плохо одевается. Для Фулда приемлемой была только одна униформа: выглаженный темный костюм, белая рубашка и консервативный галстук. Глюксман, пояснил он, мог ходить с пятнами супа на галстуке и незаправленной рубашкой, но ни один из них не был Глюксманом. В следующие выходные Грегори отправился в Bloomingdale, чтобы обновить гардероб. «Я был одним из тех людей, которые не хотели разочаровывать Дика»[43], – говорил Грегори позже.

Как и Фулд, Грегори не окончил университетов Лиги плюща, но отучился в Университете Хофстра и пришел в Lehman почти случайно в 1960-е. Он планировал стать учителем истории в средней школе, но после летней практики в Lehman в качестве посыльного решил делать карьеру в области финансов. К 1980-м Грегори и трое других быстро продвигающихся руководителей Lehman вместе ездили на работу из Хантингтона на северном берегу Лонг-Айленда. В течение долгих утренних поездок они обсуждали торговые стратегии, которые хотели опробовать на площадке. В фирме группа была известна как «хантингтонская мафия»[44], и группа эта была сплоченной. Они часто оставались после работы и играли в баскетбол в тренажерном зале компании.

И Фулд, и Грегори быстро продвигались при Глюксмане, который сам слыл блестящим трейдером. Но Фулд явно был любимчиком Глюксмана. Каждое утро Фулд и Джеймс С. Бошарт, еще одна восходящая звезда, усаживались с Глюксманом, читая его копию Wall Street Journal, а Глюксман давал эмоциональные комментарии. Его bons mots были известны как глюксманизмы. «Никогда не совершай неподготовленной сделки!» – говорил он, то есть нельзя даже снимать телефонную трубку, если ты не знаешь последних котировок акций.

Они уяснили, что неряшливость Глюксмана была своего рода политическим заявлением, выплеском обиды на то, что он считал привилегиями и претензиями работавших в фирме инвестиционных банкиров Лиги плюща. На Уолл-стрит битва между банкирами и трейдерами была близка к классовой борьбе. Инвестиционно-банковские услуги почитались за искусство, в то время как торги были больше похожи на спорт, где требовались определенные навыки, а ум и креативность были не обязательны. По крайней мере так считалось. На иерархической лестнице трейдеры всегда располагались на ступень ниже, даже когда рост доходов был именно их заслугой. Агрессивный Глюксман поощрял воинственную позицию «мы против них» среди подчиненных. «Чертовы банкиры!»[45] – это был постоянный рефрен в работе.

Однажды Глюксман услышал, что Питер Ласк[46], успешный банкир в лос-анджелесском офисе Lehman, потратил в 1970-е 368 тыс. долларов, чтобы украсить свой офис хрустальными люстрами, деревянными стенными панелями и баром. Глюксман сразу сел в самолет, прилетел на Западное побережье и направился прямо в офис Ласка, который застал пустым. В ужасе от декора он порылся на столе секретарши, нашел лист бумаги, написал сообщение печатными буквами и приклеил его на дверь: «ВЫ УВОЛЕНЫ!»

Но не успокоился на этом. Глюксман вернулся к столу секретарши, схватил другой лист, написал продолжение и приклеил его ниже: «И вы вернете Lehman Brothers каждый цент, что потратили на этот кабинет».

В 1983 году Глюксман был лидером одного из самых заметных переворотов на Уолл-стрит, закончившегося тем, что иммигрант, венгерский еврей Глюксман сверг одного из главных людей отрасли[47] – Питера Г. Питерсона, бывшего министра торговли в администрации Никсона. Во время финальной битвы Глюксман посмотрел Петерсону в глаза и сказал, что тот может либо просто уйти, либо уйти, получив проблемы, и Петерсон, продолжавший быть соучредителем мощнейшей Blackstone Group, предпочел просто уйти. Глюксман, который с возрастом стал более дипломатичным, не любил вспоминать конфликт. «Это вроде как говорить о моей первой жене»[48], – как-то обмолвился он.

Глюксман возглавлял Lehman недолго. Восемь месяцев спустя, 10 апреля 1984 года – в день, который Фулд называл самым черным днем жизни Глюксмана, – семнадцать членов корпоративного совета компании проголосовали за продажу бизнеса American Express за 360 млн долларов. Переговоры с American Express инициировали лоялисты Петерсона, что, по сути, превращало сделку в контрпереворот. И только более чем через десять лет повстанцы нанесли ответный удар и победили.

Объединенное инвестиционное подразделение Shearson Lehman появилось в результате слияния Lehman с AmEx[49], осуществлявшей розничные брокерские услуги. Была хорошая идея объединить мозги и мускулы, но с самого начала сотрудничество не заладилось. Возможно, главная ошибка материнской компании заключалась в том, что не сразу были уволены менеджеры Lehman, которые ясно дали понять, что, по их мнению, вся затея ошибочна. На момент слияния Фулд, уже член правления Lehman, был всего лишь одним из трех директоров и не мог противостоять продаже. «Я любил это место»[50], – сказал он, голосуя против.

Глюксман вместе с Фулдом, Грегори и остальными приближенными к Глюксману провели следующее десятилетие в борьбе за сохранение автономии и идентичности Lehman. «Это было похоже на десять лет тюремного заключения»[51], – вспоминал Грегори. Чтобы сплотить их, Глюксман вызвал Фулда и других лучших трейдеров в конференц-зал. По причинам, которых никто до конца не понял, Глюксман держал в руках два десятка карандашей. Он вручил каждому трейдеру по карандашу и попросил сломать его, что все и сделали, даже не улыбнувшись. Затем он передал обломки Фулду и попросил его попытаться сломать их пополам. Горилла Фулд не смог этого сделать. – Держитесь вместе, и вы будете продолжать вершить великие дела[52], – сказал Глюксман после похожего на дзен выступления.

Трейдеров и руководство Lehman раздражало, что они были частью финансового супермаркета, само название предполагало что-то рядовое. Хуже того, новая структура управления была едва ли не византийской. Фулда назначили сопрезидентом и главным операционным директором Shearson Lehman Brothers Holdings в 1993 году наряду с Дж. Томильсоном Хиллом. Они подчинялись генеральному директору Shearson, который, в свою очередь, был подотчетен руководителю American Express Харви Голубу. Ученик Фулда Т. Кристофер Петтит руководил подразделением инвестиционно-банковских услуг и торговли. Никто точно не знал, кто за что отвечает, или, если уж на то пошло, отвечает ли вообще хоть кто-то за что-нибудь.

Когда в 1994 году AmEx наконец стыдливо предоставила Lehman самостоятельность, фирма была недостаточно капитализирована и занималась почти исключительно торговлей облигациями. Такие звезды, как Стивен А. Шварцман, будущий генеральный директор Blackstone, покинули компанию. Никто не ожидал, что фирма продержится как независимая компания, она была просто приманкой для поглощения гораздо более крупным банком.

Генеральный директор American Express Харви Голуб возвысил Фулда, который был крупнейшим трейдером Shearson Lehman и поднялся до должности сопрезидента и руководителя новой независимой компании. Фулд получил работу, как будто созданную специально для него. Когда подразделения Shearson были проданы, Lehman двигался вниз по спирали, чистый доход сократился на треть, как и инвестиционно-банковские услуги. Они переливали из пустого в порожнее.

Внутренняя борьба тем временем продолжалась. К 1996 году Фулд вытеснил Петтита[53], когда тот заикнулся о повышении статуса. (Петтит погиб три месяца спустя при аварии снегохода.) В течение многих лет Фулд руководил фирмой один, пока в 2002 году не назначил Грегори и Брэдли Джека на должности исполнительных содиректоров. Но Джек был быстро вытеснен Грегори, которому Фулд доверял отчасти из-за его таланта, но больше – потому что тот казался безопасным.

– Ты лучший бизнес-ремонтник, которого я знаю,[54] – сказал ему Фулд, пообещав, что с помощью Грегори он покончит со слухами, которые чуть было не уничтожили фирму в 1980-е. Фулд начал со снижения расходов на зарплату[55]. К концу 1996 года численность сотрудников сократилась на 20 %, приблизительно до 7500 человек. В то же время он ввел более спокойный стиль управления. К собственному удивлению, Фулд оказался хорош в потакании чужому эго, привлечении новых талантов и даже в шокирующем для трейдера уговаривании клиентов. Пока Фулд делал из себя общественное лицо фирмы, Грегори стал главным операционным директором – «засланным казачком» для Фулда, находившегося вне ежедневной кухни. Да, Фулд превратился в одного из «гребаных банкиров», сосредоточенных лишь на повышении стоимости акций новой публичной компании. Акции Lehman теперь все чаще раздавались сотрудникам, в результате работникам фирмы принадлежала уже треть компании. «Я хочу, чтобы мои сотрудники действовали как владельцы»[56], – говорил Фулд руководству.

Для поощрения командной работы Фулд ввел систему баллов, похожую на ту, которую он использовал для поощрения своего сына Ричи[57], когда тот играл в хоккей. Фулд записывал результаты его игр и говорил: «Ты получаешь одно очко за гол и два очка за помощь». Были и другие любимые советы сыну, которые он применял в Lehman: «Если на одного из твоих товарищей по команде напали, отбивайтесь до последнего!» Руководители Lehman получали премии по результатам работы своих команд.

Если вы были верны Фулду, он был верен вам. Почти каждый в Lehman слышал рассказ о его отпуске с исполнительным директором Loews Джеймсом Тишем и его семьей. Они отправились в поход в Национальный парк Брайс-Каньон в штате Юта. Когда они спустились в каньон примерно на милю, у десятилетнего сына Тиша Бена случился приступ астмы, и ребенок запаниковал, когда понял, что оставил ингалятор наверху.

Фулд и Тиш отправились с парнем обратно. «Бен, веди»[58], – проинструктировал Фулд, пытаясь завоевать доверие мальчика.

На полпути они столкнулись с другим туристом, который посмотрел на Бена и сказал: «Ой, какие мы сегодня хриплые».

Фулд, не замедляя шага, обернулся и заорал на него: «Сдохни, засранец! Сдохни!»

Под впечатлением от поведения Фулда остаток пути Бен почти бежал.

Возможно, величайший момент Фулда-лидера настал после трагедии 11 сентября. Пока мир вокруг буквально рушился, он работал над корпоративным духом, который помог сохранить фирму. На следующий день после падения башен Фулд принял участие в совещании на Нью-Йоркской фондовой бирже, где обсуждалось, когда она должна возобновить работу. На вопрос, сможет ли Lehman торговать, он, сдержав слезы, заявил: «Мы даже не знаем, кто остался жив».

Lehman потерял только одного сотрудника. Но штаб-квартира фирмы по адресу Всемирный финансовый центр, 3 была сильно повреждена и непригодна для работы. Фулд организовал временный офис для 6500 сотрудников в одном из отелей Sheraton на 7-й авеню в центре города; несколько недель спустя он лично заключил сделку на покупку здания с одним из главных конкурентов, Morgan Stanley, который никогда так и не переехал в новую штаб-квартиру. В течение месяца Lehman Brothers возобновил деятельность на новом месте, как будто ничего не случилось. Единственная жертва переезда – чучело гориллы Фулда, которое было потеряно в беспорядке. Замены ему так и не нашлось. Позже Грегори говорил, что и Фулд, и фирма переросли эту гориллу.

Но Фулд не столько восстанавливал корпоративную культуру Lehman, сколько менял ее. Он внедрял более тонкую версию параноидального воинственного мировоззрения, которое до него насаждал Глюксман. Метафоры остались прежними. «Каждый день – битва,[59] – вдалбливал Фулд в руководителей подразделений. – Враг должен быть повержен». Но трейдеры и банкиры уже не впивались друг другу в горло, и по крайней мере на некоторое время Lehman перестала раздирать внутренняя борьба. «Я пытался научить инвестиционных банкиров чувствовать продукт, который они продают,[60] – сказал Глюксман после того, как Фулд стал генеральным директором. – Мы были одной из первых фирм, поместивших инвестиционных банкиров в торговом зале, но после того, как я покинул фирму, Дик пошел еще дальше».

В конце концов Фулд решил, что Lehman слишком консервативен, слишком зависим от торговли облигациями и другими долгами. Наблюдая огромные прибыли, которые получал Goldman Sachs, игравший на свои деньги, он решил открывать филиалы. Грегори досталась реализация идеи босса. Хотя по природе он не был скрупулезным риск-менеджером, Грегори сыграл ключевую роль в более агрессивных шагах фирмы, толкая Lehman в коммерческую недвижимость, ипотеку, заемные средства и кредиты. И на рынке спекулянтов, играющих на повышение, прибыли и цена акций взлетели на небывалую высоту; в 2007 году Грегори был награжден 5 млн долларов наличными и 29 млн в акциях. (Фулд в том году заработал пакет стоимостью 40 млн.)[61]

Грегори также доводил до сведения окружающих нелицеприятные суждения Фулда. Всякий раз, когда возникал дисциплинарный вопрос, упреки обычно приходили от Грегори; про человека, выслушивающего эти упреки, говорили, что он удостоился «новой дырки». В офисе Грегори был известен как Дарт Вейдер. Фулд даже не догадывался, что жесткость Грегори часто обсуждали около кулера.

В 2005 году Грегори провел одно из своих самых жестких кадровых решений – то, которое впоследствии стало легендой фирмы. Казалось, без всякой причины он неожиданно ополчился на своего ученика и давнего фаворита Роберта Шафира, руководителя глобального подразделения Lehman по акциям, который помогал ему строить этот бизнес. Грегори, пообещавший ему найти другую должность в фирме, выставил его из исполнительного комитета. На случай если Шафир не понял, Грегори выделил ему кабинет прямо напротив конференц-зала, где собирался исполком, – довольно жестокое напоминание о падении. В это время дочери Шафира был поставлен диагноз «муковисцидоз», и он взял небольшой отпуск, надеясь вернуться на новую должность.

Но, когда спустя несколько месяцев Шафир так и не ушел в отставку, Грегори вызвал его к себе. «Что вы думаете о переезде в Азию?» – спросил он его после неловкого молчания.

Шафир потерял дар речи: «Азия? Вы шутите, Джо. Вы знаете о моем ребенке, вы знаете, что я не могу поехать в Азию». Шафир ушел в Credit Suisse, прослыв, пожалуй, самой известной жертвой того, что люди внутри Lehman называли «джоцид».[62]

Другие кадровые решения Грегори тоже казались в высшей степени неортодоксальными. В 2005 году на должность руководителя отдела бумаг с фиксированной доходностью он взял Барта МакДейда, который был экспертом в мире кредитов, и сделал его главой отдела акций – бизнеса, о котором тот очень мало знал. В 2007 году, когда пузырь на рынке недвижимости уже почти лопнул, Грегори неоднократно спрашивали, почему столь многие из руководителей, которых он направил в коммерческую недвижимость, не имели опыта в этой области. «Людям нужен разносторонний опыт[63], – объяснил Грегори. – Должно доходить до автоматизма, и это не зависит от личности».

Из всех тех, кого продвинул Грегори, ни один не был настолько спорной кандидатурой, как Эрин Каллан – эффектная блондинка, любившая шпильки в стиле «Секс в большом городе». Когда в сентябре 2007 года Грегори остановил свой выбор на 41-летней Каллан в качестве нового финансового директора фирмы, инсайдеры Lehman впали в прострацию. Каллан была умна, но она мало что знала о финансовых операциях фирмы, и у нее не было вообще никакого бухгалтерского образования. Другая женщина в фирме, Роз Стивенсон, – пожалуй, единственный банкир Lehman, не считая Фулда, который мог бы добиться разговора по телефону с Генри Кравецем, центральной фигурой в Kohlberg Kravis Roberts, – была в ярости от назначения и пожаловалась непосредственно Дику Фулду, который, как всегда, поддержал Грегори.

Каллан стремилась доказать коллегам, что была опытным уличным бойцом, как Фулд. Во всяком случае, ее путь на вершину финансовой отрасли был еще более невероятным. Одна из трех дочерей офицера полиции Нью-Йорка, она окончила школу права Нью-Йоркского университета в 1990 году и устроилась на работу в Simpson Thacher & Bartlett, большую фирму на Уолл-стрит, в качестве помощника в налоговый департамент. Lehman Brothers был ее крупным клиентом.[64]

После пяти лет в Simpson она набралась храбрости и позвонила знакомому в Lehman. «Разве странно для человека типа меня хотеть работать на Уолл-стрит?»[65] – спросила она.

Нет, не странно. Придя в Lehman, она быстро поймала удачу за хвост, когда изменения в налоговом законодательстве вызвали бум в ценных бумагах, которые облагались налогом, так же как и кредиты. Каллан с ее опытом в налоговом законодательстве оказалась искушенной в структурировании этих сложных инвестиций для клиентов, таких как General Mills. Знающая, уверенная, умелый продавец, она быстро продвигалась по службе, несколько лет наблюдая за действиями фирмы в мире финансов и глобальными финансовыми аналитическими группами. Хедж-фонды становились главными клиентами Уолл-стрит, и в 2006 году Каллан была поручена важнейшая работа – курировать предоставляемые им инвестиционно-банковские услуги.

В этой роли она упрочила свою репутацию игрока, помогая Fortress Investment Group стать первым американским менеджером хедж-фондов и частных инвестиционных фондов, вышедшим на биржу; позже она курировала первичное публичное размещение акций другого фонда, Och-Ziff Capital Management Group. Для наиболее важного клиента Lehman, Citadel Investment Group Кена Гриффина, она организовала продажу пятилетних облигаций на 500 млн долларов[66] – новаторское предложение.

Вскоре она попалась на глаза Джо Грегори – руководителю, который верил в важность разнообразия. Он понимал, что мир меняется, и Lehman, как и остальное финансовое сообщество, уже не мог быть прибежищем лишь белых мужчин. Поощрение того, кто был молод и умен – и вдобавок женщиной, – было бы полезно Lehman и Грегори лично. К тому же Каллан великолепно выглядела на телевизионном экране.

В ночь на 17 марта в своей квартире в Time Warner Center Эрин Каллан ворочалась в постели. Следующий день должен был стать самым важным в ее карьере – она могла получить возможность единолично погасить пламя, угрожающее Lehman, а заодно доказать, что ее критики внутри фирмы ошибались.

Через нескольких часов Каллан будет представлять Lehman Brothers на рынке перед всем миром. Она будет вести важное селекторное совещание, рассказывая о квартальных результатах компании. Десятки финансовых аналитиков по всей стране будут слушать, многие из них готовы разорвать Lehman при малейших признаках слабости. После представления цифр Lehman последуют вопросы, и, учитывая происходящее, наверняка довольно жесткие, которые вынудят Каллан импровизировать. От ее ответов буквально зависит судьба фирмы.

Отказавшись от попыток уснуть, она вскочила с постели и схватила только что оставленный у дверей Wall Street Journal. Статья на первой полосе «Lehman находится в центре бури» еще больше взволновала ее – в тексте говорилось о ней как об одном из руководителей Lehman, опровергающих слухи об ухудшающемся состоянии фирмы. Но Каллан любила прессу.

Несмотря на усталость, Каллан была бодра, ее стройное тело ощущало прилив адреналина. Одетая в элегантный черный костюм, выбранный ассистентом в Bergdorf Goodman[67], она сбежала по лестнице со стаканом кофе в руке. А ее прическа была сделана для выступления в тот же день на Closing Bell with Maria Bartiromo на CNBC.

Она ждала водителя под тентом Time Warner Center. Она была уверена, что задержалась здесь временно. С ее новой должностью и ожидаемым доходом она начала искать место получше и вела переговоры о покупке квартиры своей мечты[68]: 2400 квадратных футов на 31-м этаже здания по адресу Central Park West, 15[69] – один из самых желанных адресов Нью-Йорка. Здание из известняка работы Роберта A. M. Штерна стало новым домом для таких именитых финансистов, как Ллойд Бланкфейн из Goldman Sachs, легендарный Сэнфорд Вейл из Citigroup, маэстро хедж-фондов Даниэл Леба и рок-звезда Стинг. Она планировала занять 5 млн долларов, чтобы заплатить 6 480 000[70]. Усевшись на заднее сиденье служебной машины, она размышляла о том, что сегодняшние ставки высоки, взять хотя бы новую квартиру, о которой она мечтала.

В своем кабинете в Lehman Дик Фулд успокоился и приготовился смотреть живое выступление секретаря казначейства Полсона на CNBC. Он потянулся к пульту и прибавил громкость. Мэтт Лауэр из шоу Today брал интервью, которое транслировалось одновременно по NBC и CNBC.

– Я не хочу придавать слишком большое значение словам[71], – начал Лауэр, – но я хотел бы поговорить с вами о словах президента, которые он использовал в понедельник после встречи с вами. Он сказал: «Полсон донес до меня последние данные, и, очевидно, мы переживаем трудные времена».

Выглядевший невыспавшимся Полсон стоял в пресс-центре Белого дома и, напрягаясь, вслушивался в вопрос, транслировавшийся через наушник в его правое ухо.

– Я хотел бы противопоставить это тому, что написал Алан Гринспен в недавней статье, – продолжил Лауэр. Фотография Гринспена мелькнула на экране, сопровождая цитату. – Нынешний финансовый кризис в США, вероятно, в ретроспективе будет оцениваться как наиболее мучительный со времени окончания Второй мировой войны. Не кажется ли вам словосочетание «трудные времена» сильным преуменьшением?

Полсон на мгновение запнулся, но взял себя в руки и продолжил то, что, как он надеялся, звучало успокаивающе: «Мэтт, на наших рынках капитала имеется турбулентность, и это продолжается с августа. Мы работаем, мы ищем способы пережить трудности. Я твердо уверен в наших рынках, они устойчивы, они гибки, но нормализация займет некоторое время. Мы делаем все возможное».

Фулд с растущим нетерпением ждал, когда Лауэр спросит о последствиях спасения Bear Stearns. «В минувшие выходные Федрезерв пошел на некоторые экстраординарные шаги, чтобы справиться с ситуацией вокруг Bear Stearns, – наконец сказал Лауэр. – Многие спрашивают: „Не с большим ли вниманием реагирует Федрезерв на то, что происходит на Уолл-стрит, чем на проблемы простых смертных по всей стране?“»

Раздраженный Фулд подумал, что вопрос Лауэра был еще одним примером популярной тенденции СМИ к освещению сложных финансовых вопросов с точки зрения классовой борьбы, противопоставляя Уолл-стрит и Полсона, бывшего генерального директора Goldman, мамашам из пригородов и вообще среднему классу – аудитории шоу.

Полсон сделал паузу, подбирая слова. «Позвольте отметить, что ситуация Bear Stearns обернулась большими потерями для акционеров Bear Stearns, поэтому я не уверен, что они думают, будто их выручили». Он явно пытался отправить сообщение: администрация Буша не занимается спасением коммерческих компаний. Точка.

Тогда Лауэр процитировал первую страницу Wall Street Journal: «’Создало ли правительство прецедент финансовых вливаний в разоряющиеся финансовые институты в то время, когда более традиционные инструменты, кажется, не работают?’ Другими словами, они говорят – это и есть будущее, господин министр? Финансовые учреждения, у которых в будущем начнутся неприятности, обратятся к правительству за помощью?»[72]

Это был особенно острый вопрос; всего за несколько ночей до того Полсон выступал на селекторном совещании с руководителями крупных компаний Уолл-стрит о «моральном риске» – этот экономический термин описывает, что происходит, когда рискующий автоматически защищается от последствий неудачи; получается, что можно принимать на себя все большие риски.

– Ну, как я уже говорил, я не верю, что акционеры Bear Stearns считают, что им уже пришли на помощь, – повторил Полсон. – Конечно, все наши усилия направлены на то, что лучше для американского народа, и на то, как свести к минимуму последствия провала на рынках капитала.

Когда Каллан села за стол, она включила терминал Bloomberg и стала ждать объявления квартальных данных Goldman Sachs, грубого рыночного индикатора положения дел. Если Goldman получил хорошие результаты, это может дать Lehman дополнительную поддержку.

Когда на экране появились цифры Goldman, Каллан пришла в возбуждение. Цифры были устойчивы: 1,5 млрд долларов прибыли. Падение с 3,2 млрд, но кто не упал по сравнению с тем, что было год назад? Goldman, кстати, оправдал ожидания. Пока все в порядке.

В то утро Lehman Brothers уже разослал пресс-релиз с обобщенными результатами за первый квартал. Как было известно Каллан, цифры внушали оптимизм. Фирма отчиталась о прибыли в размере 489 млн долларов, или 81 цент на акцию – на 57 % ниже по сравнению с предыдущим кварталом, но выше прогнозов аналитиков.

Первые рассылки новостных служб о доходах были положительными. «Lehman смутил пессимистов этими цифрами»[73], – заявил Reuters Майкл Холланд из частной инвестиционной компании Holland & Company. Майкл Хехт, аналитик Banc of America по ценным бумагам, назвал квартальных результаты «в целом устойчивыми».[74]

В 10:00, через полчаса после открытия рынка, Каллан вошла в зал заседаний на 31-м этаже. Хотя результаты Lehman уже сгладили опасения рынка, многое зависело от ее выступления. Наверняка каждый будет задавать одни и те же вопросы: чем Lehman отличается от Bear Stearns? Достаточно ли у него ликвидности? Как он оценивает свой портфель недвижимости? Могут ли инвесторы верить в оценку Lehman (как фирма оценивает свои активы)? Или, может, Lehman оценивает их так, как ему выгодно?

У Каллан были ответы на эти вопросы. Она готовилась, она изучала, она репетировала. В минувшие выходные она даже зачитывала цифры в кабинете, полном чиновников из Комиссии по ценным бумагам и биржам – не самая простая аудитория. И они ушли удовлетворенными. Она твердо знала цифры и помнила наизусть то, что должна была говорить. И она знала, как говорить.

Рынки громогласно заявили о своем одобрении доклада о доходах. Акции Lehman выросли, в то время как кредитные спрэды[75] сократились. Инвесторы посчитали, что риск банкротства фирмы снизился. Каллан оставалось только расставить знаки препинания. Она глотнула воды. После непрерывных четырехдневных разговоров ее голос немного сел.

– Все готово? – спросил Эд Гриб, глава отдела Lehman по связям с инвесторами. Каллан кивнула и заговорила.

– В последние дни мы, несомненно, наблюдали беспрецедентную неустойчивость конъюнктуры, причем не только в нашем секторе, но и по всему рынку[76], – сказала она по громкой связи, ее слушали десятки финансовых аналитиков. Ее голос звучал спокойно и уверенно. В течение следующих тридцати минут она пробежалась по цифрам подразделений Lehman, кропотливо разъясняя специфику или, на жаргоне Уолл-стрит, обеспечивая «цвет». Она уделила особое внимание усилиям фирмы по снижению отношения заемных средств к собственному капиталу (финансового левериджа) и увеличению ликвидности. Она рассказала все очень, очень подробно.

Это была блистательная презентация. Аналитики на линии, казалось, были впечатлены искренностью Каллан, ее обращением с фактами, ее уверенностью и готовностью признать нерешенные проблемы.

Но она еще не закончила – далее были вопросы. Сначала выступила Мередит Уитни – аналитик из Oppenheimer, которая предыдущей осенью точным прогнозом того, что Citigroup будет вынуждена сократить дивиденды, создала себе репутацию беспощадного критика банков. Каллан, как и остальные руководители Lehman, затаила дыхание, ожидая, когда Уитни начнет атаку. «Вы проделали замечательную работу, Эрин[77], – ко всеобщему изумлению, сказала Уитни. – Я очень ценю открытость. Уверена, все остальные тоже».

Каллан, стараясь не показать облегчения, поняла: все обошлось. Если Уитни купилась, значит, все хорошо. Пока они говорили, акции Lehman продолжали расти. Рынки тоже купились. Акции закончат этот день выше на 14,74 доллара, или на 46,4 % от цены открытого рынка, что составило самый большой однодневный прирост с тех пор, как компания стала публичной в 1994 году Уильям Танона, аналитик из Goldman Sachs, поднял свой рейтинг Lehman с «нейтрально» до «покупать».[78]

Когда сеанс связи закончился, возбуждение в Lehman, кажется, стало осязаемым. Грегори крепко обнял Каллан. Позже, когда она подошла к торговому залу облигаций, она прошла мимо стола Петра Хорника, руководителя отдела бумаг, обеспеченных долговыми обязательствами продаж, и трейдинга. Он протянул ладонь – «дай пять», и она ударила по ней своей ладонью.[79]

Ненадолго показалось, что в Lehman Brothers все хорошо.

Но скептики за пределами Lehman уже выказывали озабоченность. «Я до сих пор не верю ни одной из этих цифр, потому что я все еще не уверен, что в их книгах есть надлежащий учет обязательств, – сказал газете Washington Post Питер Шифф, президент и главный глобальный стратег Euro Pacific Capital. – Люди узнают, что все эти доходы, которые они заработали, были фальшивкой».[80]

А на другом конце города наделенный даром предвидения молодой менеджер хедж-фонда Дэвид Эйнхорн, который только что прибыл с бессонного рейса из Лос-Анджелеса и помчался в свой офис, чтобы прослушать утреннее совещание, пришел к тому же выводу: Lehman – это карточный домик. Эйнхорн был одним из «хеджи» – инвесторов, о которых злословил Фулд. И он был настолько влиятельным, что мог двигать рынки, просто озвучивая приговор. Он уже поставил большие деньги на то, что фирма более уязвима, чем рассказывала Каллан, и он собирался поделиться своими мыслями с миром.

Глава вторая

Взеленом районе на северо-западе Вашингтона, округ Колумбия, Хэнк Полсон мерил шагами гостиную. Была Пасха, прошла неделя после поглощения Bear Stearns, и Полсон обещал жене Венди, что они прокатятся на велосипедах в большом общественном парке Рок Крик, разделяющем столицу на две части, недалеко от их дома. Венди была раздражена тем, что каждые выходные Хэнк тратил столько времени на телефонные разговоры.

– Давай же, всего на час, – упрашивала она, пытаясь вытащить его из дома. В конце концов он уступил, впервые за неделю попытавшись было отвлечься от работы.

Пока снова не зазвонил его телефон.

Через несколько секунд министр финансов, выслушав человека на другом конце провода, в сердцах воскликнул: «Меня тошнит от всего этого!»[81]

Звонивший, Джейми Даймон, говорил по громкой связи из своего отделанного деревом офиса на восьмом этаже штаб-квартиры JP Morgan в центре Манхеттена с видом на пустынную Парк-авеню. Он только что сообщил Полсону то, что секретарь казначейства не хотел слышать: Даймон решил пересмотреть сделку по поглощению Bear Sterns и поднять цену с двух до десяти долларов за акцию.[82]

Новость не была такой уж неожиданной. Полсон, который умел быть беспощадным, всю неделю звонил Даймону практически ежедневно (и однажды застал его рано утром на беговой дорожке), поэтому он знал, что более высокая цена за Bear была возможна. За время, прошедшее с момента объявления сделки, оба стали обоснованно опасаться, что недовольные акционеры Bear не станут голосовать за и выступят против низкой цены, создавая еще одну проблему для компании.

Но решение Даймона все равно взволновало Полсона. Он ожидал, что, если Даймон и повысит цену, то не более чем на несколько долларов – скажем, до восьми за акцию, но не до двузначных чисел.

– Это больше, чем мы договаривались, – ответил Полсон, не веря своим ушам. Его скрипучий голос нельзя было спутать ни с каким другим. Всего неделю назад, когда Даймон намекнул, что готов заплатить четыре доллара за акцию, Полсон негласно поручил ему снизить цену: «Мне кажется, должно быть что-то номинальное, например, один или два доллара за акцию»,[83] – сказал он. Дело в том, что Bear оказывался неплатежеспособным без предложения государства выкупить 29 млрд долга, а Полсон не хотел выглядеть простаком, выручая своих друзей с Уолл-стрит.[84]

– Не понимаю, почему они вообще должны получить хоть что-то, – сказал он Даймону.

До сих пор никто, кроме Даймона, не знал, что за жалкой начальной ценой стоял министр финансов Соединенных Штатов Америки, и Полсон хотел, чтобы так и оставалось. Как и большинство консерваторов, он все еще верил в принцип «невидимой руки» – широко известное понятие неоклассической экономики, подразумевающее, что вмешательство власти было крайней мерой.

Как бывший глава компании Полсон прекрасно понимал Даймона. Он тоже намеревался утихомирить рынки, хотя происходящее вокруг них уже стало событием недели. После объявления цены в два доллара за акцию акционеры и работники Bear практически взбунтовались, угрожая не только сорвать сделку, но и «взорвать» рынок. А в наспех подготовленном соглашении о слиянии Даймон нашел жуткую ошибку, в которой обвинил своих юристов из Wachtell, Lipton, Rosen & Katz: акционеры Bear могли проголосовать против сделки, но JP Morgan был бы по-прежнему обязан гарантировать сделки Bear в течение всего года.

Даймон рассказывал Полсону, как Эд Молдавер, старый брокер в Bear, – мудак, по словам Даймона, – публично насмехался над ним во время заседания, которое Даймон созвал, чтобы объяснить условия сделки сотрудникам Bear. «Это не брак по принуждению,[85] – проворчал Молдавер перед сотнями сотрудников Bear. – Это больше похоже на изнасилование».

Теперь Полсон рассказал Даймону, что в Вашингтоне он сталкивается с аналогичными протестами, потому что для большинства людей в правительстве все обитатели Уолл-стрит жадны и слишком много получают, а идея их спасения была так же популярна, как и идея повышения налогов. «Куда ни кинь, всюду клин», – сказал он.

Не облегчало ситуацию и то, что это был год президентских выборов. В понедельник, на следующий день после объявления о сделке Bear Stearns, кандидат от Демократической партии, сенатор Хиллари Клинтон, которая, по данным национальных опросов, в то время немного вырвалась вперед, раскритиковала сделку, зайдя так далеко, что связала спасение администрацией Буша Bear Stearns с проблемами в Ираке.

Демократ Барни Франк, председатель Комитета Палаты представителей по финансовым услугам, был не менее суров. Он тоже представил сделку как обвинительный вердикт боссу Полсона – президенту Бушу. «Все эти годы республиканского дерегулирования и отсутствие регулирования на фоне распространения новых финансовых инструментов позволили им взять большую часть экономики в заложники,[86] – жаловался Франк. – И нам придется заплатить выкуп, нравится нам это или нет».

Хотя критика плана спасения была одним из немногих вопросов, по которым обе партии достигли абсолютного единодушия, республиканцы по разным причинам тоже были недовольны. Консерваторы считали, что рынок позаботится обо всем сам и любое вмешательство государства только ухудшит ситуацию. «Во-первых, не навреди!» – сказали бы они, ссылаясь на «Эпидемии» Гиппократа. Возможно, немного крови и прольется, но креативное разрушение – одна из издержек капитализма. Тем временем умеренных республиканцев заваливали жалобами избиратели, задавшиеся вопросом, почему люди, ответственные за уничтожение их пенсионных накопительных счетов, вообще заслуживают каких-либо денег налогоплательщиков.

Все называли это «выкупом» – словом, которое ненавидел Полсон. Он был уверен, что помог спасти американскую экономику. Это было спасением в буквальном смысле, выкачиванием воды из тонущего судна, а не просто словами. И он не понимал, почему никто в Вашингтоне не замечал этого.

Однако он знал, что в определенный момент придется заплатить дикие суммы независимо от того, насколько точным окажется его прогноз. Хотя президент публично похвалил и его, и сделку, на самом деле Буш был в ярости. Президент понимал необходимость выкупа, но также он понимал и то, каким образом этот выкуп будет политизирован. «За это нас разорвут на части, не так ли?» – спросил он Полсона, прекрасно зная, что ответ будет утвердительным.

Полсону не нужно было напоминать, какую позицию занимал президент по данному вопросу. В среду перед сделкой с Bear Полсон провел день в Овальном кабинете, консультируя Буша перед его выступлением в Экономическом клубе[87] Нью-Йорка в отеле Hilton в ближайшую пятницу. Буш включил в свое выступление тезис о том, что никаких выкупов не будет.

– Не говорите этого, – настаивал Полсон, просматривая текст.

– Почему? – спросил Буш. – Мы не собираемся никого выкупать.

– Вы можете оказаться вынуждены выкупать, как бы отвратительно это ни звучало,[88] – заметил Полсон.

В целом ситуация для Полсона складывалась наихудшим образом: экономика превратилась в политический футбол, репутация оказалась под ударом, а сам Полсон был вынужден играть по правилам Вашингтона.

Понимание Генри Полсоном того, как в столице все работает, было одной из причин, по которым он отклонил приглашение занять должность министра финансов весной 2006 года, причем не один, а два раза. Он сознавал риски, связанные с этой должностью. «Я брошу здесь все, не смогу работать с этими людьми и уйду с испорченной репутацией. Посмотрите, что говорили о Сноу и О’Ниле!»[89] – сказал он. Его предшественники, Джон Сноу и Пол О’Нил, приехали в Вашингтон признанными мастерами в своих отраслях, а ушли с запятнанными репутациями.

Он несколько месяцев мучился, прежде чем принять решение. Он был уверен, что у него уже есть лучшая работа в мире: генеральный директор Goldman Sachs, наиболее почитаемого инвестбанка на Уолл-стрит.

В качестве руководителя компании Полсон путешествовал по всему миру, уделяя большую часть внимания Китаю, где стал кем-то вроде неофициального посла американского капитализма, возможно, добившись более крепких отношений с китайскими лидерами, чем кто-либо в Вашингтоне, включая государственного секретаря Кондолизу Райс.

Джошуа Болтен, новый руководитель администрации президента Буша, особенно сильно подталкивал Полсона[90] присоединиться к команде. Он убедил президента, что тесные связи Полсона в Китае могут оказаться огромным преимуществом, учитывая быстрый и геополитически значимый рост китайской экономики. Болтен хорошо знал Полсона как профессионала. Бывший инсайдер Goldman Sachs, в 1990-е Болтен работал в качестве лоббиста в Лондоне и некоторое время служил в качестве руководителя администрации Джона Корзина, когда тот возглавлял банк.

Но Болтену не удалось как-либо повлиять на Полсона или его семью. Совсем не помогало и то, что жена Полсона не выносила президента, хотя ее муж был «пионером» Буша[91] в 2004 году – так называли тех, кто собрал более 100 тыс. долларов на президентскую избирательную кампанию. Его мать Марианна была настолько ошеломлена идеей, что расплакалась. Сын Полсона, один из руководителей Национальной баскетбольной ассоциации, и дочь, репортер Christian Science Monitor, также изначально были против того, чтобы он занял эту должность.

Еще одним сомневающимся был Джон Уайтхед, наставник Полсона. Бывший председатель Goldman и «отец» для многих в банке, служивший в Государственном департаменте при Рейгане, Уайтхед считал, что согласиться будет большой ошибкой. «Эта администрация – сборище неудачников,[92] – говорил он. – Тебе будет трудно довести что-либо до конца».

В апреле в интервью Полсон все еще отрицал, что был кандидатом на пост министра финансов, и говорил Wall Street Journal: «Я люблю свою работу[93]. Я действительно думаю, что у меня лучшая работа в деловом мире. Я хочу задержаться здесь как можно дольше».

Между тем Болтен настаивал. К концу апреля Полсон принял приглашение встретиться с президентом. Но глава администрации Goldman Джон Ф. Роджерс, который служил под началом Джеймса Бейкера в администрациях Рейгана и Буша, советовал не участвовать в заседании, если только он не собирается принять предложение. «К президенту не ходят изучать предложения», – сказал он Полсону. С Роджерсом нельзя было не согласиться, поэтому Полсон, подавив неловкость, позвонил и отказался.

Но Полсон с женой присутствовали на обеде в Белом доме, организованном в этом месяце в честь председателя Китая Ху Цзинь Тао. Супруги прогуливались по столице после трапезы, и у здания казначейства Венди вдруг повернулась к мужу.

– Надеюсь, ты отказался от предложения не из-за меня, – сказала она. – Потому что если ты действительно хотел этого, то я не была против.

– Нет, я отказался не поэтому.

Несмотря на его нежелание, другие считали решение Полсона неокончательным. Например, Роджерс был уверен, что его босс втайне хотел получить эту должность. В первый воскресный майский день в своем доме в Джорджтауне он обнаружил, что беспокоится о том, не дал ли Полсону плохой совет. Наконец он позвонил Болтену. «Я знаю, Хэнк отказал вам, – сказал он. – Но если президент на самом деле хочет именно его, вы должны сделать еще одну попытку».

Когда Болтен перезвонил и повторил свою просьбу, Полсон задумался, не является ли его упорство боязнью неудачи. В Goldman он был известен как человек, который не боится проблем. Не бежит ли он от них теперь?

Полсон, приверженец христианской науки, восхищался сочинениями Мэри Бейкер Эдди, которая, стремясь вернуть внимание раннего христианства к исцелению, основала Церковь христианской науки в 1879 году. «Страх есть источник болезней,[94] – писала она. – Страх должен быть искоренен в пользу Господа».

Полсон уже начал сомневаться, стоило ли отклонять предложение о работе в казначействе, когда следом за Болтеном позвонил Джеймс Бейкер. Бейкер, серый кардинал Республиканской партии, признался, что рекомендовал президенту Полсона как лучшего кандидата на эту должность. Будучи глубоко польщенным, Полсон заверил его, что самым серьезным образом рассматривает предложение.

На той же неделе Джон Брайан, исполнительный директор Sara Lee, давний знакомый, директор Goldman и клиент Полсона с тех пор, когда тот еще был инвестиционным банкиром в Чикаго, посоветовал: «Хэнк, жизнь не репетиция. Вы же не хотите в восемьдесят сидеть и рассказывать внукам, что однажды вам предлагали пост министра финансов? Вы должны сказать, что были им».

В конце концов 21 мая Полсон согласился принять должность, но, поскольку Белый дом не планировал объявлять о назначении до следующей недели, когда закончится обязательная проверка, он оказался в неловкой ситуации, на выходных участвуя в ежегодном собрании партнеров Goldman в Чикаго и будучи не вправе рассказать о своей отставке. (По иронии судьбы, приглашенным оратором в этот день был младший сенатор от штата Иллинойс Барак Обама.) Но, поскольку газеты, не говоря уже о коллегах, по-прежнему спекулировали на тему его ухода в администрацию, Полсон в течение всего мероприятия прятался в своем гостиничном номере.

На Уолл-стрит есть два вида банкиров: гладко выбритые продавцы, которые преуспевают за счет ума и обаяния, и те, кто добиваются своего с упорством бульдога. Белому дому предстояло обнаружить, что Полсон принадлежит к последним. Перед тем как официально начать работу, Полсон уяснил несколько принципиальных деталей. Если тридцать два года в Goldman Sachs и научили его чему-то, так это тому, как заключать наиболее выгодные сделки. Он потребовал письменных гарантий[95] того, что казначейство будет иметь такой же статус в Кабинете, как Министерство обороны и Госдепартамент[96]. Он знал, что в Вашингтоне близость к президенту имела значение, и не собирался быть маргинальным функционером, которого по прихоти Буша можно вызвать, но который не смеет надеяться, что высшая исполнительная власть ответит на его звонок. Каким-то образом он даже сумел заставить Белый дом согласиться, что Национальный экономический совет, возглавляемый Аланом Хаббардом, одноклассником Полсона по Гарвардской бизнес-школе, будет проводить некоторые из своих заседаний в здании казначейства и что вице-президент Дик Чейни будет присутствовать лично.

Надеясь заранее исключить любые предположения того, что он будет благоволить бывшему работодателю, Полсон добровольно подписал шестистраничное «этическое» соглашение, которое запрещало ему каким-либо образом участвовать в делах Goldman Sachs на протяжении всего срока его пребывания в должности. Его заявление выходило далеко за рамки годового срока, обычного для государственных служащих. «Из соображений осторожности в течение всего срока моего пребывания на посту министра финансов я не буду принимать участие[97] в обсуждении вопросов, связанных с конкретными сторонами, в которых Goldman Sachs Group, Inc является или представляет участника, – написал он в письме, служившем соглашением. – Я считаю, что таким образом избегаю даже возможности возникновения конфликта интересов при исполнении своих обязанностей в качестве министра финансов». Это было заявление, которое, несомненно, подрывало его власть, учитывая роль Goldman едва ли не в каждом аспекте жизни Уолл-стрит, и которое он позже будет отчаянно пытаться обойти.

С назначением было связано еще одно дополнительное условие: Полсон должен был продать внушительную долю в Goldman Sachs – примерно 3 млн 230 тыс. акций[98] на сумму около 485 млн долларов, а также избавиться от выгодных капиталовложений в фонд Goldman, который имел долю в Индустриально-коммерческом банке Китая. Поскольку новые правила службы внутренних доходов (налоговая служба США) позволяли руководителям, которые поступили на государственную службу, продавать свои доли, не уплачивая налог, Полсон сэкономил более 100 млн долларов. Это была, пожалуй, одна из самых выгодных сделок, которые он когда-либо совершал, но в течение многих месяцев до кризиса он с досадой наблюдал, как акции Goldman росли – со 142 долларов в момент продажи до максимальных 235,92 доллара в октябре 2007 года.

Генри Мерритт Полсон-мл. был официально выдвинут на должность министра финансов 30 мая 2006 года. Всего семь дней спустя Washington Post опубликовала информацию о нем, которая начиналась так: «У Генри М. Полсона-мл., назначенца президента Буша на пост министра финансов, возможно, мало шансов, чтобы повлиять на большинство экономических вопросов в администрации, которой осталось всего около двух с половиной лет».

Ничто не могло быстрее и эффективнее пробудить в нем желание доказать обратное.

По стандартам Уолл-стрит, Полсон был непонятным отшельником, титаном, который не проявлял интереса к жизни мультимиллионера Карнеги-Хилл. Простой парень со Среднего Запада, он вырос на ферме около Чикаго и был игл-скаутом[99]. Он и Венди усиленно избегали манхэттенской тусовки, стараясь ложиться спать в девять вечера как можно чаще. Они предпочитали наблюдать за птицами в Центральном парке – Венди по утрам работала экскурсоводом для «Охраны природы» – рядом с их квартирой в двенадцать сотен квадратных футов и с двумя спальнями, скромной резиденцией одного из самых высокооплачиваемых боссов на Уолл-стрит. Полсон носил пластиковые часы, и любой намек на то, что ему, возможно, придется потратиться, пресекался Венди, дочерью морского офицера, чья бережливость удерживала Полсона на земле. Однажды Полсон пришел домой с новым кашемировым пальто от Bergdorf Goodman, купленным на замену того, что было у него десять лет. «Зачем ты купил новое пальто?» – спросила Венди. На следующий день Полсон вернул покупку в магазин.

И, несмотря на баснословные суммы, собранные для президента Буша, он вряд ли подходил под образ бескомпромиссного республиканца. Убежденный защитник природы, чьим единственным автомобилем была «тойота приус», он был темой для недобрых разговоров и головной болью для некоторых раздраженных акционеров Goldman Sachs, когда в 2006 году пожертвовал Обществу охраны дикой природы (WCS) 680 тыс. акров принадлежащей Goldman земли южноамериканского архипелага Огненная Земля. В это время он был председателем WCS, а его сын – одним из советников. Хотя в то время ирония не могла быть оценена, фирма приобрела экологически чувствительные южноамериканские земли как часть портфеля ипотечных дефолтных бумаг.

Достижения Полсона уже давно превышали ожидания окружающих. Несмотря на относительно скромные физические данные – шесть футов один дюйм роста и 195 фунтов веса, – он входил в команду всех университетов Лиги плюща, где играл за Дартмут и где за жесткость в игре получил прозвища Молот и Забивающий Хэнк. Но, в отличие от товарищей по команде, любящих выпить на вечеринках, в холодильнике своего братства Sigma Alpha Epsilon он держал апельсиновый сок и имбирный эль, чтобы пить во время пивных вечеринок. (Он встретил будущую жену, когда та училась в Уэлсли; среди одноклассников Венди была Хиллари Родхэм, в некотором смысле ее соперница: Венди была президентом класса в 1969 году, Хиллари – президентом студенческого совета). Полсон закончил Phi Beta Kappa в Дартмуте в 1968 году по специальности «английская литература».

Впервые Полсон приехал в Вашингтон в 1970-м, после окончания Гарвардской школы бизнеса. В то время у него не было даже костюма. Вооруженный рекомендацией от одного из профессоров Дартмутского университета, Полсон получил работу в качестве помощника по персоналу ассистента министра обороны США. В скором времени он проявил некоторые навыки, которые впоследствии сделали его столь эффективным трейдером в Goldman Sachs. Всего через два года он перешел в Белый дом, где стал помощником директора Совета по внутренней политике, возглавлявшегося тогда Джоном Эрлихманом, который впоследствии будет осужден за заговор, воспрепятствование правосудию и дачу ложных показаний в Уотергейте. Полсон отвечал за связь с Федеральным казначейством и Министерством торговли. «Учитывая то, как [Хэнк] перешел с низшего руководящего поста[100] в Пентагоне в Белый дом, сложно не понять, насколько хорошо он чувствует, откуда дует ветер, – вспоминал друг и бывший руководитель Goldman Кеннет Броди. – Но во время Уотергейта о Хэнке не прозвучало ни слова».

Когда в 1973 году Венди забеременела их первенцем, Полсон, желая заработать, решил оставить Белый дом Никсона и начал искать должность в финансовом секторе, но не в Нью-Йорке. Он побывал на интервью в нескольких финансовых компаниях Чикаго, и из полученных предложений выбрал два от манхэттенских фирм с крупными отделениями в Чикаго: Salomon Brothers и Goldman Sachs. Он решил остановиться на Goldman, после того как Роберт Рубин, партнер Goldman, и будущий секретарь казначейства Гас Леви, легенда в фирме, а также Джон Уайтхед убедили его, что он может преуспеть у них, и при этом ему не придется жить в Готэм-сити. Его зарплата составляла 30 тыс. долларов.

В январе 1974 года Полсон переехал с семьей туда, где он вырос, – в Баррингтон Хиллс, город с населением менее 4 тыс. жителей к северо-западу от Чикаго. Полсон купил пять акров семейной фермы у отца, который был оптовым торговцем ювелирными изделиями. Там, недалеко от родительского дома, он построил непритязательный дом из дерева и стекла, расположенный среди высоких дубов в конце подъездной дороги длинной в полмили.

В Goldman у Полсона было неожиданно много обязанностей для младшего инвестиционного банкира. «Вы знаете, Хэнк, мы обычно не нанимаем на эту должность парней вашего возраста, но вы выглядите старше», – сказал ему Джим Гелдер, старший партнер, имея в виду его ранние залысины. Быстро проявив себя с важными клиентами Среднего Запада Sears и Caterpillar, Полсон вскоре был назван восходящей звездой в штаб-квартире на Манхэттене. В 1982 году он стал партнером, войдя в элитную группу, имевшую право на большую часть премиального фонда. Когда он стал соруководителем инвестиционного подразделения банка и членом правления фирмы из Чикаго, он был вынужден тратить много времени на телефон и делал это мастерски, в любое время оставляя бесконечные сообщения.

Но спустя всего четыре года, в сентябре 1994-го, Goldman Sachs был в смятении[101]. Неожиданный рост процентных ставок по всему миру сильно ударил по фирме, чья прибыль упала более чем на 60 % в течение первой половины года. Исполнительный директор Стивен Фридман вдруг объявил, что уходит в отставку, 36 других партнеров Goldman вскоре последовали за ним, причем вместе с капиталами и связями.

Чтобы «остановить кровотечение», совет директоров компании обратился к Джону Корзину, тихому руководителю департамента бумаг с фиксированной доходностью Goldman. Директора воспринимали Полсона вторым номером, который был способен не только дополнить Корзина, но и послать сигнал, что инвестиционный бизнес – специальность Полсона – будет, как и прежде, оставаться для Goldman ключевым направлением. Они рассчитывали, что Корзин и Полсон смогут создать партнерство, такое же мощное, как партнерство Фридмана и Роберта Рубина, а до них – Джона Уайтхеда и Джона Вейнберга.

У этого плана был лишь один изъян: участники «спасения» не были в восторге друг от друга.

На совещании в квартире Фридмана на Бикман-Плейс Полсон выразил нежелание работать под Корзином и переезжать в Нью-Йорк, чего он упорно избегал все эти годы. Корзин, который, как все знали, был особенно убедителен на встречах тет-а-тет, предложил Полсону прогуляться.

– Хэнк, ничто не может доставить мне такого удовольствия[102], чем более тесное сотрудничество с вами, – сказал Корзин. – Мы будем работать в тесном взаимодействии. Мы действительно станем партнерами, – и в течение часа они договорились.

По прибытии в Нью-Йорк Полсон действовал быстро. Они с женой посмотрели десятки квартир[103] в течение нескольких дней. После того как в списке остались две, Полсон пробежался по комнатам каждой, держа сотовый телефон у уха, и дал жене знать о своем выборе. А потом бросился в аэропорт.

Осенью 1994 года Корзин и Полсон как президент и главный операционный директор соответственно неустанно работали над решением проблем Goldman, путешествуя по всему миру, чтобы встретиться с клиентами и сотрудниками. Полсон получил незавидную задачу урезать расходы[104] на 25 %. Но усилия были вознаграждены: в 1995 году Goldman Sachs перестал терять деньги, а в 1996-м и 1997-м принес хорошую прибыль. Однако кризис убедил Корзина и некоторых других в Goldman, что фирма должна иметь возможность воспользоваться публичными рынками капитала, чтобы противостоять будущим потрясениям. Решением, по общему мнению, был выход на IPO.

Но Корзин не был достаточно убедителен, когда в 1996 году впервые рассказал партнерам, почему Goldman должен стать публичной компанией. Сопротивление идее IPO было ощутимым, потому что банкиры опасались, что это разрушит культуру и партнерские отношения фирмы.

Лишь с помощью Полсона, который стал исполнительным содиректором в июне 1998 года[105], Корзин в конечном счете победил: первичное размещение акций Goldman было назначено на сентябрь того же года. Однако тем летом Россию потряс кризис рубля, и Long-Term Capital Management оказался на грани краха. Goldman потерял сотни миллионов долларов и был вынужден внести 300 млн долларов в фонд, организованный Федеральным резервным банком Нью-Йорка для спасения Long-Term Capital компаниями Уолл-стрит[106]. Потрепанный Goldman отозвал оферту о первоначальном размещении в последнюю минуту.

Только узкому кругу самых близких друзей Полсона было известно, что он на самом деле подумывает уйти из фирмы, устав от Корзина, Нью-Йорка и внутренней политики. Однако в декабре 1998 года динамика в Goldman существенно изменилась: Рой Цукерберг, сильный сторонник Корзина, ушел из обладающего большой властью исполнительного комитета Goldman[107], оставив там только пять членов: Корзина, Полсона, Джона Тейна, Джона Торнтона и Роберта Херста. В то же время совет директоров Goldman все больше разочаровывался в Корзине, который за их спинами участвовал в переговорах о слиянии с банком Mellon.

Последовала серия тайных встреч, и результатом стал переворот, достойный Римской империи или Кремля. Полсон и три других члена комитета, которых уговорили остаться и руководить компанией, согласились заставить Корзина уйти в отставку. Корзин почти плакал[108], когда узнал об этом решении.

Полсон стал единственным исполнительным директором с Тейном и Торнтоном в качестве сопрезидентов, глав по операционной деятельности и предполагаемых наследников. А в мае 1999 года состоялся торговый дебют акций Goldman, оцененных в 3660 млн долларов.[109]

К весне 2006 года Полсон уже оставался в должности генерального директора дольше, чем ожидал, и в результате стал одним из самых квалифицированных людей в своей области. Он был награжден премией в 18,7 млн долларов наличными за первое полугодие, а в 2005 году стал самым высокооплачиваемым генеральным директором на Уолл-стрит, заработав в общей сложности 38,3 млн долларов. В Goldman у него не было соперников, и его тщательно подобранный преемник Ллойд Бланкфейн терпеливо ждал своего часа. Сам банк стал лидером в качестве консультанта по крупнейшим слияниям и поглощениям и ведущим трейдером на товарных рынках и рынке облигаций. Он получал щедрые вознаграждения от хедж-фондов, пользующихся его услугами, и стал восприниматься как независимая сила на рынках частного акционерного капитала.

Goldman стал создающей деньги машиной, успех которой хотела бы повторить каждая фирма Уолл-стрит.

После тридцати двух лет в Goldman Полсону было нелегко приспособиться к жизни в правительстве. Например, он был вынужден делать намного больше телефонных звонков, потому что уже не мог, по своему обыкновению, оставлять длинные сообщения сотрудникам, как делал в Goldman. Голосовая почта казначейства, как ему неоднократно сообщали, еще не обладала такой емкостью. Ему рекомендовали электронную почту, но он никак не мог освоиться с этим инструментом; он остановился на варианте, когда один из его помощников распечатывал его почту. И еще он не знал, что делать с сотрудниками спецслужб, сопровождавшими его повсюду. Он знал руководителей, которых постоянно сопровождали охранники, и всегда считал такие меры высшей демонстрацией высокомерия.

Большая часть сотрудников Казначейства не знала, что думать о Полсоне и особенностях его характера. Сотрудники обращались за советом, как лучше вести себя с их новым боссом, к Роберту Стилу, заместителю секретаря Полсона и бывшему сотруднику Goldman. Стил всегда говорил им одно и то же: «Во-первых, Хэнк на самом деле умен. По-настоящему умен. У него фотографическая память. Во-вторых, он невероятный трудоголик, невероятный. Самый большой трудоголик, которого вы когда-либо встретите. И он ждет от вас того же. В-третьих, у Хэнка нет социального EQ (эмоционального фактора), никакого, ноль. Не принимайте это близко к сердцу. Он и не заметит, что пошел в туалет и не закрыл за собой дверь».

На заре пребывания на посту секретаря казначейства Полсон пригласил некоторых сотрудников в свой дом за 4,3 млн долларов[110], расположенный в северо-западной части Вашингтона (раньше этот дом, по странному совпадению, принадлежал Джону Корзину). Гости собрались в гостиной, большие окна которой выходили на лес, и казалось, что они сидят в домике на дереве. Их окружали фотографии птиц, большинство – авторства Венди.

Полсон объяснял некоторые из своих идей. Венди, полагая странным, что ее муж забыл предложить гостям что-нибудь выпить в такой жаркий летний день, прервала заседание, чтобы сделать это самой.

– Нет, они не хотят выпить, – рассеянно сказал Полсон и продолжил заседание.

Через некоторое время Венди вышла с кувшином холодной воды и стаканами, но никто не посмел притронуться к воде в присутствии босса.

Полсон унаследовал казначейство, находящееся в беспорядке. Его предшественник, Джон Сноу, бывший глава железнодорожной компании CSX, не контактировал с сотрудниками. Штат был деморализован и чувствовал себя заброшенным и недооцененным. Полсон был уверен, что сможет исправить это. Но его удивило, насколько мало было сотрудников. Он полагал, что неэффективность правительства гарантирует, что ему придется иметь дело с тысячами людей, не задействованных в полной мере. Но теперь он руководил ведомством с персоналом в 112 тыс. человек[111], которое не располагало большими средствами, и Полсон понимал, что придется привлекать опытных ветеранов Уолл-стрит, которые знали, что такое усердно работать.

Связи с Goldman были одним из тех факторов, о которых Полсон обязан был помнить, хоть и считал это непрактичным. Он знал, что теории заговора по поводу предполагаемого захвата власти Goldman в Вашингтоне расцветали всякий раз, когда кто-то из топ-менеджеров Goldman поступал на государственную службу, будь то связано с назначением Роберта Рубина министром финансов при Клинтоне или выбором Джона Корзина сенатором от штата Нью-Джерси, несмотря на то что тот уже избирался после отставки. (Еще до того, как Полсон согласился стать секретарем казначейства, Рубин, который в настоящее время работал в Citigroup, также напомнил ему, что надо быть осторожным в отношениях с Goldman.)

В первые несколько недель работы, пока над экономикой сгущались тучи, но еще никто не предсказывал бурю, Полсон сосредоточился на укреплении боевого духа казначейства. Он посетил отделы, в которых член кабинета министров не бывал многие годы, и приказал реконструировать тренажерный зал в подвале здания[112]. Полсон серьезно относился к физической подготовке и часто катался на велосипеде по столице, когда Венди удавалось оторвать его от телефона.

Уже в начале своей деятельности Полсон был озабочен рынками. На первом брифинге с президентом Бушем и его экономической командой в Кэмп-Дэвиде 17 августа 2006 года он предупредил, что экономика давно созрела для кризиса. «Когда есть много сухой травы, никогда не угадаешь, отчего она загорится, – сказал он. – Такие периоды случаются у нас каждые шесть, восемь, десять лет[113], и есть еще множество примеров».[114]

Полсон дал понять, что администрации придется иметь дело по крайней мере с одной серьезной проблемой: хаосом с субстандартными ипотечными кредитами, последствия которого уже начали сказываться. Bear Stearns и другие были глубоко вовлечены в этот бизнес, и нужно было найти способ получить власть и прекратить операции этих брокеров-дилеров. У традиционных банков имелась Федеральная корпорация страхования депозитов, FDIC, к тому же Федрезерв эффективно защищал их от банкротства; у этих учреждений был предусмотрен переходный план, позволявший спокойно взять проблемные банки на баланс, а затем продать их с аукционов. Но FDIC не имеет никакой власти над инвестиционными банками, такими как Goldman Sachs, Morgan Stanley, Merrill Lynch, Bear Stearns и Lehman Brothers, и, если Полсон не получит сопоставимой власти над этими учреждениями, заявил он в ходе заседания, на рынках может разразиться хаос.

27 марта 2008 года в 8:30 утра, через три дня после «новой» сделки с Bear, Полсон собрал сотрудников на совещание. Он только что закончил свою обычную тренировку в Sports Club/LA в отеле Ritz-Carlton в нескольких кварталах от казначейства. Его мозговой центр – Боб Стил, Джим Уилкинсон, Дэвид Насон, Мишель Дэвис, Филипп Свагель, Нил Кашкари и другие – занял кабинет на третьем этаже казначейства, окнами на розарий Белого дома и монумент Вашингтона на юге.

Полсон сел на стул в углу помещения с высокими потолками, стены которого уже были украшены десятками фотографий птиц и рептилий, сделанных Венди. Некоторые сотрудники расположились на синем бархатном диване, другие стояли, опираясь на стол красного дерева с четырьмя мерцавшими экранами Bloomberg.

Полсон проводил эти встречи со своим ближайшим окружением ежедневно в 8:30 утра, за исключением каждой второй пятницы, когда завтракал с Беном Бернанке, председателем Федеральной резервной системы. Полсон предпочел бы проводить заседания еще раньше, но его сотрудники были государственными служащими, а он и так требовал от них слишком многого. Большинство в его команде получало около 149 тыс. в год, хотя потенциально каждый мог получать гораздо больше в частном секторе.

Обходя комнату и разбирая причины гибели Bear, Полсон остановился перед Насоном. Насон, 38-летний помощник секретаря по финансовым учреждениям, начал работать в казначействе в 2005 году и был его внутренним политическим мозгом. Республиканец и приверженец свободного рынка, Насон уже несколько месяцев предупреждал о возможности возникновения ситуаций, подобных Bear Stearns, в еще одном или нескольких банках. Он и другие официальные лица казначейства пришли к заключению, что царящая на Уолл-стрит модель, при которой участники постоянно имели доступ краткосрочному финансированию другими инвесторами, по определению была пороховой бочкой. Пример Bear доказал, насколько быстро может рухнуть банк; в отрасли, кровью которой является простое доверие других инвесторов, это доверие способно рухнуть при малейшем намеке на проблемы. Но, какой бы опасной ни была общая ситуация, Насон оставался категорически против выкупов – концепции, которую он терпеть не мог.

Насон заявил, что вместо этого казначейство должно сосредоточить усилия на двух направлениях: подвергать инвестиционные банки процедуре организованного банкротства, что не будет нервировать рынки, и, в более близкой перспективе, побудить банки увеличивать капиталы. В предыдущие полгода американским и европейским банкам, включая Citigroup, Merrill Lynch и Morgan Stanley, удалось привлечь около 80 млрд долларов в качестве нового капитала, часто за счет продажи своих активов государственным инвестиционным фондам Китая, Сингапура и стран Персидского залива, известным как «суверенные фонды благосостояния». Но этого было явно недостаточно, и банкам пришлось брать в долг у инвесторов с глубокими карманами.

Оставив, казалось, проблему Bear Sterns позади, сегодня утром Полсон сосредоточился на том, что, как он полагал, станет следующей проблемой: Lehman Brothers. Инвесторы, возможно, были загипнотизированы представлением Эрин Каллан во время конференции на тему доходов, но Полсона это не обмануло. «Они тоже могут быть неплатежеспособными», – спокойно заметил он. Полсон беспокоился не столько об оценке Lehman своих активов, которая показалась ему чересчур оптимистичной, сколько об их неспособности увеличить капитал. Полсон подозревал, что Фулд неразумно сопротивлялся, боясь размыть доли акционеров фирмы, в том числе более 2 млн акций, принадлежавших ему лично.

На полсоновский анализ дел Lehman влияло бытовавшее во время его работы в Goldman Sachs мнение о компании: у нее не было такого же уровня или таланта. Хотя Полсон, еще будучи в Goldman, по крайней мере однажды назвал Lehman «кучей бандитов», он тем не менее уважал их корпоративную культуру, любуясь, с какой настойчивостью банкиры Lehman отстаивают свои интересы. Лояльные даже на грани поражения, они были сплоченной группой, которая напомнила Полсону о партнерстве Goldman. Тем не менее было что-то в Фулде, что заставляло его нервничать. Он любил риск, по мнению Полсона, неоправданный. «Он как кошка, у него девять жизней», – сказал он на одном из совещаний. Полсон считал, что его старый коллега по Goldman Боб Рубин невольно выручил Фулда в начале 1995 года, когда в качестве секретаря казначейства предоставил помощь Мексике во время кризиса песо. Lehman неправильно поставил состояние на мексиканское песо без хеджирования. Полсон хорошо помнил тот момент и рассказал о нем своим сотрудникам из-за ходивших тогда обвинений, будто Рубин на самом деле организовал международное спасение мексиканского песо в попытке спасти Goldman Sachs.

Справедливо или нет, Полсон ставил Фулда в один ряд с теми, кого считал арьергардом Уолл-стрит, – финансистами вроде Кена Лангона и Дэвида Комански, типажами, привычно обедавшими с властями в ресторане San Pietro на Манхэттене, и друзьями Ричарда Грассо, символа излишеств. Полсон был членом Комитета штата и компенсаций Нью-Йоркской фондовой биржи, который утвердил зарплату Грассо, председателя NYSE, в 190 млн долларов. Фулд тоже был членом этого комитета, а Лангон там председательствовал. После шумихи из-за размера компенсационного пакета Грассо Полсон выступал за его отставку. По его мнению, Грассо был не просто жадным, он был еще и лживым. Элиот Спитцер, прокурор Нью-Йорка, тогда находящийся на вершине карьеры, вскоре стал участвовать в решении этого вопроса, подав в суд как на Грассо, так и на Лангона. Именно в ходе разразившейся битвы Полсон стал недолюбливать дружков Грассо, которые, казалось, были готовы толкнуть Полсона под автобус, если бы это отвечало их целям.

Но как секретарь казначейства он был обязан быть дипломатом и в этом качестве поддерживать хорошие отношения со всеми руководителями на Уолл-стрит. Они будут ценными активами, его глазами и ушами на рынках. Если ему был нужен поток сделок, он предпочитал получать его непосредственно от них, а не от каких-то не связанных с рынками пожизненных чиновников казначейства, чья работа состояла в том, чтобы выявлять такие вещи.

Примерно через месяц после начала работы в правительстве, летом 2006 года, Полсон позвонил Фулду, которого застал за игрой в гольф с другом в Сан-Вэлли, где у того был дом. Фулд только начал седьмую лунку, пар 5 с изгибом налево, когда услышал звонок сотового. Хотя мобильные телефоны на поле были запрещены, он все равно ответил, и никто не сказал ни слова против.

– Знаю, вас удивит этот звонок, – начал Полсон. – Мы с вами пытались переспорить друг друга в течение многих лет.

Фулд засмеялся, польщенный тем, что Полсон признал в нем достойного противника.

– Я хотел бы иметь возможность звонить вам время от времени, – продолжал Полсон, – чтобы поговорить о рынках, сделках, конкуренции и узнать, что вас заботит.

Фулд был доволен таким жестом и рассказал ему все.

После этого разговора они регулярно беседовали. В самом деле, Полсон в значительной степени полагался на Фулда в вопросах разведки рынка и в свою очередь делился собственными взглядами, которые Фулд рассматривал как официальное мнение. Удивительно, но, учитывая, сколько он поносил этого человека, будучи генеральным директором Goldman, Полсон обнаружил, что Фулд интересен и впечатляюще практичен. Хотя он все еще не совсем доверял Фулду, он знал, что они сработаются.

Но в условиях текущего рынка последние несколько звонков были особенно сложны, а следующий – еще сложнее.

Утреннее заседание у Полсона подходило к концу, и он раздал задания сотрудникам. Так, Нил Кашкари и Фил Свагель должны были поторопиться и закончить проект апокалипсического доклада о том, что правительство должно сделать для спасения финансовой системы, если та начнет рушиться.

Когда все стали выходить, секретарь казначейства отвел в сторону Боба Стила, чтобы обсудить специальное поручение, которое дал самому себе. «Я буду опираться на Дика», – объявил он.

Через час его помощник Кристал Вест дозвонилась Дику Фулду по первой линии.

– Дик, – весело сказал Полсон, – как дела?

Фулд, который был в своем офисе, ожидая звонка, ответил: «Держусь».

Они разговаривали несколько раз за неделю, прошедшую со сделки Bear, но не обсуждали ничего существенного. Звонок этим утром был другим. Они говорили о колебаниях рынка и акциях Lehman. Все банки пострадали, но цена акций Lehman упала ниже всех, более чем на 40 % за год. Больше всего беспокоило, что шортисты[115] почуяли кровь, то есть короткая позиция – ставка на то, что акции Lehman упадут гораздо ниже, – была огромной, на нее приходилось более 9 % стоимости всех акций Lehman. Фулд попытался убедить Полсона попросить Кристофера Кокса, председателя SEC, заставить «медведей» прекратить разрушать его фирму.

Полсон сочувствовал позиции Фулда, но хотел получить новые данные о планах Lehman по привлечению капитала. С Фулдом уже связались некоторые из его главных инвесторов, говоривших, что это было бы мудрым поступком, особенно пока в прессе для компании была сравнительно хорошая ситуация.

– Это было бы реальной демонстрацией силы, – сказал Полсон, надеясь убедить его.

К удивлению Полсона, Фулд ответил, что согласен и уже думал об этом. Некоторые из держателей его облигаций давили на него, чтобы он собрал деньги на фоне положительного отчета фирмы о прибылях.

– Нам хотелось бы установить контакт с Уорреном Баффетом, – добавил Фулд. Это было тщательно рассчитанное замечание: Фулд знал, что Полсон дружил с легендарным инвестором из Омахи. Хотя Баффет и славился презрением к инвестиционным банкирам в целом, в течение многих лет он использовал чикагский офис Goldman для некоторых своих дел, и Полсон с Баффетом подружились.

Инвестиция Баффета была эквивалентом Good Housekeeping Seal of Approval[116] в финансовом мире[117]. Рынкам это понравилось бы. «Вы должны заинтересовать его», – сказал Полсон, вздохнув с облегчением. Наконец-то Фулд принимает меры в этом направлении.

– Да, – согласился Фулд. – Но не могли бы вы замолвить словечко? Полсон колебался: вероятно, выступать посредником для сделок на Уолл-стрит – не слишком хорошая идея, если ты секретарь казначейства. Тот факт, что Баффет был клиентом Goldman, мог только усугубить ситуацию.

– Дайте мне подумать, Дик. Я перезвоню, – сказал он.

28 марта легендарный инвестор Уоррен Баффет сидел, ожидая звонка Дика Фулда, в штаб-квартире Berkshire Hathaway в Омахе в своем кабинете за простым деревянным столом, которым когда-то пользовался его отец. Днем раньше их связал Хью «Скип» МакГи, банкир Lehman, который обратился к Дэвиду Л. Соколу, председателю MidAmerican Energy Holdings, принадлежащих Berkshire Hathaway. (Баффету звонили с предложениями инвестиций почти ежедневно, и он считал такие звонки рутиной.)

Он почти не знал Фулда, встречал его всего несколько раз; последний раз, когда они были вместе, он сидел между Фулдом и Полом Волкером, бывшим председателем Федрезерва, на ужине казначейства в Вашингтоне в 2007 году. Одетый в один из своих фирменных костюмов – стандартных, без выкрутасов, в очках в черепаховой оправе, – Баффет обходил гостей и умудрился пролить бокал красного вина на Фулда непосредственно перед тем, как подали десерт. Человек со вторым (после Билла Гейтса) состоянием в мире покраснел, в то время как гости, включая Джеффри Иммельта из General Electric, Джейми Даймона из JP Morgan Chase и бывшего секретаря казначейства Роберта Рубина, вежливо наблюдали, как облитый вином Фулд пытался все свести к шутке. С тех пор они не виделись.

Когда Дебби Возняк, давняя помощница Баффета, доложила, что Дик Фулд на линии, Баффет отодвинул банку диетической Cherry Coke и снял трубку.

– Уоррен, это Дик. Как поживаете? Со мной здесь Эрин Каллан, мой финансовый директор.

– Привет, – как обычно приветливо сказал Баффет.

– Думаю, вы знаете, что мы ищем, где бы собрать немного денег. Наши акции падают. Это великолепная возможность. Рынок не понимает, что с нами происходит, – заговорил Фулд, прежде чем начать продавать себя. Он пояснил, что Lehman ищет инвестиции в размере от 3 до 5 млрд долларов. Через некоторое время Баффет дал понять, что может быть заинтересован в инвестировании в привилегированные акции с дивидендами от 9 % и опционах на покупку акций Lehman по 40 долларов. В пятницу акции Lehman закрылись по 37,87.

Это было агрессивное предложение оракула из Омахи. 9 % дивидендов – очень дорогое удовольствие. Например, если Баффет вложит 4 млрд долларов, он будет получать 360 млн в год, но такова была цена «аренды» его имени. Тем не менее Баффет сказал, что ему нужно кое-что проверить перед тем, как согласиться даже на эти условия. «Позвольте мне кое-что посчитать, и я перезвоню вам», – сказал он Фулду.

В Омахе Баффет начал сомневаться, сможет ли он заставить себя снова вложить деньги в инвестиционный банк. В 1991 году он спас Salomon Brothers, когда Нью-Йоркский инвестиционный дом был на грани разорения, но тогда он быстро понял, что не выносит культуру Уолл-стрит. Если бы он сейчас пришел на помощь Lehman, мир самым тщательным образом изучал бы его деятельность, так что он отлично понимал, что под ударом оказывались не только его деньги, но и его репутация.

Хотя Баффет часто торговал на рынках с использованием хеджей и производных, он презирал дух трейдерства и высокие зарплаты, обогащающие людей, которых он не считал ни особо умными, ни создающими важные ценности. Он всегда помнил, как расстроился после выплаты 900 млн долларов в виде премий в Salomon, и был особенно потрясен, когда Джон Гутфройнд, председатель фирмы, потребовал 35 млн за то, чтобы просто удалиться от беспорядка, который сам создал. «Они взяли деньги и сбежали, – сказал он однажды. – Было очевидно, что все это затеяно ради обогащения сотрудников. Инвестиционные банкиры не делают деньги, но чувствуют себя аристократами. И они ненавидят трейдеров – отчасти потому, что трейдеры делают деньги и располагают большей силой». В тот вечер Баффет решил остаться в офисе и разобрать по косточкам годовой отчет Lehman за 2007 год. Взяв еще одну банку диетической Cherry Coke, он начал читать годовой доклад компании, когда зазвонил телефон. Это был Хэнк Полсон. Все выглядело так, словно было специально подстроено.

Полсон начал так, будто это был дружеский звонок, отлично понимая, что ступает по тонкой грани между регулятором и посредником в сделке. Тем не менее он быстро перешел к обсуждению ситуации Lehman Brothers. «Если бы вы решили участвовать, одно ваше имя уже успокоило бы рынок», – сказал он, стараясь не слишком сильно настаивать. В то же время он завуалировано дал понять, что не собирается поручаться за бухгалтерию Lehman – в конце концов, в течение многих лет Баффет слышал от него как высшего должностного лица в Goldman критику других фирм, которые, по его мнению, были слишком агрессивны как в инвестициях, так и в бухгалтерии.

После многих лет дружбы Баффет знал код Полсона: его было трудно завести, и, если он очень хотел чего-то, он бы так прямо и сказал. Сейчас он чувствовал, что Полсон не слишком сильно нажимает. Собеседники обещали оставаться на связи и пожелали друг другу спокойной ночи.

Баффет вернулся к рассмотрению отчета Lehman. Всякий раз, когда у него появлялась озабоченность какой-то цифрой, он отмечал номер страницы на обложке доклада. Менее чем за час обложка была заполнена десятками номеров страниц. Это был красный флажок, поскольку у Баффета имелось простое правило: он не может вкладывать средства в фирму, к которой у него так много вопросов, даже если на них есть предполагаемые ответы. Он прервался, решив, что вряд ли будет инвестировать.

В субботу утром, когда перезвонил Фулд, быстро обнаружилось, что существует проблема помимо соображений Баффета. У Фулда и Каллан сложилось впечатление, будто Баффет попросил 9 % дивидендов и ордера «до 40», что значило бы, что цена исполнения ордера будет на 40 % выше текущей. Баффет, конечно, думал, что ясно дал понять: ценой исполнения ордера будет 40 долларов за акцию, всего на пару долларов выше текущей цены. Мгновение все они говорили одновременно, как если бы были Эбботом и Кастелло со скетчем Who’s on First? Они не поняли друг друга, и Баффету показалось, что это кстати. Переговоры завершились.

Сидя за своим столом в Нью-Йорке, раздраженный Фулд сказал Каллан, что считает предложение Баффетта неоправданно дорогим и что они должны искать других инвесторов.

К утру понедельника Фулду удалось привлечь 4 млрд долларов в конвертируемых привилегированных акциях по ставке 7,25 % и 32 % премии за конвертацию от группы крупных инвестиционных фондов, уже имевших долю в Lehman. Это было гораздо выгоднее, чем предложение Баффета, но деньги не несли с собой той уверенности, которую породили бы инвестиции от него.

Тем же утром Фулд позвонил Баффету, чтобы сообщить об успехе в сборе средств. Баффет поздравил его, но про себя задался вопросом, использовал ли Фулд его имя, чтобы облегчить сборы.

Хотя Баффет не поднимал эту тему, он считал занятным то, что Фулд никогда не упоминал о важной новости прошедших выходных: «Lehman пострадал от мошенничества на 355 млн долларов». Lehman был обманут на 355 млн двумя сотрудниками в банке Marubeni в Японии, которые, по-видимому, использовали поддельные документы и подставных лиц, чтобы совершить преступление.

Это еще раз напомнило Баффету о Salomon – тот эпизод, когда Джон Гутфройнд и юристы Salomon не сказали ему, что фирма была вовлечена в крупный скандал, связанный с искусственным занижением цены на аукционах по размещению казначейских векселей, скандал, который почти уничтожил фирму.

Таким людям просто нельзя доверять.

Глава третья

2 апреля 2008 года, в среду вечером, взволнованный Тимоти Ф. Гайтнер спустился по эскалатору[118] к главному вестибюлю аэропорта Reagan National в Вашингтоне. Он только что прибыл на шаттле US Airways из Нью-Йорка, и его водителя, который обычно ждал его снаружи зоны безопасности, нигде не было.

– Где он, мать его? – набросился Гайтнер на своего главного помощника Кальвина Митчелла, который прилетел вместе с ним.

Гайтнер, молодой президент Федерального резервного банка Нью-Йорка, редко выказывал раздражение, но сейчас он был определенно зол. Прошло менее трех недель с тех пор, как он в последний момент заключил сделку, спасая Bear Stearns от банкротства, и завтра утром он должен будет впервые объясняться перед Комитетом Сената по банкам, а заодно и перед всем миром. Нужно, чтобы все шло отлично.

– Никто не отвечает, – пробормотал Митчелл, давя на кнопки телефона в поисках водителя.

Федеральная резервная система обычно высылала за Гайтнером, который уже успел привыкнуть к жизни внутри крупнейшего банка мира, специальную бронированную машину. Его жизнь была распланирована до минуты, что вполне устраивало его пунктуальную, требовательную и абсолютно запрограммированную личность. Он прилетел в столицу накануне слушания именно из опасений, что случится что-то вроде накладки с водителем.

По дороге он изучал текст выступления, с которым возился всю неделю. Был один момент, который он хотел донести совершенно однозначно, и он перечитывал соответствующее место снова и снова. По его мнению, Bear Stearns не был просто изолированной проблемой, как, казалось, считали все. Как бы непопулярно ни звучали его слова, он намеревался подчеркнуть, что Bear Stearns – с его высокой долговой нагрузкой, практически ежедневной потребностью занимать для того, чтобы просто оставаться в бизнесе, с его сделками, заключенными с сотнями других учреждений, – был гораздо более серьезной проблемой, стоящей перед всей финансовой системой страны.

«Наиболее важным является системный риск: если такая динамика не ослабнет, результатом будет возросшая вероятность массовых банкротств, тяжелого и затяжного ущерба финансовой системе и в конечном счете экономике в целом,[119] – писал он. – Это не теоретическая угроза, и это не та проблема, которую рынок может решить самостоятельно». Он продолжал работать, пользуясь раскладным столиком, и делал заметки почти до самой посадки самолета.

В течение выходных именно он, а не его начальник Бен Бернанке, как сообщала пресса, был тем, кто удерживал Bear на плаву, сконструировав государственную гарантию на 29 млрд долларов[120], что наконец убедило Джейми Даймона из JP Morgan взять на себя обязательства фирмы. Гарантия защищала кредиторов Bear и его контрагентов – тысячи инвесторов, которые торговали с фирмой, – предотвращая серьезный удар по мировой финансовой системе. По крайней мере это было то, что Гайтнер хотел рассказать сенаторам.

На слушаниях члены Комитета по банкам не обязательно станут рассматривать ситуацию так же – более вероятно, в отношение Гайтнера они будут настроены скептически, если не открыто враждебно. Они воспринимали сделку Bear как часть серьезного и не обязательно популярного изменения политики. Гайтнер уже бывал предметом язвительной критики, и, учитывая масштаб вмешательства, это должно было повториться. Что, однако, не делало менее возмутительной необходимость выслушивать, как политики бросаются термином «моральный риск», будто они услышали о нем только вчера.

К сожалению, это был не просто хор невежественных и неосведомленных, критически настроенных по отношению к сделке людей. Даже друзья и коллеги, такие как бывший председатель Федрезерва Пол Волкер, сравнивали спасение Bear с печально известным отказом[121] федерального правительства прийти на помощь терпящему финансовое бедствие Нью-Йорку в 1970-е (что было увековечено в классическом заголовке New York Daily News «Форд – городу: ‘Умри!’»[122]). Более компетентные оценки были примерно такими: Федеральная резервная система никогда раньше не выделяла кредитов такого огромного размера частному сектору. Почему, собственно, необходимо вмешаться именно в этом случае? В конце концов, под ударом оказались не невинные рабочие, а высокооплачиваемые банкиры, которые приняли на себя слишком высокие риски. Или Гайтнера и, как следствие, американский народ принимают за идиотов?

Сторонники Гайтнера, как правило, были людьми, у которых уже имелись основания быть знакомыми с тяжелым состоянием финансовой отрасли. Ричард Фишер, коллега Гайтнера из Федерального резервного банка Далласа, послал ему и-мейл: «Illegitimi non carborundum – не позволь ублюдкам победить себя».

Как бы ему ни хотелось, Гайтнер не намеревался объявлять в Сенате США, что удивлен кризисом. Из своего кабинета на вершине каменной крепости, которая и была Федеральным резервным банком Нью-Йорка, Гайтнер на протяжении многих лет предупреждал, что взрывной рост кредитных производных – различных форм страхования, которые могли купить инвесторы, чтобы защитить себя от банкротства торгового партнера, – способен сделать их более, а не менее уязвимыми из-за возможного эффекта домино. Бум на Уолл-стрит не может продолжаться постоянно, неоднократно утверждал он, и должны быть приняты необходимые меры предосторожности. Он подчеркивал это снова и снова, но разве кто-нибудь слушал? По правде сказать, никто за пределами финансового мира не был особенно обеспокоен тем, что говорил президент Федерального резервного банка Нью-Йорка. Был только Гринспен, Гринспен, Гринспен, прежде чем стал Бернанке, Бернанке, Бернанке.

Стоя в аэропорту, Гайтнер, конечно, чувствовал себя опустошенным, в основном потому, что его водитель не появился. «Может, просто взять такси?» – спросил Митчелл.

Гайтнер – возможно, второй по значимости банкир в стране после Бернанке – встал в очередь из двадцати человек.

Похлопав по карманам, он растерянно посмотрел на Митчелла: «У вас есть наличные?»

Если бы несколько месяцев назад жизнь Тима Гайтнера просто приняла немного другой оборот, он мог быть генеральным директором Citigroup, а не его регулятором.

6 ноября 2007 года, когда кредитный кризис только начинал наносить удары, Сэнфорд «Сэнди» Вейл, создатель империи Citigroup и один из крупнейших ее частных акционеров, запланировал звонок Гайтнеру на 15:30. Двумя днями ранее, после объявления о рекордных убытках[123], главный исполнительный директор Citi Чарльз О. Принц III был вынужден уйти в отставку. Вейл, рубаха-парень старой школы, который был известен тем, что распознал и воспитал талант молодого Джейми Даймона, хотел поговорить с Гайтнером о членстве в совете директоров. «Что вы думаете о том, чтобы заняться управлением Citi?» – спросил Вейл.

Гайтнер, уже четыре года работавший президентом Федерального резервного банка Нью-Йорка, был заинтригован, но моментально осознал конфликт интересов. «Я не подхожу»,[124] – почти автоматически ответил он.

Всю следующую неделю он не мог думать ни о чем другом, кроме этой работы, связанных с ней денег и обязанностей. Он обсуждал проблему с женой Кэрол, он думал о предложении, выгуливая собаку по кличке Адоб по Ларчмонту, богатому пригороду в часе езды от Нью-Йорка. По большому счету все было хорошо: он зарабатывал 398 200 долларов в год[125] – огромная сумма для регулятора, но по сравнению с соседями по Мейпл-Хилл-драйв это была средненькая зарплата. Его привычки стоили не так дорого, за исключением ежемесячной стрижки за 80 долларов[126] в спа-салоне Gjoko, но нужно было думать о высшем образовании дочери Элизы, учащейся средней школы, и сына-восьмиклассника Бенджамина, так что деньги, безусловно, не помешали бы.

Наконец он позвонил старому приятелю Роберту Рубину, бывшему секретарю казначейства и главе Citigroup, чтобы убедиться, что не совершает ошибки. Рубин, давний наставник Гайтнера, вежливо сказал, что поддерживает Викрама Пандита на эту должность, и посоветовал Тиму остаться на нынешней работе. Но сам факт того, что кандидатура Гайтнера рассматривалась на столь высокую должность, был важным показателем авторитетности Гайтнера в финансовом мире.

В своей работе в Федрезерве он часто сталкивался с неуважением со стороны Уолл-стрит. Дело в том, что он был не из той породы банкиров центральных банков, с которыми финансовые магнаты традиционно чувствовали себя комфортно. За 95-летнюю историю Федрезерва президентами Федерального резервного банка Нью-Йорка были восемь человек, и каждый из них в прошлом работал на Уолл-стрит как банкир, юрист или экономист. Гайтнер, напротив, был карьерным технократом из казначейства, протеже бывших секретарей казначейства Лоуренса Саммерса и Роберта Рубина. Его авторитет также слегка скомпрометировало то, что в сорок шесть лет он все еще был похож на подростка и не отказывал себе в удовольствии иногда прокатиться на сноуборде или вставить в речь крепкое словечко.[127]

Некоторые вашингтонские чиновники, журналисты и даже банкиры были очарованы Гайтнером, чьи сила и сухое, самоуничижительное остроумие помогли создать образ принимающего политические решения специалиста. Хотя он часто казался невнимательным и отвлекался во время заседаний, Гайтнер дожидался момента, когда все выскажутся, и в нескольких простых выражениях выдавал глубокий анализ дискуссии.

Другие же расценивали эти выступления как попытку утвердиться. Каждый месяц в Федрезерве Нью-Йорка проходил обед для лидеров Уолл-стрит – тех самых людей, за которыми надзирала организация Гайтнера, и каждый месяц Гайтнер сутулился на своем стуле, шаркал ногами, потягивая диетическую колу, и молчал. Он был настолько же непонятен, как и Гринспен, один из его героев, но у него не было того авторитета, особенно перед аудиторией основных игроков Уолл-Стрит.

«Да ему двенадцать лет!»[128] – такова была реакция удивленного Питера Дж. Питерсона, бывшего главы Lehman Brothers и соучредителя частной фирмы Blackstone Group, при первой встрече с Гайтнером в январе 2003 года. Питерсон искал замену Уильяму МакДоноу, который уходил в отставку после десяти лет на посту руководителя Федрезерва Нью-Йорка. МакДоноу, обаятельный бывший банкир из Первого национального банка Чикаго, прославился тем, что вызвал руководителей[129] четырнадцати инвестиционных и коммерческих банков в сентябре 1998 года, чтобы организовать ссуду частного сектора в 3,65 млрд долларов для спасения задыхающегося хедж-фонда Long-Term Capital Management.

У Питерсона были проблемы с поиском кандидата – ни один из тех, кому он предлагал работу, не был в ней заинтересован. Двигаясь по списку все ниже, он наткнулся на незнакомое имя Тимоти Гайтнера и назначил ему встречу. На интервью он был смущен мягкой речью Гайтнера[130], которая почти граничила с бормотанием, а также его худощавостью и кажущейся молодостью.

Ларри Саммерс, который рекомендовал Гайтнера, пытался развеять озабоченность Питерсона. Он сказал, что Гайтнер гораздо жестче, чем кажется, что он «был единственным человеком, который когда-либо работал со мной и мог войти в мой кабинет со словами: ‘Ларри, тут ты облажался по полной’».

Эта прямолинейность была родом из детства, проведенного в постоянной адаптации к новым людям и новым обстоятельствам. Гайтнер был сыном кадрового офицера, колесящего по миру, потому что его отец Питер Гайтнер, специалист в области международного развития, работал сначала на Американское агентство по международному развитию, а затем на фонд Форда. К тому времени как Тим поступил в среднюю школу, он успел пожить в Родезии (ныне Зимбабве), Индии и Таиланде. Семья Гайтнеров давно работала на государство. Чарльз Мур, отец его матери, был спичрайтером и советником президента Эйзенхауэра, в то время как его дядя Джонатан Мур работал в Госдепартаменте.

Следуя по стопам отца, деда и дяди, Тим Гайтнер отправился в Дартмутский колледж, где специализировался в государственном управлении и исследовании Азии. В начале 1980-х кампус Дартмута был основным полем битвы культурных войн, которые разгорелись с появлением газеты правых «Дартмутский обзор». Газета, которая издавалась известными консервативными писателями Динешем д’Сузой и Лорой Ингрэм, опубликовала ряд провокационных статей[131], в том числе одну, в которой был приведен список геев, состоящих в Ассоциации студентов колледжа, и другую, выступающую против позитивных действий, написанную якобы в манере негритянского английского. Заглотив наживку, либеральные студенты Дартмута начали протест против газеты. Гайтнер исполнял роль посредника, пытаясь убедить либералов выражать возмущение выпуском собственной газеты.

После окончания колледжа Гайтнер учился в Школе перспективных меж дународных исследований Джона Хопкинса, которую в 1985 году окончил со степенью магистра. В том же году он женился на Кэрол Зонненфельд, своей возлюбленной из Дартмута. Свадьбу отпраздновали в летнем родительском доме на Кейп-Коде, отец был шафером.

Имея рекомендацию декана школы Джона Хопкинса[132], Гайтнер получил работу в консалтинговой фирме Генри Киссинджера, где вел исследования для книги Киссинджера и произвел очень благоприятное впечатление на бывшего министра иностранных дел[133]. Гайтнер научился эффективно работать в окружении властных людей, не становясь подхалимом, он интуитивно чувствовал, как дать им понять, что он признает их значимость. Затем при поддержке Киссинджера он поступил в казначейство и стал помощником финансового атташе при посольстве США в Токио, где со своей агрессивной конкурентоспособностью стал королем грунтовых теннисных кортов. Именно на теннисных кортах он мог вести неофициальные беседы с корреспондентами крупных изданий Токио, дипломатами и своими японскими коллегами.

Во время поездки в Японию Гайтнер увидел впечатляющие темпы дефляции и разрушительное снижение уровня цен. Именно благодаря работе в Японии он попал в поле зрения Ларри Саммерса, в то время занимавшего пост заместителя секретаря казначейства, который начал продвигать его на все более и более ответственные должности. Во время азиатского финансового и русского рублевого кризисов 1997 и 1998 годов Гайтнер играл теневую роль[134] в «Комитете спасения мира»[135] (по меткому определению Time), помогая найти более 100 млрд долларов на поддержку развивающихся стран. Когда были предложены пакеты помощи, Гайтнера вызвали в кабинет Саммерса. Гайтнеру повезло – он был специалистом по той части мира, которая вдруг оказалась жизненно важной. Он также располагал отточенными дипломатическими навыками, которые впервые проявил в Дартмуте, когда он был посредником между Саммерсом, который, как правило, выступал за агрессивное вмешательство, и более осторожным Рубином.

Когда осенью 1997 года почти рухнула экономика Южной Кореи, Гайтнер помог сформировать американский ответ. В День благодарения Гайтнер позвонил Саммерсу[136] домой и спокойно изложил причины, по которым Соединенные Штаты обязаны помочь стабилизировать ситуацию. После долгих дебатов в администрации Клинтона появившийся план – предоставить Сеулу миллиарды долларов сверх 35-миллиардного пакета МВФ и других международных учреждений – походил на первоначальное предложение Гайтнера. В следующем году Гайтнер был назначен заместителем секретаря казначейства по международным делам.

Гайтнер был близок к Саммерсу, которого часто разыгрывал. Не раз, когда Саммерс был в отъезде, Гайтнер переписывал сообщения о нем в новостях, нарочно неправильно цитируя его выступления. Когда Саммерс возвращался в здание казначейства, Гайтнер показывал ему поддельные репортажи, наблюдая, как Саммерс взрывался, угрожая вызвать репортера и потребовать извинений, а потом признавался в шутке. Они стали близкими друзьями, в течение многих лет вместе с коллегами из казначейства занимались во флоридской Академии тенниса, которой руководил Ник Боллетьери, тренер Андре Агасси и Бориса Беккера. Спортивный Гайтнер провел игру, соответствующую его политической активности. «Тим собран, последователен, у него очень хороший удар с отскока»,[137] – говорил Ли Сакс, бывший чиновник казначейства.

Когда Клинтон покинул свой пост, Гайтнер стал работать в МВФ, а потом ушел в Федеральный резервный банк Нью-Йорка. И несмотря на то, что он служил в администрации демократов, Гайтнер был рекомендован Питерсоном, республиканцем с хорошими связями.

Пост председателя Федерального резервного банка Нью-Йорка является вторым по влиятельности постом в системе центрального банка страны и подразумевает огромную ответственность. Банк Нью-Йорка – это глаза и уши правительства в финансовой столице страны. Кроме того, на нем лежит ответственность за управление большей частью долга казначейства. Из двенадцати региональных банков Федрезерва банк Нью-Йорка является единственным, чей президент входит в состав комитета[138], устанавливающего процентные ставки на постоянной основе[139]. Из-за относительно высокой стоимости жизни в Нью-Йорке годовой оклад президента банка в два раза больше, чем у председателя Федрезерва.

Гайтнер постепенно свыкся с работой в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, показав себя вдумчивым сторонником консенсусов. Он усердно работал, чтобы заполнить пробелы в собственных знаниях, изучая рынки производных финансовых инструментов, и в итоге стал скептически относиться к понятию распределения рисков. По его мнению, распределение рисков могло на деле усугубить последствия изначально изолированных проблем, и с этим был не согласен его первый босс в Федрезерве Алан Гринспен.

«Эти изменения, похоже, позволили финансовой системе[140] справляться с более широким спектром потрясений, но они не устранили риск, – сказал он в речи в 2006 году. – Они не остановили склонности рынков к временным паническим маниакальным периодам. Они не исключили возможности краха главного финансового посредника. И они не могут полностью изолировать финансовую систему от последствий такого сбоя».

Гайтнер понимал, что бум на Уолл-стрит захлебнется, и из японского опыта он вынес, что вряд ли это закончится хорошо. Конечно, он не мог знать точно, как и когда это произойдет, никакие исследования и никакая подготовка не позволили бы ему справиться с событиями, которые начались в марте 2008 года.

Мэтью Скогин просунул голову в дверь углового кабинета Роберта Стила в казначействе: «Готовы ли вы к очередному раунду расстрельного комитета?»

Стил со вздохом посмотрел на своего старшего советника: «Хорошо, давайте сделаем это».

Утром 3 апреля перед банковским комитетом должны были давать показания Хэнк Полсон, Гайтнер, Бернанке и Кокс, председатель Комиссии по ценным бумагам и биржам, а Алан Шварц из Bear Stearns и Джейми Даймон из JP Morgan должны были появиться позже. Но Полсон находился с безотлагательным официальным визитом в Китае, и его заменит Стил.[141]

Как и Гайтнер, Стил был почти неизвестен за пределами финансового мира, и он рассматривал свое выступление перед банковским комитетом Сената как своего рода шанс. Его сотрудники пытались помочь ему подготовиться традиционным для Вашингтона способом: раунд за раундом играя в «расстрельный комитет». Игра заключалась в том, что персонал выступал в роли определенных законодателей и задавал Стилу вопросы, которые, вероятно, могли быть заданы политиками. Еще это помогало убедиться, что Стил будет отвечать на вопросы настолько четко и ясно, насколько возможно.

Опытный и уверенный оратор, Стил уже выступал перед комитетами Конгресса, но никогда ставки не были столь высоки. Он знал, что в дополнение к жестким вопросам о так называемых выходных Bear, скорее всего, будет поднята и тема Fannie Mae и Freddie Mac – спонсируемых правительством агенств, которые скупали ипотечные кредиты. Эти организации, обвиняемые в раздувании пузыря, десятилетиями были предметом политической и идеологической борьбы, но никогда связанные с ними вопросы не стояли так жестко, как сегодня.

Из-за коллапса Bear Stearns сенаторы могли даже начать понимать что к чему. Первыми жертвами кредитного кризиса были два хедж-фонда Bear Stearns, которые инвестировали значительные средства в ценные бумаги, обеспеченные субстандартными ипотечными кредитами. Именно эти закладные в настоящее время подрывали доверие на рынке жилья, где доминировали Fannie и Freddie, гарантировав более 40 % всех ипотечных кредитов[142], большинство из которых стремительно обесценивалось. Это, в свою очередь, заражало банковское кредитование по всему миру. «Их ценные бумаги словно вода текут[143] между финансовых учреждений», – говорил про них Полсон.

Сообразительный и статный Стил был на самом деле намного лучшим оратором, чем Полсон, и часто затмевал босса, который заикался даже на обычных совещаниях в казначействе. Они знали друг друга с 1976 года[144], когда Стил пришел на работу в чикагский офис Goldman Sachs после окончания Университета Дьюка. Как и Полсон, Стил происходил из скромной семьи[145], он рос возле кампуса Университета Дьюка. Его отец обслуживал музыкальные автоматы, а затем продавал страховку, мать неполный день работала в психиатрической лаборатории университета. В Goldman Стил прослыл амбициозным банкиром, восходящей звездой; в 1986 году он переехал в Лондон, чтобы основать филиал для работы на рынке акций и помочь фирме закрепиться в Европе.

Но четыре года назад Стил, состояние которого благодаря партнерству во время IPO Goldman составляло более 100 млн долларов, решил уйти в отставку после работы на нескольких руководящих должностях и не быть следующим в очереди на пост главы банка. Хотя он и планировал триумфальное возвращение в частный сектор, он, как и многие другие выходцы из Goldman, хотел некоторое время посвятить государственной службе. 10 октября 2006 года, заработав репутацию в государственном секторе, в том числе на должности старшего научного сотрудника Школы государственного управления Джона Ф. Кеннеди Гарвардского университета, он принял приглашение Полсона пойти в казначейство в качестве заместителя государственного секретаря по внутренним финансам.

Теперь, когда он входил в конференц-зал со Скогином, чтобы принять участие в последнем раунде «расстрельного комитета», он знал, что его место тут. Коллеги по казначейству Дэвид Насон, глава администрации Джим Уилкинсон и помощник секретаря казначейства по связям с общественностью и директор отдела стратегического планирования Мишель Дэвис уже заняли места напротив.

Все знали, что будет задан животрепещущий вопрос: какую роль правительство играло в переговорах, которые привели к первоначальной цене в два доллара за акцию Bear Stearns? Ни один из сотрудников казначейства понятия не имел, что другие свидетели – Джейми Даймон из JP Morgan и Алан Шварц из Bear – хотели рассказать о том, что произошло на самом деле, во время дачи показаний в тот же день, только позже.

Стил знал, что Полсон настаивал на более низкой цене, которая должна была дать понять: акционеры не могут получать прибыль от государственной помощи. Но никто в казначействе никогда не подтверждал этого, так что для пользы Полсона и всех остальных было бы лучше не признавать то, что произошло на самом деле: 16 марта, в воскресенье, Полсон днем позвонил Даймону и сказал: «Думаю, цена должна быть очень низкой».

Стил знал, что обязан уйти от прямого ответа в ходе слушания. Так было необходимо: на сессиях «расстрельного комитета» и на других заседаниях Дэвис и остальные подчеркнули, что ему нужно постараться не быть втянутым в дебаты по поводу того, была правильной цена в два или десять долларов. Основная идея, на которой он должен был сосредоточиться, – поскольку вовлечены деньги налогоплательщиков, Полсон озабочен тем, чтобы акционеры не получили выгоды. И, что более важно, коллеги призвали Стила твердо настаивать, что казначейство не вело переговоров по сделке Bear. В крайнем случае он должен был перенаправить вопрос к Федрезерву, единственному государственному учреждению, юридически имеющему право участвовать в такой сделке.

Перед началом ролевой игры Насон проинформировал Стила об основных событиях. Он рассказал о некоторых своих последних разговорах с сотрудниками сенатора Ричарда Шелби, старшего республиканца в Банковском комитете Сената. «С Шелби будет трудно», – предупредил Насон.

Трудно – это мягко сказано. Шелби был сильно недоволен работой Полсона – не только из-за спасения Bear Stearns, но и из-за другого недавнего проекта Полсона: включения в пакет экономических стимулов Буша внесенного всего через несколько дней после спасательной акции положения, поднимавшего максимальную сумму ипотеки, на покупку которой Fannie Mae и Freddie Mac имеют право. В течение нескольких дней Шелби не отвечал на звонки секретаря казначейства, пока наконец Полсон не заорал: «Разве он не знает, что я секретарь казначейства?»

Также было известно, что нужно быть осторожным с пуристом-рыночником, сенатором Джимом Баннингом. «Сенатор Джим Баннинг, республиканец, штат Кентукки, – улыбнулся Стил, когда фотографию Баннинга подняли на „расстрельном комитете“. – Делаем ли мы все возможное? Да-да, мы социалисты, и все, что мы делаем, – полная фигня. Спасибо, сенатор».

«Расстрельный комитет» продолжался до последнего, пока Стил не уехал на слушания. Основной задачей сейчас было оградить Стила и казначейство от любых сюрпризов. Сотрудники тщательно проверили утренние газеты, чтобы убедиться, что в них не было новых откровений о Bear Stearns или суровых слов обозревателей, которые могли бы процитировать сенаторы. К счастью, ничего не было.

Стил с помощниками добрался из казначейства на Капитолийский холм в автомобиле казначейства. Зал слушаний в здании Сената США им. Дирксена был полон съемочных групп, устанавливавших оборудование, и фотографов, ставящих свет. Занимая свое место, Стил заметил, что Алан Шварц из Bear Stearns уже прибыл, хотя и не должен был давать показания раньше полудня, и Стил поздоровался с ним. Слева от Стила сидел Гайтнер, справа от него – Кокс, а рядом Бернанке. В одном ряду расположились люди, на которых более чем на кого-либо возлагали надежду на решение мировых финансовых проблем.

«Было ли это спасение оправдано[146] тем, что оно предотвращало системный коллапс финансовых рынков, – спросил сенатор Кристофер Додд, демократ от штата Коннектикут и председатель комитета, – или 30 млрд долларов налогоплательщиков стали, как считают некоторые, выкупом для фирмы с Уолл-стрит, в то время как простые смертные борются, чтобы выплачивать свои ипотечные кредиты?»

Обстрел начался почти сразу. Члены комитета резко критиковали надзор регулятора за финансовыми компаниями. И, что важнее, они боялись, что финансирование поглощения Bear Stearns создало опасный прецедент и будет поощрять делать рискованные ставки другие фирмы, уверенные в том, что убыток покроют за счет налогоплательщиков.

Бернанке поспешил разъяснить позицию правительства: «Мы имели в виду защиту американской финансовой системы и американской экономики. Я считаю, что, если бы американцы понимал, что мы пытались защитить экономику, а не кого-то на Уолл-стрит, они бы лучше поняли, почему мы предприняли те действия, которые предприняли».

Потом был задан вопрос, к которому Стил готовился: не секретарь ли казначейства определил цену в два доллара за акцию?

– Ну, сэр, секретарь и другие сотрудники казначейства активно обсуждали проблему в течение этих девяносто шести часов, как вы говорите, – ответил он. – Было много дискуссий. Кроме того, в любой комбинации такого типа есть несколько условий. Думаю, мнение казначейства было двояким.

Вот мысль, которую высказал председатель Бернанке: передача фирмы в надежные руки будет конструктивна для рынка в целом. Кроме того, были привлечены федеральные средства и деньги правительства, это необходимо учитывать. И Полсон предложил свою точку зрения. Звучало мнение, что цена не должна быть очень высокой или должна находиться в нижней части диапазона, учитывая участие государства. Что касается частностей, фактическая цена была договорной – сделка была заключена между Федеральным резервным банком Нью-Йорка и еще двумя сторонами.

В основном Федрезерв, казначейство и Комиссия по ценным бумагам на слушаниях банковского комитета защищались самостоятельно, но в значительной степени защищая выкуп Bear как исключительный акт отчаяния, а не как пример зарождающейся новой политики. В сложившихся условиях такое поведение было разумной реакцией на проблемы очень крупного банка, чей крах подорвал бы всю финансовую систему.

Эти обстоятельства, сказал Гайтнер комитету, немногим отличались от 1907 года или Великой депрессии, после чего еще раз подчеркнул прямую связь между паникой на Уолл-стрит и экономическим здоровьем страны: «В отсутствие сильной политической реакции последствиями будут падение доходов работающих семей, рост затрат по займам на жилье и образование, расходы на повседневную жизнь, пенсионные накопления потеряют в цене и вырастет безработица».

Поэтому они сделали то, что должны были, на благо всей страны, если не мира, сказал Стил. И благодаря их усилиям, заявил он с уверенностью, трещина в дамбе была заделана.

Джейми Даймон искал метафору.

Когда он сидел в зале заседаний, через коридор от офиса сенатора Чарльза Шумера, и смотрел утренние слушания на C-SPAN, он продумывал стратегию поведения с главой своего пиар-отдела и проверенным доверенным лицом Джозефом Евангелисти. Как лучше всего объяснить низкую цену, которую он заплатил Bear, чтобы это не выглядело так, будто он получил подарок за счет налогоплательщиков?

– Средний гражданин должен понять, что мы взяли на себя огромный риск, – инструктировал его Евангелисти, когда они рассматривали различные подходы. – Мы должны объяснить это простым английским языком.

В отличие от Стила в своем офисе на Парк-авеню Даймон не занимался ролевыми играми вроде «расстрельного комитета». Вместо этого он решил провести последние минуты в конференц-зале, который «одолжил» ему сотрудник Сената, чтобы Даймону не пришлось ждать в коридоре.

Даймон придумал простую, ясную линию, которая, как ему казалось, лаконично объясняла приобретение Bear Stearns: «Покупка дома – не то же самое, что покупка горящего дома»[147]. Этого должно хватить, все поймут.

Он хотел выразить простую мысль: если чиновники Федрезерва и казначейства, возможно, и привлекли пристальное внимание к своим действиям, то он не сделал ничего необычного. Он был обязан защищать интересы не всех налогоплательщиков США, но только тех из них, кто являлся его акционером. Во всяком случае, он был немного обеспокоен тем, что дело Bear создало для них больше проблем, чем оно того стоило.

Несмотря на его публичное смирение, Даймон хорошо понимал, каким переворотом для него стало дело Bear. По крайней мере финансовые СМИ рассматривали приобретение Bear как крайне выгодную сделку. Они всегда писали о нем чуть больше, чем должно, и представляли его как знаменитого крохобора – руководителя, который бы отменил подписку офиса на газеты для сокращения расходов[148], – а не настоящим финансовым провидцем. Сейчас, когда JP Morgan неожиданно стала самой значимой компанией в банковском бизнесе, Даймона начали рассматривать как реинкарнацию Джона Пирпонта Моргана, финансиста XIX века, который помог погасить кризис 1907 года.

Даймон, писала New York Times, «неожиданно стал наиболее обсуждаемым[149] и, возможно, обладающим самой большой властью банкиром в современном мире». Для Wall Street Journal он «быстро становится банкиром последней инстанции на Уолл-стрит»[150]. А Barron's предпочли воскликнуть: «Да здравствует Джейми Даймон!»[151]

С той лестью, что на него изливалась, перспектива выступить на сегодняшнем слушании почти заставляла Даймона чувствовать головокружение. В то время как большинство руководителей боялись предстать перед Конгрессом – Алан Д. Шварц из Bear Stearns потратил дни, разбирая с мощным адвокатом Робертом С. Беннеттом в Вашингтоне свои показания, – Даймон считал первый шанс дать показания знаком признания.

В ночь перед слушаниями он позвонил родителям, чтобы убедиться, что они увидят его по телевизору.

Успех Джейми Даймона не стал сюрпризом, так как Джейми все-таки был банкиром в третьем поколении. Его дед иммигрировал в Нью-Йорк из Смирны, Греция, сменил фамилию с Пападиметриу на Даймон и стал брокером – не слишком почетная профессия в то время. Отец Джейми Теодор – со своей будущей женой Темис они встретились за игрой в бутылочку, когда обоим было по 12 лет, – тоже был брокером, причем очень успешным. Теодор преуспел настолько, что смог переехать с семьей из Квинса в квартиру на Парк-авеню, где вырастил Джейми и его братьев Питера и Теда. Однажды, когда Джейми было девять, его отец спросил сыновей, чем они хотели бы заняться, когда вырастут. Старший, Питер, сказал, что хотел бы стать врачом. Тед, близнец Джейми, ответил, что не знает. А Джейми уверенно заявил: «Хочу быть богатым».[152]

После окончания школы Браунинга на манхэттенском Ист-Сайде Джейми изучал психологию и экономику в университете Тафта; позже, в Гарвардской школе бизнеса, он заработал репутацию надменного и умного человека. Всего через несколько недель первого осеннего семестра на вступительной лекции профессор разбирал исследование по управлению цепочками поставок на примере кооператива по продаже клюквы. В середине выступления Даймон встал и прервал его: «Я думаю, вы не правы!»[153] Профессор опешил, а Даймон вышел вперед и написал решение проблемы питания на доске. Даймон был прав, смущенно признал профессор.

Проработав лето в Goldman Sachs, Даймон попросил карьерного совета у дородного, жующего сигары специалиста по заключению сделок Сэнди Вейла. Семья Джейми стала близка Вейлам в середине 1970-х после покупки брокерской фирмы Сэнди Shearson Хэммилл, где отец Даймона был главным брокером. Обучаясь в университете Тафта, Даймон даже написал доклад о поглощении Hayden Stone Shearson, который его мать продемонстрировала Вейлу[154]. Вейл был впечатлен.

– Могу я показать доклад людям из Hayden?[155] – спросил Вейл Даймона.

– Конечно, – ответил Даймон. – А можно я поработаю у вас летом? – Вейл был счастлив оказать услугу.

После окончания Гарвардской школы бизнеса Даймон получил предложения от Goldman Sachs, Morgan Stanley и Lehman Brothers. Вейл пригласил Даймона в свою квартиру в верхней части Ист-Сайда и тоже сделал предложение: пост собственного помощника в American Express, где Вейл тогда занимал должность топ-менеджера после того, как продал Shearson почти за 1 млрд долларов. «Я не буду платить вам много,[156] – сказал Вейл 25-летнему Даймону, – но вы многому научитесь, и мы повеселимся». Даймон купился.

Работа Вейла и Даймона в одной компании оказалась непродолжительной. Хотя Вейл когда-то хвастался, что «евреи планируют захват American Express»[157], он по-прежнему оказался подавлен иерархией WASP[158], не имея возможности заключать сделки от своего имени. Все чаще встречая сопротивление коллег и совета директоров, он ушел с поста президента American Express в 1985 году. Даймона, чьи таланты были замечены генеральным директором Джеймсом Робинсоном, попросили остаться. Даймон находился на той стадии, когда многие в его положении, возможно, предпочли бы безопасность: его жена только что родила их первенца. Но он решил остаться с Вейлом, несмотря на то что тот пока не выбрал следующий проект и занимал небольшой офис. Шли месяцы. Наблюдая, как Вейл отсыпается на диване в офисе после обедов с мартини[159], Даймон стал задаваться вопросом, не сделал ли он неверную ставку. Казалось, Вейл никак не мог стартовать, и Даймон задумался, не выдохся ли его наставник.

Но, когда почти сразу после неудавшегося поглощения Вейлом Bank of America с ним и Даймоном связались два руководителя Commercial Credit, субстандартного ипотечного кредитора из Балтимора, относительно покупки их материнской компании, Вейл вложил в дело 6 млн долларов собственных средств (Даймон инвестировал 425 тыс.), и компания была передана с Вейлом в качестве руководителя. Даймон назначил себя операционным директором и начал истово сокращать расходы. Подтянутый и финансово оздоровленный Commercial Credit превратился в краеугольный камень новой финансовой империи, которую построили Вейл и Даймон спустя более чем сто поглощений (или приобретений). В 1988 году с приобретением Primerica, материнской компании брокерской фирмы Smith Barney, за 1,65 млрд долларов[160] пара получила обратный билет на Уолл-стрит. А в 1993-м последовала покупка Shearson у American Express за 1,2 млрд долларов.[161]

Репутация Даймона росла вместе с репутацией Вейла. Они были командой: Вейл – стратег и переговорщик, Даймон, младше его более чем на двадцать лет, – ходячий калькулятор и ас операционной деятельности. Их отношения вышли за рамки «наставник – ученик» на какой-то другой уровень, больше напоминающий отношения долгие годы находящейся в неспокойном браке пары. В кабинетах Primerica в центре Манхэттена председатель и главный финансовый директор яростно спорили, их голоса были слышны в коридорах. В ходе встреч Даймон закатывал глаза всякий раз, когда думал, что Сэнди сморозил глупость.

– Ты чертов придурок![162] – орал Вейл.

– Нет, это ты чертов придурок! – кричал в ответ Даймон.

К 1996 году, после сделки на 4 млрд долларов, отданных за Travelers[163], компании нужен был человек, который бы управлял операциями с объединенными активами. Вейл настойчиво давил на Даймона, чтобы продвинуть свою дочь Джессику Библиович, 37-летнюю управляющую фондами взаимных инвестиций Smith Barney. Даймон и Библиович знали друг друга еще подростками, но она не считалась управляющим высокого полета, и у него были сомнения в том, чтобы доверить ей столь ответственную работу. Топ-менеджер отвел Даймона в сторону. «Повысь ее,[164] – велел он. – Иначе ты погубишь себя». Но это не убедило Даймона, и он заявил Вейлу и остальным, что она не готова, а в очереди стоят более опытные руководители.

На следующий год Библиович объявила, что покидает компанию. Она не винила Даймона за его решение, а старалась подчеркнуть положительные аспекты ее отставки, говоря отцу: «Теперь мы снова можем быть папой и дочкой»[165]. Но Вейл был в ярости, их отношения с Даймоном уже никогда не восстановились, теперь в них была напряженность, которая росла по мере стремительного расширения компании. В 1997 году Travelers приобрела Salomon, и Вейл сделал британца Деррика Могана, который помог Salomon Brothers пережить скандал с казначейскими векселями, исполнительным содиректором Salomon Smith Barney наряду с Даймоном. Разделение власти было логично, но вызывало недовольство Даймона.

Ситуация обострилась после 83-миллиардного слияния с Citicorp[166] – сделки, которая переписала правила финансовой системы США, поскольку последние барьеры между коммерческими и инвестиционными банками периода Великой депрессии, введенные законом Гласса – Стиголла в 1933 году, были стерты законопроектом, внесенным республиканским сенатором Филом Граммом от штата Техас и республиканским конгрессменом Джимом Личем от штата Айова. Даймон неустанно работал, чтобы довести сделку до конца, но, когда пришло время разделить восемнадцать мест в совете объединенной компании между Travelers и Citicorp, он не обнаружил себя в списке. Он был назначен президентом компании, но ему напрямую отчитывался только один человек – финансовый директор Хайди Миллер.

Ситуация стала невыносимой через несколько дней после того, как новая Citigroup сообщила разочаровывающие результаты третьего квартала – результат летних потрясений, когда Россия объявила дефолт, а хедж-фонд Long-Term Capital Management почти рухнул. На выходные запланировали четырехдневную конференцию руководителей на курорте Гринбрир в Западной Вирджинии, кульминацией которой стали ужин и танцы. Около полуночи несколько пар все еще танцевали. Стив Блэк, один из ближайших союзников Даймона в Smith Barney, пригласил на танец жену Могана – этот жест был задуман как что-то вроде поднесения оливковой ветви, учитывая вражду фракций в компании. Но Дерик Моган не ответил взаимностью, оставив жену Блэка стоять в одиночестве на танцплощадке. Взбешенный Блэк подошел к Могану.

– Достаточно того, как вы обращаетесь со мной,[167] – заорал он. – Но я не позволю так обращаться с моей женой! – он с трудом сдерживался, чтобы не ударить Могана. – Где стоишь, там и ляжешь!

Даймон попытался вмешаться, догнав Могана, когда тот собирался покинуть зал: «Я хочу задать вам простой вопрос. Вы либо хотели оскорбить жену Блэка, либо нет. Так как?»

Моган ничего не ответил и отвернулся, чтобы уйти. Возмущенный, Даймон схватил его и развернул к себе, оторвав пуговицу на его пиджаке.

– Никогда не смейте поворачиваться ко мне спиной, когда я говорю![168] – крикнул он.

Когда Вейл узнал об инциденте, он счел его неуместным. Через неделю он и его содиректор Джон Рид вызвали Даймона в корпоративный комплекс в Армонке[169], Нью-Йорк, и попросили уйти в отставку.

Это оказалось худшим и одновременно лучшим, что могло случиться с Даймоном. Как и Вейл после ухода из American Express, он не торопился с поиском новой работы, отказавшись от ряда предложений, в том числе, как сообщалось, от розничного интернет-магазина Amazon[170]. Даймон мало что понимал за пределами банковского дела и ждал на своем поле, пока наконец не принял высший пост в Bank One – банке второго эшелона, чикагском «винегрете» из различных бизнесов. Это была искомая стартовая площадка, и он принялся за рационализацию деятельности банка и исправление баланса, пока в 2004 году не смог совершить сделку с JP Morgan, поставившую его в очередь на звание преемника Уильяма Гаррисона в качестве генерального директора.

Когда-то самая высокомерная компания Уолл-стрит, JP Morgan превращалась в середняка по мере того, как возвышались ее конкуренты. Даймон привел свою команду «урезателей расходов»[171] и экспертов по интеграции и начал работу. Зарплаты менеджеров банка были сокращены. Тренажерные залы закрыты. Телефонные линии в ванных комнатах ликвидированы. Отменены ежедневные свежие цветы. Руководители напрягались, когда Даймон вытаскивал из нагрудного кармана рукописный листок бумаги, который служил его ежедневником. На одной стороне были перечислены проблемы, которые ему нужно было решить в этот день, на другой – то, что он называл «люди, которые мне должны».

К 2008 году JP Morgan Chase стал тем, чем не был Citigroup, – банком, который помогал строить Даймон. JP Morgan использовал масштаб в свою пользу, отказываясь от лишних операций и осуществляя перекрестные продажи закладных на расчетные счета клиентов и наоборот. Даймон, параноик по природе, понимал тонкости практически каждого аспекта банковского дела (в отличие от многих других генеральных директоров), а также снижал риск. Прибыль буквально выдавливалась из каждой части компании. А когда начал распространяться кредитный кризис, Даймон показал себя гораздо более разумным, чем его конкуренты. Банк использовал меньший финансовый рычаг для повышения прибыли и не участвовал в играх с забалансовыми счетами. И в то время, как другие банки начали серьезно спотыкаться после схлопывания рынка низкокачественных ипотечных кредитов, JP Morgan остался сильным и устойчивым. Действительно, за месяц до того, как разразилась паника по поводу Bear Stearns, Даймон хвастался «крепким балансом» своей фирмы на конференции инвесторов. «Крепость бухгалтерского баланса[172] означает (sic!) ликвидность и то, что мы действительно можем проверить его на прочность, – сказал он. – Это ставит нас в очень хорошее положение на будущее. Я не знаю, появятся ли у нас другие возможности. По моему опыту, именно такие обстоятельства, как сегодня, дают шанс, но они не обязательно предоставят его прямо сейчас».

Шанс представился раньше, чем он ожидал.

В четверг 13 марта Даймон, его жена и три их дочери отмечали его 52-й день рождения за ужином[173] в греческом ресторане Avra на 48-й Ист-стрит. Сотовый телефон Даймона, которым он пользовался только для разговоров с семьей и чрезвычайных ситуаций в компании, зазвонил в начале ужина, около 18:00. Раздраженный Даймон снял трубку.

– Джейми, у нас серьезная проблема, – сказал Гэри Парр, банкир Lazard, представлявшего Bear Stearns. – Вы можете поговорить с Аланом?

Взволнованный Даймон вышел на улицу. Слухи о Bear ходили в течение нескольких недель, но звонок означал, что положение было более серьезным, чем он полагал. Через несколько минут перезвонил Алан Шварц, исполнительный директор Bear Stearns, и сказал, что его фирма осталась без наличных и нуждается в помощи.

– Сколько? – испуганно спросил Даймон, пытаясь сохранять спокойствие.

– Может быть, до 30 млрд.

Даймон присвистнул – это было много, слишком много. Он ответил, что постарается помочь, и сразу позвонил Гайтнеру JP Morgan не в состоянии найти столько наличных так быстро, сказал Даймон Гайтнеру, но компания готова стать частью решения проблемы.

На следующий день Федрезерв направил кредит через JP Morgan в Bear Stearns, который решил проблему с ликвидностью, и дал фирме двадцать восемь дней для того, чтобы подготовить продажу. При этом ни Федрезерв, ни казначейство не хотели, чтобы ситуация оставалась нерешенной так долго, и в выходные они призвали Даймона поглотить Bear. После того как команда из трех сотен человек JP Morgan переместилась в офис Bear, они донесли свои выводы до Даймона и его руководства.

К утру воскресенья Даймон уже знал достаточно. Он сказал Гайтнеру, что JP Morgan собирается выйти из сделки: проблемы с балансом Bear были слишком глубоки и практически непредсказуемы. Но Гайтнер не принял его уход и надавил на него, чтобы услышать его условия, которые сделали бы сделку приемлемой. Наконец они пришли к соглашению о 30 млрд долларов кредита под залог сомнительного Bear, оставив JP Morgan ответственность за первый 1 млрд долларов убытков.

Неудивительно, что эти окончательные переговоры вызвали повышенный интерес банковского комитета Сената. Не слишком ли жесткие условия правительству за счет налогоплательщика выдвинула JP Morgan, понимая, какими рычагами располагает?

Речь Даймона, выглядевшего почти царственно с его серебряными волосами и безукоризненно отглаженными белыми манжетами, едва выглядывающими из рукавов пиджака, звучала ни извинительно, ни оборонительно, когда он описывал события, приведшие к сделке с Bear. «Это не было переговорной позицией[174], – спокойно заявил он. – Это была сущая правда». Из доклада Даймона становилось ясно, что они с Гайтнером – хорошие парни, которые спасли ситуацию, когда шансов почти не было. «Я могу с уверенностью сказать, – заявил он членам комитета, – что, если частные и государственные стороны, выступавшие сегодня перед вами, не сотрудничали бы замечательным образом для предотвращения падения Bear Stearns, у нас у всех сейчас были бы гораздо более серьезные проблемы».

В конце концов в тот день на слушаниях не случилось ни увольнений, ни ставших легендарными реплик, ничего героического. Но этот день представил американской публике персонажей, которых она отлично узнает в течение следующих шести месяцев, а также дал редкую возможность соприкоснуться с узким кругом игроков, возглавляющих мир высоких финансов, каким бы шатким он ни был. Сенаторы были далеки от того, чтобы составить собственное мнение о сделке с Bear: насколько она на самом деле необходима и действительно ли это решило проблему или просто перенесло расплату?

Из всех членов банковского комитета Баннинг с его уклоном в свободный рынок был наиболее критически настроен и, пожалуй, оказался самым проницательным. «Я очень обеспокоен провалом Bear Stearns[175], – сказал он, – и мне не нравится идея Федрезерва быть вовлеченным в спасение этой компании… Это социализм, по крайней мере меня так учили. И что произойдет, если Merrill, Lehman или кто-то вроде них будет следующим?»

Глава четвертая

Вугнетающе сырой вечер пятницы 11 апреля 2008 года Дик Фулд поднимался по лестнице казначейства и как раз проходил десятифутовую бронзовую статую Александра Гамильтона[176], возвышающуюся над южным входом. Фулд приехал по личному приглашению Хэнка Полсона на частный ужин по случаю окончания саммита G7[177] и начала ежегодных весенних совещаний Международного валютного фонда и Всемирного банка. В список гостей входили самые влиятельные экономические государственные деятели и мыслители, в том числе десять руководителей компаний с Уолл-стрит и главы ряда ведущих министерств финансов и центральных банков мира, в том числе Жан-Клод Трише, президент Европейского центрального банка.

Фулд ощущал прилив оптимизма – сейчас было значительно лучше, чем раньше. Уверения Lehman в 4 млрд долларов[178] стабилизировали акции, по крайней мере на данный момент. Рынок рос, основываясь на комментариях Ллойда Бланкфейна, исполнительного директора Goldman Sachs, который на ежегодном собрании своей фирмы решительно заявил, что худшие времена кредитного кризиса, вероятно, закончились. «Больше половины пути мы преодолели»[179], – сказал он.

Это не означало, что напряжение в финансовом сообществе было полностью снято. Еще утром Фулд принимал участие в заседании в Федеральном резервном банке Нью-Йорка в центре Манхэттена с Тимом Гайтнером, умоляя его сделать что-нибудь в отношении продавцов вкороткую, которые, как он был убежден, просто перекрывали ему кислород. Эрик Сирри, начальник отдела торговли и рынков Комиссии по ценным бумагам и биржам, неоднократно просил Фулда предоставить доказательства любой незаконной деятельности, умоляя: «Дайте мне хоть что-то, название или что-то еще». Фулд, который считал бывшего профессора Гарвардской школы бизнеса Сирри не имеющим реального опыта фанатом свободного рынка, отвечал, что ничего конкретного ему не известно. Он просто знает то, что знает.

Сегодня вечером он, следуя за провожатым по коридорам казначейства, выложенным квадратами черного и белого мрамора, старался выбросить все из головы и расслабиться.

Ужин проходил в кассовой комнате казначейства, названной так, потому что до середины 1970-х это было место, где публика обменивала векселя и облигации правительства США на наличные. Зал, открытый в 1869 году, предназначался для укрепления доверия к новым федеральным бумажным деньгам – банкнотам, которые были введены во время Гражданской войны. Сегодня, почти полтора века спустя, вновь ощущался дефицит этого доверия.

Фулд всю неделю с нетерпением ждал этого обеда, надеясь поговорить с Полсоном один на один. За последние недели они несколько раз говорили по телефону, но, учитывая, что стояло на кону, личная встреча была необходима. Это дало бы Фулду шанс показать Полсону серьезность его намерений и понять, как действительно оценивается Lehman в Вашингтоне.

Среди финансистов, медленно заполнявших зал, Фулд заметил старого товарища Джона Мака, генерального директора Morgan Stanley, – одного из немногих людей в зале, кто определенно понимал, что переживал Фулд. Из всех руководителей Уолл-стрит Фулд был ближе всего с Маком, они дольше всех возглавляли крупные компании и иногда с супругами вместе обедали.

Были здесь и другие, которым Фулд остановливался пожать руку, но которых знал хуже, – он не подозревал, что скоро они станут главными фигурами в его жизни. Одним из них был американский банкир Боб Даймонд, который управлял Barclays Capital – инвестиционно-банковским подразделением британского финансового гиганта. Фулд говорил с ним несколько раз, как правило, по поводу пожертвований для его любимых благотворительных организаций. Даймонд был вежлив, но явно холоден, когда Фулд поприветствовал его, возможно, потому что Фулд когда-то пригласил его на кофе, не подозревая, что тот жил в Лондоне, а не в Нью-Йорке, – мелкое упущение, которого Даймонд не забыл. Фулд также кратко поприветствовал регуляторов Даймонда – главу Казначейства Великобритании Алистера Дарлинга и управляющего Банком Англии Мервина Кинга. В целом главные финансисты мира составляли очень узкий круг, хотя в данный момент никто из них не понимал, насколько он на самом деле стал узким.

Фулд пробирался через толпу в поисках Полсона, с которым надеялся поговорить до обеда. Но Полсон, одетый в синий костюм, казавшийся на размер больше, чем нужно, заметил Фулда первым. «Вы, ребята, действительно усердно работаете, – сказал он, пожимая тому руку. – Увеличение капитала было верным шагом».

– Спасибо, – ответил Фулд, – стараемся.

Полсон также поблагодарил за вдумчивый диалог, который был начат между Томом Руссо, главным юрисконсультом, и Риком Ридером, отвечавшим за группу основных глобальных стратегий Lehman, с одной стороны, и заместителем Полсона Бобом Стилом и сенатором Джаддом Греггом – с другой. Руссо выступал за план, в котором правительство создает специальное учреждение – то, что Руссо называл предложением «хорошего банка», – чтобы помочь обеспечить дополнительную ликвидность компаниям Уолл-стрит путем обеспечения поддержки для их самых токсичных активов, но встретил сопротивление. Это выглядело бы слишком похожим на еще один выкуп, и Вашингтон не был готов к этому. Пока не был готов.

– Я беспокоюсь о многом, – сказал Полсон Фулду, выделяя в новом докладе МВФ[180] то место, где говорилось, что списания, связанные с ипотечными кредитами и недвижимостью, могут составить 945 млрд долларов в течение ближайших двух лет. Он сказал, что также озабочен ошеломляющим размером левереджа – отношением суммы долга к акционерному капиталу[181], который инвестиционные банки по-прежнему использовали для увеличения доходности капитала. Это создавало огромный риск для системы, жаловался он.

Цифры в этой области были действительно тревожными. Левередж Lehman Brothers составлял 30,7 к 1, у Merrill Lynch он был лишь немногим лучше – 26,9 к 1. Полсон знал, что Merrill, как и Lehman, был наводнен проблемными активами, и в собственной балансовой ведомости отметил то, с чем столкнулся новый генеральный директор Merrill Джон Тейн (который был вторым номером Полсона в Goldman). Но левередж и проблемы Merrill не были главной заботой Фулда, его по-прежнему раздражали «медведи», и он еще раз надавил на Полсона, чтобы тот принял меры. Если получится сдержать этих парней, у Lehman и других компаний появится шанс найти опору и привести свои балансы в порядок. Но если необеспеченным продажам по-прежнему позволять расти, общая ситуация будет становиться только много хуже.

Будучи бывшим генеральным директором, Полсон мог понять разочарование Фулда. «Медведи» заботятся только о своих прибылях и мало думают об их воздействии на систему. «Я сочувствую, – сказал Полсон. – Если есть нарушители, мы выгоним их из бизнеса».

Еще Полсон был обеспокоен тем, что Фулд использовал необеспеченные продажи в качестве предлога, чтобы избежать решения подлинных проблем Lehman. «Вы знаете, что увеличение капитала – только одна из мер, – говорил Полсон. – Этим не кончится». И напомнил, что число потенциальных покупателей Lehman было невелико.

– Смотрите, Дик, – продолжил он. – Осталось немного людей, думающих: у меня должно быть подразделение инвестиционной банковской деятельности. Вам пора начать искать альтернативы.

Это был не очень тонкий намек, что пора задуматься о продаже всей фирмы. Хотя разговор немного взволновал Фулда, они говорили об этом и раньше, так что он слушал Полсона спокойно.

Все заняли свои места, и по мере того, как каждый из ораторов поднимался на трибуну, проблемы экономики вырисовывались все яснее. Кредитный кризис был не только проблемой США, он распространялся по всему миру. Марио Драги, управляющий Центральным банком Италии и бывший партнер Goldman Sachs, откровенно говорил о своих опасениях по поводу глобальных фондов валютных рынков. Жан-Клод Трише сообщил аудитории, что необходимо выработать общие требования к нормативам капитализации – суммы, которую компания была обязана держать под рукой, по сравнению с суммами, которые она имеет право одолжить, – и, что более важно, стандарты левереджей и ликвидности, которые, как он считал, являются более явными индикаторами способности банка противостоять спекулятивной «атаке».

Ночью, когда Фулд наконец нашел машину и водителя за пределами здания казначейства, он отправил Руссо и-мейл со своего BlackBerry. «Только что закончил ужин с Полсоном»,[182] – написал Фулд в 21:52.

Несколько ключевых моментов

1 – у нас есть бренд казначейства

2 – им понравилось, что мы увеличили капитал

3 – очень ценю вашу + Рейдеса работу над [sic!] идеями

4 – они хотят убить плохие хеджи [хедж-фонды] + сильно регулировать остальные

5 – они хотят, чтобы все страны G7 приняли MTM stnds [стандарты переоценки по рынку]

стандарты капитализации стандарты финансового рычага + ликвидности

6 – ХП [Хэнка Полсона] беспокоит положение ML [Merrill Lynch]

В целом с пользой.

Дик

Во вторник, 15 апреля, Нил Кашкари и Филипп Свагель спешили мимо дома охраны здания казначейства к секретарю Хэнку Полсону и Бобу Стилу в черном внедорожнике. Их ждали в Федерезерве в Фогги Боттом в 15:00 – через десять минут, – и они опаздывали.

Двое мужчин выглядели странно. Смуглый Кашкари с лысым черепом по-прежнему одевался как инвестиционный банкир, которым недавно являлся, а Свагель, бледный, с темными волосами и в очках, больше походил на хилого правительственного чиновника. Бывший ученый, он держал форму и выглядел моложе 34-летнего коллеги, хотя был на восемь лет старше.

Полсон пригласил молодых консультантов на встречу с Беном Бернанке, чтобы они могли представить конфиденциальную записку, которую подготовили, – памятку, имевшую далекоидущие последствия для все более нестабильной финансовой системы страны.

По просьбе Полсона они сформулировали план действий в случае общего финансового кризиса с изложением шагов, которые казначейству, возможно, придется совершить, и новых полномочий, которые для этого потребуются, чтобы предотвратить еще одну Великую депрессию. Они подготовили предложение с провокационным названием «Разбить стекло: план рекапитализации банков»[183]. Как пожарная сигнализация за стеклом, план был предназначен для использования только в чрезвычайной ситуации, хотя с каждым днем все больше казалось, что тревога не была учебной.

Пока внедорожник мчался в офис Бернанке, всегда невозмутимый Кашкари оставался спокойным. После краткого пребывания на посту космического инженера он поступил на работу в инвестиционный банк Goldman Sachs в Сан-Франциско, где никому никогда не нужно было говорить ему о его профессионализме. Он любил встречи с клиентами, проверяя собственное умение торговать. Как Полсон, он был агрессивным парнем из разряда «пацан сказал – пацан сделал». И, как Полсон, порой он следовал принципу «сначала стреляй, потом спрашивай», хотя мало кто сомневался в его интеллектуальной огневой мощи.

Кашкари всегда хотел работать в правительстве, и, хотя они с Полсоном виделись до того всего раз, он оставил поздравление в голосовой почте Полсона, когда тот был назначен секретарем Казначейства. На следующий день Полсон удивил его в ответ: «Спасибо. Я хочу, чтобы вы присоединились ко мне в казначействе».

Кашкари сразу забронировал билет в Вашингтон и во время полета тщательно репетировал слова, которые собирался сказать Полсону Они встретились в старом здании Исполнительного комитета, где Полсон остановился, пока Сенат не утвердил его в должность. Кашкари едва успел начать выступление, когда заметил отвлеченное, слегка раздраженное выражение на лице Полсона. Кашкари остановился на полуслове.

– Смотрите, вот что я пытаюсь здесь сделать, – сказал Полсон. – Я хочу соединить небольшие команды, которые будут вырабатывать политику, решать всякого рода проблемы, в общем, делать все возможное, чтобы добиться цели. Нормально?

Пораженный Кашкари осознал: «Он предлагает мне работу!»

Когда они пожали друг другу руки, скрепляя сделку, Полсон вдруг вспомнил о чем-то важном и спросил: «Да, вот еще что: вы республиканец?» К счастью, Кашкари был республиканцем. Полсон отправил его в отдел кадров Белого дома в нескольких кварталах от отеля. Вскоре Кашкари[184] был в команде, и теперь он собирался совершить главный карьерный шаг в своей жизни: провернуть самую большую продажу самому влиятельному человеку мировой экономики.

Два слова преследовали Бена Бернанке с того момента, как 10 февраля 2006 года он стал председателем Федрезерва[185]: «Высокая планка». Естественная реакция, ведь его предшественником был человек, которого известный репортер Washington Post Боб Вудворд назвал «маэстро», – Алан Гринспен, в налогово-бюджетной политике бывший тем, кем был Уоррен Баффет в инвестировании. Гринспен осуществлял руководство Федрезервом в период беспрецедентного процветания, захватывающего повышения цен на рынке, начавшегося при Рейгане и продолжавшегося более двадцати лет. Не то чтобы кто-то из неэкономистов хотя бы примерно понимал, что Гринспен делал или хотя бы говорил большую часть времени. Его туманные публичные выступления обрастали легендами, и это тоже играло ему на руку.

Бернанке же, наоборот, большую часть жизни был профессором колледжа, и в тот момент, когда настала пора сменить 80-летнего Гринспена, областью его специализации были Великая депрессия и ошибки Федрезерва 1920—1930 годов. Причины Великой депрессии были Святым Граалем макроэкономики, но широкая публика была уверена, что это не слишком важно для человека, находящегося на ключевом посту в правительстве. Экономические кризисы такого масштаба, казалось, остались в прошлом.

Но к лету 2007 года второй золотой век Америки подошел к шокирующему концу, и репутация Гринспена превратилась в руины. Его вера в то, что рынок способен саморегулироваться, вдруг оказалась смертельно близорукой, его таинственные замечания теперь выглядели бредом заблуждавшегося идеолога.

Знаток депрессии, Бернанке был скроен иначе, хотя он и разделял мнение Гринспена о свободном рынке. В своем анализе кризиса Бернанке поддерживал взгляды экономистов Милтона Фридмана и Анны Дж. Шварц: их «Монетарная история Соединенных Штатов 1867—1960»[186], впервые опубликованная в 1963 году, утверждала, что Федрезерв вызвал Великую депрессию, потому что не сразу «промыл» систему дешевой наличностью, чтобы стимулировать экономику. А последующие усилия оказались слишком слабыми и запоздалыми. При Герберте Гувере Федрезерв поступил с точностью до наоборот: сократил денежную массу и задушил экономику.

Многим наблюдателям устоявшиеся взгляды Бернанке внушали оптимизм и надежду на то, что он стенет независимым председателем Федрезерва – тем, кто не позволит политике вмешиваться в его работу. Кредитный кризис стал для него первым настоящим испытанием. Теперь было важно, в какой степени понимание экономических ошибок 80-летней давности поможет ему справиться с нынешним кризисом. Это была не история, это была реальность.

Бен Шалом Бернанке родился в 1953 году и вырос в Диллоне, Южная Каролина, – маленьком городке, пропитанном запахом табачных складов. В одиннадцать лет он отправился в Вашингтон для участия в национальном чемпионате правописания 1965 года и выбыл во втором раунде, неправильно написав слово «эдельвейс». С тех пор его занимало, как могла бы сложиться его судьба, если бы фильм «Звуки музыки», в котором звучала песня с этим словом в качестве названия, успел добраться до крошечного Диллона.

Бернанке были религиозными евреями в городе консервативных христиан-евангелистов, только-только выходящем из эпохи сегрегации. Его дед Йонас Бернанке, родом из Австрии, переехал в Диллон в начале 1940-х и владел аптекой, в которой работал отец Бена; мать была учительницей. В юности Бен шесть дней в неделю работал официантом в South of Border, туристической кафешке около скоростного шоссе 95.

Бернанке[187] самостоятельно освоил математику, потому что в средней школе, в которой он учился, не было такого предмета. Он почти достиг высшего балла в тестах на проверку академических способностей (1590), и на следующий год в Гарварде ему была предложена национальная стипендия. Он с отличием окончил Гарвард по специальности «экономика» и был принят в престижную выпускную программу по экономике в Массачусетский технологический институт. Там он защитил диссертацию о деловом цикле, посвятив ее родителям и своей жене Анне Фридман, студентке колледжа Уэллсли, на которой он женился[188] в 1978 году, на следующих выходных после того, как она завершила обучение.

Молодая пара переехала в Калифорнию, где Бернанке преподавал в Школе бизнеса Стэнфордского университета, а его жена поступила в университетскую магистратуру на испанский язык. Шесть лет спустя Бернанке было предоставлено штатное место на экономическом факультете в Принстоне. Ему исполнился 31 год, и он был восходящей звездой, им восхищались за эконометрические исследования[189], которые использовали статистические методы и компьютерные модели для анализа экономических проблем.

По мере того как росла его интеллектуальная репутация, Бернанке также демонстрировал и политические навыки. Как председатель экономического факультета Принстонского университета он доказал свою эффективность при посредничестве в спорах и улаживании конфликтов. Он создал ряд новых программ и нанял на работу многообещающих молодых экономистов, таких как Пол Кругман, который оказался его идеологическим противником. Шесть лет спустя Бернанке был принят на работу на место Гринспена.

Вплоть до начала августа 2007 года Бернанке наслаждался пребыванием в Федрезерве, с Анной они запланировали взять отпуск[190] и съездить в Шарлотт, Северная Каролина, а затем в Миртл-Бич, Южная Каролина, чтобы провести время с друзьями и семьей. Прежде чем отправиться на юг, Бернанке должен был позаботиться о намеченном на 7 августа заседании Федерального комитета по открытым рынкам, определявшего политику Федрезерва, который, кроме всего прочего, устанавливал процентные ставки. В этот день, впервые за последнее время, Бернанке и его коллеги признали наличие «рисков для роста», но тем не менее девятый раз подряд решили сохранить базовую процентную ставку Федрезерва неизменной[191], на уровне 6,25 %. Вместо того чтобы стимулировать экономическую активность путем снижения ставок, комитет решил не менять политику. «Основной политической озабоченностью комитета[192] остается риск того, что инфляция будет не в состоянии оставаться умеренной, как ожидалось[193]», – объявил Федрезерв.

Но не это хотели слышать на Уолл-стрит, потому что озабоченность по поводу задыхающейся экономики заставляла инвесторов требовать снижения ставок. Четыре дня назад финансовый комментатор Джим Крамер в дневном эфире CNBC вспылил, заявив, что Федрезерв «спит», раз не принимает решительных действий. «Они с ума сошли! Они ничего не знают!»[194] – ревел он.

Те, кто определял политику Федрезерва, знали, но публично не признавали: пузырь на рынке жилья сдувался, и это негативно отражалось на состоянии кредитных рынков. Дешевые кредиты были топливом экономики, поощряя потребителей накапливать долги – на вторые дома, новые автомобили, ремонт или каникулы. Они также вызвали бум заключений сделок, подобного которому еще не видели: выкуп компаний за счет кредитных средств получал все большее распространение по мере того, как частные фирмы финансировали поглощения многочисленными кредитами; вследствие этого операции становились все более рискованными. Традиционно консервативные институциональные инвесторы типа фондов пожертвований и пенсионных фондов жаждали большей отдачи путем инвестирования в хедж-фонды и частные инвестиционные фонды. Федрезерв сопротивлялся призывам снижать процентные ставки, утверждая, что это лишь подольет масла в огонь.

Но через два дня мир изменился. Рано утром 9 августа первым серьезным признаком того, что финансовый мир в опасности, стало заявление крупнейшего банка Франции BNP Paribas об остановке погашений инвесторами своих паев[195] в трех фондах денежного рынка с совокупными активами около 2 млрд долларов. Проблема? Рынки определенных активов, особенно основанных на американских ипотечных кредитах, иссякли, что затруднило оценку действительной стоимости таких активов. «Полное испарение ликвидности[196] в некоторых сегментах рынка секьюритизации США сделало невозможным определить справедливую стоимость активов независимо от их качества или кредитного рейтинга», – объяснил банк.

Это был страшный намек на то, что теперь трейдеры воспринимали связанные с ипотечными кредитами активы как зараженные, не пригодные для покупки по любой цене. Европейский центральный банк отреагировал оперативно, направив на денежные рынки почти 95 млрд евро, или 130 млрд долларов, больше, чем после трагедии 11 сентября[197]. Между тем Countrywide Financial, крупнейший ипотечный кредитор США, предупредил, что «беспрецедентные дисбалансы»[198] на рынках угрожают его финансовому состоянию.

Проценты, которые банки брали за кредиты друг другу, быстро взлетели, намного превзойдя официальные курсы Центрального банка. Бернанке было очевидно, что происходит: начиналась паника. Банки и инвесторы, опасаясь заражения «токсичными» активами, накапливали наличность и вовсе отказывались выдавать кредиты. Было неясно, какие банки наиболее поражены субстандартными кредитами, поэтому банк считали виновным, пока не было доказано обратное. По всем признакам паника была как в начале 1930-х – уверенность в мировой финансовой системе быстро сходит на нет, ликвидность испаряется. Вспомнилось известное изречение Уолтера Беджгота из XIX века: «Каждый банкир знает: если ему приходится доказывать[199], что он достоин кредита, какими бы хорошими ни были его аргументы, значит, доверия ему нет».

После того как Бернанке сказал жене, что поездку придется отменить, он вызвал своих советников, а те, кто не смог прийти, находились на телефонной связи. Чиновники Федрезерва начали обзвон, пытаясь узнать, что происходит на рынках и кому может понадобиться помощь. Бернанке приходил в офис ежедневно в семь утра.

Через два дня последовал еще один удар. Для Федрезерва слежение за резко меняющимися условиями стало повседневной рутиной. Бернанке провел селекторное совещание с определяющими политику Федрезерва людьми, чтобы обсудить снижение учетной ставки. (Чисто символическая цифра в обычное время, учетная ставка – это то, что Федрезерв берет с банков за кредиты.) В конце концов Федрезерв выступил с заявлением, что предоставляет ликвидность, разрешив банкам давать в залог расширенный набор активов в обмен на наличные деньги, хоть и не в таких масштабах, как европейцы. Это должно было помочь рынкам более или менее нормально функционировать. В заявлении еще раз напоминалось, что банкам доступно «дисконтное окно». Менее чем через неделю Бернанке столкнулся с продолжением потрясений на рынках, изменил решение[200], понизил учетную ставку на 50 базисных пунктов, до 4,75 %, и намекнул, что возможны сокращения базовой ставки – наиболее мощного инструмента Федрезерва для стимулирования экономики. Несмотря на эти заверения, рынки оставались напряженными и нестабильными.

Теперь даже Бернанке стало ясно, что он не смог адекватно оценить серьезность ситуации. Еще 5 июня он заявил, что «на данном этапе проблемы в секторе субстандартного кредитования[201], по всей видимости, вряд ли серьезно распространятся на финансовую систему в целом». Он считал, что проблема с ипотекой была ограничена ростом ипотечных кредитов заемщикам с плохой кредитной историей. Хотя рынок субстандартных кредитов вырос до 2 трлн долларов, он по-прежнему составлял лишь часть общего ипотечного рынка США размером 14 трлн долларов.

Но этот анализ не учитывал ряда других важных факторов, например того, что связь между рынком жилья и финансовой системой осложнялась все более широким использованием экзотических производных финансовых инструментов. Ценные бумаги, доходность и стоимость которых опирались на пул ипотечных кредитов, объединялись, делились и снова объединялись, становясь основой новых инвестиционных продуктов, известных как облигации, обеспеченные долговыми обязательствами (CDO).

Способ, которым компании типа JP Morgan и Lehman Brothers ведут дела, теперь мало походил на традиционные способы ведения банковского бизнеса. Банки больше не выдавали кредитов и не держали их на своем балансе. Теперь кредитование – это возникновение, создание первого звена в цепочке секьюритизации, которая распределяет риск кредитования между десятками, если не сотнями и тысячами участников. Хотя секьюритизация предположительно ведет к уменьшению рисков и повышению ликвидности, на самом деле многие организации и инвесторы оказываются связанными. Муниципальный пенсионный фонд Норвегии мог вкладываться в низкокачественные ипотечные кредиты из Калифорнии, не подозревая этого. К тому же многие финансовые компании занимали значительные суммы под залог таких бумаг, используя левередж для увеличения доходности капитала. Это только усугубило ситуацию, когда залоги начали падать в цене.

У регуляторов по всему миру были проблемы с пониманием, каким образом все взаимосвязано. Гринспен позже признал, что даже он не понимал того, что происходит. «У меня довольно серьезное математическое образование,[202] – сказал он два года спустя после ухода из Федрезерва. – Но некоторые инструменты, входившие в CDO, ставили меня в тупик. Я не понимал, что они делают и как получили такую отдачу от промежуточного финансирования и размещения траншей CDO. Но если не понимаю я, хотя у меня был доступ к паре сотен докторов наук, то как поймет остальной мир? Это повергло меня в недоумение».

Он был не одинок. Даже руководители банков, продающих эти продукты, понимали не лучше.

Дверь кабинета председателя распахнулась, и Бернанке тепло встретил группу из казначейства. Как и Свагель, он все еще старался вести себя так, как было принято в академических кругах, к тому же у него был необычайно большой для экономиста опыт по части ведения светской беседы. Он пригласил Полсона и его команду в кабинет, где все расположились вокруг небольшого журнального столика. Кроме ожидаемых терминалов Bloomberg у Бернанке на видном месте стола лежала кепка Washington Nationals.[203]

Через несколько минут Свагель вынул из папки и осторожно передал Бернанке десять страниц плана «Разбить стекло». Кашкари посмотрел на коллег, ища поддержки, и заговорил. «Я думаю, мы все прекрасно осознаем пределы того, что можем делать в рамках закона. Как получить полномочия, чтобы предотвратить коллапс? – Бернанке кивнул, и Кашкари продолжил: – В общем, как вы знаете, мы в казначействе в сотрудничестве с Федрезервом последние несколько месяцев изучали множество вариантов и, думаю, разработали основную схему. Я имею в виду, разработали то, что сможем достать с полки, если почувствуем, что оказались на пороге коллапса, хаоса. Достать, представить в Конгрессе и сказать: ‘Вот наш план’».

Кашкари посмотрел на Бернанке, который внимательно изучал текст, сосредоточившись на ключевом моменте плана: «Казначейство купит на аукционных торгах у финансовых учреждений ценные бумаги на сумму 500 млрд долларов. Определение стоимости неоднородных ценных бумаг окажется самой сложной задачей. Казначейство будет платить претенденту своими вновь выпущенными ценными бумагами, а не наличными. Такой обмен активами устранит необходимость стерилизации (денежной массы) со стороны Федрезерва. Казначейство будет нанимать частные управляющие компании для работы с портфелями, чтобы максимально увеличить стоимость для налогоплательщиков и со временем (потенциально – до десяти лет) произвести расчеты».

Бернанке, тщательно взвешивая каждое слово, спросил, откуда взялась цифра 500 млрд.

– Мы сделали приблизительную оценку объема токсичных активов, скажем, 1 трлн, – объяснил Кашкари. – Но нам не надо скупать все токсичные активы, чтобы заметно изменить ситуацию. Поэтому речь идет, скажем, о половине. Но, возможно, 600 млрд долларов – более реалистичная сумма.

Пока Бернанке изучал доклад, Кашкари и Свагель расслабились, наслаждаясь моментом: они инструктировали Хранителя Храма, как часто называли Федрезерв. Инструкции касались того, что может стать историческим спасением банковской системы. Государственного вмешательства такого масштаба не осуществлялось, наверное, лет пятьдесят, спасение кооперативных банков в конце 1980-х было незначительным всплеском по сравнению с обсуждавшейся сегодня волной.

Если план «Разбить стекло» пройдет утверждение Конгрессом – этим они займутся позже, – у них уже будут подробные инструкции того, как казначейство назначит Федеральный резервный банк Нью-Йорка ведущим аукционов токсичных активов Уолл-стрит. Вместе они будут привлекать квалифицированных инвесторов частного сектора для управления закупленными правительством активами. Затем ФРБ Нью-Йорка проведет первый из десяти еженедельных аукционов, покупая за 50 млрд долларов привязанные к ипотеке активы. Была надежда, что аукционы позволят правительству получить оптимальную цену. Десять выбранных управляющих активами по десять лет будут работать с 50 млрд долларов каждый.

Кашкари знал, что план был очень сложным, но утверждал, что стоит рискнуть, так как развитие событий оставляло мало шансов на «мягкую посадку». Требовались решительные действия. «Законопроект должен предусматривать выдачу казначейству временных полномочий на покупку ценных бумаг, а также финансирование, – сказал он, – и необходимо повысить потолок долга, потому что у нас есть только 400 млрд долларов до текущего предела. Но, поскольку мы будем так много брать из частного сектора, программа потребует немного в плане повышения государственных расходов: например, не будет заметного увеличения штата казначейства. Мы также должны помнить об ограничениях. Только американские финансовые учреждения будут иметь право так поменять активы. И никаких хедж-фондов или иностранных банков».

Затем Кашкари кратко изложил то, что он и его коллеги из казначейства рассматривали в качестве плюсов и минусов своего предложения. Первый и самый важный момент состоял в том, что, если правительство начнет действовать, банки будут продолжать кредитование, но не так безответственно. Ведь именно это в первую очередь привело к кризису. Основным аргументом против такого предложения было то, что план создавал «моральный риск». Другими словами, люди, которые делали безрассудные ставки, из-за чего первоначально и возникли проблемы, будут избавлены от каких-либо финансовых потерь.

Затем два работника казначейства представили альтернативные подходы, из которых они выделили четыре:

• правительство продает страховку банкам, чтобы защитить их от дальнейшего падения стоимости их токсичных активов;

• Федеральная резервная система выдает банкам кредиты без права досрочного погашения, как это было при поглощении Bear Stearns JP Morgan;

• Федеральное жилищное управление рефинансирует ипотечные кредиты в индивидуальном порядке;

• казначейство непосредственно вкладывает средства в банки.

Слушая, Бернанке поглаживал бороду и понимающе улыбался. Встреча завершилась без какой-либо резолюции, но было решено отложить план до тех пор, пока он не понадобится. Кашкари был доволен – председатель принял его гораздо лучше, чем его собственный босс Хэнк Полсон, когда Кашкари впервые решил проверить его на предмет вмешательства в финансовые рынки.

Приближенные Полсона в казначействе слышали, как Кашкари ворвался в его кабинет поздним мартовским вечером, застав секретаря казначейства в необычайно хорошем настроении, беседующим со своим начальником администрации Джимом Уилкинсоном.

– Хэнк, я хочу поговорить о выкупах, – прервал их Кашкари.

– О чем вы? Убирайтесь вон, – раздраженно ответил Полсон.

– Слушайте, мы все твердим о том, как нам добиться того, чтобы получить необходимые полномочия, чтобы действительно принимать меры, да? Так вот, у нас должны быть какие-то записи, показывающие, что мы пытались. Следующий президент придет и скажет: «Вот те шаги, которые должны были быть предприняты, но прежняя администрация не желала или не смогла их предпринять, бла-бла-бла». Вы знаете, что это значит? Следующий президент решит эту проблему без нас. Обама! Обама решит эту проблему без нас!

При упоминании того, что Обама использует кризис так, как Рональд Рейган использовал иранское противостояние в конце 1970-х, Полсон рассмеялся. Он указал на Кашкари.

– Ха! «Обама решит проблему без нас!» – сказал Полсон. – Да неужели? Убирайтесь вон.

Апрельским вечером серо-розовые облака на лондонском небе только начали темнеть, когда зазвонил телефон Боба Даймонда, исполнительного директора Barclays Capital. Даймонд как раз оттачивал навыки в гольфе, находясь в офисе в корпоративном анклаве банка в Canary Wharf, процветающем финансовом районе восточного Лондона, известном как Квадратная Миля. Десяток мячей для гольфа были разбросаны вокруг лунки, которую Даймонд прорезал в ковре. А стены кабинета украшали памятные сувениры Boston Red Sox[204] – не просто для того, чтобы поиздеваться над нью-йоркцами, которых здесь бывало много, но и потому, что Даймонд, коренной житель Новой Англии, был преданным болельщиком Sox.[205]

Даймонд не любил, когда драгоценный отдых прерывали, но в данном случае он был счастлив отложить клюшку и ответить. Звонил его друг Боб Стил, с которым он только что мельком виделся в недавней поездке в Вашингтон на ужин в здании казначейства.

Они сблизились после того, как в 2005 году одновременно вошли в совет директоров Barclays[206]. Они приехали из разных уголков страны и происходили из различных сфер бизнеса – Стил из Дархема, Северная Каролина, работал в Goldman и занимался акциями; Даймонд из Спрингфилда, штат Массачусетс, был специалистом по биржевым операциям с облигациями в Morgan Stanley и Credit Suisse. Но они нашли общий язык: выходцы из среднего класса, они самостоятельно окончили колледжи.

В последние годы их карьеры шли почти параллельно: и Стил, и Даймонд, как янки при дворе королевы Елизаветы, произвели довольно сильное впечатление в Лондоне. К Стилу успех пришел, когда Goldman начал торговые операции европейскими акциями – об этом подвиге не забывал Хэнк Полсон, бывший начальник Стила. В свою очередь Даймонд превратил небольшой инвестиционный банк с примерно 3 тыс. сотрудников в один из основных центров силы Лондона, где в настоящее время работает 15 тыс. человек. А на Barclays Capital теперь приходится около четверти прибыли банка.

После того как Стил вышел из состава совета директоров Barclays и последовал за Полсоном в казначейство, коллеги остались настолько близкими друзьями, что, если один звонил, второй всегда брал трубку.

– Слушайте, у меня тут мозговой штурм, – сказал Стил, поздоровавшись с Даймондом несколько сухо, – и, ну, надо наметить планы для различных сценариев. В общем, у меня вопрос.

Непривычно отстраненный тон Стила удивил Даймонда, который спросил: «Это официальное дело, Боб?»

– Нет-нет, я никого не представляю, – заверил Стил. – Рынки немного успокоились, но я пытаюсь понять: что если станет еще хуже и мы доберемся до определенного уровня… Короче, ну, все может случиться.

– Ладно, давайте.

Стил перевел дыхание и спросил: «Есть ли цена, по которой вы были бы заинтересованы купить Lehman? Если да, то что вам может понадобиться от нас?»

На мгновение Даймонд потерял дар речи, он понял, что казначейство пытается разработать план на случай, если Lehman окажется в ситуации Bear Stearns. Как давний знакомый Стила он знал, что тот был прагматиком и не стал бы зря мутить воду.

– У меня нет ответа, но я собираюсь подумать об этом, – осторожно ответил Даймонд.

– Да, подумайте, – сказал Стил.

– Никогда не говори «никогда», – добавил Даймонд, и оба рассмеялись. Даймонд всегда отвечал так, когда журналисты спрашивали его о возможных приобретениях, но он впервые так ответил Стилу.

Стил отлично знал о желании Barclays Capital увеличить свое присутствие в США, эту мечту Даймонд почти не прятал в рукаве костюма от Saville Row. Хотя он с нуля построил крупный инвестиционный банк, который гремел в Лондоне, он всегда мечтал стать крупным игроком на Уолл-стрит. Его неустанное стремление к этой цели объясняло, например, почему в 1992 году Даймонд так внезапно покинул Morgan Stanley[207] и ушел в Credit Suisse First Boston, прихватив из отдела торговых операций большую часть соглашений о покупке ценных бумаг с последующим выкупом, что разозлило Джона Мака. Четыре года спустя Даймонд перешел в BZW, на чьих руинах основал Barclays Capital.

Lehman был логичным кандидатом на слияние в том случае, если Даймонд, его начальство и совет в Лондоне хотели, чтобы Barclays стал центром силы краткосрочных кредитов в Нью-Йорке. Даймонд знал: пока Дик Фулд стоит во главе, это будет дорогая покупка. А еще он понимал, что такие возможности на дороге не валяются.

Зато на Уолл-стрит не знали, что Barclays рассматривает еще одну сделку: Даймонд вел переговоры с UBS о покупке его инвестиционно-банковской франшизы и на этой неделе планировал лететь в Цюрих. Теперь он поделился со Стилом, но предупредил, что переговоры с UBS предварительные и последнее, в чем нуждался Даймонд, – утечка информации. Потому что всегда есть вероятность, что дело ничем не кончится.

В любом случае Lehman был из другой лиги. Такую покупку будет непросто продать совету директоров, который все еще не пришел в себя после проигрыша дорогостоящей торговой войны за голландский банк ABN AMRO[208] несколько месяцев назад. Но Lehman был четвертым по величине инвестиционным домом США. Если банк можно будет купить с хорошей скидкой, то стоит серьезно подумать о такой перспективе серьезно, да?

– Да, – ответил Даймонд Стилу, – здесь определенно есть над чем подумать.

Глава пятая

Тихий вне эфира Джим Крамер, хвастливый рыночный гуру CNBC, вежливо сказал охраннику у штаб-квартиры Lehman Brothers на углу 7-й и 50-й улиц, что на завтрак его ожидает Дик Фулд[209]. Его проводили через вращающуюся дверь мимо обученного искать взрывчатку лабрадора Беллы к ресепшен. Традиционно неопрятный, он был принят в зоне отдыха на 32-м этаже так торжественно, как если бы он был крупным клиентом, который прибыл на переговоры о сделке на миллиард долларов. Присутствовали финансовый директор Эрин Каллан и глава подразделения глобальных ценных бумаг Джеральд Донини из Нью-Джерси.

Фулд, все еще старательно воевавший против «медведей», лично пригласил Крамера на эту встречу. Он осознал, что ему нужен союзник в борьбе против необеспеченных продаж, но до сих пор никто не был готов вступить в бой. Ни Кокс, ни Гайтнер, ни Полсон, даже несмотря на недавний разговор в казначействе. Но, может быть, Крамер с его огромной телеаудиторией и внушительными связями в мире хедж-фондов был способен помочь повлиять на ход дискуссии и цену акций Lehman?

Фулд и Крамер были знакомы десять лет. После краха Long-Term Capital Management в 1998-м распространился слух, что Lehman серьезно вложился в этот фонд и может стать следующей жертвой. Фулд получил ощутимую публичную поддержку от Крамера, на тот момент нового лица CNBC, заявившего в эфире: все, что необходимо сделать Lehman, – это выкупить собственные акции, чтобы остановить падение и сократить объем короткой позиции. На следующее утро Фулд, который никогда не встречал Крамера, пригласил его в свой кабинет и сказал: «Я покупаю миллион акций Lehman по 31 доллару». Вскоре после этого акции компании стабилизировались.

Если в некоторых аспектах жизнь Уолл-стрит принимала черты шекспировской драмы, то Крамер, скорее всего, служил бы в качестве комической разрядки.

Неумолкающий, с диким взглядом, в своих телевыступлениях он говорил так быстро, что часто казалось, будто его голова может взорваться от усилий ретранслировать все громоздящиеся в ней идеи. Но, несмотря на внешность карнавального зазывалы, он был не дурак, и люди на Уолл-стрит это знали. Он управлял хедж-фондом, основал TheStreet.com, один из первых влиятельных инвестиционных веб-сайтов, и четко понимал, как работает рынок.

Фулд и Крамер уважали друг друга, как серьезные уличные бойцы, несмотря на явные различия в характерах. Крамер, звезда СМИ и выпускник Гарварда, когда-то работал в Goldman и считал одним из своих лучших друзей «проклятие Уолл-стрит» Элиота Спитцера[210]. Фулд в свою очередь был склонен презирать выходцев из Лиги плюща, ему нравилось думать о себе как об анти-Голдмане, и он умел произносить речи. Тем не менее он высоко ценил в Крамере честного брокера, всегда готового высказать то, что он думает, как бы непопулярно это ни прозвучало.

После того как люди из обслуживающего персонала Lehman приняли заказы, Фулд познакомил Крамера со своими основными тезисами. Lehman, сказал Фулд, прилагает все усилия для сокращения левереджа фирмы и восстановления доверия среди инвесторов. Хотя они привлекли 4 млрд долларов нового капитала в первом квартале, Фулд был убежден, что это должным образом не отразилось на цене акций из-за «медведжьей» клики. Сделку недооценили.

Крамер энергично кивнул. «Послушайте, – сказал он, – безусловно, есть проблема с шортами, они давят на вас со всех сторон».

Фулд был удовлетворен, видя перед собой восприимчивую аудиторию. Он отлично знал, что его проблема с шортами коснулась того, к чему Крамер был неравнодушен, – правил повышения цены на шаг, то есть правил регулирования, введенных Комиссией по ценным бумагам и биржам в 1938 году для предотвращения постоянных необеспеченных продаж падающих активов. (Согласно правилу, прежде чем акцию можно было продать вкороткую, ее цена должна была подняться, демонстрируя, что на рынке есть активные покупатели. Теоретически правило должно было препятствовать обвальному падению акций.) Но в 2007 году комиссия отменила правило, и критики типа Крамера приняли это под давлением идеологов свободного рынка, которые хотели устранить даже самые незначительные препятствия в системе. С тех пор Крамер предупреждал всех, кто хотел слушать, что отсутствие этой сдержки развязывает хедж-фондам руки для проведения блицкрига против здоровых компаний для снижения цен их акции.

Но до нынешнего кризиса мало кто был готов слушать его наставления. Поскольку устранения правила хотели хедж-фонды, их клиенты – компании Уолл-стрит – должны были поддержать их, пока они сами не стали объектом необеспеченных продаж, вынужденными искать спасения.

– Вы можете быть отличным союзником в моем крестовом походе за правило повышения[211] цены, – сказал Крамер.

Фулд внимал энтузиазму гостя и молча взвешивал преимущества и недостатки вовлечения названия своей фирмы в крестовый поход звезды кабельного телевидения. Крамер, вероятно, был прав насчет того, что отмена правила повредила Lehman, но Фулд также знал, что у отдела арбитражных сделок его фирмы в клиентах были хедж-фонды, которые продавали вкороткую, и они принесли фирме много денег. Он, конечно, не хотел отталкивать их, но в то же время признавал, что существуют естественные прения по этому вопросу. И какой бы защитный характер ни носили эти ограничения, Фулд прекрасно понимал, что инвесторы могут обойти их с помощью опционов и деривативов.

Сомневаясь, что правило повышения цены составляло серьезную проблему для Lehman, Донини от имени Фулда спросил: «Чего вы пытаетесь добиться, Джим?»

– Продажи вкороткую уничтожают великие компании, – ответил Крамер. – Они уничтожили Bear Stearns и пытаются разрушить Lehman. – И добавил, возможно, подыгрывая эго Фулда: – Я хочу это остановить.

– Если вы пытаетесь добиться этого, – ответил Донини, – и считаете, что шорты провоцируют проблемы, то я не верю, что правило повышения цены – правильный выход. – Донини объяснил Крамеру, что, по его мнению, реальная проблема на рынке была в необеспеченных продажах. Обычно, когда инвесторы продают акции вкороткую, они сначала занимают их у брокера, продают, а затем надеются, что те упадут в цене и инвестор сможет выкупить их дешевле, вернуть заимствованные акции и положить в карман разницу. Но при необеспеченной, запрещенной законом продаже вкороткую инвестор никогда не заимствует базового актива, что потенциально позволяет ему манипулировать рынком.

Крамер был заинтригован, но и озадачен ответом Донини. Он был приглашен на совещание, предложил помощь, а теперь его предложение было отклонено. Он попытался вернуть разговор к неприятностям Lehman. «Почему бы вам не дать мне ресурсы, чтобы я мог нарисовать положительную картину?» – спросил он.

Чувствуя, как нарастает напряжение, взяла слово Каллан. «Мы только что купили этот невероятный портфель у Peloton[212], и он сразу вырос», – сказала она, радостно транслируя то, что считала хорошей новостью.

Но Крамеру едва удалось скрыть неодобрение, потому что он слишком много знал о Peloton. Хедж-фонд был основан в Лондоне бывшим руководителем Goldman Роном Беллером, чья жена работала политическим советником премьера Гордона Брауна. Когда-то он был среди самых эффективных хедж-фондов в мире, но развалился, почти в панике распродав активы. «Боже, – ответил Крамер насколько тактично, насколько мог. – Я удивлен, что они хоть на что-то годятся, учитывая тот факт, что у них, насколько я знаю, был левередж тридцать к одному под плохие активы».

– Нет, – с энтузиазмом вступил в разговор Фулд, – мы получили их за бесценок.

– Вот что я не понимаю до конца, – ответил Крамер, которого не убедили слова Фулда. – Если вы поговорите с Goldman, компания всеми силами попытается уменьшить долю заемного капитала. Однако вы, говоря

«я сокращаю долю заемного капитала», на самом деле увеличиваете свой левередж.

– Мы покупаем действительно важные портфели, которые, по нашему мнению, стоят гораздо больше, и продаем те, которые стоят меньше, – недовольно заметил Фулд.

Каллан сказала, что Lehman быстро снижает долю заемных средств на своем балансе. И добавила: «На балансе есть активы, которые мы считаем сильно недооцененными». Следующие десять минут она рассказывала Крамеру об активах, обеспеченных жилой недвижимостью в Калифорнии и Флориде, наиболее пострадавших рынках и о том, что ожидается их восстановление в ближайшее время.

Придя к выводу, что любой союз с Крамером принесет только проблемы, Фулд быстро сменил тему и попробовал у него получить информацию: «Итак, что же вы узнали? Кто будет следующим?»

Фулд сказал, что убедился: два самых влиятельных финансиста страны, Стивен А. Коэн из SAC Capital Advisors в Гринвиче, штат Коннектикут, и Кеннет С. Гриффин из Citadel Investment Group в Чикаго, были в значительной степени ответственны как за атаку «медведей», так и за распространение слухов, правда, вслух имена не прозвучали.

– Они лжецы! – заявил про продавцов Фулд. – Думаю, что вы ничем не рискнете, если скажете, что они лжецы.

И пусть Крамеру многое нравилось, он дал понять, что не готов ставить себя под удар и поддержать акции Lehman, если только у него не будет больше информации. «Я могу сказать, что люди должны скептически относиться к слухам, – предложил он и добавил: – Почему бы вам не обратиться в правительство? Если вы думаете, что все так плохо, и считаете, что „медвежья“ атака реально существует, а люди об этом лгут, почему бы вам не донести это до Комиссии по ценным бумагам и биржам?»

– Почему бы вам просто не открыть мне имена людей, которые рассказывают вам о нас негатив? – распаляясь, стоял на своем Фулд.

– Слушайте, никто ничего мне не рассказывает, – покраснел Крамер. – Я сам делаю свою работу, и эта работа заставляет меня подозревать, что вы скупили много дерьма, но вы не продаете достаточно дерьма, так что вам действительно нужны деньги.

– Я могу только категорически это отрицать, – ответил Фулд, который не любил, когда с ним спорили. – Мы были полностью прозрачны. Нам не нужны наличные, у нас куча денег. Наш баланс никогда не был так хорош.

– Если это так, почему бы вам не найти способ перевести денежные средства в рост цены акций – например, выкупив некоторые из ваших облигаций? – по-прежнему скептично переспросил Крамер.

– Я член совета директоров Федерального резервного банка Нью-Йорка, – попытался отшутиться Фулд. – Зачем мне вам врать? Они все видят.

Была середина мая, и Дэвиду Эйнхорну пора было писать речь.

Эйнхорн, менеджер хедж-фонда, управляющего активами на шесть с лишним миллиардов долларов, готовился выступить на инвестиционной научно-практической конференции Айры У. Сона, где каждый год около тысячи человек платят по 3250 долларов[213], чтобы услышать, как видные инвесторы рекламируют акции или выкидывают их в карзину Слушатели получают несколько хорошо продуманных инвестиционных идей, зная, что плата за вход идет на благое дело – в Детский фонд будущего[214], благотворительный фонд для больных раком детей.

Эйнхорн, который в тридцать девять выглядел как минимум на десять лет моложе, сидел в своем офисе в квартале от Grand Central Terminal, размышляя над выступлением. У него в штате было всего семь аналитиков и несколько человек вспомогательного персонала, и в его фирме Greenlight Capital царила атмосфера как в спа-салоне. Никто не кричал в телефонную трубку, никто громко не приветствовал коллег.

Greenlight был известен своим вдумчивым подходом к инвестированию. «Мы начинаем с того, что задаемся вопросом, почему бумага, скорее всего, будет неправильно оценена рынком,[215] – однажды сказал Эйнхорн. – Как только у нас появляется теория, мы анализируем бумагу, чтобы определить, недооценена она или переоценена. Для того чтобы инвестировать, мы должны понять, почему возникла такая возможность, и убедиться, что у нас есть значительное аналитическое преимущество перед человеком с другого конца сделки». В отличие от большинства фондов Greenlight не использовал леверидж или заемные средства, чтобы повысить собственные ставки.

Аналитики Эйнхорна проводили дни, изучая отчетность в конференц-залах со странными названиями вроде «зал единовременных статей» – здесь, вероятно, содержался намек на бухгалтерский термин для любого дохода или убытка, который вряд ли повторится снова, компании иногда используют этот термин для приукрашивания отчетов. Для Эйнхорна это был флажок, используемый для выявления бизнеса, который он мог продать вкороткую. Среди компаний, выделенных им в последних исследованиях, присутствовал Lehman Brothers, который, по его мнению, был способен стать лучшей темой выступления. Хотя подвергать сомнению устойчивость Lehman, возможно, стало на Уолл-стрит модно, про себя Эйнхорн беспокоился о будущем фирмы еще с прошлого лета.

В четверг, 9 августа 2007 года, за семь месяцев до краха Bear, Эйнхорн проснулся за несколько часов до рассвета в Рай, Нью-Йорк, чтобы изучить отчеты и написать несколько писем. Последние новости показались ему странным. Все лето схлопывание рынка низкокачественных ипотечных кредитов отзывалось эхом на кредитных рынках, и два хедж-фонда Bear Stearns, у которых были уверенные позиции в ипотечных ценных бумагах, уже канули в небытие.

Теперь BNP Paribas, крупный французский банк, объявил, что остановил выплаты инвесторам[216] из трех фондов денежного рынка.

Как и Бернанке, Эйнхорн изменил планы на выходные, чтобы попытаться лучше понять, что же происходит на самом деле. «Эти люди – французские рабочие, у них есть счета на рынке краткосрочного капитала, но они не приносят денег. Их единственная цель – в нужный момент иметь под рукой наличность, для этого и существуют счета. Нельзя заморозить денежный рынок», – заявил он своей команде.

Эйнхорн позвонил семерым своим аналитикам, чтобы объявить о начале специального проекта. «Мы собираемся сделать то, чего обычно не делаем в своих исследованиях», – сказал он. Вместо традиционного кропотливого расследования деятельности какой-то компании они собирались в субботу или воскресенье проводить быстрые исследования финансовых компаний на предмет их позиции в субстандартных кредитах. Эйнхорн знал, что проб лемы начались именно там, но сейчас он пытался понять, чем это может кончиться. Любой банк с инвестициями, стоимость которых была связана с падающими ценами на недвижимость – а такие инвестиции, вероятно, аккуратно упаковывались как часть секьюритизированных продуктов, о существовании которых, как подозревал Эйнхорн, некоторые фирмы даже не догадываются, – может быть в опасности. Проект получил кодовое название «Кредитная корзина».[217]

К вечеру воскресенья команда Эйнхорна придумала список из 25 компаний, которые Greenlight мог продавать вкороткую, в том числе Lehman Brothers – компания, по которой Эйнхорн занял очень небольшую короткую позицию неделю назад, подозревая, что цена ее акции – 64,80 доллара на тот момент – была слишком высока.

В течение следующих недель некоторые названия были удалены из «Кредитной корзины», когда Greenlight закрыл несколько коротких позиций и сосредоточил капитал на отдельных фирмах, в том числе на Lehman.

Поскольку эти банки начали сообщать свои квартальные результаты в сентябре, Эйнхорн уделял им пристальное внимание и был особенно обеспокоен тем, что услышал о доходах Lehman в третьем квартале на конференции 18 сентября.

С одной стороны, как и другие на Уолл-стрит, представлявший Lehman на конференции главный финансовый директор Крис О’Мира казался чрезмерно оптимистичным. «Еще рано, и мы не даем рекомендаций на будущее[218], но, как я уже говорил, я думаю, что худшее из этой кредитной коррекции уже позади», – заявил он аналитикам.

Важно, подумал Эйнхорн, что Lehman не рассказал о сомнительном бухгалтерском маневре, который позволил получить доход, утверждая, что теоретически он мог бы выкупить этот долг обратно по более низкой цене и положить в карман разницу, когда стоимость его собственного долга упала. Другие компании Уолл-стрит также использовали эту практику, но Lehman, казалось, был более скрытным, не называя точную сумму.

– Безумная бухгалтерия[219]. Не знаю, почему они воспользовались ею, – сказал Эйнхорн своим сотрудникам. – Это означает, что день перед банкротством является самым прибыльным днем в истории вашей компании, ведь вы сможете говорить, что все долги обесценились. Вы начинаете называть это доходом. И они действительно платят бонусы за это, вот что сводит меня с ума.

Шесть месяцев спустя, 18 марта 2008 года, Эйнхорн внимал отчету Lehman и был сбит с толку, услышав, как Эрин Каллан дает столь же уверенный прогноз. По сути, именно появление Каллан в качестве главного защитника Lehman заставило Эйнхорна задуматься. Как мог налоговый адвокат, который был главным финансовым директором только шесть месяцев и не работал в финансовом отделе, понимать такие сложные вещи? На чем основана ее уверенность в том, что активы фирмы оценили правильно?

Он подозревал, что Каллан может говорить о том, чего не понимает (ну или фирма преувеличивает свои цифры), с тех пор как в ноябре 2007 года у него была возможность поговорить с ней и некоторыми из ее коллег лично. Он организовал звонок в Lehman, чтобы лучше понять цифры компании, и его связали с одним из топ-менеджеров – так поступают многие фирмы в качестве услуги крупным инвестрам.

Но что-то его настораживало. Он неоднократно спрашивал, как часто фирма переоценивает определенные неликвидные активы, например недвижимость. Оценка по рынку проста для понимания как концепция, но ее тяжело проводить ежедневно. В прошлом большинство банков редко задумывались о том, чтобы дать денежную оценку неликвидным активам, таким как недвижимость или ипотека, которые они планировали сохранить в портфеле. Большинство банков оценивали свои неликвидные инвестиции по цене покупки, а не пытались подсчитать цены в каждый конкретный день. Если позже они продавали эти активы дороже, чем заплатили за них, они показывали прибыль, а если дешевле – убытки. Но в 2007 году, когда были приняты новые правила бухгалтерского учета FAS 157, простое уравнение изменилось. Теперь, если банку принадлежали неликвидные активы – здание, в котором располагалась, к примеру, его штаб-квартира, – он был обязан учитывать этот актив таким же образом, как и акции. Если в целом рынок таких активов рос, банк должен был записать новую стоимость в своих книгах и дооценить, как говорят трейдеры. А если рынок падал? В этом случае банк должен был списать. Конечно, никто не хотел списывать стоимость своих активов. Хотя, возможно, это и было полезным теоретическим заданием – прибыли и убытки на самом деле не «реализованы», пока актив не продан, – переоценка по рынку имела практическое значение: фирмы, у которых были внушительные списания, стоили дешевле.

В данный момент для Эйнхорн хотел выяснить, ежедневно, еженедельно или ежеквартально Lehman вел такую переоценку.

Для него это было важно, так как стоимость практически всех активов продолжала падать. Он пытался понять, насколько аккуратно фирма отражала это снижение в своем балансе. О’Мира предположил, что компания переоценивает активы ежедневно, но когда к телефону подошел контролер, он сказал, что компания переоценивает эти активы лишь на ежеквартальной основе. Каллан была на телефоне весь разговор и, наверное, слышала эти противоречивые ответы, но ни разу не вмешалась, чтобы признать несоответствие. Эйнхорн и сам не делал замечаний о расхождениях, но считал это еще одним аргументом не в пользу фирмы.

К концу апреля он уже начал публично высказываться о проблемах, которые заметил у Lehman, предположив во время презентации для инвесторов, что «с точки зрения баланса и перспективы состава направлений бизнеса Lehman не так существенно отличается от Bear Stearns».[220]

На рынке это замечание осталось почти незамеченным, но усилило гнев Lehman и привело к часовому телефонному разговору Эйнхорна с Каллан, в ходе которого Каллан снова попыталась удовлетворить ответами на его вопросы и изменить его взгляд на компанию. Но, несмотря на ее внешнюю открытость, он чувствовал, что она что-то скрывает.

Теперь, когда он начал готовиться к серьезному выступлению, намеченному на конец мая 2008 года, этот разговор с Каллан заставил его задуматься о том, чтобы построить доклад вокруг Lehman. Он решил обратиться к Каллан в последний раз, отправив ей по электронной почте сообщение, что хочет процитировать их разговор в докладе на конференции инвестиционных исследований Айры У. Сона.

Она ответила сразу, оставив любезность: «Я чувствую, что вы меня подставили[221], а теперь выбираете из разговора то, что вам подходит, чтобы подкрепить свои тезисы».

Эйнхорн привык к враждебному поведению компаний – любому, кто хотел быть любимцем в финансовом секторе, не было смысла заниматься продажами акций вкороткую. Он немедленно написал жесткий ответ: «Я полностью отвергаю замечание о том, что каким-либо образом был неискренен с вами. У вас не было оснований ожидать, что наша дискуссия носит конфиденциальный характер». И закончил писать речь.

21 мая Эйнхорн стоял в крыле Холла Фредерика П. Роуза в Time Warner Center в ожидании своего выхода на сцену.

Его речь была запланирована на 16:05, сразу после закрытия рынков, – момент, тщательно выбранный организаторами конференции. Учитывая его положение в отрасли, тезисы его речи и боевой настрой собравшихся, он легко мог устроить обвал на рынках, особенно на рынке акций Lehman.

Это инвестиционное мероприятие одно из немногих действительно имело значение. Отрасль хедж-фондов известна своей замкнутостью, но сегодня здесь присутствовали ключевые игроки, зрительный зал был забит титанами отрасли, такими как Карл Икан, Билл Миллер и Билл Акман. По некоторым оценкам, в управлении присутствовавших находилось более 500 млрд долларов.

Расположившись с краю сцены, Эйнхорн наблюдал, как успешный инвестор Ричард С. Пзена «на разогреве», судя по всему, завершал выступление, превысив выделенный лимит времени, предлагая свои ивестиционные идеи. – Покупайте акции Citigroup, – призывал он, подразумевая, что 21,06 доллара за акцию – такова была сегодня цена закрытия – крайне выгодное предложение. – Это отличная цена[222]. Сейчас все на нервах. Но, когда придет спокойствие, начнется рост!

Если бы инвестор решил прислушаться к этому совету, он потерял бы огромные деньги. Но в ожидании главного все вежливо аплодировали.

Помимо разговора о Lehman Эйнхорн рассматривал сегодняшнее выступление как возможность продвижения новой книги «Как постоянно обманывать некоторых людей», которая родилась из его предыдущей речи на этой же конференции, только 2002 года, – речи, из-за которой у него начались проблемы с федералами. Тогда он поднял вопросы о бухгалтерских методах, используемых Allied Capital – вашингтонской частной инвестиционной компанией, специализировавшейся на фирмах среднего размера. На следующий день после его критики акции Allied упали почти на 11 %[223], и 33-летний Эйнхорн стал инвестиционным героем и врагом номер один для тех, против кого он ставил.

После той речи, которая стала для него первым публичным выступлением, Эйнхорн действительно ожидал, что регуляторы обратят внимание на его обвинения Allied в мошенничестве. Вместо этого Комиссия по ценным бумагам и биржам начала расследовать[224] его собственное поведение, чтобы узнать, не пытался ли он манипулировать рынком. Allied, в свою очередь, отбивалась как могла. Частный детектив, работавший на компанию, выдав себя за другого в целях получения конфиденциальной информации о постороннем человеке, незаконно получил записи телефонных разговоров Эйнхорна.

Битва Эйнхорна с Allied продолжалась уже шесть лет, но сегодня Эйнхорн, невозмутимый, как всегда, воспользуется трибуной, чтобы вызвать на бой гораздо более серьезного противника.

Эйнхорн наконец вышел к трибуне и вынул свои записи. Он взглянул в зал – с первых рядов ему подмигивали многочисленные BlackBerry. Инвесторы делали срочные заметки и моментально отсылали их в офисы.

Рынки, скорее всего, уже закрылись, но в финансовом бизнесе ценная информация на вес золота независимо от времени суток. Способ заработать есть всегда.

Эйнхорн заговорил, в его монотонной речи узнавался выходец со Среднего Запада. Он начал с перечисления основных этапов истории с Allied и связал ее с Lehman Brothers.

– Одним из ключевых вопросов, которые я поднял шесть лет назад в связи Allied[225], был вопрос о ненадлежащем использовании бухгалтерского учета и «справедливой» цены, потому что компания не хотела списывать инвестиции, стоимость которых упала в последней рецессии, – сказал он. – Этот вопрос вернулся в текущем кредитном кризисе, и теперь он стоит значительно более серьезно.

Он говорил, что Lehman не списал всех убытков в прошлом квартале и теперь эти убытки должны сильно вырасти.

После изложения этого провокационного тезиса Эйнхорн вспомнил историю на ту же тему: «Недавно в нашем офисе побывал генеральный директор одного финансового учреждения. Его фирма держала ряд ипотечных облигаций на своем балансе по первоначальной стоимости. Гендиректор рассказал мне, что облигации по-прежнему имеют наивысший рейтинг ААА. Так что в его фирме не верят, что могут нести какие-то постоянные потери и что сегодня нет ликвидного рынка, способного оценить эти облигации. Я ответил: „Лжец! Лжец! Шапка горит!“ – и стал убеждать его, что ликвидный рынок этих облигаций существует, что сами облигации, вероятно, в то время стоили 60—70 % номинальной стоимости и что только время покажет, будут ли убытки постоянными. Он удивил меня, потому что согласился. Отметил только, что, если бы он высказался иначе, бухгалтеры заставили бы списать стоимость облигаций».

Потом Эйнхорн вернулся к Lehman Brothers и отметил, что, по его мнению, есть свидетельства того, что фирма раздувала стоимость собственной недвижимости, что она не желает признавать реальные масштабы потерь из страха обвала акций. Он рассказал, как внимательно прислушивался к словам Каллан во время ее известного доклада о доходах, который она сделала на следующий день после срочной продажи Bear Stearns.

– В тот день на конференции финансовый директор Lehman Эрин Каллан употребила эпитет «великий» 14 раз, «сложный» – шесть раз, «сильный» – 24 раза, «жесткий» – один раз. А слово «невероятно» она произнесла восемь раз, – сказал он. – Я хотел бы использовать слово «невероятно» иначе и описать этим эпитетом ее доклад.

После этого он рассказал, как решил позвонить Каллан. На проекционном экране высвечивались соответствующие цифры, а он говорил, как спросил Каллан, как получилось, что в первом квартале Lehman списал только 200 млн долларов из 6,5 млрд особо «токсичных» активов, известных как обеспеченные долгом обязательства, хотя в пул долговых обязательств входили 1,6 млрд инструментов ниже инвестиционной границы.

– Г-жа Каллан сказала, что поняла мою точку зрения, и должна была перезвонить мне, – говорил Эйнхорн. – В последующей переписке она отказалась предоставить объяснение скромных списаний, а вместо этого заявила, что, основываясь на текущем поведении цен, Lehman «ожидает, что придется признать дальнейшие потери» во втором квартале. Почему же тогда не было большего списания в первом квартале?

Эйнхорн объяснил, что был также обеспокоен расхождением в 1,1 млрд долларов между цифрой, названной в докладе о доходах и ежеквартальной отчетности в Комиссию по ценным бумагам и биржам, и поданной через несколько недель оценке Lehman своих так называемых активов третьего уровня – активов, для которых не было рынков и стоимость которых отслеживалась только внутренними моделями фирмы. «Я спросил Lehman: увеличили ли вы оценку активов третьего уровня более чем на миллиард долларов где-то между пресс-релизом и подачей отчетности? Они ответили: „Нет, совершенно точно нет!“ Но другого правдоподобного объяснения они предоставить не могут».

Громко откашлявшись, Эйнхорн закончил свою речь предупреждением: «Надеюсь, что господин Кокс, господин Бернанке и господин Полсон обратят внимание на риски финансовой системы, которые создает Lehman, и направят компанию по пути рекапитализации и признания потерь. Надеюсь, это случится до того, как потребуется помощь федеральных налогоплательщиков. Последние несколько недель Lehman жаловался на продажи вкороткую. Статистика и наш опыт доказывают, что, когда руководство так поступает, это признак того, что оно пытается отвлечь инвесторов от более серьезных проблем».

В течение нескольких минут после того, как Эйнхорн покинул сцену, известие о его речи было передано по всему финансовому миру. Когда на следующий день рынок открылся, Lehman ждал серьезный удар – его акции упали на 5 %.

Когда Эйнхорн направлялся вверх по Бродвею для участия в вечеринке в ресторане Shun Lee West по поводу выхода книги, он перелистывал программу конференции, которую только что покинул, и наткнулся на то, что заставило его печально улыбнуться. Lehman Brothers был одним из генеральных спонсоров конференции и заплатил 25 тыс. долларов за то, чтобы мир услышал, как Эйнхорн публично подрывает авторитет фирмы.

Глава шестая

Кто нас сдал?[226] – спрашивал Дик Фулд, едва сдерживая ярость. Выглядел он так, будто был готов прыгнуть через стол и кого-нибудь задушить. Топ-менеджеры компании сидели в абсолютной тишине вокруг стола конференц-зала. Была среда, 4 июня.

Фулд держал в руках свежий номер Wall Street Journal. Страница C1 содержала то, что Фулд назвал «величайшим предательством за всю его карьеру». Утром он чуть не задохнулся, когда прочитал заголовок «Lehman ищет капитал за рубежом»[227] и подзаголовок, словно добивавший: «По мере падения котировок акций компания с Уолл-стрит расширяет поиск наличных и может обратиться за помощью к Корее».

Вот он, его секретный план, в утренних новостях, выставленный перед всем миром, – план, над которым он работал на протяжении последнего месяца, чтобы ответить на критику и показать силу. Он трудился не покладая рук, чтобы укрепить положение фирмы, а теперь, кажется, утечка поставило это все под угрозу.

В течение последних нескольких месяцев Фулд много раз не под запись говорил с репортером Сюзанной Крейг. Но он, безусловно, не сказал ничего лишнего. Статья Крейг была краткой и по существу. Сюзанна знала, что Lehman вел переговоры с Корейским банком развития, государственно-частным банком Южной Кореи. Она знала, что это могло стать серьезной международной сделкой, что над ней работал Кунхо Чо, топ-менеджер Lehman в Сеуле. Единственный способ, которым она могла узнать лишнее, заключался в том, что кто-то из сидящих сегодня за столом в конференц-зале на самом деле проболтался.

После майской речи Дэвида Эйнхорна, когда Lehman упал на 22,6 %, это было еще одно пиар-бедствие. Фулд прекрасно осознавал, что банкиры порой были не прочь поболтать о своих клиентах, но речь шла о компании, которой он отдал жизнь, речь шла о выживании. Измены он простить не мог.

Всего день назад прошел слух, будто Lehman так отчаянно нуждался в ликвидности, что получил кредит Федрезерва[228]. Это было ложью, но акции Lehman все равно упали[229] на 15 %.

В течение двух недель Фулд был вынужден реагировать на подобные слухи почти ежедневно, так как авторитетные комментарии Эйнхорна сеяли семена сомнений по поводу активов Lehman. Фулд считал, что это и было целью Эйнхорна. Один из главных административных менеджеров Фулда Скотт Фридхейм поддерживал контакты почти с половиной PR-агентов в городе, отчаянно пытаясь сформировать контратаку против Эйнхорна и «медведей». «Как кто-то мог поверить этим нападкам на нас?» – спросил Фридхейм кризисных специалистов Джоэла Франка и Стива Френкеля. «Мы не можем отвечать всем, кто предъявляет претензии», – сказал он другому пиар-менеджеру, Стивену Липину. А пока в фирме был сформулирован четкий сценарий для контактов со СМИ: больше никаких поспешных действий, потому что нельзя было позволить себе ни одной ошибки.

Фулд считал, что в своей статье Крейг перешла черту, даже если материалы были получены законным путем; он был так зол, что для него все выглядело так, будто она, как Эйнхорн, сознательно подрывала компанию. Статья выставляла Lehman сборищем несерьезных старшеклассников, генератором слухов. Фулд всегда считал, что Крейг – одна из немногих репортеров, которым можно доверять. На прошлой неделе она даже попросила разрешения присутствовать на одном из совещаний Lehman, что показалось ему смешным, и он вежливо отклонил просьбу. «Я хотел бы вам помочь, – пояснил он. – Но я не могу этого допустить».

Когда после обеда Крейг позвонила Фулду, чтобы выяснить реакцию на ее статью и получить комментарии, он набросился на нее. «Вы делаете вид, будто вы ответственный журналист, но вы такая же, как остальные! – кричал он. – Будете сидеть в задних рядах». И бросил трубку. Теперь в Lehman вводится новое правило, постановил он: никому, даже пиар-отделу, не разрешается говорить с Wall Street Journal. Никогда.

Эндрю Гауэрс, глава пиар-отдела Lehman, был вне себя, когда узнал о решении Фулда. «Как, черт возьми, эти действия должны помочь нам в разгар того, что происходит, если мы собираемся перекрыть доступ одному из крупнейших финансовых изданий в стране? – пожаловался он Фридхайму.

– Я не знаю, – ответил Фридхайм, пожимая плечами. – Это личное дело Дика и издания.»

Скотт Фридхайм знал, кто виновен в утечке, или по крайней мере думал, что знал.

В свои сорок два Фридхайм был самым молодым членом ближнего круга Фулда. Сын бывшего генерального директора Chiquita, он был идеальным оперативным помощником Фулда – лоялист с инстинктом убийцы, существующий под девизом «выполнить во что бы то ни стало». Занимая одну из главных административных должностей в фирме, он был не столько банкиром, сколько высокооплачиваемым стратегом. Для хулителей Фулда он слыл цепным псом председателя, неколебимым защитником престола, который изолировал Фулда от огромного количества неприятностей. Фридхайм был исполнительным менеджером типа Джо Грегори: ему принадлежал огромный дом в Гринвиче и постоянно обновляющийся парк автомобилей, а недавно он купил когда-то принадлежавший одному из его друзей, главе хедж-фонда Эдди Ламперту, «мобильный офис» – оборудованный доступом в Интернет черный GMC Denali, на котором ежедневно приезжал на Манхэттен. «Это потрясающе!» – взволнованно сказал он однажды, когда хвастался транспортным средством перед коллегами, а из окна громко звучала музыкальная тема из фильма «Миссия невыполнима».

После напряженной беседы с Фулдом о статье Фридхайм был полон решимости найти источник утечки. Прошлой ночью, закончив запутанные телефонные разговоры с Крейг и представителем Lehman Керри Коэн, он на самом деле почувствовал, что что-то не так. Он был расстроен, потому что не смог получить прямого ответа на вопрос о выходящей статье.

Ранним утром следующего дня Эрин Каллан заглянула в его офис, что делала нечасто, и невинно спросила об этой статье: «Как вы думаете, она повысит цены на акции?»

Это окончательно убедило Фридхайма, что утечка была ее инициативой. Фридхайм, как и большинство руководителей фирмы, пришел к выводу, что Каллан занимала не свое место, ее жизнерадостная уверенность в себе начинала надоедать. Каллан исполняла показательные номера для СМИ, будто на реалити-шоу. Может, она провела мартовское селекторное совещание о доходах успешно, но теперь Фридхайм сомневался в правильности решения Грегори назначить ее на эту должность «для разнообразия». Он не мог поверить, что она осмелилась говорить с Эйнхорном перед его выступлением без предварительной консультации, и уже неделю пытался устранить последствия. Все началось еще в апреле, когда Крейг в другой статье для Journal назвала ее «честный человек в Lehman»[230], как если бы остальные были шайкой недостойных лжецов. Каллан просто не понимала, в какой момент пора остановиться. На столе она держала модель частного самолета и делилась подробностями о личных покупках с прессой, даже не задумываясь, какие чувства это вызывало у читателей. Самый ужас случился, когда Каллан вставила в рамку и повесила у себя в кабинете фотографию из журнала Conde Nast Portfolio (который назвал Каллан самой влиятельной женщиной на Уолл-стрит[231]) – на фото она выходила из лимузина. Грегори потребовал снять фотографию со стены.

Выкопав топор войны, Фридхайм позвонил в службу безопасности и дал распоряжение прослушать телефонные записи компании. Вскоре ему показалось, что он обнаружил все необходимые доказательства: Каллан действительно говорила с Крейг за день до скандала. Означало ли это, что именно она сообщила репортеру о поездке в Корею, еще предстояло выяснить, но запись о телефонном разговоре дала ему повод поговорить с Фулдом.

Прибыв в офис Фулда и обнаружив там Грегори, Фридхайм приступил к изложению своих мыслей. Закончил он тем, что хотел бы поговорить с Каллан сам, и добавил: «Мы не можем исключать ее увольнения».

Грегори, ее наставник, был в шоке. Никто не будет уволен, и, если кому-то интересно его мнение, то никто не собирается даже намекать Каллан об этом. «У нее слишком много забот», – сказал Грегори, и Фулд кивнул в знак согласия. Просто нельзя было позволить себе потерять финансового директора, только не в нынешних условиях, даже если Каллан и совершила немыслимое, слив информацию.

В глубине души Фулд понимал, что его корейский гамбит был последней отчаянной попыткой. Собственные банковские операции Lehman в Сеуле походили на мираж, они никогда не давали достаточных оборотов, чтобы хотя бы привлечь внимания Фулда. Многие в офисе неоднократно предупреждали его, что в отношении некоторых игроков существовали серьезные сомнения.

Успех операции зависел от двоих – от Кунхо, имевшего хорошие связи банкира с безупречными манерами, который, казалось, был просто не в состоянии заключить какую-либо сделку, и от Мин Ю Сунга, бывшего банкира Lehman Brothers в Южной Корее, который покинул фирму и умудрился получить новое престижное назначение на пост главы Korea Development Bank. Хотя Фулду всегда нравился Мин – в прошлом, когда Мин работал на Woori Financial Group[232], он привлек Lehman к совместной покупке проблемного кредитного портфеля за 8,4 млрд долларов, – коллеги Мина в Lehman были шокированы назначением. Так же как и некоторые сотрудники Korea Development Bank, которые считали, что ему не достает опыта, и безуспешно пытались воспрепятствовать назначению.

Но Мина это не испугало, у него были грандиозные планы. На ужине с новыми коллегами он пел песню Leopard in Mt. Kilimanjaro[233], призванную символизировать его стремление стать внушительной фигурой в финансовом мире. Ситуация в Lehman предоставила ему первую реальную возможность. Мин обратился к своему другу Кунхо по поводу возможной сделки еще до того, как официально приступил к исполнению обязанностей. Кунхо, в свою очередь, привлек к переговорам сидевшего в Токио Джесси Бхаттала, обходительного главу отдела Lehman по азиатско-тихоокеанским операциям. И все закрутилось.

Был ли у Фулда выбор, кроме как разыгрывать эту ситуацию? Менее чем через неделю, 9 июня, фирма будет вынуждена объявить о первом после отделения от American Express квартальном убытке. О жутких 2,8 млрд долларов. Акции уже упали на 18 % за три дня. Фулду надо было найти деньги, и он хватался за любую соломинку. Он давил на своего старого друга Хэнка Гринберга, бывшего председателя AIG, чтобы тот вложил деньги в компанию, и пытался выбить инвестиции из General Electric, но не мог быть уверенным, что какая-либо сделка состоится.

Конечно, Фулд имел некоторые основания полагать, что конструктивное соглашение может быть предметом переговоров с корейцами. В понедельник, предшествующий отъезду команды Lehman в Азию, Дэвид Гольдфарб, фулдовский директор по стратегии, вселил в босса уверенность.

«Ситуация в Корее кажется многообещающей, – написал Гольдфарб в электронном письме, которое он также направил и Грегори. – Они действительно ищут пути диверсификации, хотят начать оказывать финансовые услуги и, кажется, ждут какого-то знака, чтобы начать действовать. Таким знаком могла бы стать сделка с нами. Я по-прежнему предпочитаю Хэнка [Гринберга] или GE, но, если это не состоится, мы могли бы перевести сделку на стратегическую основу. Учитывая отношения Кунхо и ES's [Мина], чувствуется, что сделка может состояться. Мне нравится идея агрессивного выхода на рынок и выкупа на два из 5 млрд большого количества акций (это сильно накажет Эйнхорна!), если только мы сможем привлечь 5 млрд. Я говорил с Джесси и Кунхо, впереди большая работа. Похоже, корейцы серьезно настроены и намечают что-то агрессивное. Текущий момент может быть привлекательным для них, чтобы отвлечь внимание от азиатских экономик, растущих более быстрыми темпами. Это может быть интересно, но, возможно, это только слова».

1 июня несколько банкиров Lehman направились в аэропорт Тетерборо в Нью-Джерси, чтобы на собственном Gulfstream лететь в Корею[234]. Старшим на борту был Том Руссо, глава правового отдела Lehman, почти не имевший опыта заключения сделок, но как один из приближенных Фулда выполнявший роль надежных глаз и ушей. С ним были Марк Шафир, глава подразделения по глобальным слияниям и поглощениям (и брат Роберта Шафира, которого Грегори бесцеремонно заставил уволиться), ведущий банкир по сделкам, вместе с Брэдом Уитменом, талантливым экспертом по приобретениям, который большую часть своей карьеры посветил объединению отдельных телекоммуникационных фирм страны. В группу также входили Ларри Визенек, руководитель отдела глобальных финансов, и адвокат Джей Клейтон из Sullivan & Cromwell. По прибытии они встретятся с Кунхо и Бхаталлом.

Вместе с дозаправкой в Анкоридже полет занял девятнадцать часов, и по прибытии изможденных сотрудников Lehman доставили в гостиницу на окраине Сеула. Shilla[235] была странной гостиницей с лобби, напоминавшим космический корабль, но там по крайней мере был бар.

В первом сеульском совещании участвовали только должностные лица относительно низкого уровня из Korea Development Bank и Hana Financial (последняя также рассматривала вопрос инвестиций)[236]. Шафир и Уитмен сразу поняли, что сделка, скорее всего, заключена не будет. Корейская фирма не привезла своих адвокатов и не наняла собственных американских советников. А Мин, который еще официально не был назначен исполнительным директором Korea Development Bank, вообще не мог принимать участие в переговорах.

«Это чушь», – воскликнул Визенек по окончании первой сессии, в ходе которой стороны лишь представились друг другу. Дальше, в процессе переговоров, команда Lehman с трудом представляла себе, с кем имеет дело. Например, Руссо начал, как ему казалось, важный диалог с человеком, оказавшимся сторонним бухгалтером. «Полагаться на Кунхо – все равно что выставить кэтчера, не поймавшего ни одного мяча за год, во второй половине девятого иннинга[237] World Series при двух аутах», – жаловался Шафир коллегам вечером в баре.

Lehman хотел начать обсуждение с 40 долларов за акцию, но к концу первого дня цена акции составляла всего 30 долларов. Никто, даже жаждущие сделки корейцы, не собирался платить 33 % сверху. Происходящее становилось все более абсурдным. На заседаниях не кормили, так что банкиры Lehman к моменту возвращения в отель, где еда была несъедобной, умирали с голоду. Оставалось ежедневно поглощать тунца – единственный съедобный пункт меню.

Но ни жилье, которое не соответствовало уровню гостей, ни странное поведение корейцев не могли поколебать энтузиазм Руссо, который собирался заключить сделку. «Они заключат эту сделку, – заявил он коллегам, и Кунхо с Бхатталом его поддержали. – Они собираются вложить 10 млрд долларов. Они размышляют об открытии кредитной линии».

Ничего подобного, подумал Шафир. Ничего подобного они делать не собираются.

Собравшись в номере Руссо, банкиры сгрудились вокруг включенного на громкую связь телефона и позвонили Фулду в Нью-Йорк. Разговор вел Руссо. «Дик, я думаю, все идет по плану, – восторгался Руссо. – Процентов на семьдесят уверен, что удастся заключить сделку с этими парнями».

Но скоро радости Фулда пришел конец. 5 июня банкиры вернулись в Нью-Йорк с пустыми руками, попытки составить хотя бы рудиментарный список условий полностью провалились. Корейцев, разумеется, сдерживали падющие цены на акции Lehman, и им просто могло не хватить средств, чтобы начать столь крупный бизнес. Даже Руссо растерял уверенность. «Мы не заключим сделку с этими придурками», – сказал он Фулду.

Через несколько минут после того, как до него дошла эта новость, съехавший с катушек Фулд в коридоре кричал на члена исполнительного комитета компании Стивена Беркенфилда: «Это вы говорили, что не можете доверять корейцам?»

– Не думаю, что говорил именно так, – ответил Беркенфилд.

– Нет, вы именно так и говорили, – кричал Фулд. – И были правы.

Но на этом дело не закончилось. Через несколько дней Мин позвонил Фулду и заявил, что не готов остановить переговоры. Фулд понял, что еще не все потеряно, просто корейцы должны нанять настоящего консультанта. Поэтому он позвонил Иосифу Перелле, гуру слияний и поглощений, который недавно открыл новую фирму Perella Weinberg Partners.

– У меня для вас кое-что есть, – сказал Фулд Перелле. – Вам позвонит Мин. Вы его знаете? Он работал на меня.

Фулд честно рассказал, чего ждал от сделки: «Сейчас наши акции стоят примерно 25 долларов за штуку. Балансовая стоимость составляет 32 доллара. Нам необходимо получить доход, поэтому мы бы согласились на цену 35—40 долларов».

Перелла, который назначил вести проект своего коллегу Гэри Баранчика, думал, что шансы невелики. Korea Development Bank был государственным учреждением, и у него, насколько можно было судить, имелся собственный устав. Банк не имел права диверсифицировать бизнес и совершать рискованные международные сделки. «Это как если бы Long Island Energy Utility попытался купить что-нибудь в России», – сказал Перелла Баранчику.

Но они обещали сделать все, что возможно.

Скип МакГи, 48-летний техасец, каждую неделю приезжал в Нью-Йорк из Хьюстона для руководства отделом инвестиционных банковских услуг Lehman. Используя корпоративный счет NetJets, каждый воскресный вечер около 19:30 он садился в частный самолет, приземлялся в Нью-Йорке около полуночи и на машине добирался до съемной квартиры в Верхнем Вест-Сайде. Но вечером четверга он должен был лететь первым классом в Хьюстон на Continental.

МакГи был амбициозным банкиром старой школы. После окончания с отличием Принстонского университета, где он получил диплом юриста, МакГи почти двадцать лет работал на Lehman, начав банкиром, обслуживающим биржевых спекулянтов, и, поднимаясь по карьерной леcтнице, стал главой подразделения инвестиционных банковских услуг и членом хваленого исполнительного комитета Фулда.

В течение некоторого времени у МакГи и его команды были серьезные опасения по поводу системы управления в компании. Для подразделения, которое консультировало корпоративных клиентов по вопросам слияний и фондовым размещениям, самым успешным годом стал 2007-й, который принес 3,9 млрд долларов[238]. И тем не менее стоимость акций, составлявших значительную часть бонусов, сильно упала, реагируя на то, что происходило в другой части «дома» с инвестициями в недвижимость. А постоянные новости и слухи о состоянии Lehman сказывались на способности команды привлекать новых клиентов, которые небезосновательно стали более осторожными. Это зашло так далеко, что некоторые клиенты просили включить положение о «ведущем специалисте», которое гарантировало бы, что банкир, занимающийся ими, не бросит их, если Lehman будет продан или обанкротится.

МакГи донес до Фулда свое беспокойство месяц назад, попросив дать ему право контролировать усилия компании по привлечению капитала. До того они были прерогативой правления на 31-м этаже, где, по его мнению, сидели отнюдь не профессиональные переговорщики. «У вас есть инвестиционно-банковское подразделение, которое профессионально и постоянно этим занимается», – сказал МакГи Фулду. «Было бы безумием не доверить этого инвестиционному банку», – согласился Фулд, и «войска МакГи» – Шафир и Уитмен – были включены в корейский десант.

Но с момента разговора положение фирмы только ухудшилось. Было понятно, что объявление о следующем большом квартальном убытке лишь усугубит ситуацию. Негодование распространялось по фирме, и оно больше не было направлено исключительно на Эрин Каллан, которая, по мнеию банкиров, оказалась просто симптомом более серьезной проблемы.

По их мнению, ответственным за многие проблемы Lehman – рискованные игры с корпоративной недвижимостью, постоянные назначения руководителей на неподходящие им должности – был Джо Грегори, президент фирмы и ближайший соратник Фулда. Слишком упрямые МакГи и Грегори с самого начала не особо ладили. В последние месяцы Грегори обсуждал способы отстранить МакГи, назначив его развивать новый бизнес – трейдинг в Хьюстоне, что совершенно не вдохновляло МакГи.

8 июня, в воскресенье, перед предварительным отчетом о доходах, пока на 31-м этаже прорабатывали цифры, МакГи в рубашке для гольфа проскользнул в кабинет Фулда ознакомиться с доходами и прогнозами инвестиционного банка. Но перед тем, как уйти, МакГи сказал: «Когда это закончится, нам надо серьезно поговорить».

– О чем? – спросил Фулд.

– Об изменениях в высшем руководстве, – выдохнул МакГи.

– Чего? – переспросил Фулд, отвлекшись от цифр перед ним.

– О’кей, раз пошла такая пьянка, – сказал МакГи, вставая, чтобы закрыть дверь. Кабинет Грегори был всего в нескольких шагах. – Вы должны убрать Джо.

– Джо Грегори не обсуждается, – мрачно повысил голос Фулд. – Он был моим партнером в течение 25 лет. Это несправедливо. Я бы не смог смотреть на себя в зеркало.

– Справедливо или нет, но вам нужно что-то сделать с Джо, – парировал МакГи. – Ваш главный операционный директор облажался. Он оказался некомпетентным. Он не заботится о бизнесе. Он принял несколько ужасных кадровых решений, он не защищает вас от рисков.

Напомнив МакГи, что, как член исполнительного комитета, именно он вместе с остальными был ответственным за принятие ключевых решений, Фулд ответил: «Исполнительный комитет является комитетом по рискам, разве нет?»

Поняв, что не получается донести свою точку зрения до собеседника, МакГи осторожно заметил: «Вы замечательный руководитель, но в конце концов вашей ахиллесовой пятой станет то, что вы не замечаете подхалимажа слабых».

Фулд едва расслышал последние слова МакГи, так как думал о Грегори. «Я этого не сделаю», – произнес он, заканчивая разговор.

МакГи вышел из кабинета почти уверенным, что угроза карьере Грегори была меньше, чем угроза его собственной.

Ошеломленный Фулд сидел в кабинете. Он не мог представить фирму без Грегори. Но ничто из того, что происходило, не имело хоть какого-то смысла. Фирма, которую он поднял своими руками, разваливалась, куда бы он ни посмотрел.

Руководители Neuberger Berman – подразделения Lehman по управлению активами – находились в открытой конфронтации, пытаясь оградиться от беспорядка в штаб-квартире. Lehman купил Neuberger в 2003 году, и, пока все было хорошо, фирма казалась полезным и относительно беспроблемным активом, приносящим прибыль. Но, когда акции Lehman начали уходить на дно, в Neuberger запаниковали. Там привыкли к устойчивым доходам от управления деньгами богачей, но теперь появилась угроза, ведь значительная часть бонусов выплачивалась акциями.

За неделю до того, 3 июня, Джудит Вейл, которая управляла 15-миллиардным фондом малой капитализации Neuberger, по электронной почте разослала членам исполкома Lehman (всем, кроме Фулда) требование, чтобы топ-менеджеры отказались от бонусов[239] и готовились к отделению Neuberger.

«Боевой дух NB упал ниже низкого, в основном из-за того, что акции Lehman составляют значительную часть наших компенсаций, и в этом смысле компенсации не привязаны ни к чему, что мы можем контролировать, – писала Вейл. – Многие полагают, что большинство проблем Lehman являются структурными и не носят циклического характера. „Старый“ бренд Neuberger в значительной степени неизменен. Но это бизнес людей, и сохранение бренда зависит от сохранения ключевых работников и вспомогательного персонала. Не снижайте бонусы основных работников и вспомогательного персонала NB из-за ошибок управления в другой фирме».

Джордж Эйч Уокер IV, глава подразделения управления инвестициями Lehman и двоюродный брат президента Буша, попытался сгладить резкую критику Вейл.

«Извините, коллеги, – написал он по электронной почте всем, кто получил послание Вейл. – Вопрос о компенсациях, который она поднимает… является частным вопросом горстки людей из Neuberger и вряд ли стоит времени ИК [исполнительного комитета]. Мне стыдно, и я прошу прощения».

Получив письмо, Фулд ответил: «Не волнуйтесь, это всего лишь люди, которые озабочены своим благосостоянием». У кого-нибудь в фирме еще осталась хоть капля лояльности?

Хотя Джо Грегори все еще занимал пост главного операционного директора, по мнению многих руководителей Lehman он уже несколько лет жил в собственном мире. Немногие выставляли напоказ личное богатство так, как он[240]. И дело не ограничивалось перемещениями на вертолете. Вместе с женой Никки он купил дом в Бриджхемптоне за 19 млн долларов, и, хотя дом был совершенно готов для жизни, они вызвали своего дизайнера и целиком сменили отделку. Грегори водил «бентли» и поощрял жену летать за покупками в Лос-Анджелес на частном самолете. Но, несмотря на экстравагантный образ жизни, который, по некоторым оценкам, стоил свыше 15 млн долларов в год, он держал большую часть капитала в акциях Lehman. Чтобы получить доступ к наличным, к январю 2008 года он положил на свой маржевой счет 751 тыс. акций Lehman, под которые он мог занять примерно 40 млн долларов.

Хотя люди из Lehman считали неприемлемыми манеру Грегори тратить деньги, это были его деньги, и он, по-видимому, был не единственным, кто любил ими разбрасываться. Странным казался список его обязанностей. Даже в лучшие времена Грегори никогда не заключал крупных сделок и не добивался больших успехов в торговле. Он должен был быть не задающим лишних вопросов доверенным лицом Фулда, и до тех пор, пока он выполнял эту функцию, остальное было неважно. Он любил выступать в роли философа-короля, быть евангелистом по вопросу разнообразия рабочих мест, преданным последователем теорий, описанных в бестселлере Малкольма Гладуэлла «Озарение». Он раздавал копии книги и даже нанял автора читать сотрудникам лекции о доверии собственным инстинктам при принятии трудных решений. В отрасли, основанной на анализе исходных данных, Грегори слишком полагался на чувства.

Он также был сторонником типологии Майерса – Бриггса, использовавшей психологические принципы Юнга для классификации людей по шестнадцати различным типам личности. (Типичный вопрос: «Вы предпочитаете сосредоточить внимание на внешнем или на собственном внутреннем мире?») Грегори использовал результаты при принятии кадровых решений. Он был убежден, что опыту отдельного человека придавалось слишком большое значение. Если у вас есть умные, талантливые люди, вы можете заставить их играть любую роль, так как чисто природный талант и мозги превосходят опыт. Грегори, казалось, наслаждался перемещением людей, играя в шахматы их карьерами.

На сегодняшний день его главным экспериментом было назначение Эрин Каллан финансовым директором. В результате они с Каллан стали настолько неразлучны в офисе, что многие были убеждены, будто у них роман. Тем более что примерно в то же время, когда Каллан была назначена финансовым директором, она разошлась с мужем, Майклом Томпсоном, бывшим вице-президентом Lehman, оставившим фирму.

Грегори нравилось учить младших руководителей типа Каллан, и он был полностью осведомлен о своей роли в иерархии Фулда: если случался неприятный разговор, он брал на себя попытку его уладить. В этой связи Грегори и Фулд были полными противоположностями. Хотя с виду Фулд казался грубым, жестким парнем, у него были слабые места; он мог быть довольно сентиментальным и, как правило, сомневался, когда должен был принимать трудные решения, особенно те, которые касались персонала. Грегори, напротив, был гораздо более общительным – лидером, защищающим подчиненных и устанавливающим высокие цели перед фирмой. Он щедро жертвовал на благотворительность[241], особенно на исследования лечения рака молочной железы, который пережила Никки, и провел целый год, работая над созданием программы наставничества Lehman в исторически черном колледже Spelman в Атланте.

Но, когда дело доходило до оценки лояльности сотрудников Lehman, Грегори мог быть безжалостным. Ввпадая в ярость, он становился несдержанным. Летом 2006 года Фулд пригласил топ-менеджеров Lehman отдохнуть в свой загородном дом в Сан-Вэлли, штат Айдахо. Алекс Кирк, который руководил отделом глобальных кредитных продуктов группы и ранее произвел на Грегори впечатление нелояльного хулигана, должен был выступить с докладом, но заболел. Почувствовав себя лучше, Кирк решил сделать доклад с помощью видеоконференции, и, когда Грегори увидел, как хорошо Кирк выглядит, он взбесился. Грегори был убежден, что на самом деле Кирк не болел и то, что он не приехал, было личным оскорблением Фулда. «Я хочу, чтобы его уволили», – кричал он. Сторонникам Кирка в фирме пришлось обратиться к Барту МакДейду, главе отдела акций Lehman, чтобы тот утихомирил Грегори. В конечном итоге все успокоились.

Наиболее успешным переговорщиком при Фулде и Грегори был Марк Уолш, необщительный трудоголик, который руководил операциями с недвижимостью Lehman. Американец ирландского происхождения, уроженец Йонкерс, Нью-Йорк, Уолш прославился в начале 1990-х, когда купил и «упаковал» в ценные бумаги коммерческую ипотеку у Resolution Trust Corporation – организации, учрежденной федеральным правительством для устранения последствий крушения сберегательных банков. Юрист по образованию, Уолш, казалось, не боялся рисковать. Это впечатлило Фулда и Грегори – они предоставили ему свободу, и он использовал ее, чтобы заключать сделки быстрее конкурентов[242]. После того как застройщик Аби Розен закрыл с ним сделку на 375 млн долларов по приобретению Seagram Building всего за четыре недели, Уолш хвастался друзьям, как быстро он способен закончить начатое.

Но успех вскружил ему голову, что привело к чудовищным сделкам, таким как партнерство Lehman и SunCal Companies. Земельный спекулянт, в основном приобретавший недвижимость за пределами Лос-Анджелеса, SunCal добивался разрешений на жилищное строительство, а затем продавал участки застройщикам с хорошей наценкой. Lehman вложил 2 млрд долларов в, казалось, беспроигрышную сделку. У Уолша был практически неограниченный доступ к деньгам Lehman, и он использовал это, чтобы пойти ва-банк, втянув фирму в незастрахованную игру на рынке недвижимости США, превратив ее в гигантский ипотечный инвестиционный траст с небольшим инвестиционным банком в качестве приложения. Это была отличная стратегия – до того момента, пока она не перестала работать.

На пике рынка Уолш завершил последнюю большую сделку, совместную операцию с Bank of America. Он залез в долги на 17,1 млрд долларов и выделил еще 4,6 млрд собственных средств для финансирования покупки Archstone-Smith, нескольких комплексов дорогих квартир и прочей элитной недвижимости. Недвижимость была хороша, но и цена оказалась заоблачной. Расчет был на то, что арендная плата существенно повысится. Правда, почти сразу предложение приобрело сомнительный вид, особенно в тот момент, когда замерли кредитные рынки. Но, когда представилась возможность выйти из сделки, Фулд отказался: фирма собирается выполнить взятые на себя обязательства. Грегори подбадривал войска. «Это все временные проблемы, – сказал он коллегам по Lehman. – Мы прорвемся».

Будучи в глубине души трейдерами на рынке бумаг с фиксированным доходом, Грегори и Фулд не до конца понимали, насколько сильно изменился мир с 1980 года. Оба начинали работать с коммерческими бумагами – вероятно, в самой сонной, наименее рискованной части бизнеса фирмы. Торговля бумагами с фиксированным доходом сегодня не имела ничего общего с той, какой ее знали Фулд и Грегори. Банки создавали все более сложные продукты, слишком далекие от базового актива. Это влекло более ощутимые риски, создавало новую реальность, которую ни Фулд, ни Грегори не понимали и не пытались понять. Хотя на должность главного управляющего рисками фирма наняла Мэделин Антончик – обладательницу хорошей репутации, кандидата экономических наук из Goldman Sachs, – ее вклад был практически незаметен. Ее часто просили выйти, когда на заседаниях исполнительного комитета поднимались вопросы, касающиеся рисков, а в конце 2007 года она была вообще исключена из состава комитета.

В присутствии руководителей трейдинговых подразделений Грегори всегда старался произвести впечатление своим знанием рынков, и над этим начали смеяться. Трейдеры в конце концов стали рассматривать его советы как антипрогнозы: если Грегори заявлял, что повышение цен на нефть после падения продолжится, они продавали нефть вкороткую.

Но с некоторых пор все больше руководителей Lehman стали видеть в Грегори угрозу. Он просто потерял связь с реальностью, думали они. Ставки фирмы становились неразумными, но никто в исполнительном комитете, казалось, не понимал этого. На того, кто критиковал направление работы фирмы, автоматически навешивалось клеймо предателя, его могли в буквальном смысле вышвырнуть за дверь.

Среди тех, кто пытался бить тревогу, был Майкл Гельбанд, два года занимавший пост главы отдела торговли бумагами с фиксированным доходом Lehman и знавший Грегори около двадцати лет. В конце 2006 года, беседуя с Фулдом о своем бонусе, Гельбанд отметил, что хорошие времена вот-вот закончатся и начнется черная полоса, к которой фирма не очень хорошо готова. «Надо многое менять», – сказал он. Выглядевший подавленным Фулд промолчал.

В подразделении торговли бумагами с фиксированным доходом много говорили о крахе американской экономики. В феврале 2007 года Ларри МакКарти, топ-трейдер с проблемными активами, представил своей группе доклад с самым негативным сценарием. «Это будет эффект домино, – сказал он. – Следующими рухнут коммерческие банки, которые испугались и начали сокращать долю заемных средств, в результате чего сократится и потребительское кредитование, а это в свою очередь приведет к сокращению кредитных спрэдов. Нынешняя ситуация, когда никто вообще не думает о рисках, очевидно, не сможет продолжаться долго».

– Многие сегодня считают, что глобализация каким-то образом устранила естественные циклы бизнеса, существовавшие в прошлом, – продолжил делать выводы МакКарти. – Они ошибаются. Глобализация ничего не изменила, и текущие риски на балансе Lehman поставили нас в опасное положение. Они слишком высоки, а мы слишком уязвимы. У нас нет огневой мощи, чтобы противостоять серьезному изменению ситуации.

Примерно в то же время Грегори пригласил Гельбанда на обед – «просто поговорить». Они никогда не встречались с глазу на глаз, и Гельбанд подозревал, что это не «просто разговор». Они встретились в столовой для топ-менеджеров на 32-м этаже, и после короткого обмена любезностями разговор принял крутой оборот.

– Вы знаете, – твердо сказал Грегори, – мы здесь работаем немного иначе. Вы должны быть более агрессивным.

– Агрессивным? – переспросил Гельбанд.

– По отношению к рискам. Вы сомневаетесь, и мы пропускаем сделки.

По мнению Гельбанда, Lehman на самом деле был занят проталкиванием нескольких сделок, которые не имели смысла. Фирма накапливала слишком много заемных средств, принимала на себя слишком много рисков и занималась бизнесом, в котором ей не хватало опыта. Иногда казалось, что у компании нет вообще никакой стратегии. Зачем Lehman заплатил около 100 млн долларов за Grange[243] Securities, незначительного австралийского брокера? Ранее шли обсуждения, начинать ли игру на рынках сырьевых товаров. Была ли разумная причина для приобретения Eagle Energy[244], продавца природного газа и электроэнергии, основанного Чарльзом Уотсоном, кроме той, что Уотсон был давним клиентом Lehman и старым приятелем Скипа МакГи? Пока компания, казалось, была готова финансировать выкуп каких угодно фирм, кредиты накапливались. Какие-то можно было секьюритизировать и продать, но труба все равно засорялась.

Ничего из этого, казалось, не беспокоило Грегори. Озабоченность у него вызывали лишь те сделки, в которых Lehman не удалось поучаствовать, типа гигантского, на 5,4 млрд долларов, приобретения Stuyvesant Town и Peter Cooper Village, огромного комплекса более чем 11 200 квартир на манхэттенском Ист-Сайде. Lehman объединился с Stephen Ross’s Related Companies, разработчиком Time Warner Center, для участия в тендере, но проиграл Tishman Speyer и Black Rock Realty Advisors Ларри Финка. Ситуацию усугубило то, что Lehman считал Tishman Speyer, которому он в 2005 году помог купить здание MetLife за 1,7 млрд долларов, одним из своих главных клиентов.

Так как отдел недвижимости технически подчинялся подразделению фиксированного дохода, Грегори считал Гельбанда ответственным за упущенную возможность по Stuyvesant Town. «Нам потребуются некоторые изменения», – сказал он, подразумевая, что Гельбанд должен уволить пару сотрудников.

На следующий день Гельбанд поднялся на лифте, чтобы увидеть Грегори, который находился на собрании. Гельбанд вошел в зал и заявил: «Джо, ты сказал, что хотел внести некоторые изменения? Так вот, это изменение – я».

– О чем ты говоришь? – спросил Грегори.

– О себе. Я спекся. И я ухожу.

– Я очень разочарован,[245] – так Дик Фулд отреагировал на доклад о доходах Lehman за второй квартал[246], опубликованный в 6:30 утра понедельника, 9 июня. Убытки составили 2,8 млрд долларов, или 5,12 доллара на акцию. Результаты должны были обсуждаться на селекторном совещании в 10:00, и к этому времени на CNBC уже разошлись не на шутку.

– Дик Фулд – это Lehman. Lehman – это Дик Фулд,[247] – сказал Джордж Бол из Sanders Morris Harris Group. – Есть управляющие, которые носят корпоративный логотип на сердце… Думаю, это очень больно.

Фулд и Грегори смотрели передачу в кабинете Фулда, когда на экране появился Дэвид Эйнхорн из Greenlight Capital.

– Сегодня утром вы сказали себе: «Я так и знал»?[248] – спросил его интервьюер CNBC.

– Ну, видимо, многое из того, что я говорил в последнее время, действительно сегодня получает подтверждение, – ответил он, стараясь казаться как можно более скромным в сложившихся обстоятельствах.

Эйнхорн обсуждал свою озабоченность масштабами списаний, связанных с SunCal и Archstone, и почему они не были сделаны раньше, а затем высказал жесткое предостережение: «Пришло время отказаться от преследований за убеждения и проанализировать, что на самом деле происходит с этим бизнесом».

В тот же день Чарли Гаспарино[249], крутой репортер CNBC, начал давить на Керри Коэн, представителя Lehman, чтобы подтвердить слухи о скором увольнении Грегори и Каллан. Не под запись Коэн эти слухи опровергла.

Но Гаспарино все еще был настроен скептически и заставил ее связать его с ее боссом Фридхаймом.

– Я так понял, что Джо и Эрин покидают фирму, – сказал он. – Если вы не сделаете официального заявления, я собираюсь придать это огласке.

Когда Гаспарино начинал угрожать дать в эфир информацию, способную повлиять на рынки – тактика для выбивания информации, – большинство руководителей, переступая через себя, старались выполнить просьбу репортера. Фридхайм не думал, что какие-либо кадровые изменения неизбежны, но, прежде чем официально это отрицать, он прошел к Фулду.

– Я собираюсь говорить от своего имени, – сказал Фридхайм, давая понять, что под угрозой находится его авторитет. – Я должен знать, даже если вы всего лишь думаете об этом.

– Нет, – ответил Фулд, – и мыслей таких нет.

– Ну, я планирую поговорить с Джо, – сказал Фридхайм, – потому что мне нужно знать, что у него тоже нет таких мыслей. Я не стану подписываться под тем, в чем не уверен.

– Совершенно точно нет, – заявил Грегори, когда Фридхайм задал вопрос и ему. – Вы можете сказать Гаспарино, что говорили со мной и что мой ответ отрицательный.

Угомонить Гаспарино было легче, чем сдержать нарастающее напряжение внутри фирмы. Банкиры и трейдеры беспокоились, нервничали и злились.

Поздним вечером Скип МакГи переслал Фулду и-мейл от Бенуа д'Анжелины[250], давнего коллеги, бывшего соруководителя инвестиционно-банковского подразделения в лондонском офисе Lehman, который покинул фирму, чтобы открыть собственный хедж-фонд. Таким образом, МакГи делал Фулду не очень тонкий намек.

Фулд мрачно прочитал письмо и ответил, что обещает пообедать с самыми важными инвестиционными банкирами, чтобы дать им возможность высказать свои претензии.

Но Фулд не знал, что переворот уже приближался. Неделю назад группа из пятнадцати трейдеров обедала в частном Links Club на Восточной 62-й улице, недалеко от Мэдисон. Целью обеда было обсудить, как можно оказать давление на Фулда, чтобы тот уволил Джо Грегори. Если Фулд не сделает этого, решили заговорщики, они пригрозят массовыми отставками.

Джефф Вайс, начальник подразделения финансово-банковских услуг, не был на обеде, как не было там и Джеральда Донини, но оба участвовали в дискуссии по громкой связи. Вайс высказался против конфронтации. «Дик отреагирует негативно, – сказал он. – Не получится одновременно и загонять его в угол, и заставлять двигаться. Притормозите. Лед тронулся в правильном направлении. Давайте подождем несколько дней».

На следующее утро на заседании исполнительного комитета Фулд выглядел изможденным, словно боксер, выстоявший лишний раунд. Дух борьбы не покинул его, но он знал, что должен попробовать действовать иначе. Чтобы сохранить фирму, он будет более сговорчив.

– У нас много поводов для волнений, – признал он. – Мы разделились. Мы наделали ошибок. – Затем предложил каждому задать вопрос: как восстановить доверие?

Присутствовали все – Джо Грегори, Том Руссо, Скип МакГи, Барт МакДейд, Стивен Беркенфилд, несколько человек на телефоне. Все, кроме Эрин Каллан, которая до сих пор обзванивала инвесторов.

Фулд со значением попросил Скипа МакГи быть первым. «Боевой дух никогда не падал так низко, – начал МакГи. – Мы должны публично признаться, что сделали некоторые ошибки. Но мы по-прежнему ведем себя так, будто все нормально. Давайте докажем, что мы лучше».

МакГи помолчал, а потом тихо добавил: «Нам нужны перемены в высшем руководстве».

– Что вы имеете в виду? – спросил Фулд.

– Мы должны ответить – этого хочет рынок и этого хотят наши сторонники.

Хотя МакГи и не упомянул Грегори, все за столом понимали, о ком он говорит. Всего месяц назад, на другом заседании исполкома, Грегори действительно грозился подать в отставку. «Если необходимы жертвы, я согласен быть жертвой», – заявил он. В тот момент все приняли этот комментарий за красивые слова – легко предлагать отставку, когда мало шансов, что ее примут.

Тем временем Фулд продолжал обходить стол. Каждый присутствовавший делал различные предложения, но никто не присоединился к призыву МакГи.

Руссо, который не отрывал глаз от МакГи, решил сделать заявление о важности совместной работы, которое затем поддержал Грегори. «Мы должны прекратить всякую критику задним числом, – сказал он. – Мы вместе оказались в этой ситуации. Мы вместе принимали много решений на протяжении ряда лет. Какие-то решения были лучше, какие-то хуже, но мы выберемся из этой ямы только вместе».

Слушая выступление, МакГи, спрятав BlackBerry под столом, отправил своему коллеге Джефу Вайсу сообщение: «Я мертв». А вернувшись в свой кабинет, МакГи позвонил жене Сьюзи в Хьюстон и сказал: «Возможно, меня уволят до конца недели».

В тот день 31-й этаж полнился сплетнями, люди раскололись на группы, которые возникали и распадались в попытках угадать, что будет дальше. Хотя Эрин Каллан и пропустила заседание, она, безусловно, слышала о том, что там произошло. Она была убеждена, что именно она, а не Грегори может оказаться под ударом, и надеялась, что, если ей придется уйти с поста финансового директора, она сможет сохранить какую-то работу в фирме. Поэтому по электронной почте она послала Фулду сообщение из двух предложений[251] без темы: «Довожу до вашего сведения, что очень хочу принять часть ответственности на себя. Я настолько погружена в деятельность и имидж фирмы, что, возможно, меня стоит заменить».

Фулд не ответил.

В среду 11 июня Фулд за обедом встретился с инвестиционными банкирами[252] в обитой деревянными панелями частной столовой на 32-м этаже, а цена акций Lehman упала еще на 21 %. Фулд знал, что это было шоу МакГи, и понимал, что предстоит испытание.

Он оказался прав. Их было пятеро против одного. МакГи, Рос Стивенсон, Марк Шафир, Джеффри Вайс и Пол Паркер. Они ухватились за возможность рассказать боссу, почему он должен провести изменения в высшем управленческом эшелоне. Инвестиции в недвижимость убивали компанию. Хорошим людям позволили уйти, в то время как новички типа Эрин Каллан были повышены, хотя им недоставало опыта. Джо Грегори начал швыряться деньгами и даже не думал о рисках. Он и был проблемой.

– Кто-то должен заплатить, – сказал Марк Шафир.

– Джо был со мной в течение тридцати лет, – возразил Фулд. – Он неподражаем, он профессионален, он многое сделал для этой компании. Вы просите меня бросить его за борт только потому, что в этом квартале все было не слишком удачно?

– Это не просто неудачный квартал, – парировал МакГи. – Все гораздо серьезнее.

Фулд остановился и посмотрел на еду, которой не коснулся. «Вы говорите, что хотели бы моей…»

– Нет-нет! – всполошились банкиры. Конечно, они не хотят его отставки; его увольнение будет похоронным маршем для фирмы. Но статус-кво сохранить не удастся; Фулд должен вырваться из окружения, которое изолировало его от фирмы, и принять более активное участие в ее деятельности.

Фулд был готов принять критику. «Я понял, это та обратная связь, которой я ждал, – сказал он. – Я сделаю это. Я поступлю правильно».

Тем не менее он не согласился уволить Грегори. «Что вы скажете, когда покинете эту встречу?» – спросил он банкиров.

– Что парень не догоняет, – выдавил из себя Вайс.

– Я догоняю, – ответил Фулд.

Когда банкиры встали из-за стола и направились к лифту, никто не знал, как поступит Фулд. Казалось маловероятным, что он уволит Грегори, и ничто из того, что он сказал, не указывало на то, что он был готов совершить столь резкий шаг. Тем не менее МакГи и банкиры почувствовали облегчение, высказав Фулду свое мнение.

Пока шел обед, Грегори переживал в своем кабинете внизу. До него доходили слухи, и он знал, что уже почти все против него. Фулд сказал достаточно о падении боевого духа внутри компании, чтобы Грегори осознал нависшую угрозу. Он не был слеп и глух, он обращал внимание на то, что говорили в офисе. Грегори следил за тем, что называл «корпоративным духом», и сейчас он наблюдал спад.

Он знал, что его власть пошатнулась не сегодня. Фулд приближал к себе Барта МакДейда, руководителя подразделения акций и одного из самых популярных парней в фирме, честного, дисциплинированного и, возможно, даже слишком умного. Действительно, после фактического банкротства Bear Stearns Фулд сделал МакДейда своим «рисковым парнем».

МакДейд давно работал в подразделении фиксированных доходов, успешно возглавлял его, пока в 2005 году не был переведен в менее доходное подразделение акций, что многие в фирме расценили как классический прием Джо Грегори по устранению потенциального соперника. Или, как считали другие, решение было принято только потому, что Джо оставался собой и, доверяя интуиции, использовал талант МакДейда там, где это было необходимо.

Хотя МакДейд был слишком воспитан, чтобы спорить с исполнительным комитетом, в частном порядке он говорил с Грегори о его (Грегори) роли в Lehman, высказывая не слишком тонкие замечания по поводу того, что считал правильным для фирмы. И он дал понять Фулду, что Грегори утратил доверие, правда, сделал это не так категорично, как МакГи. Теперь же это это было очевидно практически всем сотрудникам.

Через несколько минут после того, как Фулд вернулся в свой кабинет, к нему зашел Грегори. «Думаю, я должен уйти в отставку», – сказал он неуверенно.

«Что здесь вообще происходит? – отмахнулся Фулд. – Идите к себе. У меня 51 % голосов, и я не планирую сдавать позиции».

Спустя пять минут Фулд пришел к Грегори, который как раз пересказывал Руссо их разговор. Грегори говорил: он убежден, что рынок требует от фирмы принятия мер. «Они хотят увольнений», – заявил он. «Увольнения должны быть. И от вас ничего не зависит, – сказал Грегори Фулду. – Я сам все сделаю».

– Это не вам решать, – ответил Фулд. – Это болезнь, каждая фирма ею болеет. И вы ни в чем не виноваты.

Молчавший до сих пор Руссо подхватил: «Дик, я думаю, что Джо прав». В сложившихся обстоятельствах это было лучшим решением для фирмы.

Когда Фулд начал осознавать то, что все уже давно понимали, он едва не расплакался, повторяя про себя: «Мне это не по душе, мне это не по душе, мне это не по душе».

Эрин Каллан сидела в своем кабинете, когда Грегори пришел сообщить новости. Он уходил из лояльности к фирме. И у него была последняя просьба как у наставника: он попросил ее тоже уйти, утверждая, что, в то время как его увольнение может повлиять на моральное состояние внутри фирмы, ее имя имело значение для Уолл-стрит. «Мы должны сделать это вместе», – сказал он.

Хотя Каллан и переписывалась с Фулдом, она была потрясена, не в силах поверить, что все зашло так далеко.

Через несколько минут она пошла к Фулду. «Я потеряла доверие наших инвесторов и думаю, что должна уйти», – сказала она, и голос ее дрожал.

Фулд снова разволновался и еле подавил слезы. Но такое бывало и раньше. Он справится. Оставшись один, он попытался собрать воедино то, что рушилось на глазах. Он позвонил Джеффу Вайсу.

– Мне нужен совет, – сказал он Вайсу.

– Ну, – протянул Вайс, не совсем понимая, куда клонит Фулд.

– Мне нужен совет, – повторил Фулд, намекая, что комментарии Вайса во время обеда были самыми важными.

– Должен ли я напоминать вам о своем отношении к Барту МакДейду? – спросил Вайс, по сути, одобрив его кандидатуру на место Грегори.

– Нет, – сказал Фулд, – не должны.

В ту ночь МакГи обедал с другом по колледжу в Maloney & Porcelli, стейк-хаусе на 50-й улице, когда зазвонил телефон. Это был Фулд. Чтобы ответить, МакГи вышел на улицу под зеленый навес ресторана.

– Итак, я просто хочу, чтобы вы знали, что я вас услышал, – сказал Фулд, – и понял.

– В смысле? – переспорсил МакГи.

Фулд не ответил.

– Может, я тупой техасец, – сказал МакГи, – но не могли бы вы выражаться яснее?

– Я просто хочу, чтобы вы знали, что я вас услышал, – повторил Фулд, – и понял.

Он велел МакГи быть на специальном заседании исполнительного комитета следующим утром, ровно в 8:00.

Теперь понял и МакГи.

В четверг утром, в 6:00, Керри Коэн начал получать голосовые сообщения от Чарли Гаспарино.

«Привет, Керри. Вам лучше перезвонить мне прямо сейчас, потому что есть проблема… [В]ы отрицали то, что я слышал, но теперь уверен – это было правдой. Так что перезвоните мне прямо сейчас! И „сейчас“ значит „сейчас“. Лучше, чтобы я не использовал эту информацию, иначе у вас будут огромные проблемы с доверием, и у Lehman тоже. Поэтому перезвоните прямо сейчас». Двадцать минут спустя он продолжил: «Лучше перезвоните мне до того, как новость ушла в эфир. Я не шучу!»

Коэна на самом деле в 5:30 утра вызвали для того, чтобы он со Скоттом Фридхаймом составил пресс-релиз об отставке Грегори и решении Каллан; Каллан обсуждала с Фулдом возможность остаться в фирме на другой позиции. Хотя это не было указано в релизе, Грегори тоже оставался. По разрешению Фулда он получал заработную плату как внештатный консультант Lehman и мог продолжать претендовать на пенсию и отложенные компенсации. Карьера Грегори закончилась, но его старый друг так и не спустил курок. В заявлении для прессы Фулд сказал о Грегори: «Джо был моим партнером в течение тридцати лет, он был движущей силой, и он ответствен за то место, которое наша фирма сегодня занимает. Это было одно из самых трудных решений, которые кому-либо из нас когда-либо приходилось принимать».

Фридхайм также помог подготовить записку Фулда сотрудникам. «Доверие к нам подорвано,[253] – писал Фулд. – Текущая рыночная ситуация вынуждает принять ряд мер, чтобы восстановить доверие наших партнеров и клиентов».

Возможно, для разнообразия в то утро в газетах не было ни слова нового о Lehman.

Когда Фулд приехал в офис, Фридхайм передал ему проект пресс-релиза, а затем они начали заседание исполнительного комитета. Фулд выглядел удрученным.

– Это самое трудное, что я когда-либо делал, – сказал он и перешел к описанию роли Грегори, друга и делового партнера. – Джо принимает удар на себя ради команды.

– Я всегда говорил, что, если кто-то должен пожертвовать собой, то это буду я, – заговорил Грегори. – Пусть это будет не впустую.

Так как Фулд выглядел так, будто теряет сознание, Грегори дотронулся до его руки и прошептал: «Ничего страшного».

– Вы хотите сказать что-нибудь? – спросил Фулд Каллан.

– Нет-нет, – ответила она, вытирая слезы.

Объявив, что он планирует объявить Барта МакДейда преемником Грегори, Фулд заявил: «Он лучший оператор из тех, кто у нас есть».

Но отмечать назначение МакДейда не стали. Когда заседание подошло к концу, Фулд еще раз сердечно обнял Грегори, а потом наблюдал, как тот медленно вышел из зала заседаний.

Глава седьмая

11 июня во второй половине дня президент Merrill Lynch Грег Флеминг, выглядящий юношей мужчина 45 лет, встречался с клиентами в штаб-квартире фирмы, когда его секретарь незаметно передал ему записку с пометкой «срочно». Звонил Ларри Финк, исполнительный директор по управлению инвестициями огромного BlackRock.

Флеминг даже не догадывался, что могло быть настолько важным, но, учитывая ситуацию на рынке, согласился ответить на звонок. По слухам, которые появились утром, BlackRock мог рассматривать покупку Lehman Brothers; на CNBC Финк поощрял спекуляции и даже заявил: «Lehman – это не то же самое, что Bear Stearns[254]. Lehman Brothers адекватно структурирован с точки зрения предотвращения кризиса ликвидности».

Два руководителя были давно знакомы – 55-летний финансист Финк одолжил Флемингу и его банкирам служебные помещения, после того как теракты 11 сентября вынудили сотрудников Merrill покинуть их штаб-квартиру, и в настоящее время две эти компании были партнерами. В свою очередь, в 2006 году Флеминг помог заключить сделку по слиянию бизнеса по управлению активами Merrill на 539 млрд долларов[255] с бизнесом BlackRock в обмен на почти 50-процентную долю в фирме. Сделка подняла стоимость активов BlackRock, хорошо известного на рынке облигаций торгового дома, и позволила вступить в «клуб триллионеров», а Финк, который в 1980-е поспособствовал созданию рынка производных от ипотеки финансовых инструментов, стал еще более влиятельным посредником на Уолл-стрит.

– Что, к чертям собачьим, происходит? – закричал в трубку Финк, почти задыхаясь от гнева, как только Флеминг поздоровался с ним. – Просто скажите мне, что, к чертям собачьим, происходит? Как он мог это сделать? Как он мог так поступить со мной?

– Ларри, Ларри, – Флеминг попытался успокоить его, – о чем вы говорите?

– Тейн! – заорал Финк, имея в виду Джона Тейна, исполнительного директора Merrill Lynch. – По CNBC говорят, что он выставил BlackRock на продажу. Что, на хер, он о себе думает?

– Ларри, я ничего об этом не знаю, – ответил искренне озадаченный Флеминг. – Когда он это сказал?

– Он произнес речь! Сегодня он объявил на весь мир, что его доля продается. Какой хренов идиот может сделать такое? – снова заорал Финк.

– Я не знал, что Джон произносил речь, но…

– Грег, у нас соглашение о непродаже! Вы это знаете, Джон это знает. Он обязан спросить моего разрешения. Он даже не позвонил мне, вообще! Он не имеет никакого права продавать BlackRock!

– Ларри, я знаю, у нас есть блокпакет. Просто глубоко вдохните и послушайте… – попытался успокоить его Флеминг.

– Подумайте вот о чем, – перебил его Финк. – Какой продавец будет на каждом углу кричать о своих действиях? Только подумайте о том, какая это глупость.

– Насколько я знаю, никто в Merrill не хочет менять наши отношения, – заметил Флеминг. – BlackRock является для нас стратегически важным активом. Позвольте мне найти Джона и выяснить, что произошло, и тогда мы втроем поговорим об этом, – пообещал он и повесил трубку.

Единственное выступление Тейна, о котором знал Флеминг, состоялось накануне на конференции, организованной Wall Street Journal, и в этом выступлении он явно не упоминал BlackRock. Действительно, Флеминг был впечатлен объективной оценкой Тейна состояния отрасли, которую он дал в своей речи. «Все сокращают балансы[256]. Слишком велико отношение заемных средств к собственным, слишком много кредитов, и они слишком короткие, – говорил Тейн, взяв на себя роль старшего политика отрасли. – Все мы озабочены тем, что читаем в газетах».

Флеминг позвонил Тейну, но ему сказали, что тот в отъезде. Флеминг знал, что баланс BlackRock продолжает ухудшаться, он был перегружен ипотечными кредитами, от которых компания не смогла избавиться, и, вероятно, ей придется искать наличность. Но Флеминг не ожидал, что Тейн на самом деле планирует продажу BlackRock – фирмы, которую многие считали самым надежным из активов Merrill. Объявление о продаже создало бы еще больше проблем для Merrill.

Как и Lehman Brothers, Merrill боролся с собственным кризисом доверия. Последние несколько месяцев Тейн неоднократно сообщал инвесторам, что фирма консервативно оценила активы и ей не придется привлекать дополнительный капитал. Но скептически настроенные инвесторы за год сбили цену акций Merrill на 32 %.[257]

Тейн, бывший вторым после Полсона в Goldman Sachs, заступил на должность главы Merrill всего семь месяцев назад, чтобы помочь навести некое подобие порядка после того, как фирма сообщила о крупнейших в ее истории убытках, и вытеснил исполнительного директора Стэна О’Нила. В то время Ларри Финк был уверен, что является первым кандидатом на должность, и о том, что проиграл Тейну, он узнал на сайте New York Post. Собеседование с ним должно было состояться чуть позже, и он был возмущен.

Высокоморальный руководитель, которого иногда называли «Я, Робот»[258], Тейн понравился совету Merrill своей недавно заработанной репутацией мастера поворачивать ситуацию вспять. После быстрого карьерного роста в Goldman он ушел проводить капитальную реформу Нью-Йоркской биржи после бури, вызванной экстравагантным компенсационным пакетом ее гендиректора Ричарда Грассо. Финк, по иронии судьбы, возглавлял именно тот комитет, который выбрал Тейна[259]. На бирже Тейн (который, и это мало кого удивило, получил пакет в 16 млн долларов «после Грассо») начал радикальные преобразования, пытаясь вытряхнуть крупнейший мировой фондовый рынок из его устаревшего закрытого состояния. Он сократил льготы – под удар попали обитый деревянными панелями клуб и биржевая парикмахерская[260] – и превратил биржу в коммерческое предприятие, чьи акции поступили в свободное обращение. Он пошел против мощного устоявшегося сообщества биржевых маклеров, которые тщетно протестовали, пока Тейн втаскивал их в век электронной торговли.

1

«Lehman пытается обогнать время»: Susanne Craig, Deborah Solomon, Carrie Mollenkamp, Matthew Karnitschnig, Lehman Races Clock; Crisis Spreads, Wall Street Journal, 13 сентября 2008 года.

2

Goldman Sachs, в начале кризиса занимавший первое место в пятерке ведущих брокерских фирм: Christine Harper, Wall Street Bonuses Hit Record, Bloomberg.

3

«Ллойд Бланкфейн получил 68 млн»: в дополнение к своей зарплате Бланкфейн заработал бонусов на 67,9 млн долларов в 2007 году – «крупнейший бонус, когда-либо выплаченный топ-менеджеру Уолл-стрит», Christine Harper, Wall Street Bonuses Hit Record $ 39 Billion for 2007, Bloomberg, 17 января 2008 г.; Susanne Craig, Kate Kelly, and Deborah Solomon, Goldman Sets Plan to Escape U. S. Grip, Wall Street Journal, 14 апреля 2009 года.

4

«Весь мир переходит…»: Louis Uchitelle, The Richest of the Rich, Proud of a New Gilded Age, New York Times, 15 июля 2007 года.

5

«…напоролись на то, за что боролись»: как отметил Эмануэль Дерман из хедж-фонда Prisma Capital Partners, «эти ребята не просто предлагали клиентам то, что приготовили, они сами это ели». Paul Barrett: What Brought Down Wall Street? BusinessWeek, 19 сентября 2008 года.

6

«Неожиданный крах или внезапное прекращение…»: Чарльз А. Боушер, генеральный аудитор США, сказал это 18 мая 1994 года перед сенатским Комитетом по банковскому делу, жилищным и городским вопросам. http://www.gao.gov/products/GGD-94–133.

7

«Влияние проблем на рынке субстандартных кредитов на экономику…»: Chairman Bernanke Testifi es Before Joint Economic Committee, U. S. Fed News, 28 марта 2007 года.

8

«Хедж-фонды Bear Stearns не имеют успеха…»: в июле 2007 года High-Grade Structured Credit Strategies Fund и High-Grade Structured Credit Strategies Enhanced Leverage Fund обанкротились. Kate Kelly, Barclays Sues Bear Over Failed Funds, Wall Street Journal, 20 декабря 2007 года.

9

BNP Paribas: BNP Paribas Freezes Funds Amid Subprime Concern, Bloomberg, 10 августа 2007 года.

10

«…двенадцать акров недвижимости…»: его собственность в Гринвич оценивается в 11 млн долларов и включает дом с двадцатью комнатами, восемью спальнями, теннисный корт, корт для сквоша, а также бассейн. Это один из пяти домов, принадлежащих Ричарду Фулду. Steve Fishman, Burning Down His House, New York, 8 декабря 2008 года.

11

«…должны были находиться в Индии»: Susanne Craig, Lehman Finds Itself in Center of a Storm, Wall Street Journal, 18 марта 2008 года.

12

«Медведи» играют на понижение, «быки» – на повышение. (Здесь и далее – прим. перев.)

13

«…распространились слухи о том, что ING…»: там же. Когда появились вопросы об этих слухах, пресс-секретарь ING заявил, что компания продолжит предлагать средства, но начнет смотреть «более внимательно на риск и залоги».

14

«Грегори, живший в Ллойд-Харбор»: Ллойд-Харбор был основным адресом Грегори, но он владел и другой недвижимостью, в том числе 2,5 акра земли на берегу океана в Бриджхемптоне и квартирой на Парк-Авеню, 610, на Верхнем Ист-Сайде Манхэттена. См. Michael Shnayerson, Profi les in Panic, Vanity Fair, январь 2009 года.

15

«…вертолет, предназначенный для ежедневных перелетов…»: там же.

«…пропустил игру в лакросс своего сына…»: Susanne Craig, Lehman Finds Itself, Wall Street Journal, 18 марта 2008 года.

16

«У нас есть что-нибудь…»: Financial Times приводит слова Фулда. «У нас есть что-нибудь на балансе, от чего было бы трудно избавиться? Да, – сказал он, имея в виду ипотечные активы по коммерческой и жилой недвижимости. – Я обеспокоен этим? Нет. Если мы проведем переоценку некоторых из этих активов, мы потеряем деньги? Да. Это убьет нас? Конечно, нет». Ben White, A Fighter on the Ropes, Financial Times, 14 июня 2008 года.

17

«Он провел Lehman через трагедию 11 сентября и последующий хаос»: Через несколько дней после 11 сентября фирма во главе с Фулдом переехала в отель Sheraton Manhattan в центре города, где кровати заменили столами, а коктейль-бар стал оперативной базой глобальной финансовой группы. Восемь месяцев спустя, в апреле 2002 года, Lehman переехал в новую штаб-квартиру. Andy Serwer, The Improbable Power Broker: How Dick Fuld Transformed Lehman from Wall Street Also-ran to Super-hot Machine, Fortune, 17 апреля 2006 года.

18

«…купить новую башню у Morgan Stanley…»: в октябре 2001 года Morgan Stanley продал свое офисное здание, расположенное на Бродвее и 49-й Западной улице Lehman Brothers за 700 млн долларов. Charles V. Bagli, Morgan Stanley Selling Nearly Completed Offi ce Tower to Lehman for $ 700 Million, New York Times, 9 октября 2001 года.

19

«Мы характеризуем Lehman Brothers…»: Joe Kernen, Squawk Box, CNBC, 17 марта 2008 года.

20

DBS Group Holdings: в меморандуме, однако, не упомянуто требование закрыть все существующие счета фирм. Patricia Kowsmann, DBS Not Entering New Positions with Lehman – Sources, Dow Jones Newswires, 17 марта 2008 года.

21

«Moody ‘s подтвердило рейтинг»: Susanne Craig, Lehman Finds Itself, Wall Street Journal, 18 марта 2008 года.

22

Левередж (от англ. leverage – рычаг) – финансовый термин, обозначающий использование заемных средств для инвестирования.

23

«Это все равно что покрывать дорогу дешевым асфальтом»: Yalman Onaran and John Helyar, Lehman’s Last Days, Bloomberg Markets, январь 2009 года.

24

«Возможно, Lehman следом за Bear придется отправиться в исповедальню»: цитата из Маккарти. David Cho, Neil Irwin, Crises of Confi dence in the Markets; Federal Reserve’s Rescue of Bear Stearns Exposes Cracks in Financial System, Washington Post, 18 марта 2008 года.

25

«…кончину Bear Stearns…»: там же.

26

«Не думаю, что мы обанкротимся во второй половине дня»: Andrew Gowers, The Man Who Brought the World to Its Knees EXPOSED, Sunday Times (Лондон), 14 декабря 2008 года.

27

«Мне все равно, кто вы»: Gary Silverman, Charles Pretzlik, Richard Fuld – A Cunning Player Shows His Hand, Financial Times, 17 августа 2001 года. «Мне все равно, кто вы»: Gary Silverman, Charles Pretzlik, Richard Fuld – A Cunning Player Shows His Hand, Financial Times, 17 августа 2001 года.

28

«Как же в тот момент он был зол на Washington Post»: Ianthe Jeanne Dugan, Battling Rumors on Wall St.; Lehman Brothers Chairman Launches Aggressive Defense, Washington Post, 10 октября 1998 года.

29

«Мы узнали, что нам нужно много ликвидности»: Susanne Craig, Lehman Finds Itself, Wall Street Journal, 18 марта 2008 года.

30

«…документ, который он представил в Давосе…»: презентация Руссо Credit Crunch: Where Do We Stand? была изначально прочитана на заседании Group of Thirty 30 ноября 2007 года. Документ был переработан для Всемирного экономического форума в январе 2008 года. http://www.group30.org/pubs/pub_1401.htm.

31

«…за 21 млн долларов»: брокер сообщил New York Post: «Сама по себе она хороша, но нужно будет много сделать» – и оценил ремонт квартиры Фулда на 10 млн больше. $ 21 Million Wreck, New York Post, 6 февраля 2007 года.

32

«Он вступил в Корпус офицеров запаса на базе колледжа по программе подготовки офицеров»: о поступлении Фулда в Корпус сообщалось в различных изданиях, включая Wall Street Journal и Fortune, но именно об этом эпизоде, насколько известно автору, никто не писал.

33

United Merchants & Manufacturers: Jacob W. Schwab, 89, Textile Manufacturer, New York Times, 30 марта 1982 года.

34

«Я действительно случайно наткнулся на инвестиционно-банковские услуги»: Schack, Restoring the House, Institutional Investor.

35

«…в великолепном здании в стиле итальянского Ренессанса 1907 года постройки»: Ann Crittenden, Lehman’s Office Move Marks End of an Aura, New York Times, 20 декабря 1980 года.

36

Стажировка Фулда в Lehman: Restoring the House of Lehman, Institutional Investor – Americas, 12 мая 2005 года; Tom Bawden, Bruiser of Wall St Dick Fuld Looked After His People, But Didn’t Know When to Quit, The Times (Лондон), 16 сентября 2008 года; Annys Shin, Capitol Grilling for Lehman CEO, Washington Post, 7 октября 2008 года.

37

«Он не позволял эмоциям влиять на суждения»: Edward Robinson, Lehman’s Fuld, a Survivor, Now Eyes Investment Banking Business, Bloomberg Markets, июль 2008 года.

38

«Глюксман, умерший в 2006 году»: Diana B. Henriques, Lewis Glucksman, Veteran of a Wall St. Battle, Dies at 80, New York Times, 8 июля, 2006 года.

39

История Lehman: Charles Geisst, The Last Partnership: Inside the Great Wall Street Dynasties (New York: McGraw-Hill, 2001).

40

«…торговать коммерческими бумагами…»: Keith Dovkants, The Godfather, А Man They Call the Gorilla and How a Banking Legend Was Lost, Evening Standard (Лондон), 16 сентября, 2008.

41

Хоть об этом случае сообщалось и ранее, диалог между Капланом и Фулдом заново описан автором. Краткое упоминание об этом событии был в Burning Down His House, New York.

42

«Горилла»: Susanne Craig, Trading Up: To Crack Wall Street’s Top Tier, Lehman Gambles on Going Solo, Wall Street Journal, 13 октября 2004 года; Schack, Restoring the House of Lehman, Institutional Investor – Americas; Louise Story, At Lehman, Chief Exudes Confidence, New York Times, 17 июня 2008 года.

43

«Я был одним из тех людей, которые не хотели разочаровывать Дика»: Burning Down His House, New York.

44

«Хантингтонская мафия»: Shnayerson, Profi les in Panic, Vanity Fair, январь 2009 года.

45

«Чертовы банкиры!»: Auletta, Greed and Glory, 118.

46

«Глюксман услышал, что Питер Ласк…»: David Patrick Columbia, Highs and Lows, New York Social Diary, 27 января 2009 года.

47

«Глюксман сверг одного из главных людей отрасли – Питера Г. Питерсона»: Ken Auletta Power, Greed and Glory on Wall Street: The Fall of the Lehman Brothers, New York Times Magazine, 17 февраля 1985 года.

48

«Это вроде как говорить о моей первой жене»: Robinson, Lehman’s Fuld, Bloomberg Markets, июль 2008.

49

«…подразделение Shearson Lehman появилось в результате слияния Lehman с AmEx»: Robert J. Cole, Shearson to Pay $ 360 Million to Acquire Lehman Brothers, New York Times, 11 апреля 1984 года.

50

«Я любил это место»: Ken Auletta, The Fall of Lehman Brothers: The Men, the Money, the Merger, New York Times, 24 февраля 1985 года.

51

«Это было похоже на десять лет тюремного заключения»: Peter Truell, Market Place: Is Lehman Ready to Take the Plunge? New York Times, 3 июня 1997 года.

52

«Держитесь вместе, и вы будете продолжать вершить великие дела»: Robinson, Lehman’s Fuld, Bloomberg Markets.

53

Фулд вытеснил Петтита: Peter Truell, Pettit Resigns as President of Lehman Brothers, New York Times, 27 ноября 1996 года; Peter Truell, Christopher Pettit Dies at 51; Ex-President of Lehman Bros., New York Times, 19 февраля 1997 года.

54

«Ты лучший бизнес-ремонтник, которого я знаю»: Fishman, Burning Down His House, New York, 8 декабря 2008 года.

55

«Фулд начал со снижения расходов на зарплату»: Фулд отмечал: «В течение недели или десяти дней мы уволили 60 % из 550 брокеров, [которые] не представляли компанию». Он сократил расходы с 1,25 млрд долларов до 1 млрд и уволил около 2 тыс. человек. Take Notice, It’s Lehman, US Banker, 1 мая 2001 года.

56

«Я хочу, чтобы мои сотрудники действовали как владельцы»: Schack, Restoring the House of Lehman, Institutional Investor.

57

«…ввел систему баллов, похожую на ту, которую он использовал для поощрения своего сына»: Wall Street Journal, 14 октября 2005 года.

58

«Бен, веди»: Schack, Restoring the House of Lehman, Institutional Investor.

59

«Каждый день – битва»: Fishman, Burning Down His House, New York, 8 декабря 2008 года.

60

«Я пытался научить инвестиционных банкиров…»: Robinson, Lehman’s Fuld, Bloomberg Markets, июль 2008.

61

Грегори – 34 млн долларов, Фулд – 40 млн: Yalman Onaran, Lehman Brothers Paid CEO Fuld $ 40 Million for 2007, Bloomberg News, 5 марта 2008 года.

62

«Джоцид»: Fishman, Burning Down His House, New York, 8 декабря 2008 года.

63

«Людям нужен разносторонний опыт»: там же.

64

Начало карьеры Каллан: Susanne Craig, Lehman’s Straight Shooter, Wall Street Journal, 17 марта 2008 года.

65

«Разве странно для человека типа меня хотеть работать на Уолл-стрит?»: Erin Callan, 90: Chief Financial Officer, Lehman Brothers Holdings Inc., апрель 2008 года. См. http://www.law.nyu.edu/alumni/almo/pastalmos/20072008almos/erincallanapril/index.htm

66

«…она организовала продажу пятилетних облигаций на 500 млн долларов»: Pierre Paulden, Rainmakers – Alpha Female, Institutional Investor, июнь 2007 года.

67

«…выбранный ассистентом в Bergdorf Goodman»: Craig, Lehman’s Straight Shooter, Wall Street Journal.

68

«…переговоры о покупке квартиры своей мечты…»: по данным жилищных записей Нью-Йорка, Каллан подписала акт и ипотеку 16 апреля 2008 года. Lysandra Ohrstrom, 15 CPW Alert! Lehman Lady Lands $ 6.5 M. Pad, New York Observer, 25 апреля 2008 года.

69

15 Central Park West: James Quinn, Sting Rubs Shoulders with Giants of Finance at $ 2b n Apartments, Daily Telegraph (Лондон), 2 февраля 2008 года; Christina S. N. Lewis, Private Properties, Wall Street Journal, 3 октября 2008 года.

70

«…занять 5 млн долларов, чтобы заплатить 6480 тыс.»: по данным жилищных записей Нью-Йорка, Каллан взяла ипотеку на 5 млн. DealBook, Lehman’s C. F. O. Checks into 15 C. P. W, New York Times, 29 апреля 2008 года.

71

«Я не хочу придавать слишком большое значение словам»: интервью министра финансов Генри Полсона Мэтту Лауэру, Today, NBC 18 марта 2008 года.

72

Цитата с первой полосы Wall Street Journal: Robin Sidel, Greg Ip, Michael M. Phillips, Kate Kelly, The Week That Shook Wall Street, Wall Street Journal, 18 марта 2008 года.

73

Доходы Goldman и Lehman в первом квартале: Jenny Anderson, Swinging Between Optimism and Dread on Wall Street, New York Times, 19 марта 2008 года.

74

«…в целом устойчивыми…»: Susanne Craig, David Reilly, Goldman, Lehman Earnings: Good Comes from the Bad, Wall Street Journal, 19 марта 2008 года.

75

Разница в ставках, по которым готовы давать кредиты Lehman и крупнейшим коммерческим банкам.

76

«…в последние дни…»: из стенограммы селекторного совещания Lehman, Lehman Brothers Holdings Inc (LEH) F1Q08 Earnings Call, 18 марта, 2008.

77

«Вы проделали замечательную работу, Эрин»: там же.

78

«Акции закончат этот день выше»: Anderson, Swinging Between Optimism and Dread, New York Times; Rob Curran, Lehman Surges 46 % As Brokers Rally Back, Wall Street Journal 19 марта 2008 г.

79

«…она ударила по ней своей ладонью…»: Curran, Lehman Surges 46 %, Wall Street Journal.

80

«Я до сих пор не верю ни одной из этих цифр»: Alejandro Lazo and David Cho, Financial Stocks Lead Wall Street Turnabout, Washington Post, 19 марта 2008 года.

81

«Меня тошнит от этого»: ранняя версия этой истории – Kelly, Street Fighters, 204.

82

«…поднять цену с двух до десяти долларов за акцию»: Kate Kelly, The Fall of Bear Stearns: Bear Stearns Neared Collapse Twice in Frenzied Last Days, Wall Street Journal, 29 мая 2008 года.

83

«Мне кажется, должно быть что-то номинальное, например один или два доллара за акцию»: Kelly, Street Fighters, 205.

84

«…предложения государства выкупить 29 млрд долга»: Robin Sidel and Kate Kelly, J. P. Morgan Quintuples Bid to Seal Bear Deal, Wall Street Journal, 25 марта 2008 года.

85

«Это не брак по принуждению»: Kelly, The Fall of Bear Stearns, Wall Street Journal.

86

«Все эти годы республиканского дерегулирования»: Maura Reynolds and Janet Hook, Critics Say Bush Is Out of Touch on the Economy, Los Angeles Times, 18 марта 2008 года.

87

Полсон консультирует Буша перед его выступлением в Экономическом клубе: Kelly, Street Fighters, 205.

88

«…вынуждены выкупать, как бы отвратительно это ни звучало»: там же.

89

«Я брошу здесь все»: David Cho, A Skeptical Outsider Becomes Bush’s ‘Wartime General, Washington Post 19 ноября 2008 года.

90

«…особенно сильно подталкивал Полсона»: Fred Barnes, Bolten’s White House: And Why Hank Paulson, the Former Goldman Sachs Chief, Is the New Treasury Secretary, International Economy.

91

«…был „пионером“ Буша»: Landon Thomas Jr., Paulson Comes Full Circle, New York Times, 31 мая 2006 год а; Terence Hunt, Treasury Secretary Snow Resigns, Replaced by Goldman Sachs Chairman Henry M. Paulson, Associated Press, 30 мая 2006 года.

92

«Эта администрация – сборище неудачников»: Ellis, The Partnership, 662.

93

«Я люблю свою работу»: Susanne Craig, Boss Talk: Goldman CEO Tackles Critics, Touchy Issues, Wall Street Journal, 26 апреля 2006 года.

94

«Страх есть источник болезней»: Eddy, Science and Health, 391–92.

95

«Он потребовал письменных гарантий»: Cho, A Skeptical Outsider, Washington Post.

96

«…такой же статус в Кабинете, как Министерство обороны и Госдепартамент»: Deborah Solomon, Bush Taps Paulson as Treasury Chief – Goldman CEO Is Promised More Power Than Snow, Wall Street Journal, 31 мая 2006 года.

97

«Из соображений осторожности… я не буду принимать участие»: Ethics Agreement of Henry M Paulson Jr., от 19 июня 2008 года.

98

«…примерно 3 млн 230 тыс. акций»: Paulson to Sell His Goldman Shares, Bloomberg News, 22 июня 2006 года.

99

Игл-скаут (англ. Eagle Scout) – высший знак отличия американских скаутов.

100

«Учитывая то, как [Хэнк] перешел с низшего руководящего поста»: Valerie Shanley, Profile: Hank Paulson, Sunday Tribune (Дублин), 14 сентября 2008 года.

101

«Goldman Sachs был в смятении»: Goldman Seeking Capital Investment; Firm Beset by Falling Profits, Departing Partners, Bloomberg, 16 сентября 1994 года.

102

«Хэнк, ничто не может доставить мне такого удовольствия»: Ellis, The Partnership, 662.

103

«Они с женой посмотрели десятки квартир…»: Kevin McCoy, Edward Iwata, Treasury’s Paulson Is ‘The Hammer’ Behind the Bailout, USA Today, 23 сентября 2008 года.

104

«…урезать расходы на 25 %…»: Emily Thornton, Wall Street’s Lone Ranger, BusinessWeek, 4 марта 2002 года.

105

«…стал исполнительным содиректором в июне 1998 года»: Полсон был назначен исполнительным содиректором Goldman и сопредседателем 1 июня 1998 менее чем за две недели до того, как Goldman принял решение стать публичной компанией. Goldman Sachs Promotes Paulson, Takes Step Toward Public Off ering, Dow Jones, 1 июня 1998 года.

106

«300 млн долларов для спасения Long-Term Capital компаниями Уолл-стрит»: Lowenstein, When Genius Failed, 215.

107

«…ушел из обладающего большой властью исполнительного комитета Goldman»: в конце октября Goldman объявил, что Цукерберг уйдет в отставку в конце текущего финансового года (ноябрь). Anita Raghavan, Zuckerberg, Goldman’s Vice Chairman, to Retire as the Guard Changes at Firm, Wall Street Journal, 23 октября 1998 года.

108

«Корзин почти плакал»: Ellis, The Partnership, 609–13

109

«…торговый дебют акций Goldman, оцененных в 3660 млн долларов»: 4 мая 1999 года, после семимесячной задержки, Goldman стала публичной компанией – продажи превысили предложение на 69 млн акций по 53 доллара – и официально закончил свою 130-летнюю историю в качестве частного партнерства. Goldman Sachs Shares Soar In Long-Awaited Trading Debut, Dow Jones, 4 мая 1999 года.

110

«…дом за 4,3 млн долларов»: Marc Gunther, Paulson to the Rescue Fortune, 29 сентября 2008 года.

111

«…руководил ведомством с персоналом в 112 тыс. человек»: там же.

112

«…реконструировать тренажерный зал в подвале здания»: Gunther, Paulson to the Rescue, Fortune.

113

«Такие периоды случаются у нас каждые шесть, восемь, десять лет». Daniel Gross, The Captain of the Street, Newsweek, 29 сентября 2008 года.

114

«Когда есть много сухой травы»: Полсон использовал подобные выражения в интервью корреспонденту 60 Minutes Скотту Пели. «Знаете, нас ожидает турбулентность рынков, – сказал он. – Я ожидал не совсем этого. Но я сказал команде, что, когда есть много сухой травы, никогда не угадаешь, от чего она загорится». 60 Minutes, CBS News, 28 сентября 2008.

115

Шортить, играть вкороткую, открывать короткие позиции – играть на понижение, продавая активы, которых у тебя нет в наличии, в надежде на падение цены, которое позволит позже выкупить актив по более низкой цене.

116

Знак качества, которым журнал для домохозяек Good Housekeeping отмечал наилучшие, по его мнению, способы ведения домашнего хозяйства.

117

Good Housekeeping Seal of Approval: John Helyar, Yalman Onaran, Fuld Sought Buffett Offer He Refused as Lehman Sank, Bloomberg News, 10 ноября 2008 года.

118

«…взволнованный Тимоти Ф. Гайтнер спустился по эскалатору»: самолет Гайтнера вылетел из аэропорта LaGuardia в 19:00, прибыл в DC примерно в 20:20 в среду, 2 апреля 2008 года. Расписание Гайтнера в Федеральном резервном банке Нью-Йорка можно увидеть на веб-сайте New York Times. http://documents.nytimes.com/geithner-schedule-new-york-fed#р=1.

119

«Наиболее важным является системный риск»: Testimony Before the U. S. Senate Committee on Banking, Housing, and Urban Aff airs, Washington, D. C, 3 апреля 2008 года. http://www.newyorkfed.org/newsevents/speeches/2008/gei080403.html.

120

«…сконструировав государственную гарантию на 29 млрд долларов…»: через неделю после сделки JP Morgan согласился покрыть миллиардные потери Bear Stearns, что снизило гарантии Федрезерва до 29 млрд. Robin Sidel and Kate Kelly, J. P. Morgan Quintuples Bid to Seal Bear Deal, Wall Street Journal, 25 марта 2008 года.

121

«…сравнивали спасение Bear с печально известным отказом»: «Я уже в том возрасте, когда помнят слишком многое, и, боюсь, есть некоторое сходство между нынешней ситуацией и началом 1970-х», – сказал Пол Уолкер, выступая в Экономическом клубе Нью-Йорка 8 апреля 2008 года. http://econclubny.org/files/Transcript_Volcker_April_2008.pdf.

122

Форд – городу: «Умри!». 30 октября 1975 года, на следующий день после того, как президент Джеральд Форд публично заявил, что не было необходимости оказания федеральной помощи находящемуся на грани банкротства Нью-Йорку, этот заголовок появился на первой полосе New York Daily News. Позже Форд говорил, что не использовал слово «умри» в своем выступлении. Sam Roberts, Infamous «Drop Dead» Was Never Said by Ford, New York Times, 28 декабря 2006 года.

123

«…после объявления о рекордных убытках…»: в воскресенье, 4 ноября 2007 года, в Citigroup состоялось экстренное заседание совета, на котором выяснилось, что дополнительные ипотечные списания могут достичь 11 млрд долларов. В тот же день Citi назначил Роберта Рубина председателем, тогда же появилось это заявление: «По моему мнению, учитывая размер недавних потерь в нашем бизнесе ипотечных ценных бумаг, единственным моим достойным шагом как главного исполнительного директора является уход в отставку. Так я сказал совету». Jonathan Stempel and Dan Wilchins, Citigroup CEO Prince Expected to Resign, Reuters, 4 ноября 2007; Tomoeh Murakami Tse, Citigroup CEO Resigns, Washington Post, 5 ноября 2007 года.

124

«Я не подхожу»: Jo Becker and Gretchen Morgenson, Member and Overseer of Finance Club, New York Times, 27 апреля 2009 года.

125

«…зарабатывал 398 200 долларов в год»: зарплата Гайтнера в 2008 году составляла, как сообщалось, 411 200 долларов, эта сумма включает и первые две недели 2009 года. Scott Lanman, Geithner Nomination Takes Top Fed Wall Street Liaison, Bloomberg News, 24 ноября 2008 года; Robert Schmidt, Geithner Takes Salary Cut to Run Treasury, Bloomberg News, Gets Fed Severance, январь 27, 2008.

126

«…ежемесячной стрижки за 80 долларов…»: Joseph Berger, Suddenly, There’s a Celebrity Next Door, New York Times, 2 января 2009 года.

127

«…вставить в речь крепкое словечко…»: A reassuring fi gure for Treasury, The Economist, 22 ноября 2008 года.

128

«Да ему 12 лет!» – Роберт Рубин вспомнил, как Пит Петерсон сказал ему это после встречи с Тимоти Гайтнером. Когда позже Петерсона попросили прокомментировать его высказывание, он вспомнил лишь, что сказал, что Гайтнер молодо выглядит. Greg Ip, Geithner’s Balancing Act – The Fed’s Go-to Man for Financial Crises Takes on Hedge Funds, Wall Street Journal 20 февраля 2007 года.

129

«…вызвал руководителей…»: Lowenstein, When Genius Failed, 216; Victoria Thieberger, Fed’s McDonough a Cool Head in Financial Storms, Reuters, 16 января 2003 года.

130

Начало карьеры Гайтнера: Gary Weiss, The Man Who Saved (or Got Suckered by) Wall Street, Condй Nast Portfolio, июнь 2008 года; Yalman Onaran, Michael McKee, In Geithner We Trust Eludes Treasury as Market Fails to Recover, Bloomberg News, 25 февраля 2009 года; Daniel Gross, The Un-Paulson, Slate, 21 ноября 2008 года.

131

«…опубликовала ряд провокационных статей…»: Peter S. Canellos, Conservatives’ Sour on ‘Rebel Media, Boston Globe, 19 апреля 2007 года.

132

«…рекомендацию декана школы Джона Хопкинса»: Джордж Паккард, тогда декан школы Джона Хопкинса, рекомендовал Гайтнера Бренту Скоукрофту и заместителю председателя Kissinger Associates, что привело его к научно-исследовательской работе. Deepak Gopinath, New York Fed’s Geithner Hones Skills for Wall Street, Bloomberg Markets, 22 апреля 2004 года.

133

«…очень благоприятное впечатление на бывшего министра иностранных дел»: «Он не пытается, появившись в комнате, сразу привлечь к себе внимание, – сказал однажды Киссинджер о Гайтнере. – Он опирается на силу аргументов». Candace Taylor, Quiet NY Fed Chief Makes Loud Moves, New York Sun 31 марта 2008 года.

134

«…Гайтнер играл теневую роль…»: Onaran, McKee, In Geithner We Trust, Bloomberg News.

135

«…Комитет спасения мира…»: вынос на обложке Time за 15 февраля 1999. На обложке были изображены лица министра финансов Роберта Рубина, председателя Федрезерва Алана Гринспена и заместителя министра финансов Ларри Саммерса.

136

«В День благодарения Гайтнер позвонил Саммерсу»: Jon Hilsenrath and Deborah Solomon, Longtime Crisis Manager Pleases Wall Street, Mystifies Some Democrats, Wall Street Journal, 22 ноября 2008 года.

137

«Тим собран, последователен, у него очень хороший удар с отскока»: Onaran and McKee, In Geithner We Trust, Bloomberg News.

138

Комитет по открытым рынкам, заседающий каждые шесть недель.

139

«…банк Нью-Йорка является единственным, чей президент входит в состав комитета, устанавливающего процентные ставки на постоянной основе»: http://www.federalreserve.gov/FOMC/.

140

«Эти изменения, похоже, позволили финансовой системе…»: Geithner, Remarks at the Global Association of Risk Professionals 7t h Annual Risk Management Convention & Exhibition in New York City, 28 февраля 2006 года. http://www.ny.frb.org/newsevents/speeches/2006/gei060228.html

141

«…его заменит Стил». «Я очень ценю возможность выступить перед вами сегодня, представляя Полсона и Министерство финансов США, – сказал Стил 3 апреля 2008 года. – Как вы знаете, Полсон находится в долгосрочной запланированной командировке в Китае». http://www.ustreas.gov/press/releases/hp904.htm.

142

«…более 40 % всех ипотечных кредитов…»: Bethany McLean, Fannie Mae’s Last Stand, Vanity Fair, февраль 2009 года; Carol D. Leonnig, How HUD Mortgage Policy Fed the Crisis, Washington Post, 10 июня 2008 года.

143

«Их ценные бумаги словно вода текут…»: Justin Fox, Hank Paulson, Time, 11 августа 2008 года.

144

«Они знали друг друга с 1976 года»: Brendan Murray and John Brinsley, Paulson’s Surrogate Steel Sees «Initial» Progress in Markets, Bloomberg News, 19 марта 2008 года.

145

«Стил происходил из скромной семьи»: Rick Rothacker, Stella M. Hopkins, Christina Rexrode, Wachovia’s New CEO Is Pro in Crisis Control, Charlotte Observer, 13 июля 2008.

146

«Было ли это спасение оправданно…»: вопрос Додда и последующие заявления Бернанке, Стила и Гайтнера взяты непосредственно из официальной стенограммы первой половине слушаний. Panel I of a Hearing of the Senate Banking, Housing and Urban Affairs Committee, Federal News Service, 3 апреля 2008 года.

147

«Покупка дома не то же самое, что покупка горящего дома»: отвечая на вопрос о логике цены в два доллара за акцию Bear, Даймон заявил: «Я говорю людям, что покупка дома не то же самое, что покупка горящего дома». Panel II of a Hearing of the Senate Banking, Housing and Urban Affairs Committee, Federal News Service, 3 апреля 2008 года.

148

«…отменил подписку офиса на газеты для сокращения расходов»: Даймон маниакально следит за расходами, причем настолько детально, что как-то сказал вице-президенту, который перечислял газеты, на которые подписан офис: «Вы предприниматель; платите сами за Wall Street Journal». Ken Kurson, Jamie Dimon Wants Respect, Money, февраль 2002 года.

149

«…неожиданно стал наиболее обсуждаемым…»: Eric Dash, Rallying the House of Morgan, New York Times, 18 марта 2008 года.

150

«…быстро становится банкиром последней инстанции на Уолл-стрит»: Robin Sidel, In a Crisis, It’s Dimon Once Again, Wall Street Journal, 17 марта 2008 года.

151

«Да здравствует Джейми Даймон!» – Andrew Bary, The Deal-Rhymes With Steal of a Lifetime, Barron’s, 24 марта 2008 года.

152

«Хочу быть богатым»: Leah Nathans Spiro, Ticker Tape in the Genes, BusinessWeek, октябрь 21,1996.

153

«Я думаю, вы не правы!»: Shawn Tully, In This Corner! The Contender, Fortune, 29 марта 2006 года.

154

«…который его мать продемонстрировала Вейлу»: Leah Nathans Spiro, Smith Barney’s Whiz Kid, BusinessWeek, октябрь 21, 1996.

155

«Могу я показать доклад людям…»: как сообщила Моника Лэнгли, «Сэнди доклад понравился, и он послал Джейми записку: „Потрясающий доклад. Могу я показать его людям?“» Langley, Tearing Down the Walls, 50.

156

«Я не буду платить вам много»: там же, 74.

157

«…евреи планируют захват American Express»: там же, 71.

158

WASP – белые англосаксонские протестанты. Распространенное клише, которое появилось в середине ХХ века. До массовой иммиграции соответствовало понятию «стопроцентный американец». Чаще всего к WASP относят потомков первой волны иммиграции XVII—XVIII веков.

159

«Наблюдая, как Вейл отсыпается на диване в офисе после обедов с мартини…»: там же, 103.

160

«…за 1,65 млрд долларов»: Robert J. Cole, 2 Leading Financiers Will Merge Companies in $ 1. 65 Billion Deal, New York Times, 30 августа 1988 года.

161

«…покупка Shearson за 1,2 млрд долларов…»: Dana Wechsler Linden, Deputy Dog Becomes Top Dog, Forbes, 25 октября 1993 года.

162

«Ты чертов придурок!»: Langley, Tearing Down the Walls, 201.

163

«4 млрд долларов, отданных за Travelers»: Greg Steinmetz, Primerica, Travelers Seal Merger Pact; Takeover May Speed Insurer’s Recovery, Wall Street Journal, 24 сентября 1993 года.

164

«Повысь ее»: Langley, Tearing Down the Walls, 241.

165

«Теперь мы снова можем быть папой и дочкой»: там же, 254.

166

«…83-миллиардного слияния с Citicorp»: после того как в понедельник утром было объявлено слияние за 70 млрд долларов, акции Travelers стремительно выросли на 18 %, Citicorp – на 27 %, в результате чего стоимость слияния повысилась до 83 млрд долларов. Langley, Tearing Down the Walls, 289–93. Michael Siconolfi, Citicorp, Travelers Group to Combine in Biggest-Ever Merger, Wall Street Journal, 7 апреля 1998 года.

167

«Достаточно того, как вы обращаетесь со мной»: Langley, Tearing Down the Walls, 314.

168

«Никогда не смейте поворачиваться ко мне спиной, когда я говорю!»: Roger Lowenstein, Alone at the Top, New York Times Magazine, 27 августа 2000 года.

169

«…вызвали Даймона в корпоративный комплекс в Армонке»: Timothy L. O’Brien and Peter Truell, Downfall of a Peacemaker, New York Times, 3 ноября 1998 года.

170

«…розничного интернет-магазина Amazon»: Duff McDonald, The Heist, New York, 24 марта 2008 года.

171

Даймон привел свою команду «урезателей расходов»: Shawn Tully, In This Corner! The Contender, Fortune, 29 марта 2006 года.

172

«Крепость бухгалтерского баланса»: Джейми Даймон, представляющий J. P. Morgan Chase, на форуме финансовых услуг Credit Suisse Group, 7 февраля 2008 года.

173

«…отмечали его 52-й день рождения за ужином»: Alistair Barr, Dimon Steers J. P. Morgan Through Financial Storm, MarketWatch.com, 4 декабря 2008 года.

174

«Это не было переговорной позицией»: Panel II of a Hearing of the Senate Banking, Housing and Urban Affairs Committee, Federal News Service, 3 апреля 2008 года.

175

«Я очень обеспокоен провалом Bear Stearns»: Panel I of a Hearing of the Senate Banking, Housing and Urban Affairs Committee, Federal News Service, 3 апреля 2008 года.

176

Александр Гамильтон (1755/1757–1804) – американский государственный деятель, глава Партии федералистов с момента ее появления, первый министр финансов США, автор ускоренного торгово-промышленного развития страны.

177

«…частный ужин по случаю окончания саммита G7»: Министерство финансов представило СМИ список присутствующих на ужине в пятницу. Фулд из Lehman числился между Ларри Финком из BlackRock и Джоном Маком из Morgan Stanley. Attendees for G7 Outreach Dinner with Banks, Reuters, 11 апреля 2008 года.

178

«…4 млрд долларов…»: Jenny Anderson, Trying to Quell Rumors of Trouble, Lehman Raises $ 4 Billion, New York Times, 2 апреля 2008 года.

179

«Больше половины пути мы преодолели…»: Joseph A. Giannone, Goldman CEO Says Credit Crisis in Later Stages, Reuters, 10 апреля 2008 года.

180

«…в новом докладе МВФ…»: International Monetary Fund, Global Financial Stability Report, апрель 2008 года, 50.

181

«…ошеломляющим размером левереджа – отношением суммы долга к акционерному капиталу»: «В конце первого квартала 2008 года соотношение долга к капиталу в Morgan Stanley, Lehman Brothers, Merrill Lynch и Goldman Sachs было 31,8, 30,7, 27,5 и 26,9 соответственно по сравнению со средним значением 8,8 для всех коммерческих банков и сберегательных учреждений США». Senate Joint Economic Committee, Financial Meltdown and Policy Response, сентябрь 2008 года.

182

«Только что закончил ужин с Полсоном»: Hearing on Causes and Effects of the Lehman Brothers Bankruptcy, House of Representatives Committee on Oversight and Government, 6 октября 2008 года. http://oversight.house.gov/story.asp?ID=2208.

183

«Разбить стекло: план рекапитализации банков»: автор получил копию из конфиденциального источника.

184

Биография Кашкари: Deborah Solomon, U. S. News: Paulson to Tap Adviser to Run Rescue Program, Wall Street Journal, 6 октября 2008.

185

«10 февраля 2006 года он стал председателем Федрезерва»: «Наша миссия, предусмотренная Конгрессом, является решающей», – сказал Бернанке на церемонии. Jeannine Aversa, At Ceremonial Swearing-in, New Fed Chief Bernanke Vows to Work with Congress, Associated Press, 6 февраля 2006 года.

186

Для этих опасений имелись веские основания, поскольку продолжительный рост цен на сырье грозил вылиться в потребительскую инфляцию.

187

Начало карьеры Бернанке: John Cassidy, Anatomy of a Meltdown, New Yorker, 1 декабря 2008 года; Roger Lowenstein, The Education of Ben Bernanke, New York Times Magazine, 20 января 2008 года; Larry Elliott, Ben Bernanke, Guardian, 16 июня 2006 года; Mark Trumbull, Backstory: Banking on Bernanke, Christian Science Monitor, 1 февраля 2006 года; Ben White, Bernanke Unwrapped, Washington Post, 15 ноября 2005 года.

188

«…Анне Фридман, студентке колледжа Уэллсли, на которой он женился»: John Cassidy, New Yorker, 1 декабря 2008 года.

189

Исследования Бернанке: Lowenstein, The Education of Ben Bernanke, New York Times Magazine, 20 января 2008 года.

190

«…запланировали взять отпуск…»: там же.

191

«…сохранить базовую процентную ставку Федрезерва неизменной…»: Fed Keeps Rates Steady, Dow Jones, 7 августа 2007 года.

192

«Основной политической озабоченностью Комитета…»: Text of Federal Reserve’s Interest Rate Decision, Dow Jones Capital Markets Report, 7 августа 2007 года.

193

Washington Nationals – профессиональная бесйбольная команда из Вашингтона.

194

«Они с ума сошли! Они ничего не знают!»: «Бен Бернанке должен открыть дисконтное окно… Он ведет себя как ученый! Но сейчас не то время, чтобы быть ученым. Откройте дисконтное окно! <…> Мои люди в этой игре уже 25 лет. И они теряют рабочие места, а эти фирмы собираются выйти из бизнеса. Они с ума сошли! Они ничего не знают! Федрезерв спит». Jim Cramer, Mad Money, CNBC, 3 августа 2007 года.

195

«…стало заявление крупнейшего банка Франции BNP Paribas об остановке погашений инвесторами своих паев»: по состоянию на 7 августа после снижения на 20 % менее чем за две недели в активах оставалось около 1,6 млрд (2,2 млрд долларов). Sebastian Boyd, BNP Paribas Freezes Funds as Loan Losses Roil Markets, Bloomberg News, 9 августа 2007 года.

196

«Полное испарение ликвидности»: там же.

197

«…больше, чем после трагедии 11 сентября»: ECB Injects 95 billion Euros Into Money Supply Amid US Subprime Worries, Agence-France Presse, 9 августа 2007 года.

198

«…беспрецедентные дисбалансы…»: в документах, поданных в SEC в четверг вечером, Countrywide сообщила, что располагает адекватной ликвидностью, но добавила: «Ситуация меняется, и пока неизвестно влияние, которое она окажет на компанию». Randall W. Forsyth, Why the Blowup May Get Worse, Barron’s, 13 августа 2007 года.

199

«Каждый банкир знает: если ему приходится доказывать…»: Bagehot, Lombard Street, 69.

200

«…изменил решение…»: в пятницу, 17 августа 2001 года, Федрезерв снизил ставки по займам дисконтного окна, что подстегнуло рынок. S&P 500 Futures Sharply Higher On Fed Statement, Dow Jones, 17 августа 2007 года.

201

«…на данном этапе проблемы в секторе субстандартного кредитования…»: Бернанке выступил с этой речью через спутник перед участниками Международной валютной конференции 2007 года в Кейптауне, Южная Африка. Ben Bernanke, The Housing Market and Subprime Lending, 5 июня 2007 года. См. http://www.federalreserve.gov/newsevents/speech/bernanke20070605a.htm.

202

«У меня довольно серьезное математическое образование»: Faber, And Then the Roof Caved In, 95.

203

Washington Nationals – профессиональная бесйбольная команда из Вашингтона.

204

Профессиональная бейсбольная команда из Бостона, штат Массачусетс, выступающая в Главной лиге бейсбола, победитель мировой серии 2007 года.

205

«…был преданным болельщиком Sox»: Stanley Reed, Barclays: Anything But Stodgy President Bob Diamond has turned the once-troubled investment banking unit into a powerhouse, BusinessWeek, 10 апреля 2006 года.

206

«…одновременно вошли в совет директоров Barclays»: 1 июня 2005 года Роберт Даймонд-мл., исполнительный директор отдела инвестиционно-банковских услуг и инвестиционного менеджмента, вошел в состав совета в качестве исполнительного директора, в то время как Роберт Стил, бывший вице-президент Goldman Sachs, тоже стал членом Совета. Barclays PLC – Directorate Change, Regulatory News Service, 27 мая 2005 года.

207

«…внезапно покинул Morgan Stanley»: ‘Coach’ Proud of His Trading Floor Origins, Financial News, 4 декабря 2000 года.

208

«…после проигрыша дорогостоящей торговой войны за голландский банк ABN AMRO»: через семь месяцев после первоначальной заявки на ABN AMRO и сражения с участием инвесторов из Китая и Сингапура, Королевского банка Шотландии и даже Bank of America Barclays отозвал заявку на голландский банк 5 октября 2007 года. Carrick Mollenkamp, Barclays’s CEO Shifts to Plan B – U. K. Bank Pursues Emerging Markets As ABN Bid Fails, Wall Street Journal, 6 октября 2007 года.

209

«…на завтрак его ожидает Дик Фулд»: завтрак состоялся в четверг, 2 апреля 2008 года.

210

«…считал одним из своих лучших друзей Элиота Спитцера»: когда разразился скандал, Крамер сказал о своем приятеле по юридическому факультету Гарвардского университета: «Элиот – один из моих самых старых друзей, так же как и Сильда. И я надеюсь, что вы понимаете – все, что о нем говорят, неправда. Я прочитал об этом, как и вы… Надеюсь, это неправда… Элиот мой друг и останется им навсегда»: DealBook: Wall Street on Spitzer: There Is a God, New York Times, 10 марта 2008 года.

211

«…правило повышения…»: после отмены правила 6 июля 2007 года Крамер постоянно оплакивал эту потерю в своем шоу Mad Money. Cramer Is Uptick’d Off, Out with Cox, in with Uptick Rule, Mad Money, CNBC, 4 мая 2009, 21 ноября 2008 года.

212

«…невероятный портфель у Peloton…»: основанный в 2005 году Роном Беллером и Джеффри Грантом, лондонский хедж-фонд Peloton Partners был вынужден срочно распродавать активы в феврале 2008 года. Cassell Bryan-Low, Carrick Mollenkamp, Gregory Zuckerman, Peloton Flew High, Fell Fast, Wall Street Journal, 12 мая 2008 года.

213

«…по 3250 долларов…»: Hugo Lindgren, The Confi dence Man, New York, 23 июня 2008 года.

214

«Детский фонд будущего»: трейдер Айра У. Сон, чьим именем назван фонд, умер от рака в двадцать девять. См. http://www.atcfkid.com/.

215

«Мы начинаем с того, что задаемся вопросом, почему бумага, скорее всего, будет неправильно оценена рынком»: Einhorn, Fooling Some of the People All of the Time, 14.

216

«…объявил, что остановил выплаты инвесторам»: в 2:30 9 августа Dow Jones разместил пресс-релиз BNP Paribas: «Полное исчезновение ликвидности в некоторых сегментах рынка секьюритизации [sic] США сделало невозможным определить справедливую стоимость некоторых активов независимо от их качества или кредитного рейтинга». BNP Paribas Unit to Suspend NAV Calculation of Some Funds, Dow Jones, 9 августа 2007 года.

217

«Кредитная корзина»: Lindgren, The Confidence Man, New York.

218

«Еще рано, и мы не даем рекомендаций на будущее…»: Chris O’Meara, Lehman’s Chief Financial Officer, Q3 2007 Lehman Brothers Holdings Inc. Earnings Conference Call, 18 сентября 2007 года.

219

«Безумная бухгалтерия»: Lindgren, The Confidence Man, New York.

220

«Lehman не так существенно отличается от Bear Stearns»: David Einhorn, Private Profits and Socialized Risk, Grant’s Spring Investment Conference, 8 апреля 2008 года.

221

«Я чувствую, что вы меня подставили»: Susanne Craig, Finance Chief Is Demoted, Wall Street Journal, 13 июня 2008 года.

222

«Это отличная цена»: Stock Picks from Sohn Investment Conference, Reuters, 23 мая 2008 года.

223

«…акции Allied упали почти на 11 %»: Stephen Taub, Speaking Candidly, Alpha, май 2005 года.

224

«Комиссия по ценным бумагам и биржам начала расследовать»: Lindgren, The Confidence Man, New York.

225

«Одним из ключевых вопросов, которые я поднял шесть лет назад в связи с Allied…»: эта и прочие цитаты из выступления Дэвида Эйнхорна из Greenlight Capital взяты из его речи Accounting Ingenuity, произнесенной на Ira W. Sohn Investment Research Conference 21 мая 2008 года.

226

«Кто нас сдал?» – Susanne Craig, Lehman Struggles to Shore Up Confidence, Wall Street Journal, 11 сентября 2008 года.

227

«Lehman ищет капитал за рубежом»: Susanne Craig, Lehman Is Seeking Overseas Capital – As Its Stock Declines, Wall Street Firm Expands Search for Cash, May Ta p Korea, Wall Street Journal, 4 июня 2008 года.

228

«…получил кредит Федрезерва…»: 3 июня 2008 года Lehman жестко отрицал слухи, ссылаясь на результаты предыдущего квартала, закончившегося с более чем 40 млрд долларов ликвидности. Joe Bel Bruno, Lehman Brothers Treasurer: Firm Did Not Tap Fed Discount Window to Avert Cash Problems, Associated Press, 3 июня 2008 года.

229

«…акции Lehman все равно упали…»: там же. Акции Lehman упали на 15 % во второй половине дня во вторник, 3 июня, после появления слухов.

230

«…честный человек в Lehman…»: Susanne Craig, Lehman’s Straight Shooter, Wall Street Journal, 17 мая 2008 года.

231

«…самой влиятельной женщиной на Уолл-стрит…»: Jesse Eisinger, Diary of a Short-Seller, Conde Nast Portfolio, апрель 2008 года.

232

Cделка Lehman с Woori: Hae Won Choi, Woori Sets Pact with Lehman to Cut Bad Debt, Asian Wall Street Journal, 6 сентября 2002 года, Donald Kirk, No Pause for Woori, Institutional Investor, 1 июля 2002 года.

233

«…пел песню Leopard in Mt. Kilimanjaro…»: Kim Yeon-hee, KDB’s CEO: A Leopard on the Hunt for Lehman, Reuters, 5 сентября 2008 года.

234

«…лететь в Корею…»: Согласно записям полетов, полученным Wall Street Journal. Craig, Lehman Struggles to Shore Up Confidence, Wall Street Journal, 11 сентября 2008 года.

235

The Shilla: http://www.shilla.net/en/seoul/.

236

«Hana Financial также рассматривала вопрос инвестиций»: Hana Financial Group была одним из ведущих банков Южной Кореи (Shinhan, Woori) и, как сообщалось, рассматривала предложение Lehman. Но компания публично «отрицала какую-либо заинтересованность в присоединении к консорциуму по покупке акций Lehman». Kim Yeon-hee, KDB Confirms Lehman Talks; Korea Bank Shares Fall, Reuters, 1 сентября 2008 года.

237

Иннинг – периодичность в бейсболе. Девятый иннинг – завершающая часть игры.

238

«…принес 3,9 млрд долларов»: чистая выручка отдела инвестиционно-банковских услуг Lehman выросла с 3,2 млрд в 2006 году до 3,9 млрд в 2007-м, на 24 %, 10– K filing with the Securities and Exchange Commission, 29 января 2008 года.

239

«…топ-менеджеры отказались от бонусов…»: Lehman Brothers Email Regarding Suspending Executive Compensation, House Oversight and Government Reform Committee’s investigation. См. http://oversight.house.gov/story.asp?ID=2208.

240

«Немногие выставляли напоказ личное богатство так, как он»: Michael Shnayerson, Profiles in Panic, Vanity Fair, январь 2009 года, Christina S. N. Lewis, Hot Words in Finance: ‘For Sale’, Wall Street Journal, 16 января 2009 года.

241

«Он щедро жертвовал на благотворительность…»: Shnayerson, Profi les in Panic, Vanity Fair; Spelman Receives $ 10 Million Gift, Jet, 19 ноября 2007 года.

242

«…использовал ее, чтобы заключать сделки быстрее»: Devin Leonard, How Lehman Brothers Got Its Real Estate Fix, New York Times, 3 мая 2009 года, Dana Rubinstein, Mark Walsh, Lehman’s Unluckiest Gambler, New York Observer, 1 октября 2008 года.

243

«Lehman заплатил около 100 млн долларов за Grange»: Chris Wright, Can Lehman Build on Grange? Euromoney, июль 2007 года.

244

«Была ли разумная причина для приобретения Eagle Energy…»: В 2006 году Lehman приобрел треть Eagle Energy и согласился приобрести оставшиеся две трети годом позже. Lehman Buys Rest of Energy Marketing Co. Eagle Energy, Reuters, 9 мая 2007 года.

245

«Я очень разочарован…». Утром 9 июня Фулд сказал: «Я очень разочарован результатами этого квартала. Несмотря на хорошие основные показатели нашей клиентской франшизы, у нас в качестве публичной компании случился первый в истории квартальный убыток. Тем не менее мы укрепили баланс, и с марта появились улучшение на финансовых рынках, мы готовы обслуживать наших клиентов и выполнять нашу стратегию». Lehman Brothers Announces Expected Second Quarter Results, Reuters, 9 июня 2008 года.

246

«…доходах Lehman за второй квартал…»: Susanne Craig, Tom Lauricella, Big Loss At Lehman Intensifies Crisis Jitters, Wall Street Journal, 10 июня 2008 года, Preliminary 2008 Lehman Brothers Holdings Inc. Earnings Conference Call, 9 июня 2008 года.

247

«Lehman – это Дик Фулд»: Lehman’s $ 2.8B Loss, George Ball, Squawk Box, CNBC, 9 июня 2008 года.

248

…вы сказали себе: «Я так и знал»: Lehman’s Q2 Loss, Carl Quintanilla, Squawk Box, CNBC, 9 июня 2008 года.

249

«Гаспарино запугивает Lehman…»: Dealbreaker.com разместил записи голосовой почты Гаспарино к Керри Коэн. Charlie Gasparino Leaves The Greatest Voicemail (s) of All Time, 22 сентября 2008 года. http://dealbreaker.com/2008/09/charliegasparino-leaves-the-g.php.

250

«…и-мейл от Бенуа д'Анжелина…»: Lehman Brothers Email Regarding Lack of Accountability, House Oversight and Government Reform Committee’s investigation, http://oversight.house.gov/story.asp?ID=2208.

251

«Поэтому по электронной почте она послала Фулду сообщение из двух предложений…»: Прочитано автору источником на условиях анонимности.

252

«В среду 11 июня Фулд за обедом встретился с инвестиционными банкирами»: Steve Fishman, Burning Down His House, New York, 8 декабря 2008 года, Susanne Craig, Lehman Shuffl es 2 Key Jobs In Bid to Restore Confidence – Finance Chief Is Demoted; ‘Wall Street Wants a Head’, Wall Street Journal, 13 июня 2008 года.

253

«Доверие к нам подорвано…»: Yalman Onaran, Lehman Drops Callan, Gregory, McDade Named President, Bloomberg News, 12 июня 2008 года.

254

«Lehman – это не то же самое, что Bear Stearns»: BlackRock’s Fink Says Lehman Not Another Bear-CNBC, Reuters, 11 июня 2008 года.

255

«…в 2006 году Флеминг помог заключить сделку по слиянию бизнеса по управлению активами Merrill на 539 млрд долларов»: 15 февраля 2006 года Merrill Lynch согласился продать свой бизнес инвестиционного управления BlackRock в обмен на 49,8 % объединенной компании. «Учитывая сложность сделки, она была заключена быстро, чему способствовала тесная дружба г-на Флеминга… и г-на Финка». Landon Thomas Jr., On the Menu for Breakfast: $ 1 Trillion, New York Times, 16 февраля 2006 года.

256

«Все сокращают балансы…»: Joseph A. Giannone, Merrill CEO Wants Ongoing Fed Access, Rules Reform, Reuters, 10 июня 2008 года.

257

«…за год сбили цену акций Merrill на 32 %». Tenzin Pema, Merrill Lynch Outlook Cut at JP Morgan, Reuters, 11 июня 2008 года.

258

«…которого иногда называли „Я, робот“»: Dominic Rushe, The IRobot Rides In to Sort Out Merrill Lynch, Sunday Times (Лондон), 18 ноября 2007 года.

259

«Финк, по иронии судьбы, возглавлял именно тот комитет, который выбрал Тейна»: Kate Kelly, Greg Ip, Ianthe Jeanne Dugan, For NYSE, New CEO Could Be Just the Start, Wall Street Journal, 19 декабря 2003 года.

260

«…под удар попали обитый деревянными панелями клуб и биржевая парикмахерская»: отвечая на вопрос об увольнении парикмахера NYSE, приятного старика, который получал 24 тыс. долларов в год, Тейн сказал: «Парикмахер был отличным парнем, который работал там в течение очень долгого времени… Но трудно утверждать, что публичная компания должна иметь собственного парикмахера». Gary Weiss, The Taming of Merrill Lynch, Portfolio, май 2008 года.