Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Афоризмы

ModernLib.Net / Энциклопедии / Ермишин Олег / Афоризмы - Чтение (стр. 99)
Автор: Ермишин Олег
Жанр: Энциклопедии

 

 



Трагедия возникает не тогда, когда добро терпит поражение, а в том случае, когда человек кажется благороднее тех сил, которые его губят.


От популярного писателя ждут, что он все время будет писать одну и ту же книгу, забывая, что тот, кто пишет одну и ту же книгу дважды, не в состоянии написать ее даже один раз.


Когда я сажусь писать, я не говорю себе: «Сейчас я создам шедевр!» Я пишу, потому что хочу изобличить ложь или привлечь внимание людей к какому-то факту. Главное для меня – быть услышанным.


Все писатели тщеславны, эгоистичны, самолюбивы… однако в них скрывается какая-то тайна, таится какой-то демон, которому невозможно сопротивляться, который нельзя постичь… Демон этот – тот же инстинкт, что побуждает ребенка громогласно заявлять о себе…


Автобиографии можно верить, только если в ней раскрывается нечто постыдное.


Невозможно написать ничего толкового, если постоянно не подавлять в себе личное. Хорошая проза – как чисто вымытое оконное стекло.


Большинство революционеров – потенциальные консерваторы…


И католики, и коммунисты полагают, будто их противник не может быть одновременно и честным и умным.


Самый быстрый способ закончить войну – это потерпеть поражение.


Худшая реклама социализма (как и христианства) – его приверженцы.


Типичный социалист – это аккуратный маленький человечек, обычно мелкий чиновник и тайный трезвенник, нередко – вегетарианец, который – и это в нем самое главное – ни на что не променяет свое социальное положение.


Политический язык нужен для того, чтобы ложь звучала правдиво, чтобы убийство выглядело респектабельным и чтобы воздух можно было схватить руками.


Пока святые не докажут свою невиновность, их следует считать виновными.


Чтобы видеть то, что происходит прямо перед вашим носом, необходимо отчаянно бороться.


Вожди, которые пугают свой народ кровью, тяжким трудом, слезами и потом, пользуются большим доверием, чем политики, сулящие благополучие и процветание.


Если хотите увидеть картину будущего, представьте себе сапог, наступающий на человеческое лицо.


Мне иногда кажется, что цена свободы – это не столько постоянная бдительность, сколько вечная грязь.


Со временем мы придем к убеждению, что консервы – оружие более страшное, чем пулемет.


Все животные равны, но некоторые более равны, чем остальные.


В Европе коммунизм возник, дабы уничтожить капитализм, но уже через несколько лет выродился в орудие русской внешней политики.


Бывают ситуации, когда «неверные» убеждения более искренни, чем «верные».


Они (английские интеллектуалы) могут проглотить тоталитаризм по той простой причине, что в своей жизни они не знали ничего, кроме либерализма.


Всякий писатель, который становится под партийные знамена, рано или поздно оказывается перед выбором – либо подчиниться, либо заткнуться. Можно, правда, подчиниться и продолжать писать – вот только что?


В любом обществе простые люди должны жить наперекор существующему порядку вещей.


Важно не насилие, а наличие или отсутствие властолюбия.


Противники интеллектуальной свободы всегда пытаются изобразить, что они призывают к борьбе «за дисциплину против индивидуализма».


Тоталитаризм требует постоянного изменения прошлого и, в конечном счете, неверия в существование объективной истины.


Общество можно считать тоталитарным, когда все его структуры становятся вопиюще искусственными, то есть когда правящий класс утратил свое назначение, однако цепляется за власть силой или мошенничеством.


Правительство всегда должно быть готово ответить на вопрос: «А что вы будете делать, если..?» Оппозиция же брать на себя ответственность и принимать решения не обязана.


Общество всегда должно требовать от своих членов чуть больше, чем они могут дать.


Патриотизм по природе своей не агрессивен ни в военном, ни в культурном отношении. Национализм же неотделим от стремления к власти.


Национализм – это жажда власти в сочетании с самообманом.


Всякого националиста преследует мысль, что прошлое можно – и должно – изменить.


В девяти случаях из десяти революционер – это скалолаз с бомбой в кармане.

Свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре. Если это не запрещено, все остальное приложится.


Война – это Мир. Свобода – это Рабство. Невежество – это Сила.


Жизнь может дать только одно облегчение – кишечника.


Абсолютно-белое, как и абсолютно-черное, кажется каким-то дефектом зрения.


Кто управляет прошлым, тот управляет будущим; кто управляет настоящим, тот управляет прошлым.


Люди могут быть счастливы лишь при условии, что они не считают счастье целью жизни.


Многие люди вольготно чувствуют себя на чужбине, лишь презирая коренных жителей.


Серьезный спорт ни имеет ничего общего с честной игрой. Серьезный спорт – это война минус убийство.


Тоталитарное государство устанавливает неопровержимые догмы и меняет их со дня на день.


Цель власти – власть.


Цена свободы – не вечная бдительность, а вечная грязь.

<p>Сирил Норткот Паркинсон</p>

(1909—1993 гг.)

публицист

Административное здание может достичь совершенства только к тому времени, когда учреждение приходит в упадок. Совершенство – это завершенность, а завершенность – это смерть.


Бюрократия – это как рыбная ловля там, где рыба не водится.


В книге Бытия немало примеров наказания тех, кто ослушался воли Господа. В то же время нельзя сказать, чтобы этим путем был достигнут серьезный воспитательный эффект.


Второй закон Паркинсона: Расходы стремятся сравняться с доходами.


Дело тем важнее и сложнее, чем больше времени на него отпущено.


Для репутации важен размах, а не итог.


Если число сотрудников превысило тысячу, учреждение замыкается на себя, а внешний мир становится понятием иллюзорным.


Любой работник начинает терять хватку за пять лет до достижения пенсионного возраста, чему бы этот возраст ни равнялся.


Люди перестают развиваться, как только начинают размножаться.


Отсрочка – самая неприятная форма отказа.


Работа заполняет все отведенное на нее время.


Серьезным может быть всякий, но чтобы забавлять, нужен ум.


Только очень богатый человек может позволить себе жить, как богатый.


Человек, не ставший начальством к 46 годам, никогда уже ни на что не пригодится.


Чиновник множит подчиненных, но не соперников.


Число чиновников растет независимо от объема работы.


Чрезмерный запас времени часто говорит о несобранности человека.

<p>Бертран Рассел</p>

(1872—1970 гг.)

философ,

логик, математик

Бояться любви – значит бояться жизни, а тот, кто боится жизни, на три четверти мертв.


В демократии честный политик может быть терпим, только если он очень глуп. Ибо лишь очень глупый человек может искренне разделять предрассудки большей половины нации.


Во все времена, начиная с правления Константина и вплоть до конца XVII столетия, христиане подвергались куда более лютым преследованиям со стороны других христиан, чем некогда со стороны римских императоров.


Вот здесь, на этой полке, у меня, стоит Библия. Но я держу ее рядом с Вольтером – как яд и противоядие.


Всемирная история есть сумма всего того, чего можно было бы избежать.


«Вы бы отдали жизнь за свои убеждения?» – «Разумеется, нет. В конце концов, я ведь могу и ошибаться».


Даже если все держатся одного мнения, все могут ошибаться.


Действительно возвышенные умы равнодушны к счастью, особенно к счастью других людей.


Диагностика достигла таких успехов, что здоровых людей практически не осталось.


Едва ли Симеон-столпник был бы совершенно доволен, узнав о другом святом, который простоял еще дольше на еще более узком столпе.


Зависть – вот фундамент демократии.


Из всех видов осторожности осторожность в любви наиболее губительна для настоящего счастья.


Книга должна быть либо ясной, либо строгой, совместить эти два требования невозможно.


Когда мы думаем о человечестве, мы имеем в виду прежде всего самих себя; неудивительно, что мы ставим человечество так высоко.


Лишь очень немногие могут быть счастливы, обходясь без ненависти к каким-либо лицам, народам или верованиям.


Любовь – это главный способ бегства от одиночества, которое мучит большинство мужчин и женщин в течение почти всей их жизни.


Люди со склонностью к мегаломании отличаются от людей, склонных к нарциссизму, тем, что хотят быть скорее могущественными, чем привлекательными, – чтобы их скорее боялись, чем любили. К этому типу относятся многие сумасшедшие и большая часть известных нам из истории великих людей.


Мир, в котором мы живем, может быть понят как результат неразберихи и случая; но если он является результатом сознательно избранной цели, то эта цель, видимо, принадлежит врагу рода человеческого.


Мнения среднестатистического человека гораздо менее глупы, чем они могли бы быть, если бы каждый такой человек думал поодиночке.


Многие готовы скорее умереть, чем подумать. Собственно, так оно и выходит.


Мышление требует усилий и подготовки. Политики слишком заняты составлением речей, чтобы мыслить.


Наука – то, что мы знаем, философия – то, чего мы не знаем.


Наши великие демократии все еще склонны считать, что глупый человек скорее окажется честным, чем умный, а наши политики извлекают выгоду из этого предрассудка, выставляя себя еще глупее, чем создала их природа.


Не старайся избегать искушений: со временем они сами начнут тебя избегать.


Ненавидеть врагов легче и увлекательнее, чем любить друзей.


Нет ничего более утомительного, чем нерешительность, – и ничего более бесполезного.


Никто не сплетничает о тайных добродетелях других людей.


Нищие не завидуют миллионерам – они завидуют другим нищим, которым подают больше.


Патриоты всегда говорят о готовности умереть за отечество, и никогда – о готовности убивать за отечество.


Плохие философы, возможно, имели некоторое влияние, хорошие – никакого.


Правда – это то, что каждый из нас обязан рассказать полицейскому.


При демократии дураки имеют право голосовать, при диктатуре – править.


Сочетание жестокости с чистой совестью – предел мечтаний моралистов. Вот почему они придумали ад.


Страх – главный источник предубеждений и один из главных источников жестокости.


Те, кто несчастлив, и те, кто плохо спит, привыкли этим гордиться.


Тот, кто действительно имеет авторитет, не боится признать свою ошибку.


Убежденность, что ваша работа необычайно важна, – верный симптом приближающегося нервного срыва.


Увы, так уж устроен свет: тупоголовые твердо уверены в себе, а умные полны сомнений.


Умереть за свои убеждения – значит придавать слишком большую цену предположениям.


Философия – это когда берешь нечто настолько простое, что об этом, кажется, не стоит и говорить, и приходишь к чему-то настолько парадоксальному, что в это просто невозможно поверить.


Чистая математика – это такой предмет, где мы не знаем, о чем мы говорим, и не знаем, истинно ли то, что мы говорим.


Чтобы стать долгожителем, нужно тщательно выбирать своих предков.


Этика – это попытка придать всеобщую значимость некоторым нашим желаниям.


Я так занят, что был вынужден перенести дату своей смерти.


Скука – серьезная проблема для моралиста, ибо со скуки совершается по крайней мере половина всех грехов человечества.


Каждый человек окружает себя успокаивающими убеждениями, что вьются вокруг него, словно рой мух в жаркий день.


Совместимость жестокости с чистой совестью – предел мечтаний для моралистов. Поэтому-то они и выдумали ад.


Счастливая жизнь должна быть в значительной степени тихой жизнью, ибо истинная радость может существовать лишь в атмосфере тишины.


Уметь с умом распорядиться досугом – высшая ступень цивилизованности.


Непристойность – это все то, что повергает в ужас пожилого и невежественного судью.

Мысль не свободна, если ею нельзя заработать на жизнь.


Больше всего гордятся собой две категории людей: те, кто несчастлив, и те, кто страдает бессонницей.


То время, что он не проводит перед зеркалом, уходит у него на пренебрежение своими обязанностями.


Как это ни грустно, люди соглашаются лишь с тем, что их, по существу, не интересует.


Человек – существо доверчивое, он должен во что-то верить – не в хорошее, так в плохое.


Главный недостаток отцов: они хотят, чтобы дети ими гордились.


Даже в цивилизованном обществе инстинкт единобрачия иногда дает о себе знать.


Наши эмоции обратно пропорциональны нашим знаниям: чем меньше мы знаем, тем больше распаляемся.


Патриотизм – это готовность убивать и быть убитым по самым тривиальным причинам.


Плохие философы могут иметь определенное влияние в обществе, хорошие – никогда.


Смысл философии в том, чтобы начать с самого очевидного, а закончить самым парадоксальным.


Когда монашек, которые моются, не снимая купальных халатов, спрашивают, зачем такие предосторожности, ведь их никто не видит, они отвечают: «А Боженька? Он-то все видит!».


В нашем великом демократическом обществе по-прежнему бытует мнение, будто глупый человек большей частью честнее умного, и наши политики, используя этот предрассудок в своих интересах, притворяются еще более глупыми, чем они родились на свет.


Когда собеседник подчеркивает, что говорит правду, можете не сомневаться: он лжет.


Чем больше о нас говорят, тем больше хочется, чтобы о нас говорили. Приговоренному к смерти убийце разрешается прочесть в газетах отчет о судебном процессе, и он придет в ярость, если обнаружится, что какая-то газета уделила его делу недостаточно места… Политиков и литераторов это касается в той же мере.


Органическая жизнь, как известно, развивалась от одноклеточного организма до философа, и развитие это, как нас уверяют, безусловно прогрессивное. Плохо только, что уверяет нас в этом философ, а не одноклеточное.


Из беседы с ученым мужем я всякий раз делаю вывод, что счастье нам не дано; когда же говорю с садовником, то убеждаюсь в обратном.


Немногие могут быть до конца счастливы, не испытывая ненависти к другому человеку, нации, вероисповеданию…


Он (Антони Идеи) – не джентльмен: слишком хорошо одевается.


Предрассудки, которые принято именовать «политической философией», полезны, но при условии, что их не будут называть «философией».


В Америке каждый свято убежден в том, что выше него в социальной иерархии нет никого. Верно, но и ниже – тоже.


Мы живем двойной моралью: одну исповедуем, но не используем на практике, а другую используем, но исповедуем очень редко.

Никто никогда не сплетничает о тайных достоинствах других людей.


Нежелательно верить в гипотезу, когда нет решительно никаких оснований считать ее верной.


Я всегда считал респектабельных людей подлецами, и теперь каждое утро с тревогой разглядываю в зеркале свое лицо – нет ли на нем признаков подлости.


Я люблю математику за то, что в ней нет ничего человеческого, за то, что с нашей планетой, со всей вселенной ее, по существу, ничего не связывает. За то, что любовь к ней… безответна.


Зависть – основа демократии.


Всякая точная наука основывается на приблизительности.


Чувство долга необходимо в работе, но оскорбительно во многих других отношениях. Люди хотят, чтобы их любили, а не переносили с терпеливой покорностью.


Обитель для души может быть возведена лишь на очень прочном фундаменте нескончаемого отчаяния.


Машинам поклоняются, потому что они красивы; машины ценятся, потому что в них заложена мощь. Машины ненавидят, потому что они отвратительны, машины презирают, потому что они делают из людей рабов.


Если какая-то точка зрения широко распространена, это вовсе не значит, что она не абсурдна. Больше того. Учитывая глупость большинства людей, широко распространенная точка зрения будет скорее глупа, чем разумна.


О человечестве мы думаем хорошо только потому, что человек – это, прежде всего, мы сами.

Человек всю жизнь видит сны. Иногда, правда, он пробуждается на минуту, осовело смотрит на мир, но затем вновь погружается в сладкий сон.


Личное тщеславие рассеивается братьями, семейное – одноклассниками, классовое – политикой, национальное – поражением в войне. Однако человеческое тщеславие остается…


От страха способен избавиться лишь тот, кто знает свое место; величия может достигнуть лишь тот, кто видит свое ничтожество.


Побывав в Китае, я расцениваю лень как одно из самых главных достоинств человека. Верно, благодаря энергии, упорству человек может добиться многого, но весь вопрос в том, представляет ли это «многое» хоть какую-то ценность?


В наших школах не учат самому главному – искусству читать газеты.


Искусство пропаганды в том виде, как его понимают современные политики, напрямую связано с искусством рекламы. Психология как наука во многом обязана рекламодателям.


«Правильно жить» означает лицемерие, «правильно думать» – глупость.


Главный довод в пользу слова – уязвимость наших убеждений.


Религиозная терпимость достигнута только потому, что мы перестали придавать религии такое значение, как прежде.


В каждое начинание необходимо впрыснуть определенную дозу анархии – ровно столько, чтобы и застоя избежать, и распада не допустить.


Тщеславие – довод необычайной силы. «Смотри на меня» – одно из основополагающих человеческих побудителей.

Человек доказывает свое превосходство перед животными исключительно способностью к занудству.


Мы любим тех, кто ненавидит наших врагов, поэтому, если бы у нас не было врагов, нам некого было бы любить.


Чтобы быть долгожителем, необходимо только одно: тщательно выбирать своих предков.


Всякое чувство, взятое в отдельности, – безумие. Здравомыслие можно было бы определить как синтез безумий… Тот, кто хочет сохранить здравомыслие… должен собрать в себе целый парламент всевозможных страхов, из которых каждый признавался бы безумным всеми остальными.


Мы не говорим о вере, когда речь идет о том, что дважды два четыре или что земля круглая. О вере мы говорим лишь в том случае, когда хотим подменить доказательство чувством.


Вместо того чтобы убивать своего соседа, пусть даже глубоко ненавистного, следует, с помощью пропаганды, перенести ненависть к нему на ненависть к какой-нибудь соседней державе – и тогда ваши преступные побуждения, как по волшебству, превратятся в героизм патриота.


Современные философы напоминают мне бакалейщика, у которого я однажды спросил, как дойти до Винчестера. Выслушав меня, бакалейщик кликнул мальчика, который в это время находился в задней комнате:

– Эй! Тут один джентльмен спрашивает дорогу в Винчестер.

– В Винчестер? – отозвался мальчик.

– Ага.

– Дорогу в Винчестер?

– Ага.

– В Винчестер, говорите?

– Да!

– Не знаю…

Он хотел удостовериться в существе вопроса, однако отвечать на него вовсе не собирался…


Наш страх перед катастрофой лишь увеличивает ее вероятность. Я не знаю ни одного живого существа, за исключением разве что насекомых, которые бы отличались большей неспособностью учиться на собственных ошибках, чем люди.


Неординарные люди равнодушны к счастью – особенно к чужому.


Во время кораблекрушения команда выполняет приказы своего капитана не задумываясь, ибо у матросов есть общая цель, да и средства для достижения этой цели очевидны и всем понятны. Однако, если бы капитан, как это делает правительство, принялся разъяснять матросам свои принципы управления кораблем, чтобы доказать правомерность поступающих приказов, корабль пошел бы ко дну раньше, чем закончилась его речь.


В наш опасный век есть немало людей, которые влюблены в несчастья и смерть и очень злятся, когда надежды сбываются.


Когда путь от средств к цели не слишком велик, средства становятся не менее заманчивыми, чем сама цель.


Род людской – это ошибка. Без него вселенная была бы не в пример прекраснее.

<p>Том Стоппард</p>

(р. 1937 г.)

драматург

Вольтер-младший: «Я совершенно согласен с тем, что вы говорите, но я готов отдать жизнь за то, чтобы не позволить вам это сказать».


Демократия – это не голосование, а подсчет голосов.


Комментарии дешевы, но факты обходятся дорого.


Лучше быть цитируемым, чем честным.


Многие идут на войну, потому что не хотят быть героями.


Моя проблема в том, что меня не интересует ничто, кроме меня самого. А из всех форм художественного вымысла автобиография оплачивается хуже всего.


Плохой конец – несчастливый, хороший конец – неудачный. Вот что такое трагедия.


Смерть, конечно, большое несчастье, но все же не самое большое, если выбирать между ней и бессмертием.


«Таймс» не сообщает слухов, а только факты: то есть, что другие, менее ответственные газеты, сообщили такие-то и такие-то слухи.


Человека достаточно смышленого можно убедить почти в чем угодно, куда труднее убедить тугодума.


Я пишу прозу, потому что это позволяет мне высказывать мысли, от которых можно отречься, и я пишу пьесы, потому что диалог – самый благопристойный способ противоречить себе самому.

<p>Олдос Хаксли</p>

(1894—1963 гг.)

писатель

Очень многие предпочитают репутацию прелюбодея репутации провинциала.


Официальный статус дипломатического представительства растет обратно пропорционально значимости державы, где оно открылось.


То, что люди не учатся на ошибках истории, – самый главный урок истории.


Последовательность одинаково плоха и для ума, и для тела. Последовательность чужда человеческой природе, чужда жизни. До конца последовательны только мертвецы.


Цель не может оправдывать средства по той простой и очевидной причине, что средства определяют природу цели.


До тех пор, пока люди будут преклоняться перед Цезарями и Наполеонами, Цезари и Наполеоны будут приходить к власти и приносить людям несчастья.


Целомудрие – самое извращенное из всех сексуальных извращений.


Смерть – это единственное, что нам не удалось окончательно опошлить.


Я могу сочувствовать страданиям людей, но не их радостям. Что-то в чужом счастье есть на редкость тоскливое.


Факты истории интересуют нас только в том случае, если они вписываются в наши политические убеждения.


Во всем считают себя правыми лишь те, кто добился в жизни немногого.


Опыт – это не то, что происходит с человеком, а то, что делает человек с тем, что с ним происходит.


Усовершенствовать можно только самого себя.


Большинство людей обладают совершенно уникальной способностью все принимать на веру.


Факты – это манекены чревовещателя. Сидя на коленях у мудреца, они могут изрекать мудрости, но могут, окажись он где-то в другом месте, тупо молчать, или нести вздор, или же удариться в мистику.


Искусство – это средство, с помощью которого человек пытается превознести жизнь, а значит – хаос, безумие и – большей частью – зло.


Мысль о равенстве может в наше время прийти в голову разве что буйнопомешанному.


Для художника XV века описание смертного ложа было таким же верным средством обрести популярность, как для художника XX века – описание ложа любовного.


Между цивилизованным обществом и самой кровавой тиранией нет, в сущности, ничего, кроме тончайшего слоя условностей.


Факты не перестают существовать от того, что ими пренебрегают.


Все мы рано или поздно приходим к выводу, что если в природе и есть что-то естественное и рациональное, то придумали это мы сами…


Основная разница между литературой и жизнью состоит в том, что… в книгах процент самобытных людей очень высок, а тривиальных – низок; в жизни же все наоборот.


Человек – это интеллект на службе у физиологии.


Ритм человеческой жизни – это рутина, перемежаемая оргиями.


Преимущество патриотизма в том, что под его прикрытием мы можем безнаказанно обманывать, грабить, убивать. Мало сказать, безнаказанно – с ощущением собственной правоты.


Идеализм – это благородные одежды, под которыми политик скрывает свое властолюбие.


Угрызения совести – это не до конца раскаявшаяся гордыня.


Революция хороша на первом этапе, когда летят головы тех, кто наверху.


Естественных прав нет – есть улаживание спорных притязаний.


С точки зрения отдельно взятых барашков, ягнят и коз, нет такого понятия, как «хороший пастух».


Опыт учит только тех, кто на нем учится. Художники же, известное дело, всю жизнь только и делают, что и учат, и учатся.


Цинизм – это героический идеализм, вывернутый наизнанку.


Трагедия – вещество химически чистое, иначе бы она не была столь мощным средством воздействия на наши чувства.


Каждая иерархия создает своего Папу Римского.


Иностранцы, особенно пожилые и женского пола, питают противоестественную страсть к домашним животным.


Светская беседа – как тоник без джина: возбуждает, но не пьянит.


Аксиома: чем больше любопытства вызывают наши новые знакомые, тем меньше они его заслуживают.


Как замечательны, интересны, оригинальны люди – на расстоянии.


Чтобы все знать, надо быть не только зрителем, но и актером.


В любую эпоху теория вызывала у людей любовь ко всему плохому и ненависть ко всему хорошему.


Пророчество интересно прежде всего тем, какой свет оно отбрасывает на настоящее.


Предаваться безделью – большое искусство. Все мы мастера ничего не делать, но лишь немногим дано бездельничать со вкусом.


Почти все наши ошибки, в сущности, языкового характера. Мы сами создаем себе трудности, неточно описывая факты. Так, например, разные вещи мы называем одинаково и, наоборот, даем разные определения одному и тому же.


Различие между любовью священной и святотатственной, идеальной и плотской очень условно, зыбко.


Самая идеальная любовь коренится в плоти; самая священная – сублимация святотатственной.


Глупо, даже бессовестно критиковать писателя за то, что ему не удалось. Читателя должно интересовать не то, что писатель не сделал, а то, что сделал.


Сочиняя сонет, нужно думать о себе: если читатель сочтет его скучным или лишенным смысла – тем хуже для читателя. Когда же сочиняешь рекламу, необходимо думать о других.


Удивительно, каким сложным путем шла к простоте литература.


Абсурд, как и поэзия, с которой он тесно связан, как философское умозаключение, как всякий вообще продукт воображения, есть утверждение духовной свободы человека, восставшего против тирании обстоятельств.


Тяга к сельской жизни, стремление вырваться «на природу» особенно широко распространены в странах с плохим климатом…


Только потому, что мы люди, мы считаем себя вправе рассуждать о Человеке.


Всякая литература, всякое искусство, книги, которые раскупаются за час или пылятся на прилавках годами, должны, прежде всего, быть искренними… ведь человек не может быть никем, кроме самого себя.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71, 72, 73, 74, 75, 76, 77, 78, 79, 80, 81, 82, 83, 84, 85, 86, 87, 88, 89, 90, 91, 92, 93, 94, 95, 96, 97, 98, 99, 100, 101, 102, 103, 104, 105, 106, 107, 108, 109, 110, 111, 112, 113, 114, 115, 116, 117, 118, 119, 120, 121, 122, 123, 124, 125, 126, 127, 128, 129, 130, 131