- Дашка! Какая ты умная!
      Впрочем, эта фраза звучала в разных вариантах. "Умная" заменялось на "добрая", "честная", "строгая, но справедливая". Это заряжало ее бурной энергией, хоть горы сворачивай.
      Но Даша не только принимала от знакомых дань в виде поклонения и безоговорочного признания, но и считала необходимым отдавать. Даша редко отказывала кому-нибудь в помощи, даже в мелочи, понимая, что этим привязывает человека еще крепче.
      Как-то интереса ради даже попробовала учиться у бабки-знахарки хитрым приворотам, заговорам и прочей колдовской чепухе, но скоро соскучилась и бросила.
      Но все это были незначительные мелочи. Все, чем занималась и интересовалась Даша, служило лишь ступеньками к трону на Олимпе, на котором она будет, нет, не блистать - править. Как достигнет подобающего ей положения, Даша еще не знала, но была твердо уверена, что усилия не пропадут даром.
      4.
      Даша
      "Мать словно не замечала моих успехов, впрочем, это было даже кстати. Не вмешиваясь, она не мешала мне познавать мир не только через книги, но и через людей. Здесь свободу мою мать не ограничивала. Может, дело было не в доверии ко мне и не в уважении, как к личности, а по совсем другим причинам (у матери тоже должно быть право на личную жизнь), но эти аспекты меня волновали мало. Если бы мать вышла замуж, я бы это только приветствовала. Пусть будет счастлива. Мы с ней не ругаемся, голос на меня она не повышает, разве только под дверью в туалет, где я иногда надолго могу засесть с интересной книгой. С отцом я связи не потеряла, пожалуй, он был даже немного ближе, чем мать, потому что был далеко. Мы регулярно переписывались, я делилась нехитрыми секретами, а каждое лето ездила к нему в Москву. Огорчало, что мать не желала оставить меня там насовсем, но я понимала ее: при отцовском образе жизни особо не разбежишься. Но придет, придет время, утешалась я. В общем, брошенной себя не ощущала. А уж об одиночестве и речи не было: дар у меня, что ли притягивать людей. Причем не только притягивать, но и привязывать намертво. И в Москве надо будет строить новые отношения по старому принципу. Как в родном Горске: здесь-то мое мнение играет чрезвычайно важную роль во всех сферах деятельности моих знакомых. И там должно быть также.
      В Горске меня приглашали всюду, как признанного критика, внимательного зрителя и ценителя. То вечер местного андеграунда, то одноклассники затевают очаровательную в своей глупости авантюру, то заумные одиночки-интеллектуалы приглашают на литературные бдения, мероприятия совершенно идиотские, но мне там обязательно предоставляется слово, и я невинно-нагло говорю гадости от всей души. Меня уже не смущали обиженные гримасы: завтра все будут совершенно уверены в моей правоте, а себя будут считать полными дураками и абсолютными ничтожествами. Удивительно, но никому еще не пришло в голову спросить: Дашенька, а что ты сама сделала? Впрочем, ответ на этот хамский вопрос у меня давно был заготовлен: единственное, на что мне хватает времени - наставлять некоторых на путь истинный, открывать им глаза и прочищать уши.
      Будучи дочерью известного в Горске музыканта и обладателем огромной коллекцией записей гигантов мирового рока, я считаюсь экспертом и в музыке. Спасибо отцу, в свое время привил вкус к интеллектуальной музыке - на любого эстета моя просвещенность в этом вопросе действовала безотказно. Весьма небрежно, но, несколько кривя душой, я отзывалась о группе "Yes" (команда-то была замечательная, музыканты профессиональные, полетность изумительная, но что-то чуточку враждебное слышалось мне в их голосах, словно обвиняют лично меня, слишком правильные и чистые какие-то). Зато пела дифирамбы "King Crimson", поражая слушателей глубиной понимания замысловатой и чуточку шизофреничной музыки. А когда переводила тексты, маленькая невинная ложь, выдавала домашние заготовки за синхронный перевод экспромтом - толпа оказывалась в положении, близком к обмороку.
      Из последней поездки в Москву я привезла связку толстенных альбомов шикарных репродукций от классической живописи до Дали. Что дало мне повод для общения с городскими художниками. Ха! Был среди них новый гений от изобразительного искусства. Его главными жизненными принципами были - не мыть голову (художник должен плевать на эстетические условности), не работать на государство (художник должен быть свободным) и ненавидеть все и всех на свете (только в гордом одиночестве, непонимании и рождается истинное вдохновение). Тем не менее, эти принципы не мешали ему втайне всегда мечтать о славе и популярности, в то же время считая пренебрежительно "толпа - дура, всё схавает". Тем большее удовольствие мне доставлял процесс втаптывания мазилы в грязь. В ответ на мои язвительные замечания, что я не вижу в его брызготне ничего гениального, художник заныл:
      - Художника обидеть может каждый, а вот оценить - единицы. Все вокруг или недоумки или быдло. Нет интеллигенции, впрочем, интеллигенция и есть главное быдло. Но я покажу, я докажу...
      Тут он вскочил и убежал за занавеску, изображающую портьеру. Он гремел там чем-то минуты три. И появился с торжественным выражением лица.
      - Только тебе, Евдоха, - он почему-то называл меня только так, - только тебе...
      Художник поставил передо мной холст, прислонив его к стене.
      - Натюрморт, - гордо изрек он.
      Поначалу я хотела оскорбиться. Но не смогла.
      Огромная, надрезанная вдоль толстая сарделька, раздваивающаяся на конце, уныло свисала с огромной же тарелки. А по бокам красовались два, очевидно вареных, облупленных и почищенных яйца. Яйца густо были присыпаны то ли мхом, то ли укропом. На кончике сардельки блестела капелька майонеза. Художник завывал о вызове обществу, о чистоте линий. Я, черствая, только пожала плечами и проговорила:
      - Извини, я подумала, это твой автопортрет.
      Художник с досады вцепился в бороду и снова исчез за занавеской. По-моему он туда бегал так часто не столько за своими творениями, сколько приложиться к бутылочке - пьянел он на глазах.
      - Мечта влюбленных, - с дрожью в голосе произнес он, поворачивая ко мне очередной холст. И я не выдержала. Слезы побежали по мои щекам сами, против моего желания. Я тихо булькала, пытаясь скрыть смех, но получалось, кажется, плохо. Да и как еще можно было реагировать на подобный шедевр: в нежно-розовых тонах уютно торчал посреди пустой комнатки веселый голубой унитаз. На двоих. Два сиденья, выполненные в форме сердец, ласково приникли друг к другу. С веревочки для смыва свисало пробитое Амуром сердечко. Сам Амур восседал выше, на крышке унитазного бачка, выполняя на полставки обязанности шишечки от крышечки.
      Не в силах больше сдерживать хохот, я вскочила и побежала. Но вообще-то я была удовлетворена: будет, чем поживиться на завтрашней сходке в Музее искусств. Весь колчан стрел выпущу в ху-до-нужника.
      Единственный неудачный опыт общения с "народом" раз и навсегда определил для меня круг общения, за который - ни ногой.
      Как-то, мне стало скучно. Город маленький, все - как муравьи в муравейнике, почти родственники. Я уже могла точно определить, пополнит человек мою свиту или его можно выбросить за борт. И заумными разговорами вкупе с гениальностью самородных поэтов и музыкантов пресытилась. До политиков мне отсюда не дотянуться, хотя, я думаю, это преинтереснейшие экземпляры словно экскурсия в серпентарий. Самые опасные и лживые твари среди человекообразных. В общем, стало неинтересно коллекционирование уровне Горска. Хотя, осталась еще неисследованная нива, не считая спортсменов и религиозных фанатов из многочисленных мелких общин, с которыми иметь общие дела было скучно уже заранее. И я затеяла экспедицию в мир криминала.
      Оделась попроще, но вызывающе, и пошла в парк. Где и встретила этого ужасного человека. Он подсел ко мне на лавочку и до смешного примитивно завел разговор. Кажется, он спросил который час. Нет, не так.
      - Девушка, сколько времени? А свободного?
      Потом он сиплым голосом рассказывал мне байки про лесоповал и романтику жизни крутого уркагана, показывал забавные наколки и все приглашал выпить портвейна. И я пошла. На какой-то замызганной хате нас встретила компания таких же ужасных мужиков. Пить я не стала, но решила провести эксперимент и покорить всех до одного - мы изучали на курсах поведение в нестандартных ситуациях. Но моя затея провалилась с треском. Все довольно быстро напились до невменяемости, а один урка, только что вернувшийся с очередной "ходки" (я уже немного понимала их речь), под шумок попытался залезть мне под юбку. Я искренне возмутилась, обрушила на голову нахала стоявший поблизости табурет и немедленно смылась, проведя для себя ту черту, преступать которую ни в коем случае нельзя, если не хочешь приключений с необратимыми последствиями на свою симпатичную попку.
      После неприятного инцидента я сочла необходимым пройти курс обучения восточным единоборствам, чтобы быть готовой ко всяким неожиданностям, чем еще больше подняла свой авторитет в городе. И снова все пошло по привычному, уже давно наскучившему кругу".
      5.
      Даниил
      Мне предстояла пара омерзительных вечеров. Когда я получил задание отправиться в этот захолустный городок и ожидать там возможных дальнейших указаний, я надеялся, что возможность не станет необходимостью. Находиться в обществе людей мне до сих пор было не совсем приятно, если не сказать большего.
      Как все-таки странно устроен мир. Я всю жизнь положил на то, чтобы оказаться в царствии небесном, в чертогах Всевышнего. Но и после смерти мне суждено было остаться на грешной земле. И совершенное исправлению не подлежит. Сейчас уже я начинаю догадываться, что вовсе не Господь руководил моими поступками, хоть и грех это большой - такие мысли. Но сейчас мне уже терять нечего.
      Однако привычки держат сильнее всякого страха, особенно привычки многолетние, посеянные еще в детском сознании и взращенные в зрелом возрасте под наблюдением старших и мудрых собратьев.
      В монастырь, где и принял постриг в двадцать пять лет, я пришел, добровольно отрекшись от суетного мира. Я исполнил свой долг, и больше меня ничего не держало по ту сторону жизни. Сестра долго отговаривала меня, но у меня был один ответ: пора, Бог помог мне, значит, я ему нужен. Я до сих пор уверен, что именно Всевышний дал мне силы преодолеть все земные беды и направил на путь истинный.
      Мы с сестрой остались без родителей - они погибли во время пожара на заводе - когда мне было четырнадцать, а сестре - восемь лет. Времена для страны были трудные, во всю бесчинствовали враги народа, всем было несладко. Господь не разлучил нас с сестрой. Мы не попали в детдом, а остались на попечении бабки Веры, она жила в пригороде, в своем доме. Квартиру родителей взяло назад государство, родительские вещи пришлось продавать на городской барахолке за бесценок. Я с грехом пополам закончил восемь классов, и бросил школу. Бабка Вера только приветствовала мое решение.
      - Господь дал жизнь, даст и образование, и специальность, и работу, твердила она ежедневно и ежечасно.
      Бабка два раза в день водила меня на службу в храм. Заутреня и вечерня стали обычным и привычным делом. Я ходил с ней в церковь, сначала как на постылую работу, потом стал ждать встреч с Богом с огромным нетерпением. Меня приметил батюшка. Начал приглашать к себе на душеспасительные беседы. Моя душа была открыта миру - слишком изголодалась по ласковому слову, по благому делу. Речи батюшки впитывались мной, как целительная утренняя роса, разум очищался от скверны знаний, несущих неугодное Богу сомнение, смущающее душу, и наполнялся истинной верой.
      Через год умерла бабка Вера. На мои плечи целиком и полностью упала забота о сестре. Я принял с радостью это испытание. Пособие нам выдавали крошечное, но я выкручивался, много работал, учебу забросил еще раньше. Сильно выручал оставшийся от бабки огород. Сестричка моя всегда была сыта, я следил, чтобы одевалась не хуже других, постоянно следил за ее учебой. В общем, в пятнадцать лет я стал, скорее, отцом, чем братом.
      Но в то же время не забывал и про храм Божий. Как и прежде усердно выстаивал и заутреню, и вечерню. Не пропускал и нечастые всенощные. Я страшно устал физически, похудел и осунулся, но духом оставался тверд: по-прежнему все тяготы принимал, как должное.
      Батюшка заметил мое истощение и бледный вид и вызвал на беседу. Тогда-то впервые и зашла речь о посвящении жизни служению святым силам.
      - Сейчас ты отрок, - благовещал батюшка. - На тебе лежит большая ответственность - вырастить сестру. Это благое дело, ты должен отдаваться ему со всем пылом юной души. Но года пролетят незаметно. Сестра твоя вырастет, найдет себе хорошего мужа, которого ты одобришь. И что тогда? Куда приклонишь голову, на что пойдут молодые силы, куда устремится младая душа?
      Ответ пришел как-то сам собой. Ни на минуту не задумываясь, я страстно выпалил:
      - Я давно решил, батюшка, хочу посвятить себя Господу нашему, великому и всемогущему.
      Священник долго и пристально смотрел мне в глаза. Я не отвел взгляда, показывая чистоту и неотвратимость моих намерений.
      - Это серьезный шаг, сын мой, - изрек, наконец, батюшка. - У тебя еще есть время подумать.
      У меня в запасе оставалось девять лет. За это время у меня даже мысли не закралось изменить своим планам. Я по-прежнему ухаживал за домом и воспитывал сестренку, не привлекая ее к церкви, считая, что выбор она должна сделать сама. В душе надеясь, что девочка последует по моим стопам, я изредка брал ее на службу. Но сестра не понимала благости храма, священного слога молитвы то ли по младости лет, то ли по сущности земного предназначения. И я оставил попытки приобщить сестру к святому духу, но сам по ночам читал книги, которые давал мне батюшка, осмысливал прочитанное, непонятное спрашивал у святого отца. Я становился все серьезнее, все спокойнее и рассудительнее. Я без осуждения и снисхождения наблюдал за взрослением ровесников, не питая ни малейшего желания присоединиться к ним.
      Батюшка оказался прав: девять лет пролетели быстро. Сестра достигла совершеннолетия, и я начал готовиться к величайшему шагу в моей жизни. Мне казалось, что за отпущенный срок я должен был привыкнуть к мысли о постриге, но от предчувствия скорого исполнения мечты меня поколачивало, как в ознобе. Батюшка остужал мой пыл, внушая, что решение должно приниматься не лихорадочно, сгоряча, а с подобающей благостью.
      - Сначала сестру замуж выдай, а за это время обрети соответствующий настрой, чтобы без суеты и мирских замашек.
      Я участил посты, сам просил батюшку накладывать епитимьи, чтобы укротить тело и укрепить дух. Отпустил бороду, отрастил длинные власы. Стал говорить еще тише, чем раньше, еще благостней и приветливей.
      Наконец настал знаменательный день. Я подписался свидетелем со стороны невесты в ЗАГСе, благословил сестру на счастливую семейную жизнь, поздравил жениха и попрощался с ними, отказавшись от светского обеда - обязательная даже по такому случаю мирская коллективная пьянка, обжорство, гармошка и непременная драка подвыпивших парней мне были неприятны. Зато за судьбу сестры теперь я был спокоен. Она дала согласие на замужество серьезному, хозяйственному и выпивающему только по праздникам и в выходные мужчине. У него было крепкое хозяйство и высокие заработки. Даже если тот время от времени и станет вразумлять жену кулаками, то для ее же блага. Ибо сказано в священном писании истинно "да убоится жена мужа своего".
      У ворот церкви я почувствовал неведомое доселе состояние невесомости, словно, ангелы приподняли меня над землей и внесли в храм. Внутри тихо и торжественно звучал орган, певчий высоким голосом будто извещал Господа о моем окончательном вступлении под крыло святой власти.
      К моему величайшему сожалению, в святой обители мне определили год послушничества. Но я смирился и вскоре начал находить особую прелесть в своем положении. На исходе года совет благословил меня на постриг, и был назначен день.
      О, это было великое таинство и благодать. Я до конца дней своих с трепетом вспоминал церемонию. В настоящий момент я запрещаю себе даже на минуту предаваться блаженным воспоминаниям - ибо не достоин их.
      Я, практически всю жизнь утешавшийся думами о Боге, попал в темные сети. И Господь допустил это.
      Уже теперь я понимаю, что меня, скорее всего, тщательно, шаг за шагом, подводили к последней черте, руководили, как ярмарочным Петрушкой. Но задумываться об этом сейчас уже поздно. Впрочем, я совсем позабыл самые простые человеческие чувства и ощущения. Осталось только накрепко впитанное в мой дух неприятие мирской суеты, в которую сейчас меня снова заставляют окунуться. И я сделаю это, ибо не в силах противиться. Если от меня требуется исполнить богомерзкую роль сводника - да будет так. Ибо покорность духовному отцу укоренилась в сознании навечно".
      6.
      Даша
      Мать преподнесла мне сюрприз: предложила отметить мое пятнадцатилетие в ресторане. Я не знаю, как ей это взбрело в голову.
      Когда к матери приходили гости, после первых легких салатиков я выскальзывала из-за стола, оставляя матери чистое поле действий. Мать редко появлялась на людях с такой взрослой дочерью, видимо, опасаясь уточнения своего возраста. Но вдруг почему-то решила устроить настоящий банкет.
      - Что за праздник, если приходится суетиться, готовиться к приему гостей. В ресторане все проще: и хорошая кухня, и музыка, и публика соответствующая словом, подходящая атмосфера.
      Накануне празднества мать потащила меня в магазин, правда, я особо и не упиралась, выбирать туалет. После долгих колебаний мы выбрали простое, но милое платье: темно-зеленое, оно идеально подчеркивало совершенство моей юной фигурки и необычайно подходило к глубоко-зеленым глазам. Скупая на похвалы мать непривычно восхитилась, заметив, что к такому платью необходима прическа. И прическу на следующий день сделали. Незамысловатую, бесхитростную, но мило оттеняющую все достоинства моих не совсем безупречных черт.
      - А вот макияжа не надо, - сказала парикмахер. - Все очарование юности пропадет. Разве только немного губы подкрасить.
      С неведомым ранее возбуждением я едва дождалась вечера. Не сказать, чтобы это был первый мой выход в кабацкий свет. Я частенько с кем-нибудь заходила посидеть в кафе, один раз что-то отмечали в забегаловке с заманчиво-обманчивым названием "Русский трактир". Напротив, надолго запомнилось, стояло небольшое одноэтажное здание бывшей городской музыкальной школы, магией перестройки превращенной в платный туалет под названием "Сирано". Девочки налево по коридору, мальчики - направо, с каждого по десятке. В настоящий ресторан, да еще на весь вечер, я шла впервые.
      Мать заказывала такси, а я разглядывала себя в зеркало в поисках изъяна. Но так и не нашла. Услышав материно ласковое: "Дашутка, такси у подъезда", я бросила в зеркало последний оценивающий взгляд, подмигнула своему отражению сегодня будет что-то интересное - и вышла в прихожую. Меня немного потрясывало от волнения, но я старалась принять независимо-усталый вид. Мать, конечно же, была хороша, у меня даже промелькнула мысль: "Ох, простофиля отец, такую женщину оставил". Испытывая законную гордость, я чмокнула мать в щеку.
      - Мама, какая ты у меня красавица!
      Мать довольно улыбнулась: сегодня она в первый раз выводит дочь в свет, надо выглядеть на уровне.
      - Спасибо, ты тоже.
      Мы спустились к машине. Таксист даже вышел навстречу и открыл дверцы. Мать одарила его милостивой улыбкой и назвала ресторан. Таксист уважительно крякнул и мягко тронул машину.
      Наше появление не осталось незамеченным".
      7.
      Нина отметила устремленные на них взгляды. Конечно, львиная доля внимания досталась дочери. Но мать уловила несколько заинтересованных мужских взглядов, задержавшихся именно на ней, старшей даме.
      Столик был заказан заранее. И гостей мать попросила прийти пораньше. Приглашенных было немного: двое друзей Нины, весьма солидные по горским понятиям мужчины, одна ее подруга и пара Дашиных приятелей, чтобы дочь не чувствовала себя скованно. Нина не зря выбрала именно этот ресторан. Хоть и дороговато, но зато публика приличная, кормят неплохо и музыканты знакомые, еще Алекс с ними работал. Словом, атмосфера вполне подходящая для того, чтобы девочка почувствовала разницу между жизнью и хорошей жизнью.
      Мать с видимым удовольствием наблюдала за Дашей весь вечер. Девочка имела успех. По всем законам, она должна почувствовать вкус к красивой жизни. Нина, как только увидела первый клип бывшего мужа, исподволь начала готовиться первым делом надо было приобрести союзницу. Даша росла многообещающей девочкой, мать знала это, несмотря на внешнее невнимание к жизни дочери. У девочки, решила Нина, должна быть другая судьба, она должна вкусить самого вкусного пирога, от которого кусок обязательно перепадет матери. Желая дочери лучшего, Нина нисколько не кривила душой. Если прохлопала ушами воспользоваться собственной молодостью как оружием для завоевания тепленького местечка под солнцем, глупо повторять собственные ошибки и упустить возможности красавицы-дочери. Она - мать, она сделала Дашу такой, она имеет право. И, похоже, замысел Нины удался. Этот вечер Даша запомнит надолго. И захочет других, таких же.
      Даша, на самом деле, запомнила этот вечер.
      8.
      Даша
      "Когда я увидела маминых друзей, мне стало немного не по себе - как вести себя в их присутствии? Все-таки не дома. Но, разглядев своих приятелей, я воспрянула духом, хотя и бросила на мать укоризненный взгляд. Освоилась я быстро. Когда гости устроили нам настоящую овацию, вызвав еще больший ажиотаж, я только снисходительно улыбнулась, принимая чествование как должное. Вдобавок ко всему музыканты, я их всех знала - они когда-то работали с отцом, появились на сцене раньше времени, чтобы поприветствовать именинницу, и спели мою любимую песню. Почти все головы повернулись в мою сторону. Приятно, черт возьми. Я рассеянно улыбалась, выказывая светский лоск и небрежность, но в то же время во мне поднималась какая-то волна, кружащая голову. Волна росла с каждой минутой. Но я махнула на нее рукой: сегодня мне можно все, решила я. Кто посмеет меня осудить? И снялась с тормозов.
      Я уже знала вкус шампанского, дома на праздниках я выпивала иногда глоток. Но в таких количествах поглощала его в первый раз. На следующий день я почти с ненавистью думала о старших, не предупредивших меня о его коварных свойствах. Но это будет только завтра. А пока мы поднимали тосты за меня, за родителей, за бабушек и дедушек, за... Бог знает за что еще.
      Так весело мне не было никогда. Я хихикала над каждой шуткой, все казалось таким смешным и очаровательным. Даже толстый дядька Юлий, звезда местной журналистики и большой любитель халявной выпивки, за что много лет назад получил навсегда прозвище "Хвостик", был мил и забавен. Он-то и пригласил меня танцевать. Я очень удивилась, когда вставала: пол накренился, стены поехали друг другу навстречу. Это было уморительно. Я долго смеялась, а Юлий все интересовался, что меня так рассмешило? Танцевал он потешно - зажав мою ладошку в своей, потной и мокрой, он торжественно вел меня. При каждом повороте зал съезжал в сторону, а я налетала на Хвостиково пузо, и это еще больше забавляло меня. Я хохотала, как ненормальная. Отчаявшись меня успокоить, Юлий отвел меня на место и сказал несколько слов матери на ухо. Она тревожно глянула на меня, я беззаботно помахала ей рукой через стол. Но следующий бокал шампанского она у меня отняла, заменив его соком.
      Но меня это мало огорчило. Я заметила на столе любимую селедку "под шубой".
      - Селедочка, - обрадовалась я, - какая у тебя шубка! Дай мне немножко хоть в желудке поносить.
      Я поставила перед собой бордовую от свеклы салатницу и принялась уплетать за обе щеки. Одноклассники только недоуменно переглядывались: в таком состоянии они видели великолепную Дашу впервые. А Даше уже было море по колено. Наевшись до икоты любимой селедки и изрядно попортив ее шубку, я, как тот волк, захотела петь. Вставать было трудно. Но-но, соберись, сказала я себе, ты теряешь контроль над собой, дорогая. Я мужественно поднялась, шагнула к эстраде и вдруг громко, кажется, на весь зал, икнула. Раз, второй, третий... И наконец до меня дошло, что "шуба" просится назад, к раздетой догола селедке.
      До туалета добежать я успела. Мне запомнилась последняя разумная мысль: "хорошо, что "шуба" так мелко нашинкована - выходит легко. Не хуже, чем заходила". Я и не думала, что успела сожрать так много и мечтала об одном чтобы быстрее иссяк этот бесконечный бурный поток. Бе-е-е, наконец-то смахнула я последнюю слюнку с подбородка.
      Выпрямляясь, я отметила краешком оставшегося сознания: кто додумался повесить такую безобразную картину - какая омерзительная девка, шалава просто. Специально для таких бедолаг, как я, чтобы пальцы в рот не толкать? Я уже взялась за ручку двери, когда до меня дошло. И доплелась до картины. Боже, это же зеркало! Начала было приводить себя в порядок, но потом махнула рукой красоту ничем не испортишь, вяло подумала я и вышла. Я тупо пялилась на ведущие вверх ступеньки, и они казались мне Эверестом. Поняв, что мне лестницу не одолеть, я плюхнулась на ступеньку, чувствуя себя самой несчастной в мире. А как хорошо все начиналось. Как было весело, какая была селе-д-ка под шу...
      После второго облегчения я совершенно выбилась из сил. Меня хватило только выйти из туалета и сползти по стене возле двери. Горло саднило, глаза закрывались, хотелось спа-а-ть...
      Сколько времени прошло - не знаю. Я куда-то плыла по морю в трамвае, меня ужасно качало и трясло одновременно. Я мысленно выругала водителя и вдруг поняла, что, наверное, смогу встать. Но сначала решила открыть глаза. Первое, что я увидела, был блин странной овальной формы. Постепенно у блина появлялись глаза, нос, губы. Ой, как неудобно. Это вовсе был не трамвай, а тот же ресторанный холл, уютный уголок возле туалета. Похоже, я успела уснуть. И тряс меня незнакомый взрослый парень. А, впрочем, черт с ним. Я уцепилась за протянутую руку и кое-как встала. Лучше бы я этого не делала. Снова стены поехали вкруговую, а пол опять превратился в трамвай. И снова "шуба" распахнула мою душу навстречу незнакомцу. Надо отдать ему должное, он успел увернуться, а я запоздало помчалась к ближайшему общественному унитазу. Запомнился бредовый пьяный страх - лишь бы не перепутать с саксофоном ресторан все-таки".
      9.
      Когда к Нине подошел учтивый молодой человек и сказал, что ее дочери требуется помощь, она сначала не поняла. Но пошла за ним. Дочь сидела на первом этаже в кресле, закрыв глаза. Платье темнело потеками, волосы слиплись в единое целое. Нина закусила губу. Кажется, она немного переоценила возможности дочери. Нина попросила молодого человека присмотреть за Дашей, поднялась в зал и попрощалась с гостями (ни к чему им видеть Дашу в таком виде). Парень предложил свои услуги, и Нина отправила его ловить такси. Грузили Дашу они вдвоем. Она не сопротивлялась, только дурашливо хихикала, но хоть песни не пела. Уже сидя в машине, холодно, но вежливо поблагодарив молодого человека за помощь, Нина назвала адрес и захлопнула дверь такси. Таксист оказался как назло тот же. Он, как старый знакомый, фамильярно подмигнул и спросил, кивнув в сторону ресторана:
      - Оттуда дровишки?
      - Крути баранку, водила, - огрызнулась Нина.
      До квартиры они добрались благополучно, если не считать мелкого позора перед таксистом. Даша приходила в себя медленно, но верно. Дома Нина раздела дочь и уложила спать, оставив разговор на завтра.
      Но разговора не получилось. Даша сама была не в восторге от вчерашнего приключения и попросила мать никогда не готовить селедку "под шубой". Материнское сердце не камень. И Нина, видя страдания дочери, хлопотала возле Даши, бессильно лежавшей в постели...
      "Народные методы борьбы с похмельем:
      Опохмелиться
      Постарайтесь позаботиться с вечера, чтобы на утро у вас что-нибудь осталось на опохмелку - бутылка(банка), лучше две, холодного пива. Разбавлять водкой категорически запрещается. Три уже будет перебор - неизвестно откуда найдутся деньги, друзья, желание продолжить... Если нет опыта заначки заблаговременных запасов лечебного пива и денег - звоните приятелям, бегите по соседям... Кто-нибудь да выручит - дело известное. Ни в коем случае не поддавайтесь на провокации продолжить под лозунгом "Хорошо пошла!"
      Отлежаться
      Способ для тех, кому не надо с утра пораньше на рабочее место, у кого нет друзей-доброхотов, нет денег и заначки, но есть сила воли, молодость и здоровье. Рекомендуется больше пить жидкости (безалкогольной). Дополнительно помогает, но очень слабо, применение широко рекламируемых препаратов типа "Что, дружок, похмелье? Попробуй ЭТО".
      Сдаться
      Для тех, кто не смог вылечиться предыдущими двумя способами (см. выше) и продолжал еще несколько дней. Данная методика применяется профессионалами с достаточным для потери здоровья стажем употребления алкоголя. Процесс выздоровления требует внутривенного коктейля из гемодеза, реланиума и прочих дефицитных и дорогостоящих, чаще импортных, препаратов под бдительным наблюдением квалифицированных специалистов. Метод очень болезненный для своего "я" и своего кошелька.
      Резюме: Пить или не пить, вот... В чем вопрос?!"
      Даша спала, когда в дверь позвонили.
      10.
      Илья
      Илья снисходительно улыбался, слушая наивные и явно приукрашенные рассказы приятелей об их амурных похождениях и деловых операциях, о серьезном бизнесе и умопомрачительных авантюрах. Что они видели, эти провинциалы? Прошла всего неделя, с тех пор как блудный сын вернулся в родной город из западного рая, а казалось, будто и не уезжал вовсе и не вырвется отсюда никогда. Илья приехал домой на каникулы из Массачусетского технологического университета Соединенных Штатов, куда попал, получив грант на обучение от Фонда Сороса. И его опыт во многих сторонах жизни позволял скептически относиться к экзальтированным восторгам и нравам периферии. Обмывали приезд друга детства основательно, бывшие друзья-приятели на него глядели с жадным любопытством, какие-то знакомые знакомых притащились, всем было интересно поглядеть на живого американца. Господи, людям прилично за двадцать, а представления какие-то детские! Перебивая друг друга, с пеной у рта перечисляли собственные достоинства, хвастались смешными успехами. Илья только усмехался уголком рта. Видя Илюшино нескрываемое презрение и скуку, приятели возмутились.