Динни, присевшая на край кресла, оперлась локтями о колени. Эта поза, как было известно сэру Лоренсу, не предвещала ничего доброго.
      - Судя по моему сегодняшнему разговору с ним, дядя Лоренс, он принял твердое решение: либо Клер вернется к нему, либо он возложит вину за развод на нее.
      - Как посмотрят на это твои родители?
      - Крайне отрицательно.
      - Тебе известно, что в дело замешан некий молодой человек?
      - Да.
      - У него за душой ничего нет.
      Динни улыбнулась:
      - Нас, Черрелов, этим не удивишь.
      - Знаю. Но когда вдобавок не имеешь никакого положения - это уже серьезно. Корвен может потребовать возмещения ущерба; он, по-моему, мстительная натура.
      - А вы уверены, что он решится на это? В наши дни такие вещи - дурной тон.
      - Когда в человеке пробуждается зверь, ему не до хорошего тона. Ты, видимо, не сумеешь убедить Клер, что ей надо порвать с Крумом!
      - Боюсь, что Клер никому не позволит указывать ей, с кем можно встречаться. Она утверждает, что вся вина за разрыв ложится на Джерри.
      - Я за то, чтобы установить за ним наблюдение, - сказал сэр Лоренс, неторопливо выпуская кольца дыма, - собрать улики, если таковые найдутся, и открыть ответный огонь, но Клер такой план не по душе.
      - Она убеждена, что он пойдет далеко, и не хочет портить ему карьеру. К тому же это мерзко.
      Сэр Лоренс пожал плечами:
      - А что же тогда остается? Закон есть закон. Постой, Корвен - член Бэртон-клуба. Что, если мне поймать его там и уговорить на время оставить Клер в покое, поскольку разлука, может быть, смягчит ее сердце?
      Динни сдвинула брови:
      - Попробовать, вероятно, стоит, но я не верю, что он уступит.
      - А какую позицию займешь ты сама?
      - Буду помогать Клер во всем, что бы она ни делала.
      Сэр Лоренс кивнул. Он ждал такого ответа и получил его.
      X
      То качество, которое с незапамятных времен делает государственных деятелей Англии тем, что они есть, которое побудило стольких адвокатов добиваться места в парламенте и стольких духовных лиц стремиться к епископскому сану, которое уберегло стольких финансистов от краха, стольких политиков от мыслей о завтрашнем дне и стольких судей от угрызений совести, было в немалой степени свойственно и Юстейсу Дорнфорду. Короче говоря, он обладал превосходным пищеварением и мог, не боясь последствий, есть и пить в любое время суток. Кроме того, он был неутомимым работником во всем, включая даже спорт, где ему помогал дополнительный запас нервной энергии, отличающий того, кто побеждает на состязаниях по прыжкам в длину, от того, кого на них побеждают. Поэтому за последние два года он стал королевским адвокатом, хотя практика у него отнюдь не всегда шла гладко, и был избран в парламент. Тем не менее к нему ни в коей мере не могло быть отнесено слово "карьерист". Его умное, пожалуй, даже чувствительное, красивое и слегка смуглое лицо со светло-карими глазами становилось особенно приятным, когда он улыбался. У него были темные, коротко подстриженные усики и темные вьющиеся волосы, которых еще не успел испортить парик. После Оксфорда он начал готовиться к адвокатуре и поступил в контору известного знатока обычного права. Обер-офицер Шропширского территориального кавалерийского полка, он после объявления войны добился перевода в регулярный полк, а вслед за тем угодил в окопы, где ему повезло больше, чем почти всем тем, кто туда попадал. Его адвокатская карьера после войны оказалась стремительной. Частные поверенные охотно обращались к нему. Он не давал сбить себя с толку ни одному судье и прекрасно справлялся с перекрестными допросами, потому что вел их с таким видом, словно сожалеет о том, что ему приходится снисходить до спора. Он был католик - скорее по воспитанию, чем по убеждениям. Наконец, он отличался сдержанностью во всем, ' что касалось пола, и его присутствие на обедах во время выездных сессий если и не пресекало вольные разговоры, то во всяком случае оказывало умеряющее воздействие на распущенные языки.
      Он занимал в Харкурт Билдингс квартиру, удобную и как жилье и как место для занятий. Каждое утро в любую погоду он совершал раннюю верховую прогулку по Роу, причем успевал до нее часа два посидеть над своими делами. В десять утра, приняв ванну, позавтракав и просмотрев утреннюю газету, он отправлялся в суд. После четырех, когда присутствие закрывалось, он опять работал над делами до половины седьмого. Раньше вечера были у него свободны, но теперь он проводил их в парламенте и, так как редко ложился спать, не посвятив час-другой изучению того или иного дела, вынужден был сокращать время сна до шести, пяти, а то и четырех часов.
      Обязанности, возложенные им на Клер, были простыми: она приходила без четверти десять, просматривала корреспонденцию и от десяти до четверти одиннадцатого выслушивала инструкции патрона. Затем оставалась столько, сколько было нужно, чтобы выполнить их, а в шесть являлась опять и получала новые указания или заканчивала то, что не успела сделать утром.
      На другой день после описанного выше, в восемь пятнадцать вечера
      Дорнфорд вошел в гостиную на Маунт-стрит, поздоровался и был представлен Эдриену, которого пригласили снова. Они пустились в обсуждение курса фунта и других важных материй, как вдруг леди Монт изрекла:
      - Суп. А куда вы дели Клер, мистер Дорнфорд?
      Он с легким изумлением перевел на хозяйку взгляд, до сих пор прикованный к Динни:
      - Она ушла из Темпла в половине шестого, сказав, что еще увидится со мной.
      - Тогда идемте вниз, - распорядилась леди Монт.
      Затем начался один из тех тягостных и так хорошо знакомых воспитанным людям часов, когда четверо присутствующих с тревогой думают о деле, в которое им нельзя посвящать пятого, а пятый замечает их тревогу.
      Людей за столом сидело меньше, чем желательно в таких случаях, потому что любое слово одного могло быть услышано всеми. Юстейс Дорнфорд тоже был лишен возможности углубиться в конфиденциальный разговор; поэтому, едва лишь инстинкт подсказал ему, что, будучи единственным непосвященным, он того и гляди совершит какую-нибудь бестактность, он постарался свести беседу к наиболее общим темам, вроде вопроса о премьерминистре, о нераскрытых случаях отравления, о вентиляции палаты общин, о том, что там некуда сдать на хранение шляпу, и прочих предметах, повсеместно возбуждающих интерес. Но к концу обеда он так остро ощутил, насколько необходимо его сотрапезникам поделиться друг с другом вещами, которых ему не следует слышать, что сослался на деловой звонок по телефону и покинул столовую в сопровождении Блора.
      Не успели они выйти, как Динни объявила:
      - Тетя, он ее куда-нибудь заманил. Можно мне извиниться и съездить узнать, в чем дело?
      - Лучше подожди, пока мы не кончим обедать, Динни, - возразил сэр Лоренс. - Две-три минуты не играют роли.
      - А вам не кажется, что Дорнфорда следует ввести в курс событий? спросил Эдриен. - Клер ведь ежедневно является к нему.
      - Я введу, - вызвался сэр Лоренс.
      - Нет, - отрезала леди Монт. - Ему должна сказать Динни. Подожди его здесь, Динни, а мы пойдем наверх.
      Позвонив по междугородному телефону человеку, которого, как заранее знал Дорнфорд, не было дома, и вернувшись в столовую, он застал там только поджидавшую его Динни. Она предложила ему сигареты и сказала:
      - Извините нас; мистер Дорнфорд. Дело касается моей сестры. Курите, прошу вас. Вот кофе. Блор, не вызовете ли мне такси?
      Они выпили кофе и подошли к камину. Динни отвернула лицо к огню и торопливо начала:
      - Понимаете, Клер порвала с мужем, и он приехал, чтобы увезти ее обратно. Она не соглашается, и сейчас ей очень трудно.
      Дорнфорд издал звук, напоминающий деликатное "гм!"
      - Страшно рад, что вы мне сказали. За обедом я чувствовал себя очень неловко.
      - А теперь, простите, мне пора: я должна выяснить, что случилось.
      - Позволите поехать с вами?
      - О, благодарю вас, но...
      - Я был бы искренне рад.
      Динни заколебалась. С одной стороны, лучшей помощи в беде и желать нечего; с другой... И она ответила:
      - Весьма признательна, но боюсь, что сестра будет недовольна.
      - Понятно. Если я понадоблюсь, вам стоит только сообщить.
      - Такси у подъезда, мисс.
      - Как-нибудь я попрошу вас рассказать мне о разводе, - уронила, прощаясь, Динни.
      В автомобиле она принялась ломать себе голову, что делать, если дверь не откроют, и как быть, если, войдя в дом, она застанет там Корвена. Девушка остановила машину на углу Мелтон-Мьюз.
      - Подождите, пожалуйста, здесь. Я вернусь через несколько минут и скажу, нужны вы мне еще или нет.
      Переулок, тихий, как заводь, был темен и неприветлив.
      "Словно наша жизнь", - подумала Динни и потянула к себе изукрашенную ручку звонка. Послышалось одинокое позвякивание, затем все смолкло. Девушка дернула еще несколько раз, потом отошла от двери и взглянула на окна. Шторы, - она помнит, какие они плотные, - спущены, горит ли за ними свет - угадать невозможно. Она позвонила еще раз, затем прибегла к дверному молотку и прислушалась, затаив дыхание. Опять ни звука! Наконец, растерянная и встревоженная, она вернулась к машине и дала шоферу адрес "Бристоля": Клер говорила, что Корвен остановился в этом отеле. Конечно, исчезновение сестры можно объяснить хоть дюжиной причин, но почему Клер не предупредила их? Ведь в городе есть телефон. Половина одиннадцатого! Теперь та, наверно, уже позвонила.
      Такси подкатило к отелю.
      - Подождите, пожалуйста.
      Девушка вошла в умеренно раззолоченный холл и нерешительно остановилась: для семейных сцен обстановка явно неподходящая.
      - Что угодно мадам? - раздался рядом с ней голос мальчика-рассыльного.
      - Не могли бы вы узнать, здесь ли мой зять сэр Джералд Корвен?
      Что она скажет, если его вызовут? Она, взглянула в зеркало, где отражалась ее фигура в вечернем туалете, и удивилась, что стоит прямо; у нее было такое ощущение, будто она вся извивается и корчится. Но Джерри не оказалось ни в номере, ни в общих помещениях. Динни вернулась к машине:
      - Обратно на Маунт-стрит, пожалуйста.
      Дорнфорд и Эдриен ушли, дядя и тетка играли в пикет.
      - Ну что, Динни?
      - Я не могла попасть в квартиру. В отеле его нет.
      - Ты и там была?
      - Да. Ничего другого мне в голову не пришло.
      Сэр Лоренс поднялся:
      - Пойду позвоню в Бэртон-клуб.
      Динни подсела к тетке:
      - Я чувствую, что с Клер что-то стряслось. Она всегда такая точная.
      - Похищена или заперта, - объявила леди Монт. - В молодости я слышала об одной такой истории. Томсон или Уотсон, - словом, нечто похожее. Был ужасный шум. Habeas corpus или что-то в этом роде. Теперь мужьям тако'о не разрешают. Ну как, Лоренс?
      - Он ушел из клуба в пять часов. Придется ждать до утра. Клер могла просто забыть, или у нее переменились планы на вечер.
      - Но она же сказала мистеру Дорнфорду, что еще увидится с ним.
      - Она увидится - завтра утром. Бесполезно ломать себе голову, Динни.
      Динни поднялась в свою комнату, но раздеваться не стала. Сделала ли она все, что в ее силах? Ночь для ноября сравнительно светлая и теплая. До Мелтон-Мьюз, этой тихой заводи, каких-нибудь четверть мили. А что, если тихонько выбраться из дома и еще раз сходить туда?
      Девушка сбросила вечернее платье, надела уличное, шляпу, шубку и прокралась по лестнице. В холле было темно. Она бесшумно отодвинула засов, вышла на улицу и направилась к Мьюз. Добралась до переулка, куда на ночь загнали несколько машин, и увидела свет в верхних окнах дома N 2. Они были открыты, шторы подняты. Динни позвонила.
      Через несколько секунд Клер в халате открыла ей дверь:
      - Динни, это ты звонила раньше?
      - Нет.
      - Жалею, что не могла впустить тебя. Идем наверх.
      Клер первой поднялась по винтовой лесенке, Динни последовала за ней.
      Наверху горел яркий свет и было тепло. Дверь крошечной туалетной распахнута, кушетка в беспорядке. Клер посмотрела на сестру вызывающими и несчастными глазами:
      - Да. У меня был Джерри. Ушел всего минут десять назад.
      Динни с ужасом почувствовала, как по спине у нее побежали мурашки.
      - В конце концов он же приехал издалека, - продолжала Клер. - Как мило с твоей стороны, Динни, так беспокоиться обо мне!
      - Девочка моя!..
      - Он поджидал у дверей, когда я вернусь. Я, идиотка, впустила его, а потом... Впрочем, это пустяки. Я постараюсь, чтобы это не повторилось.
      - Остаться мне с тобой?
      - Нет, не надо. Но выпей чаю. Я как раз заварила. Динни, об этом никто не должен знать.
      - Еще бы! Я скажу, что у тебя ужасно разболелась голова и ты не смогла выйти позвонить.
      За чаем Динни спросила:
      - Это не меняет твои планы?
      - Бог с тобой! Конечно, нет!
      - Дорнфорд был сегодня на Маунт-стрит. Мы решили, что самое лучшее рассказать ему, как трудно тебе сейчас приходится.
      Клер кивнула:
      - Скажи, тебе все это кажется очень смешным?
      - Нет, трагичным.
      Клер пожала плечами, затем поднялась и прижала к себе сестру. После молчаливого объятия Динни вышла в переулок, темный и пустынный в этот час. На углу, поворачивая к площади, она чуть не налетела на молодого человека.
      - Мистер Крум?
      - Мисс Черрел? Вы были у леди Корвен?
      - Да.
      - Там все в порядке?
      Лицо у него было измученное, голос встревоженный. Прежде чем ответить, Динни глотнула воздух.
      - Разумеется. Почему вы спрашиваете?
      - Вчера вечером она сказала, что этот человек приехал сюда. Я страшно тревожусь.
      "Что, если бы он встретил этого человека!" - мелькнуло в голове у Динни, но она невозмутимо предложила:
      - Проводите меня до Маунт-стрит.
      - Не стану от вас скрывать, - заговорил Крум. - Я с ума схожу по Клер. Да и кто бы не сошел? Мисс Черрел, по-моему, ей нельзя жить одной в этом доме. Она рассказывала, что он приходил вчера, когда вы были у нее.
      - Да. Я увела его, как увожу вас. Я считаю, что мою сестру нужно вообще оставить в покое.
      Крум весь словно съежился.
      - Вы были когда-нибудь влюблены?
      - Была.
      - Тогда вы понимаете, что это такое!
      Да, она понимала.
      - Не быть рядом, не знать, что с ней все в порядке, - настоящая пытка! Она смотрит на вещи легко, но я не могу.
      Легко смотрит на вещи! Ох, какое лицо было у Клер! И Динни не ответила.
      - Пусть люди думают и говорят, что угодно, - внешне непоследовательно продолжал молодой человек. - Чувствуй они то же, что я, они бы просто не выдержали. Я не собираюсь быть навязчивым, честное слово, но мысль, что этот человек смеет ей угрожать, невыносима для меня.
      Динни сделала над собой усилие и спокойно возразила:
      - По-моему, Клер ничто не угрожает. Но может угрожать, если станет известно, что вы...
      Он выдержал ее взгляд.
      - Я рад, что вы рядом с ней. Ради бога, оберегайте ее, мисс Черрел!
      Они дошли до угла Маунт-стрит. Девушка подала ему руку:
      - Можете не сомневаться: я буду с Клер, что бы ни случилось. Спокойной ночи. И не унывайте.
      Он стиснул ей руку и бросился прочь, словно дьявол гнался за ним по пятам. Динни вошла в холл и осторожно закрыла дверь на засов.
      Какой тонкий лед под ногами! Девушка еле нашла в себе силы подняться по лестнице и, опустошенная, рухнула на постель.
      XI
      На другой день к вечеру, входя в Бэртон-клуб, сэр Лоренс Монт испытывал чувство, хорошо знакомое каждому, кто берет на себя заботу об устройстве чужих дел, - смесь неловкости; сознания своей значительности и желания удрать подальше от того, что предстоит. Баронет не знал, что он скажет Корвену, черт бы его побрал, и зачем он должен ему это говорить, если, по его, сэра Лоренса, мнению, самый разумный выход для Клер - еще раз попробовать начать семейную жизнь. Узнав от швейцара, что сэр Джералд в клубе, он осторожно заглянул в несколько комнат и в четвертой по счету, такой маленькой, что у нее могло быть только одно назначение служить для писания писем, обнаружил зверя, за которым охотился. Корвен сидел в углу, спиной к входу. Сэр Лоренс занял место за столиком, поближе к двери, чтобы разыграть удивление, когда Корвен будет выходить и наткнется на него. Нет, этот тип сидит непозволительно долго! Сэр Лоренс увидел на столе "Справочник британского государственного деятеля" и от нечего делать перелистал раздел об английском импорте. Наткнулся на картофель: потребление - шестьдесят шесть с половиной миллионов тонн, производство - восемь миллионов восемьсот семьдесят четыре тысячи тонн. Где-то на днях он читал, что мы ежегодно ввозим свинины на сорок миллионов фунтов стерлингов. Сэр Лоренс взял листок бумаги и набросал:
      "Ограничение ввоза и покровительственные пошлины на те продукты, которые можно производить самим. Годичный ввоз: свинины - на сорок миллионов фунтов, птицы, скажем, - на двенадцать, картофеля - бог его знает на сколько. Всю свинину, все яйца и добрых пятьдесят процентов картофеля производить у себя. Почему бы не составить пятилетний план? Уменьшать с помощью покровительственных пошлин ввоз свинины и яиц на одну пятую, ввоз картофеля - на одну десятую в год, постепенно заменяя привозную продукцию отечественной. К концу пятилетия перейти на свою свинину и яйца и наполовину на свой, английский картофель. Сэкономить, таким образом, восемьдесят миллионов на импорте и практически сбалансировать внешнюю торговлю".
      Он взял второй лист бумаги и начал писать:
      "Редактору "Тайме".
      План грех "К".
      Сэр,
      Нижеследующий простой план сбалансирования нашей торговли заслуживает, по нашему мнению, внимания всех, кто предпочитает идти к цели кратчайшим путем. Есть три продукта питания, ввоз которых обходится нам в... фунтов ежегодно, но которые мы можем производить сами, причем, смею утверждать, это не повлечет за собой повышения стоимости жизни, если, конечно, мы примем элементарную меру предосторожности, повесив первого же, кто начнет ими спекулировать. Эти продукты суть картофель, яйца, свинина, для краткости именуемые нами тремя "К" (картофель, курица, кабан). Наш план не обременит бюджет, так как для осуществления его нужно только..."
      Но в этот момент сэр Лоренс заметил, что Корвен направился к двери, и окликнул его:
      - Хэлло!
      Корвен обернулся и подошел.
      Сэр Лоренс встал, уповая на то, что обнаруживает так же мало признаков замешательства, как и муж его племянницы.
      - Жаль, что вы не застали меня, когда заходили к нам. Долго пробудете в отпуске?
      - Осталась всего неделя, а потом, видимо, придется лететь через Средиземное море.
      - Ноябрь - нелетный месяц. Что вы думаете о нашем пассивном торговом балансе?
      Джерри Корвен пожал плечами:
      - Надо же людям чем-то заниматься. Наши никогда не видят дальше собственного носа.
      - Tiens! Une montagne? [5] Помните карикатуру Каран д'Аша на Буллера под Ледисмитом? Нет, конечно, не помните: с тех пор прошло тридцать два года. Но национальный характер так быстро не меняется, верно? А как Цейлон? В Индию, надеюсь, не влюблен?
      - В нас во всяком случае нет, но мы не огорчаемся.
      - Клер, видимо, противопоказан тамошний климат.
      Настороженное лицо Корвена по-прежнему слегка улыбалось.
      - Жара - да, но сезон ее уже прошел.
      - Увозите Клер с собой?
      - Конечно,
      - Разумно ли это?
      - Оставлять ее здесь еще неразумнее. Люди либо женаты, либо нет.
      Сэр Лоренс перехватил взгляд собеседника и решил: "Не стану продолжать. Безнадежное дело. К тому же он бесспорно прав. Но держу пари..."
      - Прошу прощения, - извинился Корвен. - Я должен отправить письма.
      Он повернулся и вышел, подтянутый, уверенный в себе. "Гм! Нельзя сказать, чтобы наше объяснение прошло плодотворно", - подумал сэр Лоренс и опять сел за письмо в "Тайме".
      - Надо раздобыть точные цифры. Поручу-ка я это Майклу... - пробормотал он, и мысли его вернулись к Корвену. В таких случаях всегда неясно, кто же действительно виноват. В конце концов неудачный брак - это неудачный брак, и тут уж ничто не поможет - ни похвальные намерения, ни мудрые советы. "Почему я не судья? - посетовал сэр Лоренс. - Тогда я мог бы высказать свои взгляды. Судья Монт в своей речи заявил: "Пора предостеречь народ нашей страны от вступления в брак. Этот союз, вполне уместный во времена Виктории, следует заключать в наши дни лишь при условии явного отсутствия у обеих сторон сколько-нибудь выраженной индивидуальности..." Пойду-ка я домой к Эм".
      Баронет промокнул давно уже сухое письмо в "Тайме" и вышел на темнеющую и тихую в этот час Пэл-Мэл. По дороге остановился на СентДжеймс-стрит, заглянул в витрину своего виноторговца и стал соображать, как покрыть добавочные десять процентов налога, когда услышал возглас:
      - Добрый вечер, сэр Лоренс.
      Это был молодой человек по фамилии Крум.
      Они вместе перешли через улицу.
      - Хочу поблагодарить вас, сэр, за то, что вы поговорили насчет меня с мистером Масхемом. Сегодня я встретился с ним.
      - Он вам понравился?
      - Да. Он очень любезен. Разумеется, влить арабскую кровь в наших скаковых лошадей - это у него просто навязчивая идея.
      - Он заметил, что вы так считаете?
      Крум улыбнулся:
      - Вряд ли. Но ведь наша лошадь много крупней арабской.
      - А все-таки затея Джека не лишена смысла. Его ошибка в другом - он надеется на быстрые результаты. В коннозаводстве все равно как в политике: люди не желают думать о будущем. Если начинание не приносит плодов к исходу пяти лет, от него отказываются. Джек сказал, что берет вас?
      - Пока на испытательный срок. Я отправлюсь к нему на неделю, и он посмотрит, как я управляюсь с лошадьми. Сами матки прибудут не в Ройстон. Он нашел для них местечко в окрестностях Оксфорда, около Беблок-хайт. Там я и поселюсь около них, если окажется, что я ему подхожу. Но это уже весной.
      - Джек - педант, - предупредил сэр Лоренс, когда они входили в "Кофейню". - Вам нужно это учесть.
      Крум улыбнулся:
      - Я уже догадался. У него на заводе образцовый порядок. На мое счастье, я действительно разбираюсь в лошадях и нашел, что сказать мистеру Масхему. Было бы замечательно снова оказаться при деле, а уж лучше такого я и желать не могу.
      Сэр Лоренс улыбнулся: энтузиазм всегда был ему приятен.
      - Вам следует познакомиться с моим сыном, - сказал он. - Тот тоже энтузиаст, несмотря на свои тридцать семь. Вы, наверно, будете жить в его избирательном округе. Хотя нет, не в нем, а где-то поблизости. Вероятно, в округе Дорнфорда. Между прочим, известно вам, что моя племянница - его секретарь?
      Крум кивнул.
      - Может быть, теперь, в связи с приездом Корвена, она бросит работу, - заметил сэр Лоренс и пристально посмотрел молодому человеку в лицо.
      Оно явственно помрачнело.
      - Нет, не бросит. На Цейлон она не вернется.
      Фраза была произнесена так отрывисто и мрачно, что сэр Лоренс объявил:
      - Здесь я обычно взвешиваюсь.
      Крум проследовал за ним к весам, как будто у него не хватало духу расстаться с собеседником. Он был пунцово-красен.
      - Откуда у вас такая уверенность? - спросил сэр Лоренс, воссев на исторический стул.
      Молодой человек стал еще краснее.
      - Люди уезжают не для того, чтобы сейчас же возвратиться.
      - Бывает, что и возвращаются. Жизнь - не скаковая лошадь, которая никуда не сворачивает от старта до финиша.
      - Я случайно узнал, что леди Корвен решила не возвращаться, сэр.
      Сэру Лоренсу стало ясно, что разговор дошел до такой точки, за которой чувство может возобладать над сдержанностью. Этот молодой человек влюблен-таки в Клер! Воспользоваться случаем и предостеречь его? Или человечнее не обратить внимания?
      - Ровно одиннадцать стонов, - объявил баронет. - А вы прибавляете или убавляете, мистер Крум?
      - Я держусь примерно на десяти стонах двенадцати фунтах.
      Сэр Лоренс окинул глазами его худощавую фигуру:
      - Да, сложены вы удачно. Просто удивительно, как брюшко омрачает жизнь! Вам, впрочем, можно до пятидесяти не беспокоиться.
      - По-моему, сэр, у вас тоже для этого нет оснований.
      - Серьезных - нет. Но я знавал многих, у кого они были. А теперь мне пора идти. Спокойной ночи.
      - Спокойной ночи, сэр. Честное слово, я вам страшно благодарен.
      - Не за что. Мой кузен Джек не прогадает, вы, если прислушаетесь к моему совету, - тоже.
      - Я-то уж, конечно, нет! - искренне согласился Крум.
      Они обменялись рукопожатием, и сэр Лоренс вышел на Сент-Джеймсстрит.
      "Не понимаю, - рассуждал он про себя, - почему этот молодой человек производит на меня благоприятное впечатление? Он еще доставит нам немало хлопот. Я должен был бы ему сказать: "Не желай жены ближнего твоего". Но бог так устроил мир, что мы никогда не говорим того, что должны сказать". Интересно наблюдать за молодежью! Считается, что она непочтительна к старикам и вообще, но, право, он, сэр Лоренс, этого не замечал. Современные молодые люди воспитаны ничуть не хуже, чем он сам был в их годы, а разговаривать с ними даже легче. Разумеется, никогда не угадаешь, что у них на уме, но так оно, наверно, и должно быть. Рано или поздно смиряешься с мыслью, - и сэр Лоренс поморщился, споткнувшись о камни, окаймлявшие тротуар на Пикадилли, - что старики годятся лишь на то, чтобы с них снимали мерку для гроба. Tempora mutantur et nos mutamur in illis. [6] Впрочем, так ли уж это верно? Его поколение отличается от нынешнего не больше, чем манера произносить латинские слова в дни его юности от того, как их произносят теперь. Молодежь - всегда молодежь, а старики - это старики; между ними всегда останутся расхождения и недоверие; старики всегда будут испытывать горячее, но нелепое желание думать и чувствовать, как молодежь, сетовать на то, что не могут так думать и чувствовать, а в глубине души сознавать, что, будь у них возможность начать жить сначала, они бы не воспользовались ею. И это милосердно по отношению к человеку! Когда он износился, жизнь исподволь и мягко приучает его к летаргии. На каждом этапе существования ему отпущено ровно столько воли к жизни, сколько требуется, чтобы дотянуть до конца. Чудак Гете обрел бессмертие под мелодии Гуно благодаря тому, что раздул потухающую искру в яркое пламя. "Чушь! - подумал сэр Лоренс. - Типично немецкая чушь! Да неужели бы я, если бы даже мог, поменялся судьбой с этим мальчиком, чтобы вздыхать, рыдать, украдкой предаваться восторгам и чахнуть от тоски? Ни за что! А поэтому хватит со стариков их старости. Когда же наконец полисмен остановит эти проклятые машины? Нет, практически ничто не изменилось. Шоферы ведут машины, повинуясь тому же ритму, в каком кучера омнибусов и кэбов погоняли своих спотыкающихся, скользящих по мостовой, гремевших копытами кляч. Молодые люди и девушки испытывают то же законное или незаконное влечение друг к другу.
      Конечно, мостовые стали иными, и жаргон, которым выражаются эти юношеские желания, тоже иной, но, видит бог, правила движения по жизни остались неизменными: люди скользят друг мимо друга, сталкиваются, чудом не ломают себе шею, торжествуют и терпят поражение независимо от того, хорошие они или плохие. Нет, - думал сэр Лоренс, - пусть полиция издает циркуляры, священники пишут в газеты, судьи произносят речи, - человеческая природа идет своим путем, как шла в дни, когда у меня прорезался зуб мудрости".
      Полисмен поменял местами свои белые рукава, сэр Лоренс перешел через улицу и направился к Беркли-сквер. А вот здесь изрядные перемены! Аристократические особняки быстро исчезают. Лондон перестраивается - по частям, исподволь, как-то стыдливо, - словом, чисто по-английски. Эпоха монархов со всеми ее атрибутами, с феодализмом, с церковью ушла в прошлое. Теперь даже войны ведутся только из-за рынков и только самими народами. Это уже кое-что. "А ведь мы все больше уподобляемся насекомым, - думал сэр Лоренс. - Забавно все-таки: религия почти мертва, потому что практически больше никто не верит в загробную жизнь, но для нее уже нашелся заменитель - идеал служения, социального служения, символ веры муравьев и пчел! До сих пор социальное служение было уделом старинных семей, которые каким-то образом ухитрились понять, что они должны приносить какую-то пользу и тем самым оправдывать свое привилегированное положение. Выживет ли идеал социального служения теперь, когда они вымирают? Сумеет ли народ подхватить его? Что ж, кондуктор автобуса; приказчик в магазине, который лезет из кожи, подбирая вам носки нужной расцветки; женщина, которая присматривает за ребенком соседки или собирает на беспризорных; автомобилист, который останавливает свою машину и терпеливо ждет, пока вы не наладите вашу; почтальон, который благодарит вас за чаевые, и тот, безымянный, кто вытаскивает вас из воды, если видит, что вы в самом деле тонете, - все они в конце концов существуют, как и прежде. Требуется только одно - расклеить в автобусах лозунг: "Дышите свежим воздухом и упражняйте ваши лучшие наклонности!" - заменив им призывы вроде "Пушки позорное преступление!" или "Тотализатор - тщетная трата тысяч!" Последний, кстати, напоминает мне, что нужно расспросить Динни об отношениях Клер с ее молодым человеком".
      С этой мыслью он подошел к дверям своего дома и вставил ключ в замок.
      XII
      Хотя сэр Джералд Корвен держался по-прежнему уверенно, положение его, как и всякого мужа, вознамерившегося вновь сойтись с женой, было отнюдь не из легких, тем более что для осуществления этого замысла у него оставалась всего неделя. После его второго визита Клер держалась настороже. Назавтра же, в субботу, она с половины дня ушла из Темпла и поехала в Кондафорд, где постаралась не подать виду, что ищет там убежища. В воскресенье утром она долго лежала в постели и через распахнутые окна смотрела на небо, раскинувшееся за высокими обнаженными вязами. Солнце светило ей в лицо, в мягком воздухе звучали голоса пробуждающегося утра щебетали птицы, мычала корова, изредка раздавался хриплый крик грача, непрестанно ворковали голуби.