— Господи Боже!
      — Мэри, ты умеешь плавать?
      — А? Нет.
      — Прыгай за мной, и я буду держать тебя на воде. — Я прыгнула через левый борт как иожно дальше, сделала десяток сильных гребков, чтобы отплыть подальше, перевернулась на спину. Голова Мэри Гамм четко вырисовывалась на фоне неба.
      Это был последний раз, когда я ее видела, потому что в этот момент «Поездка до Эм-Лу» взлетела на воздух.
      На этом участке Миссисипи обрывистый восточный берег. Западная граница реки — просто холмы, обозначенные не так четко, в десяти или пятнадцати километрах. Между этими двумя границами точное положение реки зависит от личного мнения — часто от личного мнения правительственного чиновника, потому что река меняет русло и нарушает имущественные права.
      Река течет во всех направлениях и может течь на север с такой же вероятностью, как на юг. Точнее, с вероятностью, вдвое меньшей. Когда заходило солнце, она текла на запад; «Поездка» двигалась вверх по реке, а солнце заходило за кормой. Но пока солнце садилось, судно повернуло налево, когда повернуло на север русло; я заметила, что закат передвинулся к левому борту.
      Именно поэтому я прыгнула через левый борт. Когда я оказалась в воде, моей главной целью было отплыть подальше; следующей целью было увидеть, последовала ли за мной Мэри. Я, в общем-то, не ожидала этого от нее, потому что (я уже заметила) большинство людей, обычных людей, не могут так быстро принимать решение.
      Я увидела ее, она была все еще на борту; она смотрела на меня. Потом произошел второй взрыв, и было уже слишком поздно. Я почувствовала короткий прилив скорби — по-своему, Мэри была хорошей — потом я стерла ее из своей памяти; у меня были другие проблемы;
      Моей первой проблемой были обломки; я нырнула под воду. Я могу задержать дыхание и при этом выполнять физические упражнения почти десять минут, хотя мне это совсем не нравится. В этот раз я чуть не лопнула, прежде чем всплыла.
      Достаточно долго — было темно, но обломков, похоже, рядом со мной не плавало.
      Возможно, в воде находились уцелевшие, но я никого не слышала, и ничто не побуждало меня искать кого-нибудь (кроме Мэри, но ее найти было невозможно), так как я была недостаточно хорошо экипирована даже для того, чтобы спастись самой.
      Я оглянулась, заметила остатки заката и поплыла в эту сторону. Через некоторое время я перестала его видеть, перевернулась на спину, всмотрелась в небо. Плыли редкие облака, а луны не было — я заметила Арктур, потом обе Медведицы и Полярную звезду, и у меня был север. Я подправила свой курс, чтобы плыть на запад. Я продолжала плыть на спине, потому что, если не напрягаться, на спине можно плыть вечно и еще два года. Нет проблем с дыханием, а если немного устанешь, можно просто остановиться и подождать, пока усталость не исчезнет. Я никуда не торопилась; я просто хотела добраться до Империи со стороны Арканзаса.
      Но, самое важное, я не хотела, чтобы меня течением отнесло назад в Техас.
      Задача: держать правильный курс без карты ночью на реке, если нужно достичь западного берега, которого не видно… не смещаясь при движении к югу.
      Невозможно? — при том, как извивается Миссисипи, будто змея со сломанным позвоночником? Но «невозможно» — это не то слово, которое следует использовать, говоря о реке Миссисипи. На ней есть одно место, где можно сделать три пеших перехода в общей сложности меньше девяноста метров, дважды проплыть вниз по реке в сумме примерно тридцать километров… и в итоге оказаться на сто километров вверх по течению.
      Без карты, не видя своей цели — я знала только то, что должна плыть на запад и не должна плыть на юг. И я сделала именно так. Я продолжала плыть на спине и сверяться по звездам, чтобы двигаться на запад. Я не могла определить, насколько меня сносит течением на юг, только была уверена, что, когда река повернет на юг, двигаясь в западном направлении, я попаду на арканзасский берег.
      Так и вышло. Через час — через два часа? — много воды утекло, и Вега высоко поднялась на востоке, хотя была еще далеко от зенита, я заметила, что слева от меня вырисовывается берег. Я притормозила, скорректировала курс на запад и поплыла дальше. Вскоре я ударилась головой о корягу, протянула руки и ухватилась за нее, отдохнула, о потом протолкалась через бесчисленные коряги к берегу.
      Вскарабкаться на берег было несложно, потому что в этом месте он был всего полметра высотой. Единственной опасностью был скользкий толстый слой грязи. Я вылезла на берег, встала и огляделась.
      По-прежнему вокруг была кромешная тьма, только сияли звезды. Понять, где кустарник, а где вода, мне удалось только благодаря слабому отблеску света звезд на воде. Направления? Полярная звезда была в этот момент закрыта облаком, но Большой Ковш подсказал мне, где она, и это подтвердили Спика, сиявшая на юге, и Антарес, на юго-западе.
      Сориентировавшись по звездам, я поняла, что дорога на запад шла точно через этот густой черный кустарник.
      Моей единственной альтернативой было влезть назад в воду и поплыть по течению… и к завтрашнему дню оказаться где-нибудь около Виксберга.
      Нет, спасибо. Я направилась к кустарнику.
      Следующие несколько часов я не буду описывать подробно. Эта ночь, возможно, не была самой длинной в моей жизни, но самой утомительной — наверняка. Я уверена, что на Земле есть джунгли, которые гуще и опаснее зарослей кустарника в долинах низовий Миссисипи. Но я не хотела бы там оказаться, особенно без мачете (и тем более не имея даже десантного ножа!)
      Большую часть времени мне приходилось решать: «Нет, не сюда — Как же мне это обойти? — Нет, только не на юг! — Как мне обойти это с севера?» Мой путь был таким же извилистым, как русло реки, и продвигалась я примерно на километр в час — возможно, я преувеличиваю; могло быть даже меньше. Много времени уходило на ориентировку, мне приходилось делать это через каждые несколько метров.
      Мухи, москиты, гнус, какие-то ползучие звери, которых я никогда не видела, дважды под ногами мелькали змеи, которые могли оказаться мокасиновыми змеями, но мне не хотелось это выяснять, бесчисленные потревоженные птицы, которые кричали десятком разных голосов — птицы, которые зачастую взлетали прямо мне в лицо, к нашему обоюдному неудовольствию. Я постоянно залазила в грязь, и под ноги постоянно попадало что-то, обо что можно было споткнуться.
      Три (четыре?) раза я выходила к воде. Каждый раз я продолжала двигаться на запад, и когда вода становилась достаточно глубокой, я плыла. В основном это были болотца со стоячей водой, но в одном из них я почувствовала течение, это мог быть маленький проток Миссисипи. Однажды мимо меня проплыло что-то большое. Гигантский сом? А разве они не должны оставаться на дне? Аллигатор? Их здесь вообще не должно быть. Видимо, это было путешествующее лох-несское чудовище; я его не увидела, только почувствовала и вылетела от испуга из воды.
      Примерно через восемьсот лет после потопления «Поездки в Эм-Лу» наступил рассвет.
      К западу от меня, примерно в километре, начинались холмы Арканзаса. Я чувствовала себя победительницей.
      Кроме того, я чувствовала голод, усталость, грязь, укусы насекомых и почти невыносимую жажду.
      Пять часов спустя я была гостьей мистера Эйзы Хантера и сидела в его фургоне «Студебеккер», в который была запряжена пара прекрасных мулов. Мы приближались к маленькому городку под названием Юдора. Я еще не спала, но сделала все остальное: напилась, поела и вымылась. Миссис Хантер поклохтала надо мной, заняла мне расческу и приготовила мне завтрак: яичницу, бекон домашнего копчения, кукурузный хлеб, масло, сорго, молоко, кофе с яичной скорлупой — и чтобы полностью оценить стряпню миссис Хантер, я рекомендую плыть всю ночь и при этом время от времени лазить по грязи в долине Миссисипи. Амброзия!
      Я ела, одевшись в ее халат, потому что она настояла на том, чтобы выстирать мой измазанный комбинезон. Когда я собралась уходить, он был уже сухой, и я выглядела почти прилично.
      Я не предлагала Хантерам деньги. Есть люди, которые владеют очень немногим, но богаты достоинством и самоуважением. Их гостеприимство, как и щедрость, не продаются. Я постепенно начинаю распознавать эту черту в людях, у которых она есть. У Хантеров она была определенно.
      Мы пересекли болото Мэйкон, а потом дорога уперлась в другую, немного пошире. Мистер Хантер остановил мулов, слез на землю, подошел к фургону с моей стороны. — Мисс, прошу вас, спуститесь.
      — Я оперлась на протянутую руку, слезла на землю. — Что-то случилось, мистер Хантер? Я вас чем-то обидела?
      Он медленно ответил:
      — Нет, мисс. Совсем нет. — Он замялся. — Вы сказали нам, что ваша лодка напоролась на корягу.
      — Да, а что?
      — От этих коряг много неприятностей. — Он помолчал. — Вчера вечером на закате на реке что-то случилось. Два взрыва, у излучины Кентукки. Больших взрыва. Их было и видно, и слышно от дома.
      Он снова замолчал. Я ничего не сказала. Мое объяснение своего присутствия и плачевного состояния было, мягко говоря, мало правдоподобным. Но следующим хорошим объяснением была летающая тарелка.
      Мистер Хантер продолжал:
      — Мы с женой никогда не ссорились с Имперской полицией. Мы не хотим этого. Так что, если вы пройдете немного по этой дороге налево, вы окажетесь в Юдоре. А я развернусь и поеду домой.
      — Я понимаю. Мистер Хантер, могу ли я как-нибудь отблагодарить вас и миссис Хантер?
      — Можете.
      — Да?
      (Он собирался попросить денег? Определенно нет!)
      — Когда-нибудь вы встретите человека, который будет нуждаться в помощи. Помогите ему и вспомните о нас.
      — О! Обязательно!
      — Но не надо нам писать об этом. На тех, кто получает письма, обращают внимание. Мы не хотим, чтобы на нас обращали внимание.
      — Понимаю. Но я сделаю, как вы сказали, и буду думать о вас, и не раз.
      — Так будет лучше всего. Хлеб, пущенный по воде, всегда вернется назад, мисс. Миссис Хантер просила меня передать вам, что она будет за вас молиться.
      Мои глаза так быстро наполнились слезами, что я перестала видеть. — О! И передайте ей, пожалуйста, что я вспомню о ней в своих молитвах. О вас обоих.
      (Я никогда в жизни не молилась. Но за Хантеров помолюсь обязательно.)
      — Благодарю вас, я передам. Мисс, вы не обидитесь, если я дам вам кое-какой совет?
      — Мне нужен совет.
      — Вы не собираетесь останавливаться в Юдоре?
      — Нет. Я должна двигаться на север.
      — Да, вы говорили. Юдора — это всего лишь полицейский участок и несколько лавок. Лэйк-Виллидж дальше отсюда, но там останавливается «Грэйхаунд». Он где-то в двадцати километрах отсюда направо по дороге. Если вы сможете добраться туда до полудня, вы успеете на двенадцатичасовой автобус. Но это далеко, а сегодня довольно жарко.
      — Я выдержу.
      — На «Грэйхаунде» вы сможете добраться до Пайн-Блафф, даже до Литл-Рок. Гм. Автобус стоит денег.
      — Мистер Хантер, вы были более чем добры. Со мной моя кредитная карточка; я смогу заплатить за автобус. — После плавания и ползания по грязи я была не в лучшем состоянии, но мои кредитные карточки, документы, паспорт и наличные были в том водонепроницаемом поясе, который дала мне Дженет в световых годах отсюда; все осталось нетронутым. Когда-нибудь я ей скажу об этом.
      — Хорошо. Я подумал, что лучше спросить. Еще одна вещь. Здешний народ не лезет в чужие дела. Если вы пойдете прямо на «Грэйхаунд», даже у самых любопытных не будет повода приставать к вам. Так, наверное, будет лучше. Ну что ж, до свидания и удачи вам.
      Я попрощалась с ним и двинулась своей дорогой. Мне хотелось поцеловать его на прощание, но чужие женщины не позволяют себе вольностей с такими, как мистер Хантер.
      Я успела на полуденный автобус, и была в Литл-Рок в двенадцать пятьдесят две. Когда я подошла к станции подземки, как раз шла посадка на экспресс-капсулу на север; в Сент-Луисе я была через двадцать одну минуту. С терминала на станции я набрала контактный код босса, чтобы договориться о транспорте.
      Ответил голос: «Код, который вы использовали, отключен. Оставайтесь на линии, и оператор…» — я разъединилась и быстро убралась оттуда.
      Несколько минут я оставалась в подземном городе, прохаживаясь и притворяясь, что разглядываю витрины, но увеличивая при этом расстояние между мной и станцией подземки.
      Я нашла терминал в торговом центре на некотором расстоянии от станции и попробовала запасной код. Когда голос произнес: «Код, который вы использовали…» — я попыталась разъединиться, но голос продолжал говорить. Я нагнула голову, упала на колени, выбралась из кабинки, выглядя при этом подозрительно, что я ненавижу, но, возможно, избежав фотографирования через терминал, что было бы катастрофой.
      Несколько минут я провела в толпе. Когда я убедилась, что за мной никто не следит, я спустилась на один уровень, вошла на станцию местной подземки и поехала в Восточный Сент-Луис. У меня был еще один запасной код, который следовало использовать в чрезвычайной ситуации, но я не хотела этого делать без подготовки.
      Новая подземная резиденция босса была всего в шестидесяти минутах от любого места, но я не знала, где. Я хочу сказать, что, когда я уехала из его лазарета на восстановительный курс, поездка заняла ровно шестьдесят минут. Когда я уезжала в отпуск и попросила довезти меня до капсулы на Виннипег, меня высадили в Канзас-Сити ровно через шестьдесят минут. И из той машины, которую использовали для этого, пассажир видеть ничего не может.
      Исходя из геометрии, географии и простого знания возможностей машины, новая резиденция босса должна была находиться где-то в районе Де-Мойна — но в данном случае «где-то в районе» обозначало окружность радиусом примерно в сто километров. Я не пыталась гадать. Я также не гадала по поводу того, кто из нас действительно знал местонахождение резиденции. Это знали только те, кому было нужно, и пытаться предположить, как босс устраивал такие вещи, значило зря терять время.
      В Восточном Сент-Луисе я купила легкую накидку с капюшоном, маску из латекса, выбрав не самую уродливую. Потом я старательно выбрала первый попавшийся терминал. Я была почти уверена, что на босса снова напали, и на этот раз его разгромили, и не запаниковала я только потому, что я обучена не паниковать, пока обстановка не разрядится.
      В маске и с капюшоном на голове я набрала последний код. С тем же результатом, и снова терминал не выключался. Я повернулась спиной к камере, сняла маску и бросила ее на пол, медленно вышла из кабины, свернула за угол, на ходу сняла накидку, сложила ее, засунула в мусорный ящик, вернулась в Сент-Луис…
      … где я нагло воспользовалась своей кредитной карточкой Имперского банка Сент-Луиса, чтобы оплатить дорогу подземкой до Канзас-Сити. Час назад в Литл-Рок я использовала ее без колебаний, но в то время я даже не подозревала, что с боссом что-то случилось — честно говоря, у меня была «религиозная» убежденность в том, что с боссом ничего не может случиться («религиозный» = абсолютная вера без доказательств).
      Но теперь я была вынуждена действовать, основываясь на предположении, что с боссом действительно что-то случилось, а это включало в себя возможность того, что моя карточка «Мастер чардж» из Сент-Луиса (выданная по кредиту босса, а не по моему) могла в любой момент испортиться. Я могла вставить ее в приемную щель, чтобы заплатить за что-нибудь, и там ее сжег бы разрушающий разряд, когда машина распознала бы номер.
      Так что через пятнадцать минут я была в четырехстах километрах оттуда, в Канзас-Сити. Со станции подземки я не вышла. Я сделала бесплатный звонок из справочной насчет движения на линии Канзас-Сити — Омаха — Сиу-Фолз — Фарго — Виннипег, и узнала, что до Пембины на границе все работает, как обычно, дальше движения нет. Через пятьдесят шесть минут я была у границы с Британской Канадой прямо к югу от Виннипега. Была еще только середина дня. Десять часов назад я выбралась из долины Миссисипи и беспечно думала о том, попала ли я в Империю, или меня отнесло течением назад в Техас.
      Теперь я хотела выбраться из Империи даже больше, чем до этого хотела в нее попасть. Пока что мне удавалось опережать на шаг Имперскую полицию, но я не сомневалась в том, что им хочется поговорить со мной. Я с ними говорить не хотела, потому что слышала рассказы о том, как они проводят расследования. Ребята, которые допрашивали меня в последний раз, были умеренно грубыми… но Имперская полиция славилась своим умением выжигать мозги жертвы.

19