Глава 18

Джей Ди проснулся по привычке в четыре часа. Мэри Ли прижималась к нему, точно небольшой лесной зверек в поисках тепла и защиты. Носом она уткнулась в его подмышку.

Он обнимал ее рукой, и такое положение казалось самым естественным и удобным на свете. Стоит ему склонить голову на дюйм, и он сможет поцеловать волосы Мэри. Джей Ди уже знал, какими они окажутся — грубый шелк, пахнущий кокосом и жасмином, — так же как знал теперь каждый дюйм ее тела — каково оно на ощупь, запах и вкус.

Подобным образом женщину Рафферти воспринимал впервые. Он всегда этого избегал. Джею Ди следовало бы, если уж не оставалось иных средств, выработать иммунитет против Мэри, попытаться крепче увязать ее с образом Люси. Но стоило Рафферти взглянуть на нее, в нем тут же возгоралось желание, а следовавшая за этим близость лишь еще больше это желание усиливала.

Правда до глубины души пугала Джея Ди. Страх холодным камнем лежал у него на сердце. Между ним и Мэри не может быть ничего общего, за исключением лишь того, чем они делятся в пылу страсти. Джей Ди не может этого допустить. Вся его энергия, все его внимание должны быть сейчас заняты ранчо. Он должен защищать свою землю. Должен спасти «Старз-энд-Барз», равно как и образ жизни, унаследованный вместе с ранчо.

Джей Ди почувствовал в голове тупую боль. Он поднес к глазам руку, которой обнимал плечи Мэри Ли, и в свете стоявшей на прикроватном столике ночной лампы, которую так и не удосужились выключить, посмотрел на часы. Время уходить. Время прошло. С Люси Джей Ди никогда не проводил целую ночь — и никогда не хотел. Но ведь Мэри Ли — это не Люси. Мэри — милая, серьезная, честная, надежная и преданная. В ушах Рафферти все еще звучал ее голос — хрипловатый и низкий, — поющий об этой земле песню, затронувшую в душе Джея Ди самые сокровенные чувства, лежавшие где-то очень глубоко и не имевшие названия.

Рафферти посмотрел на макушку Мэри, на покоившуюся на его груди маленькую руку, и по всему его телу пробежала сладкая дрожь, очень похожая на первый, предупредительный толчок перед землетрясением.

Ресницы Мэри задрожали, взметнулись, и она посмотрела на Джей Ди большими, бездонными глазищами.

— Что-нибудь случилось? — сонно протянула она.

— Я должен идти.

— На дворе полночь.

— Уже пятый час. — Джей Ди отстранился от Мэри, сел, свесив ноги с края кровати, и потянулся за трусами. — Если я сейчас же не отправлюсь в путь, у меня весь день вылетит в трубу. А работы на сегодня полно.

Мэри села и потянулась, потом закуталась в покрывало. Голова у нее болела. Больно стало и оттого, что Рафферти уходил.

Она заправила волосы за уши и нахмурилась:

— Хочешь выпить кофе перед отъездом?

Джей Ди натянул джинсы, застегнул пуговицу и «молнию»:

— Спи дальше. Вчера вечером ты была не очень-то разговорчива.

— Так же, как и ты.

Мэри выбралась из постели и принялась искать одежду. Как только она наклонилась, чтобы поднять халат, что носила накануне, в голове у нее раздались те же ритмичные удары, которые издавало сердце, и Мэри моментально пересмотрела свое решение оставаться в распростертой позиции следующие восемь-девять часов. Упрямство пересилило. Если Рафферти встает, значит, и она, черт побери, тоже встанет!

Мэри пронзила взглядом надевавшего рубашку Рафферти:

— За кого ты меня принимаешь? За какую-то городскую девчонку?

— Ага.

— Ах «а-ага-а»? — передразнила Мэри и, уперев кулачки в бедра, нахально подошла вплотную к Рафферти. — Я могу ездить на муле, я побывала в кабаке, за неделю я не пропустила ни одного восхода солнца! Так кто же я после этого?

— Городская девчонка на каникулах в Монтане.

— О Господи! — проворчала Мэри и принялась застегивать кнопки на джинсовой рубашке Джея Ди.

Рафферти нисколько не удивился ее реакции:

— Ты такая, какая есть, Мэри Ли.

Руки Мэри застыли на груди Джея Ди, и она уставилась в бело-жемчужную кнопку. Ты такая, какая есть. Мэри была неприкаянной. Она была неприкаянная всю свою, странница в обществе, ищущая места, где бы она могла прижиться, не идя при этом на компромисс с собственной душой. Мэри показалось, что, возможно, она обрела такое место здесь, но вот Джей Ди говорит ей, что в Монтане она всегда будет чужачкой. Или же он говорил о собственном сердце? В любом случае, Мэрили, ты в проигрыше.

— Ты меня не знаешь, Рафферти, — пробормотала Мэри. — Ты слишком занят навешиванием на меня ярлыков, чтобы увидеть, какова я есть на самом деле.

Джей Ди стиснул зубы и ничего не ответил.

— Пойду приготовлю кофе, — тихо, скороговоркой сказала Мэри и поспешила отвернуться, чтобы Джей Ди не смог увидеть ее глаз. — Это быстро. Надеюсь, ты не слишком привередлив?

— В зависимости от того, насколько он будет крепок и горяч. — Джей Ди последовал вниз по лестнице за Мэри, с каждой новой ступенькой чувствуя себя все более виноватым. Он попытался избавиться от этого чувства, раздражаясь его навязчивостью и значением, с которым ему никак не хотелось соглашаться.

«Вот тебе и еще одна причина, по которой ты должен смыться», — подумал Рафферти, но вместо того, чтобы выскочить за дверь, притащился вслед за Мэри на кухню.

— Мой конек: горячий, крепкий, густой. Мои коллеги, судебные секретари, постоянно мне звонили и заказывали кофейник, если им предстояло стенографировать всю ночь.

— Это, наверное, хорошая работа… судебный секретарь?

— Конечно, если ты — независим, богат и законченный мазохист.

Мэри поставила кофейник на плиту и достала из буфета две чашки. На одной из них, белой с голубой каемкой, была изображена картинка, на. которой спаривались два мультипликационных кролика, на другой, коричневой, тем же самым занимались мультипликационные собачки. Люси в своем репертуаре.

— Впрочем, я не совсем справедлива, — почувствовав в душе укор совести, вздохнула Мэри. — Это замечательная работа для людей на своем месте. Я была не на своем месте. Сюрприз! — Она изобразила на лице широкую фальшивую улыбку.

Джей Ди прислонился к стойке и пристально разглядывал Мэри:

— Что ты будешь делать теперь, бросив эту работу?

— Ну-у, моя мамаша предполагает, что я найду себе работенку в каком-нибудь затрапезном баре, пристращусь к наркотикам и закончу панелью, торгуя телом, чтобы заработать на карманные расходы. Я, правда, настроена более оптимистично.

Рафферти даже не усмехнулся. Он лишь кашлянул. И ждал прямого ответа. Мэри сделала круглые глаза, наполнила чашки и положила в каждую по кусочку фруктового сахара.

— Так… Мне кажется, ты отсутствовал в тот день, когда раздавали чувство юмора.

— Работал! — ухмыльнулся Джей Ди.

— Мне следовало бы догадаться. — Мэри вручила Рафферти чашку и подула в свою, прежде чем отхлебнуть. Вкус напитка походил на остатки машинного масла, слитого из картера автомобиля и прокипяченного вместе с грязными, вонючими носками. Божественно. Если добавить к этому сигарету, ощущение тупика и сопение дышащего ей в затылок отвратительного адвоката, которому очень не мешало бы почистить зубы, то Мэри почувствует себя совсем как дома. От этой мысли ее передернуло. — Я не знаю, что буду делать дальше, — тоже прислонившись к стойке, призналась она. — Над этим я как раз и собиралась поразмыслить во время своего летнего отпуска в «эдемском саду».

Она отпила кофе и уставилась на пряжку ремня Рафферти — потускневший серебряный овал в медной оправе в виде лассо и с фигуркой связанного теленка в центре. Над теленком была выгравирована надпись: «Чемпион Дня пограничника, 1978». В то время Рафферти, должно быть, было лет шестнадцать или семнадцать. Интересно, каким был Джей Ди в подростковом возрасте, каким в детском. Мэри представила мрачный взгляд этих серых глаз, неулыбчивый рот на мальчишеском лице и почувствовала, как у нее защемило сердце. Ей захотелось обнять Рафферти и постоять с ним просто так, прижавшись друг к другу. Она обозвала себя дурой.

— Нет необходимости принимать решение прямо завтра, — сказала она, чтобы хоть как-то продолжить разговор. — У меня осталось достаточно денег от продажи оргтехники, чтобы спокойно пожить какое-то время. Господи, да если я приведу в порядок хозяйство Люси, то смогу прожить здесь до тех пор, пока у меня не выпадут последние зубы. — Мэри сама удивилась этой неожиданной идее. — Кажется, большинство людей будут не в восторге от такой перспективы. Я не знаю… Я чувствую… какую-то неуверенность, что ли.

— Ты чувствуешь неуверенность оттого, что она оставила тебе деньги и недвижимость? — удивленно приподнял бровь Рафферти. — Люси не стала бы испытывать чувство вины, а заграбастала бы обеими руками то, что свалилось ей на голову, вцепилась бы в это зубами и продолжала бы жить, веселясь и радуясь.

— Мы были приятельницами, а не родственницами. Чем я все это заслужила? — Мэри махнула рукой, обозначив этим жестом дом и все ранчо. Ее густые темные брови сошлись над переносицей. Мэри прикусила губу и озабоченно взглянула на Джея Ди. — Кажется, больше всего меня беспокоит вопрос: чем это заслужила Люси?

Рафферти пожал плечами и отхлебнул очередную порцию горячей кислятины:

— Ты должна знать больше меня. Ведь она была твоей подругой.

— У тебя нет никаких соображений по поводу того, во что Люси вляпалась?

— Полагаю, что в беду. Она была из породы людей, которым нравится дразнить палкой ядовитых змей — просто так, ради забавы.

— Да, и боюсь, что одна из этих змей ее и убила, — помрачнела Мэри.

Джей Ди с громким стуком поставил чашку на стойку.

— Господи, Мэри Ли, ты когда-нибудь угомонишься? Это был несчастный случай. Такое бывает.

— Да, и совершенно случайно разгромили этот дом, потом контору Миллера Даггерпонта и мой номер в гостинице? — Мэри покачала головой и нетерпеливо откинула назад прядь непокорных волос. — Меня на этом не купишь. Мне кажется, здесь что-то происходит, продолжается какая-то темная история, если бы мне найти еще хотя бы парочку фрагментов, я бы составила полную мозаику и узнала, бы чем тут дело.

— Сейчас-то какая в этом разница? — грубо перебил ее Рафферти. — Смерть есть смерть.

— Не верю собственным ушам! — набросилась на него Мэри. — Мистер Кодекс Чести. Мистер Порядочность. Какая разница? — Мэри фыркнула и резко взмахнула руками, от чего слишком длинные рукава халата затрепыхались из стороны в сторону. — Есть чертовски большая разница между промахнувшимся козлом — дилетантом от охоты — и хладнокровным убийцей. И ты так спокойно можешь позволить кому-то продолжить жизнь в довольстве и развлечениях, когда по его умыслу оборвалась жизнь молодой женщины?

Стиснув челюсти, Рафферти смотрел куда-то мимо Мэри: в животе его бурлил кофе, в груди — стыд. Джей Ди не прощал убийцу. Он просто хотел забыть о том, что Люси Макадам когда-то существовала, и о том, что кто-то это существование прервал. Он хотел, чтобы Люси никогда сюда не приезжала, никогда не покупала эту землю на границе с его миром, чтобы сюда никогда не приезжали друзья Люси, включая и Мэри Ли. Господи, особенно Мэри Ли! Она сбивала его с толку, заставляла терять чувство здравого смысла и связывала по рукам и ногам. На кой черт ему все это нужно?

— У меня есть работа, — буркнул Джей Ди и направился к двери.

Мэри вытянула руки, отрезая ему путь к бегству. Она пристально смотрела на Рафферти и испытывала душевную боль: злость и страх за свое сердце и стыд за себя, испытывающую этот страх.

— Неужели она действительно значила для тебя так мало, что тебе плевать на то, что убийца Люси не наказан? — тихо, но едко спросила Мэри.

Джей Ди подумал о том, что сказал ему Дел о Шеффилде. Взгляд Рафферти застыл на урне с прахом, поставленной Мэри на каминную полку в большой комнате.

— Он наказан, Мэри Ли. Оставь ты все это и займись собственной жизнью.

— Да… Да, все верно, — с горечью прошептала Мэри. — Что за дело до погибшей партнерши по сексу, если ее место тут же заняла другая?

Рафферти перевел взгляд на Мэри, и в душе его что-то перевернулось: он почувствовал приступ яростного гнева и задетой чести.

— Ты это сказала, — буркнул Рафферти, — не я.

Мэри осталась неподвижно стоять на кухне, словно сквозь туман слыша, как хлопнула входная дверь, как завелся и выехал со двора пикап, как он, надрывно рыча, стал взбираться в гору. Она рассеянно вспомнила, что вчера почему-то не услышала его приезда. Наверное, потому, что была полностью погружена в свою музыку. Скверно! Услышь она подъезжавшего Рафферти, возможно, ей удалось бы быть с ним более твердой. А может быть, и нет.

Мэри мучительно копалась в себе, пытаясь распутать тугой клубок теснящих грудь эмоций. Ей не хотелось думать ни о насильственной смерти Люси, ни о земле, послужившей причиной этой смерти. Мэри не хотела волнений, не хотела боли. Больше же всего она не хотела влюбляться в такого тяжелого и бескомпромиссного человека, как Джей Ди Рафферти.

Влюбиться. Это казалось невозможным, плохой шуткой, причудливым сном. Джей Ди самонадеян, вспыльчив, груб. до жестокости. Во что тут влюбляться?

В беззащитность взгляда этих умных серых глаз, когда он смотрел на землю, сотню лет бывшую домом для его рода, — землю, которую теперь растаскивали по кускам. В нежность больших, грубых рук, когда он гладил ими животных… когда он гладил ими ее тело. В его страстную нежность во время любовных утех. В преданность дяде, которого большинство людей вычеркнули из своей жизни и своей памяти. В его решимость взвалить на свои широкие плечи всю тяжесть нынешней жизни и при этом не проронить ни слова жалобы.

Джей Ди был цельной натурой, а не киношным ковбоем. Он весь состоял из острых углов и шершавых краев, защищавших богатый внутренний мир, о котором большинство людей и понятия не имели. Рафферти был не просто гордым и мужественным человеком — он был человеком, чей образ жизни оказался под угрозой уничтожения. Он привык сам распоряжаться собственной судьбой, а теперь эту возможность у него могли отнять пришлые люди. Рафферти стоял во весь рост, но Мэри понимала, что он все же боится потерять дом, привычный уклад жизни.

И свое сердце?

Было опасно надеяться на это. Опасно и глупо. Мэри приехала сюда в поисках простого понимания. Она не намерена любить человека с крутым нравом, поглощенного только работой. Каждый шаг в такой любви нужно будет преодолевать в борьбе, а Мэри устала от борьбы. Она стремилась к жизни простой и светлой.

Но жизнь, как назло, никак не желала ограничиваться этими составляющими. Она была так же сложна, как и Рафферти, — полной острых углов и теней, а Мэри не могла сидеть сложа руки и пассивно наблюдать, как она проходит. Ее подругу убили, и если Мэри не выяснит, за что, никто этого не узнает. Никто и не подумает докапываться до истины.

При воспоминании об отношении Рафферти к истории с Люси злость снова закипела в сердце Мэри. Он не скрывал своих чувств, но Мэри никак не ожидала, что Джей Ди окажется таким бессердечным.

Неужели он был так холодно-бесчувствен? Или же не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что произошло на самом деле?

Дел. Может быть, Джей Ди защищает своего дядю? Мир Дела полон призраков. Жизнь его была сплошным кошмаром, и пальцы могли нажать курок, когда Дел оказался на грани полного безумия.

С разболевшейся головой Мэри подошла к дверям веранды, распахнула их и, прислонившись к дверному косяку, посмотрела на долину как раз в тот момент, когда небо окрасил первый розовый луч рассвета. Низко над землей густыми клубами стелился туман, обволакивавший своими молочными лентами темные стволы деревьев. Прохлада легла на лицо Мэри, принеся с собой запах сосны, кедра и сырой травы.

Слезы потекли у нее по щекам. Она так полюбила это место! Почему оно не может быть просто раем, как ей того бы хотелось?

Никто не ответил на эти исполненные боли и смятения слова: ни Бог, ни внутренний голос. Долина тоже молчала. Мэри была одна.

Рядом с дверью, в уютном уголке между комнатой и кухней, стояла гитара. Мэри, крепко прижав инструмент к груди, вышла на террасу.

— Только я да ты, старая подруга, — нежно трогая струны, прошептала она.

Мэри уселась на край стола, скрестив ноги и совершенно не обращая внимания на утреннюю росу, обильно покрывшую стеклянную крышку; большой халат точно одеяло укутывал тело. Закрыв глаза, она склонила голову на плавный изгиб гитарной деки и заиграла. Мелодия получалась пронзительно-сладкой, до боли нежной, полной тоски и желания. В ней не было ни вопросов, ни ответов на них. Музыка выражала чувство чистое и простое, грубоватое и ласковое. То, что чувствовало сердце Мэри, каждая частичка ее души. Когда же струны умолкли, Мэри просто сидела в тишине и печали.

— Получилось чертовски приятно, Мэри Ли. Вырванная из своей медитации, Мэри дернулась на месте и широко открыла глаза. У угла дома, прислонившись к бревну, стоял Уилл. Точнее было бы сказать, поддерживаемый бревном. Разодранная рубашка, лицо в крови правый глаз заплыл куском нависшей с брови красной плоти, на лбу глубокий порез. Уилл попытался изобразить свою кривую усмешку, но на полпути отказался от своей попытки.

— О Боже мой! — спрыгивая со стола, воскликнула Мэри. — Что случилось?

— Небольшая авария, — отвалившись от стены, поморщился Уилл.

Он не стал добавлять, что ему вообще повезло остаться в живых. В настоящий момент он вовсе не чувствовал себя счастливчиком. Голова болела, ребра болели, колено вывернуто, к тому же вывихнуто плечо. Сильный удар о дерево еще напомнит о себе, но и сейчас было чертовски больно.

— Небольшая авария? — закричала Мэри, в ужасе разглядывая Уилла с ног до головы. — Да ты выглядишь так, будто столкнулся с огромным трейлером!

— Это был лишь небольшой грузовичок. — Уилл прошелся кончиком языка по трем сломанным зубам. — Кажется, дела обстоят несколько хуже, чем я предполагал.

Мое счастье, что у меня девять жизней.

— Я бы сказала, что одну из них ты уже использовал, парень. Что ты здесь делаешь? Тебе же надо немедленно в больницу!

— Ну-у… — Уилл попытался вздохнуть, но легкие пронзила острая боль. — Ты не против, если я присяду? Я прополз добрую милю, чтобы добраться сюда.

— Господи! Ты сможешь посидеть в моей машине, пока я буду везти тебя в больницу.

— Нет. Никакой больницы! Я достаточно натерпелся. Поверь мне, Мэри Ли, если я не помер этой ночью, то и не собираюсь вообще. Все, что я хочу, — это добраться до дома, если ты будешь так добра.

С круглыми глазами, бормоча что-то невразумительное относительно сумасшедших ковбоев, Мэри провела Уилла в дом и усадила за полированный сосновый стол в большой комнате. Борясь с приступами боли, Уилл наблюдал, как Мэри заметалась по дому в поисках предметов первой медицинской помощи. Она вернулась с полотенцем, чистой одеждой, кувшином теплой мыльной воды, бутылкой спирта и аптечкой, потом подсела к Уиллу и, нахмурившись, принялась смывать с его лица запекшуюся кровь.

— Хлебни, Рафферти. — Мэри придвинула Уиллу бутылку виски и повела маленьким носом. — Ах Боже, да ты, кажется, уже успел нализаться! От тебя несет, как от пивной бочки.

— Пиво обладает способностью проливаться, когда пикап начинает кувыркаться.

— Если поднести к тебе спичку, ты вспыхнешь, как факел. Что же с тобой стряслось, алкаш-водила? Захотелось смерти или просто решил покалечить пару-другую невинных пешеходов?

— Мэри Ли, не надо читать мне нотаций, — проворчал Уилл. — О-о! Черт, как больно!

— Сиди смирно и прекрати скулить. Если бы ты уже не был побит, я бы сама тебя избила.

— Не стоит беспокоиться — Джей Ди вполне прилично надерет мне задницу. — Уилл распростер руки и, обнажив зубы, изобразил пародию на свою знаменитую улыбочку. — Прошу любить и жаловать: Уилл Рафферти Удивительный, снова в своем амплуа! Ослепительно! Загадочно! Получает тумаки и держит удары!

Мэри строго посмотрела на Уилла:

— Не вижу ничего смешного в том, что ты чуть было себя не угробил.

— Как сказать. Скорее всего тут и в самом деле ирония судьбы. Только запахни свой халат, Мэри Ли. А то выходит, что я получаю здесь бесплатное представление. Нельзя сказать, чтобы я возражал, но в данный момент я не совсем в форме.

Покраснев, Мэри отступила и затянула поясок на тонкой талии.

— Раз уж ты не собираешься дать дуба сию же минуту, думаю, я могу пойти и одеться. Налей себе кофе, если сможешь встать. Я сейчас вернусь.

— У тебя есть аспирин? — спросил Уилл.

— В моей сумочке.

Уилл перетащил лежавшую на противоположном стуле сумку Мэри через стол и принялся шарить в творившемся в ней беспорядке. В конце концов он извлек жестяную дорожную коробочку аспирина и коричневый пузырек тайленола с кодеином. Сунув аспирин обратно в сумку, Уилл набрал пригоршню таблеток тайленола и проглотил их, запив извлеченной из холодильника банкой пепси-колы. Возвращаясь к столу, Уилл взглянул на себя в осколок разбитого зеркала, чудом уцелевший в плетеной раме.

— У-ха, ну и видок! Смотришься как задница ободранного койота, — пробормотал он, хмуро разглядывая синяки вокруг глаз и чудовищный порез на лбу.

Разумеется, сейчас Уилл мог бы выглядеть скорее мертвым, чем живым. Таким, как выглядел теперь его пикап. Все это замечательно сильное, сверкающее никелированными частями великолепие теперь превратилось в груду искореженного металла. Вот что действительно разбивало сердце Уилла. Он, помнится, даже всплакнул немного над разбитым вдребезги грузовиком, как только к нему вернулось затуманенное сознание. Большей же частью он думал о Саманте и о том, до чего символичной оказалась эта авария. Случись ему погибнуть, размышлял Уилл, узнала бы когда-нибудь Саманта о том, что он разбился, пытаясь угробить человека, который увел ее от него?

Теперь Уиллу пришло на ум, что скоро Саманте станет известно о снова возникших страховых платежах.

Ей не надо будет помогать Уиллу с выплатой, после того как она даст ему развод.

Бывшая жена. Бывшая жена. Бывшая жена.

Застонав, Уилл снова плюхнулся в кресло и застыл в нем, свесив руки между коленями.

Мэри Ли вприпрыжку спустилась с лестницы в узких джинсах и просторном фиолетовом свитере с белой эмблемой гостиницы «Загадочный лось» на груди. Если она и прошлась по своим волосам расческой, заметить это можно было с большим трудом.

— Послушай, Уилл, прости, что я набросилась на тебя. Ты ведь и без того чувствуешь себя паршиво. Просто я такая же, как ты, и ненавижу, когда люди совершают поступки, способные их убить. Я только что потеряла друга. И мне не хотелось бы потерять еще одного.

— Все в порядке. — Уилл следил взглядом за Мэри, которая направилась на кухню и принялась рыться в стоявшем на стойке пакете из бакалейной лавки. Вернулась она с коробкой пончиков и пакетом бумажных салфеток. — Никто лучше меня не знает, до чего все это глупо получилось! Конечно, Джей Ди заявит, что он давно все знал заранее и собирался сказать мне, пока я не захотел взорвать пикап вместе с собой.

Уилл шутил столь мрачно, что Мэри никак не удавалось избавиться от чувства острой жалости к нему. Она могла поставить себя на место Уилла. Ей было прекрасно известно, что может испытывать человек, которым вечно недовольны его родные. Она открыла себе банку пепси и села за стол, поставив между собой и Уиллом коробку с пончиками.

Уилл подцепил пончик и отсалютовал Мэри банкой содовой воды.

— Завтрак чемпионов.

— Отвечает всем требованиям по химическим добавкам и консервантам, — подхватила шутку Мэри и выбрала себе пончик, на котором было побольше сахарной пудры. — Но тебе действительно нужно показаться врачу.

— Я бы больше покалечился, упав с кровати, — поморщился Уилл.

— Забавный ты парень.

— Хочешь познакомиться поближе? — Уилл попытался пошевелить бровями и, наконец, почувствовал действие кодеина. Боль вдруг стала вполне переносимой, и наступило приятное облегчение. Он немного посмеялся над взглядом, которым одарила его Мэри. — О да, все в порядке — шучу. Ты танцуешь с главным коневодом. Так это у вас серьезно? Могу я уже называть тебя сестренкой?

— Нет.

Напряженные морщинки вокруг рта послужили для Уилла тревожным сигналом. Глаза Мэри, когда она обернулась к нему на террасе, были красны, будто она только что плакала. Ничего удивительного — Джей Ди так необыкновенно мягок в отношениях с дамами. Примерно так же, как мягки кончики игл дикобраза. Бедная Мэри Ли!

— Ты напоролась на крепкий орешек, милая, — мягко сказал Уилл, не представляя себе, что Мэри может быть незнаком жаргон родео и диалект ковбоев. — Он женат на своей работе и на своей земле. Мне кажется, он считает, что так безопаснее. И не думает, что землю у него могут и увести. Конечно, с некоторых пор мы поняли, что земля, как хорошенькая потаскушка, может уплывать в руки того, кто больше заплатит. Ну не пинок ли это нам под зад?

— А ты беспокоишься по этому поводу?

— Не в такой степени, как Джей Ди. Для него ранчо — это очень многое: мать, любовь, обязанность. Для меня же земля — это то, что связало мою мать узами брака, которых она не хотела. Я, в свою очередь, никогда не испытывал особо трепетного чувства к обязанностям.

— Но тем не менее ты не уезжаешь отсюда. Почему? Почему? Уилл и сам задавался этим вопросом. Почему бы просто не уехать? Разорвать все узы и отправиться в свободное плавание. Но Уилл никак не находил ответа, почему он не в силах так поступить. Слишком большой страх перед неизведанным.

Ну и трус же ты, Вилли-парнишка, Уилл молчал. Мэри не настаивала. Она, как никто, с уважением относилась к слабостям человеческой души. Почему сама Мэри ходила в школу, вместо того чтобы попытать счастья в сочинительстве песен? Почему ходила на работу, которую ненавидела? Почему пыталась продать себя Бреду Инрайту, если он на самом деле не любил ее?

Почему жизнь не может быть простой и светлой?

Мэри вздохнула и слизала с пальцев сахарную пудру.

— Тебе надо зашить эту рану. Вставай, ковбой! — Она поднялась из-за стола. — Я отвезу тебя к доктору.

Глава 19

Макдональд Таунсенд метался взад-вперед вдоль широкого окна своего кабинета. Из окна открывался великолепный вид: панорама прекрасной дикой природы Монтаны, с живописным, покрытым сверкающим снегом Ирландским пиком. Все это стоило Таунсенду немалых денег. Но судья даже не взглянул в окно: ему было явно не до потрясающих красот пейзажа. Он не мог наслаждаться своей уединенной «хижиной» — две тысячи квадратных футов сосновых бревен и термостойких панелей, герметичные окна, несколько каминов. В двери кабинета, скуля и царапая лапами доски, просился Бруно — короткошерстная немецкая овчарка. Но хозяин не слышал настойчивую просьбу своего питомца.

Жизнь Таунсенда превратилась в ад. Это ясно как день. Он остановился у массивного антикварного дубового стола и попытался прикурить сигарету, но руки слишком тряслись, и Таунсенд, окончательно обессилев, отказался от попыток. Он знал, что ему нужно, о чем кричал каждый нерв. Пакетик с дозой лежал в верхнем ящике стола, но Таунсенд поборол соблазн, отчаянно пытаясь избавиться от своей зависимости. Лицо заливал пот. Нос чесался. Таунсенд достал из заднего кармана брюк большой, уже влажный носовой платок и, вытерев им верхнюю губу, снова заметался по комнате.