Сердце билось, как у кролика, что в последнее время случалось все чаще и чаще. Возможно, учащенное сердцебиение было вызвано употреблением кокаина или стрессом, а может, и тем и другим вместе.

Таунсенд остановился и уставился в окно, ничего за ним не видя. Как же он дошел до этого?

Мир лежал у его ног. Блестяще складывавшаяся карьера вот-вот должна была обеспечить ему пост в Верховном суде. Его уважали и обожали. В его безупречной биографии нельзя было обнаружить ни одного темного пятнышка.

Потом он встретил Люси Макадам. Именно с того времени и началось его сползание в ад.

Таунсенд все еще помнил их первую встречу, будто она произошла вчера вечером. Он увидел Люси, стоявшую в дальнем углу комнаты, на вечеринке в элегантном доме Бена Лукаса. Взгляд ее поразил Таунсенда, словно лазерный луч. Потом на губах Люси появилась улыбка — лукавая и понимающая, — как будто эта женщина вполне осознавала свою сатанинскую власть над мужчинами и наслаждалась ею. Кожа у судьи натянулась от макушки до кончиков пальцев от пронзившего его грубого желания. В то время волосы Люси были белы, цвета платины, собраны в коротко подрезанный хвостик и выглядели так, будто какой-нибудь любовник только что запустил в них пальцы и растрепал. На Люси было простенькое трикотажное платье цвета золотистого металла с закрытым воротом, облегавшее стройную фигуру, точно перчатка… Под платьем ничего не было. Таунсенд узнал об этом чуть позже, в тот же вечер, когда Люси притащила его за галстук в редко используемую по назначению гостевую ванную комнату.

В ту пору Таунсенд был если не счастливым, то вполне довольным своей судьбой женатым человеком. Его тридцатилетняя жена Ирена утратила всякий вкус к сексуальной жизни и все время и энергию тратила на свои дела. Таунсенд помнил, что находил это удобным. С него снималась еще одна ненужная обязанность, отвлекающая от осуществления его карьеристских планов.

Все изменилось в мгновение ока. Сейчас, оглядываясь назад, Таунсенд поражался тому, что так легко поддался страсти, а страсть завела его так далеко.

Безумие — вот что это было. Оно поразило Таунсенда, как рак, и быстро распространило свои метастазы. Сперва Люси, потом — кокаин, вечеринки, вхождение в мир Эвана Брайса, знакомство с людьми, окончательно опустошившими судью. Вначале он был очень самодоволен, кичлив и амбициозен. Уверенный в своей способности контролировать ситуацию, Таунсенд полагал, что новая компания никак не сможет повлиять на его имидж. Однако шаг за шагом контроль над ситуацией уходил из-под его власти, и теперь жизнь судьи стремительно и кувырком неслась с высоты к земле, словно самолет, у которого загорелись все двигатели. Таунсенд почти физически слышал свист ветра в ушах.

Потребность в кокаине вышла из-под контроля. Благодаря наркотикам и шантажу финансовое положение Таунсенда разрушалось с катастрофической быстротой. Ирена оставила его. Одному Богу известно, что начнется, когда ее адвокат предъявит иск на раздел денег и собственности и когда раскроются некоторые обстоятельства тайной жизни судьи Таунсенда. Брайс прижал его к ногтю, и вот теперь существовала видеопленка с очень компрометирующими судью кадрами, появление которой, попади она в чужие руки, могло положить конец всей его карьере.

— Я должен достать эту пленку, — пробормотал Таунсенд.

Он едва расслышал собственный голос за ударами пульсирующей в ушах крови. Таунсенд чувствован, что вот-вот взорвется. Его охватила паника. С глазами, полными слез, он бросился в кожаное кресло у стола и схватился за ручку ящика.

Он должен остановиться! Должен, или же безумие никогда не прекратится. Всю ночь он обещал себе завязать. Он возьмет полугодовой отпуск и разберется со всеми делами. Уедет в другой штат, где его никто не знает, и ляжет в клинику. Говорят, такое место есть в Миннесоте. Полностью конфиденциальное лечение. Он отправится туда и вернется совершенно другим человеком — прежним, окончательно возродившимся.

Он завяжет с наркотиками, справится со стрессами, отойдет от людей, затянувших его в эту трясину. На столе, слева от Таунсенда, резко зазвонил телефон.

Судья схватился за трубку и почувствовал, что сердце его снова стало биться неровными, резкими ударами, а в висках застучала кровь. Он ожидал услышать на другом конце провода голос Брайса.

— Таунсенд слушает.

— Судья Таунсенд, — голос в трубке был незнакомым, мужским, звеневшим фальшивой веселостью, — я был другом вашей приятельницы Люси Макадам.

Таунсенд промолчал. Тишина тревожно завибрировала у него в ушах. В голове пронеслась сотня мыслей, и все они были не из приятных.

— Вы слушаете?

Таунсенд попытался проглотить подступивший к горлу комок. Рот стал сухим, точно в него насыпали горсть мела.

— Д-да-а… Я у телефона.

— Я случайно узнал, что вы с Люси занимались кое-какими делишками. И подумал: не стоит ли нам обсудить эту тему?

Пленка. Господи, у него была пленка! Таунсенд мгновенно решил определить, откуда звонок, но тут же понял, что в этом не было никакого смысла. Сейчас у него просто не хватало нервов, чтобы начинать игру в кошки-мышки. Лучше уж сразу покончить с этим.

— Что вы хотите?

— Это не телефонный разговор. Я предпочитаю решать дела при личной встрече.

— Где и когда?

— Судья, вы любите рыбалку?

— Что? Какого черта…

— Разумеется, любите. Вы — из породы людей, которым не сидится на месте, иначе бы не приехали сюда. Есть великолепное местечко, которое я только что открыл, — большой пруд, вверх по течению Маленькой Змейки. Встретимся через час на перекрестке главного шоссе и старой девятой дороги, и я покажу вам путь. Знаете, где это?

— Я там буду.

— Отлично! И… судья… не забудьте свой бумажник. Таунсенд на ощупь положил трубку: внимание его было занято растущим в голове давлением. Может быть, сейчас с ним просто случится инсульт, он умрет, и тогда конец всем его тревогам? Давление усиливалось, точно на глазные яблоки изнутри давили два жестких кулака.

Кончится когда-нибудь этот кошмар?

«Мне бы только заполучить эту пленку, — рассеянно подумал судья. — Я бы отдал за нее все, что у меня есть: если потребуются дополнительные деньги, продал бы эту землю, лишь бы быть уверенным, что меня больше никогда не побеспокоят. В любом случае так будет лучше. Это станет частью процесса возрождения. Ситуация пока не вышла из-под контроля. Продам имение, вылечусь, верну Ирену прежде, чем бракоразводный процесс окончательно сожрет мое состояние».

Сложившийся в голове план несколько успокоил Таунсенда, но дрожь все не унималась. Он достал носовой платок и снова высморкался. На встрече с этим новым шантажистом он должен иметь вид человека, полностью себя контролирующего. Неразумно показывать ему свой страх.

Судья снова взялся за ручку ящика стола и выдвинул его. Это будет в последний раз…

Мэри оставила Уилла в пункте неотложной медицинской помощи, пообещав вернуться через час. Проезжая по городу, она заехала на площадь — посмотреть, как продвигается дело со скульптурой.

Коллин Бентсен, в железной защитной маске, вовсю орудовала горелкой сварочного аппарата. Скульптура все еще больше походила на груду искореженного металла. Стоявшие кучкой новоэдемские домохозяйки с детьми в колясках, склоняя головы то на один, то на другой бок, нахмурившись, критически разглядывали модель в попытке определить, что в перспективе из нее выйдет. М.Е. Фралик стояла рядом с пьедесталом и, широко размахивая руками, давала пояснения о конечной цели проекта.

В «Лосе», в главном вестибюле, толпились туристы в псевдоковбойских нарядах, собравшиеся на завтрак, после которого им предстоял день «большого выезда». Мэри прошла в свой номер, где извлекла себя из джинсов Люси, наскоро приняла душ и переоделась в пару старых черных леггинсов, длинные носки и спортивные ботинки. Натянув через голову футболку с белой надписью «Бродяга знает вашу сестру» на черном фоне, она завершила свой ансамбль ковбойкой мужского размера, на рукавах которой пришлось сделать добрую дюжину заворотов. Она попыталась закрепить волосы на затылке с помощью серебряной заколки, но пружинная застежка сорвалась, и заколка ракетой пролетела через всю комнату.

Спустившись в бар, Мэри пробежала взглядом по лицам, отыскивая Дрю. Сидевший в одиночестве за столиком возле дверей в кухню Кевин, прихлебывая кофе, просматривал деловые бумаги. Мэри направилась прямо к его столику и плюхнулась на стул напротив.

— Тебе мама никогда не говорила, что нельзя делать уроки за завтраком? Испортишь осанку.

Кевин оторвался от работы и улыбнулся. Он машинально вежливо привстал, хотя Мэри уже вполне устроилась на своем стуле.

— Нет, такого мне слышать не приходилось. Самым грозным предупреждением в нашем доме было: «Не бегай с карандашом в руке…»

— А то выколешь себе глаз, — в тон ему закончила фразу Мэри и рассмеялась.

Кевин заказал проходившему мимо официанту еще чашку кофе.

— Будешь завтракать?

— Нет, спасибо, — с некоторым сожалением поблагодарила Мэри, пожирая глазами горку аппетитных теплых булочек с черничным повидлом, до которых Бронсон еще не дотронулся. — Я уже нахваталась пончиков.

— Тогда возьми хоть немного фруктов. — Он подвинул к Мэри стоявшее на столе блюдо с ломтиками дыни и свежей клубникой.

Мэри подхватила вилкой ломтик дыни и откусила кусочек.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался Кевин и постарался нахмурить брови, что делало его похожим на щенка и всегда смешило окружающих.

— Отлично!

— А мы, знаешь ли, все еще ужасно.

— Могу поделиться болеутоляющими таблетками, — криво усмехнулась Мэри.

— Нет, серьезно. Эта гостиница — наш дом. От одной мысли, что в него кто-то забрался и избил гостя, волосы встают дыбом. Какое возмутительное насилие!

— Есть что-нибудь новенькое от Куина, насчет поисков того парня?

— Вряд ли тут что-нибудь получится, — покачал головой Кевин. — Если бы он что-то украл, разговор был бы совсем другой, потому что вора можно застукать, когда он принесет украденное в заклад или попытается продать.

— Моя семья пришла бы в полный восторг, услышав, что я наконец-то достигла достаточного материального благополучия, чтобы за мной начали охотиться грабители. — Подхватив на кончик вилки клубнику, Мэри отправила ее в рот. — Мне только хотелось бы знать, что он рассчитывал найти в моем номере? Люси в своем последнем письме ко мне упоминает о книге. Я так ее и не нашла.

— Что это за книга такая, ради которой стоит нападать на человека?

Мэри пожала плечами, не желая посвящать Кевина во все детали истории. Что-то подсказывало ей, что Бронсон не входит в рамки системы Люси — Кевин слишком уж милый человек. С другой стороны, Мэри могла держать пари, что ее собеседник знает больше, чем говорит.

— Дрю здесь?

— Нет, — коротко ответил Кевин и опустил глаза, занявшись одной из булочек. — Уехал куда-то на природу. Рыбалка или что-то в этом роде. Сегодня утром я вообще его не видел.

— А-а-а… — Прикусив нижнюю губу, Мэри пыталась разобраться, что больше привлекает ее внимание — благоухающая булочка или же неожиданная перемена в настроении Кевина. — Что-нибудь не в порядке?

Бронсон вздохнул и отрешенно уставился в свою тарелку:

— Да нет, ничего. Зачем ты хотела его видеть?

— Ничего особенного. Просто вчера ночью мы говорили с ним о Люси. Мне подумалось, может быть, он захочет закончить обсуждение за чашечкой кофе?

— Ах вот оно что! Он, несомненно, вернется. Самое позднее — к пяти. Трио начинает свое выступление в гостиной в семь часов. — С просиявшим надеждой взглядом Бронсон обратился к Мэри: — Ты к ним присоединишься?

— Ну-у… я не знаю…

— Давай, — принялся уговаривать Кевин. — На сцене ты совсем не смущаешься. Просто замечательно будет снова услышать твое пение.

— Может быть. Посмотрим. — Взглянув на часы, Мэри встала и, наклонившись, все же стащила с тарелки булочку. — Надо идти. — Она с удовольствием засунула в рот всю булку целиком и помахала рукой засмеявшемуся ей вслед Кевину.

Большая часть утра ушла на разъезды с Уиллом по городу. Из больницы они поехали в фирму «Битые кузова» договориться о подъеме разбитого пикапа, потом — в страховую компанию «Большое небо», чтобы сообщить им неприятную новость. После того как им сказали, что компенсации может и не быть — в зависимости от записи в отчете о дорожно-транспортном происшествии, — Уилл попросил Мэри отвезти его в расположенную на окраине города контору «„Гиена“ — загон для разбитых автомобилей», — где он попытался попросить денег взаймы у своего старого приятеля Большого Эда Два Пера. Большой Эд посоветовал Уиллу перевестись в разряд пешеходов.

На автозаправочной станции «Заправься и езжай» Уилл купил дешевые солнечные очки взамен своих старых, потерянных во время аварии. Купив по куску жирной пиццы и бутылке пива «Барк», они пообедали за столиком для пикников с видом на колонки с дизельным топливом, после чего отправились на ранчо.

Подавленный и сонный от принятых обезболивающих лекарств, Уилл проспал всю дорогу до «Старз-энд-Барз». Мэри вставила в автомагнитолу кассету с записью Шоун Колвин и, свободно паря мыслями в потоке музыки, принялась раскладывать пасьянс из фактов, предположений и вопросов. Цепочка ее рассуждений мгновенно прервалась, как только они подъехали к месту аварии.

Пикап слетел с дороги как раз в центре сложного виража. Счастье, что склон здесь был не слишком крутым, в противном случае Уилл наверняка разбился бы насмерть. Мэри удивилась и тому, что даже при таком падении Уилл остался в живых. С высоты дороги пикап походил на игрушку, раздавленную разгневанным великаном. Машина лежала на боку, измятая и перекрученная.

Уилл проснулся, лишь когда они въехали в ворота ранчо. Сквозь темные стекла новых зеркальных очков Уилл быстро осмотрел окрестности в поисках признаков присутствия Джея Ди. Чем дольше ему удастся оттянуть скандал, тем лучше. Сорвавшись с крыльца дома, навстречу им с лаем бросился Зип. У дальнего угла конюшни Уилл увидел Часки, подстригавшего гриву большому гнедому жеребцу. Джея Ди видно не было.

— Спасибо, что подбросила, Мэри Ли, — сказал Уилл, распахивая дверцу, и улыбнулся ей слабой, болезненной улыбкой. — Ты славный парень.

— Да. — Мэри сдвинула солнцезащитные очки на кончик носа и посмотрела на Уилла поверх дужки. — Помни об этом, когда в следующий раз сядешь за руль, набравшись.

Он не стал обещать, что такое больше не повторится. Слишком много он давал обещаний, которые не мог сдержать.

Как только Уилл выбрался из «хонды», дверь дома распахнулась и на веранде появились Такер и Джей Ди. Увидя Рафферти-младщего, Такер выпучил глаза. В больнице Уилл выбросил свой разорванную, залитую кровью рубашку в мусорный бак и льстивыми уговорами выпросил у медсестры зеленую распашонку, в которой оперируют хирурги. Однако и новые солнцезащитные очки не могли скрыть следы травм: лоб его украшал ряд аккуратных полосок лейкопластыря, нижняя губа распухла, синяк на левой щеке принял цвет гнилого персика.

— Парень, у тебя такой видок, будто ты сунул голову в мешок, полный диких кошек! — спускаясь по ступенькам веранды, заявил старик. — Боже правый! — Отвернувшись, Такер сплюнул на землю табак. — Мамаша не смогла бы отличить твою физиономию от куска свежей говядины! Что, черт возьми, случилось?

Уилл дернулся, точно жучок под окуляром микроскопа. Подойдя ближе, Такер внимательно исследовал лицо Уилла, но более проницательным взглядом его рассматривал медленно спускавшийся по лестнице Джей Ди. Его, казалось, вот-вот прорвет. Уилл почувствовал резкий скачок давления в воздухе, как это бывает перед бурей.

— Ты все-таки намотал машину на дерево, да? — процедил Джей Ди сквозь зубы.

Уилл выдавил из себя скорбную улыбку:

— Близко, но не совсем так. Перекатился по склону холма. — Он развел руками. — Как видишь, я спасся, но спасибо тебе за такую сердечную заботу, братец.

Джей Ди покачал головой, злясь на Уилла, но еще больше на себя за запоздалый страх за жизнь брата. В конце концов, хоть между ними и пробежала черная кошка, отец у них был общий. Уилл тоже был Рафферти, и он чуть не угробил себя. Джею Ди не хотелось волноваться по этому поводу, Слишком больно было волноваться. И не в первый раз Джей Ди захотел быть единственным ребенком в семье.

— Проклятие, я должен закончить работу, — прорычал он, — а из-за каких-то тупых недоумков…

— Джей Ди, я не нуждаюсь в нотациях.

— Да? А в чем ты нуждаешься, Уилл? Чтобы какое-нибудь прелестное создание взяло тебя за ручку и пожалело? Можешь попытаться получить это у своей жены. — Не меньше досады и беспокойстве об Уилле Джея Ди раздражало то, что Уилл приехал с Мэри Ли. Особое негодование вызывало то, что в душе его зашевелилась ревность, укусами ядовитой змеи жалящая сердце.

Мэри вылезла из «хонды» и встала, опершись локтем на крышу машины:

— Остынь, Джей Ди, я только что привезла его из больницы.

— Что ж, это очень по-соседски, Мэри Ли, — с сарказмом похвалил ее Джей Ди.

— Черт возьми, Джей Ди, — сверкнул взглядом Уилл, — оставь ее в покое. Срывай свою злость на мне.

— Ты чертовски прав: я зол. Завтра нам надо перегнать скот в горы, а ты не в состоянии взобраться на лошадь. Как, черт возьми, спрашивается, я смогу оплатить лишнюю пару рабочих рук, если каждый цент, не спущенный тобой в пьянках и играх, я трачу на то, чтобы сохранить наши владения? А как насчет оплаты счетов за больницу, подъем машины и ее ремонт? Хоть одна из этих мыслей промелькнула в твоей дурацкой башке, когда ты петлял по дороге, заправившись пинтой «Джека Дэниэлса»?

— Нет, Джей Ди, не приходила, — с горечью признался Уилл. Сжав кулаки и уперев их в бока, он наклонился к брату. — Может быть, голова моя была занята другими мыслями, не связанными с этим проклятым ранчо?! Ты когда-нибудь задумывался об этом? Может, мне обрыдло быть постоянно привязанным к этой ферме? Может быть, мне глубоко наплевать на то, что с ней будет!

Такер нервно переминался с ноги на ногу. На его обветренном старом лице застыло болезненное выражение дурного предчувствия:

— Послушайте, ребята, может, сейчас не время…

— Может быть, настало время! — Голос Джея Ди снизился до зловещего шепота.

Уилл почувствовал, что никакие солнцезащитные очки не могут защитить его от всепроникающего взгляда брата. Как всегда, тот видел его насквозь, заглядывал прямо в слабовольную душу Уилла. Джей Ди никогда не ценил его. Никогда. И никогда не оценит. Даже не попытается понять. И простить.

Уилл встретил тяжелый, холодный, немигающий взгляд Джея Ди, и перед его мысленным взором пронеслись все его детство и юность: то, как он тянулся за братом, их драки, нелегкие примирения и редкие моменты товарищества. Они были братьями, но Джей Ди никогда не прощал Уиллу его появления на свет и никогда не простит. Сводные братья. Этот ярлык рождал у Уилла чувство неполноценности. Он почувствовал, как, дрожа и трепеща, умирает какая-то часть его души. Надежда. Какое печальное, пронзительное чувство.

— Пойду соберу вещи, — тихо сказал Уилл.

Чертыхнувшись, Такер попытался перехватить направившегося к дому Уилла. Тот остановил его движением руки, и старик с беспомощным видом застыл на месте, а потом повернулся и набросился на Джея Ди:

— Будь я проклят, если твоя башка мягче новой кирпичной стены!

— Успокойся, старик.

Джей Ди отвернулся и зашагал к загонам. Он попытался заставить себя не смотреть на Мэри Ли, но у него ничего не вышло. Джей Ди взглянул на стоявшую у машины Мэри, Она смотрела на него открытым, полным негодования взглядом, пунцовые пухлые губки недовольно скривились. Джей Ди мгновенно почувствовал себя виноватым, но тут же отмахнулся от этого ощущения. Черт с ней, с-этой Мэри Ли, да и с Уиллом тоже! Не нужны они ему.

Мэри попыталась убедить себя сесть в машину и уехать. У нее было предостаточно собственных проблем, чтобы добавлять в эту кучу еще и чьи-то семейные разборки. Но оказалось, что уехать она не в силах. В конце концов Уилл был ее другом, а Джей Ди, несмотря на многие вещи, — любовником. Не могла же она так вот просто стоять и смотреть, как они раздирают свое братство на части. Мэри слишком хорошо понимала, какие неизлечимые раны может нанести разрыв душам обоих братьев.

Проклиная себя за способность всегда во все вмешиваться, Мэри потащилась вслед за Рафферти.

— Джей Ди…

— Не вмешивайся, Мэри Ли. — Рафферти продолжал идти широким шагом, и Мэри была вынуждена трусцой бежать рядом. — Это не твоего ума дело.

— Он мог разбиться насмерть.

— И поделом.

— Да черт тебя побери, Рафферти, прекрати! — сверкнула глазами Мэри и что было сил ухватила Джея Ди за рукав, заставив его повернуться к себе лицом. — Перестань притворяться, что тебе ни до кого и ни до чего нет дела, кроме этого ранчо.

— Так оно и есть! — прорычал Джей Ди.

— Это — ложь, и ты это знаешь! Если бы ты был такой сволочью, ты бы не содержал столетнее ранчо и дядю, свихнувшегося двадцать лет назад.

— Это — обязанности.

— Это — забота. Что одно и то же. И еще ты заботишься об Уилле.

— Откуда, черт возьми, ты знаешь о том, что я чувствую, а чего не чувствую? — взорвался Рафферти с такой яростью, что Мэри пришлось сдержать свою горячность. — Думаешь, что, переспав со мной, стала большим специалистом? Черт, да если бы я знал, что ты станешь такой головной болью, я бы и штаны не стал расстегивать!

Рафферти снова двинулся к загонам, где полдюжины лошадей собралось у ограды и смотрело на них с интересом, навострив уши. Мэри, трижды кляня себя, пустилась за мрачным как туча Джеем Ди.

— Знаешь, а я ведь могу сказать то же самое, — заметила она. — Тебе никогда не взять приз на состязаниях по обаянию, а я, уж будь уверен, приехала в Монтану не за тем, чтобы вляпаться в самый центр семейных разборок.

— Так отвали.

— Слишком поздно притворяться, что мы не знаем друг друга. — Мэри хотела сказать, что слишком поздно притворяться, что им друг на друга наплевать, но поняла, что в этом случае нарвется на зуботычину. А боли ей и без того хватало. — Я вот что тебе скажу: Уилл — твой единственный брат, Джей Ди. Да, он псих, но не безнадежный. Ему нужна помощь. Ты мог бы минут на десять сбросить маску крутого парня и проявить хоть капельку сочувствия. — Ты хочешь сочувствия? — фыркнул Рафферти. — Сходи к священнику. Я не представляюсь, Мэри Ли. Я такой, каким выгляжу. — Он широко развел руки. — Вот: в рукавах ничего не спрятано. Никаких магических зеркал. Считаешь меня «трудным случаем», и тебе это не нравится? Бесчувственный чурбан? Так иди поищи себе другого ковбоя для постельных забав. Тут их полно ошивается — парней на время. Черт, ты так обожаешь моего братца, что, может быть, лучше будешь спать с ним?

Мэри часто заморгала и отпрянула, словно получила пощечину. С Рафферти и это бы сталось. На глазах Мэри выступили слезы. Но она не позволила им упасть.

— Проклятие, да ты самый гнусный сукин сын из всех, что я знала!

— Не нравится — отвали. Никто не станет тебя удерживать, городская девчонка!

— Прекрасно, — прошептала Мэри; голос ее дрожал так сильно, что она не могла больше ничего вымолвить. Трясущейся рукой она откинула назад растрепавшиеся волосы. — Я ухожу. И можешь не утруждать себя новым визитом на ранчо Люси. Ты мне больше не нужен.

— Отлично. У меня есть занятия получше. Позовешь, когда надумаешь продавать ферму.

Борясь со слезами, Мэри двинулась к своему автомобилю, но тут же остановилась и, повернувшись к Рафферти, покачала головой:

— Ты слишком занят защитой своей собственности и даже не видишь, что теряешь при этом нечто действительно важное. Мне жаль тебя, Рафферти. У тебя останется только эта земля, и больше — ничего.

— Большего мне и не надо, — ответил Джей Ди, но Мэри уже отвернулась от него и направилась к «хонде», волоча ноги в кроссовках по грязи и камням двора.

Рафферти стоял и смотрел, как уезжает Мэри Ли. Она не может для него ничего значить. Джей Ди не позволит ей это. Она не останется в его жизни. Пройдет неделя, ну две, Мэри Ли надоест здешняя деревенская жизнь, и она вернется к себе, в Калифорнию, а он останется здесь, будет трудиться на ранчо и хранить свой образ жизни от вмешательства извне. Он никому не позволит вторгаться в свой внутренний мир.

Когда Рафферти повернулся к загону, в голове у нег неожиданно зазвенело слово «мученик». Джей Ди сплюнул в грязь, перелез между брусьев ограды в загон и принялся ловить лошадь.

Как она умудрилась по дороге со «Старз-энд-Барз» не врезаться ни в одно дерево, навсегда осталось для Мэри загадкой. Чудо! Если только такие вещи существуют. Злая и оскорбленная выше всякой меры, она выскочила из «хонды» и направилась в конюшню. Нетерпение заставило eе перейти на бег трусцой: Мэри пробежала через темное помещение и выскочила через боковую дверь в загон. Клайд поднял морду и, не переставая жевать, уставился на нее Она, не останавливаясь, пронеслась мимо него, миновал; загон с ламами и выскочила за ворота, оставив их открытыми нараспашку. Мэри бежала по пастбищу, пока ноге не начали заплетаться, а в легких не запылал настоящий пожар, после чего рухнула в высокую, густую траву и, распластавшись на земле, разрыдалась.

Мэри рыдала, пока не выплакала все слезы, после чего довольно долго лежала просто так. В небе сияло солнце — теплое и желтое, как расплавленное масло. Легкий ветерок шевелил траву, неся с собой запахи земли и луговых цветов.

Возможно, Джей Ди и прав, отдав свое сердце этой земле. Мэри могла бы поступить так же. Она чувствовала себя частичкой этого мира, питавшего ее своей красотой и силой. Перевернувшись на спину, Мэри уставилась взглядом в небо. Здесь оно и в самом деле было больше. Огромная ярко-голубая простыня, накрывшая бесконечный мир. В такие моменты, как этот, Мэри чувствовала себя здесь дома как ни в каком другом месте.

Лама, маленькая и пушистая, вытянув тоненькую шею, принялась с любопытством обнюхивать ее. Улыбнувшись, Мэри села и протянула руку, чтобы погладить шею теленка. От хвоста до плеч он был коричневой масти, грудь была снежно-белой, а мордочка — вся в коричневых пятнах, словно Господь, отвлеченный более насущными делами, вынужден был прервать свои малярные работы.

Все послеобеденное время Мэри провела с ламами, решительно отвергая назойливые мысли о проблемах ее жизни и той мешанине, в которую она превратилась. Когда же солнце стало скатываться на запад, за горы, Мэри вернулась в реальный мир людей и их проблем, а также загадок, чем еще следует кормить лам.