В данном случае выданные линией раннего обнаружения следы, которые могли принадлежать японским подводным лодкам к северо-западу от Куре, были на самом деле заметно лучше тех, что появились на демонстрационном экране. Подлинные следы сообщали только Чеймберзу и Манкузо. У каждой из сторон в учениях принимали участие по две подводных лодки. Ни одна из американских субмарин не оставляла за собой таких следов, но японские подводные лодки приводились в действие дизельными установками и потому были вынуждены периодически всплывать на шноркельную глубину, чтобы перезарядить аккумуляторные батареи. Несмотря на то что японские субмарины были оборудованы своей собственной модификацией американской системы «Прерия-Маскер», новые программы, разработанные Джоунзом, без особого труда преодолевали эти меры маскировки. Манкузо со своим штабом удалился в оперативный центр подводных сил Тихоокеанского флота, чтобы обсудить последние сведения.

— О'кей, Джоунзи, сообщи нам, что ты сумел обнаружить, — произнёс Манкузо, глядя на бумажные распечатки, поступившие от подводных гидрофонов, покрывавших дно Тихого океана.

Полученная информация появлялась как на электронных телевизионных дисплеях, так и на бумаге того типа, который когда-то использовался для компьютерных распечаток, необходимых для более подробного анализа. Для подобной работы предпочитались бумажные распечатки, и они делились на два комплекта. Один был уже обработан техниками-океанографами, принадлежащими к местной группе системы раннего обнаружения. Для более точного анализа и для того, чтобы удостовериться в том, что Джоунз все ещё не потерял своей удивительной способности разбираться в таких деталях, Манкузо хранил отдельно комплект распечаток, уже обработанный его специалистами.

Хотя Джоунзу ещё не исполнилось сорока, седина уже пробивалась в его густых тёмных волосах. Теперь он уже не курил, а жевал резинку. Зато внимание и опыт у него по-прежнему сохранились, заметил Манкузо. Доктор Рон Джоунз листал бумажные страницы подобно бухгалтеру, напавшему на следы крупной растраты, проводя пальцем по вертикальным линиям, фиксировавшим частоты.

— Мы исходим из того, что они всплывают на шноркель примерно каждые восемь часов, верно? — спросил он.

— Да, они поступают разумно, постоянно поддерживая аккумуляторные батареи в полностью заряженном состоянии, — утвердительно кивнул Чеймберз.

— На каком часовом поясе они функционируют? — поинтересовался Джоунз. Как правило, американские субмарины, находящиеся в море, переводили часы на время по Гринвичу — это название с недавних пор, после резкого сокращения Королевского военно-морского флота, чьё могущество в прошлом позволяло называть исходный меридиан по-британски, изменилось на «всеобщее время».

— Думаю, на токийском, — ответил Манкузо. — Это на пять часов раньше нашего.

— Тогда начнём искать сходные моменты, на этот раз начиная с полуночи и дальше по чётным часам. — Перед ним лежало пять широких сложенных листов. Джоунз перелистал один полный комплект, отмечая время, указанное на полях. На это ему потребовалось десять минут.

— Вот одно совпадение, а вот и другое. Значит, две возможности. Вот это тоже вероятно, хотя и вызывает у меня сомнения. Пожалуй, я сделал бы ставку вот на эту… и эту, для начала. — Его пальцы указали на кажущиеся случайными наборы точек.

— Уолли?

Чеймберз повернулся к другому столу, на котором лежали обработанные комплекты распечаток, и развернул их на соответствующих временных отметках. — Джоунзи, ты проклятый волшебник! — изумлённо выдохнул он. Группе из нескольких опытных техников — каждый из них был экспертом в этой области — потребовалось больше двух часов, чтобы обнаружить то, чего Джоунз сумел добиться всего за несколько минут прямо на глазах потрясённых офицеров.

Гражданский подрядчик достал банку «кока-колы» из соседнего автомата и открыл её.

— Ну что, джентльмены, — с удовлетворением произнёс он, — так кто лучший специалист всех времён?

Впрочем, это была всего лишь часть работы. В распечатках указывался только пеленг на источник шумов, однако на дне океана размещалось множество гидроакустических устройств, относящихся к линии раннего обнаружения, и с помощью триангуляции уже удалось определить районы нахождения подводных лодок с точностью до десяти-пятнадцати морских миль. Таким образом, даже со всеми усовершенствованиями, внесёнными доктором Джоунзом в систему обнаружения подводных лодок, приходилось вести поиск на большой площади океана.

Зазвонил телефон. Это был главнокомандующий Тихоокеанским флотом. Манкузо выслушал его рекомендации по изменению курса субмарин «Шарлотт» и «Эшвилл», что позволяло им направиться к предполагаемым контактам. Джоунз одобрительно кивнул.

— Видите, шкипер? Я всегда говорил, что вы умеете прислушиваться к советам экспертов.

Мюррей находился в кабинете заместителя специального агента, возглавляющего отдел Вашингтона в ФБР, обсуждая с ним проблемы финансирования, и потому не смог поговорить по телефону с Райаном. Совершенно секретная депеша из Белого дома оказалась погребённой в папке секретных документов, а затем секретарше Мюррея пришлось уехать, чтобы привезти из школы домой своего заболевшего ребёнка. В результате записка, сделанная рукой Райана, попала на стол Мюррея с большим опозданием.

— У меня новости об этой девушке Нортон, — произнёс Мюррей, войдя в кабинет директора ФБР.

— Плохие?

— Она мертва. — Мюррей передал Шоу записку Райана. Директор быстро прочитал её.

— Проклятье! — прошептал он. — У нас есть сведения о том, что она раньше пользовалась наркотиками?

— Насколько помню, нет.

— Поступило сообщение из Токио?

— Я ещё не связывался с советником по юридическим вопросам. Неудачное время для этого, Билл.

Шоу кивнул, понимая смысл происшедшего. Стоит спросить любого агента ФБР о наиболее запомнившемся случае в его карьере, и он обязательно упомянет киднэппинг. По сути дела именно такое преступление сделало ФБР знаменитым в тридцатые годы. Закон Линдберга уполномочивал Федеральное бюро расследований оказывать помощь местной полиции, как только возникала вероятность того, что похищенная жертва перевезена за пределы штата, где было совершено преступление. При малейшей вероятности этого — жертв похищения редко увозили далеко от места похищения, — вся мощь ведомства, отвечающего за соблюдение закона и порядка на территории США, вступала в действие, и агенты ФБР принимались за поиски преступников подобно стае голодных волков. Их главная задача всегда оставалась одной и той же: вернуть жертву живой, и результаты такой деятельности были превосходными. Второй целью было задержание, арест и передача в судебные инстанции виновников, совершивших это преступление, и в этом отношении деятельность ФБР статистически была ещё более успешной. Руководство ФБР ещё не имело сведений, действительно ли Кимберли Нортон стала жертвой похищения, но им уже было известно, что домой её доставят мёртвой. Одно лишь это обстоятельство для любого агента бюро означало, что он не справился с основной задачей.

— Её отец — полицейский.

— Я помню, Дэн.

— Думаю, мне нужно отправиться в Сиэтл и обсудить происшедшее с О'Кифом. — Отчасти это было необходимо, потому что капитан Нортон своей деятельностью заслужил, чтобы ему сообщили о случившемся другие полицейские, вместо того чтобы узнать о смерти дочери из газет, а отчасти потому, что полицейские, ведущие расследования, обязаны так поступить, обязаны лично сообщить родственникам о том, что потерпели неудачу. Кроме того, Мюррею хотелось самому ознакомиться с делом и убедиться в том, что было предпринято всё возможное для спасения девушки.

— Пожалуй, я сумею обойтись без тебя пару дней, — ответил Шоу. — Дело Линдерс отложено до возвращения президента. Хорошо, можешь отправляться.

— Но здесь даже лучше, чем на «Конкорде»! — восторженно произнесла Кэти, когда капрал ВВС принесла ужин. Её муж с трудом удержался от смеха. Ему редко приходилось видеть, чтобы глаза Кэролайн Райан были такими изумлёнными. Правда, сам Джек уже давно привык к подобному обслуживанию, а пища здесь была несомненно вкуснее той, что подавали ей в кафетерии для врачей больницы Хопкинса. Кроме того, тут тарелки были без золотых ободков, и по этой причине с «ВВС-1» пропадало так много посуды.

— Мадам не желает немного вина? — Райан поднял бутылку сухого белого вина и разлил в бокалы, пока перед ним ставили тарелку.

— Видите ли, на своей куриной ферме мы не пьём вино, — заметила она, делая вид, что смущена обстановкой.

— В первый раз у всех такое впечатление, доктор Райан. Если что-нибудь понадобится, вызывайте меня. — Капрал пошла обратно в камбуз.

— Я ведь говорил тебе, Кэти, держись за меня.

— Теперь мне понятно, почему ты предпочитаешь летать, — заметила она, поднося ко рту вилку с капустой брокколи. — Свежая.

— Да и пилоты отличные. — Джек показал на бокал с вином. Вино в нём даже не шелохнулось.

— Жалованье не такое уж хорошее, — донёсся с другой стороны прохода голос Арни ван Дамма, — зато масса сопутствующих благ.

— Жареный морской окунь тоже очень неплох.

— Наш шеф-повар украл рецепт в «Жокей-клаб». Кроме ресторанов Нового Орлеана, нигде не умеют готовить рыбу так хорошо, — объяснил ван Дамм. — По-моему, ему пришлось отдать взамен свой рецепт картофельного супа. Пожалуй, одно стоит другого, — глубокомысленно заметил Арни.

— Ведь правда, корочка у него прямо-таки идеальная, а?

«Жокей-клаб», один из немногих действительно превосходных ресторанов Вашингтона, находится на первом этаже отеля «Ритц Карлтон» на Массачусетс-авеню. Тихий и тускло освещённый, он в течение многих лет являлся местом «деловых» ужинов.

Здесь все блюда превосходные, подумала Либби Хольцман, особенно если тебе не приходится за них платить. В течение часа они говорили о пустяках — обычный обмен информацией и сплетнями, что в Вашингтоне было ещё более важным, чем в большинстве других американских городов. Эта часть ужина подошла к концу. Подали вино, убрали тарелки из-под салата, теперь на столе стояло главное блюдо.

— Итак, Рой, о чём ты хотел поговорить со мной?

— Об Эде Келти. — Ньютон поднял голову, чтобы увидеть выражение её глаз.

— Уж не хочешь ли ты мне сказать, что жена решила наконец уйти от этого подонка?

— Скорее всего, думаю, уходить придётся не ей.

— Так кто же эта несчастная, к которой он уходит? — На лице миссис Хольцман появилась кривая улыбка.

— Все не так, как ты думаешь, Либби. Эд уходит совсем. — Всегда нужно заставить слушателей ждать сенсационных новостей — от этого их интерес только обостряется.

— Рой, сейчас уже половина девятого, понимаешь? — заметила Либби, давая понять, что не может тратить время понапрасну.

— ФБР закончило расследование по делу, касающемуся Келти. Изнасилование. И даже не одно. В том числе одна из пострадавших покончила с собой.

— Лайза Берринджер? — Причину её самоубийства так и не сумели объяснить.

— Она оставила посмертную записку. Эта записка теперь в руках ФБР. Ещё несколько женщин согласились выступить на суде со свидетельскими показаниями.

— Вот как! — не удержалась от восклицания Либби Хольцман и положила вилку на стол. — Насколько все это обоснованно?

— Делом занимается Дэн Мюррей, личный сторожевой пёс Шоу.

— Я знаю Дэна. Знаю также, что он никогда не будет говорить об этом. — Редко случается, чтобы сотрудник ФБР согласился обсуждать вопросы доказательств с посторонними, и уж никогда не пойдёт на такое, до того как материалы расследования поступят в суд. Подобная утечка информации исходит, как правило, от адвоката или служащего судебной инстанции. — Он не просто строго придерживается правил — Дэн прямо-таки их создатель.

Это было на самом деле правдой — Мюррей принимал участие в подготовке многих правил поведения сотрудников ФБР.

— На этот раз ситуация может принудить его к этому.

— Почему, Рой?

— Да потому, что Дарлинг задерживает передачу дела в суд. Он считает, что Келти может пригодиться ему — по части влияния администрации на Капитолийском холме. Ты обратила внимание на то, как много времени сейчас проводит наш мальчик Эдди в Белом доме? Дарлинг посвятил его во все подробности выдвинутого обвинения, чтобы дать возможность Келти приготовиться к защите. По крайней мере, — добавил Ньютон, стараясь прикрыть себя, — так мне говорят. Согласись, это не похоже на нашего президента, верно?

— Дарлинг мешает отправлению правосудия?

— Это технический термин, Либби, С юридической точки зрения я не уверен, что дело обстоит именно так. — Ньютон знал, что крючок опущен в воду и на нём шевелится червяк, привлекая внимание рыбы.

— Что, если он просто распорядился отложить судебный процесс, чтобы привлечь больше внимания общественности к принятию закона о реформе торговли? — Рыба заметила приманку, но что там за блестящий острый предмет скрывается за червяком?

— Расследование шло задолго до того, как начался весь этот шум с импортом японских товаров, Либби. Мне сообщили, что они замалчивают дело Келти в течение длительного времени. Просто подвернулся отличный предлог, вот и все, понимаешь? — А ведь червяк такой аппетитный…

— Только в том случае, если политику ставят на первое место, отодвигая дело об изнасиловании на задний план. Насколько убедительны доказательства?

— Если этим займётся суд присяжных, Эд Келти проведёт длительное время в федеральной тюрьме.

— Неужели ФБР сумело найти такие доказательства? — Ты только посмотри, какой червяк…

— Я ведь говорил тебе, что Мюррей — отличный полицейский.

— А кто будет обвинителем на процессе?

— Энн Купер. Она занимается только этим делом уже много недель. — Действительно, червячок заслуживает внимания. Эта острая блестящая штука совсем не так опасна, правда?

Ньютон достал из кармана конверт и положил на скатерть.

— Здесь имена, цифры и прочие подробности, но ты не получала их от меня, ладно? — Червяк прямо-таки танцевал в воде, и рыба уже не понимала, что плясать его заставляет крючок, на который он насажен.

— Что, если я не сумею подтвердить все это?

— В таком случае источники моей информации ошибаются и писать не о чём. По крайней мере надеюсь, что тебе понравился ужин. — К тому же червяк в любую минуту может исчезнуть.

— А тебе все это зачем понадобилось, Рой? Почему ты хочешь, чтобы в газетах появилась такая статья? — Всё-таки лучше лишний раз убедиться в отсутствии опасности. Каким образом червяк оказался здесь?

— Мне никогда не нравился этот парень, ты ведь знаешь. Мы не сошлись во мнениях по поводу двух больших ирригационных проектов, и он воспрепятствовал передаче крупного оборонного заказа моему штату. Но ведь тебе нужна настоящая причина? Так вот, у меня есть дочери, Либби. Одна заканчивает Пенсильванский университет, другая только что поступила на юридический факультет университета в Чикаго. Обе стремятся следовать примеру отца, и мне совсем не хочется, чтобы мои маленькие девочки попали на Капитолийский холм, пока там находятся такие подонки, как Эд Келти. — Да кому интересно, каким образом такой вкусный червяк оказался в воде?

Либби Хольцман кивнула, удовлетворённая ответом. Она взяла конверт и положила в сумочку, даже не заглядывая в него. Поразительно, что они никогда не замечают крючка, до тех пор пока не станет слишком поздно. В некоторых случаях не замечают его совсем. Официант был разочарован, когда его клиенты отказались от десерта, ограничившись, прежде чем расплатиться, чашечкой кофе «эспрессо».

— Алло?

— Это Барбара Линдерс? — послушался женский голос.

— Да. С кем я говорю?

— Меня зовут Либби Хольцман, я из «Вашингтон пост». Живу в нескольких кварталах от вас. Мне бы хотелось зайти к вам и поговорить.

— О чём?

— Об Эде Келти и о причине, по которой они отказались от передачи дела в суд.

— Как отказались?

— Вот так, милая. Отказались и все, — ответил голос.

— Одну минуту. Меня предостерегали против разговоров с журналистами. — В голосе Линдерс звучало нескрываемое подозрение. Ей и в голову не пришло, что этим она уже выдала себя.

— Так уж принято, они всегда предостерегают и обычно против разумных поступков. Вы ведь помните, это я предала гласности отвратительные делишки, которыми занимался конгрессмен Грант в офисе своего округа? И это я пригвоздила подонка заместителя министра внутренних дел. Я всегда внимательно слежу за подобными делами, Барбара. — По тону голоса казалось, что Хольцман разговаривает с младшей сестрой, что соответствовало истине. Либби едва не получила Пулитцеровскую премию за журналистские расследования, в которых политика была связана с совращением женщин.

— Откуда я знаю, что разговариваю именно с вами?

— Вы ведь видели меня по телевидению, правда? Пригласите зайти и убедитесь собственными глазами. Я могу приехать через пять минут.

— Сначала позвоню мистеру Мюррею.

— Конечно, позвоните, только пообещайте мне одно, ладно?

— Что именно?

— Если он снова повторит вам то же самое относительно причины, по которой дело не передают в суд, то мы встретимся и поговорим. — Либби на мгновение замолчала. — Знаете, а почему бы мне не отправиться к вам прямо сейчас? Если ответ Дэна удовлетворит вас, мы просто выпьем по чашке кофе и вы расскажете о себе, для того чтобы я могла использовать это в газетной статье после начала процесса. Согласны?

— Да… пожалуй. А теперь всё-таки я позвоню мистеру Мюррею. — Барбара положила трубку и набрала номер, который помнила наизусть.

— Привет, это Дэн…

— Мистер Мюррей! — тут же прервала его Барбара, чувствуя, как уже поколебалась её вера в справедливость окружающего мира.

— …и Лиз, — добавил другой голос, оба явно записанные на ленту автоответчика. — Сейчас мы не можем подойти к телефону, — дружно произнесли два голоса, — но если вы хотите…

— Где вы, мистер Мюррей, когда вы так мне нужны? — заявила мисс Линдерс, обращаясь к автоответчику, и в отчаянии бросила трубку ещё до того, как полное юмора обращение закончилось и раздался короткий гудок, после которого диктуется сообщение. Неужели такое возможно? Неужели это правда? — лихорадочно думала Барбара.

Мы находимся в Вашингтоне, напомнил ей жизненный опыт. Здесь возможно все.

Барбара Линдерс оглянулась по сторонам. Она провела в Вашингтоне одиннадцать лет и чего сумела добиться? Живёт одна, в маленькой однокомнатной квартире с гравюрами на стене. Хорошая мебель, которой пользуется лишь она. Воспоминания, угрожающие рассудку. Она осталась одна, в полном одиночестве, и её единственной надеждой было изгнать ужасные воспоминания, отомстить человеку, разрушившему её жизнь. А теперь что же, ей отказывают и в этом? Неужели жизнь может быть настолько жестокой? Самым пугающим было то, что и Лайза испытывала те же чувства. Барбара знала это из письма, сохранённого ею, ксерокопия которого все ещё лежала в коробочке с украшениями, спрятанной в ящике серванта. Она решила сохранить это письмо как память о своей лучшей подруге, а также напоминание ей, насколько опасно предаваться отчаянию, как это сделала Лайза. Прочитав письмо несколько месяцев назад, Барбара решила открыться знакомому врачу-гинекологу, которая, в свою очередь, направила её к психиатру Кларис Гоулден, и начался процесс, ведущий… куда? В этот момент раздался звонок, и она пошла к двери.

— Привет! Вы меня узнаете? — Вопрос сопровождался тёплой и дружеской улыбкой. Либби Хольцман была высокой женщиной с густыми чёрными волосами, обрамлявшими бледное лицо, на котором выделялись яркие карие глаза.

— Заходите, пожалуйста, — ответила Барбара, отходя от двери.

— Вы позвонили Дэну?

— Его нет дома… или, может быть, он просто оставил включённым автоответчик. Вы с ним знакомы?

— О да. Мы — добрые друзья, — сказала Либби, направляясь к дивану.

— Как вы считаете, на него можно положиться? Положиться по-настоящему?

— Вам нужен честный ответ? — Хольцман задумалась. — Да, можно. Если он ведёт дело сам, ему можно верить. Дэн — честный человек, можете не сомневаться.

— Но ведь сейчас он не ведёт дело сам, в одиночку, правда? Либби покачала головой.

— Нет, такой процесс будет слишком сенсационным, неизбежно приобретёт политическую окраску. И вот ещё что важно знать о Мюррее — видите ли, он слишком верен людям, которых уважает, и потому будет делать то, что ему скажут. Я могу сесть, Барбара?

— Да, конечно. — Обе женщины опустились на диван.

— Вы знаете, в чём задача прессы? Мы следим за ходом событий. Мне нравится Дэн. Я им восхищаюсь. Он действительно хороший полицейский и честный человек. Готова побиться об заклад, что в течение всей работы с вами он вёл себя, как это сказать, ну вроде сурового старшего брата, верно?

— Всегда, — подтвердила Барбара. — Он стал для меня лучшим другом в мире.

— Полностью согласна. Дэн принадлежит к числу хороших людей, стоящих на страже закона. Я знакома с его женой Лиз. Однако проблема заключается в том, что не все люди похожи на него, и тогда на сцене появляемся мы, — закончила Либби.

— Что вы имеете в виду?

— Когда кто-то говорит Дэну, как ему нужно поступать, это делается под давлением обстоятельств, потому что таковы правила игры в Вашингтоне. И вы знаете что? Сам Дэн терпеть не может такое давление, точно так же, как и я. Мой долг, Барбара, помочь людям вроде Дэна, потому что при этом я заставляю политических подонков оставить его в покое и дать ему возможность спокойно выполнять свои обязанности.

— Но я не могу… Я хочу сказать, что просто не могу… Либби протянула руку и прикоснулась к её ладони.

— Я не собираюсь просить вас рассказывать мне обстоятельства дела, Барбара. Это может нанести ущерб судебному процессу, и вы должны понять, что я хочу ничуть не меньше вас, чтобы все прошло в соответствии с законом. Но вы можете поговорить со мной при условии, что это будет не для печати.

— Да… Пожалуй.

— Вы не будете возражать, если я запишу нашу беседу? — Либби достала из сумочки миниатюрный диктофон.

— Кто услышит эту запись?

— Только один человек — заместитель главного редактора. Это необходимо для того, чтобы показать, что у нас надёжные источники информации. Кроме него — никто. Запись будет конфиденциальной, якобы вы беседуете со своим врачом, адвокатом или священником. Таковы правила поведения журналистов, и мы никогда их не нарушаем.

Вообще-то Барбара знала это, но сейчас, у неё в квартире, такие этические правила журналистики казались ей не слишком надёжными. Либби Хольцман поняла это по выражению её лица.

— Если хотите, я могу уйти или мы можем продолжить беседу без магнитофона, но… — прибавила она с обезоруживающей улыбкой, — я не люблю вести записи в блокноте. При этом случаются ошибки. Может быть, вам хочется обдумать моё предложение — это я тоже понимаю. Вы прошли через тяжёлые испытания. Я знаю, что это такое.

— Дэн тоже так говорил, но он не понимает этого! Не может понимать!

Либби Хольцман посмотрела ей прямо в глаза. Неужели Мюррей действительно видел и чувствовал такие глубокие, такие мучительные страдания? Может быть, подумала она, он и вправду переживал вместе с этой женщиной, хотя и не совсем так, как она, потому что он мужчина, но он ведь хороший и честный полицейский, так что, вполне возможно, тоже испытывает ярость из-за того, что дело пытаются замолчать.

— Барбара, если ты хочешь рассказать мне… о случившемся, я готова выслушать тебя. Иногда нам нужен друг, просто чтобы выговориться. Я ведь тоже женщина и не всегда являюсь репортёром.

— Либби, ты слышала о Лайзе?

— Обстоятельства её смерти так и остались неясными, правда? — Мы были подругами, делились всем… и затем когда он…

— Ты уверена, что в это замешан Келти?

— Это я нашла последнее письмо Лайзы.

— Ты можешь рассказать мне об этом? — спросила Хольцман, не в силах сдержать профессиональный интерес.

— Я могу сделать нечто лучшее. — Линдерс встала и на несколько секунд вышла из комнаты. Она вернулась с ксерокопией и передала её Либби.

Журналистке потребовалось всего две минуты, чтобы прочитать его раз за разом. Дата, место, метод. Письмо из потустороннего мира, подумала Либби. Что может быть более опасным, чем чернила на бумаге?

— На основании того, что написано здесь, и благодаря твоим показаниям, Барбара, его могут отправить в тюрьму.

— Дэн тоже так говорит. И улыбается при этом. Он хочет, чтобы всё закончилось именно таким образом.

— А ты? — спросила Хольцман.

— Да!

— Тогда позволь мне оказать тебе помощь.