— У нас это было не принято. На нашей планете.

— Надень бикр, — вдруг попросила она. Я удивился.

— Зачем?

— А я всю жизнь мечтала обниматься со ско в бикре.

— В бикре очень неудобно обниматься, — сказал я серьезно. Ада рассмеялась и бросила мне покрывало с кровати. Я прикрылся, сразу стало как-то проще и уютнее.

— А ты никогда не надевала бикр?

— Я? — брови прыгнули вверх, — За кого ты меня принимаешь?

— За квиринку, — ответил я. Ада покачала головой.

— Я не квиринка, Ланс... я не эстарг... и не наземник. Я не принадлежу никому. Я это я, и никто больше — понимаешь?

— Наверное, да.

Ада соскочила с кресла, подошла ко мне, поцеловала, забрав мое лицо в ладони.

— Все, я пойду.

Я снова не удерживал ее. Да и как можно ее удержать?

Мы не говорили о серьезном. Мы вообще не говорили. Мы были вместе, потом Ада убегала. Вот и все. И это затягивало, меняло мою жизнь, уводило все больше.

Я едва выполнял программу днем. Мне уже не хотелось это делать. А ведь начиналось все с таким энтузиазмом. Как я вновь сел за управление симулятора! Свежие воспоминания подстегивали лучше любого старвоса — что, если мне снова придется вести корабль самому? Я еще хорошо помнил пережитый ужас. И учился с огромным рвением.

Я теперь учился наносить удары и уходить от них, стрелять — и передо мной вставали знакомые лица, управляющий на Эль-Касри, охранники. Враги. У меня теперь были враги, и учиться имело смысл.

Так же важна была и теория — за каждым ее разделом вставала конкретная практическая ситуация, пережитая или воображаемая... где мне придется действовать по-настоящему.

Но я словно забыл обо всем этом. Все это ушло... это прошлое. Я знал только теоретически, что навыки эти пригодятся мне в будущем, уже очень скоро. На самом деле ничто не имело значения... только Ада. Ее губы. Ее руки. Ее мантра, запах ее кожи.

Если бы Валтэн не ругал меня, я бы и вовсе бросил занятия. Меня только и подстегивала необходимость каждую неделю перед ним отчитываться — он спрашивал, сколько я выучил, просматривал задачи. В конце концов и он стал замечать, что со мной что-то неладно.

— По-моему, с тобой что-то происходит, а? — спросил он, когда я в пятнадцатый раз не смог сосредоточиться и пропустил его удар. Я пожал плечами.

— Не знаю.

Валтэн долго и внимательно смотрел на меня, потом сказал:

— Ну как знаешь...

Я ничего не сказал ему об Аделаиде. И никому не говорил. Это было легко — с Марком и его семьей мы почти не встречались, я отговаривался тем, что очень уж занят учебой. Друзей у меня пока так и не появилось. Может, если бы не Ада, я дружил бы с Оливией. Познакомился бы с ее мужем... А так — зачем?

Переводчика найти оказалось совсем не трудно. Стоило только заняться... Я это сделал, не выходя из квартиры.

В Сети, оказывается, целая система есть для тех, кто пишет что-либо. Как я уже говорил, профессионалов здесь очень мало. Но вот написал человек роман, он совершенно спокойно его отправляет в сеть на проверку Информационной Службы. В этой службе работают очень многие, например, пенсионеры или женщины с маленькими детьми, просматривают тексты, насколько они грамотны, ну и чтобы не содержали, к примеру, порнографии. Потом роман этот выставляется в общем доступе под соответствующей рубрикой (а рубрики очень детализированные, так что в каждой не так уж много произведений). Ну, аннотация там, реклама... Любой желающий может теперь роман получить и на микропленке.

К слову, так же определяются профессиональные писатели. Проводится ежегодный конкурс среди читателей и среди редакторов, определяются несколько лучших произведений, и их авторы получают гонорар — такой, которого хватит года на три нормальной жизни. Вот и профессионалы... Все остальные на Квирине пишут бесплатно и в основном выполняют работу рутинную, не требующую большого умственного напряжения, например, пилота-транспортника.

Точно такая же ситуация, как выяснилось, и у переводчиков. Я специально выбрал рубрику «Стихотворные переводы», а в ней — язык лервени. И надо же, оказалось, что с нашего языка на Квирине пять человек переводят! Я выбрал одного из них, просто потому, что его переводы показались мне уж очень талантливыми, звали его Ниро Калланос, я тут же ему позвонил. Это оказался пожилой уже эстарг, пенсионер. Сейчас он работал в той же информационной службе, в редакции переводов, и переводил с семи галактических языков, в том числе, с трех анзорских. Я робко представился и изложил суть дела. Калланос пришел в восторг.

— Так неужели вы вот прямо с Анзоры? Даже не верится!

— А вы были у нас? — поинтересовался я. Калланос произнес на лервени, подбирая слова, но довольно свободно.

— Я был на Анзоре лет тридцать назад. Я был в Лервене. В составе этнографической экспедиции. Послушайте, Ландзо, мы должны с вами встретиться...

И я приехал к Калланосу. Мы пили с ним орсагонский чай (напиток этот похож на что угодно, только не на чай. Единственное, что его роднит с чаем — он тоже пьется горячим. Впрочем, это было вкусно). Я, разумеется, вначале ввел в циллос и отпечатал на пластике все стихи Арни, которые смог вспомнить. Калланос, держа чашечку, похожую на лепесток, в одной руке, жадно пробежал глазами пластинку.

— Ваш друг действительно талантливый поэт, — сказал он.

— Вы возьметесь за перевод? — спросил я. Калланос кивнул.

— Я попытаюсь. Это... очень своеобразные вещи. Но я попробую, как смогу...

Потом Калланос стал расспрашивать меня об Анзоре. Я рассказал ему всю историю, и про Арни — особенно подробно.

— Я попробую, — повторил Калланос, выслушав меня, — теперь я считаю себя просто обязанным. Вы правы — если это все, что осталось от него, мы должны... эти стихи будут читать, может быть, песни на них напишут.

На следующий день Калланос позвонил мне и прочитал первые две строфы, которые ему удалось перевести из «Лазоревой звезды». Я одобрил. На линкосе, казалось, это все еще лучше звучало. И я подумал, а может быть и вправду, напишет кто-нибудь музыку на эти стихи... на Квирине это недолго. Я даже размечтался — неужели от Арни хоть что-нибудь останется в мире? Ведь если подумать, это очень немало — написать хоть одно хорошее стихотворение.

Со мной снова происходило что-то странное.

Только я, казалось, перестал чувствовать себя совсем уж чужим на Квирине. Конечно, таких близких отношений, как с Арни и Таро, у меня не возникло ни с кем. Но все же появились знакомые... Валтэн... а самое главное, я сам перестал отделять себя от квиринцев. Они вовсе уже не казались мне детьми. Да и гуляя по набережной, в скоплении народа, я сам ощущал себя точно таким же, как все... я ско. Я не чужой. Мне понятна и близка их жизнь. Да, я не обычный человек — но кто обычный? Стандартных нет. Самое главное — стать своим.

Я стал своим на Квирине. Всего-то и нужно было для этого — один раз слетать в патруль.

И вдруг теперь, с появлением Аделаиды, что-то стало снова меняться. Вначале я был ошеломлен своим новым достижением, новыми ощущениями и переживаниями... потом это стало уже естественным. Ну в конце концов, я же не ребенок. Я знал, что все люди занимаются этим, и если это до сих пор не так уж меня волновало — виной тому общинное строгое воспитание, стресс привыкания к новой жизни...

Я заметил, что жду появления Аделаиды. Мне просто хотелось видеть ее... быть с ней... ощущать ее тепло. А я ведь так ничего о ней и не знал. Где она живет, кем работает... ничего. Она умело уходила от вопросов и вообще разговоров на все эти темы. Вообще — на житейские темы. Она вся была — легкая, кипучая морская пена. Касалась меня и сбегала, теряясь в прибое. Я только не понимал, зачем это нужно ей...

Я стал жить в основном ради того, чтобы снова побыть с ней... увидеть ее.

Мне было с ней так хорошо.

Мы были с ней в этот раз на диване, закутавшись в белое, шерстяное легкое одеяло. По сторонам она поставила две толстых свечи. Свечи горели, отражаясь в пасмурном окне — за окном бушевал шторм. Непогода... Мне было так хорошо. Так неизъяснимо прекрасно, тепло, легко... Я так был благодарен Аделаиде, и уже не знал, как выразить эту благодарность. Как выразить любовь. Я то и дело принимался целовать Аделаиду, и она стала уже легонько отстранять меня. Мы просто лежали рядом. Почти единое целое, почти одно теплое, полное любви тело.

Это самое лучшее в мире, понял я. Это и есть любовь. Таро, я знаю, у тебя так ничего и не было с Лиллой... да и что там могло быть, в Общине, в общежитии, воровато оглядываясь на дверь — не войдет ли кто... Ты так и не узнал, так вот — я узнал это за тебя. Вот это — любовь. Лучше этого нет ничего на свете... Ради этого стоит жить. Только ради этого.

Я вдруг испугался, что Ада исчезнет снова... только не сейчас. В такую погоду даже на флаере опасно... нет.

— Ты не исчезнешь? — спросил я.

— Почему ты об этом все время спрашиваешь? — усмехнулась она.

— Я боюсь... боюсь, что ты опять уйдешь.

— Глупый. Бояться не надо, — произнесла она лениво. Не надо — но как же? Я стал гладить ее плечи и грудь. Мне так хотелось сделать для нее что-нибудь хорошее... Аделаида капризно повела плечом, слегка отодвинулась. Да, пожалуй, она права... хватит уже. Мы уже три раза сегодня...

— Может быть, принести чаю? — предложил я шепотом.

— Я не хочу, — сказала Аделаида. Мы лежали рядом. Молча. Потом она снова стала меня ласкать.

...Я даже не думал, что это может получиться снова. Но у нас получилось... Я смотрел в лицо Аделаиды, блаженно застывшее, в полуулыбке. Проводил пальцем по тоненьким бровям.

— Ты знаешь, — я задыхался от любви к ней. Я просто умирал от любви. Да, Таро, это так хорошо, просто смертельно хорошо, — У меня была когда-то девушка. Там, на Анзоре. Нет, ты не подумай, у меня с ней не было ничего. У нас это вообще было сложно...

Аделаида меня не перебивала. И я все ей рассказал про Пати. Может быть, и не надо было, подумал я уже потом. Аделаида ничего не говорила о себе, но и обо мне ничего не спрашивала. Но я уже не мог в тот момент удержаться, мне хотелось рассказать ей все. Вывернуть наизнанку всю душу, все вытряхнуть, отдать ей — на. Поступай, как знаешь. Я весь, весь твой... Я рассказал ей, что сам не знаю, любил ли Пати. А сейчас понимаю, что наверное, нет. Я мог бы ее полюбить, наверное... она на тебя очень похожа. Мог бы. (на самом деле я приукрасил — не так уж похожа. Ну, тоже черненькая, маленькая, но на этом сходство и кончается). Но между нами там воздвигают столько глупых, ненужных преград... И Пати. Наши отношения с ней только начали развиваться. Но я должен был бежать. И я рассказал Аделаиде о нашем побеге. Вкратце. Мне почему-то очень не хотелось рассказывать ей про всякие ужасы. Зачем? Я просто вкратце сказал, что мои друзья погибли. А я дошел. Зато я рассказал о родителях... о детстве... всякую чушь, которую обычно и не вспоминаю. Как мы во всадников Цхарна играли. Сны, которые мне в детстве снились. Сам не знаю, что со мной случилось. Какой-то словесный понос. Аделаида же слушала молча, иногда улыбаясь или кивая, иногда мне казалось, что она вовсе не слышит того, что я говорю.

Я попросил ее не уходить, и она осталась до утра. Утром, в понедельник, погода немного прояснилась. У меня тренировка была только в одиннадцать, и я думал, мы еще побудем вместе до тренировки. Но Аделаида исчезла на рассвете, я проснулся, но ведь ее нельзя задержать. Она уходит и приходит, когда ей хочется.

Я почувствовал, что так нельзя больше... нельзя. Мне даже есть не хотелось, но я поел, потому что иначе на тренировке тяжело будет. Мир стремительно терял для меня краски, радость, жизнь снова казалась бессмысленной... почему я не могу ее видеть каждый день? Знать, куда она уходит? Встречать после работы... да хотя бы знать точно, что эту ночь мы проведем вместе.

Но ведь и Ада права! Любовь — это свобода. Она этого не говорила, она вообще не говорила никаких лозунгов и умных мыслей. Но любовь это свобода, а вот это мое стремление ее задержать, не пускать, оставить у себя — не эгоизм ли это?

С другой стороны, как же люди заводят семьи? Ведь иначе не бывает. Но мне было почему-то стыдно не только заговорить с Адой о семье — даже подумать об этом. Кажется, она сочла бы это чудовищной пошлостью.

Валтэн остался мной недоволен. Я был рассеян, ленив, в тире просадил больше половины зарядов в молоко. Но Валтэн ничего не спросил... у нас с ним так повелось, что о личных делах мы как-то не разговаривали. Я догадывался и видел, что у Валтэна не все ладно в семье. Но он со мной не говорил об этом — да и как он со мной будет об этом говорить, с пацаном... Поэтому и я не решался спросить у него, что же мне делать теперь.

Я брел домой по Набережной, касаясь рукой парапета. Дождя не было, но тучи нависали низко, казалось, штормящие волны взлетают почти к облакам. Почти никого на Набережной не было, да и кто пойдет гулять в такую погоду...

А почему, собственно, у нас все происходит по сценарию, заведенному Адой?

Мне нравится ей подчиняться... да. Это верно. Ей нравится верховодить. Во всем. В интимном смысле — тоже. Впрочем, это естественно, она и опытнее меня. Странно, вот мысль о том, что у нее кто-то уже был, меня нисколько не беспокоит.

Она знает, как лучше... она каждый раз является в новом обличье. Ее трудно узнать, ее нельзя поймать — как морскую волну. И она умеет обставить наши свидания так, что каждая ночь становится самой первой, романтичной, волнующей.

Чего же мне, дураку, еще надо?

Малости. Знать, что когда я в следующий раз вернусь из патруля, Ада встретит меня. Ада будет меня ждать.

А может быть и не нужно больше ходить в патруль?

Я искал любви — я нашел ее. И за эту любовь вовсе не нужно умирать. Наоборот, можно и нужно жить. Жить, наслаждаться жизнью... плыть по течению. Так не стоит ли посвятить всю жизнь любви?

Для чего же нам и жизнь дана, если не для того, чтобы мы посвящали ее любви?

Ну плевать, я могу какую-нибудь работу и на земле найти. Вон, в «Сад Ами» пойду работать официантом. Или буду учиться на генетика-практика. Цветы разводить... может быть, это и правильно?

Валтэн, конечно, удивится, может, даже обидится. И родственники... ну, в смысле, семья Энгиро — не поймут. Ну и плевать, я могу вообще с ними не встречаться. Мне никто не нужен, кроме одной только Ады.

Я остановился напротив «Ракушки». А что, кстати, это мысль... ну что я за теленок такой? Куда повели на веревочке, туда и иду.

Она позвонила мне — как всегда, совершенно неожиданно.

— Привет!

Мне показалось, я разглядел, на чем она сидит — на краю большого сооружения... может, сцены какой-то? И какие-то люди мелькали сзади. А у нее в руке таяло мороженое.

— Привет, — сказал я, не в силах сдержать улыбку, — ты придешь?

Она засмеялась. Интересно, что это значит — да или нет?

— Слушай, Ада, — я старался говорить как можно беззаботнее, — я вот подумал... может, мы с тобой в ресторан закатимся? А?

Она перестала смеяться и посмотрела на меня с некоторым удивлением.

— Ты что, приглашаешь?

— Ну да... а почему нет? Ну что — пойдешь в ресторан со ско?

— А куда? — поинтересовалась она вдруг.

— Ну хотя бы в «Ворону»...

— Нет, в «Ворону» не пойду, — поспешно отказалась она. Грациозно выгнулась, потянулась, держа мороженое на отлете.

— Ну... а куда?

Ада обернулась, посмотрела на что-то мне невидимое.

— Ой, Ланс, извини... надо бежать. Вот что. Сегодня в восемь у главной колоннады. Понял?

— Слушаюсь, командир, — сказал я обреченно.

Вот опять все получилось так, как хочет она. Причем я даже не знаю, куда мы закатимся... нет, вообще-то я и сам бы хотел исполнять ее желания. Но хотя бы я их знал! Понимал бы ее — хоть вот на столечко!

С восьми до восьми двадцати я успел построить десятка три версий причин ее отсутствия. Наиболее вероятной казалась такая — возможно, она и не имела в виду колоннаду Бетрисанды. Вроде бы, в Коринте никакой другой коллоннады просто не было, но кто знает...

Однако в восемь двадцать серое платье Аделаиды наконец мелькнуло между колонн.

Она оделась на удивление скромно. После того, как я видел ее то в змеиной чешуе, то с прической, где каждый волосок отдельно намазан блестящей краской и стоит совершенно вертикально, то в юбочке из бус, едва прикрывающей ягодицы, это платье казалось просто верхом благопристойности. Обычное серое шелковое платье, узкое, с рубиновой брошкой у стоячего ворота. Тонкие руки Аделаиды были обнажены (это осенью и на таком ветру) и украшены лишь несколькими скромными серебряными браслетами с рубином.

— Ты ведь замерзнешь, — я набросил на плечи Аделаиды свою куртку. Девушка не возражала.

Я думал, она поведет меня к флаеру. Но мы углубились в Бетрисанду. Миновали пруд с лебединым замком, колокольный мостик, детский аттракцион в виде настоящего малого патрульника времен последней сагонской войны, перешли на цветочную аллею, но сейчас, осенью, здесь почти ничего не было, кроме разрозненных клумб ярко горящих пестрых астр и локарнов с Цергины. Мы прошли каскад фонтанов, естественно, не работающих, Хрустальный Грот. Я хотел уже спросить, куда, собственно, Ада меня тащит. Но наконец мы оказались перед маленькой дверцей, прорубленной, казалось, прямо в скале.

— Вот куда стоит ходить, — сказала Ада. Я ни разу не был здесь, но в этом нет ничего особенного — разве можно изучить все чудеса Бетрисанды? Мы вошли.

Этот полутемный зальчик, пропитанный изысканнейшими ароматами жареного мяса и пива, освещенный тусклыми настоящими древними масляными лампами, совсем не большой, напоминал мне больше всего какую-нибудь таверну из времен до Великого Преобразования на Анзоре. По крайней мере, из исторических фильмов о тех временах.

Мы выбрали маленький столик — из самого настоящего, даже плохо оструганного дерева — в углу, под слегка чадящей масляной лампой. Тотчас к нам подскочила официантка — женщина средних лет, одетая в настоящий засаленный черный передник и длинное синее платье, с кокетливым кружевным убором на голове.

— Что вам будет угодно, сэни?

Аделаида снова взяла инициативу на себя.

— Дай-ка нам... по порции жареной свинины с капустой, — сказала она, — ну и сама понимаешь... темного, в больших кружках.

Я представил, сколько здесь может стоить порция и прикинул, сколько кредитов у меня до конца месяца... впрочем, еще с патруля остался некоторый запас. Ладно, не буду же я жмотиться...

А любопытное здесь принято отношение к официантам. Мне даже неприятно стало — почему-то вспомнилась Эль-Касри. Хотя, конечно, ничего общего.

Здесь это — просто игра.

— Здесь настоящее мясо, натуральное... они своих свиней держат. И жарят прямо на вертелах, — сказала Аделаида, — кстати, можно посмотреть.

Я не выразил особого желания смотреть на мясо. Аделаида тоже не двигалась с места.

На Анзоре я не то, чтобы наелся мяса — мы его получали редко. Но все же оно там было вполне натуральным. И особой разницы с синтетическим я как-то не почувствовал. Сегодня, пожалуй, Аделаида слегка подкачала с романтикой... ну не вижу я ничего особенного в таверне доцхарновских времен и в натуральном жареном мясе.

Лучше бы уж в «Ворону» пошли... В конце концов некоторые девушки-эстарги одеваются еще покруче Аделаиды. Неужели «Синяя ворона» — это так пошло? Впрочем, ладно... ну раз Ада так хочет — что мне, трудно? И я действительно здесь еще ни разу не был. Пусть мне не интересно, но ей-то это нравится.

На мой взгляд, в «Вороне» все же кормили вкуснее. Мясо было жестковатым, пахло дымом... может, кому-то это и нравится, а мне лично напоминает армейские сборы. И по-моему, клонированное даже вкуснее. Пиво мне и вовсе не понравилось... Однако я молча ел и делал вид, что все замечательно.

Аделаида рвала зубами куски мяса с большой двузубой вилки, и это странно не вязалось с ее сегодяшним великосветским обликом.

Я уже понял, как закончится сегодняшний вечер. Вариантов только два. Первый — Ада исчезнет сразу после ресторана. Второй — мы отправимся ко мне, и проведем вместе еще пару восхитительных часов. Словом, все, как обычно... Все замечательно. Только завтра мне идти на центрифугу, потом практика по медицине, потом тренировка... Слишком уж все это несовместимо с моей обычной, нормальной дневной жизнью. Я должен сделать выбор? Но не могу же я сделать его, даже не посоветовавшись с самой Адой?

Ада доела свое мясо. Достала откуда-то сигарету и закурила. Это поразило меня — я никак не предполагал, что она курит... от нее бы пахло! Но нет, ничего же подобного... возможно, она просто курит очень редко.

Она и курила красиво. Держа сигарету в вытянутых длинных пальцах с ногтями, сверкающими, как рубиновые капельки крови. Пуская сизые колечки дыма... Я втянул дым ноздрями — обычный никотин, вроде бы. Ну да, на Квирине с этим строго... ско ведь и в Коринте дежурят! И сюда, между прочим, могут заглянуть для проверки.

Вдруг показалось — только на миг — что Ада значительно старше меня. Горькая складочка залегла между бровей, и в глазах — грустное, старческое уже всепонимание. Или — просто пустота?

А ведь я даже не знаю, сколько ей лет.

— Я хотел с тобой поговорить...

Сам не знаю, как решился на эту фразу. Как в ледяную воду кинулся... Только что было все так хорошо, восхитительно просто, и вот. Нарушил гармонию...

Ада, впрочем, как обычно вскинула свои бровки, и спросила просто.

— О чем?

— О нашей жизни... вообще.

— О нашей жизни? — Ада сделала ударение на «нашей».

— Да, — я отодвинул надоевшую тарелку с резиновым мясом, — Понимаешь, — я перешел на шепот, — я люблю тебя.

— Ты мне это уже говорил, — насмешливо сказала она.

И правда — говорил. Не раз. В жаркой, сладкой ночи, трепеща от счастья и благодарности...

— Ада, я не просто... я не могу без тебя жить, понимаешь? Совсем не могу. Ты с ума меня сводишь.

— И что? — Ада недоуменно пожала плечами.

— Я... — сам не знаю, как я решился это сказать, — ты... может быть. Ну, замуж, конечно, я понимаю, это не для тебя. Но может быть, мы просто поживем вместе? У меня, хотя бы, можно...

Ада расхохоталась — резко, будто заклекотала хищная птица.

— Ланс, ты неисправим... прости. Ты действительно совершенно законченный... эстарг. Мне ты казался человеком.

— Ада, — произнес я обреченно, — ты пойми, я просто тебя люблю. Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать...эстарг, человек... это для меня все слишком сложно. Я действительно совсем простой ско. Даже хуже, я даже не ско — я эмигрант с отдаленной и дикой планеты. Я вашу жизнь квиринскую совсем не знаю. И я не понимаю, что ты хочешь сказать... что ты хочешь от меня. Ну объясни, пожалуйста, может быть, я пойму.

— Я все ждала, — грустно произнесла Ада, — может быть, ты перестанешь смотреть на себя так. Поймешь, что ты не анзориец, и не квиринец, и не эстарг, и не ско.... ты просто человек, мужчина. А я женщина. Просто женщина. Вы всю жизнь загоняете себя в клетку понятий... обычаев, долгов, наименований. А я живу просто... как птица, как облако в синеве. Я пошла с тобой... ты показался мне другим. Но они уже научили тебя. Ты хороший ученик, Ланс! И ты будешь хорошим ско.

«Ты будешь хорошим ско. Ты не боишься пуль, быстро соображаешь», — вспомнилась мне вдруг Оливия. Только она сказала это совсем иначе. А сейчас... сейчас мне было плохо. Я понял уже, что не оправдал... не смог стать таким, как нужно.

Но ведь она сидит здесь... не ушла. Ждет ответа. Значит, не все потеряно!

Искренность, только искренность. Это я чувствовал интуитивно.

— Ада, я не знаю... я просто никогда не думал в таких категориях. Ну скажи мне, что сделать для тебя?

Мне вдруг на миг показалось, что я понимаю ее...

Маленькая обиженная девочка. Мама и папа — эстарги. Уходят. Оставляют одну. Однажды — ушли и не вернулись. Ненависть. Лучше бы они были плохими родителями, лучше бы били ее или были несправедливы... все что угодно лучше, чем это — просто уйти и не вернуться. Оставить — расти у чужих людей. Без любви. У милых, правильных, добрых людей — без любви. Одну. Ненавижу. Ни за что. Никогда. Не хочу в Космос. Ненавижу весь этот мир, отбирающий родителей у детей, отбирающий любимых. И никого никогда больше не буду любить. Привязываться — ни к кому. Не дай Бог снова пережить это.

Может быть, все это было совершенно не так (даже скорее всего — не так). Эта красивая, облагороженная версия ее жизни вдруг мелькнула в моей голове мгновенно, как кадры кино... Мне просто показалось, что на самом деле Ада очень ждет кого-то, кто помог бы ей. Что ей плохо... ей действительно плохо. Я, может быть, и не смогу ей помочь, ну кто я такой? Но мне стало ее жалко. Я накрыл ладонью ее руку, свободную от сигареты.

— Ада, я... я буду с тобой. И все, что ты хочешь... я все сделаю. Поверь мне. Хочешь — никогда от тебя не уйду. Хочешь, не буду ско. Мне все равно.

Она качала головой, с полуусмешкой, неуловимая, сильная... я с ужасом понял, как ошибся. Сильная — ей никто не нужен. Она вовсе не нуждается в помощи. Это я нуждаюсь...она просто решила со мной поиграть, просто так, от скуки... а я завис на нее, окончательно завис.

Я ведь и до сих пор не знаю, не уверен. Иногда мне начинает казаться, что ей все-таки было плохо, и она лишь бодрилась, играя. Но она уж очень хорошо играла... была замечательной актрисой. Нет, все-таки ей не нужен был никто. Она очень хорошо существовала... и сейчас существует в своем богемном, личном, безупречном мирке. Гораздо лучше всех нас, неустроенных, мятущихся, слабых...

Она знает. Она уверена в себе. Она никому не принадлежит.

Она легко поднялась.

— Прощай, ско!

Вскинула руку к волосам. Выбежала.

Я не пошел за ней... я видел флаеры за скалой. Бесполезно бежать. И — зачем?

Кошка гуляет сама по себе.

Подошла официантка, назвала сумму, от которой еще несколько часов назад у меня волосы встали бы дыбом. Я расплатился нажатием пальца и вышел.

Конечно же, Ады нигде не было...

Ошибка, ошибка! Я все сделал неправильно. Быть искренним — проклятый внутренний голос! Нельзя было с ней — искренне. Разве она была когда-то откровенна со мной?

Вся жизнь — игра. Я должен был играть... Я ошибся, кажется, в тот момент, когда начал рассказывать ей о Пати, об Анзоре. Зачем ей это? Зачем ей я — моя личность, мои воспоминания, страхи, мечты?

А вот мне нужна она — любой. Даже если окажется, что она — агент наркомафии... или эммендар. Что бы то ни было — она нужна мне. Я готов был выслушать любую правду о ней... но она не говорила мне ничего. Что она скрывала? Зачем? Не доверяла мне, боялась — ведь я ско... странно, никогда на Квирине я не встречал какой-то враждебности по отношению к ско, наоборот. Это просто работа, еще и опаснее, и труднее многих, а здесь уважают трудную и опасную работу.

А может быть, ей и нечего скрывать... Да, теперь я склонялся к такому мнению. Просто она привыкла играть. И наши отношения были для нее забавной игрой. «Всю жизнь мечтала обниматься со ско в бикре».

Я снова, преодолевая сопротивление ветра, брел по набережной...

Вчера я напился. Вспомнилось прошлое, захотелось забыться... Я напился. В результате сегодня меня позорно вырвало на центрифуге. Ужас. Стыдно вспомнить. Хорошо еще, Валтэна не было. А женщина-инструктор не сказала ничего — мало ли, отчего могут быть такие реакции... может, человек не совсем здоров. Может, лучевой удар пережил или еще что.

Я отработал практику в «Космике», а на тренировку не пошел. Никто меня не контролирует... я взрослый человек. И плевать мне на все. Я, может, вовсе не хочу больше летать.

Как-то незаметно передо мной выросла знакомая синяя каменная фигура... ну и дела. Я добрел до «Синей вороны», а она ведь в самом конце Набережной. Ну что ж... когда-то я стеснялся заходить в рестораны в одиночку. Но те времена давно прошли.

Как хорошо, как удобно в дешевом ресторане, где заказ делается автоматически, и доставляют его безличные роботы. Которым не нужно смотреть в глаза, не нужно говорить с ними... не нужно стесняться того, что заказываешь для себя одного бутылку... нет, только не ром. Я заказал бутылку артиксийской «Жемчужницы». Вещь достаточно крепкая. На закуску — оливки и сыр. Я забился в угол — в «Вороне» всегда можно найти такое местечко, где тебя никто не будет видеть. Спрячешься за перегородкой, за маленьким столиком. Эстраду отсюда не видно, но музыка все равно доносится. Сегодня пел какой-то парень с электрогитарой. Я прислушался.

Смотри, кто движется навстречу, идет, как во сне.

Колибри в зоопарке, орхидея в стене.

Черные алмазы и птичьи меха,

Она умеет так немного, но в этом дока.

Она так умна, она так тонка, она читала все, что нужно, это наверняка.

Она выходит на охоту, одетая в цветные шелка....

Как-то неприятно царапнуло по сердцу. Не знаю, почему. Я налил вина в граненый стакан — на просвет «Жемчужница» была серой и почти непрозрачной. Не очень аппетитный вид, но название наводит на ассоциацию с жемчугом, а не с колонией бактерий в жидкой среде. Да, если приглядеться, то вино даже посверкивает на просвет, если смотреть сквозь него прямо на лампу.

Я принял первую порцию, и мир стал мягче, спокойнее, проще. Я слушал, расслабившись.

Ее квартира в самом центре, окнами в сад.

Она выходит каждый вечер, чтобы радовать взгляд.

Котята на цепочках, мужья на крючках.

Она прекрасный стрелок, за сто шагов в пах...

Тут я понял, что в одиночестве мне все же напиться не удастся. Говорят, что в Коринте более миллиона жителей... не знаю. По-моему, наш мир очень тесен.

Между столиками пробиралась моя новая знакомая — спасательница Оливия.

Не окликнуть ее было бы как-то неудобно... но и окликать не хотелось. Не хочу сейчас никого видеть... Оливия медленно поворачивала голову, осматривая зал. Ну вот, сейчас... сейчас. Глаза ее остановились на мне. Радостно расширились, лицо засияло улыбкой, заиграло ямочками. Я вяло помахал ей рукой, постаравшись изобразить на лице радушие.