— Достаточно! — крикнул Зай-зай. В зале зашумели — видно, всех задело за живое... в самом деле, думал я, неужели они не понимают? Ведь нельзя сказать, чтобы все нас ненавидели... к нам, в общем, неплохо относятся. Нормальные люди, а не такие, как Кабу. Но это они, нормальные люди, сейчас сделали из нас каких-то уродов, всеобщее позорище, и им уже подумать страшно, что когда-то они у нас косячки стреляли...

— Достаточно! — повторил Зай-зай, — Вы все видели: им безразлично! Они считают себя абсолютно правыми. Я уверен, что мы еще увидим их настоящее покаяние. Все ваши слова их совершенно не коснулись. Ну что же! Эти люди сделали свой выбор. Они не с общиной! Они замкнулись в своем маленьком кружке! Завтра, возможно, мы увидим, к чему этот выбор приводит...

Он говорил уже не таясь. Завтра... Я замер. Глаза жгло, и в горле застыл комок. Я нашарил ладонь Арни и сжал ее. Арни ответил мне. Вот так. Вот так лучше.

Все же я не один. И пусть даже все, все собрание против нас — но мы-то втроем!

Да и не все они против, думал я, выходя. Их убедили, конечно, но на самом-то деле они вовсе не думают о нас плохо.

Опять заболел позвоночник. Я остановился. Посмотрел на Таро. Тот был бледен, как никогда, черные глаза блестели контрастом на побледневшем лице.

— На крышу, — произнес Таро негромко, — Надо решать.

К вечеру мы разговорились. Таро рассказывал о Квирине. Все, что знал, что слышал от отца. О чем молчал до сих пор.

Помнил он, как выяснилось, очень немногое. Больше он говорил о своем детстве. О матери. Оказывается, он помнил ее хорошо. Нам не было больно слушать его, наоборот — интересно. Что вот у человека может быть мать. Ласковая такая, хорошая, когда она обнимет, мир кажется таким теплым и счастливым. Мать Таро была добрая, не кричала на него, не наказывала. Да и отец тоже... Выходит, можно и без наказаний обходиться? «Конечно, а зачем? — Таро пожимал плечами, — Отец был мне как друг». Они с отцом и в футбол гоняли, и строили лодку, плавали потом по реке. Отец немного научил его линкосу, но Таро почти все забыл. Несколько слов только помнил. Солнце — «Анзордан», река — «нирао», мальчик — «такка», а девочка — «лике».

Квирин — это хороший мир, так выходило по словам Таро. Во-первых, это достаточно богатый мир. Там всего вдоволь. Никто никогда не голодает. Там у детей есть игрушки. Да, у Таро тоже были игрушки! Он рассказывал об этом еще и раньше, и мы очень удивлялись — игрушки, как в дремучей древности. Нам никогда и не хотелось иметь игрушки, это же пережиток старины. Но было что-то заманчивое в рассказах Таро о детских играх. Как он скакал на деревянной лошадке, и представлял себя древним героем Сого. Как будто он убивает врагов саблей и освобождает народ от захватчиков. Как они играли с мамой в мяч. Какие замечательные игрушки у него были на компьютере.

Так вот, на Квирине у всех детей есть игрушки. Как в древности. И дети не работают. Они только учатся.

— Что же в этом хорошего? — возражал я, — Ребенку тоже хочется внести свой вклад в общее дело...

Таро пожимал плечами.

— Я откуда знаю... за что купил, за то продаю.

Там замечательная медицина. Могут все, что угодно вылечить. Даже смертельную рану. Да, дети там живут с родителями. Просто ходят в школу каждый день. Семьи там большие, по пять детей, по шесть.

— А деньги там есть?

— Деньги — да, есть. Но денег всем хватает.

— Ну а как ты думаешь? — спрашивал Арни задумчиво, — если, к примеру, мы найдем этого наблюдателя... Он нас возьмет на Квирин? Тебя-то, может быть, если он твоего отца знал... А нас?

— Я без вас никуда, — ответил Таро, — Но я думаю, что возьмет. Они всех берут.

Под вечер поезд остановился окончательно. Мы слышали шум большого вокзала. Сразу же собрали вещмешки и сидели наготове — вдруг придется бежать. От соседних вагонов, кажется, доносился какой-то лязг и скрежет. Наконец Таро не выдержал.

— Я пошел на разведку, — объявил он. Стал осторожно вылезать из-под танка. Мы с Арни сидели, затаив дыхание. Наконец Таро вернулся.

— Ребята, смываемся, — произнес он озабоченно, — На соседней платформе уже танки разгружают!

Дважды повторять не пришлось. Один за другим мы пролезли в щель под танком и соскочили на другую сторону платформы.

Поезд стоял далеко в стороне от основных путей. Может быть, он и поедет дальше. Но искать подходящий вагон, забираться снова — здесь слишком уж рискованно.

— Пошли, — Таро с независимым видом, положив руки в карманы, зашагал вдоль полотна. За поездом открылся вид на вокзал, и крупные буквы над застекленным зданием «Каснор».

— Вот это да! — сказал Арни, — Каснор — это почти полпути... Быстро мы.

— А по-моему, это не так уж далеко от нас, — заспорил Таро.

— Да ведь мы почти сутки ехали... Полпути-то уж должны были проехать.

— Не спорь, Таро, — сказал я, — Ты же знаешь, что Арни — отличник. Что делать будем? На вокзал?

Мы остановились, всматриваясь в человеческое мельтешение на перроне. Много серых мундиров Охраны. Подозрительно много.

— Я бы не пошел на вокзал, — сказал Таро, — И вообще надо убираться отсюда как можно скорее. Опасно здесь.

— Да, на вокзалах номера проверяют в первую очередь, — подтвердил Арни.

— Может, мы найдем еще какой-нибудь поезд... до столицы? — предположил я. И тут мы увидели охранников на ближайшей платформе.

Их было двое, в серых мундирах, с треугольниками на кокардах. Треугольные... И собака, серая, с остро торчащими ушами. Охранники пока еще не видели нас, но вот-вот они зайдут за следующий вагон...

— Номер покажи! — донеслось до нас. Я выглянул в щель между вагонами. Какой-то мужичок в ватнике протягивал Треугольным запястье. Один из стражей порядка достал детектор... наверняка уже настроенный на наши номера.

— Ловите, что ль, кого? — спросил мужичок.

— У всех номера проверяем, не дергайся, — сказал охранник. Я обернулся к ребятам. Краткого обмена взглядами было достаточно.

Мы спрыгнули с высокой платформы, пошли пригнувшись. Неподалеку за путями начинался заросший кустарником овраг. Добравшись до него, мы слезли вниз и пошли по руслу небольшого ручейка.

Неужели они такие дураки и не предусмотрели, что мы можем спрятаться в овраге? Хотя, возможно, у них просто наличных сил не хватает, чтобы полностью оцепить вокзал. Каснор — большая община.

Точнее говоря, это даже несколько общин. Школы, интернаты, юношеские общины, как наша, и взрослые. Несколько больших предприятий. И вокзал у них огромный.

Вскоре мы отошли от железной дороги. Арни предложил идти вдоль полотна, насколько это возможно, чтобы добраться до какого-нибудь небольшого полустанка. И мы шли то по кустам, то под высокими заборами. Но ветка, вдоль которой мы шли, оказалась, как назло, тупиковой. Вскоре мы оказались перед высокими зелеными воротами депо, за которыми скрывались стальные блестящие нити рельсов.

Теперь нам пришлось идти прямо по городу. Здесь общины переходили одна в другую, заборов не было. Навстречу попадались разные люди — и молодые, и старые, и дети... Выглядело это немного странно. Непривычно. У нас в глубинке если уж детская община — там только дети, если юношеская — только молодые, неженатые люди.

Правда, общежития было несложно различать. Над молодежными было больше лозунгов, из окон кое-где неслась музыка. У входа стояли часовые. Семейные общежития выглядели более обжитыми, на окнах — занавесочки, на балконах то цветы, то какие-то лыжи, то лишняя мебель.

— Надо же, как интересно, — сказал Арни, — я думал, города все сплошь заборами перекрыты. А тут люди свободно гуляют.

— Ну понятно, — сказал я, — Номера-то у них все равно общинные. Они же не могут по своему номеру в чужой общине пообедать или взять что-нибудь.

— А я раньше жил в Баллареге, — сказал Таро негромко, — Так что знаю. В Баллареге так же.

— А твои родители жили в семейной общаге?

— Да. И я тоже.

— Как же вам разрешили? Ведь ты должен был попасть в школу...

— Не знаю, честно говоря. Отец там на какие-то рычаги нажал. Блат, в общем... Знаете, ведь дети высших государственных чиновников не живут в интернатах.

Арни остановился.

— Глядите!

На это стоило посмотреть. На желтом дощатом заборе висел плакат. С нашими физиономиями. Очень качественные, хорошие фотографии. Бледное, тощее лицо Арни, смуглое, черноглазое — Таро. И моя узкая длинная физиономия с острым подбородком и зеленоватыми глазами.

Разыскиваются... номера 128б — 218, 128б — 220, 128б -221... обвинение в государственной измене...

— Драть отсюда надо, — сказал Таро, — причем немедленно. В общинах нам делать нечего. В лес надо идти.

Какая-то женщина остановилась на другой стороне улицы. Бледная, высокая, в платке, завязанном под подбородком. Стала внимательно в нас вглядываться.

— Как только лес найти? — спросил я, чувствуя, как ноги отнимаются и холодеют.

— Пошли, — бросил Таро и неторопливо зашагал по улице, — Главное, не стоять на месте.

— Я чувствую, сейчас эта курица пойдет докладывать, — нервно прошептал Арни.

— Если так, нам все равно не уйти, — заметил Таро рассудительно, — Лучше уж потихонечку. Меньше будем внимания привлекать.

— Но обратите внимание, какая оперативность, — сказал я, — сутки только прошли, а везде уже плакаты, фотографии.

— А что, долго ли, — буркнул Арни, — Факсы у всех есть...

По-видимому, женщина все-таки не донесла, не была уверена, что это именно мы. И нам повезло — еще через час блужданий по городу мы вышли к лесу. Уже темнело. Мы торопились уйти как можно дальше от города, чтобы остановиться на ночлег в относительно безопасном месте.

В овраге, в ручье я промочил ботинки. Сейчас в них хлюпала уже теплая вода. Но все равно — ужасно хотелось их высушить. И жрать хотелось до невозможности. А сухарей не так уж и много. И устали мы смертельно. Самое худшее — фонарик не зарядился за день и теперь не работал.

Шли молча, в полном отупении, быстро, лихорадочно озираясь по сторонам. Мне уже не раз приходила в голову мысль — надо остановиться, отдохнуть... подумать. Где угодно... Но высказать эту мысль я так и не успел.

Мы уперлись в бесконечный забор, сверху схваченный двумя рядами колючки.

— База какая-нибудь, — высказался Арни, — Или там военная часть.

За оградой было тихо. Но это ничего не значит. Забор тянулся вдаль, перегораживая лес. Надо было уйти от него, и как можно дальше. Мы нашли тропку, идущую перпендикулярно к забору, и двинулись по ней. Вскоре Таро остановился.

В наступивших сумерках мы едва смогли разглядеть небольшую, прикрытую ветками яму.

— Давайте здесь остановимся, — сказал Таро, — В темноте все равно ничего другого не найдем.

— Слишком близко, — неуверенно сказал Арни, — Вдруг найдут...

— Я думаю, у нас нет другого выхода, — возразил я. Мы подошли к яме. На дне ее было сухо, к счастью. Рядом стоял оголенный сухой мертвый кустарник. Мы принялись ломать ветки. Складывали в охапки на краю ямы, потом я спустился вниз, ребята подавали мне хворост, я укладывал его, как мог. Гнездо получилось, конечно, так себе, не птичье. Но все же не на земле ночевать.

Ни о каком костре речи, разумеется, не было. Мы съели по сухарю и улеглись на ветки, плотно прижавшись друг к другу и завернувшись в одеяла. Арни, как самого слабого, положили в середину.

Спал я очень крепко. Но едва вокруг посветлело, проснулся с ощущением полного окоченения. Казалось, я превратился в ледышку, в снежную бабу. Рядом раздавался страшный ритмичный хрип. Сначала со сна я подумал, что это насос в первом цехе работает, а потом сообразил, что у Арни приступ. Удивительно еще, что не вчера начался. Я повернулся. Арни сидел, согнувшись и всецело отдался процессу дыхания. Таро тихо дрых в ветках.

— Чего ты? — спросил я сипло, — Опять плохо?

— Ага, — виновато сказал Арни между хрипами.

Как-то мы совсем забыли... у Арни давно не было приступов. Да и в Общине это не так страшно. Арни шел в медчасть, там ему в вену вводили несколько кубиков лаллина (на сгибах локтей у него незаживающие точечки, как у наркомана). Это хорошо помогало. В крайнем случае, требовалось несколько инъекций. Но сейчас нам лаллин не достать ни за какие сокровища... Как же мы дальше пойдем?

Арни, словно прочитав мои мысли, сказал:

— Ты не беспокойся, Ланc. Я пойду. Только не быстро.

Я попробовал встать — закоченевшие за ночь, мокрые со вчерашнего дня ноги не держали. Я сел на хворост и заплакал бы, если бы не стыдно было перед Арни. Я стянул закоченевшими руками ботинки и стал осторожно растирать ступни в оледеневших носках. Нос не дышал совершенно, и с этой ночи у меня начался страшный, не прекращающийся кашель. Впрочем, Арни было куда хуже.И только Таро, как всегда, самый крепкий, не заболел.

Арни действительно смог идти. Не быстро. Но как-то шел, днем ему было все же лучше, чем ночью. Во-первых, днем теплее. Правда, он все время засыпал на ходу — ночь провел сидя. Мы шли куда-то на северо-запад, примерно придерживаясь направления на Балларегу. Леса в этих местах нехоженные... Все равно, что через пустыню идти. Может, наткнешься на оазис, может — нет.

Вторую ночь мы провели снова в лесу, на этот раз развели костер и мы с Таро сделали что-то вроде шалаша. Правда, Арни все равно просидел всю ночь у костра, развлекая нас громким хрипом. Первую половину ночи с ним оставался я, вторую — Таро (он проснулся сам и погнал меня спать).

Потом снова был день, и было сыро, и холодно, и моросил дождь. Наши одеяла промокли, мешки весили, наверное, целую тонну. Содержимое мешка Арни мы разделили пополам. Ему вполне достаточно и простой ходьбы. Правда, Арни совсем не жаловался. Он шел тихонько, не разговаривая, глядя в землю, всецело поглощенный тем, чтобы как-то дышать.

Вот ведь здоровый человек не замечает, как дышит... Мы думаем, что это само собой разумеется. А это огромная радость, и за это мы должны быть благодарны жизни — что можем просто свободно, спокойно дышать... а не так вот хрипеть. Тьфу ты, черт! Подумал о дыхании и сразу закашлялся. Даже остановиться пришлось.

— Ребята... — сказал Таро вдруг. Мы обернулись к нему.

— Вы не видите? Нет? Значит, у меня глюки...

— Погоди, — я всмотрелся вперед. Там, между деревьями, что-то чернело.

— Это что?

— Это дом, — сказал Таро. Мы не сговариваясь, зашагали вперед. К дому. В тот момент мы даже не думали о том, что нам надо держаться подальше от людей. ПОДАЛЬШЕ! Наши номера внесены повсюду, во все черные списки, нас любой сейчас может сдать.

Мы бы, наверное, дошли до дома и тут же свернули бы в лес. Но в тот момент состояние наше было таким, что хотелось просто увидеть Дом. Человеческое жилье. Убедиться, что в мире мы не одни, что на нашей планете есть не только вот этот тянущийся без конца и края холодный убийственный лес, но и люди... жилье... тепло... еда...

Но дом не обманул нас.

Он был двухэтажный, черный, деревянный, кое-где окна выбиты и зияли пустыми глазницами. Дверь внизу тоже открыта. Тропинка к ней протоптана, но вид — ну совершенно безжизненный. И тишина. Только хрип Арни слышен.

— Идемте, парни, — сказал Таро, — Там нет никого.

Было еще рановато, но глупо терять такую возможность ночлега.

Арни сел, согнувшись, на ступеньку лестницы. Знаете, как это здорово — когда есть возможность просто присесть на что-нибудь ровное, человеческими руками сделанное. Мы с Таро отправились обследовать первый этаж.

Нет... здесь давно уже не жил никто. Пусто было в комнатах — ни мебели, ни каких-либо предметов. И стекла в каждой комнате — хоть одного да не хватает. Нас обрадовало, что в доме была печка.

Поднялись на второй этаж. Здесь нам удалось найти комнату с целыми стеклами. И жестяная печурка была в углу.

— Пошли за дровами, пока светло, — распорядился Таро. Мы оставили Арни караулить и ушли в лес. Без топора — много ли наломаешь? Все же мы носили хворост довольно долго, собрали приличную кучу. Нашли несколько довольно толстых ветвей, которые нам удалось поломать.

В самом доме тоже кое-что обнаружилось. Два стула, один из них — колченогий. Железный прут — Таро прихватил и его — все же какое-то оружие. На всякий случай. Стулом мы забаррикадировали дверь, просунув ножку в дверную ручку. И еще — какие-то железки, осколки стекол, обломки кирпичей... Ворох старых газет. Таро предложил их пустить на растопку, однако я возразил — их можно как постель использовать. Одеяла-то у нас мокрые... и вряд ли высохнут к ночи.

Таро наклонился к печке, перекладывая дрова. И вдруг вскрикнул. Я бросился к нему.

Таро тащил что-то из-под ножек... рванул изо всех сил. В руке у него была самая настоящая, явно в рабочем состоянии «Рокада». Отличный пистолет, мы все его на сборах опробовали.

— И патроны тут, посмотри, — Таро вытащил из-под печурки тщательно запаянный мешочек. Потом нагнулся, тщательно осмотрев все пространство внизу.

— Больше ничего нет, — сказал он с оттенком сожаления.

— Ну и дела, — пробормотал я. Оружие — это все-таки что-то... не знаю, смог ли бы я выстрелить в человека. Не пробовал еще ни разу. На войне, конечно, смог бы, куда денешься-то... А вот так, просто защищая свою жизнь, не знаю. Мне не хотелось стрелять. Просто приятно было знать, что у нас вот есть «Рокада». Таро сунул оружие себе за пояс, патроны — в карман.

Арни сидел на стуле и дышал. На него было жалко смотреть — глаза ввалились, между губами и носом — ярко выраженный синий треугольник. Губы тоже синие. Мы с Таро занялись растопкой. Вскоре в квадратном отверстии весело затрещал огонь. Одно из одеял мы развесили на свободном стуле перед печкой. Другие разложили на полу.

— Может, ты в уголке поспишь как-нибудь? — предложил я, подойдя к Арни.

— Не знаю... я не смогу, наверное. Мне тут, на стуле лучше.

Мы придвинули стул к стене, в угол, так, чтобы Арни мог на стену опираться. Одно из одеял было относительно сухим, мы завернули в него Арни, аккуратно, чтобы он все же не у голой стены сидел. Потом Таро разделил наши последние сухари.

— Быстро кончились, — сказал он мрачно, — Надо было экономнее.

— Ничего... — сказал Арни между хрипами, — завтра... найдем... что-нибудь... обязательно...

Похоже, он был настроен оптимистичнее всех. Неизвестно, сколько нам еще придется блуждать по лесам... летом — еще были бы грибы, ягоды... Сейчас — и думать не о чем. У нас нет шансов, кольнуло меня. Это хорошо так думать, когда планируешь, сидя после ужина в комнате — есть шансы, нет шансов... А когда понимаешь, что «нет шансов» — это вполне реальная смерть от голода... что вот этот холодный, мокрый кошмар будет еще кошмарнее, еще хуже, до тех пор, пока не станет совсем уж непереносимым, и тогда ткнешься носом в мокрые ледяные листья... Я поспешно отогнал эти мысли.

— Ничего, — сказал Таро. Мне показалось, что он думал о том же. Это Арни мог не думать о голодной смерти — у него были заботы поважнее. Выдохнул один раз — вот и хорошо. Вот уже можно опять быть оптимистом. До следующего выдоха. Я вдруг понял, что Арни может умереть. Задохнуться. Задохнуться — страшно. Я всегда боялся повешения. Как-то в детстве смотрел повешение по телевизору — какого-то шпиона казнили... и как-то я ярко представил — как это, когда не хватает воздуха...

— Зато мы на Квирин попадем, — сказал Таро поспешно, — Может быть, и глупо, но мы доберемся до Баллареги и попадем на Квирин. А там — здорово... Там, Арни, тебя сразу вылечат. За пять мниут. Будешь опять как человек.

— А нас возьмут на Квирин? — спросил я, — Ну ты ладно, у тебя отец... а мы-то здешние. Думаешь, им можно вот так кого попало брать?

— Я думаю — да, — кивнул Таро. Собственно, что он об этом знает? — подумал я. В детстве с отцом говорил — так это когда было... что он помнит? Наверное, это все-таки безумие. Наверное. Было бы мне лучше сейчас в тюрьме? Ведь я наверняка был бы сейчас уже в тюрьме. Не знаю... но хоть бы ребята так не мучились со мной.

Я уснул почти сразу. Арни кемарил кое-как, сидя, мы подперли его с двух сторон для тепла и под мерный страшный хрип погрузились в сон.

Темная грузная фигура стояла у окна в предрассветных сумерках. Таро. Холодно. Очень холодно. Я скосил глаза и увидел, что Арни спит. Дыхание его стало потише и ровнее. Странно, но он был единственным из нас, кто мог спать. Вероятно, промучился всю ночь, и вот только теперь... и дыхание, слава Богу, стало лучше. Это самое главное. Я подавил кашлевой рефлекс, чтобы не разбудить Арни. Лучше бы не вставать, но сильно мерз бок, и ноги затекли. Я осторожно поднялся, закутал Арни и подошел к окну. К Таро.

— Что делать будем? — спросил он, полуобернувшись ко мне. Я не отвечал.

Оставаться здесь — немного теплее, крыша над головой. Но ведь еда кончилась, а в лесу сейчас ничего не найдешь. Идти снова в лес... Так неизвестно, как далеко он тянется. Но так все же есть надежда какая-то. А сидеть здесь...

— Надо идти, — сказал Таро

— Пусть поспит, — я скосил глаза на Арни. Таро кивнул.

— Конечно, проснется, и пойдем.

— Кажется, ему получше...

Я наконец раскашлялся, зажав рот кулаком. Таро сочувственно смотрел на меня.

— И как ты никогда не болеешь? — прохрипел я. Мой друг пожал плечами.

— Родители в детстве меня закаляли... мы даже зимой в реке купались. Бегали босиком. Отец хотел, чтобы я стал сильным.

— Ты и стал... — я окинул его взглядом, — А приемам этим... ну драться — тоже отец научил?

— Да. Это рэстан, так на Квирине называется.

Мы помолчали.

— Ты думаешь, нас возьмут на Квирин? — выразил я наконец давно терзавшую меня мысль. Таро кивнул.

— Отец сказал, да. Обязательно. Что бы ни случилось, я должен прийти по этому адресу и меня возьмут. И вас тоже, я уверен.

— Почему ты так думаешь? — я внимательно смотрел на него.

— Без вас я все равно... никуда, — Таро дернул плечом, — знаешь что, Ланс? Мой отец... он совсем другой был. И мама. Понимаешь, я маленький-то думал, это нормально. Ну, это мои родители, я их люблю, они для меня самые лучшие. А потом я думал об этом и понял, что они действительно были другие. Тут ведь у нас вообще про любовь неприлично говорить. А это очень хорошо, Ланс. Это когда ты со своими родителями — как единое целое. Вот как организм, понимаешь, если тебе руку порезали, то больно всему телу. Вот так у нас было...

И у нас троих ведь так же, подумал я, но ничего не сказал. Таро продолжал.

— Дети еще ничего, вот мы с вами же подружились. Дети бывают ничего, но очень быстро становятся такими, как все. А взрослые тут, Ланс, они вообще не знают даже, что любовь есть. Это только считается, что люди женятся, семью заводят. По-настоящему тут любви нет и быть не может. Ну может быть, у кого-нибудь, редко. На самом деле все заняты другим. И ладно бы еще в Цхарна верили, а то только ведь делают вид, что верят, а на самом деле все заняты тем, как бы в жизни получше устроиться, побольше пожрать, одеться, благ получить всяких.

Я подумал, что Таро прав. И в Цхарна-то у нас по-настоящему никто не верит. Только принято делать вид, что веришь, но всерьез, глубоко... ну, может, кто-нибудь это и воспринимает глубоко, но очень редко. Вот Пати — она идейная... но если подумать, и она верит не в Цхарна, а в Общину.

— А там, на Квирине, все по-другому... я так думаю, — добавил Таро, — Я давно уже думал об этом. Надо было, конечно, раньше уйти, Ланс. Летом, можно было как-нибудь схитрить, подделать какие-нибудь пропуска. Но я сам уже в такого превратился, как все... мечтал, чтобы Магистерий дали, с девчонками связывался. А они тоже такие... какая там любовь! — горько закончил он.

— А на Квирине, ты думаешь... — осторожно спросил я. Глаза Таро блестели в сумерках.

— Да! Там любовь. Там люди живут любовью, я это знаю. Там все по-настоящему!

— А Цхарн? — спросил я. Таро вдруг прислушался, замер.

— Ты что?

— Тихо! Окно! — Таро внимательно вглядывался в сумерки.

— Нет, ничего вроде... показалось. Цхарн... ты сам-то в него веришь?

— Ну...да, верю вообще-то.

— На Квирине нет Цхарна. Там Бог, — сказал Таро.

— Как в Беши, что ли?

— Не знаю. Может быть. Но папа мне говорил, что Бог есть. Чтобы я верил и помнил. И еще знаешь что? Что Бог есть любовь. Это так написано в Божественной ихней книге. Бог есть любовь. Поэтому я и думаю, что на Квирине... — Таро снова замолчал.

Какой-то важной была эта минута. Торжественной. Я чувствовал, как это важно — то, что он сказал сейчас. Мне хотелось ответить, что если Бог есть любовь, то в Беши Бог, наверное, какой-то другой... какая там любовь, у них, говорят, еще хуже, чем у нас, все. Но я не отвечал... Таро говорил сейчас то, во что верил... по-настоящему верил. Вот во что он верил, оказывается.

Бог есть любовь. Бог — это вот мы трое. Это самое лучшее, что было в нашей жизни, что вообще может быть. И это так здорово! Здорово потому, что Бог с нами, а не с Зай-заем и не с Пати с ее дурацкой верой в Общину. Потому что значит, мы правы. И мы жили правильно. И даже если умереть придется, мы правильно умрем.

Я хотел сказать Таро, что уже и неважно, попадем ли мы на Квирин, и будет ли на Квирине так хорошо, как он думает. Нам уже сейчас хорошо, очень хорошо, просто здорово, в этом темном холодном доме, без еды и почти без надежды, в предрассветных сумерках. Мы ведь вместе, и мы правы, и мы все трое — одно целое, и с нами Бог, Который есть любовь.

Но я не успел сказать ничего. Таро прошептал:

— Черт! Не показалось все-таки! Буди быстро Арни!

Я бросился к Арни и растолкал его. Таро стоял у стены рядом с окном и осторожно выглядывал. Глаза у него хорошие. Я еще ничего не видел. Арни, продирая глаза, подошел к нам.

— Что такое?

Таро вытряхнул на ладонь патроны. Быстро и умело зарядил пистолет. Снова встал у окна.

— Это за нами, ребята, — сказал он. Я осторожно выглянул в окно.

Теперь видел и я. В кустах кто-то был. Кусты перед домом шевельнулись.

— Там, с другой стороны, есть выход, — прошептал Таро, — но они, наверное, окружили дом.

— Попробуем выйти... или запремся здесь.

Таро колебался. Арни молча смотрел на нас, похрипывая.

— Давайте попробуем, — сказал он наконец. Мы молча двинулись к выходу.

На этаже не было никого. Мы стали спускаться по лестнице. Таро шел первым. И первым замер от резкого окрика.

— Стой! Руки вверх!

Я разглядел впереди темную униформу и маячившие на уровне колена острые собачьи уши. Если бы не Таро, нас тут же и схватили бы, но Таро родился военным. Он мгновенно бросился вперед, поднимая пистолет. Выстрел гулко раскатился по коридору, я увидел мелькнувшую белозубую собачью пасть, потом кровь, Таро схватился с кем-то, я рванул Арни за руку, мы оказались рядом с Таро. Задержавший нас Треугольный уже упал, рядом лежала собака, я заметил тонкую струйку крови, стекавшую из пасти.

— Быстро! — скомандовал Таро. Мы побежали к выходу. Темная фигура перекрыла свет, что-то кричала, я увидел Таро — он вновь поднимал пистолет, страшно оскалив зубы. Снова выстрел, и охранник у входа упал... убит! Я сжал зубы и бросился вслед за Таро, мы выскочили на улицу. Невдалеке маячили лошадиные силуэты. И какие-то люди. Бежали со всех сторон, кричали что-то. Слышались сухие хлопки выстрелов.

— Кони! Кони! — крикнул Таро. Он шел пятясь, крепко сжимая в руках пистолет. Он убил, и собирался убивать снова. Ужас колотил меня. Мне показалось, что Таро споткнулся, он упал как-то неловко, я бросился к нему, поддержать, взять пистолет, если нужно, но Таро не выпрямился, как я ожидал этого, он упал на спину, странно подвернув под себя ногу, прижав руку к груди. И на смуглой коже — кровь, быстро вытекает, куртка намокает вокруг... О Цхарн, он ранен! Пистолет! Я схватил пистолет, выпавший из руки Таро. Поднял его, целясь в наступавшие на нас темные силуэты — они не двигались, опасаясь выстрелов. Есть ли там вообще что-нибудь в барабане? На меня плыли страшные, огромные, блестящие глаза Арни.

— Пойдем, Ланc! Пойдем... Ланc, пойдем! Ланc!

— Смотри, смотри! — он как-то бессмысленно тыкал вниз. Я вдруг увидел совершенно белое лицо Таро, белое на темной холодной листве, и узкую полоску белков закатившихся глаз под полуоткрытыми веками. Арни нагнулся над раненым.

— Ланc, он... его нет! Его нет, Ланc!

Я вдруг увидел, что Арни сжимает запястье Таро, он, вероятно, искал пульс. И еще я увидел позу Таро, неестественную, расслабленную, и очень, очень много крови. Большая дыра в груди, и из нее кровь прямо-таки хлещет, ручьем стекает вниз... Арни рванул меня за рукав.

— Пойдем! Лошади!

Я бросился за ним, все еще сжимая в руке пистолет. Рядом со мной оказалась лошадь, белая в сумерках, оседланная. Я мгновенно оказался в седле, сжал поводья левой рукой. Арни проскакал на своем коне вперед.

— Пошли, Ланc!

Но Таро! — хотел я сказать. Его же нельзя оставлять здесь! Его нет, зазвенел в ушах голос Арни. Его нет... Я ударил лошадь шенкелями. И тотчас вслед загремели выстрелы.

Теперь мы уже не колебались. Кони шли хорошим галопом по грунтовой дороге. Вскоре мы перестали слышать что-либо сзади... не знаю, как получилось, что преследователи отстали от нас. У них тоже были лошади. Я слабо соображал, я вообще ничего не понимал, что происходило вокруг. Светало, ветки хлестали по лицу, если не успеешь пригнуться, впереди качалась темная худенькая фигурка Арни, подпрыгивал рыжий круп его лошади. Внезапно Арни свернул с дороги. И почти сразу мы перешли на шаг. Арни почти лежал на холке своего коня, и даже отсюда я слышал хрип.

Я направил лошадь вперед, подъехал к нему. Арни повернул ко мне мокрое, почти черное лицо.

— Прости, Ланс... я не могу... быстро... не могу.

— Ничего, — сказал я, — мы потихонечку. Они уже отстали. Это хорошо, что мы лошадей нашли. Тут быстрее и не поедешь, лес...