Оливия быстро направилась ко мне. Села рядом. Ее черная пуделиха сразу же забилась под стол.

— Я не помешаю? Ара, Ланс.

— Ара, — сказал я, — да нет, конечно. Сиди.

Я уже и вправду был рад тому, что она появилась. Вот именно с ней я был бы не против пообщаться. Не знаю, почему. Может, просто потому, что она очень красивая девчонка. Я представил вдруг: вот откроется сейчас дверь, войдет Аделаида. И увидит, что я не один. Вот было бы здорово...

Но она не войдет. Она никогда в жизни не пойдет в «Ворону».

Здесь ей — пошло. Здесь ей неудобно, скучно, невкусно, неловко. Здесь не та музыка, не тот интерьер. И главное — не те люди.

Наверное, на моем лице что-то отразилось. Оливия спросила как-то испуганно.

— Ланс, но я — правда не помешаю? Если что, я сяду в другое место... Видишь ли, мы с мужем договорились здесь встретиться. У меня были занятия... Но я освободилась раньше, и он придет только через полчаса. На улице плохая погода... но мне все равно, если ты действительно хочешь побыть один... или, может, ты ждешь кого-то?

— Я никого не жду.

Я сообразил, что фраза эта могла прозвучать тоже как-то грубовато и мягче добавил.

— Ты не уходи, Олли. Я правда рад. Хочешь, вот вина налью? Мне одному этого много.

— Да и я так думаю, что тебе этого много, — улыбнулась Оливия, — Только я стакан закажу и кое-что на закусь, идет?

Она сделала заказ. Мы посидели молча, слушая музыку. Парень играл только на электрогитаре, но под программу, заранее подобранную на синтаре — тут были и птичьи трели, и барабан, и скрипка...

Если голос твой слышен, еще ты не спишь.

Ты светишься бронзой, раздетое лето.

Ты манишь на свет всех крылатых в ночи,

Но не хочешь согреть никого этим светом.

Я вдруг подумал, что с Оливией мы знакомы тоже всего ничего. Что у нас было общего — переговоры по радио, короткая дорога через поселок, короткий бой у ворот поместья... ну, еще разговор во время вечеринки. И однако мы уже друзья, и такие друзья, что можем просто молчать, сидя рядом, нам не нужно заполнять паузы, мы и так знаем друг о друге достаточно много... все.

Впрочем, я действительно знаю ее имя, возраст, где она живет, кто она по профессии и каково ее семейное положение. Об Аделаиде я ничего этого не знал. Только имя, и то оно могло оказаться не настоящим.

Она — просто женщина...

Ведь в каком-то смысле она права.

Зачем делать сложным

То, что проще простого?

Ты моя женщина.

Я твой мужчина, — надрывался певец. Подъехала тележка с заказом Оливии. Собака высунула нос из-под стола, любопытствуя. Оливия слегка щелкнула ее по морде. Пуделиха обиженно спряталась.

— Я пока не буду наедаться, — сказала спасательница, снимая тарелку с легкой закуской, — Раз уж мы договорились с Кареном пообедать. Хотя жрать хочется — страсть! Я сегодня дежурила в качестве инструктора на поисковом полигоне. С утра, представляешь? Приперлись какие-то школьники с обычными собаками и давай их на след натаскивать. Ну, я не стала им объяснять, что дело это гиблое... немного помогла. Одна овчарка мне чуть руку не откусила.

— Вы и между патрулями работаете? — спросил я.

— И вы тоже, — улыбнулась Оливия, — если деньги нужны, или если Управление клич кинет... ведь инструктора всегда нужны. Кроме того, и спасатели, и ско нужны и на самом Квирине. А мне сейчас деньги нужны. Мы с Кареном ведь дом покупаем. Карен хочет сразу, чтобы без кредита...

— Ого! — я мысленно оценил кредитоспособность Карена.

— Ну, он поднакопил... — туманно объяснила Оливия. Я налил вина ей в бокал.

— Ну что — хватанем?

— Давай. За тех, кто наверху, как говорится!

Мы выпили. Мне стало совсем хорошо. В голове слегка зашумело.

За тех, кто наверху. Это может быть смешно и пошло для Аделаиды. Слишком, к примеру, возвышенно, сентиментально или еще как-то. А для нас это нормально. Потому что всегда помнишь, что пока ты сидишь здесь и ловишь кайф, кто-то в черном небе прокладывает пути... работает... замирает от ужаса или преодолевает смертельное напряжение. Лишняя примета, приносящая удачу — кто-то, выпивший на земле за тебя — никогда не помешает. Мы это знаем, мы — эстарги. Скоро и нам придется повторить этот путь.

Мы эстарги. А не просто мужчины и женщины. Хоть убей, Аделаида, но не понимаю я, что в этом плохого...

— Ну скажи мне, — Оливия поставила свой бокал и накрыла его ладонью, — нет-нет... разве только чуть-чуть, за компанию. Ну представляешь, муж придет, а жена пьяная под столом валяется! Так скажи мне, ско, что у тебя случилось-то? Девушка бросила, поди?

— Бросила, — сознался я. Надо же, все-таки это вино покруче рома будет.

— И что за девушка? — поинтересовалась Оливия. И я вдруг, подстегиваемый алкоголем в крови, начал рассказывать ей все. Кажется, даже с интимными подробностями. Терять мне было нечего. Совсем еще недавно мне не хотелось ни летать, ни жить. Хуже уже не будет. Оливия слушала внимательно, глядя на меня своими глубокими неправдоподобно синими глазами.

Потом я заметил, что уже ничего не говорю. Говорит Оливия, и говорит как-то странно, стихами.

Время лечит раны, прощай.

Расставаться с любимым трудно.

Но утро

Будто дает нам знак. Решай!

Быть или не быть — не вопрос

Для меня. Никогда не бывает гладко.

Загадка

Уже не для нас,

И какой с тебя спрос!

Оставайся со своими баранами. Так,

Если вовремя не заметить течи,

Беспечность

Погубит корабль. Уже не пустяк,

Когда захлестнет волна, потому

Что больно, и потому что душно.

И скушно

Оставаться,

Когда небо уже в алмазах,

А я все еще тону.

Все было правильно в этом стихотворении, и все било в точку. И потом Оливия умолкла и сказала обычным тоном.

— Это одна моя подруга сочинила. Да, Ланс, не повезло тебе... ты действительно совсем не знаешь нашей жизни.

— Что ты имеешь в виду? — спросил я.

— Ты не обидишься? — Оливия доверчиво заглянула мне в глаза и добавила, — я понимаю, Ланс, тебе тяжело. Я хорошо это понимаю. Я просто тебе расскажу, как вижу эту ситуацию, а ты уж сам решай.

Я согласился. Оливия начала говорить. Говорила она, с трудом подбирая слова, и казалось, неохотно, через силу. Опустив глаза.

— Она эстетка, Ланс. Это люди такие, эстеты. Им на Квирине плохо, а эмигрировать отсюда не хочется... это как бы наша внутренняя оппозиция. Ведь в любом обществе есть обездоленные, те, кому плохо... Они не нарушают законов, но внутренне они как бы уже и не наши. В смысле... вот если будет война, я сразу пойду добровольцем. И ты пойдешь. А они не пойдут, и если придется объявлять мобилизацию, они будут сопротивляться ей до последнего.

Я вспомнил Аду и согласился мысленно. Какая там война... впрочем, ведь она — женщина, с какой стати женщина должна воевать? Но Оливия... да, она пойдет, это точно. И так же, как мне казалось естественным то, что Оливия пошла бы на войну, так же неизбежно и нормально было то, что Аде на войне делать совершенно нечего. Я ни к одной из них не относился из-за этого хуже. Просто, у Оливии своя правда, а у Ады — своя. Другая.

— У них все по-другому, Ланс. В этой среде... отношение к людям, и к семье, например, тоже... для эстетов семья — это пошло и банально. Такое вполне может быть! А наша работа... они совершенно искренне не понимают, зачем летать куда-то, ведь места на Квирине очень много, население небольшое, живи спокойно... природа райская. Мы для них — просто скопище круглых идиотов. Оболваненных, понимаешь? Мы оболванены, потому что нормальный человек, по их мнению, может стремиться только к покою, уюту, богатству, довольству и полной свободе. Человек, который искренне стремится в космос, для них — мазохист или оболваненный идиот. Ты что?

Я стиснул ладонями виски. Мне вдруг вспомнился недавний разговор с Адой, которого я не понял совсем.

Мы лежали на ковре в моей гостиной, на расстеленном белом одеяле. Я принес снимок нашего корабля — «Креты». Мне было приятно смотреть на нашу красавицу, невыразимо приятно, и почему-то казалось, что Аде тоже будет интересно... хотелось поделиться, как всегда — самым лучшим.

Ада взглянула на снимок мельком.

— Зачем это тебе надо? — она перевернулась на живот, демонстрируя безупречную спинку и ягодицы.

— Что надо? — я растерялся, отодвинул снимок.

— Летать, — пояснила Ада лениво.

— Летать... не знаю. Надо же где-то работать?

— Разве работ мало? — Ада смотрела на меня напряженно, и от этого стала некрасивой какой-то, слишком взрослой, даже постаревшей.

— Ну, мне показалось, что это интересная работа, — сказал я осторожно.

— Интересная? — Ада фыркнула, — да что может быть хорошего в пустом пространстве? Дурость одна... вы все соблазняетесь на эту высокопарную чушь... эстарги! Цвет нации, гордость Галактики! Болваны. Стоит рисковать жизнью ради каких-то слов?

Я улыбнулся. Какая же она все-таки глупенькая...

Мне-то было очевидно, что слова тут ни при чем. Как и высокопарная чушь... Но что — при чем? Как объяснить ей все это? Я помнил детей на Эль-Касри, и знал, что моя работа нужна хотя бы для того, чтобы вот это — не росло, как раковая опухоль. Я помнил счастливую улыбку спасенного пилота. И легкое ощущение треска в подушечках пальцев, когда касаешься панели управления. И шершавую поверхность приклада лучевика. Я помнил, наконец, Звезды... настоящие звезды, немигающие. Поначалу они кажутся нарисованными... а потом к ним привыкаешь так, что сквозь атмосферу звезды воспринимать становится уже трудно.

Это нельзя объяснить. Это нужно просто прожить...

— Ты не понимаешь, — сказал я и начал ласкать ее снова.

— Ничего, — ответил я, с трудом очнувшись, — Так что там? Они думают, что мы мазохисты?

— Да, — грустно сказала Оливия, — ну и еще... понимаешь, у эстетов есть такая теория, что самое главное в мире — это создавать красоту. Они творцы, понимаешь? И поэтому они ничему не подсудны, никому не принадлежат, и сами устанавливают для себя правила игры — во всем. Проблема только в том, что нам недоступно понимание их красоты, а им недоступно понимание нашей... все наше творчество они считают не заслуживающим внимания... любительским. У нас эстетические критерии разные. И потом, их бесит то, что мы служим... ну, в космических службах работаем. Что у нас есть Родина, что мы заводим семьи, что мы вообще считаем себя кому-то обязанными...

— Знаешь что? Давай еще выпьем, — я разлил вино, — да, вообще на то похоже... мне, похоже, действительно недоступна такая красота. Я слишком пошлый и приземленный человек. Хоть и летаю в Космос.

— Хватит! — Оливия подняла бокал, в котором было чуть-чуть — на донышке, — ладно, давай за твою удачу! Чтобы у тебя все сложилось.

Мы выпили. Я уже и сам не знал — за что.

Вчера еще я совершенно искренне готов был положить свою жизнь на алтарь мягкого и теплого смуглого живота Ады. Я готов был отказаться — попроси она только — от работы ско, от космоса... навсегда! Не скажу, что это было бы легко, но я бы отказался, уверен.

А вот теперь — не из-за слов Оливии, конечно, просто как-то само собой мне начинало казаться, что может быть, я приобрел больше, чем потерял.

Может, было бы хуже, если бы Ада не оставила меня. Я чувствовал — это уже навсегда. Я вспоминал эти наши последние фразы. Ведь она сказала «Прощай, ско!» (а она внимательно относилась к словам, и не сказала бы «прощай», имея в виду «пока») — именно после того, как я пообещал посвятить ей всю мою жизнь, все отдать... она испугалась? Да, конечно, она испугалась. Теперь я это понимал.

Ей вовсе не нужна была вся моя жизнь. К тому же она боялась, не потребую ли я ее жизнь взамен...

Но что было бы, если бы она приняла мое служение? Нет, я еще не верил, что было бы хуже... утрата была слишком горькой. Но трезвый разум начал уже нашептывать мне: оставь.

Она не дала своего адреса и даже, возможно, настоящего имени — ну и оставь, она поступила мудро. Она не для тебя создана, красивая дикая кошка. А ты — всего лишь полицейский пес, готовый броситься в бой за своего хозяина. Как ты жил бы с ней?

Я вспомнил чувство, возникшее в звездолете, после того ужасного испытания, когда мне самому пришлось вести корабль.. внезапное понимание, что ничего хорошего, интересного, романтического на самом деле в нашей работе нет — но что я больше не смогу жить без этого риска и без этих приключений...

— Я птица большая, сильная... но на голову дурная.

Оливия рассмеялась. Она, видно, знала этот анекдот.

В порыве чувств легко наобещать человеку... а как потом жить с ним будешь? Нет, может быть, и лучше так, как вышло.

Странно, но мне вдруг стало легко. Как будто вытащили занозу. Может быть, это потому, что Оливия сформулировала словами разницу между мной и Адой. То, чего я в Аде не понимал...

Я вдруг увидел ее как на ладони. Никакой особенной тайны в ней нет. Во мне, и то больше тайн. Она просто избалованная кошечка, выросшая в уютных, стерильных квиринских условиях... возможно, были в ее жизни беды (я вспомнил нарисованный образ бедной сиротки), но их близко не сравнить, например, с моими проблемами — я рос тоже без родителей, но я-то знаю еще, что такое голод, и что настоящая боль, и холод, и страх. А скорее всего, и душевных бед никаких у нее не было. Выросшая в сытости, не желающая никому послужить, никому помочь, живущая для себя и возведшая это в принцип. Не просто трусливая, а считающая, что трусость — высшее достоинство человека. Не просто эгоистичная, а считающая это высшей добродетелью.

Но представление это мелькнуло на какой-то миг и заменилось болью... я все равно хотел ее видеть. Какой бы она ни была. Какая разница? Это Ада. Моя Ада. Я должен быть с ней.

— Тебе было бы с ней тяжело, — утешающе сказала Оливия, — О! Смотри! Карен, иди сюда! — крикнула она.

Карен оказался очень симпатичным, высоким, правильно сложенным мужчиной, явно старше Оливии лет на восемь. Вместе они выглядели замечательно. Я даже залюбовался. Только странно немного было... неужели Оливии хорошо — вот с таким человеком?

Уж очень он напоминал манекен из отдела мужской одежды. Волосы тщательно причесаны и продуманно взлохмачены надо лбом. Смуглая в меру кожа гладко выбритого лица, черты которого математически правильны и точны. Строгий изящный костюм прекрасно гармонирует с ореховым цветом глаз, модная бледно-желтая бабочка расположена с выверенной точностью посередине горловины(эта бабочка меня просто доконала). Карен протянул мне холеную мягкую кисть.

— Ландзо, — представился я. Оливия подсела ближе к мужу. Она вся так и сияла.

— Милый, я еще ничего не ела, — заворковала она, — я тебя ждала... зашла, а тут Ландзо сидит. Это мой знакомый, он ско. Мы в прошлый раз работали вместе. Ну, что ты хочешь кушать?

— Ну... пожалуй... вот курочку можно, — он водил пальцем по меню. Оливия так и норовила к нему прижаться. Он что — воспринимает это ее поведение всерьез? Он не понимает, что она фальшивит, что она совершенно не такая, что у нее даже выражение лица изменилось?

А может, это я чего-то не понимаю? Может, это как раз нормальное состояние Оливии? А то, что мне знакомо — это какая-то игра, фальшь? Да нет. Под пулями не станешь фальшивить. И сейчас, разговаривая со мной, она была сама собой, так же, как на Эль-Касри.

Оливия с мужем всерьез и очень обстоятельно обсуждали меню.

— Нет, этот соус я тебе ни в коем случае не посоветую, — озабоченно говорила Оливия, — там слишком много сои, а соя с мясом не рекомендуется, и потом, это просто невкусно. Нет, ты возьми зеленый, и к нему немного лимонного сока.

— Ты уверена? — муж посмотрел на нее так, как будто речь шла по меньшей мере о замене крыльевого сплетения. Оливия так же серьезно кивнула.

— Да, да, милый, послушайся меня, и ты увидишь, как это вкусно!

— Ну ладно, я верю тебе на слово. А теперь нам нужно проработать стратегию в отношении вин...

Милая семейная сценка. Оливия говорила, что пробовала силы в любительском театре. Этюд на тему «Посмотрите-как-мы-счастливы-друг-с-другом».

— Извините, — сказал я, — кажется, я перепил...

Мне просто стало тошно сидеть с ними за столом. Я тихонько выбрался... м-да, «Жемчужница» и вправду — ничего себе. Все же я дошел до уборной, не опираясь на стенки.

А зачем мне сюда, собственно? И есть ли смысл возвращаться? Оливия, наверное, не обидится. Ведь я просто хотел оставить их наедине. Она так оправдывалась, что встретила меня... а может, он ревнует!

Я выбрался на улицу, взял флаер на стоянке неподалеку и отправился домой, запустив автопилот.

Очень умная, добрая, все понимающая... как она может? Почему она ведет себя с ним — так?

Я усмехнулся про себя. А как я вел бы себя с Аделаидой, если бы она согласилась со мной остаться? Да она вила бы веревки из меня. Она бы сделала из меня то, что ей хочется.

Вот так и Карен с Оливией. Он просто пользуется тем, что она любит его... и то придерживая на цепочке, то выпуская ее из рук, добивается, чтобы Оливия вела себя так. Так, как он считает правильным и красивым.

И все же я чувствовал себя предателем. Ведь я готов был все отдать ради любви... а теперь у меня уже такие мысли. Я даже как бы радуюсь освобождению. Да, это правда... я думаю, что завтра со спокойным сердцем пойду на тренировку. Я эстарг. Я не просто так — я эстарг и квиринец. Ско. Именно в этом качестве я хочу жить. Я уверен в этом. Больше у меня не будет никакого разлада между ночью и днем, мое сердце хочет только одного.. я не буду больше мучиться. Ада поступила мудро...

Только бы ее еще раз увидеть... пусть это мучение. Просто увидеть. Побыть с ней еще только раз... больше ничего не надо. Плевать, не нужно мне все это, и летать не нужно, только бы с ней еще раз побыть...

Надо ли говорить о том, что Ада больше не появилась?

Все оказалось не так уж страшно. Вскоре — по крайней мере, так это вспоминается — я снова ушел в патруль. И когда вернулся, почти ничто уже не шевелилось в моей душе. Не знаю, что было бы, если бы я встретил Аду снова... Но к счастью, этого не происходило.

Я все чаще стал задумываться о Пати, вспоминать ее... я все же должен вернуться к ней. На Анзору. Анзора и Пати — для меня это было что-то единое. Меня не оставляло чувство, что на Квирине я временно. Я работал в патруле, переживая опасные или тяжелые ситуации, я сдал пилотирование, один за другим я осваивал и сдавал предметы, необходимые для работы ско. Теперь можно было не учиться с такой интенсивностью, как в начале, но все же я делал это довольно быстро. И в свободное время я не страдал от одиночества, я чувствовал себя полноправным квиринцем, у меня были друзья... Марк уже не относился ко мне, как к ребенку, правда, и виделись мы реже. Иногда я заходил в гости к Геррину и Ирне, они были рады видеть меня.

И все же я постоянно чувствовал, что все это — лишь длительная командировка. Что когда-нибудь я обязательно вернусь на Анзору. Я не знал, как, каким образом это возможно. У меня не было номера, никакая Община уже не приняла бы меня. Я только знал, что — вернусь.

Для начала — хотя бы ненадолго.

Использованы тексты: Б. Гребенщикова, И.Кормильцева, Н. Рубцова

Часть 5. Настоящий ско.

Однажды я сказал об этом Валтэну. К моему удивлению, он не стал меня отговаривать.

— Ну что ж, — сказал он, откинувшись в кресле (том самом, в котором эстарг проводит добрую четверть жизни), — это тоже идея. Может, и вернешься. Сдай только экзамен...

— Как вы думаете, реально будет попробовать после этого патруля? — спросил я осторожно.

— Я думаю, реально. И кстати, когда ты перейдешь на нормальное обращение? — поинтересовался Валтэн. Он почему-то задался целью приучить меня к обращению на «ты».

Я не успел ответить. Циллос издал тонкий, пронзительный свист. Валтэн поморщился и отключил сирену. Пощелкал по панели управления, вызывая сообщение. Я напрягся... это дежурство было относительно спокойным. За две недели — первый вызов.

Через минуту все стало ясно. Незаконный захват пассажирского корабля. Точнее, даже не пассажирского — просто туристы какие-то, взяли напрокат малый патрульник... На борту — семья, родители и трое детей. Незнакомый корабль, по виду тоже малый патрульник, но побольше... напоминает военный, уточнил глава семейства... догнал их и, зацепив гравиполем, взял на абордаж, что называется. В данный момент он осуществляет принудительную стыковку. Глава семейства воспользовался оставшимся временем, чтобы вызвать полицию...

Давненько мы с таким не сталкивались, думал я, посылая в циллос задание на поиск канала. Все больше досмотром занимаемся... висим у какого-нибудь выхода и за движением наблюдаем. Или наркотики ищем. Проводили мы в этом дежурстве уже и рейд по Эль-Касри, на предмет поиска незаконно захваченных рабов. Но вот теперь, похоже — настоящая работа.

Канал мы нашли на удивление быстро. На всякий случай Валтэн вызвал сразу подкрепление. Неизвестно, удастся ли нам самостоятельно задержать шибага... Пока «Крета» скользила в бархатной мгле запределья, мы обговорили возможные варианты и нашу тактику.

Шибаг уже отделился от туристского кораблика. Во всяком случае, на экране четко выделялись силуэты двух кораблей. Яхточка мертво дрейфовала, а второй корабль — турист явно не был эстаргом-профессионалом, иначе без труда признал бы в нем средний разведчик типа «Скворец» — ускорялся, уходя от своей жертвы. Валтэн склонился к микрофону и стал вызывать туристов... безрезультатно.

— Они бросили яхту, чтобы удрать побыстрее, — заметил я. Действительно, хотя корабль — очень немалая ценность, удрать с таким пристыкованным довеском намного труднее. Я на месте шибага поступил бы так же. Но наверняка можно сказать, что людей он прихватил с собой. Значит, использовать гравиоружие нельзя, да и с лучевым нужно осторожнее.

Валтэн переключился на базу.

— Я «Крета», подтверждаем вызов группы захвата, координаты квадрата... шибаг расстыковался с кораблем-жертвой и уходит! Корабль-жертва на запросы не отвечает. Проверьте его! Я продолжаю преследование шибага!

— "Крета", преследование не продолжайте! Группа захвата на подходе. Займитесь кораблем-жертвой, — приказали с базы. Я растерянно посмотрел на Валтэна. Ведь уйдет же! Уйдет, наверняка, с захваченными людьми на борту... Валтэн кивнул на экран. Я уже и сам видел — три сконовских звездолета неумолимо приближались к уходящему шибагу.

— "Крета", я «Лорт», база 116, мы берем шибага, проверьте пострадавший корабль и отбуксируйте, подтвердите прием, — скороговоркой зачастил динамик... это уже группа захвата. Отлично.

— Прием подтверждаю, вас понял, иду к пострадавшему кораблю, — передал Валтэн. Минутой позже яркая вспышка обозначила место ухода пиратского корабля, он нашел канал, а возможно — вошел в свой собственный, пробитый недавно... Мы разворачивались по широкой дуге. Торопиться и ломать крылья незачем — похоже, на пострадавшем корабле никого нет. Нам досталась легкая работа.

— Ушли, — констатировал Валтэн, глядя в экран. Последний звездолет из группы захвата исчез в переходной вспышке. Отследили канал... ну что ж, отлично.

— Я не уверен, что они справятся с этим шибагом, — заметил Валтэн.

— Втроем? — удивился я.

— Но у него многофункциональный военный корабль, у него автономность около года... И они его еще модернизировали, — объяснил Валтэн, — а у наших простые патрульники... нет, я не уверен. И по силам, если они его, скажем посадят — наших, ну человек восемь-двенадцать, а шибагов десятка два. Может быть, конечно, и меньше... но у них ведь еще и заложники.

— Да... нашим не позавидуешь, — согласился я.

Мы развернулись спокойно, циллос все время просчитывал скорость цели, и часа через два мы остановились относительно нее. Посудина, конечно, еще та... явно списанный патрульник, такие уже лет пятьдесят не выпускаются. Никакого оружия, естественно. На Квирине даже на туристские яхты ставят пушки, на случай встречи с дэггерами, но это, видимо, корабль не квиринский. Корма явно была когда-то приварена... На наши позывные, передаваемые постоянно, так никто и не ответил. Корабль был мертв.

— Как он только еще не рассыпался, — заметил Валтэн, — ну что, начнем стыковку...

И мы начали. Первым делом выбросили гравилуч. Это требует энергии больше, чем экран, но что поделаешь... Односторонняя стыковка — работка еще та. Совсем другое дело — «по любви», когда оба корабля ведут опытные пилоты. А подтянуть к себе чужой корабль, попасть шлюзом точно в шлюз (со стороны это выглядит как нападение ястреба на голубку) — это сложнее, чем изнасиловать женщину (хм... не знаю, не пробовал... просто так думаю). Работали я и Валтэн вдвоем, и когда наконец наша «Крета» намертво прилипла к туристской посудине, оба мы взмокли, как от хорошего кросса.

— Я пойду, — Валтэн поднялся с кресла. Закрепил на предплечье «Стрелу».

— Зачем? — удивился я. Валтэн пожал плечами.

— На всякий случай. А ты обзор включи.

Странный он какой-то... впрочем, действительно, осторожность никогда не помешает...

Наверное, я непроходимый идиот, потому что даже в этот момент у меня не возникло ни малейшего опасения.

На обзорном экране я видел, как Валтэн спустился к шлюзовой камере. Поправил на себе оружие, подозвал собаку — без поводка. Дверь мягко разъехалась в стороны. Валтэн помедлил... жестом послал Ронга вперед. Потом шагнул за ним...

На обзорном экране была пустая шлюзовая камера. Потом в моем нейрофоне раздался голос Валтэна.

— Ланс, по-моему, здесь кто-то есть. Ронг странно себя.... Он лает! Ланс, они здесь! — последняя фраза звучала как вопль. Настоящего вопля Валтэна я не мог бы услышать... но и нейрофонный на меня подействовал отлично.

— Валтэн, что случилось? — спросил я. В ответ раздались какие-то щелчки и помехи... у нейрофона есть недостаток — чтобы говорить в него, надо сосредоточиться... я переключился на радио. Теперь я слышал все шумы — бешеный лай Ронга, глухие удары, неясные выкрики... похоже, Валтэн дрался. Я вскочил. Что делать-то теперь? Бежать к нему? Покинуть Пост — а если его захватят во время моего отсутствия? Я знал, мы проигрывали такие ситуации, в таком случае нужно занимать глухую оборону и любой ценой не пускать врагов в Пост — иначе захватят наш корабль и с него нас же и расстреляют.

Но это согласно тактике, а что там с Валтэном... я снова переключился на нейрофон, но в нем теперь царила глухая тишина... так... Я резко обернулся — обзорный экран погас. Похоже, думать уже поздно. Я бросился к пульту и нажал кнопку экстренного вызова... на Базе разберутся. Через секунду я услышал грохот в коридоре. Мгновенно приказал циллосу задраить дверь в Пост. Занял позицию за креслом...

Вот ведь сволочи! Оставили кого-то на старой посудине... Я закусил губу. Ладно, не раскисать. Сдохну, туда и дорога.

— Ско, открывай дверь, оружие на пол, сдавайся! — крикнули из-за двери. Я промолчал. Шибаги явно ломали дверь. Что ж, надолго ее не хватит... Двери у нас не хуже наружных стенок, но и орудия у шибагов наверняка — не лом с лопатой. Послышалось характерное шипение, и я понял, что дверь уничтожают аннигилятором.

Против лома нет приема. Я нацелил «Стрелку» на дверное отверстие, спрятал голову (шлем давно был накинут), активировал щит-зеркальник и стал ждать. Спинку кресла пробить не так-то легко... Эх, не рекомендуется использовать огнестрельное оружие на корабле. Как, впрочем, и лучевое. Но за мной преимущество — мои ракеты завязнут в стенках кают, а вот если шибаги попробуют стрелять по мне, они рискуют повредить пульт и стены Поста.

Броневая дверь растаяла легкой дымкой. В проходе никого не было. Понимают, сволочи... Какое счастье, что аннигилятор работает только контактно.

В шлемофоне раздалось шипение... языком я перекинул рычажок радио.

— Ско, выходи по-хорошему, — предложили мне.

— Идите в задницу, — ответил я. Выходи... пусть попробуют меня взять. Взять меня можно, конечно, скажем, взорвать весь Пост к ежкиной матери, но корабль они тогда потеряли. А ведь они здесь и остались ради нашего корабля... это же понятно. Мы-то — ценность небольшая, а вот полицейский патрульник стоит целое состояние... Нет, хитрые черти!

Стрелять они, значит, не будут. Газы и прочие штуки бесполезны против меня, я в шлеме. Если они захватили Валтэна или у них есть заложники — пусть себе шантажируют на здоровье. Если я отдам корабль, им уже точно ничто не помешает нас убить... это тоже азбука, на такой шантаж я не поддамся.

— Ско, я последний раз предупреждаю...

Мне показалось, что кто-то высунулся в коридор, я предупредительно пальнул из лучевика... с ракетами подождем пока. Хотя у них наверняка и зеркальник есть хоть один. Хорошо экипированные гады...

Я видел, куда попал мой выстрел — на белой обшивке в коридоре расплылось горелое пятно.

— Ско, сдавайся! Твой дружок уже у нас...

Я стиснул зубы. Ничего, нервы у меня крепкие.

— Сдавайся, сволочь, — уговаривали меня, — ведь все равно возьмем.

На что они рассчитывают, интересно? Я свободно продержусь до прихода подкрепления... Правда, если они с Валтэном что-нибудь сделают...

— Попробуйте, возьмите! — ответил я. Есть ли сейчас на Базе свободные экипажи? Только что три корабля направляли в наш район... Да нет, должны быть. Хоть один-два найдутся...

— Ну, ско...

И тогда я услышал Звук.

Я не успел отреагировать. Звук шел не в шлемофон, извне — сквозь скелет, сквозь бикр... мышцы мои обмякли. Звук гремел, заполняя пространство, чернело в глазах, я медленно, медленно падал, еще не осознав, что произошло... он был низкий, неимоверно низкий, рокочущий... и даже не страх это был, а просто — черный, мгновенный паралич. Я еще какое-то время сохранял сознание. И я видел, как они ворвались в Пост, а я застрял между креслом и пультом в вывернутой, дикой позе, и ничего уже не интересовало меня, и не было ни страха, ни ярости, ни единой мысли и чувства — только утробный, все заполняющий, непереносимый, смертельный Звук...