В следующий вечер нетерпение Беклешова привело его к Громовым ранее, чем обычно. Ему не терпелось начать плести сеть, в которую он рассчитывал поймать ценную добычу. Долго ждать он не умел, это было противно его натуре. Он должен был действовать, пока ясно видел фарватер.
      Ему пришлось звонить дважды, пока открыли дверь. Не задерживаясь, он начал подниматься по хорошо знакомой лестнице.
      - Борис Иванович, - крикнул ему швейцар, - что вам угодно?
      - Глупый вопрос, - ответил Беклешов раздраженным тоном.
      - Мария Дмитриевна с молодыми дамами уехали в театр и еще не вернулись, - сообщил швейцар.
      Борис топнул от злости ногой. Но, когда он собрался спуститься, швейцар сказал с хитрой ухмылкой:
      - В гостиной одна Любовь Степановна. Я слышал, они несколько минут назад на фортепьяно играли.
      Дважды Борис не заставил повторять эту новость. Он поспешил наверх. Старый слуга усмехнулся ему в спину.
      Борис подумал, что этот счастливый случай - сам знак судьбы, так как уже много месяцев он не мог наедине поговорить с барышней. Сейчас это было очень важно, так как в его плане ей отводилась главная роль. Оставались считаные минуты побыть с ней наедине. Нужно было ими воспользоваться, чтобы успеть сделать как можно больше.
      Он бесшумно открыл дверь гостиной. Но Любочка услышала шорох. Она быстро повернулась к нему. При виде любимого человека лицо ее осветилось. Покраснев, она пошла ему навстречу и подала руку.
      - Почему вы дома одна, Любочка? - спросил он доверительно и тепло пожал ей руку.
      Согласно русскому этикету, он должен был бы обращаться к ней «Любовь Степановна». Она покраснела еще больше, но не от смущения, а от радости, поняв, что это знак расположения.
      - Я весь день чувствовала себя неважно, - отвечала она, - и решила спокойно остаться дома до чая и не ехать со всеми в театр. Мы определенно надеялись вас сегодня видеть, Борис Иванович.
      Она не могла отказать себе в том, чтобы сделать ему этот тонкий намек, так как кто знает, когда еще придется с ним говорить наедине.
      - Я вдвойне счастлив, - отвечал Борис, - что пришел раньше обычного. Добрый гений подал мне эту мысль. Целую вечность я мечтал поболтать с вами наедине, моя дорогая Любочка…
      Сказав это, он нежно взглянул на нее.
      Любочке стало не по себе. Она почувствовала себя беспомощной от соблазняющей близости возлюбленного. Ею овладело любовное опьянение и затемнило ее сознание. Но сердце ликовало от блаженства, и она готова была слушать каждое его слово. Его речь звучала в ее ушах как ангельский голос. В первый раз она поверила во взаимность их чувств. Однако, сохраняя самообладание, она спросила с мнимой непринужденностью:
      - Борис Иванович, что же это за тайна, которую вы мне можете сообщить только наедине? Если бы вы не были давним другом дома, я бы испугалась ваших слов и убежала.
      - Не говорит ли вам внутренний голос о том, что я хочу сказать?
      Он пододвинул свой стул ближе к ней, взял ее за руку, и его глаза пламенно зажглись.
      Тут и наступил момент, о котором она говорила. Тут бы ей испугаться и убежать. Но она этого не сделала… Борис вовсе не испугал ее. Она осталась тихо сидеть и позволила ему, не сопротивляясь, взять ее руку. Но открыть ему свое сердце она не решалась и молчала.
      - Вы молчите, - продолжал Борис, сделав паузу. - Ваше молчание красноречивее слов… Это говорит мне, что вы понимаете меня, моя дорогая Любочка.
      Большие часы на камине пробили половину одиннадцатого.
      - О, Боже! - воскликнул Борис. - Уже так поздно, а я еще ничего не сказал вам, что лежит у меня на сердце, что составляет мое счастье и одновременно несчастье. Мария Дмитриевна может в любой момент вернуться… Можем ли мы где-нибудь встретиться подальше от чужих глаз и поверить друг другу наши мысли и чувства?
      - Как охотно я бы это сделала, но здесь в доме невозможно, а одна я выйти не могу. Вы можете мне писать.
      - А как мне передать вам мои письма? - спросил Борис.
      - Нет ничего легче. Вы знаете мою горничную, не так ли, Борис Иванович? Ей я доверяю как самой себе. Каждое утро в шесть часов она идет к заутрене в соседнюю церковь. Там вы можете подсунуть ей письмо или получить записку от меня.
      - Ваша идея отлична, - отвечал Борис, - и я ею, конечно, воспользуюсь… Но написанное слово так холодно… оно не может целиком выразить чувства, переполняющие сердце… Нет, лицом к лицу, рука об руку, я прошепчу вам мои слова.
      - Но как это сделать, Борис Иванович? Летом мы могли бы встретиться в саду… Сейчас, зимой и в городе, это невозможно. Боюсь, что ничего не получится, а как жаль!
      На мгновение Борис, казалось, погрузился в глубокое раздумье, будто бы размышляя о том, как им встретиться. Потом хлопнул себя по лбу и радостно воскликнул:
      - Я знаю! Я знаю! Как мы не подумали об этом раньше?
      Любочка взглянула на него вопросительно и с любопытством.
      - Завтра в опере большой маскарадный бал. Там можем мы встретиться и наедине поговорить, и никто не заметит.
      Он остановился, чтобы увидеть произведенное впечатление. На этот раз Любочка испугалась не на шутку. Этот план ей казался чересчур смелым и совершенно невыполнимым.
      - Что вы, Борис Иванович! - воскликнула она с ужасом. - Я, да еще одна с вами на маскарадном балу! Нет, это невозможно!
      - В действительности все не так трудно, как кажется, - возразил Борис. - Вам совершенно нечего бояться, хотя вам испуг к лицу, - добавил он, нежно глядя на нее. - Ни один человек не узнает вас на балу, так хорошо я вас замаскирую. Да никому и в голову не придет вас там встретить.
      - Но совсем одна… Подумайте сами… Мне так страшно!
      - Меня ведь вы не боитесь, Любочка? - при этом лицо его приняло такое добродушное, вызывающее доверие выражение, что Любочка преодолела свой страх и нашла его даже смешным.
      - Если вам недостаточно моей защиты, возьмите с собой Дуняшу. Ведь вы ей доверяете.
      У него наготове было все: и увертки, и добрый совет. Любочка медлила с ответом. Наконец сказала:
      - Хорошо, я поеду с вами и Дуняшей на бал, хоть и не представляю, - добавила с хитрым видом маленькая притворщица, - как я выйду из дома? Где я найду до завтра «домино»?
      - Ничего нет легче этого, - ответил готовый ко всем возражениям Борис. - Вашей Дуняше, которая мне кажется проворной девушкой, нетрудно раздобыть ключ от задней двери. В полночь, когда весь дом спит, выходите со своей горничной. Наденьте темное, желательно черное платье, тихо спуститесь по задней лестнице и через двор проскользните на улицу. У следующего угла, в десяти шагах, я со своей коляской буду ждать вас. Как только сядете в коляску, можете ничего не бояться, вы надежно спрятаны. Я захвачу два «домино», которые вы с Дуняшей наденете в коляске. Через час или два тем же путем я доставлю вас назад. Мы замечательно повеселимся! Ну, что скажете о нашем плане, мой ангел?
      Любочке очень хотелось поехать с Борисом на маскарадный бал, которого она никогда не видела и который обещал необыкновенное развлечение. Попытка - не пытка. Но сейчас, поставленная перед альтернативой сказать да или нет, она побоялась сделать что-то запретное, поступить против совести. И все лучшее в ней на этот раз одержало победу.
      - Нет, Борис Иванович, - сказала она дрожащим голосом. - Я не должна и не могу ехать с вами на маскарадный бал, даже с Дуняшей. То, что вы мне предложили, - неправильно. Мария Дмитриевна никогда мне этого не простит!
      В этот момент они услышали, как открылись ворота и коляска с глухим шумом проехала во двор. Это были дамы, возвращавшиеся из театра. Для свидания в гостиной осталось несколько минут. Внутри Бориса все закипело от ярости. Говорить больше не было времени. И тогда он предпринял отчаянную попытку вырвать у нее обещание поехать на маскарадный бал. Нужно было смело сделать все возможное, и Борис, отважный игрок, не был человеком, который пугается и отступает перед таким делом.
      Когда коляска въехала во двор дома, Любочка и Борис поднялись, чтобы встретить приехавших. Не долго думая, Борис принял решение.
      Он обнял Любочку и крепко к себе прижал. Она испуганно взглянула на него, но тотчас опустила глаза. Его пылающий взгляд проник ей в самое сердце. Его горячее дыхание обжигало ей лицо. Она чуть не потеряла сознание… Сейчас у нее не было ни сил, ни воли сопротивляться.
      - Любочка, - шептал он ей на ухо, - я люблю тебя, как никто тебя не полюбит. Я не могу больше это скрывать и должен открыть тебе свое сердце. Ты должна знать правду. Даже если твоя любовь не так сильна, как моя, обещай мне поехать завтра на маскарадный бал.
      Признание в любви сбило ее с толку, обольстило и ослепило ее. Могла ли она отказать ему в этот момент?
      Только бы ее не узнали на маскараде! Она готова была обещать ему еще больше, все, что бы он ни попросил.
      Тем не менее она медлила с ответом. Она страстно отдавалась восторгу этого объятия и боялась прервать это волшебство.
      Дрожа от внутреннего возбуждения и с усилием сдерживая нетерпение, Борис требовал ответа.
      Наконец, слегка раздвинув губы, она шепнула едва слышно:
      - Я поеду!
      - И этому можно верить?
      - Порукой моя любовь!
      Они замолкли, потому что услышали оживленные голоса, приближавшиеся к комнате. Несмотря на бурную сцену, Борис сохранил присутствие духа. Он быстро усадил Любочку на стул у клавира, спиной к входящим, и прошептал:
      - Возьми себя в руки, Любочка, чтобы нас не застали врасплох. Играй любую вещь.
      Насколько своевременен был этот совет, Любочка и сама понимала. Она собралась с силами, и ее пальцы заскользили по клавишам. Борис остался стоять рядом.
      Дверь отворилась, и в гостиную вошла Мария Дмитриевна с обеими дочерями.
      - Здесь tete-a-tete, мама. Мы мешаем, - сказала Вера. - Как жаль, что театр так быстро закончился.
      Но самообладание вернулось к Любочке не раньше, чем был услышан ироничный голос Веры. Младшая дочь осуждающе взглянула на мать.
      - Добро пожаловать, Борис Иванович, - обратилась к Борису госпожа Громова. - Я сожалею, что мы заставили вас ждать. Надеюсь, Любочка свой долг исполнила, и вы хорошо провели время.
      - А где вы были вчера вечером? - спросила Ольга, не давая ему ответить. - Вас нам очень не хватало.
      - К моему большому сожалению, вчера я не смог прийти, в последний момент отец дал мне поручение, которое я должен был тотчас исполнить. Чтобы извиниться, я пришел сегодня пораньше, но, к сожалению, не нашел вас, только Любовь Степановну, которая сыграла мне прелестные вещи.
      Вскоре подали чай, и Любочка, наконец, оставила фортепьяно, у которого сидела как привязанная, и общество стало выглядеть как обычно.
      Непринужденная веселость и любезность Беклешо-ва очень радовали госпожу Громову. Она боялась, что отказ, который она дала ему накануне, подействует на него так угнетающе, что он прервет общение с семьей. Общество засиделось за чаем допоздна.
 

 
      В полночь на следующий день закрытая коляска медленно проехала мимо дома Громовых и остановилась неподалеку, у следующего угла улицы. Никто из коляски не вышел и, казалось, ее не ждал.
      Улица была пустынна и плохо освещена. В этот час на улице не было никого, кто мог бы увидеть эту одинокую коляску. И сам дежурный полицейский спал в своей теплой будке. Ночь была очень холодной, и сильная метель кружила в воздухе крупные хлопья снега. Кучер и лошади стояли, закутанные плотным снежным одеялом.
      Когда пробило четверть первого, окно коляски приоткрылось и два черных колючих глаза вперились в темноту ночи. Через несколько секунд бесполезного ожидания окно снова закрылось, и досадное восклицание сидевшего внутри коляски засвидетельствовало его нетерпение. Наконец, после того как окно еще дважды открывалось, сидевший внутри неожиданно открыл дверь и спрыгнул на землю. Он заметил две темные фигуры, которые осторожно вышли из дома и, пугливо озираясь, оглядывали улицу.
      - Сюда, Любочка… Это я, Борис! Уже поздно, я думал, ты уже не придешь, - тихо сказал хозяин коляски.
      Два плотно закутанных существа молча вошли в коляску. Разбудили кучера, который из-за метели и холода уснул на козлах, и коляска покатилась.
      - Слава Богу, мы в безопасности, - сказала, едва отдышавшись, Любочка, а это была она со своей Ду-няшей, пустившаяся в рискованное предприятие. - Я смертельно боялась и думала, что ни за что не выберусь из дома.
      Она дрожала как осиновый лист, пока Борис помог ей и горничной надеть домино и маски.
      Дуняшу эта ночная поездка ни в малейшей степени не смутила. Ей было не впервые участвовать в рискованных приключениях. Она спокойно сказала своей госпоже:
      - Вам нечего бояться, барышня. В доме все спят. Тихо, как на кладбище. Никто не видел и не слышал, как мы сели в коляску.
      Приключение казалось ей делом обычным и совершенно естественным. А Любочка освоилась не так быстро. Ей потребовалось присутствие Бориса и его живое общение, чтобы заглушить угрызения совести.
      Петербургские балы в Опере подражали парижским. Северная столица полагала, что во многом она должна следовать примеру города на Сене. Если в Париже внешний глянец и помпезность обеспечивались мощью денег, то императорский театр не испытывал никаких трудностей в этом отношении и даже превосходил тогдашнюю парижскую Оперу по богатству декораций и оформления. Нельзя не заметить, однако, французский esprit*(Шарм (фр.).), живость парижан, падких до развлечений, которые умели предать какую-то особенную пышность этим ночным праздникам. В нем принимали участие с одинаковым удовольствием и настоящим галльским весельем все слои населения, от самых высоких до самых низких. Праздник уравнивал всех. Это была республика свободного духа, в которой царили только юмор и смех.
      В Петербурге было намного тише и манернее, и в оперных балах могли принимать участие только высшие слои общества. Однако и здесь не исключалось некоторое присутствие театрального мира и Demie monde*(Полусвет (фр.).), видных представителей которого Париж шлет щедрым жителям Севера. Несмотря на это, в Петербурге сохранялся степенный и приличный тон, и знатные дамы, любившие маскарад ради маленьких интриг, не стеснялись там появляться. Полиция строго следила за порядком и слишком большие вольности пресекала в зародыше.
      Сам царь со своими взрослыми сыновьями не пропускал оперных балов, с относительной свободой общался с масками и находил в этом развлечение. В свете поговаривали, что он не такой уж безупречный супруг, каким хочет казаться, и что многие из красивых верноподданных дам не были к нему жестоки. Они находили, что маскарадный бал очень удобен для завязывания новых связей.
      Когда Беклешов со своими двумя «домино» вышел из кареты, а кучеру было приказано ждать в определенном месте, к Борису приблизился человек в маске и что-то сказал ему на ухо.
      - Дуняша, - обратился Беклешов к горничной, - здесь мой друг, который готов тебе служить. Я советую тебе принять его предложение, ты хорошо проведешь с ним время.
      Два раза повторять это горничной не пришлось. Она тут же повисла на руке неизвестного и исчезла с ним в толпе.
      - Кто этот незнакомец, с которым ты отослал Дуняшу? - спросила беспокойно Любочка. - Она будет болтать без толку с ним, а если тот предложит ей еще и выпить, то она выдаст нашу тайну.
      - Не беспокойся, дорогая. Это - Василий, мой слуга, мой раб. Ему Дуняша может сказать, что захочет, он не выдаст. Он молчалив как могила.
      Сказав это, Борис стал пробираться через толпу масок.
      Время между двенадцатью и часом ночи было лучшим временем праздника, когда бал привлекал наибольшее число посетителей. Городские театры и частные клубы закрывались, и элегантные молодые люди приходили на бал после выполнения своих общественных обязанностей. Борис предусмотрительно выбрал этот час, когда он рассчитывал быть менее заметным.
      Убранство зала в высшей степени поражало своим великолепием. Море света слепило глаза. Экзотические деревья и цветы из царской зимней оранжереи создавали атмосферу тропического сада. Журчащие фонтаны распространяли свежесть и прохладу, а небольшие рощицы, расположившиеся в затемненных укромных местах, соблазнительно манили к доверительному диалогу. Сцена соединялась с театральным залом, отчего пространство зала казалось огромным, и Любочка, которая с Громовыми часто посещала Оперу, не ориентировалась в новой обстановке.
      Музыка двух военных оркестров, многие тысячи человеческих голосов, шум водопадов и необычное зрелище мелькающих вокруг людей в масках привели Любочку в такое замешательство, что она от страха судорожно прижалась к руке своего спутника.
      Бориса тотчас окружило много знакомых, возбужденных любопытством к его даме в маске. Они чуяли здесь что-то особенное, некую интригу, возможно, великосветскую, которая здесь ждала своего продолжения. Неудивительно поэтому, что его закидали вопросами в надежде получить ответ и открыть тайну его дамы в маске. Сама Любочка боялась выдать себя голосом. Ей было душно в этой толпе масок, и она благоразумно хранила молчание.
      Говорил один Борис. Язык у него был проворный, и с помощью анекдотов и остроумных ответов ему удалось в конце концов отбиться от любопытных. Лишь только он собрался с Любочкой скрыться в пестром потоке масок, как встретил своего отца. Увидев его, Любочка испугалась. Это был первый знакомый, которого она встретила.
      - А, Борис! - сказал генерал. - Я рад видеть, что ты хорошо проводишь время. Могу я в качестве третьего присоединиться к вам?
      - Ты позволишь мне сегодня остаться наедине с моей спутницей, отец, - ответил Борис. - Она хочет побыть со мной наедине. Не правда ли, красивые маски? - обратился он к ней.
      Любочка молча кивнула головой.
      - О, это выглядит довольно загадочно, - ответил генерал. - Боишься раскрыть инкогнито. Тогда я, конечно, не буду мешать.
      Он отошел от них, мигнув черному домино с желтым бантом на плече, стоявшему рядом с ним. Тот подошел к нему, и он прошептал ему несколько слов на ухо, указав на Бориса.
      - Слушаюсь, - сказала маска и отошла от генерала.
      Любочке вовсе не нужна была свобода, которую предоставляла ей маска, и она больше всего боялась быть узнанной.
      После прогулки по залу ей захотелось вернуться с Борисом в маленькую рощицу, чтобы пошептаться с любимым. Там их окружали цветущие кусты камелий, гиацинты и фиалки наполняли воздух одуряющим ароматом. Кусты заглушали звуки музыки. В тот самый момент, когда они присели, черное домино с желтым бантом прошмыгнуло рядом. Оно незаметно следовало за ними за зеленой изгородью, отделявшей их укромное местечко от любопытных глаз.
      Утомленная шумом и жарой, Любочка сняла маску, чтобы освежиться. Здесь она чувствовала себя в безопасности от нежелательных встреч и в первый раз за вечер в полной мере испытала блаженство быть наедине с Борисом. Без всякого стыда и отбросив предрассудки, она дала волю так долго скрываемым чувствам. Лицом к лицу, рука об руку с любимым она забыла об окружении и с бесконечным наслаждением слушала уверения в его любви. Она жадно впитывала каждое его слово, подобно тому, как раскаленная от засухи земля впитывает струи дождя. Для дела Борис не скупился на обещания и клятвы в вечной любви. У Любочки не должно было остаться ни малейшего сомнения в том, что их чувства взаимны.
      О своих настоящих планах и намерениях он еще не сказал ни слова. Тайный визит на бал так легко и хорошо удался, что он предвидел его неоднократное повторение. Так как весь карнавал был еще впереди, он верил, что убедит Любочку в полной безопасности и лишь после этого сделает ее соучастницей своих планов.
      Целый час пролетел за любовными разговорами. Борис посмотрел на часы.
      - Дольше мы не можем задерживаться, дорогая Любочка, - сказал он. - Время идет, а мы должны вернуться домой, не подвергая себя опасности.
      - Мы уже должны расстаться, мой ангел? - печально сказала Любочка. - Я неописуемо счастлива!
      Вместо ответа Борис поцеловал ее. Потом он сказал:
      - Мы встретимся снова на следующем балу, если ты не боишься. Ты видишь, однако, что никакой опасности нет.
      Эти слова перед расставанием утешили Любочку. Она снова надела маску и об руку с Борисом пошла к выходу. Вряд ли они слышали шаги за собой. Скрытое оградой рощицы, черное домино с желтым бантом шло за ними и проводило их до самой кареты.
      Без затруднений Любочка добралась до дома, где, не встретив ни одной живой души, пробралась в свою комнату.
 

 
      Теперь Любочка с Борисом посещали маскарадный бал каждую неделю. В большом танцевальном зале они не задерживались и тотчас направлялись в свою рощицу, где при первом посещении пережили такие счастливые часы. Любочка не уставала говорить о своей любви и выражала свое чувство по-разному, в разных тонах и формах. Подчас она высказывала надежду, что ей не придется долго скрывать свою любовь и скоро супружество навсегда соединит ее с любимым. Когда она заговаривала о свадьбе, Борис становился сдержан и молчалив. Он говорил ей тогда о терпении, о трудностях с отцом, которые он должен преодолеть, так как находится в зависимости от него, и о том, что чрезмерная спешка опасна для их будущего.
      Не матримониальный, а совсем другой план был у него задуман. Он ломал голову над тем, как найти повод, как найти путь, чтобы, не возбуждая недоверия Любочки, открыть ей этот план. Но его всегда ловкая находчивость отказывала ему служить в этом деле.
      Он хотел подготовить Любочку к будущему и часто говорил о Владимире Островском, подчеркивал антипатию, которую тот ему внушает, и все же никак не понимал, как произнести последнее, решающее слово. Ему было страшно посвятить Любочку в свою тайну, оказаться по доброй воле в ее руках.
      Он размышлял над трудностями, а между тем пришел конец карнавала. Любочка и Борис находились на последнем балу сезона. Эту последнюю возможность нельзя было упустить, выгодная обстановка больше бы не повторилась. Он понимал, что время не терпит.
      Что лучше, сказал он наконец самому себе, искать средства и уловки, чтобы незаметно к ней подступиться, или сказать ей прямо, что мне от нее нужно (и как она будет этим ошеломлена), и тем увереннее достичь
      своей цели? Женщины любят, когда их ошеломляют. Отважусь прыгнуть в неизвестность!
      Они снова сидели в своем любимом садике. Любочка нежно прижалась к Борису. Тот был рассеян и сидел, наполовину отвернувшись от любимой. Вдруг, решившись, он повернулся лицом к ней. Он заглянул в ее глаза глубоким, сердечным, почти умоляющим взглядом и сказал деланно робким голосом:
      - Дитя мое, можешь ли ты мне сделать одолжение? Очень большое одолжение.
      Она удивленно посмотрела на него. Этот неожиданный вопрос никак не вытекал из их разговора, и сам его тон, казалось, готовил ее к какой-то неожиданности. Но удивление длилось недолго, и ее светившееся радостью лицо сказало ему без слов, как будет она счастлива дать ему доказательство своей любви.
      - Не обещай так уж быстро, моя любимая, исполнить мою просьбу, - сказал он после ее безмолвного ответа. - То, о чем я прошу, не пустяк. Быть может, это связано даже с опасностью.
      - Тем лучше, Борис, если это связано с опасностью, - живо ответила Любочка. - Тогда у меня будет возможность дать первое доказательство моей безграничной любви к тебе. Приказывай, я слушаю.
      - Ты - ангел, Любочка, но я боюсь объяснить тебе. У тебя может сложиться плохое мнение обо мне, и ты меня, в конце концов, разлюбишь.
      И его лицо приняло печальное выражение, как будто это уже случилось.
      - Нет, Борис, это невозможно. Я люблю тебя всем сердцем. Я - твоя и навсегда. Ты - мой идеал. Что бы ты ни сказал, что бы ни сделал, я больше не представляю свою жизнь без тебя.
      После этих слов можно ли было ждать лучшего для осуществления его планов?
      - Собственно, я не знаю, почему захотел говорить об этом. Ведь это ни к балу, ни к разговору двух влюбленных не имеет отношения. Я был слишком счастлив, и коварная судьба хочет меня за это наказать, и меня снова ждет мрачная полоса жизни. Счастье не для меня!
      Он опустил голову на грудь, а глаза его смотрели так печально, как будто он видел перед собой эту мрачную полосу. Потом, не поднимая головы, добавил:
      - Лучше оставим это. Мужчина должен страдать в одиночку!
      - Скажи, мой любимый, скажи! Мы будем страдать вместе, а если смогу, я облегчу твои страдания. Я не успокоюсь, пока ты не объяснишь, что я могу для тебя сделать.
      - Пусть будет так, Любочка! От тебя у меня не может быть секретов.
      Он медленно поднял голову. Казалось, он принял трудное решение. Его лицо приняло трагическое выражение, рот горько искривился. Глаза дико сверкнули. Инсценировка была превосходной.
      - Знаешь ли ты, дитя, что значит ненавидеть? - спросил он сдавленным голосом.
      - Я знаю это чувство, - ответила Любочка.
      - Ты, невинная голубка, уже можешь ненавидеть? - удивился Борис и продолжал: - Тем лучше. Если это чувство тебе известно, ты поймешь то, что я тебе доверю. Так послушай. Я ненавижу Владимира Островского…
      - Ты ненавидишь Владимира Николаевича? - переспросила Любочка, крайне удивленная.
      Этого она не ожидала.
      - Да, я ненавижу Владимира, - настойчиво повторил Борис, - и хочу, и должен ему отомстить. Я ненавижу его всеми фибрами души. Я ненавижу его как ночь ненавидит день, как смерть - жизнь. Моя ненависть безгранична, вплоть до желания оскорбить все самое святое для него, самое любимое…