Дьяков оказался в темной прихожей, пахнувшей разнообразными и противоречивыми запахами. Ощупью отыскал узкую крутую лестницу, которая вела в квартиру директора канцелярии.
      В ответ на звук колокольчика послышались быстрые шаги. Слуга-мальчишка открыл дверь. В конце коридора служанка, увидев посторонних у дверей гостиной, поспешно затолкала двух галдящих ребят в соседнюю комнату. Слуга (его звали Ванька) поспешил настежь открыть гостям дверь. В парадной комнате, освещенной двумя лампами, за чайным столом сидели хозяева и их гости.
      При входе незнакомых оживленный разговор тут же смолк. Хозяин, видимо, не узнал гостя, так как медля и со смущением поднялся, и Дьяков сделал шаг ему навстречу.
      - Не узнаете старого знакомого Дьякова, - сказал он, представляясь, и протянул Карцову руку.
      - Извините, Илья Гаврилович. Забывчив стал на лица, - отвечал хозяин. - Не могу поверить в честь, которую вы мне оказали посещением моего скромного жилища.
      Взгляд, которым он при этих словах оглядел гостиную, говорил о том, что на самом деле он не считает свое жилище таким уж скромным.
      - Дарья, ты что, не узнаешь Илью Гавриловича? Уж почти два года как мы не виделись, но старых друзей не забывают, - сказал он, очевидно, гордясь перед гостями тем, что такого вот господина он называет своим другом.
      Дьяков подошел к хозяйке, которая вместе с гостями продолжала стоять, и поздоровался с ней, как хороший знакомый, попросив прощение за неожиданное вторжение.
      Карцов представил ему двух присутствующих гостей, один из которых был командиром кавалерийского полка в составе ярославского гарнизона, а другой - шеф жандармов, старый майор, не ожидавший более повышения по службе.
      Дарья Алексеевна подозвала молодую восемнадцатилетнюю девушку, которая незаметно сидела за самоваром, и сказала одновременно высокомерно и с напускной скромностью:
      - Позвольте, Илья Гаврилович, представить вам Анну Павловну, бедную кузину моего мужа, которую из милости я взяла в дом… - и тут же приказала ей: - а сейчас иди на место и предложи Илье Гавриловичу большую чашку чая.
      Бедная девушка, сильно покрасневшая при этом представлении, была счастлива снова скрыться за самоваром.
      В этот момент хозяйка заметила Чебышева, который в смущении стоял у дверей.
      - Семен Степанович, что же вы так поздно сегодня? - сказала она чиновнику, полусердясь, полушутя, в то время как Дьяков сел за чайный стол, - у меня к вам куча дел. Я надеялась, что вы детей к моей тетке отведете, так как все слуги заняты, а сейчас они шумят в соседней комнате, и комиссионные не готовы…
      - Извините, Дарья Алексеевна, но в этом опоздании не виноват. Высокая служба задержала меня необычно долго в присутствии и…
      - Ладно, Семен Степанович, можете не оправдываться. Я всегда заранее прощаю… а сейчас сделайте мне удовольствие - сходите к буфету, вот вам ключ, и достаньте еще сахару, я вижу, что его не хватает. Но пусть его Ванька принесет. Это будет приличнее.
      Чебышев поспешно последовал приказу, радуясь, что его извинили за опоздание.
      Через несколько минут в гостиной появился Ванька с сахаром в руке. Внешность этого пятнадцатилетнего мальчика не отвечала требованиям приличия и элегантности, которые хозяева, казалось, хотели ему придать. Он выглядел худым и голодным. Бросались в глаза обтянутые скулы его доброго и глупого калмыцкого лица. Для сегодняшнего праздника он, видимо в порядке исключения, причесал волосы набок. Они блестели, смазанные жиром. Его ливрея, видимо, была сшита давно, и он из нее вырос. Брюки едва доходили до щиколоток, рукава были коротки, сюртук едва застегнут, а галстука вообще не было. Возможно, Ванька считал его излишеством. На месте галстука был воротник рубахи весьма неопределенного цвета.
      Появление этого создания было в высшей степени гротескным, и хотя Дьяков ко всему был привычен, при виде Ваньки не мог удержаться от удивления. Но будучи вежлив и предупредителен, скрыл удивление и только слегка усмехнулся.
      - У вас сейчас еще и мужская прислуга, Дарья Алексеевна, - обратился он к хозяйке, которая, пересев, сидела рядом с ним.
      - Это небольшая роскошь совершенно необходима, - отвечала она, довольная тем, какое Ванька произвел впечатление, и таким тоном, как будто всю свою жизнь не обходилась без мужской прислуги. - Не хотите ли к чаю еще сахару? - И не ожидая ответа, крикнула: - Ванька, Ванька! Быстро принеси сахар для Ильи Гавриловича.
      - Я рад видеть, - сказал Дьяков, обращаясь к хозяйке, - что со времени моего последнего посещения вы и обстановку обновили…
      Он оглядел мебель и стены гостиной, которая была обставлена с претензией, но без вкуса.
      - И вы стали так элегантны, Дарья Алексеевна. Впрочем, такая красивая дама, как вы, и без этого обратит на себя внимание, - добавил он галантно.
      Госпожа Карцова действительно считалась в Ярославле первой красавицей, за исключением жены губернатора, с которой никто здесь не мог сравниться.
      Красотой и тонкостью черт Дарья Алексеевна, конечно, не слишком отличалась. Она была настоящей русской красавицей из средних слоев общества. Немного за тридцать, довольно высокая, с пышными формами и стройной фигурой, с прекрасного цвета кожей, краснощекая, с чувственными губами, охотно смеявшимися, демонстрировавшими прекрасные зубы, с глазами, выражавшими живость характера и самоуверенность, - такой жена директора представилась Дьякову, смотревшему на нее с удовольствием.
      - Вы, как всегда, любезны, Илья Гаврилович, - отвечала она, скромно смеясь, будучи приятно тронута комплиментом. - Слава Богу, все у нас благополучно, с тех пор как наконец признали заслуги моего мужа и он получил заслуженное повышение.
      - Этим вы обязаны вашему новому губернатору, который показал хорошее знание людей, - добавил к этому Дьяков.
      - Вы правильно угадали, - чистосердечно сказала госпожа Карцова. - Нашему нынешнему счастью мы обязаны только Борису Ивановичу Беклешову.
      При имени всемогущего самодержца Ярославля гости, тихо беседовавшие друг с другом, замолчали. Они сочли непочтительным говорить о своих обычных делах, когда речь шла о губернаторе.
      - Его превосходительство - превосходный человек, вся моя семья его любит и уважает, - вмешался в разговор Карцов. - Не так ли, Дарья?
      - Что за глупый вопрос, Федор? Само собой разумеется, что мы все его любим и уважаем.
      Чебышев, сидевший в углу за другим столом и незаметно поглощавший свой пирог с чаем, снова смешно заморгал глазами. Но как только его повелительница взглянула на него, тотчас придал своему лицу обычное выражение покорности.
      - Вы еще не знакомы с нашим высоким шефом, Илья Гаврилович? - спросил жандармский майор.
      - Я познакомился с ним два года назад, когда он только что занял здешний пост. С тех пор с ним не встречался.
      - Пожалуй, вы не знаете его дам? - спросил полковник. - Два прелестных создания, которые могут вскружить голову любому мужчине. На этот раз ни в коем случае не возвращайтесь домой, не повидав их и не полюбовавшись… - и вспомнив о красавицах, он с удовольствием погладил свои пышные усы.
      - Ну, уж настолько они не опасны, расхваленные вами красавицы, - живо откликнулась госпожа Карцова, - я убеждена, что Илья Гаврилович не потеряет ни голову, ни сердце. Конечно, Вера Петровна, супруга Бориса Ивановича, красивая женщина. Но она грустна, невыразительна и холодна как лед. А что находят в этой насмешливой маленькой Любочке, как ее все тут называют, я до сих пор не понимаю.
      - Извините, но я не разделяю вашего мнения, - сказал полковник, - Вера Петровна - в высшей степени интересная особа, несмотря на холодное выражение лица. Но что причиной тому, спросил бы я со всей почтительностью? Поговаривают о всяких супружеских ссорах, а это не самая приятная обстановка для семьи.
      - Эти разговоры - только злоязычная болтовня в этом маленьком захолустье, - ответила возбужденно Дарья Алексеевна. - Борис Иванович - лучший и добрейший человек в мире, и его жена должна быть счастлива, имея такого мужа…
      - Но, милостивая государыня, - перебил ее Дьяков, - мне кажется, вы необъективны в этом споре. Причинила ли вам Вера Петровна какой-нибудь вред, что вы судите о ней без снисхождения? Или вы защищаете губернатора из чувства безграничной благодарности за его благодеяния? - спросил он с иронией.
      Но на этот вопрос никто не осмелился ответить, и Дарья почувствовала, что в своем рвении зашла слишком далеко. Полковник и майор украдкой обменялись взглядами.
      - Госпожа Беклешова, конечно, с некоторого времени не очень любезна с Дарьей, - вступил в разговор Карцов, стараясь прервать неудобное молчание, - в то время как его превосходительство беспрестанно осыпал нас милостями. Я лично не имею ничего против госпожи губернаторши, но Любовь Степановна мне приятнее Веры Петровны.
      - Я полностью разделяю ваше мнение, - сказал майор. - Она в высшей степени пикантная девушка.
      - И как утверждают, - добавил полковник, бросив со стороны лукавый взгляд на госпожу Карпову, - губернатор того же мнения, что и Федор Васильевич.
      - Кажется, высокопоставленное лицо имеет разносторонние вкусы, - заметил Дьяков. - Что вы думаете об этих упреках вашему другу и благодетелю, Дарья Алексеевна?
      При упоминании имени Любочки Дарья Алексеевна сильно покраснела, и ей, очевидно, был неприятен тот оборот, который принял разговор. А Дьякову это было как раз интересно.
      - Я нашла, что эта девушка очень насмешлива и мне в высшей степени несимпатична.
      - Вы к мужскому полу более снисходительны, чем к женскому, - сказал Дьяков, - за что мы, впрочем, должны быть вам благодарны. Но не скажете ли мне, Дарья Алексеевна, кто такая эта бедная Любочка, которая имеет несчастье вызвать ваше неудовольствие?
      - Точно никто не знает, - отвечала госпожа Карцева пренебрежительным тоном. - Говорят, будто она бедная родственница, которую Борис Иванович из милости взял в свой дом, чтобы спасти от голодной смерти. Точно так же, как мы поступили с Анной Павловной.
      - Это было бы прекрасной чертой характера и говорило бы в пользу Бориса Ивановича, которого вы хвалите за его доброту, - сказал Дьяков. - Но так как я в городе чужой, не соблаговолите ли ответить еще на один вопрос. Не подозреваете ли вы, что Беклешов влюблен в свою юную подзащитную?
      При этом прямо поставленном вопросе в глазах прекрасной дамы загорелось пламя. И она ответила, с трудом сдерживая себя:
      - Я принципиально не верю толкам, которые может изобрести только злая клевета людей. Впрочем, я доверяю хорошему вкусу его превосходительства и не допускаю, чтобы он мог ухаживать за такой девушкой.
      Она умолкла, вызывающе посмотрев на присутствующих.
      Теперь Дьяков знал довольно. Но хозяина очень занимала тема разговора. Быстро в него включившись, он сказал:
      - Илья Гаврилович сможет сам составить мнение о красоте дам, если завтра почтит своим присутствием вечер у губернатора.
      - Буду очень рад. А что, нам предстоит танцевать?
      - О, нет! Как вы могли подумать? Сейчас пост, и вдруг танцы! - сказала Дарья Алексеевна со священным ужасом. - Мы все же в Ярославле не язычники! Будет любительский театр с благотворительными целями.
      - Это намного интереснее танцев, - сказал Дьяков. - Будем ли мы иметь счастье восхищаться вами на театральных подмостках?
      - Я, конечно, должна выступить в небольшой французской пьесе, - слово «французской» она произнесла с особым ударением, - но сомневаюсь, что смогу…
      - Почему, мое дитя? - спросил Карцов с тревогой в голосе.
      - Я за вечер так утомилась, что, боюсь, завтра разыграется моя мигрень.
      - Этого нельзя допустить, Дарья. Ты же знаешь, что во всем Ярославле не найдется дамы, которой можно поручить твою роль на французском языке. Здесь так мало образованных.
      - Я боюсь, что у вас засиделся, дорогая хозяйка, тем более что вы не совсем хорошо себя чувствуете, - сказал Дьяков. - Наша дискуссия вас, конечно, утомила… Я поспешу откланяться и желаю вам спокойно отдохнуть, чтобы завтра вы восхитили нас своим французским.
      Он поднялся, сердечно пожал хозяевам руки и поклонился двум другим господам. У дверей он остановился и сказал:
      - Семен Степанович, не проводите ли меня?
      Чиновник не знал, что делать. Оставаться ли дальше из уважения к начальнику и, в особенности, к его супруге или принять любезное приглашение богатого помещика. Будучи в затруднительном положении, он вопросительно взглянул на хозяйку. Та коротким кивком и милостивой усмешкой дала ему разрешение удалиться. Подобострастно кланяясь, он побрел к двери. В коридоре ждал Ванька с капающей сальной свечкой в руке, чтобы проводить гостей по темной лестнице вниз до входных дверей.
      Пройдя со своим спутником минуту молча, Дьяков обратился к нему:
      - А у вас тут и впрямь весело. Губернатор прямо-таки оживил Ярославль.
      - Вы это уже заметили, Илья Гаврилович? Женщины все же неосторожны и не могут хранить секрет, если их ревность обуяла.
      И он робко вздохнул.
      - Не бойтесь, мой дорогой Чебышев, я молчалив как могила и никому не проболтаюсь. Но вот и моя дверь… Будьте здоровы… Завтра увидимся снова у вас в присутствии, так как кое-какие дела исполнить надо.
 

 
      На следующее утро между одиннадцатью и двенадцатью Вера Петровна по обыкновению лежала на диване вблизи окна в своем небольшом будуаре. Будуар располагался в угловой комнате у задней стены дома. Это было ее любимое занятие. Здесь было тихо и уединенно, вдали от шума большого русского домашнего обихода. В этой комнате, обставленной просто и со вкусом, проводила она большую часть дня, предаваясь любимым воспоминаниям.
      Насколько безутешнее и печальнее был вид из окон другой стороны дома, выходящей на «большую площадь», настолько приятнее был вид из окна Вериного будуара на парк и широкое зеркало Волги. Долгие часы смотрела она в печальных раздумьях на волны, провожая их взглядом в широкую даль реки.
      Так было и в это утро. На коленях лежала книга, которую она небрежно перелистывала пальцами, в то время как мысли ее неизменно возвращались в прошлое. Ни улыбки, ни радости не было на ее прекрасном лице. На сердце было так же мрачно, как мрачно было небо в то утро.
      Вдруг среди тяжелых облаков выглянуло солнце и брызнуло в комнату ярким светом. На мгновение лицо ее просияло. Не проблеск ли надежды на лучшие дни?… Но нет… Это невозможно! Надежды на будущее не было, и она снова погрузилась в меланхолию. Контраст между печальными мыслями и ярким солнечным светом оскорбил ее, принес новую боль. Только тогда, когда земля и небо смешались в один безысходный серый цвет, она почувствовала гармонию души и природы.
      Это была уже не та полная юмора Вера, в которой жизнь била ключом, чей радостный голос с утра до вечера наполнял и веселил родительский дом. Ее красота не изменилась, а для многих, возможно, стала еще ярче. Формы ее юной фигуры развились и округлились, и краски лица, всегда живые, стали мягче, нежнее. Но выражение глубокой печали пролегло между бровями и наложило отпечаток на все лицо. Редко кому удавалось остроумным, живым разговором на короткое время заставить ее забыть настоящее и вызвать воспоминание о солнечном свете, который раньше всегда озарял ее лицо.
      В общественной жизни она вела себя с достоинством и спокойно, даже апатично, а свои светские обязанности исполняла по привычке. Только живительная сила молодости помогала ей переносить эту жизнь, и она думала, что эта сила скоро иссякнет…
      Быстро приближающиеся шаги вывели Веру из мечтательной дремоты. Она торопливо подняла книгу с колен и начала читать. Ее лицо потемнело и застыло при звуке хорошо знакомых шагов.
      Открылась с шумом дверь, и, придерживая ее рукой, в комнату заглянул Борис Беклешов. Это была их первая встреча в то утро. Вера не оторвалась от чтения. Вместо того чтобы поздороваться, Беклешов грубо спросил:
      - Где же Любочка? Я рассчитывал найти ее здесь!
      - Мне кажется, что ты лучше знаешь, где ее искать, - ответила Вера с легкой иронией.
      Борис нетерпеливо передернул плечами и хлопнул дверью так, что задрожали петли. И удалился.
      Вера в своей семейной жизни вдоволь насмотрелась таких сцен. И эта была не из худших. Ее нельзя было вывести из себя, и она не пугалась резкого хлопанья дверьми. Едва Борис исчез, она снова отложила книгу и снова взглянула на реку. Как и прежде, стала думать о своем.
      Борис вышел в очень плохом настроении, не найдя Любочку у жены. Идя по длинному коридору, он размышлял, куда она могла подеваться, как вдруг одна из дверей отворилась и девушка вышла ему навстречу. При виде его радость озарила ее лицо. Она быстро посмотрела в оба конца коридора. Никого не было. Одним прыжком она бросилась Борису на шею, обняла его и сказала:
      - А я только что думала о тебе, мой милый.
      - А я тебя искал, Любочка.
      - То, что мы думали друг о друге и встретились, предвещает хороший день, - сказала Любочка и снова его обняла.
      - Будь осторожна, Любочка, - сказал Борис, освобождаясь из ее объятий, - нас могут увидеть.
      - Ты стал холодным и благоразумным, Борис… Раньше был другим! Ты мне испортил все удовольствие от встречи… или ты больше меня не любишь?
      Сказав это, она не стала ни печальной, ни подавленной. Рассерженно смотрела на лицо Бориса, стараясь отгадать его мысли.
      - Голубка моя, откуда у тебя это скверное настроение? Что, опять овладел тобой дьявол ревности?
      Он заставил себя рассмеяться. А Любочка не могла так быстро измениться и продолжала испытующе смотреть на него.
      - Ах, Борис, - сказала она в наплыве чувств мягким и покаянным тоном, - ты знаешь, как безгранично я люблю тебя. Эта любовь - мое сокровище. Можешь ты понять, что я дрожу из-за него. Я постоянно боюсь его потерять. Любишь ли ты меня, как прежде?
      - А ты сомневаешься, Любочка?
      - Вопрос это не ответ. Скажи, что ты по-прежнему любишь меня.
      - Так оно и есть. Эх ты, Фома неверующий!
      - Этим ты успокаиваешь мое сердце. Но, прошу тебя, не будь так любезен с дамами, особенно с Дарьей Алексеевной. Мне кажется, что ты к ней неравнодушен.
      При этом имени глаза Любочки снова заметали молнии. Ее миролюбивое настроение, которого добился Борис, снова было расстроено подозрением. Терпение Бориса готово было лопнуть.
      - Не пугай себя призраками, моя радость, - сказал он ласково. - Как ты можешь допустить, что я обращаю внимание на жену чиновника? Если я и уделяю ей внимание, то только для того, чтобы отвести подозрение от тебя. Из-за твоей неосторожности здесь уже ходят слухи.
      - Мне совершенно безразлично, что думают обо мне люди, - пылко ответила Любочка. - Но я не хочу, чтобы ты ухаживал за этой вульгарной мерзкой Дарьей.
      - Успокойся, дорогая. Ты горячишься напрасно. Твои предположения ложны, а опасения ни на чем не основаны. Оставим эти мрачные мысли и пойдем со мной в зал. Там идут последние приготовления к сегодняшнему театральному представлению.
      Любочка пошла за ним и вдруг, остановившись, спросила:
      - Ты меня только что искал. Зачем?
      - Хорошо, что ты мне об этом напомнила. Я почти забыл. Хочу обсудить с тобой одну мысль, которая сегодня пришла мне в голову.
      - Надеюсь, хорошая и приятная мысль. О ком это?
      - Конечно, о тебе.
      - Ну, скажи быстрее, что ты придумал?
      - Помнишь ли ты Илью Гавриловича, с которым мы познакомились в Ярославле вскоре после приезда?
      - Если ты говоришь о богатом Дьякове, который, как крестьянин, привязан к своей земле, то я его хорошо помню. Что общего между ним и твоей хорошей мыслью?
      - Немного потерпи. Этот богатый Дьяков был у меня по делам этим утром. Он - красивый и очень приятный мужчина. Во время нашего разговора я к нему внимательно присмотрелся, и меня внезапно осенила мысль…
      Он осекся.
      - Ну?
      - Что Илья Гаврилович был бы очень подходящим кандидатом тебе в мужья. Как ты считаешь?
      Любочка удивленно, широко раскрытыми глазами уставилась на него, как будто не поняла. Наступила тишина, предвестник бури. Она спросила глухим голосом:
      - Ты хочешь меня замуж выдать, Борис? Хочешь избавиться от меня? Я тебе вот что на это скажу. Ты меня больше не любишь! Я - бедное, несчастное создание!
      И она разразилась рыданиями. Борис оказался в довольно трудном положении. В любой момент мимо могла пройти прислуга. Что подумают об этой сцене? Он проклинал свое предложение и никак не предполагал, что оно вызовет такую реакцию. Теперь он не знал, что сказать.
      Любочка избавила его от сомнений. Ее слезы мгновенно иссякли. Бледное лицо было серьезным и строгим, и только по странному зловещему блеску ее глаз можно было догадаться о бушевавшей в ней страсти.
      - Борис, - сказала она, - годами я говорила тебе одно и то же - я люблю тебя от всего сердца, я твоя навеки. Что бы ты ни говорил, что бы ни делал, я не мыслю своей жизни без тебя. И эти же чувства владеют мной и сегодня. Ты - моя жизнь, мое счастье. Я не могу расстаться с тобой и не хочу, чтобы ты покинул меня. Подумай, какое это было бы несчастье, если только преступление приковало нас друг к другу, как цепь - галерных каторжников. Все мое счастье я поставила на одну карту, на нашу взаимную любовь. Если я ее потеряю, то мне ничего не остается, кроме смерти. Запомни это на будущее, Борис Иванович.
      И погрозив пальцем, она добавила:
      - Остерегайся возбудить мою ревность, вызвать мою месть. Она будет ужасна и приведет к нашей общей гибели. Не забудь, что ты в моих руках!
      - А ты в моих, - сказал с затаенной яростью Борис.
      - Конечно. Но тебе больше терять, чем мне, так как я с радостью пожертвую своей жизнью, если должна буду отомстить… Теперь позволь мне уйти, Борис. Я должна побыть одна.
      Эти последние слова она сказала в своей обычной манере. Ужасное возбуждение и нервное напряжение, которые ее поддерживали, сразу исчезли, как только она выговорилась.
      - Любочка, оставайся со мной. Ты меня совсем не поняла, я не думал…
      Но она выскользнула из его рук и ушла. Борис остался на месте, как будто прирос. Когда Любочка исчезла из вида, он дал волю своей ярости. В неистовстве топал ногами и протянул в сторону ушедшей Любочки кулак.
      - Проклятая ведьма, - говорил он ей вслед. - Ты осмеливаешься грозить мне? Говоришь, что я у тебя в руках? Дура! Ничего нет у тебя в руках. Письма сожжены, никаких доказательств против меня нет, а твоим глупым словам никто не поверит. Не буди во мне тигра, глупое создание, а иначе без сожаления уничтожу тебя.
      Он продолжал, стоя, размышлять. «И из-за этой влюбленной девчонки я не могу ухаживать за прелестной Дарьей. Неслыханная тирания!… Но нужно быть осторожным, чтобы малышка не затеяла скандал».