После нескольких минут молчания Фолкнер не выдержал.
      — Думаю, они уже достигли своей базы отдыха и начали курс лечения. Как вы думаете, вспоминают ли…
      — Уверена, что вспоминают.
      — Но как? Как добросердечных волосатых обезьян, которые так трогательно о них заботились?
      — Это нечестно! Вы же знаете, что они более высокого мнения о нас!
      — Почему? Разве мы ровня им? Опасные обезьяны с атомными бомбами!
      — В массе своей — может быть, — кивнула Кэтрин. — Но не по отдельности. Не знаю, как было у вас с Глэйр, но Ворнин уважал меня как личность. Понимая, что я только человек, он все же никогда не смотрел на меня свысока, никогда в душе не насмехался надо мной.
      — У меня с Глэйр было то же самое. Так что беру свои слова назад.
      — Они — весьма своеобразные существа, — задумчиво сказала она. — Но я уверена, что независимо от того, какие чувства питали к ним мы, они отвечали нам взаимностью. Были сердечными… добрыми…
      — Интересно, а каковы краназойцы? — сменил тему разговора Фолкнер.
      — Кто?
      — Их галактический соперник. Разве Ворнин не рассказывал вам о холодной войне в космосе?
      — О, да!
      — Вот ведь что забавно, Кэтрин. Мы даже не знаем, какие они, как вы бы выразились, в массе своей. Двое, которых мы повстречали, были очень хорошими, но они — только солдаты в войне, которую затеяли правительства. И, может быть, краназойцы в действительности имеют больше прав на нашу Землю, чем дирнанцы… Нам приоткрыли щелочку в космос, мы заглянули в нее чужими глазами, и до сих пор не знаем причин и целей этой вселенской борьбы. Наше небо кишит космическими кораблями, с которых другие расы следят за нами, плетут хитроумные заговоры, стараясь переиграть друг друга…
      — Ворнин уверял, что когда-нибудь срок действия соглашения закончится, и тогда они смогут открыто вступить с нами в контакт.
      — Глэйр тоже говорила об этом.
      — Но когда же истечет этот срок?
      — Может быть, через пятьдесят лет. А может — через тысячу. Не знаю.
      — Будем надеяться, что скоро.
      — Почему, Кэтрин?
      — Чтобы Ворнин вернулся. — Она опустила голову. — И ваша Глэйр. И чтобы мы встретились с ними…
      — Это опасное заблуждение, Кэтрин. Даже если соглашение отменят на следующей неделе, вы никогда больше не увидите Ворнина. А я — Глэйр. Разрыв был окончательным. Любовная связь между существами разных планет не может иметь будущего. Они мудры и сделают все, чтобы мы никогда больше не встретились. Когда любовь обрывают таким образом, сердце истекает кровью, но они намерены дать этой ране зажить и больше не открываться.
      — То есть, вы считаете, что надеяться глупо?
      — Послушайте! — воскликнул он. — Сохранить любовь достаточно трудно даже для двух человеческих существ. А если другой не является человеком?
      — Не думаю, что это так трудно — полюбить, — покачала головой Кэтрин.
      — Или сохранить любовь. Даже если этот другой — дирнанец… — Она запнулась. — Ладно. Я, кажется, говорю глупости. Их больше нет. Остались мы с вами, люди, которым было дано пережить нечто необычное и замечательное, и которые обречены всю жизнь хранить в душах осколки разбитого счастья…
      Фолкнеру послышался в ее словах намек. Нет, не так скоро. Когда-нибудь, возможно, они с Кэтрин склеят эти осколки. Но сначала нужно постараться понять не только ее — понять себя самого, нового себя, возрожденного из пепла дирнанкой по имени Глэйр. Еще раз открыть душу другому человеку… Рано. Еще рано.
      — Стемнело, — сказала Кэтрин, поднимаясь. — Мне пора домой. Джил будет капризничать.
      — Я отвезу вас.
      Выйдя на улицу, они оба непроизвольно взглянули на небо. На звезды. Потом взгляды их встретились, он улыбнулся, она ответила ему улыбкой, и оба рассмеялись.
      — С нашей стороны будет не очень хорошо, если мы их забудем, правда?
      — спросила Кэтрин.
      — Конечно. Но мне кажется, что мы просто не сможем этого сделать. На несколько недель нашей жизни к нам снизошли звезды. Такое не забывается. Но они вернулись на свои орбиты, а мы остались…
      Он открыл перед ней дверцу автомобиля.
      — Спасибо за этот чудесный день, — улыбнулась Кэтрин.
      — Вам спасибо. Думаю, такое неплохо было бы повторить.
      — И как можно скорее.
      — Очень скоро, — твердо пообещал Фолкнер.
      Ему хотелось сказать больше, гораздо больше. Все это будет сказано. В свое время. Он не принадлежал к числу тех, кто открывает душу незнакомым людям. Он чувствовал, что очень скоро они перестанут быть чужими друг другу. Слишком многое связывало их: только им двоим была знакома гладкая, прохладная кожа, искусственная кожа пришельцев, едва не ставших жертвами галактической политики. И они почти одновременно пережили ни с чем не сравнимую боль внезапного расставания без возврата… Пережитое влекло их друг к другу, противопоставив остальным четырем миллиардам живущих на этой планете.
      Он улыбался, выжимая сцепление. Она тоже улыбалась. Над ветровым стеклом простирался небесный свод, поглотивший Ворнина и Глэйр.
      Мысленно они пожелали им благополучного возвращения домой.

22