Промолвил смелый Фолькер: «В кольчуге я продрог,

Да и рассвет, я чую, теперь уж недалёк —

Коль ветерком пахнуло, недолго ждать зари».

И в дом будить соратников пошли богатыри.

Луч утреннего солнца сквозь окна брызнул в зал,

И поднимать с постели бургундов Хаген стал:

В собор к обедне ранней идти пора пришла,

По-христиански там уже звонят в колокола.[302]

Неслось оттуда пенье, звучавшее не в лад, —

Несходен с христианским языческий обряд,

Но всё ж герои с ложа вскочили поскорей.

Боялись службу пропустить мужи трёх королей.

Богатую одежду надели удальцы.

В такой не щеголяли ещё ничьи бойцы.

Был этим смелый Хаген немало огорчён.

«Потребен здесь иной наряд, – друзьям промолвил он.

Вам всем теперь известно, как дело обстоит

И сколько неприязни Кримхильда к нам таит.

Возьмите в руки лучше не розы, а клинки

И вместо обручей на лоб надвиньте шишаки.

Не избежать сегодня нам с вами битвы тяжкой.

Прикройте ж грудь кольчугой – не шёлковой рубашкой,

Не пёстрый плащ берите, а добрый щит с собой,

Чтоб быть во всеоружии, коль нам навяжут бой.

Ведите, государи, вассалов ваших в храм,

Где вознесут моленья они к Творцу, чтоб нам

Предсмертные мученья он облегчил в бою.[303]

Мы все без исключения умрём в чужом краю.

Пусть каждый честный воин в грехах, свершённых им,

Покается смиренно пред богом всеблагим

И знает, что к обедне идёт в последний раз,

Коль царь небесный защитить не соизволит нас».

Отправились молиться с дружиной короли,

Но встали перед храмом и в двери не вошли —

Совет им подал Хаген не заходить в собор:

«Держаться вместе мы должны, чтоб гуннам дать отпор.

Друзья мои, поставьте свои щиты у ног

И первого, кто скажет вам слово поперёк,

Разите без пощады, чтоб наповал убить.

Лишь дерзость нам оградою отныне может быть».

К господню храму Хаген с отважным скрипачом

По площади соборной направились вдвоём —

Хотелось с королевой столкнуться им в дверях.

Сверкал неукротимый гнев у витязей в очах.

Тут показался Этцель с супругою своей.

Роскошная одежда была в тот день на ней.

Вздымая тучи пыли, за ними следом шло

Вассалов их воинственных несметное число.

Заметив, что доспехи на всех гостях блестят,

Хозяин с изумленьем всмотрелся в их наряд

И рек: «Зачем в кольчугах пришли мои друзья?

Коль им обиду нанесли, её заглажу я.

А если был случайно ущерб им причинён,

По первому же слову он будет возмещён —

Пусть только скажут прямо, что нужно сделать мне.

Как жаль, что кто-то оскорбил их у меня в стране!»

«Никем, – ответил Хаген, – мы не оскорблены,[304]

А лишь блюдём обычай своей родной страны —

На пир три дня являться в доспехах и с мечами.

Обидь нас кто, об этом вам мы доложили б сами».

На Хагена Кримхильда, услышав эту ложь,

Со злобою взглянула, но промолчала всё ж.

Не смела опровергнуть она слова его,

Хоть помнила обычаи народа своего.

Ведь если бы всю правду её супруг проведал,

Раздору бы начаться державный Этцель не дал.

Вот почему смирила свой нрав его жена,

Хоть ненавистью к родичам была, как встарь, полна.

Стояли два бургунда у входа в божий храм,[305]

И только на две пяди они по сторонам

Неспешно отступили, когда Кримхильда к ним

Высокомерно подошла со всем двором своим.

Побагровели гунны от дерзости такой

И дать уже бургундам готовы были бой,

Но вовремя сдержались – внушал им Этцель страх,

И дело, к счастью, кончилось лишь толкотнёй в дверях.

На площадь после службы все высыпали вновь,

И гунны лихо сели на добрых скакунов.

Кримхильду провожало семь с лишним тысяч их,

А также много знатных дев, красавиц молодых.

Кримхильду в зал дворцовый отвёз её супруг.

Там у окна уселся с женою он сам-друг.

За ними встали дамы, вперяя взгляд во двор,

Куда съезжались на турнир бойцы во весь опор.

Бесстрашный Данкварт тоже поспел к началу боя.

За ним оруженосцы и слуги шли толпою,

Ведя для нибелунгов осёдланных коней,

И не было там скакунов, разубранных пышней.

Когда в седло вскочили с дружиной короли,

Стоять призвал их Фолькер за честь родной земли

И биться так, чтоб в схватке стяжать почёт и славу.

Пришёлся землякам его такой совет по нраву.

Рад показать был каждый, на что способен он.

В обширный двор стекались бойцы со мех сторон.

Далёко разносился ударов тяжкий гром,

И любовались битвою Кримхильда с королём.

Пятьсот мужей отважных, что Дитриху служили,

Туда верхом примчались, взметая клубы пыли.

С приезжими схватились они бы, как один,

Когда б им это разрешил их славный господин.

Меж смелых бернцев было богатырей немало,

Но Дитриху известно намеренье их стало,

И, сильно опасаясь за подданных своих,

Он вызвать не дал им на бой бургундов удалых.

Пришло на смену бернцам бехларенцев пятьсот.

Щитами прикрываясь, носились взад-вперёд

Они вдоль стен дворцовых во всём вооруженье,

Но Рюдегер почтенный был не рад их появленью.

К своим вассалам верным немедля подскакав,

Разумными словами им объяснил маркграф,

Что Гунтеровы рейнцы весьма раздражены

И уклониться от игры бехларенцы должны.

Ушли герои с поля, очистив место там

Воинственным тюрингам и датским удальцам.

Их было десять сотен, как люди говорят.

Обломки копий сыпались на землю, словно град.

Вели дружину Ирнфрид и Хаварт, муж достойный,

Но встретили их гости с надменностью спокойной

И отразили натиск тюрингских храбрецов,

Разбив на части множество сверкающих щитов.

На вормсцев двинул Блёдель трёхтысячную рать,

И глаз была не в силах Кримхильда оторвать

От схватки исступлённой, что перед нею шла.

По-прежнему сородичам она желала зла.

В бой устремился Рамунг, с ним – Хорнбог, Шрутан, Гибих.

Вы все бы им дивились, коль увидать могли б их.

Неустрашимо гунны с бургундами дрались.

Обломки копий над дворцом, свистя, взвивались ввысь.

Но всё же это было лишь воинской игрой,

Хотя сражались вормсцы со смелостью такой,

Что от ударов мощных гудели двор и зал,

И каждый зритель искренне героев восхвалял.

Столь рьяно в гущу схватки кидались смельчаки,

Что вскоре забелели от пота чепраки

На их конях ретивых, набегавшихся вволю.

Ни гости, ни хозяева не уступали поля.

Соратникам промолвил бесстрашный Фолькер так;

«Всерьёз схватиться с нами едва ль посмеет враг.

Коль в ссору не втянули нас гунны даже тут,

То с нами затевать её и дальше не дерзнут.

Коней на отдых в стойла мы отвести велим,

А как начнёт смеркаться, турнир возобновим.

Быть может, свежий вечер Кримхильду охладит,

И за отвагу нас она хвалою наградит».

До тут могучий шпильман заметил, что на двор

Какой-то гунн пригожий влетел во весь опор.

Пышней любой из женщин был витязь разряжён[306] —

Понравиться одной из них хотел, наверно, он.

«Не упущу я случай, – сказал скрипач друзьям. —

Сейчас при дамах рухнет с седла любимец дам.

Вы только не мешайте мне проучить его.

А коль Кримхильда взбесится, так что нам до того?»

«Оставьте, – молвил Гунтер, – намеренье своё.

Коль ссора неизбежна, не мы начнём её[307] —

Пускай лежит на гуннах, а не на нас вина».

Меж тем хозяин всё сидел с супругой у окна.

«Мне б тоже, – вставил Хаген, – продолжить бой хотелось.

Пусть витязи и дамы оценят нашу смелость

И меж собой хотя бы о ней поговорят,

Коль скоро у хозяйки нет для нас иных наград».

Коня отважный Фолькер погнал обратно вскачь.

Поверг в большое горе и дам и дев скрипач.

Пронзён был гунн красивый копьём врага насквозь.

Немало слёз пролить о нём всем женщинам пришлось.

Последовал и Хаген за шпильманом лихим.

Все шестьдесят вассалов помчались вместе с ним

И яростную схватку затеяли опять,

А Этцель продолжал за ней с женою наблюдать.

Чтоб Фолькер не остался один среди врагов,

Три короля с дружиной из тысячи бойцов

Ему без промедленья на помощь поспешили.

Немало вражеских щитов их копья сокрушили.

Когда красавца-гунна скрипач убил на месте,

Воззвали со слезами его друзья о мести

И на расспросы ближних: «Кем родич наш сражён?»[308] —

Ответили, что Фолькером был предан смерти он.

Родня маркграфа-гунна, который пал в бою,

Схватилась за оружье, чтоб честь спасти свою

И отплатить убийце погибшего бойца.

Заметив это, выбежал сам Этцель из дворца.

Звучали вопли гуннов всё горестней и злей,

И спешилась дружина трёх братьев-королей,

Готовясь в рукопашной дать недругам отпор,

Но тут хозяин подоспел и прекратил раздор.

Когда за меч схватился один маркграфов друг,

У гунна Этцель вырвал оружие из рук

И разогнал буянов, в сердцах на них крича:

«Меня вы опозорите, напав на скрипача.

Я видел, как он дрался и как врага убил —

Не умысел, а промах тому виною был.

Ему я не позволю обиду нанести

И долг гостеприимства впредь заставлю вас блюсти.

Оставьте-ка в покое гостей моих честных».

Увидев, что хозяин горой стоит за них,

Без лишних опасений велели короли,

Чтоб слуги приняли коней и в стойла отвели.

Забыть о ссоре Этцель вассалам приказал

И об руку с шурьями пошёл обратно в зал.

Когда ж умылись вормсцы, им подали еду,

Но много было там людей, питавших к ним вражду.

Пока гостей хозяин усаживал за стол,

К Кримхильде смелый Дитрих со свитой подошёл,

И разговор коварный с ним повела она:

«Властитель Бернский, помощь мне до крайности нужна».

Тут Хильдебранд вмешался: «Я не помощник той,

Кто смелым нибелунгам желает смерти злой.

Подобная затея не кончится добром:

Отвагою померятся они с любым врагом».

А Дитрих королеве учтиво молвил так:

«Исполнить вашу просьбу я не могу никак.

Меж вашими родными и мною счётов нет,

И в ход пускать оружие мне против них не след.

Да и к лицу ль об этом вам, госпожа, просить?

Поверьте, люди будут везде вас поносить,

Коль братьев вы убьёте, их заманив сюда.

Нет, мстить я им за Зигфрида не стану никогда».

На Дитрихе осекшись, она не унялась

И Блёделю в награду за помощь поклялась

Дать Нудунгову марку, но, Данквартом сражён,

Так щедрым даром и не смог воспользоваться он.

Сказала королева: «Ах, деверь, помоги!

Пируют в этом зале сейчас мои враги,

Которыми был Зигфрид, мой милый муж, убит.

Я буду век служить тому, кто мстить мне пособит».

Ответил Блёдель: «Знайте, владычица моя,

Что на гостей при брате напасть не смею я.

У Этцеля бургунды теперь в такой чести,

Что я пропал, коль им дерзну обиду нанести».

«Зато найдёшь ты, Блёдель, заступницу во мне.

Дам золота тебе я, а серебра – вдвойне

И сил не пожалею, чтоб ты в свой час и срок

Женой невесту Нудунга торжественно нарёк.

Я Нудунгову марку тебе пообещала,

Но к ней земель и замков в придачу дам немало.

Ты в жизни испытаешь все радости сполна.

Ручаюсь в этом словом я, а слову я верна».

Когда услышал Блёдель про множество наград,

Из коих был невесте всего сильнее рад,

Решился за Кримхильду он обнажить свой меч.

Костьми из-за неё пришлось ему с дружиной лечь.

Промолвил он невестке: «Вернитесь в зал опять,

А я уж постараюсь внезапно шум поднять.

Вы с Хагеном сочтётесь сегодня наконец.

Доставлен будет связанным к вам Гунтеров боец».

«К оружью! – крикнул Блёдель дружинникам своим.

Сейчас мы над врагами расправу учиним.

Угодно королеве, чтоб дал я бой гостям.

Сегодня жизнью, храбрецы, рискнуть придётся вам».

Увидев, что послушен и верен деверь ей,

Кримхильда в зал к супругу вернулась поскорей

И села там, где Этцель с бургундами сидел.

Приуготовлен ею был им горестный удел.

Давно в ней жажда мести все чувства заглушила.

Вражду любой ценою разжечь она решила

И привести велела малютку-сына в зал.[309]

Кто женщину безжалостней когда-нибудь видал?

Пошли за юным принцем четыре удальца,

И приведён был Ортлиб к столу его отца.

Владетель Тронье тоже сидел за тем столом.

Ребёнка, злобой обуян, он умертвил потом.

Взглянул державный Этцель на сына своего

И, полон дружелюбья, сказал дядьям его:

«Вот тот, кто мне подарен был вашею сестрой.

Пусть всей родне отрадою наследник служит мой.

Он будет добрый витязь, коль в вас пойдёт, шурья.

Двенадцать стран обширных ему оставлю я.

Тогда, прославлен, знатен, отважен и силён,

Всем вам, друзья и родичи, опорой станет он.

Услуги – и немалой – я жду от вас, как зять.

Когда придёт вам время отбыть на Рейн опять,

Дозвольте, чтобы с вами поехал сын сестры,

И будьте с мальчиком всегда сердечны и добры.

Пусть под присмотром вашим племянник ваш растёт.[310]

За это, став мужчиной, мой Ортлиб в свой черёд

Тому, кто вас обидит, сумеет дать отпор».

Кримхильда молча слушала весь этот разговор.

Владетель Тронье молвил: «Зачем на воспитанье

Брать нашим государям его до возмужанья?

Ему, судя по виду, совсем недолго жить.[311]

Едва ль я буду Ортлибу когда-нибудь служить».

На неучтивца глянул хозяин, помрачнев.

Он не сказал ни слова, переборол свой гнев,[312]

Но в сердце уязвлённом тревогу ощутил:

Увидел Этцель явственно, что Хаген не шутил.

Потупился он скорбно, а гости-короли

От дерзости вассала в смущение пришли,

Но в разговор вмешаться им не позволил стыд.

Они ещё не ведали, что Хаген учинит.

Меж тем был к битве Блёдель уже вполне готов.[313]

Пошло с ним десять сотен испытанных бойцов

В зал, где с прислугой Данкварт сидел и пировал.

Там скоро меж героями раздор забушевал.

Когда к столам бургундов направил Блёдель шаг,

Поднялся Данкварт с места и гунну молвил так:

«Вам, государь мой Блёдель, мы рады, как всегда.

Поведайте, что вас прийти заставило сюда».

Надменно Блёдель бросил: «Не радуйся, пришлец.

Приход мой означает, что ждёт тебя конец.

Расплатишься ты ныне за братнюю вину —

За то, что Хагеном сражён был Зигфрид в старину».

Воскликнул Данкварт: «Полно! Ужели мы должны

Жалеть о том, что были к друзьям приглашены?[314]

Когда скончался Зигфрид, мне было мало лет,[315]

И не обязан я держать за смерть его ответ».

«Его убили Гунтер и Хаген, а за это

Тебе платить придётся – с обоими в родстве ты.[316]

Бургунды, защищайтесь! Вам больше нет спасенья,

И кровью вашей утолит Кримхильда жажду мщенья».

«Коль вы, – ответил Данкварт, – стоите на своём,

Мне жаль, что столковаться пытался я с врагом», —

И выскочил проворно из-за стола герой,

Вытаскивая на ходу клинок булатный свой.

Одним ударом гунну снёс голову он с плеч

И, пнув её ногою, сказал такую речь:

«Сей свадебный подарок ты в гроб возьмёшь с собою,

Хотя невесту Нудунга и не назвал женою.

Пусть к ней теперь другие затеют сватовство.

Ты гнался за приданым – и получил его».

О замыслах Кримхильды был Данкварт извещён —

Сумел доброжелателя найти меж гуннов он.

Едва лишь рухнул Блёдель, как все его вассалы

Оружье обнажили, не мешкая нимало,

И ринулись на челядь бургундских королей,

Но горько поплатились те, кто в бой втянул гостей.

Возвысил голос Данкварт и крикнул землякам:

«Друзья, теперь вам ясно, что здесь готовят нам

И для чего Кримхильда нас зазвала к себе.

Сражайтесь! Если умирать, так умирать в борьбе».

Кто был не при оружье, тот в ход пустил скамью.

Столы, кувшины, стулья – сгодилось всё в бою.

У смельчаков и слуги бывают смельчаками.

На гуннах челядь шишаки дробила рундуками.

Без шлемов и доспехов дрались бургунды так,

Что выбит был из зала вооружённый враг.

Пятьсот иль больше гуннов та схватка унесла.

Ручьями с победителей кровь недругов текла.

Узнал с прискорбьем каждый, кто Этцелю служил,

Что голову в сраженье безвременно сложил

Высокородный Блёдель с толпой мужей своих.

Брат Хагена со слугами повинны в смерти их.

Вооружились гунны, две тысячи числом,

И, прежде чем прослышал их государь о том,

Ворвались в двери зала лавиною кольчужной

И в бой вступили с челядью почти что безоружной.

Как ни старались вормсцы напор врага сдержать,

Сломила их упорство языческая рать.

Хотя они и были отважными людьми,

Им всем до одного в тот день пришлось полечь костьми.

Резни кровопролитней от века не бывало.

Двенадцати вассалов у Данкварта не стало,

Да пало девять тысяч слуг и простых бойцов,[317]

И только сам он уцелел под натиском врагов.

Умолкли шум и крики, стенанья отзвучали,[318]

И, зал окинув взором, исполненным печали,

Сказал бесстрашный Данкварт: «Мертвы мои друзья,

И с гуннами лицом к лицу один остался я».

Ремень щита на локте стянул потуже он

И о мужьях поплакать заставил многих жён.

Хоть сыпались удары дождём на смельчака,

Немало обагрил кольчуг он остриём клинка.

Сын Альдриана молвил: «С дороги, гунны, – прочь!

Здесь духота такая, что мне дышать невмочь.

Хочу за дверь я выйти и воздуха глотнуть».

И прорубил герой мечом себе из зала путь.

Когда, разгорячённый, он выскочил во двор,

Там снова подступили враги к нему в упор:

Тот, кто ещё не видел дел, совершённых им,

Мнил, что нетрудно справиться с бургундом удалым.

Воскликнул смелый Данкварт: «Когда бы знал мой брат,

Как Этцелевы люди сейчас меня теснят,

Давно б помог мне Хаген иль пал со мною здесь.

Дай Бог, чтоб кто-нибудь ему успел доставить весть».

Сказали гунны: «Будешь ты сам таким гонцом,

Когда твой труп безгласный мы к Хагену снесём.

Пусть боль и скорбь впервые проймут его до слёз.

Тебе не жить: ты Этцелю большой ущерб нанёс».

Ответил он: «Вы правы: трём нашим королям

Я о коварстве вашем поведать должен сам.

Вы лучше не грозитесь, а дайте мне дорогу.

Кровь кой-кому пустить могу ещё я, слава Богу».

Врагов рассеял Данкварт ударами клинка,

Но гунны стали копья метать издалека.

Так много их застряло в щите бойца, что он

Был тяжестью немалою в движениях стеснён.

Отбросил щит воитель и ринулся вперёд.

«Теперь, – решили гунны, – от нас он не уйдёт».

Но витязь не сдавался, а бился втрое злей.

Стяжал он славу в этот день отвагою своей.

Со всех сторон бросались мужи Кримхильды в бой.

Померяться с бургундом хотел из них любой.

А Данкварт шёл на гуннов, как вепрь на свору псов.[319]

Кто и когда смелей, чем он, мечом крушил врагов?

Дымились лужи крови на всём пути его.

Никто не мог бы лучше явить пример того,

Как надлежит в сраженье вести себя бойцу.

Вот так он и пробил себе дорогу ко дворцу.

Едва там стали слышны ударов лязг и стук,

У стольников и кравчих всё выпало из рук.

Раздался крик: «К оружью!» – и встречен был храбрец

Толпою новых недругов у входа во дворец.

«Уйдите-ка с дороги, – сказал герой устало. —

Не ввязываться в схватку вам, стольники, пристало,

А королю с гостями прислуживать честь честью.

Прочь с лестницы! Я тороплюсь к своим владыкам с вестью».

Тех, кто его пытался наверх не допустить,

Сумел мечом тяжёлым воитель укротить,

А прочие бежали – такой он страх внушил.

Да, много Данкварт в этот день чудесных дел свершил.

Слуг Этцеля отбросив, смельчак пробился в зал,

Дверь распахнул широко и на пороге встал.

Забрызган кровью витязь был с головы до ног.

В руке держал он наголо булатный свой клинок.

Окликнул брата Данкварт так, чтобы все слыхали:

«Не в меру, милый Хаген, вы засиделись в зале.

Поведать вам и Богу хочу я скорбь свою —

Всех наших слуг до одного лишились мы в бою».[320]

Владетель Тронье крикнул: «Кто уничтожил их?»

Ответил Данкварт: «Блёдель с толпой мужей своих,

Хотя он поплатился за это очень скоро:

Ему я голову мечом отсёк без разговора».

Сказал на это Хаген: «Жалеть его невместно.

Кто, с витязем сражаясь, погиб, как витязь честный,

Того должны живые счастливцем почитать,

И даже женщинам о нём не следует рыдать.

Но почему от крови броня у вас красна?

Сдаётся мне, вам рана была нанесена.

Того, кто поднял, Данкварт, на вас свой дерзкий меч,

Сам сатана от рук моих не сможет уберечь».

«Оставьте страх напрасный – ваш Данкварт жив-здоров.

Я мокр от крови красной, но это кровь врагов.

Их уложил я столько, что сбился бы со счёта,

Когда бы трупы сосчитать пришла мне вдруг охота».

«Мой брат, – воскликнул Хаген, – оберегайте дверь,

Чтоб ни один из гуннов не ускользнул теперь.

Я ласковых хозяев порасспросить хочу,

За что их люди предали всех наших слуг мечу».

«Покорён, – молвил Данкварт, – я нашим королям.

Коль скоро приставляют они меня к дверям,

Ручаюсь, не сыскать им привратника верней».

В унынье ввергла эта речь Кримхильдиных мужей.

А Хаген усмехнулся: «Я вижу с удивленьем,

Что гуннские герои охвачены смятеньем.

Наверно, им не любо, что у дверей застыл

Тот, кто об истребленье слуг бургундам возвестил.

Слыхал я, что Кримхильда о прошлом не забыла

И будет жажда мести кипеть в ней до могилы.

Помянем же усопших хозяйкиным вином[321]

И гуннам за него платить с наследника начнём».

На Ортлиба обрушил жестокий Хаген меч,[322]

И голова ребёнка, слетев со слабых плеч,

Кримхильде на колени упала тяжело,

И тут кровопролитие у витязей пошло.

Наставник принца тоже не избежал конца.

Застигнутый ударом бургундского бойца,

Простился с головою и навзничь рухнул он.

Ах, плохо воспитатель был за труд вознаграждён![323]

Играл на скрипке Вербель пред королём своим.

К нему метнулся Хаген, взмахнул мечом стальным

И руку музыканту по локоть отрубил.[324]

«На, получай за то, что ты гонцом к бургундам был!»

Несчастный шпильман вскрикнул: «Где ты, рука моя?

Что вам, владетель Тронье, худого сделал я,

Когда посольство правил и жил у вас в стране?

Чем, руку потеряв, держать смычок отныне мне?»

Но что за дело было до жалоб скрипача

Тому, кто исступлённо врагов разил сплеча?