 |
|
Популярные авторы:: Эллисон Харлан :: Андерсон Пол Уильям :: Громов Дмитрий :: Компьютерра :: БСЭ :: Уэллс Герберт Джордж :: Лавкрафт Говард Филлипс :: Говард Роберт Ирвин :: Биленкин Дмитрий Александрович :: Каганов Леонид Александрович Популярные книги:: Завещание Оскара Уайльда :: Справочник по реестру Windows XP :: Час Предназначения :: Когда Спящий проснется :: Мертвец (Опыт посмертного соавторства) :: “Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры :: Чужой в незнакомом городе :: Дао - путь воды :: Поминки :: Рискованное приключение |
Анти-АхматоваModernLib.Net / Биографии и мемуары / Тамара Катаева / Анти-Ахматова - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 11)
У нее не было ни братьев, ни сына, ни, конечно, мужей. Разве что в той степени, в которой они делали ей биографию. Брата я не ненавидела И сестры не предала… В новую эпоху страх сменился тем, за что ее хвалил Сурков: «Исключительно тактично себя ведет». На моем языке это называлось «чрезмерная осторожность». Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 303 <…> Ее уговаривали послать «Реквием» в редакции журналов, например, в «Новый мир». Она ведь огорчалась, что стихи ее мало циркулируют в списках, но в редакции она их послать отказывалась. «Что вы хотите, чтобы опять весь удар упал на меня?» Н.Я. МАНДЕЛЬШТАМ. Из воспоминаний. Стр. 303 Опять? ВЕСЬ удар? О старых друзьях. Через несколько лет Чулков умер – «от страха», сказала Анна Андреевна. Чулковы поссорились с домработницей и боялись, что она станет писать на них доносы. Э. ГЕРШТЕЙН. Тридцатые годы. Стр. 249 Чулков умер в 1937 году. Пусть даже от страха. А письмо родного брата в 1963 тащить в КГБ? Ну и так далее. Отсылаю ревнителей мужественной Анны Андреевны к многочисленной мемуарной литературе. Внук Толстого, преподаватель МГУ, знавший в молодости брата Ахматовой, спешит поделиться с нею новостью. При встрече с Анной Андреевной он ей сказал: «Знаете, я от Виктора Андреевича недавно получил письмо. Вас, наверное, интересует, жив он или нет». Она вся побледнела и сказала: «У меня нет брата и я не желаю ничего о нем знать». С.Б. БЕРШТЕЙН в записях Дувакина. Стр. 140 …Затем показала статью <…>, передававшуюся по французскому радио. Статья о ней <…>. Перевела отрывок. «Ахматову чтут в России за ее бесстрашие в сталинские времена»… Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 132 «ГОНЕНИЯ» Ахматова, как известно, была всегда гонима и травима, без этого не обходится ни один вздох о ней. Даже не заблуждающиеся на ее счет машинально повторяют мифы. <…> Ее травили, все время, до последних дней ведь ее травили <…>. М.М. БАХТИН в записи Дувакина. Стр. 47 Она числит за собой два периода официальных гонений: после «Первого постановления» и после «Второго». «Первого постановления» в природе никогда никакого не существовало. Просто она была в творческом кризисе как минимум пятнадцать лет, до войны, но задним числом сочла более эффектным оправдать его партийным запретом. Здесь явный просчет: запрет чего? Писания? Или публикаций? Писать вроде запретить трудно, публикации возобновили – а написанного не оказалось. «Второе постановление», 46 года, было реальнее, но было оно не о ней – о журнале, для которого она была неподходяща. И из этой завязки она сделала сюжет о том, что ей опять запретили писать – ну и начали холодную войну. В записках о Мандельштаме Анна Ахматова вспомнит: «…Он выгнал молодого поэта, который пришел жаловаться, что его не печатают. Смущенный юноша спускался по лестнице, а Осип стоял на верхней площадке и кричал вслед: «А Андрея Шенье печатали? А Сафо печатали? А Иисуса Христа печатали?» Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 41 1928. Анна Андреевна ездила в Москву, где, между прочим, ей предложили принять участие в руководстве работой ленинградского отделения ВОКСа. Шилейко сказал: «Ну тогда в Москве будет ВОКС populi, а в Ленинграде – ВОКС Dei» (Vox populi – vox Dei: глас народа – глас Божий). П.Н. ЛУКНИЦКИЙ. Дневники. Кн. 2. Стр. 280 Это – после «Первого постановления»! Никакого «Первого постановления» никогда не было. Работать – заниматься литературным трудом, хорошо зарабатывать – она могла бы всегда. Не хотела. Даже писать стихи, как выяснилось, могла – только на заказ, зная, что опубликуют и оплатят. 25 января 1936. Выписка из протокола № 3 курортно-бытовой комиссии при секторе персональных пенсионеров Ленгорсобеса о прекращении выплаты А.А. персональной пенсии за литературную деятельность. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 18 Казалось бы, литературной деятельности и вправду не было особой – стихов не писала, лежала на кушетке, несколько работ сделала как хобби, на персональную пенсию точно не тянуло. Лет тоже было немного – 46. Однако: 9 сентября 1937. А.А. выдана пенсионная книжка персонального пенсионера республиканского значения. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 28 Какого же еще более официального признания она хотела? Она умеет противостоять попыткам ущемить ее права на привилегии, а назвать их можно как угодно: и гонениями, и репрессиями. Разговор о квартире: «На новостройку я не поеду. Ни в Стрельну, ни в Лесной. Здесь ко мне все мои друзья близко, я до всех могу сама дойти пешком, а там я буду отрезана. И Владимир Георгиевич сможет навещать меня не чаще раза в неделю». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 90 18 днем <…> Анну Андреевну позвали к телефону. Она подошла – и вернулась к нам в большом гневе. «Звонит какая-то секретарша из Литфонда. Сообщает, что все места в Детском заняты и для меня путевки нет (дело происходит через девять дней после того, как доктор ей предписал отдых, но она отказалась от путевки – а потом передумала и обратилась снова. Тем временем разгар лета). Я кричу (тут она действительно закричала по слогам), что я никого не хочу лишать отдыха, что я рада не ехать… А она в ответ: да вы не волнуйтесь, не волнуйтесь, мы вас все-таки как-нибудь устроим… Они совсем не понимают, с кем имеют дело! Она ждала, что я начну требовать (а она не начала? Это – не начало? «Какая-то секретарша» не скажет начальнику: Ахматова кричала и требовала?): мне, мне давайте путевку! Что я приму участие в общей свалке!» (О, как я благодарна ей за то, что ей хорошо ведомо, кто она, что, блюдя достоинство русской литературы, которую она представляет на каком-то незримом судилище, – она никогда не участвует ни в какой общей свалке!) Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 165 Январь 1940 года. «Целые дни теперь приходят и приходят изо всех редакций». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 66 Все, что было написано за эти годы якобы опалы, о чем молчалось – все можно было опубликовать. Опубликовала – «Из шести книг» (назвала для солидности) – и потом долгие годы разражалась гневом, мол, какая ужасная книжка. «Старо, слабо, – скажет Марина Цветаева. – Что же она делала эти годы?» Говорила, что много работала, – не всплыло никогда. Разве что иногда ставила заведомо ложные даты. Иосиф Бродский говорит об этом с провоцирующей наивностью. Бродский: Был период, когда Ахматова писала стихов довольно мало. Или даже почти ничего не писала. Но ей не хотелось, чтобы про нее так думали. Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 267 Это он объясняет, почему она ставила под своими стихами фальшивые даты. Это объяснение, кстати, еще самое мягкое – более корректным было бы обвинить ее в мошенничестве. Все слухи оказались справедливыми. Действительно, ей уже прислали из Москвы три тысячи единовременно, и ежемесячная пенсия повышена до 750 рублей. Зощенко с листком, присланным из Москвы, ходит в Ленсовет просить для нее квартиру. В Союз принимали ее очень торжественно. За ней заехали секретарша и член правления Союза – Лозинский. Председательствовал Слонимский. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 65 Это все она рассказывала. Это все для нее очень важно в 51 год. Теперь сделаем паузу и процитируем другой документ. В Совет Литфонда. Прошу принять меня на работу в качестве судомойки в открывающуюся столовую Литфонда. М. Цветаева. 26 августа 1941 г. Анна СААКЯНЦ. Марина Цветаева. Жизнь и творчество. Стр. 753 Гонения после Второго постановления (было всего одно, оно и было). Описать гонения довольно трудно. Почти все они заключались в том, что отказались печатать «Сероглазого короля» и «Чудотворной иконой клянусь / И ночей наших пламенным чадом…» Что касается тов. Жданова – то он ничего нового в ее характеристике не выдумал, «блуд в молельне» был обнаружен критиками давно, в самом начале ее литературного пути, об этом говорилось обыденным тоном, как об очевидном содержании ее поэзии. <…> Остается в силе вывод об узости Ахматовского мирка, ограничиваемого комнатными эротическими и молитвенными эмоциями. Г. ЛЕЛЕВИЧ. Анна Ахматова (беглые заметки). Стр. 472 Это не великая страна всеми танками, а дежурный литературовед одним перышком. Это 1923 год. К тому же я абсолютно уверена, что это оригинальное, как ей казалось, сочетание – «религиозности» и эротизма – культивировалось ею сознательно. Однажды найденное, оно было сочтено очень удачным для узнаваемости брэнда. Она никогда от этого не отказалась. О религиозности Ахматовой речь, я думаю, все-таки не идет, а особенно жаркого блуда я тоже не чувствую. Легкий оттенок мазохизма – да, она, со своим умом, быстро идентифицировала его и сама – и культивировала, как непосредственное ощущение (редкое среди ее обычных рассудочных построений). Чудотворной иконой клянусь И ночей наших пламенным чадом — Это запатентованный знак, это лишь помогает продвижению товара, а на качество его не влияет. Очень хорошо, если женщина пишет о своих эротических безумствах – я готова ждать, что она сообщит мне нового. Неплохо, если она имеет привычку молиться или знает, как заходить в церковь. Плохо, когда мне преподносят специально созданную мешанину, чтобы эпатировать. Товарищ Жданов осадил – чтобы не задумывались те, кто принимает все за чистую монету. Имел право. Дачи, санатории, загранпоездки и бесплатные проезды в трамвае распределял он. Кто мог обойтись без дачи – не думал печататься. Все-таки можно было разобраться, в какой стране выпало жить и каковы правила игры. Наигуманнейшим образом людям с гуманитарными наклонностями позволяли заниматься гуманитарными профессиями. Писатели, например, которые не хотели писать для публикации того, за что товарищ Жданов был готов платить, могли работать редакторами, рецензентами, переводчиками. Не все, правда (неудачники преподавали в школе или инженерствовали, занимаясь для себя чтением или писанием) – только те, кому повезло, как Анне Ахматовой. Ее завалили предложениями переводов. Писать или не писать стихи – оставалось делом совести. Она – стала писать «Слава Сталину». «Я совсем не могу работать, не в силах. За лето перевела 30 строк, а должна была перевести 3000 (за столько ей готовы были заплатить – и можно было бы не завидовать Пастернаку). Зощенко уверен, что он накануне богатства, а я накануне самой черной нищеты». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 228 Отдавала бы переводы плечистым помощникам – эта схема была ей хорошо известна и в краску не вводила. Стихотворный перевод Ахматова называла трудным и благородным искусством. Игн. ИВАНОВСКИЙ. Анна Ахматова. Стр. 615 Ну, это – ее обычное бытовое лицемерие. И она раздавала подстрочники помощникам, делилась с ними гонорарами. Некоторые из них тоже нуждались в заработках, но не могли получить заказов. Это все были драматические подробности ежедневной литературной жизни Анны Ахматовой. Эдуард БАБАЕВ. Воспоминания. Стр. 68 Да, это драма. Я спросила, чем она угнетена. Оказалось: по случаю ремонта дома <…> ее вместе с Пуниными, после долгих хамств, временно перевели в писательский дом. Но эту временную квартиру из-за какой-то неисправности залило водой. «Все мои книги, вещи, платья – все утоплено, – сказала Анна Андреевна. – У меня теперь ничего нет. Мне это все равно, это очень идет моей судьбе». (Впоследствии выяснилось, что размер бедствия оказался не так уж велик. Кроме того, в писательском доме в Ленинграде Анне Андреевне предоставили квартиру не временно, а навсегда.) Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 462 В 1955 году Литфонд стал строить в Комарове свои дачи, одна из которых предназначалась Ахматовой. Сильва ГИТОВИЧ. В Комарове. Стр. 506 «Что Надя думает: что она будет писать такие книги, а они ей давать квартиры?» Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 114 Так щепетильна Анна Андреевна, когда на бездомность жаловалась Надежда Мандельштам. Анна Ахматова «таких» книг не писала. Получала за это многое, но слово «гонения» велела произносить. Однажды она показала мне листок с машинописной копией стихотворения «Мужество», которое она предложила в Ташкентский альманах. Рукопись была возвращена с пометкой: «Доработать». «Вот видите, – сказала Анна Андреевна, – редактор сразу заметил, что последняя строка короче других. К тому же здесь нет рифмы». «Дорабатывать» «Мужество» она не стала, и стихи не были напечатаны в альманахе. В этом уже тогда можно было увидеть залог будущих поношений. Эдуард БАБАЕВ. Воспоминания. Стр. 84 Диплом «гонимой» – статья Перцова двадцатых годов. Перцов – младший брат Жданова. Но у языка современности нет общих корней с тем, на котором говорит Ахматова, новые живые люди остаются и останутся холодными и бессердечными к стенаниям женщины, запоздавшей родиться или не сумевшей вовремя умереть, да и самое ее горькое страдание сочтут непонятной прихотью. В. ПЕРЦОВ. По литературным водоразделам. Стр. 696 Человек, вполне включенный в контекст современной Ахматовой литературы, говорит на языке литературной критики о литературной материи. Такую статью «носить всегда при себе» и протыкать булавкой – право, не стоит. Она – другая и о другом. Да и подумаешь, какой ужас: забыла, когда умереть. Ну и что? Он ей это не в гостях за чаем говорит, здесь она – на поле боя. Обвинения Пастернаку – обвинения не в будуарности и высказаны не в литературном журнале. «Иногда мы… совершенно незаслуженно говорим о свинье, что она такая-сякая и прочее. Я должен вам сказать, что это наветы на свинью. Свинья <…>– она никогда не гадит там, где кушает… Поэтому, если сравнить Пастернака со свиньей, то свинья никогда не сделает того, что он сделал. (Аплодисменты.)» (29 октября 58 г. Доклад Семичастного на торжественном пленуме ЦК ВЛКСМ «40 лет ВЛКСМ») Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 327 17 января 1957 года. «Я была в Гослитиздате и огорчена. Мне хамят в редакции. Я хочу, чтобы книга называлась «Стихотворения Анны Ахматовой», а они требуют «Анна Ахматова. Стихотворения». Мое заглавие, немного старинное, подходит к моим стихам, а это телеграф. Я сказала: пусть лучше тогда совсем не выпускают книгу. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 241 Процитировать еще раз заявление Марины Цветаевой? Той – не хамили, ей даже не ответили на ее просьбу принять судомойкой в столовую, где «кушали» поэты и поэтессы. «Больше никогда не разрешу ни одного вечера». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 228 Что-то в организации литературного вечера было не так. Отголоски гонений? Ахматова погружена в болезни, нищету, бесправие, от которого не могут спасти даже переводы, даже восстановление в Союзе, даже предоставление литфондовской дачи. Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 51 ЧЕГО же еще? Она живет в Советском Союзе. Больших привилегий нет ни у кого. Вилл на Майами не выдают. В эмиграции (если исследователи вслед за Ахматовой намекают, что болезни, нищета и бесправие – ее свободный выбор взамен несомненных, но отвергнутых богатства, здоровья и всевластия, будто бы обетованных где-то) у нее не было бы и того. Кстати, о даче. Аренда продлевается, но при условии: там будет жить Ахматова, а не Пунины. А все дело в том, что ее лачуга, наверное, понадобилась кому-нибудь из писательских чинуш. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 273. Если не ей – то есть даже если не Найману или Пуниным – то сразу «чинуши», «лыжницы», «добрые нравы литературы» и пр. 7 августа 55 года. Давно не видела ее такой встревоженной и раздраженной. При мне какой-то мужской голос позвонил ей из Ленинграда с требованием срочно ехать в Комарово, а то Литфонд недоволен. По телефону она говорила спокойно, но мне, положив трубку, сказала: «Клинический случай идиотизма». Потом легла и попросила дать ей валидол. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 157—158 От такого недолго и помереть. Запись Л.В. Горнунга: «Сегодня по просьбе Лукницкого снова справился в Цекубу о санатории для Ахматовой…» ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 2. Стр. 92 Это – гонения после Первого постановления. Ее санатории (бесчисленные) – это отдельная песня. После Второго уже не надо было о санаториях и просить. Вот гонения после Постановления 1946 года, когда она была «обречена на голод» (об этом тоже есть отдельная глава). «Вы знаете, меня это даже утомило: я каждый день получаю такое количество карточек продовольственных, что я не знаю, что с ними делать». Ей анонимные лица посылали… Она говорила: «Не меньше десяти в день я получаю». Я говорю: «Что же Вы с ними делаете, Анна Андреевна?» – «Как что? – Отношу в кассу и беру», – она говорит. И вообще она к этому относилась не только спокойно, а выработала в себе даже какую-то такую усмешку по этому поводу. Е.К. ГАЛЬПЕРИНА-ОСМЕРКИНА в записи Дувакина. Стр. 116 «Я была с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был». В стране в это время был голод. Ее собственных карточек, напомню, никто не отнимал. В. Из небольших своих заработков она купила <…> машину, вот так вот. Д. Машину? Все-таки разве у нее могли быть… В. Да. Когда она издала несколько книг, потом переводы какие-то у нее там… Сравнительно дешево она купила <…> машину. М.Д. ВОЛЬПИН в записи Дувакина. Стр. 174 И очень мелкие жемчуга. С одной стороны, ей стали предоставлять работу переводчика стихов, чтобы она не умерла с голоду. Еще через некоторое время, под давлением доброхотов-благожелателей, Литературный фонд сдал ей в аренду маленький коттедж в Комарове на общем участке с тремя другими писателями. Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 463 Доброхоты, ах проклятые!.. Это просто невыносимое гонение. Правда, возили ее в этот «маленький коттедж» на литфондовской машине – как-то компенсировали «травлю». Что мы все о материальном и о материальном. Страдания Анны Андреевны гораздо более утонченны. Потом Ахматова рассказала, что у нее попросили стихи для «Правды», она послала «Летний сад», но оказалось, что не подошло. Она прочитала: «Я к розам хочу…» Пастернак в ответ прогудел: «Ну, вы бы еще захотели, чтобы «Правда» вышла с оборочками». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 728 На «Правду» ей наплевать. Анне Андреевне хочется всего и сразу. Журнал Cosmopolitan учит девушек, что это – правильно. Если мы будем считать Ахматову поэтессой для гувернанток, которым вряд ли удастся выйти замуж, то поприветствуем ее за непоколебимость жизненной позиции. А если принять во внимание ее претензию числиться в великих, то очевиден правильный ход: надо было пострадать. Пострадать чувствительно (чувствительно по ее меркам, потому что, например, для другой матери то, что случилось с ее сыном, было бы даже слишком; а ей – хоть бы что!). Небольшие же жизненные невзгоды здесь не годились – и она их «подчищала», раздувала и вешала себе на шею – как медаль. Что она знает о настоящих гонениях? Часть IV Подвиг матери Sa Pauvre Me' Re Все благоговели перед «Подвигом Ахматовой». Подвиг в чем? Жива, здорова, сама не сидела, мужей теряла только бывших или не своих, не воевала, в блокаде не была, перед красноармейцами не выступала, отлынивала, злилась, лежала пьяная с подругой в кровати до вечера, щеголяла в подаренных ею шляпках. Не печатали какое-то время, да. Так она ведь и не писала. Не писала, потому что думала, что не будут печатать, душевной потребности не было. Подвигом все-таки с натяжкой можно назвать. К тому же многих бы напечатали – а они все равно не пишут. В общем, вопрос совсем не однозначный, но все это не очень похоже на настоящий подвиг. Писем протеста не подписывала, даже демонстративно не отмалчивалась, славословия Сталину писала – это да, это тоже иногда называют ее подвигом, но ход мыслей теоретиков настолько изощрен и тонок, что, следуя их логике, часто ловишь себя на мысли – а все-таки не в противоположную ли сторону мы движемся? Ее единственный сын сидел в тюрьме. В общей сложности четырнадцать лет. Если это – подвиг, то подвиг Ахматовой напоминает подвиг mixt-героя Павлика Матросова: тот закрыл амбразуру собственным папой. Не знаем, как с сыновними чувствами у этого гибрида, а вот у Ахматовой с любовью к сыну что-то действительно было не так. Бродский: <…> Рациональность творческого процесса подразумевает и некоторую рациональность эмоций. Если угодно, известную холодность реакций. Вот это и сводит автора с ума. Волков: Но разве в этом смысле «Реквием» не есть именно автобиографический слепок с ситуации, в которой, как я понимаю, присутствовало определенное равнодушие Ахматовой к судьбе собственного сына? Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Иосифом Бродским. Стр. 244 С ума ее, конечно, ничто не сводило, весомый голос Бродского эксплуатирует свою весомость, но вот нюх на цыганщину у нее был безукоризненный. Вот один из мотивов: «Несчастная мать». Мне, лишенной огня и воды, Разлученной с единственным сыном… На позорном помосте беды Как под тронным стою балдахином. Муж в могиле, сын в тюрьме… Ахматова уже один раз прикрывалась своим сыном, объясняя неосуществленность романа своей жизни – неромана с Блоком. Безнравственная мать А.А. Кублицкая-Пиоттух (Блок) – сводит сына с дамой (которая, впрочем, и сама на квартиру к поэту в гости невзначай забредает) – но как можно! У нее же ребенок! Из-за рождения которого она пропустила два месяца светских развлечений! За само по себе отсутствие материнской любви Ахматову не стоит упрекать – за это ее надо бы славить: если бы она могла полюбить ближнего больше, чем родного… Но она не любила никого. Ей просто повезло, почти как «наисчастливейшей из вдов», – на сцену вышел сын. «Я пожертвовала для него мировой славой!!!» – выкрикнула она в пароксизме отчаяния и обиды на нескончаемые попреки вернувшегося через семь лет (!) сына. Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 323 Здесь еще интересен восклицательный знак, поставленный Герштейн после цифры семь. Что семь? Мол, за семь лет мог бы и притерпеться, и не мечтать о лучшей доле, мать не упрекать? Вот это и есть ее награда: возможность так воскликнуть, возможность показать на виноватого. Это то, что дал ей сын. А вся история была такова: сначала было детство (в котором не было ролей ни матери, ни сына), потом юность, в которой она была возмущена тем, что он хочет жить, потом ее любовник донес на него, взяли обоих, она чуть не потеряла рассудок от горя по Пунину, хлопотала, их освободили, сына чуть позже опять посадили, но началась война – ее звездный час, было не до него, после войны еще какое-то время был почти апофеоз, а потом ее все-таки решили окоротить, а сына – как водится, посадили. Ей было ясно, что сажают его, а не ее – в назидание за правильное поведение. Она все поняла и неправильных шагов не делала. Она платила сыном. Она должна была сделать свой ход: или защищать его, а значит – протестовать, или – показать, что она понимает: или он, или она. Она согласна расплачиваться сыном и пишет стихи Сталину. Конечно, поклонники все воспринимают превратно. Жертва Ахматовой оказалась напрасной. Такие вещи всегда бывают напрасными. Читайте Евангелие. «Грехопадение», насколько мне известно, никто ей не заказывал и ничего не обещал <…>. Леву <…> не выпустили, а надломленной Ахматовой предоставили право говорить с кем попало непроницаемым тоном и переводить на русский язык стихи своих иноязычных подражательниц. Если кто-нибудь думает, что это не пытка, он ничего не знает о радостях и страданиях творческой личности. Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 323 Радости и страдания творческой личности заключаются в творчестве. Поэт – это тот, кому ничего нельзя дать и ничего нельзя отнять. Непроницаемым и холодным тоном она разговаривала всегда. Иноязычных подражательниц у нее было, скажем прямо, мало, – ведь речи-встречи-невстречи – это обыденный круг женских тем, и если автор не поднимается над темой, а только обозначает ее, то он обречен натыкаться на своих не подражателей, а двойников. Стихи Сталину – не жертву, а плату – она написала не для того, чтобы помочь сыну, а чтобы защитить себя. И это было понято правильно. Ахматову никогда не тронули. «Какую биографию делают нашему рыжему!» – ее знаменитая фраза о суде над Иосифом Бродским. Представим себе, что, ослепленный завистью, Иоанн Креститель (если б дожил) упрекает Пилата: «Какую биографию делаете нашему Длинноволосому!» Ну, жил себе человек, проповедовал, зачем же такие авансы… При самом изощренном зломыслии, может, и можно ему приписать такую фразу. А вот Богородицу, довольно похлопывающую себя по бокам: какую биографию делают Ей, – это уже невозможно. Такое возможно только в жизни. В жизни замечательных людей – великой Анны Ахматовой. Лагерный психоз Принято считать, что Лев Николаевич «испортился» в тюрьме, был несправедлив к матери, когда освободился в пятидесятых годах, выглядел неблагодарным. Повторяли ахматовское: «Мне его испортили. Бедный мой Левушка! Прости его Господь». Прислушиваться к Левушкиному мнению считалось (и считается) «неправильным» и неприличным. Слушать надо только поклонников и наследников Ахматовой. А ведь Лев Николаевич, кажется, вменяемым был. Может, и ему дать слово? Особенно если это письма, написанные не десять лет спустя чужими людьми, а им самим? Из тюрьмы, скажем? Эмма Григорьевна Герштейн полностью отметает точку зрения самого Гумилева и тех, кто почему-то – а почему бы нет? – ему поверил, например, его жены и академика Панченко. …Гумилева, который через сорок лет рассказывал академику Панченко свои байки. Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 320 Это – хороший тон. В письмах подруге Лев Николаевич жалуется ей на маму. Что поделаешь: Эмма – более чем двадцатилетнее знакомство, а мама не пишет. Зэку же хочется тепла. 15.1.55. «Я ей написал огромное письмище, но она, возможно, не скоро вернется домой и, значит, не скоро его получит. А если бы она поручила кому-нибудь пересылать ей в Москву письма от сына, как нечто нужное ей, она могла бы получать их и скорее. Поцелуйте ее от моего имени и велите написать открытку. Она и напишет – за стойкой в зале Центрального телеграфа – дома-то ведь хочется писать что-то свое, личное, сыну – достаточно и с почты открытку… Я вошел во вкус эпистолярного стиля. Как будто за последний год жить стало легче и веселее. Мне многие знакомые написали. Эмма, милая, пишите иногда, мне очень это радостно». Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 354 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12 |
|||||||