 |
|
Популярные авторы:: Эллисон Харлан :: Андерсон Пол Уильям :: Компьютерра :: БСЭ :: Громов Дмитрий :: Лавкрафт Говард Филлипс :: Уэллс Герберт Джордж :: Говард Роберт Ирвин :: Биленкин Дмитрий Александрович :: Каганов Леонид Александрович Популярные книги:: Завещание Оскара Уайльда :: Справочник по реестру Windows XP :: Час Предназначения :: Когда Спящий проснется :: Мертвец (Опыт посмертного соавторства) :: Дао - путь воды :: Чужой в незнакомом городе :: “Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры :: Поминки :: Рискованное приключение |
Анти-АхматоваModernLib.Net / Биографии и мемуары / Тамара Катаева / Анти-Ахматова - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 9)
Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 134 А может, и без «высочайшего» повеления. Б. Пастернак – письмо жене: Я добился того, что Анне Андреевне дадут работу во всех издательствах. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 57 Хотя это вообще-то поклонники Ахматовой считают Голгофой – переводы. Она скорбела, что «Правда» отклонила ее стихотворение «Я к розам хочу…». Февраль 1948 года. Л.В. Шапорина: «Московский Литфонд предложил ей санаторию и 3000 рублей. Я очень советовала ей воспользоваться этим предложением и поехать». ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 54 3 апреля 1948 года. А.В. Любимова посетила А.А. А.А. показала ей альбом своих фотографий. «Она получила медаль «За доблестный труд». ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 56 На этом можно закончить о гонениях? Ахматова с юных лет усвоила, что литература – это прежде всего карьера, успех, а не творчество. Литературную дрязгу она называет трагедией. «Последняя трагедия Анненского» – ее статья: о главном событии в литературной биографии Иннокентия Анненского. Суть статьи в смерти немолодого поэта, пережившего потрясение, когда его первую большую публикацию в «Аполлоне» легкомысленно сняли, заменив подборкой стихов Черубины де Габриак, то есть Е. Дмитриевой и М. Волошина. «Анненский был ошеломлен и несчастен. И через несколько дней он упал и умер на царскосельском вокзале». Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 294 Может, впрочем, это она возводит напраслину на заслуженного поэта: как-никак Черубина де Габриак – ее соперница в романе с Гумилевым. На Черубине хотел Гумилев жениться, стрелялся – и вынужден был утешиться Анной Горенко. Анна Ахматова вешает на Черубину (предварительно растоптав, конечно, как личность в других мемуарах) и вину за смерть Анненского. В случае Зощенко и Ахматовой все обстояло гораздо более конкретно. Вне зависимости от меры таланта они были официальными статусными советскими писателями. И вот потеря этого положения – в этом была их трагедия. Отстранение от читателя? – не смешите меня! – Ахматова не заметила ни отлучения Корнея Чуковского от детской аудитории, ни Пастернака: его зло одернула (он, правда, не нуждался – писал стихи): «Почему же он не черпает силы в гонениях?» А вот лишение номенклатурных привилегий – это действительная трагедия. Смерть чиновника. «В Ленинграде Союз Писателей не обращает на меня ровно никакого внимания. Я ни одной повестки не получаю, никогда, никуда, даже в университет марксизма-ленинизма. Со мной обращаются как с падалью <…>». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 73 «Я позвонила в Союз <…> заказать билет в Москву <…> и, чтобы придать своей просьбе вес, называю себя. Боже мой! Зачем я это сделала! Незнакомый голос кричит: «Анна Андреевна? А мы вам звоним, звоним! Вас хочет видеть английская студенческая делегация, обком комсомола просит вас быть». Я говорю: «больна, вся распухла». <…> Через час звонит Катерли: вы должны быть непременно, а то они скажут, что вас удавили. (Так прямо по телефону всеми словами.) Потому что в 1954 году уже это не драматизировали – те, кому не надо было в отличие от нее этим спекулировать. <…> За мной прислали машину, я поехала». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 93 Ахматова говорила, что, сколько она ни встречала людей, каждый запомнил 14 августа 1946 года, день Постановления ЦК о журналах «Звезда» и «Ленинград», так же отчетливо, как день объявления войны. Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 20 2.8.51. Анна Ахматова на днях за счет Литфонда поедет на месяц в санаторий «Удельное» по Казанской железной дороге. Л. ГОРНУНГ. Записки об Анне Ахматовой. Стр. 241 К.А. Федин: Вчера К. Чуковский привел дочь и Анну Ахматову, и мы сидели у яблонь. Анна Андреевна с чувством изумления, но не без польщенной гордости рассказывала, что ленинградцы предоставили ей дачу в Комарове, которой она пока не видала. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 122 29.5.54. Ахматова рассказала, что 8 июня едет в санаторий «Болшево» в третий раз. Никакой книги стихов ее пока не предвидится. Сейчас занимается переводами. Гослитиздат предлагает ей перевод китайского поэта восьмого века Ли-Бо. Л. ГОРНУНГ. Записки об Анне Ахматовой. Стр. 214 «У меня все пребывание в санатории было испорчено, – сказала А.А. – Ко мне каждый день подходили, причем все – академики, старые дамы, девушки… жали руку и говорили: как мы рады, как рады, что у вас все так хорошо. Что хорошо? Если бы их спросить – что, собственно, хорошо? Знаете, что это такое? Просто невнимание к человеку. Перед ними писатель, который не печатается, о котором нигде, никогда не говорят. Да, крайнее невнимание к человеку <…>». Лидия ГИНЗБУРГ. Ахматова. Стр. 141 Зверства над Ахматовой. Этому не было конца. Постановление стало для Ахматовой разменной монетой, которую она бросала на стол всегда, когда молоток ведущего аукцион замирал перед тем, как опуститься в третий раз, – ну или просто для красоты. «Ничего удивительного, что Malia засиживается. Malia ведь приятель сэра Исайи, а тот однажды просидел у меня двенадцать часов подряд и заслужил Постановление». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 552 Прошло 16 лет, а она все продолжает рассказывать небрежным тоном, как СЭР засиделся у нее и что по ее поводу (или по поводу ее «отношений» с сэром – смотря какое у нее было настроение, гражданское или лирическое: «Осенний лист мне на погон ложится» или «Стиляги голубя убили») – было Постановление. На самом деле НЕ по ее поводу, она там просто была упомянута. У нее спросили о дурной привычке человека, и она перевела – на СЭРА, потом – на то, что он однажды (да, один раз в жизни, просто встречались не бесконечное число раз, как можно заключить из ее слов, а вот именно единожды) засиделся у нее. С чего она взяла, что это у него в привычке, ведь и засиделся он потому, что она его не выпускала, не по неодолимой все-таки привычке, так что совсем не факт, что он такую привычку имел, и тем более – что эту привычку он распространял на приятелей? Ну, если имеет привычку засиживаться ваш приятель – сэр он или не сэр, – разве вы тоже засиживаетесь? Ну а закончила она тираду Постановлением. Все по логике сумасшествия. Правда, не всегда этот мотив: когда ее попросили вступиться за Бродского (через почти двадцать лет после Постановления), она впала в истерику от трусости: «Не наивничайте, пожалуйста, я этого терпеть не могу! – оборвала меня Анна Андреевна. – Вам не десять лет! Голоса Суркова и Твардовского для Микояна гораздо более весомы, чем голос какой-то Ахметкиной. Про меня давненько с полной ясностью высказался товарищ Жданов». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 273 Она козыряет своим Постановлением, не замечая, что – никто не смеет напомнить (даже вспомнить через сорок лет после ее смерти), – что ей-то самой эта схема была прекрасно известна и даже многократно осмеяна. <…> Когда после войны в Сталинграде выбирали место для строительства нового тракторного завода взамен разрушенного, то в комиссию среди представителей общественности входила мать Зои Космодемьянской; неожиданно для всех она заявила непререкаемым тоном, что строить надо не там, где выбрали специалисты, а вот здесь, и когда ее попытались вежливо урезонить, задала антично-убийственный вопрос: «Кто мать Зои Космодемьянской, вы или я?» Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 285 «Кто заслужил Постановление – вы или я?» Это – джокер. О август мой, как мог ты весть такую Мне в годовщину страшную отдать? Представьте себе Марину Цветаеву, убивающуюся и строящую себе капитал на каком-то Постановлении. Песне этой конца не было до ее смерти… Какую биографию себе делает! Гонения в конце пятидесятых показали свою «конвертируемость». Ахматова не умела держать язык за зубами и проговаривалась. «Какую биографию делают нашему рыжему!» А за «биографию» много полагалось: и «нобелевку» давать автору «Реквиема», и «ничего кроме «Реквиема» на Западе не знают», и Солженицын, и правозащитники (Бродский недоверчиво называл их «борцовщиками»), и «Я пожертвовала для него мировой славой». Есть словесная игра: объяснять все жизненные реалии в популярных терминах рыночной экономики. Расскажу, как в литературе сделать «свои два процента» – из небольшого крепкого таланта получить сверхприбыль. Вынуждена констатировать, что Ахматова пробилась в «олигархи». Себя она числит среди четырех: Пастернак, Мандельштам, Цветаева – и она. Раз названы эти, надо добавить Маяковского и Блока. Олигархи – это те, к уровню которых никогда не приблизится никто из малого, среднего и даже самого крупного бизнеса. Олигархи – это нечто «сверх». «Труба», на которую «села» Анна Андреевна Ахматова, – это ее «трагическая биография». Один из столпов этой биографии – история с сыном. Об этом в отдельной главе. Так же, как и о «дважды вдове», «героизме», громких романах, великих стихах и прочих фальшивках. В этой – о том, что создание биографии было совершенно сознательным. Вольпин: <…> Заговорили о Пастернаке, о горестной его судьбе, и вдруг она сказала: «Михаил Давидович, кто первый из нас написал революционную поэму? – Борис. Кто первый выступал на съезде с преданнейшей речью? – Борис. Кто первый сделал попытку восславить вождя? – Борис. За что же ЕМУ мученический венец?» – сказала она с завистью. Вот я долго думал потом, что же вообще в человеческой натуре… какие странные, значит, проявления бывают. Дувакин: Да. Вольпин: И понял, что все-таки это очень возвышенная зависть была у нее. Вы знаете, позавидовать чужому несчастью – это не дано мелкому тщеславию. Это дано только настоящему, подлинному стремлению к хорошей, подлинной, настоящей, в высоком смысле слова, славе. М.Д. ВОЛЬПИН в записи Дувакина. Стр. 259 Да, к славе. Ворон гонят с поля растерзанной тушкой убитой вороны, привязанной к шесту. Вороны не наказывают обидчиков – улетают подальше. Анну Андреевну пугнули посаженным сыном. Она испугалась (за себя) и закаркала хвалебную песнь. Не все продавались, как Анна Андреевна. Когда Цветаева оказалась в ситуации политической несвободы, она перестала писать стихи и повесилась. Томас ВЕНЦЛОВА. Интервью. Стр. 354 Я вставила эту цитату не для ловкости композиции, а потому, что ТАК сделала Марина Цветаева и по-другому не могла. Ахматова же все проверяет выписки из банка: как прошло ее первоначальное накопление капитала. 14 мая 1960. «Вы подумайте только: Николай Степанович, Лева, Николай Николаевич, два постановления ЦК! Это не то что какая-нибудь там буржуазная слава: ландо или автомобиль, брильянты в ушах. Это – читайте товарища Жданова. Это – я!» Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 387 Волков: Когда Ахматова обсуждала суд над вами с близкими людьми, то любила повторять, что власти своими руками «нашему рыжему создают биографию». То есть она смотрела на эти вещи трезво, понимая, что гонения создают поэту славу. Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 262 Письмо Льва Николаевича из лагеря. «Она очень бережет себя и не желает расстраиваться. Поэтому она так инертна во всем, что касается меня. Для нее моя гибель будет поводом для надгробного стихотворения о том, какая она бедная – сыночка потеряла, и только. Но совесть она хочет держать в покое, отсюда посылки, как объедки со стола для любимого мопса, и пустые письма». Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 356 Бродский: [О Льве Гумилеве]: <…> Он сказал ей как-то фразу, которая Ахматову чрезвычайно мучила. Я думаю, эта фраза была едва ли не причиной ее инфаркта. «Для тебя было бы даже лучше, если бы я умер в лагере». То есть имелось в виду – для тебя как для поэта. Что называется – додумался. Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 245 А разве не так? Была бы счастливейшей из литературных матерей. Она любила говорить, что Надежда, его жена (Мандельштам), несомненно самая счастливая из всех литературных вдов. Потому что неисчислимое множество очень хороших людей, писателей и поэтов, было уничтожено (какие биографии делали!), ко многим из них потом пришло признание. В случае же с Мандельштамом – это было не просто признание, это была всемирная слава… Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 18 Ахматова все же была в несколько лучшем положении, чем Надежда Яковлевна, хотя бы потому, что ее, хоть и скрепя сердце, но признавали писательницей и позволяли проживание в Ленинграде или в Москве. Для жены врага народа большие города были закрыты. Иосиф БРОДСКИЙ. Некролог Н.Я. Мандельштам. Стр. 145 Нашей дважды вдове – это-то еще раз доказывает, что она ею не была – тоже бы устроили такой эпизод в биографии (запрет на въезд в большие города). Но она не была вдовой. Рыжему нечего делать ей биографию; делали, правда, и без него, но не надо повторять. Пусть это не «свято сбереженная сплетня», а свято сбереженная лакировка патетического образа. Кстати, насколько «несколько» было лучше положение – можно посмотреть в главе «Гонения». Сама дважды вдова – первый ее муж, поэт Николай Гумилев, был расстрелян ЧеКа, второй – искусствовед Николай Пунин – умер в концлагере, принадлежащем той же организации. Иосиф БРОДСКИЙ. Некролог Н.Я. Мандельштам. Стр. 144. Она ни единожды не была вдовой. Вдовой является только действующая супруга умершего, как это ни печально для биографии «ААА». Ей биографию недоделали. Ей кажется, что за границей преуменьшают трагичность ее судьбы. Она дает развернутую отповедь Струве: «первое постановление 1925 года… Даже упоминание моего имени (без ругани) <…> г-ну Струве кажется мало, что я тогда достойно все вынесла <…> бормочет что-то о новом рождении в 1940 г. <…>. Очень мило звучат критические статьи того времени. Напр<имер>: «Критика и контрреволюция». <…> Всем этим с высоты своего калифорн<ийского> великолепия г-н Струве пренебрегает (как?). Он говорит о тяжко больной (находили даже туб<еркулез> брюшины) – нашли или нет? – женщине, кот<орая> чуть ли не каждый день читала о себе оскорбительные и уничтожаю<щие> отзывы <…>». Анна АХМАТОВА. Т. 5. Стр. 230—233 Называются эти записки «Для Лиды» – то есть чтобы Лидия Корнеевна сохранила, переработала, дала ход. «Первого постановления» никакого не было. О кресте своем не говорят так часто. ИВАНОВ-РАЗУМНИК. Анна Ахматова. Стр. 340 19 июня 1960 г. Дневники Чуковской полны рассуждений о творчестве Пастернака. Когда я побывала у нее впервые после похорон, она еще была полна скорбью. <…> Теперь первое потрясение прошло, и она опять говорит о Борисе Леонидовиче хоть и с любовью, но и с раздражением, как все последние годы. Снова – не только соболезнует, но идет наперекор общему мнению, оспаривает, гневается <…>. – Какие гонения? Все и всегда печатали, а если не здесь – то за границей. Если же что-то не печаталось – он давал стихи двум-трем поклонникам и все мгновенно расходилось по рукам. Это тоже признак благоволения властей? «Сероглазый король» тоже расходился (а больше нечему было). Деньги всегда были. Сыновья, слава Богу, благополучны. <…> Чуковская заступается: Родившийся в рубашке, счастливый от природы Пастернак научился чувствовать чужую боль, уже неизлечимую веснами. <…> Деньги у него были благодаря необычайному переводческому трудолюбию, <…> и деньгами своими он щедро делился со ссыльными и с тою же Анной Андреевной. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 404 Пусть в долг, но был готов отдать и не в долг. Готовность – это все. Ахматова не дала денег погибающему шестнадцатилетнему сыну Цветаевой. Вступила с ним в счеты. Он погиб, и она ни разу о нем не вспомнила. Никогда. «Глаза убийцы» – у укравшего от голода – так она говорила о нем. К чему затевать матч на первенство в горе? Материнские страдания Ахматовой ужасны. И ждановщина (ничего, кроме слова, для нее не значившая. Ну, непечатание ненаписанного и неприсылание приглашений на партсобрания). И нищета (при возможности заработать). И все-таки она, Анна Ахматова, счастливее тех матерей, к которым сыновья не вернулись. Пастернаку страданий оказалось достаточно, чтобы умереть. Выносливость у каждого разная. Пастернак был задуман на 100 лет, а умер в 70. И не умер, а загнан в гроб. В 60 лет он был подвижен, влюбчив и способен к труду, как юноша <…>. Все это я произнесла осторожно, а потому и неубедительно. Анна Андреевна слушала, не удостаивая меня возражениями. Только ноздри вздрагивали (как у графинь в плохих романах). Жаль, что она не была на похоронах, подумала я. Дело не только в том, что собралось около полутора тысяч человек. Там сознание, что хоронят поэта, избравшего мученический венец, было явственным, громким, слышным. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 405 Она это и так почувствовала, отсюда и «гнев». С поэта, правда, мы спросим не за мученичество, а за поэзию. Шпиономания Воспоминания Н.А. Роскиной: <…> Ахматова стала мне говорить, что с ней нельзя встречаться, что все ее отношения контролируются, за ней следят, в комнате – подслушивают, что общение с нею может иметь для меня самые страшные последствия. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 47 Не более страшные, чем те, которые могли быть у Л.К. Чуковской, которой Ахматова передала на хранение свой «запретный» архив перед войной – когда та ждала неминуемого ареста после расстрела мужа. Навязала – все-таки Чуковская воспринимала свое положение однозначно. Тогда вопрос для Ахматовой заключался в том, что в любом случае избавиться от компромата и – если уж не судьба – скорбным укором встать перед тем, кто не сберег, а сейчас – просто нагнетать страсти. Запись Л.В. Шапориной: <…> Я было начала что-то рассказывать – она приложила палец к губам и показала глазами наверх. В стене над ее тахтой какой-то закрытый не то отдушник, не то вентилятор. – «Неужели?» – «Да, и проверено». Звукоулавливатель. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 4. Стр. 55 Проверено. При ее всегдашних величии и гордости можно было бы не унижать себя подробностями. Я не только об этом эпизоде – кто его знает, может, и был у нее «звукоулавливатель». Только вот «проверить» это сложновато, не имея, так сказать, доступа. Если она его имела – кто знает, может, как плату, потребовали от нее помощи в установлении контроля – не за ней, а за ее гостями? Этого тоже нельзя отрицать. Дорогу в «Большой дом» (это ленинградское название) она знала – письма брата туда носила (по собственной инициативе, была отправлена назад, даже не заплатили). 28 ноября 1963. «Кто-то из моих ближайших друзей безусловно состоит у них на жалованьи. Нет, нет, не из ближайших, вы, например, вне подозрений». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 110 Поклонилась ли ей Лидия Корнеевна в ножки, что не приходится теперь отмываться? Здесь интересен, конечно, не ее психоз, а маниакальная подозрительность – чаще, правда, она спокойно называет имена этих «ближайших друзей». Во время войны М.Д. Вольпин и драматург Эрдман, оба в военной форме, навестили, попав в Ташкент, Ахматову. Они знали только приблизительно, где находился дом и, по ее словам, всякий, у кого они спрашивали, в какой она живет квартире, спешил, в уверенности, что «за ней пришли», сообщить им что-нибудь разоблачительное. Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 130 Здесь интересна неосторожная – неужели выброшенная, как SOS, записка в бутылке: смотрите, что здесь было на самом деле?! – оговорка «по ее словам». Много позже Ахматова рассказывала Берлину, что ей следовало не меньше двух раз в день подходить к окну, чтобы дежуривший на улице шпик мог удостовериться, что она не сбежала, не покончила с собой. Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 159 И что происходило, если она, заспавшись, не подходила? А Берлин – он поверил ей? А эти исследования (сколько раз, куда подходить, в чем конкретно надо удостовериться шпику: особенно как бы не покончила с собой! и пр.) кто ей предписал, каким образом? Она усталая, раздраженная. Рассказала о новых подвигах Двора Чудес. У нее пропали: заметки о Пушкине, воспоминания о Мандельштаме, выписки из дневника Якова Захаровича. «<…> Может быть, еще найдутся, – сказала я. – Может быть, в Ленинграде. А, кроме того, не купить ли вам для рукописей чемоданчик с ключом?» – «Ах, оставьте, пожалуйста, – оборвала меня Анна Андреевна, – какие ключи? Просто хочется все сжечь!» Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 441 Рукописи нашлись. Я спросила, собраны ли у нее, наконец, дома все ее стихи. Все ли записаны? Тут воспоследовал не монолог – взрыв. <…> Она подошла к табуретке, на которой стоял чемоданчик, и с яростью принялась выкидывать оттуда на тахту рукописи, книги, тетради, папки, блокноты. «Как я могу записывать? Как я могу хранить свои стихи? Бритвой взрезают переплеты тетрадей, книг! Вот, вот, поглядите! У папок обрывают тесемки! Я уже в состоянии представить коллекцию оборванных тесемок и выкорчеванных корешков! И здесь ТАК, и в Ленинграде ТАК! Вот, вот!» (Она швыряла на стол тесемки и картонки. Господи, думалось мне, ну зачем выдергивать тесемки? Ведь их развязать можно.) Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 419 Тихим, но яростным голосом пожаловалась, что ее папки явно подвергаются просмотру: кто-то бритвой взрезает корешки. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 362 Агата Кристи на старости лет рассуждает о своей удавшейся жизни. Хорошо, конечно, писать такие возвышенные слова. А что, если я проживу лет до девяноста трех, сведу с ума всех близких тем, что не буду слышать ни слова <…>. Буду яростно ссориться с сиделкой и обвинять ее в том, что она хочет меня отравить, или сбегать из лучшего заведения для благородных старых дам, обрекая свою бедную семью на бесконечные тревоги? Агата КРИСТИ. Автобиография. Стр. 632 Анна Андреевна в очередной раз отдыхает в санатории. Затем последовал неприятный рассказ о какой-то даме, с которой она подружилась и ходила гулять. Читала ей стихи. Однажды, когда Анна Андреевна читала, в комнату вошла докторша. И на следующий день объявила той даме, что чтение стихов слишком возбуждает Анну Андреевну, ей это вредно. <…> Анна же Андреевна полагает, что этот запрет неспроста, что дело тут совсем не в ее здоровье. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1952—1962. Стр. 278 Ей звонит поклонница, она считает, что – провокаторша. «Извините меня, пожалуйста! – закричала она, не сдерживаясь. – Я знаю, как говорят поклонники. Я имею право судить. Уверяю вас. Это совсем не так». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 179 Мои слова вызвали только ярость. «В. Г[аршин] сказал про меня нашей общей знакомой: «Мадам психует». А не следует ли предположить, что не я психую, а сумасшедшие те, кто не умеет сопоставить самые простые факты…» Она стала шепотом рассказывать мне о волоске, который, оказывается, не исчез со страницы, а был передвинут правее, пока она ходила обедать. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 179 Она в течение жизни часто закладывала в книги волоски. Очень похоже также и на то, что про волосок все она придумывала – она его вовсе не закладывала, он, естественно, не передвигался, и заподозрить никого ей не хотелось. Рассказ был придуман для того, чтобы показать, насколько она близка к безумию. Ну и смотреть со стороны – как на это реагируют близкие. Весной 26 года. <…> Анна Андреевна в то время не писала писем, не говорила по телефону. У нее было такое настроение, что ее слушают, что письма ее смотрят, и она сразу сообщила, что писать не будет. Ну, может, это и не было так, но у нее было такое состояние. Л.В. ГОРНУНГ в записи Дувакина. Стр. 94 Помню, в моем присутствии одна простодушная – а может быть, не столь уж простодушная – особа спросила Ахматову: «Анна Андреевна, ну откуда вы знаете, что за вами следят?», и Ахматова ответила: «Голубушка, этого нельзя не заметить!» Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 84 Вообще-то говоря, не особенно и остроумный ответ, чтобы его так патетически предварять «…И ответила Ахматова». Это хорошо еще характеризует ее привычное хамство: ну что это за «Голубушка»? Про Наймана надо писать отдельную книгу комментариев. Просто переписать ее, ставя отточия и восклицательные знаки. Нужен борхесовский автор, который переписал «Дон-Кихота» Сервантеса. Вот я перепечатываю без пропусков: В ней не было ни тени русской ксенофобии и подозрительности к иностранцам. Ее не было ни у кого! Какая там ксенофобия! У русских был дикий интерес, подобострастие, страстное желание хоть чуть-чуть потянуть на себя высочайшее иностранное внимание. Шпиономания же, к концу ее жизни укоренившаяся в умах и сердцах публики, была ей отвратительна. (Другое дело – что она не избежала отравы шпикомании – может быть, недостаточно основательно предполагала – а предположив, убеждала себя и близких, – что такая-то «к ней приставлена», такой-то «явно стукач».) Анатолий НАЙМАН. Рассказы о Анне Ахматовой. Стр. 157 Найман не мог не назвать всего, потому что он все видел, он уличал ее во всем – а потом давал смехотворное объяснение, издевательское, но высказанное смиренным тоном, или как бы приподнимаясь в некие совершенно заоблачные вершины, где витал великий дух Ахматовой, и там уже по теории относительности все самое омерзительное, мелочное, что было в ней, представлялось великим. Люди заслужили эту книгу, все заглатывалось не раздумывая. Считается, что Найман написал панегирик Анне Андреевне, но ему ничего не оставалось делать, он не мог писать плохо ни о Бродском, ни об Ахматовой – его бы тогда спасло только то, что те умерли своей смертью, иначе все бы знали, кого назвать Сальери двадцатого века. Я вспоминаю, как еще в пятидесятых годах Ахматова чувствовала постоянную слежку. Иногда, если мы шли по улице, она указывала на шпиков, которые ее сопровождали… Михаил АРДОВ. Возвращение на Ордынку. Стр. 34 А на Недотыкомку? Передонов был уверен, что за дверью стоит и ждет валет и что у валета есть какая-то сила и власть, вроде как у городового: может куда-то отвести, в какой-то страшный участок. А под столом сидит недотыкомка. И Передонов боялся заклянуть под стол или за дверь. Федор СОЛОГУБ. Мелкий бес. Дело Бродского «Она помогала вам, не так ли?» – «Да, она здорово мне помогала». – «Когда вы были в тюрьме?» – «Благодаря ей я был освобожден. Она развила бурную деятельность, подняла народ». Иосиф БРОДСКИЙ. Большая книга интервью. Стр. 18 13 марта 1964 года в Ленинграде поэт Иосиф Бродский был осужден по сфабрикованному обвинению в тунеядстве и приговорен к 5 годам принудительных работ на Севере, впоследствии сокращенным до полутора лет (без изменения приговора). Вот «бурная деятельность». Чуковская читает статью. Кончается статья угрожающе: «Такому, как Бродский, не место в Ленинграде». Знаем мы это «не место». Десятилетиями оно означало одно место: лагерь. Анна Андреевна очень решительно села. Опустила ноги на пол. Прислушалась к сердцу. Встала на ноги. И села за стол. Мы начали отбирать стихи для «Нового мира» <…>. 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12 |
|||||||