 |
|
Популярные авторы:: Громов Дмитрий :: Компьютерра :: БСЭ :: Андерсон Пол Уильям :: Биленкин Дмитрий Александрович :: Уэллс Герберт Джордж :: Каганов Леонид Александрович :: Говард Роберт Ирвин :: Картленд Барбара :: Эллисон Харлан Популярные книги:: Завещание Оскара Уайльда :: Справочник по реестру Windows XP :: Час Предназначения :: Когда Спящий проснется :: Мертвец (Опыт посмертного соавторства) :: Чужой в незнакомом городе :: Фокус :: “Мастер и Маргарита”: гимн демонизму? либо Евангелие беззаветной веры :: Старый дракон :: Ничто не случайно |
Анти-АхматоваModernLib.Net / Биографии и мемуары / Тамара Катаева / Анти-Ахматова - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 6)
Есть небольшая разница: всего лишь ИЗ-ЗА Агранова Маяковский застрелился САМ (если здесь вообще было «из-за», но вот «сам» – несомненно было), а Алексей Толстой ЛИЧНО застрелил Мандельштама. Такова, по крайней мере, версия Ахматовой. После комиссаров пошла мелочь: шпионы. Юзеф Чапский. Бродский: Отношения с Чапским могли быть только осторожными. Ведь он, насколько я знаю, занимался контрразведкой у генерала Андерса. Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 247 Сэр Исайя Берлин. Волков: В своих воспоминаниях Берлин настаивает, что шпионом он никогда не был. Но его рапорты из британского посольства в Москве вполне соответствуют советским представлениям о шпионской деятельности. Бродский: Советским, но не ахматовским. Иосиф Александрович, а она что – их читала? чтобы сравнивать со своими представлениями или непредставлениями о шпионской деятельности? Хотя Ахматова, думаю, догадывалась о служебных обязанностях Берлина. Соломон ВОЛКОВ. Диалоги с Бродским. Стр. 247 Не сомневаюсь. Похвальная небрезгливость. Однако это все-таки ее страна, верно? «Не с теми я, кто бросил землю» и прочее. Она с теми, кто против нее шпионит. О Цветаевой. «Уверяю вас, Лидия Корнеевна, Марина про Сергея была отлично осведомлена». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 259 Осведомлена-осведомитель-осведомительница… Все – осведомители. И тут выходит Анна Андреевна Ахматова в белом фраке. «Героизм» Я понял, что ее жизнь была какая-то уникальная. И на меня невероятное впечатление произвели ее гордость, героизм. Она была человек не добрый, не в этом дело. Очень умна, очень царственна. Исайя БЕРЛИН. Беседа с Дианой Абаевой-Майерс. Стр. 91 Героизм Ахматовой, действительно один из столпов ее имиджа, сформировался во время войны. Она жила в Ленинграде и с первых же дней войны стала паниковать. Подробности ее двухмесячного «блокадничества» (ДО начала блокады), бегства (спецбегства), привилегий в пути и авторитетного (с отчетливым иерархическим лагерным душком) проживания в эвакуации в Ташкенте – подверглись неумолимому огероичиванию впоследствии. Люди не могли говорить о ней, не присочинив какую-нибудь героическую подробность. Только потом узналось из устных и письменных рассказов Зои Борисовны Томашевской, в каком положении Анна Андреевна очутилась в осажденном Ленинграде. Пунин с Анной Евгеньевной, дочкой Ирой и внучкой Аней был эвакуирован вместе со всей академией художеств в Самарканд. Ахматова осталась одна в опустевшей квартире на Фонтанке. Томашевские взяли ее к себе. Эмма ГЕРШТЕЙН. Мемуары. Стр. 302 Даже если у Томашевских была неправильная информация, Ахматова, когда оказалась у них, могла им спокойно все разъяснить, и никто из них не смог бы никогда, ни письменно, ни устно повторять эту клевету на Пуниных. Значит, эта клевета – не незнание, раз уже упоминаются и кто поименно, и куда, т.е. подробности – клевета исходила от самой Героини. Пунины НИКУДА НЕ сбежали, СПАСАЯ себя, БРОСАЯ на произвол судьбы Ее. Вот как было на самом деле. В июле и августе 1941 года А. Ахматова как «неслужащая» привлекалась к общественным работам и дежурствам. Анна Андреевна, я и еще две-три женщины из нашего дома красили противопожарной смесью балки на чердаке Шереметьевского дворца. Обращения управдома к А.А. Ахматовой при вызовах ее на работу и дежурства неизменно сопровождались угрозами и хамством, которые Анна Андреевна с трудом выносила. Все это вынудило ее в конце концов перебраться в писательский дом (канал Грибоедова), здесь ее поддерживала семья Томашевских. Воспоминания И.Н. Пуниной. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 57 Ахматова рассказывала: «Вы думаете, я хотела уезжать? – я не хотела этого, мне ДВА раза предлагали самолет и наконец сказали, что за мной приедет летчик. Все здесь ужасно, ужасно». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 369 Дневник 1941 год. 25 сентября, вечер, 11 часов. Днем зашел Гаршин и сообщил, что Ан. послезавтра улетает из Ленинграда. (Ан. уже давно выехала отсюда и последнее время жила у Томашевского в писательском доме, где есть бомбоубежище. Она очень боится налетов, вообще всего.) Николай ПУНИН. Дневники. Письма. Стр. 348 8 сентября. 8-го бомба упала совсем близко – в Мошковом переулке, потом на Дворцовой набережной. <…> Анна Андреевна запросилась жить в убежище. Воспоминания З.Б. Томашевской. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 58 1941 год. Странно мне, что Аня так боится: я так привык слышать от нее о смерти, об ее желании умереть. А теперь, когда умереть так легко и просто? Ну, пускай летит! Николай ПУНИН. Дневники. Письма. Стр. 348 24 сентября. Зашла к Ахматовой, она живет у дворника, убитого артснарядом на ул. Желябова (см. воспоминания З.Б. Томашевской: 17 сентября Анна Андреевна попросила дворника Моисея купить ей пачку «Беломора». Он пошел и не вернулся – но это уж пустяки, мужики-с) в подвале, в темно-темном уголку прихожей, вонючем таком. На досках – матрасишко. На краю, затянутая в платок, с ввалившимися глазами – Анна Ахматова, муза плача, гордость русской поэзии. Она почти голодает, больная, испуганная. И так хорошо сказала: «Я ненавижу Гитлера, я ненавижу Сталина». Запись О.Ф. Берггольц. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 59 Далее будут приведены воспоминания, где Ахматова с озлоблением негодует, как морально опустились ленинградцы после войны – вернее, после блокады, еще до окончания войны. Наверное, можно опуститься морально, или – чувствовать себя опустившимся морально, или, в отчаянии, – назвать себя опустившемся морально – тому, кто съел свою кошку, кто дал умереть своей собаке, кто недодал кусок хлеба своей матери. Недодал, взял себе и съел. И мучается. Считает себя морально опустившимся – он переступил через все, и этого уже не исправишь. Но не Анне Андреевне Ахматовой, мгновенно действительно опустившейся просто от страха в первые же дни войны, пьянствовавшей и объедавшейся в Ташкенте, об этом судить. 25—26 сентября. О записи и передаче по Ленинградскому радио выступления А.А. Понесся над вечерним на минуту стихшим Ленинградом глубокий, трагический и гордый голос «музы плача». Но она писала и выступала в те дни совсем не как муза плача, а как истинная и отважная дочь России и Ленинграда. Ольга БЕРГГОЛЬЦ. Говорит Ленинград. Стр. 347 Написав предательски формальные стихи, которые она сама с презрением (к читателям, очевидно) называла «патриотическими», она смогла заставить поверить, что она – отважна: просящаяся в убежище, рассказывающая о «неспокойстве в доме», сбегающая от работ, испуганная и опустившаяся – отважна. Это подписание обращения – единственный геройский поступок Анны Андреевны за время войны. Вы слышали, верно, о героическим подвиге Раевского, обнявшего двух сыновей и сказавшего: «Погибну с ними, но не поколеблемся!» Лев ТОЛСТОЙ. Война и мир Такого же рода и беспримерное мужество Ахматовой. 26 сентября. Удостоверение о бронировании жилплощади, выданное А.А. в связи с эвакуацией из Ленинграда. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 59 За удостоверением следующего дворника посылала или сама отважно сходила? 28 сентября. Решили эвакуировать Ахматову. Она сказала, что ей нужна спутница, иначе она не доберется до места. Она хотела, чтобы ее сопровождала Берггольц. Это была самая влиятельная поэтесса Ленинграда тогда – Ахматова была всегда внимательна к таким вещам. Ольга решительно отказалась эвакуироваться с Ахматовой, и с ней отправилась в путь Никитич. Воспоминания Е.Л. Шварца об эвакуации по решению горкома партии А.А. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 60 Слухи о ее романе с Блоком Ахматова называла народными чаяниями. Встречается Пушкин с Гоголем на Невском проспекте… Летят в эвакуацию Анна Ахматова и Ольга Берггольц – две героические защитницы Ленинграда… Ольга Берггольц решила остаться со своим народом. Я не считаю, что это единственно правильный путь. Я считаю, что в такой момент составлять эффектные пары, как в мазурке, – вот что не совсем этично. Нина тогда ничего не знала об Анне Андреевне, кроме того, что она в Ленинграде. «И никуда она оттуда не уедет. Ни за что не уедет», – убежденно говорила она. Однако, слава богу, получилось по-другому. Маргарита АЛИГЕР. В последний раз. Стр. 351 Как еще можно было говорить об Ахматовой? Их самолет эскортировали семь самолетов. Она сказала: «Надо было давно уехать». Н.Г. ЧУЛКОВА. Об Анне Ахматовой. Стр. 39 О бегстве, «геройском», конечно, Ахматовой из Ленинграда – ее стих: Все вы мной любоваться могли бы, Когда в брюхе летучей рыбы Я от лютой погони спаслась… Какой образ! И этот «авангардизм» совершенно неожиданного предположения, что кто-то взялся бы любоваться ею, – не для эпатажа, мол «люблю смотреть, как умирают дети», – а просто, чтобы ритмично заполнить строку, когда нечего сказать. Брюхо летучей рыбы – это образ, ради которого все строится (сомнительного достоинства), а уж «я от лютой погони спасалась» – это привычное, это наше, геройское, ахматовское. Великая пианистка Мария Юдина была ленинградкой, профессором ленинградской консерватории. За ее религиозность ее лишили преподавательского места, она уехала работать в Москву. Когда началась война и блокада – вернулась – безо всяких брюх летучих рыб, никого – всех вас! – не приглашая любоваться собою. Она ездила на фронт, как Вы знаете. В Ленинград, когда он находился в окружении, когда там было очень небезопасно. А ее тянуло всюду. Где была опасность и «грозило гибелью», ее туда тянуло. И она туда ездила очень часто. И там играла. <…> Она считала, что человек существует для того, чтобы сгореть, чтобы отдать себя, чтобы пожертвовать собой. М.М. БАХТИН. Беседы. Стр. 259 Все искали способа уехать из осажденного города – Юдина рванулась туда; это и было христианством в собственном смысле, не больной и изломанной жаждой страдания, но верой в то, что разделенное страдание легче переносится. Дмитрий БЫКОВ. Борис Пастернак. Стр. 617 О соседской собаке. Я сказала, что сквозь полуоткрытую в доме Гитовичей дверь видела Литжи. «Правда, красавица? – оживленно спросила Анна Андреевна и прибавила: – У нее восемнадцать медалей, а у меня только три». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1963—1966. Стр. 98 Награды Ахматовой: «За доблестный труд в ВОВ 1941—45 гг.», «За оборону Ленинграда» и юбилейная медаль «В память 250-летия Ленинграда». Лучше бы колли прибавили девятнадцатую медаль. Я видела ее на фотографии. Прекрасная собака. В военные годы начинается вторая слава Ахматовой. Наконец-то ее патриотизм оценен. Н. ГОНЧАРОВА. «Фаты либелей» Анны Ахматовой. Стр. 47 О второй славе и патриотизме см. главу «Я была с моим народом». Перевезли Ахматову бесплатно в Москву, а в Москве Литфонд снабжает ее в дорогу продуктами. Анна Андреевна сказала, что она надеется на хороший прием у татар благодаря своей татарской фамилии. Н.Г. ЧУЛКОВА. Об Анне Ахматовой. Стр. 39 В Ташкенте. Она получила медаль – за защиту Ленинграда. Материально она благополучна: получает лауреатское снабжение и квартиру. Н.Я. Мандельштам. Письмо В. Кузину. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 60 «Правда» напечатала ее стихи «Мужество», посланные туда не ею – сейчас же ей предложили комнату в новом доме со всеми удобствами и ордер на саксаул. Она пока отказалась. Трудно жить одной, а в общежитии у нее свита, а саксаул взяла. Письмо В. Меркурьевой. ЛЕТОПИСЬ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА. Т. 3. Стр. 71 О Ташкенте. Рассказ Анна Андреевна начинала так: «Я лежала в тифозном бараке». Вяч. Вс. ИВАНОВ. Беседы с Анной Ахматовой. Стр. 488. Тиф он и есть тиф, и если бы не ее всегдашнее желание как-то в более отредактированном виде представить все обстоятельства своей жизни, то «тифозным бараком» – больницей ЦК, в которой, по ее настоянию, она лежала – можно было бы пренебречь. На подоконнике лежала плитка шоколада. Это приходила Анна Андреевна, положила и ушла. Это она – блокадница, это видение из другого мира, это она, знавшая голодные грезы, принесла эту шоколадку и, верно, радовалась, что нас нет дома. Г.Л. КОЗЛОВСКАЯ. «Мангалочий дворик…» Стр. 385 Это сейчас, по прошествии 60 лет, можно в этом не разбираться и любой даме, выехавшей во время войны из Ленинграда – поверить, что она была блокадницей. Но тогда счет шел на дни. Тогда уехавший из Ленинграда 31 декабря 1941-го и уехавший в двадцатых числах наступившего января 1942 го – это были люди, видевшие совсем разное. Декабрьский видел голод. Январский – смерть, истребление народов, уход их в небытие. Если кто-то хотел бы знать правду об Ахматовой, или смел бы ее знать – видел бы яснее ясного, что она, выехавшая – вылетевшая чуть ли не на персональном самолете («за мной летчика хотели прислать») в сентябре, никогда не была блокадницей. Но создание своего имиджа – это ее епархия. Здесь она как рыба в воде, и в глазах ташкентцев она была несравнимой героиней. Ольга Берггольц была пред ней – никто, трусливая тыловичка. Анна Андреевна Ахматова не знала и «голодных грез». Хоть она и напишет, что знала четыре «клинических голода», перечислив и ташкентский, и скажет в интервью «Таймс» о том, что ей пришлось голодать – заявление, ужаснувшее действительно знавшего всю ее жизнь Корнея Чуковского, – блокадницей она не была и голодных грез не видела. В эти военные годы она была на вершине своей популярности. Это отразилось на ее манере держать себя. Е. ГАЛЬПЕРИНА-ОСМЕРКИНА. Встречи с Ахматовой. Стр. 242 В Ташкенте у нее свои проблемы. Пожив сыто в лауреатском доме и беспокоясь, что оставшийся в Ленинграде Гаршин не слишком-то заваливает ее письмами и, возможно, раздумал жениться, Ахматова решает немного развлечься и успокоиться насчет Гаршина, навестив его. 12.06.1942. NN вдруг объявила мне третьего дня, что она хочет ехать с подарками ленинградским детям в Ленинград и что она уже возбудила об этом ходатайство. Я решилась возражать. «Вам не следует ехать в Ленинград. Ленинградцы снова должны будут вывозить Вас, и тем самым Вы создадите им лишнюю заботу». – «Поеду. Приду к Алимджану и скажу: в Ленинграде меня любят. Когда здесь в декабре Вы не давали мне дров (помнит) – в Ленинграде на митинге передавали мою речь, записанную на пластинку». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 461 Недавно она жаловалась, что выступать приходится бесплатно, нет, авторские она хочет получать и с пластинок. Вот история «в тему»: о том, как круглый сирота Георгий Эфрон, Мур, сын Марины Цветаевой, стремился из Ташкента в Москву, но не мог купить билета и у него истекал срок пропуска. Уехать – начать жить – было невозможно. …пошел к Ахматовой – «сейчас ничего не вижу, что могла бы для вас сделать» (к Ломакину отказалась обратиться, мол, слишком маленькое дело, чтобы обращаться к «главе государства»). В общем, лед и отказ. Георгий ЭФРОН. Дневник. 1943 год. Стр. 292 Упоминает Мур и Алимджана, у которого Ахматова намеревалась конвертировать народную любовь к себе в дрова и авиабилеты: Алимджан смог бы, но, конечно, ничего не сделает. Георгий ЭФРОН. Дневник. 1943 год. Стр. 293 Ахматова не станет хлопотать и перед Алимджаном: действительно, ей самой ехать гораздо важнее. Проговаривается Чуковской (да та и догадалась): рвется в Ленинград отнюдь не из-за несчастных ленинградских детей с несчастными подарками, а к Гаршину. «Вот, вы меня отговариваете ехать, а если бы Ваш Митя был там, Вы б поехали?» – «Да». «Ну, то-то же». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 461 «Митя», приведенный для ПРИМЕРА, – это расстрелянный муж Лидии Чуковской. Причина такой бестактности – даже не в жестокости, а просто в распущенности: когда-то ей там о чувствах бедной Лидии Корнеевны задумываться, да и стоит ли того! Ну и «Митя» не был женатым любовником с неясными намерениями, а если бы Чуковская и поехала – то не прикрывалась бы ленинградскими детьми, ехала бы на свой страх и риск, правительственных самолетов ей не предоставили бы, и под это дело не оговаривала бы себе дров на будущую зиму с учетом недодачи за протекшую – в пересчете на митинги и пластинки. «Мусорный старик» (Лев Толстой) во время голода не собирал «подарки детям» (особенно в виде предлога для организации свидания с любовницей за государственный счет), а ОРГАНИЗОВЫВАЛ ПОМОЩЬ. Конечно, в Советском Союзе организовывать помощь нельзя – когда правительство организовало саму блокаду. Но образ барыньки с подарками все-таки слишком малосимпатичен. Тем более что барыня откровенно говорит не «А если бы Ваша дочь Люша?..», а «Если бы Ваш Митя…»: что едет не к бедным малюткам, а к любовнику, который не особенно, видно, «за ней скучает». А между прочим, «мусорный старик» организовывал помощь голодающим не по своей воле, вернее, не по своей охоте. Помощь была противна его убеждениям. Он отказывал всем, кто призывал его к участию в помощи голодающим. Но теории не устояли перед голодом. Толстой взял деньги у Софьи Андреевны, дочерей – и уехал «на голод». Он так смог организовать это дело и в таком широком масштабе, что его «методиками» пользовались в России и при других голодах. Ему же приходилось и мучиться самому, и оправдываться перед ожесточенными нападками «правоверных» толстовцев. Все, что вы пишете мне, совершенная правда… Я был против… Согласиться – значит стать в противоречие со своим убеждением, что помощь настоящая, всегда и всем действенная состоит в том, чтобы очистить свою жизнь от греха, и что всякая помощь чужими, отнятыми от других трудами, есть обман, фарисейство и поощрение фарисейства; не согласиться – значит отказать в поступке, который может облегчить сейчас страдания нужды. Я по слабости своего характера избираю второй выход, и мне это мучительно. Лев ТОЛСТОЙ. Письмо 1891 года Анна Ахматова, сытая, пьяная, получающая медали, желающая, чтобы 90 килограммов ее тела доставили – на правительственном! на специальном! самолете, в брюхе летучей рыбы или как там!.. – в Ленинград вместо нескольких мешков муки, чтобы она могла напомнить о себе любовнику, а в случае отказа властей бряцает славой и угрожает – эта «великая душа», Анна Ахматова, она могла бы мысленно представить пропасть, которая отделяла ее нравственную позицию от позиции «мусорного старика». Соглашусь, что позиция Толстого на ступеньку выше обыкновенного здравого смысла и обыкновенного сострадания, но само зияние пропасти – неужели было ей не видно? «Я была с моим народом» Я была с моим народом Там, где мой народ, к несчастью, был. Анна АХМАТОВА …Тогда (когда-то) еще Ахматова не умела употребить свой дар на то, чтобы воодушевлять и вселять мужество в людей, как во вторую мировую войну. Аманда ХЕЙТ. Анна Ахматова. Стр. 66 Во «вторую мировую войну» – несомненно, уже могла. Известно это со слов самой Анны Андреевны – Хейт записывала за ней. А.А. очень многое диктовала о себе одной англичанке, которая пишет о ней книгу. Ю.Г. ОКСМАН. Из дневника, которого не веду. Стр. 646 Попытки «воодушевлять и вселять мужество в людей» предпринимались и во время Первой мировой войны. В 1915 году Ахматова пишет «Молитву», проникнутую готовностью пожертвовать всем во имя военной победы: Так молюсь за твоей литургией, После стольких томительных дней, Чтобы туча над темной Россией Стала облаком в славе лучей. Это настроение совсем напоминает настроение Жанны Д’Арк, с той только разницей, что настроение Ахматовой остается настроением, а Орлеанская дева «одела латы боевые», «в железо грудь младую заковала» и «Карла в Реймс ввела принять корону», но, видимо, активность французской крестьянки XV века и русской дворянки XX различна. Г. ЛЕЛЕВИЧ. Анна Ахматова (беглые заметки). Стр. 475 Это – как эпиграф. О том, какой она была «героиней», мы только что говорили. Сейчас о том, как она просто была со своим народом – так, как был он. Или не совсем так. Речь пойдет о том, как Анна Андреевна переждала войну в Ташкенте в эвакуации. Не будем спорить – доля, выпавшая миллионам. В «Ташкентской тетради» Лидия Чуковская называет Анну Ахматову NN. Вчера днем я пошла с Ираклием на рынок, мы купили три пустых ящика и лопату угля и поволокли к ней. NN лежала в кровати, кружится голова и болят суставы. При мне встала, вымыла посуду, сама затопила печь. Сказала фразу, очень злую, и, в известной мере, увы! правдивую. «Я ведь в действительности не такая беспомощная. Это больше зловредство с моей стороны». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 350 Давно замечено. В эвакуации встречаются бытовые трудности. NN оглушает меня: «Вот, товарищи пришли сказать, что мне отказали в прописке…» У NN кружится голова. Вижу, что она страшно встревожена. «Я же вам еще в поезде говорила, что так будет», «что ж! Поеду в кишлак умирать!..» Я пытаюсь говорить, что все наладится, но получаю грозную и гневную отповедь: «Марину из меня хотят сделать! Болтуны! Им бы только поговорить об интересном! Не на такую напали». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 352 Не на такую, это точно. Это я отнесу в разряд ее коммунальных криков, фуй и пр., чтобы видели, в каком контексте она «Марину» упоминает. Марине Цветаевой, впрочем, отказали в должности судомойки в писательской столовой – а не в прописке в лауреатском доме. Выяснилось: никакого отказа не было. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 353 А как бы хорошо было поехать умирать в кишлак! Она же смерти все хотела! «Не желаю я больше слышать ничего о прописке. Если Ташкент не хочет связать свою биографию с моей – пусть. Видно, что она очень уверена в себе. Пусть меня вышлют. Так еще смешнее». Я замолчала. Мне не нравится это ее желание непременно пострадать. Она ведь сама отлично знает, что власти дали разрешение на прописку в одну минуту, что никто не собирается ее выселять – а вся загвоздка в неряшестве и лени Радзинской. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 359 Читатель! Не пропускай ни слова из трагических речей! Если вы большой поклонник Ахматовой – можно будет найти применение горькому восклицанию: Ташкент не захотел связать свою судьбу с ахматовской! <…> (несколько строк густо зачеркнуты. – Е.Ч.) в то время как все порядочные люди радостно служат ей – моют, топят, стряпают, носят воду, дарят папиросы, спички, дрова… Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 373 Начинаются зачеркивания в дневнике Лидии Корнеевны. А.А. показала мне полученную ею бумажку, которая ужасно оскорбила ее. Это было приглашение выступить в лазарете для раненых, написанное в чудовищно-грубой форме: «В случае В\неявки Союз будет рассматривать это, как тягчайшее нарушение союзной дисциплины». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 374 Потом пришли О.Р. и Лидия Львовна. Они трещали без умолку, и NN много смеялась, даже падая на постель. Ушли мы поздно. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 381 Она позвала к себе. Легла. В комнате холодновато, с обедами что-то разладилось – и она, которая никогда не жалуется, говорит о «зверином быте». «Как я рада, что вы пришли. Я написала патриотические стихи». Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 381 Какой цинизм – «патриотические стихи». Дипломатическая сноровка дает сбой – о таких вещах лучше промолчать. Утром ходила заказывать для нее продукты, ведро, а вечером пошла к ней. Говорили о возможных отъездах в Москву, и NN опять повторила: «А меня забудут в Средней Азии… Фирса забыли…» Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 383 NN горько жаловалась, что ее заставляют выступать два дня подряд, а у нее нет сил; что она имеет право не работать совсем на основании своей инвалидной карточки («Неужели вы этого не знали?»). На мое предложение показать эту карточку в Союзе: «Тогда меня вышлют в Бухару как неработающую»… Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 384 Сегодня я зашла днем, принесла творог и яйца, долго ждала ее у Штоков, где мы, ни с того, ни с сего дули перцовку. NN почему-то была веселая, возбужденная, шутила. Смеялась, упрашивала меня идти вместе с ними всеми на Тамару Ханум. Но я помчалась в детдом (где записывала рассказы осиротевших детей). Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 385 Слетов заходил при мне, обещал поговорить в Союзе, чтобы NN не трепали по выступлениям. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 386 Лежит, но уверяет, что ей лучше. Комната, заботами О.Р. и Наи, чисто вымыта. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—941. Стр. 386 Мне хотелось проводить ее на почту. В прошлый раз, не получив на почте писем, она захворала и слегла на три дня. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 389 Писем она ждала от Гаршина – тот остался в блокадном Ленинграде, потерял жену – в общем, немного отвлекся от интрижки. NN, увидев меня, кинулась мне на шею и расцеловала. Она казалась очень возбужденной, радостной и приветливой. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 389 Пик второй славы Ахматовой пришелся на время войны: когда ее народ вел войну, ее город переживал самую жестокую масштабную блокаду в истории человечества, ее сын был в тюрьме и в штрафном батальоне – а она пила. Веселилась, отлынивала от работы, вешалась на шею мужчине, проявляла невиданную чванливость, вела скандальную личную жизнь. «Я очень, очень на вас сердита и обижена. Вчера у Беньяш Радзинская заявила: «Я хотела принести вина, но Лидия Корнеевна запретила мне, так как NN сегодня нельзя пить». Я в ярость пришла. Как! Я уже двое суток не курю, на это у меня хватает силы воли, а меня изображают перед чужими людьми безвольной тряпкой, от которой необходимо прятать вино! О вас какой-нибудь пошляк скажет глупость, и она тотчас забудется. А на меня столько клеветали в жизни. И будьте спокойны, что эти три дамы накатают мемуары, в которых читатели прочтут «в ташкентский период жизни NN пила мертвую. Друзья вынуждены были прятать от нее вино». И смутится двадцатый век… Уверяю Вас. Не иначе… Есенин…» Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 395 Некая неприятно-преувеличенная забота о своей репутации несомненно наличествует. В защиту же ее могу сказать, что все это вызывается острым чувством чести, которая, в свою очередь, обусловлена чувством ответственности перед своим народом. Л.К. ЧУКОВСКАЯ. Записки об Анне Ахматовой. 1938—1941. Стр. 395 От которого ей «хочется отмыться». «Меня так балуют, будто я рождественский мальчик. Целый день кормят. О.Р. выстирала мне полотенце, Ная вымыла мне голову и сделала салат оливье, Мария Михайловна сварила яйца, шофер Толстого принес дрова, яблоки и варенье». 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12 |
|||||||