Иван Петрович Батюшков стоял у окна в своей квартире и глядел на пешеходов, которые проходили по тротуару в обе стороны, спеша по своим делам. Его внимание особенно привлекали толстяки, женщины и мужчины разной степени сверхупитанности. Вот совсем еще молодая женщина облеплена жировыми отложениями. Фигура ее утратила нормальные очертания, она шла медленно, раскачиваясь из стороны в сторону, и тяжело дышала. Иван Петрович мысленно пожалел ее: «Бедная, как ты мучаешься… Но скоро я тебе помогу избавиться от страданий».

От этой мысли, а главное, от того, что наконец-то он может помочь всем толстякам, у Ивана Петровича стало легко на душе – отпали многолетние поиски, сомнения, неудачи. Наконец, он нашел формулу, которая осчастливит многих людей, а может быть и все человечество! Именно формулу: всего несколько латинских букв, знаков-закорючек. Но чтобы найти это сочетание, он потратил четыре года! Сам прибор изобрести, а точнее, сконструировать не составляло труда: взял обыкновенный пылесос, чтобы отсасывал…

Впрочем, надо начинать рассказ не с этого. Каждое явление или событие имеет свою предысторию, свои подступы. Были они и в открытии Ивана Петровича. Работал он фармацевтом, после окончания соответствующего факультета медицинского института. Работал, как все фармацевты: составлял порошки, готовил жидкие микстуры по рецептам и на свободную продажу в аптеке. Может быть, всю жизнь так и просидел бы над своими пробирками, колбами и маленькими, словно игрушечными весами и мельничками.

Но… Между прочим, все неординарные события и происшествия начинаются с этого вот «но».

Здесь, наверное, надо познакомить читателей более подробно с Иваном Петровичем и Елизаветой Николаевной.

Оба они в детстве были «деревенские», Ванька и Лизка. Родители трудились на рязанской колхозной земле. Ванька отца не видел, знал по тусклым любительским «фоткам» – погиб он в 1950 году, через пять лет после окончания войны пришла «похоронка». Как оказалось, служил он в части, которая вела борьбу с бандеровцами. Там и сложил свою красивую, кудрявую голову Петр Батюшков (передал сыну крепкое телосложение, спокойный, неторопливый характер, небыструю, но прочную смекалку и бесхитростную русскую покладистость и доброту). Таким Иван рос и пошел служить в армию, где и телом, и душой окончательно сформировался в крепкого, неторопливого, рассудительного человека. Наука определяет несколько типов характера. Холерик – энергичный, порывистый, быстрый на решения. Меланхолик – мечтательный, часто ленивый, человек в себе. Сангвиник – спокойный, вдумчивый, основательный, медлительный. Наш герой был типичный сангвиник.

После срочной службы Иван поступил в мединститут, окончил его и закрепился на постоянное жительство в Москве.

Елизавета тоже рязанская. Росла она, как и Ваня, на природе – здоровой, румяной, фигуристой девицей. В Москву подалась после окончания школы. Поступать в институт. В те годы высшее образование было доступно каждому желающему, но именно это создавало и определенные трудности – в интересные, престижные университеты и институты конкурсы были труднопреодолимые. Скромные деревенские, непробивные ребята Иван и Лиза даже не пытались пробиться в дипломаты, артисты или ученые. Они рады были учиться, лишь бы в Москве, и поэтому без хлопот определились: Ваня – на фармацевтический факультет мединститута, а Лиза – на библиотечный, в педагогический.

Познакомились случайно еще при выборе института. В большой, неведомой и даже страшной Москве почувствовали взаимную опору, все же земляки, рязанские. Особенно сблизило желание помочь, поддержать друг друга. Дружба переросла в любовь. В общем, нашли каждый желанного и после скромной студенческой свадьбы зажили, как говорится, душа в душу.

Лиза оказалась по характеру полной противоположностью Ивану – энергичная, настойчивая, порывистая, быстро загорается, резко судит, но в то же время отходчивая и как Иван по-русски мягкая, сердобольная. Наука называет такой тип характера, как было сказано выше, холерическим.

Несмотря на разницу темпераментов и склада характеров, в семье царили уживчивость и лад. Лиза объясняла это так:

– У нас каждой выпуклости соответствует определенная впуклость.

Шли годы, превратились они в Ивана Петровича и Елизавету Николаевну. Народили детей – Андрюшу и Катеньку. Одинаковые взгляды на воспитание (что бывает очень редко!) еще больше сближали, превращая семью в теплое, родное, всегда желанное убежище для «старых и малых». Все спешили домой со своими бедами и радостями, как говорил Иван Петрович: «Зализывать раны и делиться победами».

Шли годы. Росли дети. А родители толстели. Обычно от полноты с возрастом начинают страдать женщины. В семье Батюшковых было наоборот: Лиза худенькая, стройная, а Иван сначала понемногу, а затем очень заметно стал раздаваться вширь, а в районе живота вырисовывалась неестественная для мужчины беременность.

– Сидячая работа, – оправдывался Иван.

– Лень-матушка, – парировала Лиза. – Уже одышка у тебя, будто все время в гору идешь!

Она любила своего увальня Ивана, проявляя озабоченность о его здоровье, подбирала ему различные диеты для похудения. Вот и в тот день, с которого началось «но», Лиза, придя с работы, сказала:

– Ванечка, мне рассказали замечательную диету.

– У тебя их, наверное, сотня накопилась. Диеты надо не собирать, а соблюдать.

– Вот именно! – согласилась жена, и в этот миг ей и пришла в голову счастливая мысль, которая перевернула всю их дальнейшую жизнь: – Ваняш, придумай чего-нибудь получше диет. Голова у тебя светлая. Что ты все по чьим-то рецептам лекарства готовишь? Напрягись. Изобрети для себя, а потом уж и все человечество тебя оценит и на памятник водрузит. А уж денег ты кучу заработаешь! За похудение тебе женщины любые деньги заплатят!

Как ни странно, с этого разговора все и началось. Конечно, не за деньгами, не за славой погнался Иван Петрович. Был он человек интеллигентный, много читал, мыслил шире своей фармакологии. И сверкнула у него смелая и дерзкая гипотеза: «А почему не поискать? Не боги горшки обжигают!»

И с этого дня загорелся, заполыхал, да так увлеченно, что все получилось: открыл, создал, апробировал.

В день, когда мы с ним познакомились у окна его квартиры, он был счастливый, радостный и окрыленный. И женщине-толстушке, которая с трудом несла свои жиры мимо его окна, пообещал помощь не просто так, наобум. Он сам уже был как Аполлон – подтянутый, поджарый, живот не брюхо, а в мышечных буграх. И жена Лизонька стала еще более фигуристая, чем в молодости, потому что Иван исправил ей небольшие изъяны, которые как муж не замечал, а теперь, вот, как «скульптор» увидел.

Да не только они были счастливы результатом изобретения Ивана Петровича, попала в число первых счастливчиков еще и Матрена Федоровна – уборщица их подъезда. Увидел ее Иван Петрович раскоряченную, когда мыла лестницу, и воскликнул:

– Тетя Матрена (ее все тетей звали), хочешь я из тебя конфетку сделаю?

Матрена Федоровна залилась стыдливым румянцем, фартуком лицо прикрыла:

– Ой, Иван Петрович, нехорошо так над бедной бабой шутковать.

– Не шучу я. Брось свои тряпки. Пойдем ко мне. Немедленно в душ. Лиза тебе халат даст. Сегодня и начнем. Через неделю конфеткой будешь.

И слово сдержал. Через семь сеансов лечения Матрена из рыхлой, круглой, неохватной матрешки стала стройной женщиной с четко выраженной талией и округлыми бедрами.

Теперь они уже трое – Лиза, сам Иван да тетка Матрена – были такие фигуристые, хоть на подиум, новые платья демонстрировать.

Однако для того, чтобы стало понятно, как у Ивана Петровича это получилось, надо вернуться на четыре года назад.

Прежде всего он поставил цель: избавлять полных людей от лишних жировых отложений путем удаления этого вредного и ненужного балласта. Как удалять? Хирургически? Мучительно, сложно, опасно. Операции будут длительные, с потерей крови, возможными заражениями и осложнениями. На теле останется много обезображивающих швов. Не годится такой метод. Надо найти растворитель жира. Разжижать его под кожей и откачивать через тонкие катетеры. Жир будет удален, на теле останется несколько малозаметных пятнышек от катетера.

Вот и искал Иван Петрович четыре года растворитель жира. Сотни различных смесей опробовал, всю таблицу Менделеева в разных сочетаниях. Ничего не получалось. Главная беда: растворитель не только жировые отложения разжижает, но и соседние мышечные ткани травмирует. Да и кожа, под которую вводится растворяющий химический состав, превращается в тонкую нездоровую пленку. Эксперименты проводил на кусочках жира – бараньего, свиного. Подкожные инъекции апробировал на жирных курах. Все это дома, на лоджии, которую превратил в лабораторию. Лиза помогала, пошучивала и подбадривала. Андрей и Катя относились к экспериментам отца сначала с любопытством, а когда затянулась его затея на годы, интерес у ребят пропал. Между собой звали отца «колдуном» или «шаманом», но так, чтобы он этого не слышал. А очередную курицу, зажаренную мамой после папиных экзекуций (не выбрасывать же!), называли «жертвой науки».

Все гениальное просто и открывается часто случайно. То же произошло и у Ивана Петровича. Однажды…

Впрочем, здесь я должен прервать описание открытия фармацевта Батюшкова, потому что сам он держал состав растворителя в секрете и совершенно справедливо считал: как только этот состав станет известен другим, он, Батюшков, может оказаться ни при чем. Так случалось со многими изобретателями и первооткрывателями. Деловые люди быстро перехватывают изобретение, и автор в лучшем случае обретает популярность, а денежки уплывают мимо него.

Чтобы такая беда не случилась и с ним, Батюшков отправился в бюро регистрации изобретений с намерением запатентовать свое открытие и метод лечения. Он представил чертежи приборов: тонкоигольный шприц для введения раствора под кожу и механизм для отсасывания размягченного жира, который, по сути, был обыкновенным пылесосом, приспособленным для этой цели. Кроме того, Иван Петрович приложил несколько фотографий – свою, жены и Матрены Федоровны – до и после эксперимента, заснятых в трусиках.

Дальше консультантши Батюшкову пробиться не удалось. Строгая, всезнающая, не расположенная к долгим разговорам чиновница заявила:

– Ваше предложение не будет запатентовано, оно не имеет практического обоснования. Пример использования в семье не является доказательством. Из родственных отношений близкие могут дать любые высокие оценки.

– Я применю прибор для лечения других и принесу вам сколько угодно доказательств его полезности.

Губы собеседницы вытянулись в ниточку, она не сказала, а почти прошипела:

– Без патента, без одобрения Минздрава применять прибор на людях запрещается.

– Как же я принесу вам отзывы, кроме родственников?

– Обращайтесь в Минздрав, там изучат ваше предложение, создадут комиссию, проверят, если найдут нужным, на практике и дадут заключение.

В общем, говоря современным жаргоном, Батюшкова отфутболили. А разговоры о его изобретении пошли сначала в доме и во дворе, где он жил, а потом и дальше. Люди, замученные своими жирами, приходили и просили помочь. Иван Петрович помогал немногим – времени не было, занимался этим после работы да в субботу и воскресенье. Деньги брала Лиза. Сам стеснялся. Жена и определяла, с кого сколько взять, в зависимости от полноты клиента и прикидываемой ею же наполненности его кошелька. Но брала не много.

Андрей и Катя глядели теперь на отца глазами, расширенными от удивления. Они и раньше любили его, но теперь в их взорах прибавилось еще восхищение и уважение. Между собой шептались: «Наш фатер не колдун, а голова!»

Между тем молва о профессоре (теперь его так называли клиенты) расходилась все шире и дошла до самого главного органа в районе, откуда пришло письмо «Товарищу Батюшкову И.П.» В конверте был официальный бланк, в левом углу которого напечатано крупными буквами: «Краснопресненский районный комитет Коммунистической партии Советского Союза», и более мелкими адрес, номер телефона и номер этой бумаги, проставленный чернилами. В коротком тексте, напечатанном на машинке, было сказано, что уважаемый Иван Петрович приглашается к 15.00 (число и год) в комнату № 23 и далее: «Инструктор Краснопресненского районного комитета партии Сивков Г.В.» и его четкая, хорошо отработанная подпись.

Батюшков не был членом партии и очень удивился официальному приглашению в такой высокий орган, хотя и жил именно в этом районе на улице Беговой, недалеко от Ваганьковского кладбища.

Райком знали все, первый встречный показал на большой дом, выкрашенный красной краской. В вестибюле прохлада и мраморная чистота. Строгий взгляд милиционера: «Фамилия? Вам на второй этаж, комната двадцать три». Красная ковровая дорожка на лестнице и такая же яркая в коридоре. Тишина. Ни одного человека, только ряд одинаковых высоких дверей, обитых темно-зеленым дерматином под кожу.

Бабушкин хотел постучать, но подумал: не будет слышно по мягкой обшивке, потому приоткрыл дверь за медную начищенную ручку и тут же услышал строгий голос:

– Войдите! Жду…

– Я, вроде, вовремя.

Иван Петрович после эксперимента над собой был представительный, стройный, похожий на артиста Вертинского. Инструктор тоже был ему подстать – худой, чисто выбритый, в хорошо сшитом темно-синем костюме.

– Проходите. Садитесь. Разговор у нас будет недолгий, но серьезный. Что же вы, Иван Петрович, не зашли, не рассказали о своем изобретении?

– Я как-то не думал об этом. Я не член партии…

– Вы не член партии, но партии есть дело до всего. Тем более до события, можно прямо сказать, государственного масштаба. О вас уже наверху знают, а мы не в курсе, а живете в нашем районе. Нехорошо! Подводите нас. Мнение наверху нелестное складывается. Мне поручено разобраться, что к чему, и доложить своему руководству, а оно – наверх о вашем изобретении. Слушаю вас.

– Что вы хотите узнать? Меня не предупредили. Нет со мной ни чертежей, ни результатов экспериментов.

– Ничего. Объясните в общих чертах.

Иван Петрович рассказал. Сивков слушал, вроде бы внимательно, однако Батюшков уловил в инструкторе что-то очень похожее на консультантшу из бюро изобретений – и в превосходстве, и в поверхностном отношении к делу, то есть беседа «для галочки», поговорить, поставить отметку об исполнении и все. Таково было первое впечатление, но потом, по ходу беседы, Иван Петрович убедился – поскольку предстоял ответ «наверх», инструктор всячески старался показать, что он всесторонне разобрался в порученном деле. И всестороннесть эта в конечном итоге приводила к незначительности изобретения Батюшкова, поэтому и не обратили на него внимание районные руководители, и «верх» может не сомневаться, что в Краснопресненском районе полный порядок, и все достойное внимания мимо глаз и ушей райкома не проскользнет.

В заключение инструктор сказал утвердительным тоном:

– Ваше изобретение нельзя пропускать в жизнь. Оно в полном смысле аморально и вредно. Почему аморально? Куда девать человеческий жир, если вы начнете выкачивать его из людей массово. На переработку и повторное употребление? Где? В кондитерских изделиях? Это же каннибализм. Мировая пресса заклюет не вас, а нашу социалистическую систему.

– Я никогда об этом не думал. Считал: жир, как отходы после операции, будет выброшен.

– Вот именно, вы думали, а дельцы нашли бы применение. Дальше! Вы приносите колоссальный вред государству.

– Почему? В чем?

– Опять не додумали! Считайте. Выкачали вы тонны этого жира. Но те, кто его потерял, будут теперь усиленно есть! Не беда, что жир нарастет – опять можно будет выкачать! Получится сплошная, массовая обжираловка. А продуктов в стране и так не хватает. Очереди в магазинах видите?

– Вижу, сам стою, особенно за колбасой.

– Так на кого же вы работаете, товарищ Батюшков? Страна напрягается, а вы хотите сжигать тысячи тонн продовольствия. Это же экономическая диверсия.

– Что же мне делать?

– Ничего. Вот именно – ничего. Не время давать ход вашему изобретению. У нас есть сотни открытий, которые держатся до поры до времени в секрете. Наука тоже регулируется. Иначе нельзя. Иначе может получиться от нее вред, а не польза. Вот как в вашем случае. Надеюсь, я вас убедил, и вы уйдете без обиды. Мы вас ценим. Найдем способ отметить. Но, пожалуйста, не афишируйте ваши возможности. Договорились?

Иван Петрович пришел домой подавленный. Конечно, рассказал Лизочке о катастрофе. Жена сначала возмущалась:

– Как они смеют! Надо обратиться в ЦК.

– Так он и беседовал, наверное, по поручению ЦК.

– Обратимся в газету, придадим гласности.

– Наивнуля милая, какая газета об этом напечатает без разрешения?

– Ну, тогда надо передать в заграничную прессу.

– Тихо! Очень расхрабрилась. У стен уши есть! Это уже политика.

– Так что же, сидеть сложа руки?

– Поживем – увидим. Подождем.

Иван Петрович был натура рассудительная, что не раз помогало ему в жизни.

Совет инструктора: не афишировать, Бабушкин выполнял. Но тайно делал операции по оздоровлению друзей (особенно, их жен) и близких знакомых, в свою очередь предупреждая, чтобы не болтали. Ему хотелось еще и еще раз убеждаться, что достиг желаемого результата. Люди уходили после прохождения курса лечения обновленными, помолодевшими, безгранично благодарными.

И еще он совершенствовал приборы, которыми вводил растворитель под кожу и откачивал разжиженные отложения. Убирая излишки по своему желанию в определенных местах, он, как скульптор, изваял новые улучшенные фигуры. Особенно счастливы были женщины. Они крутились около зеркала в спальне Лизы, не веря своим глазам.

Но спокойная жизнь Ивана Петровича продолжалась недолго. Последовало очередное приглашение, а точнее, вызов, еще в одну «высокую инстанцию». На сей раз не посланием, а по телефону:

– Иван Петрович Батюшков? С вами говорят из министерства здравоохранения. За вами придет машина. Приезжайте, надо поговорить.

В министерском вестибюле было еще мраморнее, чем в райкоме партии, и дорожки в коридорах были шире и богаче. Двери кабинета, в который его ввели, были обиты не дерматином, а натуральной кожей, крупными выпуклыми ромбами. Кабинет отделан красным деревом и замысловатой лепкой по периметру потолка, очень высокого, метров пять, не меньше. В углу камин белого мрамора. За огромным, массивным столом сидел холеный, при золотых очках, с иголочки одетый начальник Главка.

Батюшков подумал: «На работу одевается, как на дипломатический прием».

Начальник изобразил приветливую улыбку (именно изобразил, а не улыбнулся):

– Присаживайтесь.

Иван Петрович сел на стул около полированного столика, приставленного к письменному столу. Роскошь кабинета его не подавляла, а внушала мысль: «Все, что здесь происходит, очень значительно, государственно».

Хозяин кабинета сразу подтвердил это:

– Мы рассмотрели ваше изобретение с государственной точки зрения и нашли ему применение.

Говорил он веско, негромко, не торопясь, солидно.

Иван Петрович опять про себя отметил: «Тон отработанный, давно здесь руководит, натренировался».

Начальник между тем продолжал:

– Есть у нас ЦКБ – Центральная клиническая больница, – помедлил, прибавил значительности в голосе: – правительственная… Вот для обслуживания номенклатурного контингента и будет применяться ваше очень оригинальное открытие.

– Благодарю вас. Большая для меня честь, – ответил действительно довольный Батюшков.

– Вы подготовите наш персонал, научите пользоваться аппаратурой. Кстати, она будет изготовлена новая, по вашим чертежам. Нашим фармацевтам передадите формулу для приготовления необходимых химикатов. И под вашим руководством наш персонал будет практиковать этот новый метод лечения. Скажу вам по секрету, Иван Петрович, жены высоких руководителей, в большинстве своем, очень полные дамы. Они заинтересовались вашим методом. И думаю, подвигли мужей дать указание на быстрое внедрение в практику. После апробации в ЦКБ, я думаю, они, каждая персонально, пожелают воспользоваться новинкой. Но это уже строго индивидуально, на квартирах или на дачах. Вот такие пироги, – вдруг весело, ни к селу ни к городу закончил начальник и, на сей раз по-настоящему, улыбнулся.

Из всей его тирады у Батюшкова застряла одна фраза: «Передадите формулы нашим фармацевтам». И поскольку это был самый принципиальный вопрос, Иван Петрович с этого и начал:

– Все, что вы сказали, прекрасно и приемлемо, кроме передачи формулы и способа приготовления растворителя. Это мой научный секрет и раскрыть его я до времени не могу. Тем более что мне на него даже патент отказались оформить.

– Это мы поправим, патент будет. И вообще, все останется в ваших руках. Вы сейчас кто? Кем работаете?

– Фармацевт в аптеке.

– А мы вас сделаем заведующим сектором, а потом, может быть, и отделения. В Кремлевке! Это вам не аптека…

– Почетно, конечно. Однако растворитель я должен готовить сам. Медперсонал может операции проводить, как это делать, я научу. Но секрет растворителя я хочу сохранить.

– Однако вы упрямый. Вы пройдете проверку в определенных органах, иначе в Кремлевку не попадают. Станете штатным работником. Какие же могут быть секреты? И вообще, содержимое вашего растворителя можно раскрыть путем химического анализа, и не станет никакого секрета.

– Это не так просто. В общем, я хочу оставить за собой авторское право, сохранить название «Метод Батюшкова» и не разглашать формулу растворителя, – спокойно и твердо сказал Иван Петрович.

– Вы маргинал, Иван Петрович.

Батюшков не знал смысл этого слова и по простоте своей так и сказал:

– Не ведаю, что значит маргинал. Оригинал – знаю, а это – нет.

– Маргинал – интеллигент, не понимающий смысл современной истории. Вы просто не понимаете, какие перспективы мы вам открываем. Подумайте. Мы тоже взвесим ваши пожелания. Я доложу о них своему руководству. Оно примет решение, и я вас вызову… приглашу.

Информация о методе Батюшкова из высоких инстанций, видно, просочилась за рубеж. Об этом свидетельствовал вечерний визит иностранного гостя. Он пожаловал на квартиру Батюшковых вечером. Принес букетик цветов Елизавете Николаевне и пакет с «выпить и закусить» для Ивана Петровича. На его возражения «Что вы! Что вы!» гость весело сказал:

– Сухая ложка рот дерет! – и тут же представился: – Я русский американец – Антон Борисович Морозов. Прилетел специально для встречи с вами, доктор Батюшков.

Гость был небольшого роста, толстенький, кругленький, подвижный, веселый, говорливый, элегантный, одет вроде в обычный пиджак и брюки, и в то же время вся одежда его подтверждала богатую фирменность.

Расположились в гостиной за столом, на который выложили деликатесы иностранного гостя – кетовая икра, копчености, нарезанные пластиночки сыра, бутылку виски.

– Чем Бог послал! – еще раз продемонстрировал Антон Борисович знание русских поговорок. Наполнили рюмки и выпили, опять же после его слов: «Со знакомством! Со свиданьицем!»

Как и полагается американцу, он сразу приступил к делу:

– Я о вас знаю все. О вашем открытии тоже. О трудностях, которые стоят на вашем пути, догадываюсь и поэтому сразу без дипломатии, как полагается бизнесмену, предлагаю вам всего-навсего блестящее будущее. Здесь, в Советской стране, с ее законами, вам ходу не дадут. Частное предпринимательство запрещено. В Америке для вас открывается полный простор как для научной деятельности, так и для бизнеса.

– Так это в Америке, – сказала Лиза.

– Разве я не сказал, что вы должны уехать в Америку? Это главная цель моего приезда – перевезти в Штаты вас, жену, детей.

Иван Петрович, как трезвый реалист, решил сразу остановить никчемный разговор:

– Дорогой господин Морозов, вы говорите о невозможном. Кому я нужен в Америке? Кто меня там знает? Я абсолютно не представляю, как оформляются такие выезды. К тому же меня не выпустят из страны, как изобретателя.

Морозова не смутил перечень преград, высказанный Батюшковым, он по-прежнему весело и легко стал отметать препятствия одно за другим, при этом не загибая пальцы, а поднимая их из сжатой кисти, как это делают иностранцы в отличие от нас:

– Кто вас знает в Штатах? Я знаю, Антон Морозов, и вскоре будет знать вся Америка! Кому вы там нужны? Всем, кто болен ожирением, а таких у нас больше половины населения, не исключая даже детей. Америка – очень богатая и благополучная страна, все едят, не закрывая рта, круглые сутки. Ха-ха! Оформление выезда я беру на себя. У меня есть такой вездеход, который открывает любые препятствия! – Морозов достал бумажник из бокового кармана и вынул из него несколько новеньких стодолларовых купюр. Помахал ими и убежденно изрек: – Вот они, эти вездеходы! У меня их много. А у вас будет еще больше. Вы будете миллионер через полгода!

– Остановитесь, – взмолилась Елизавета Николаевна. – Такое бывает только в ваших фильмах.

– Правильно! А фильмы – это наша жизнь.

Поддержал жену и Иван Петрович:

– Но в фильмах ваших мы видим и безработных, и гангстеров, и грабежи, и убийства.

– Вас это не коснется. Вы будете богатые люди, у вас будет все, вплоть до личной охраны. Я вам гарантирую: как только ступите на нашу землю – особняк, коттедж со всеми удобствами комнат на пятнадцать. Личные машины вам и детям вашим. Персональный семейный самолет, на котором вы будете летать на уикэнд на побережье, к морю.

– Позвольте спросить – на какие шиши все это?

– Я дам, сколько потребуется, в кредит, разумеется. Как только вы откроете клинику, деньги поплывут к вам рекой. Любой банк откроет вам свои двери и будет давать ссуду, какую пожелаете. Все, что я перечислил, вы можете получить в рассрочку в первый же месяц, без моей помощи! Но я вам помогу, сделаю все необходимое, чтобы вы покорили Америку. Вы это сможете, вы обладатель уникального открытия!

– Позвольте спросить вас на американский манер: а что вы будете с этого иметь? – спросила практичная Лиза.

– О! Я не скрываю! Я тоже буду иметь не мало. Поэтому я здесь. Я все вычислил и подсчитал. Мы создаем наш общий бизнес, в котором и я участвую. И хорошо заработаю. Конечно вы, Иван Петрович, не только хирург, но и хозяин! Владелец фирмы, дела! В ваших руках будет контрольный пакет акций. У меня 40%. Мне этого хватит. Повторяю, вы хозяин. А я ваш наемный директор-распорядитель. Вы ученый, вы делаете операции, ваша золотая голова должна быть свободна от забот. Все вопросы обеспечения я беру на себя. У нас будет великолепный бизнес. Знаете, почему я в этом убежден?

– Почему?

– У вас, у нас не будет конкурентов! До тех пор, пока вы сохраните тайну вашего открытия, а я всячески буду вас и ее оберегать, мы неуязвимы. Мы монополисты. Все деньги наши!

В общем, много наобещал нежданный гость, но не всему поверили Батюшковы. Особенно Елизавета Николаевна. Прощаясь, Морозов предостерег:

– В наших общих интересах прошу никому не говорить о наших намерениях. Даю вам на размышление сутки. Завтра жду положительный ответ и начну действовать.

Проводив гостя, Батюшковы вернулись к столу. Отодвинули в сторону тарелки с угощением, как бы желая быть независимыми от этих даров. Иван Петрович спросил:

– Что ты обо всем этом думаешь?

– Не понравился мне американец – прыщ какой-то, маленький, пузатенький, вертлявый, глаза навыкате. Прыщ!

– Ну, это внешнее, женское восприятие. А по сути дела?

– И предложения его не понравились – много говорит, золотые горы обещает, заманивает. Значит, что-то нечисто.

– Но все обещает он. С нашей стороны ничего не просит. Мы ничего не теряем. Наоборот, то, что он предлагает, вполне реально.

– На словах.

– Ну, и проверим на деле.

– Я вижу, ты уже согласился.

– А почему мы должны отказываться?

– Что тебя прельщает?

– Смогу применить в полном объеме свое открытие, без всяких местных ограничений и препятствий. И деньги заработаю приличные, что в наше время весьма желательно. А здесь разве позволят открыть свое дело? У нас все нельзя. В лучшем случае возьмут меня в Кремлевку, определят оклад. И все.

– Разве мы плохо живем? В Кремлевке ты будешь получать еще больше.

– Но пойми, метод, который я открыл, уже не будет моим.

– Поняла – значит, тебя прельщают слава и деньги?

– А почему бы и нет?

– А что будет с семьей – с детьми, со мной?

– Поедем все вместе. Поставим это одним из главных условий.

Елизавета Николаевна задумалась, отвела взор в сторону. Долго молчала и вдруг ошарашила:

– Я не поеду!

Иван Петрович опешил, даже мысли такой не могло быть:

– Как это не поедешь?

– Ты поедешь, а я останусь.

– О чем ты говоришь! О разводе не может быть речи! Как ты могла даже подумать об этом?

– Я не говорила о разводе – просто ты поедешь туда, а я останусь. Я уверена, ностальгия тебя замучит, и ты вернешься.

– Конечно, замучит, и не только ностальгия. Я тебя люблю, без тебя не могу и не хочу жить. Да и я тебе не безразличен. Поэтому ты должна ехать со мной.

– Я останусь здесь, на родине.

– Ну, это газетный патриотизм. Ты не понимаешь, какая счастливая, обеспеченная жизнь нам предстоит. Дети получат хорошее образование, овладеют английским языком. Вообще, свой кругозор расширят. У нас появится возможность путешествовать, мир увидеть.

– Кстати, дети почти взрослые, надо их спросить – захотят ли они уезжать?

Когда шла беседа с Морозовым, Кати и Андрея не было в квартире, они ушли в кино. Вернулись в разгар беседы родителей. Обнаружив на столе всякие вкусности, они тут же придвинули себе тарелки:

– Вы тут пируете, а дети умирают с голоду! – иронизирует Катюша. – Откуда у вас эта роскошь? По какому поводу праздник?

Иван Петрович, не торопясь, рассказал о том, что произошло во время их отсутствия, и закончил вопросом: