У идиота такая судьба: ему набрать в «Гугле» «Антон Носик, телефон» – задача неописуемой сложности. Ему проще напрячь сначала редакцию, потом журналиста, потом тот офис, куда его отправит журналист, который не имел полномочий давать мой мобильник и, естественно, не дал его, вместо того чтобы напрячь один раз тремя словами Google.

С идиотом не поборешься. А разумный человек должен иметь возможность набрать «Антон Носик, телефон» в «Гугле» или щелкнуть на ссылку «Мои контакты» в заглавной странице моего ЖЖ и перейти на страницу, где два моих мобильных телефона висят в открытом доступе, что он и делает.

И делает это журналист, который хочет взять у меня интервью. Делает это соискатель, которому хочется предложить мне свои профессиональные услуги. Делает это менеджер, у которого есть ко мне предложения по поводу сотрудничества наших компаний или по поводу сотрудничества его компании со мной лично. Они беспокоят Google. Заставлять их беспокоить журналиста и редакцию, звонить на офисные телефоны – значит просто создавать лишние хлопоты осмысленным людям.

Большинство людей считают, что если они, не дай бог, опубликуют где-нибудь в интернете номер своего телефона, то телефонное хулиганство польется на них, как из рога изобилия. По этому поводу хочу напомнить, что весь смысл телефонного хулиганства с мобильными номерами в Российской Федерации закончился после того, как Государственная дума приняла закон о том, что за звонок на мобильный телефон платит звонящий. С тех пор как этот закон был принят, весь смысл в доставании кого-то через опустошение счета на его мобильном телефоне пропал.

– Как ты справляешься с негативным отношением к себе в блогах? Когда, например, к тебе в ЖЖ приходят и пишут гадости.

– Ну, я же не Рустем Адагамов, которого можно вывести из себя анонимным комментом.

– А почему тебя этим нельзя вывести из себя?

– Я же с 1990 года в Fido. Для меня система публичного общения и публичной оценки моих действий и журналистики – это бренд на израильском и русском рынке с 1990 года. По поводу этого бренда каждый человек, говорящий по-русски в Израиле, имел свое мнение. А поскольку бренд был очень controversial, то и мнения были очень разные.

– Ты сейчас что за бренд имеешь в виду?

– «Антон Носик». Ну вот представь себе: есть группа – эмигранты. Они живут в стране, где даже алфавит для них не родной, читают эмигрантскую прессу, и эмигрантская пресса им пересказывает своими словами еврейскую прессу. А есть один человек, который занимает жесткие позиции по важным вопросам – не пикейно-жилетным, а гораздо более для них актуальным: покупать или не покупать квартиру и почему. Естественно, на это люди подорвались.

Причем смешно, с чего началось. Я делал в газете, где работал, центральный разворот с новостями и репортаж: например, помогают ли иерусалимские армяне оружием армянам в Карабахе или как антисемиты в центре абсорбции в Герцлии, в супербогатом пригороде Тель-Авива, пиздят евреев. В какой-то момент репортаж слетел, и остался пустым разворот – восьмая и девятая страница 16-страничного издания. Слетел он потому, что мне сказали его не писать, потому что там была реклама автомобиля, допустим. И вдруг за четыре-пять часов до сдачи номера в печать звонит этот «Хюндай» или «Деу» и говорит: «Знаете, ребята, вот такая хуйня, но этой рекламы у вас нет». Меня вызывает Эдик Кузнецов и говорит: «Слушай, как намолотить репортаж этот твой на разворот за оставшиеся пять часов?». Я говорю: «Ну, у меня есть неформатный материал на разворот, но он про экономику». «У-у-у, про экономику. Ну и что там про экономику?».

Я говорю: «Вот все приезжают в страну с брошюрками “Сохнута” о том, что им деньги на квартиру государство дарит». «Да-да». Я говорю: «А деньги на квартиру не дарят, а дают под 20 % годовых, на которых сверху еще 4 % годовых. Четыре процента годовых – это интерес, а 20 % годовых – это привязка к индексу инфляции. И поэтому, если ты сегодня, образно говоря, взял тысячу с возвратом через 15 лет, то возвращаешь примерно миллион. А люди приезжают с 90 долларами в кармане и с этой брошюркой, где сказано, что квартиру им государство дарит, и эта ссуда – некий символический подарок, который надо передать продавцу квартиры и который тебе потом кто-то простит. Но в кредитном договоре сказано, что его никто никогда не простит, что ты выплатишь его до последней копейки, а если ты задержишься с платежами, то, поскольку твоя квартира не является залогом по ипотеке, потому что здесь действует социалистический закон о защите жильца с 1958 года, то тебя из квартиры не выгонят, а вот пять человек, которые подписали тебе личную гарантию, – у них у всех арестуют зарплаты, и если они вдруг на съемных квартирах – вот их-то как раз и выгонят из квартир». Эдик говорит: «Хм, забавно. Ну, напиши».

Так появился разворот про то, что ипотечная ссуда не является подарком, как уверяли вновь прибывших еврейское агентство и Министерство абсорбции. И он имел эффект разорвавшейся бомбы. Потому что глупые израильские ипотечные банки и глупые израильские строительные подрядчики отмониторили эту статью и подняли такой чудовищный хай, что уже через две недели со мной встречался советник Шарона по экономике. Я-то скинул это и забыл, пошел делать следующую экономическую полосу про то, что с биржей, что с долларом, что с безработицей… Но для них это была такая актуальная вещь!.. Они-то рассчитывали выдать миллионы этих ипотечных ссуд, и тут вдруг появилась статья о том, что эта ссуда – не подарок. И через неделю я оказался просто, блядь, человеком, который разрушил самый быстрорастущий израильский рынок. Я ни хера не разрушал: тираж газеты был 30 тысяч. Кроме них, может, никто бы ее и не заметил. Но поскольку они сразу прибежали на радио и начали хуярить из всех калибров по мне, то у людей появилась развлекуха. И тут оказалось, что эта моя экономика интересней всех армян в Иерусалиме и что не надо о них писать репортажи, а надо просто ходить по радио и телевидению и давать свои оценки того, сколько ты будешь возвращать по ипотечной ссуде.

– И тогда у тебя развился иммунитет к негативу в свой адрес?

– Случилось так, что среди людей, которые могут написать про меня плохо, нет людей, которые могут подписаться своим именем. Все, что ты можешь про меня прочитать ужасного, – как я пилю деньги, как я развожу лохов, как я не создал ни одного успешного проекта, – ничего из этого не подписано собственным именем никого, даже Ивана Ивановича Пупкина. Уж не говоря о том, что ничего из этого не подписано именем ни одного человека, который когда-либо был инвестором моих проектов, – ни руководством «Русских фондов», ни руководством First Capital Group, ни Гусинским, ни Невзлиным, ни Мамутом. Среди всех людей, которых очень беспокоит, что я сделал с деньгами такого-то и такого-то, нет ни такого-то, ни такого-то, а есть какая-то шелупонь из-под ногтей, которая почему-то думает, что она будет говорить от имени Мамута, а я это буду воспринимать как претензию ко мне от имени Мамута. А почему я ее буду так воспринимать? Просто надо естественным образом отделять мнение человека, которое тебе важно, от мнения человека, который стыдится своим именем подписать это свое мнение.

Я просто очень хорошо помню этот шок у офлайнеров в 1997-м. Тёма Лебедев на спор с Сашей Вайнштейном[34] сделал сайт «Московским новостям»: они поспорили на ящик вина, что посещаемость этого сайта будет больше тиража газеты на второй месяц существования. Так оно и случилось. Там публиковались 30 статей из газеты в неделю, и к ним были открыты комментарии. И сотрудники редакции «Московских новостей» вдруг обнаружили, что по ту сторону их газеты есть люди, которым есть что им сказать. И в отличие от их референтной группы – знакомых, которые читали их в «Московских новостях» и говорили: «Читал тебя в “Московских новостях”, старик, это гениально!», – эти люди самым разным образом относятся к тому, что они пишут. В том числе находятся люди, которые не одобряют их художественного таланта, лучше них знают предмет, о котором они имели неосторожность написать, и могут исправить фактические ошибки школьного уровня. И у этих людей такая же трибуна, как и у них, пишущих.

И были инфаркты, инсульты, слезы. А в интернете просто были люди с хорошо наточенными мозгами, которые в ответ на главноредакторскую колонку Виктора Лошака писали первым комментом: «Энциклопедия Брокгауза и Эфрона, 1913 год: лошак – помесь осла и вола, бесплоден, сельскохозяйственное значение имеет только в Китае». Представляешь, каково человеку, который чувствует себя главным редактором главной газеты страны, получить такой коммент?

Так вот, со мной этого и в 1997 году не могло случиться: у меня был мой опыт в Fido, был мой опыт в Usenet, «Вечерний Интернет» был комментируемый со второго месяца его существования за счет «Гостевой книги “Вечернего Интернета”». Я понимал, что на каждое слово, которое я написал, может прийти человек и написать: «Ты мудак, чего ты здесь за хуйню написал?». И я абсолютно готов к тому, что одни люди будут со мной спорить, а другие будут мне возражать. При этом есть третьи люди, которые при любом упоминании о потребности моего благотворительного фонда бросятся эти потребности выполнять; при любом сообщении, что мне нужны сотрудники, пришлют мне свои резюме и при любом содержательном вопросе – например, как будет по-китайски «авианосец» или какой телефон у владельца «Республики» Вадима Дымова – в ту же минуту пришлют мне ответ от китаиста с иероглифами или мобильник Дымова, его e-mail и телефон его приемной. Это реальность, в которой я живу: говорю, что мне надо, – и у меня это есть. Это быстрее, чем в Google сходить.

– Это тот вид фидбэка, на который я реагирую и который держу в голове, когда создаю BFM.ru[36], – говорит мне Носик. До запуска BFM остается два месяца. – Я знаю, что, если я в пятницу пишу в ЖЖ, что мне нужны работники, то всю субботу и воскресенье я буду читать резюме и образцы текстов. Я не как те люди, которые ищут сотрудников четвертый месяц и не могут запустить новую тематическую рубрику, потому что с кадрами жопа: я на другой планете живу. У меня есть определенная репутация. И если я напишу, что девочке не хватает 20 тысяч евро на операцию на мозге, то завтра девочка едет на эту операцию с этими 20 тысячами евро, причем еще 20 тысяч евро перебрали, и они достались другой девочке. А что кто-то при этом написал «Ты, Носик, уебок, спиздил деньги, которые тебе на девочку дали», – то кто он такой, чтобы я его слушал? Понимаешь, чтобы я кого-то слушал, он должен это чем-то заслужить. Я, собственно, и Житинского[37] давным-давно на эту тему воспитывал.

– Каким образом?

– Житинский в «Русских кружевах» 1997 году написал: вот, «меня пригласил обозреть его страницу пользователь с юзернеймом “Санек Хам”. Пошел я, обозрел его страницу». И дальше Житинский пишет два экрана про то, что не нашел он там ни хуя интересного. Я просто реально охуел и написал Житинскому отповедь, по-моему, на целый выпуск «Вечернего Интернета». Я пишу: «Александр Николаевич, в интернете есть миллионы страниц, которые не заслуживают нашего внимания; на них просто не ходят. Если писать обзор всего, что не надо видеть, да еще подробно и аргументированно, жить когда? Не стоит внимания – игнорируй». Собственно, в этом выпуске, кажется, и появилась фраза, впоследствии обезличенная и ставшая классикой: «Игнор – это страшная сила». Я просто действительно был потрясен: на два экрана раскатывает, что какой-то неизвестный мудак его позвал на страничку, а страничка – тоже говно!

– Но ведь Панюшкин, написав в «Ведомостях» колонку о том, что пользователи «Живого журнала» – сборище посредственностей[38], сделал то же самое. Нет?

– Нет. Панюшкин описал социально значимое явление, дал ему комплексную оценку, за которую потом извинился. Панюшкин не написал: «Я нашел одного блогера, не знаю, как зовут, и вот он пишет то-то, то-то, то-то, и ничего из этого мне не было интересно. А потом я пошел почитал его профайл, там написано то-то, то-то и то-то – меня ничего не впечатлило». Один мудак – это ничтожный повод. А Панюшкин написал, что десять миллионов человек – мудаки; это все-таки определенное социальное обобщение и анализ.