Я с трудом подавляю гнев. Спокойно. Я не в своем праве. Воспитывать детей чужих Родов среди нас считается тягчайшим оскорблением. И Старейший может отомстить мне. Может.
      Я склоняю голову.
      – Прошу меня простить, – шепчу почти неслышно. Не слышно – для кого-нибудь другого, но не для него.
      – Я принимаю твои извинения, – кивает баньши. – Так ты теперь человек, Нара, – продолжает он безо всякого перехода. – Человек… вот до чего ты докатилась.
      – Это не я! – вскидываюсь. – Великая…
      – Знаю, – отмахивается баньши. – Слышал. Она говорила о тебе.
      – О, Старейший! – С табуретки я падаю на пол, на колени перед сородичем.
      Молитвенно протягиваю руки. – Старейший! Она говорила обо мне?! Что? О чем? Могу ли я надеяться…
      – Нет, – обрывает меня баньши. – Не можешь. Она недовольна тобой.
      – Старейший!
      – Помолчи. Эйш-Тан велела передать свое неодобрение. Ты не уберегла своего человека от пути Воина. Ты не защитила его от Реи'Линэ. По твоей вине он связался с Ли'ко. Твой человек несколько раз чуть не погиб – и в этом твоя вина!
      Он при жизни ушел в Огнь – из-за тебя! Ты самая бестолковая из всех баньши, Нара!
      Тебе доверили Род, а ты не можешь уследить за одним-единственным человеком!
      – Но я не…
      – Молчи! Княгиня передает тебе следующее. Впредь смотри за своим человеком лучше.
      Не пытайся его бросить – иначе умрешь. Не дай ему оставить тебя – иначе умрешь.
      Попытаешься избавиться от дара Княгини – смертного тела – умрешь страшной смертью. Ты все поняла, баньши угасшего Рода?!
      Я разрыдалась. Княгиня права, я одна во всем виновата. Я одна…
      – Ты теперь человек… – задумчиво повторяет баньши. – Забавно. Но ты помнишь, кто ты такая, верно? Вот что, Нара. В кого бы тебя ни превратила тебя Великая, ты – Старшая, одна из нас. Не забывай этого.
      Я поднимаю голову, рукавом вытираю слезы.
      – Я помню, Старейший. Всегда помню.
      – Этой ночью мы встречаемся на пустоши за городом, – внезапно сообщил баньши. – Приходи ты тоже.
      – Я?! – смеюсь. Истерически смеюсь в лицо сородичу, хоть это и может его оскорбить. – Старейший, на ночь ворота закрывают! Как я выйду из города? Как я пойду одна в Приграничье, где что ни человек – то разбойник? Ты забыл, Старейший?
      Я теперь смертная!
      – Замолкни! – приказывает баньши. – Я сам провожу тебя. И даю слово, этой ночью тебе ничего не грозит. Так что ты приходи, Нара. Придешь?
      Возразить было больше нечего. Я кивнула.
      Тиан Что-то не нравится мне Нара… Оставил ее – она, конечно, расстроилась, оскорбилась, но когда я вернулся – на ней лица не было. Случилось что-то? Вроде недолго я ходил… Заказал себе меч, пару кинжалов присмотрел, торопился как мог.
      Что она успела натворить, пока меня не было?!
      – Что-то случилось? – спрашиваю, будто ненароком.
      – С чего ты взял? – А глаза-то отводит… – Ничего не случилось. Совсем-совсем ничего. Просто замерзла… И кушать хочется. Может уже пойдем? Темнеет.
      – Пойдем тогда в Лисий Хвост".
      – Зачем нам туда? Тиан, там ужин, небось, стоит месячной платы за жилье в "Гнезде".
      – Там Кольд сегодня будет байки свои травить, послушать хочется, – сознался я. – Да и тебе не помешает там появиться. Я с Кольдом поговорю, может он за тебя словечко замолвит. Он-то скоро из Костряков уедет, может хозяин тебя взамен наймет.
      – Уедет он… Что-то много кто из Костряков уезжает. Словно крысы из дома, который скоро сгорит… – заметила Нара задумчиво, потом вздохнула: – Ты иди, а я, пожалуй, домой. Что-то голова у меня разболелась.
      – Уверена? – я дал ей шанс передумать. – Неужели не интересно, что Кольд расскажет?
      – Ни капельки, – поморщилась она. – Будто он может знать что такое, чего я не слышала. Я бы и тебе ходить не советовала. До Костряков с ним доехали, вот и все – а дальше ему рядом с нами делать нечего. Он же все Княгине своей докладывает!
      Я едва не рассмеялся. Кольд ну никак мне не представлялся в роли стукача. Да и разве интересно Княгине знать такие мелочи обо мне, что колдун мог бы передать?
      Доведя Нару до "Гнезда" и взяв с нее обещание заказать себе хороший ужин и никуда без меня не выходить, я направился к "Хвосту". Едва не заблудился, хорошо сумел пристроиться в хвост большой компании, весело и громко обсуждавшей предстоящее выступление Кольда.
      – Говорят он байки знает, что Старому Глазу(23) и не снились. Враки, конечно, но враки знатные… – авторитетно заявил парень в одноухой теплой шапке. Я едва не рассмеялся – да уж… Помнится я тоже когда-то решил, что Кольд – врун, каких свет не видывал. Может он, конечно, и приукрашивал, но ведь правду говорил.
      Интересно, каково это – быть живым героем сказок и легенд, великим колдуном?
      Стоп, Тиан, ты не о том думаешь… Твоя судьба тоже – не сахар. Еще похуже его.
      Он-то хоть живой герой, а ты скоро станешь героем павшим.
      Кольд устроился прямо на столе. В одной руке он держал кружку с горячим вином, а во второй – кольца, которые подбрасывал и снова ловил, словно игрок кости.
      Дорожный костюм он сменил. Новая синяя рубаха, того же оттенка, что глаза колдуна, была вышита по вороту какими-то рунами. Мягкие сапоги с меховыми отворотами доходили почти до колен, в них были заправлены темные брюки. Я едва признал Кольда в этом щеголе…
      – Что же рассказать-то вам? – громко спросил он. – Может о защитниках Псхова? Я там был, все видел…
      – Нет! Да! Да нет! – откликнулись уставившиеся на него слушатели.
      Хозяин, мечущийся от стола к столу и не успевающий подливать в подставленные кружки вино, остановился.
      – Ты лучше старую какую легенду расскажи, мне они всегда больше твоих выдумок нравились, – предложил он.
      – Старую легенду? – задумался Кольд. – Что ж, есть одна, которую стоило бы рассказать здесь и сейчас… Слушайте же о Великом Граде и о чудовищах, разрушивших его. Слушайте о людях, что предпочли умереть, но не склонить головы.
      Слушайте о Великом Воине, Тиане Берсерке, Огненной Душе, Неистовом Вороне…
      И глянул на меня. У меня аж душа в пятки ушла – в синих глазах колдуна танцевали отблески пламени. Я почти слышал его шипение, я почти…
      Я сжал кулаки, в тот же миг пламя в лампах закрутилось, затрещало… А Кольд все смотрел на меня, смотрел… И бился Огнь в закрытые Врата, и трещали они под напором стихии, и ширилась пустота в моей груди…
      – Я думаю, все знают эту историю… Расскажи что поновей, – с деланым безразличием окликнул я колдуна. – Кому интересен Берсерк?
      – Да не скажи, – хитро прищурился синеглазый. – Может ты эту легенду с детства знаешь, а вот остальным, думаю, будет интересно услышать настоящую историю падения Великого Града, а не ту, что додумали и приукрасили барды…
      Я хмыкнул. Да кто ж знает теперь ту правду? По мне, так половину барды придумали, а половину приукрасили. И теперь докопаться до того, кем же все-таки был мой предок… Разве что, Княгиня, что его в Огнь увела?
      А Кольд тем временем начал рассказ. Я устроился на лавке у стены, откинулся назад, скрестил руки на груди, запрокинул голову, закрыл глаза.
      – Мне вина горячего, – попросил я, почувствовав, что хозяин подошел.
      – А поесть чего? Вы ж с женой убежали, так и не попробовали жаркое-то, – узнал меня тот.
      А Кольд уже ужин заказал? – подумав, спросил я.
      – Так конечно, но смел его уже, но он потом, как закончит, еще чего закажет, у него не живот – бездонная бочка, а уж как наговорится – оленя съест в один присест.
      – Тогда я с ним и поужинаю. Что он закажет, мне тоже сготовь? – попросил я, приоткрыв один глаз.
      Хозяин кивнул и поторопился к громко стучащим кружками охотникам. Кольд уже начал рассказ и, хотя в зале было шумно, его было хорошо и отчетливо слышно.
      "…быть рыбаком – не моя судьба", – сказал десятилетний Тан(24) отцу. Тот разозлился, что единственный сын не хочет продолжить его дело. Закричал: "Да на что ты годен, кроме как рыбам на корм?!" Отвесил оплеуху непокорному отпрыску и, решив, что выбил дурь из пустой головы, ушел на пристань, лодку смолить. А Тан тем временем добежал до хижины, собрал нехитрые пожитки в дорогу – каравай, да соль с фляжкой крепкого пойла… Натянул на себя драный плащ отцовский и, как был, босой, отправился покорять Рось…
      Я сначала не понял, о чем Кольд вообще говорит. При чем тут какой-то рыбацкий сын? Он же вроде о Берсерке собирался баять?! А тот продолжал: …Так бы и сгинул Тан, если бы не отряд гвардии, что тогдашний Совет отправил на защиту подвергавшегося нападениям демонов-зверолюдей Великий Град. Съехавший с дороги гвардеец заметил мальчика, свернувшегося калачиком в прелой листве.
      Другой бы, может, сделал свои дела, да так и вернулся бы обратно, тут же забыв про замерзшего побродяжку, но Тану повезло. Его взяли с собой, одели, накормили…
      Юркий, сообразительный мальчишка полюбился гвардейцам, так и остался он при них.
      Капитан сначала хмурился, но потом смягчился, при себе стал держать, поручения мелкие давать…
      "Я тоже хочу стать гвардейцем", – признался однажды Тан.
      Капитан лишь головой покачал: не годился мальчишка. Крестьянин – он крестьянин и есть. Не брали в его отборный полк безродных. У него что ни вестовой – так саблей махать начал раньше, чем ходить научился. Подрастет – он его, конечно, куда-нибудь пристроит. Можно отправить в вольградскую стражу или отдать в обучение к писарям в Совет. Жалко конечно, но сыну рыбака, думал он, воином не стать. Тут же не только в науке дело…
      Кольд замолчал, глотнул остывшего вина, поморщился. Подкинул кольца, поймал в кулак, стиснул, а потом закрыл глаза и повторил:
      – Не стать рыбачьему сыну воином, так думал капитан алых гвардейцев – он ошибался. Не пойти воину по пути пахаря, не сковать меч кашевару. Не важно в какой семье рожден смертный – едва сделав первый вдох, они обретают Путь. И как не обманывай себя, все равно однажды ты встанешь на него. Судьба – шутница, именно благодаря ей, всемогущей и всевластной, в семье бедняка родился Воин, которого однажды назовут Величайшим.
      Тан не смирился с отказом, хотя капитан и постарался объяснить ему все. Он тайком подглядывал за тренировками гвардейцев, а потом, когда выдавалось свободное время, сбегал в лес и тренировался с сухой палкой, воображая, что в его руках настоящая, боевая сабля. Многого бы он так не добился, но Огнь хранит свои души, помогает им в пути.
      Ему было двенадцать, и капитан уже собирался отправить его в ученичество в Совет, когда из Вольграда с проверкой приехала в полк маг. Алина Огненная ее звали.
      Капитан сказал Тану, чтоб на глаза ей не показывался, но тот не послушался.
      Очень уж ему хотелось посмотреть на настоящую ведьму, что из самого Вольграда, в Академии училась. Огненная гвардейцев выстроившихся осматривала, тут-то и заприметила мальчишку, что прятался за их спинами.
      "Кто это у нас тут такой?" – вытащила она его из-за спин старших товарищей. – "Никак щенок приблудный?" "Да не щенок, всего лишь Тан, он у нас тут по мелким поручениям бегает, не серчайте, госпожа маг, ребенок он, как есть ребенок, хотел хоть одним глазком на Вас глянуть", – поспешил капитан на помощь мальчишке. Он-то хорошо знал нрав огненный…
      "Щука?", – переспросила маг, все еще держа изрядно подросшего Тана за шкирку.
      Глянула на него, потом усмехнулась и пробормотала задумчиво. – "Щука ли?" Отпустив своего пленника, маг еще раз осмотрела его.
      "Хочешь в полк вступить?" – спросила она. – "Вижу, хочешь, глазища вон как сияют…
      Что ж… Не по закону это, но я дам тебе шанс. Победишь меня, Щука, дам тебе крылья, чтоб в небо взлететь"…(25) "Госпожа маг, да что ж вы…", – капитан побледнел, встал перед мальчишкой онемевшим. – "Вы ж его одним ударом. Мы его учили помаленьку, но против Вас и я бы не выстоял! Пожалейте ребенка глупого!" "Я согласен", – раздалось из-за его спины.
      "Дурак!" – капитан развернулся, отвесил мальчишке оплеуху. – "Что, не помнишь, чем Щука закончила?! Не полететь тому, кто плавать рожден!" "Даже если он проиграет, я оставлю ему жизнь", – пообещала маг. – "Ему нужно будет лишь попросить пощады".
      Ничуть не успокоенный ее словами, капитан понимал, что не сможет заставить передумать ни мага, ни глупого мальчишку. Скрепя сердце, он приказал гвардейцам освободить плац.
      "Дайте ему оружие", – крикнула маг, сбрасывая алый плащ. Забренчали цыганские серьги – гроздья монеток. Вспыхнули хищные карие глаза, блеснули ровные белые зубы в улыбке. – "А ты, Щука, помни: попросишь пощады, я тебя добивать не стану.
      Не попросишь – лишишься своей жалкой жизни".
      Конечно Тан проиграл. Что он, впервые взявший в руки боевое оружие, мог против огненного мага? Но он не сдавался. Словно безумный, он вновь и вновь бросался на Огненную.
      "Мне это надоело", – она мотнула головой и, выбив саблю из рук мальчишки, со всей силы ударила его в лицо. Затрещало вокруг нее пламя, закружила огненная спираль. Тан отступил, тяжело дыша, он ждал, уже понимая, что проиграл. Не то, чтобы он рассчитывал на победу, но хоть раз мага задеть – и то, знал бы, что не зря… – "Проси пощады, Щука".
      "Никогда!", – рыкнул мальчишка, бросаясь на мага. Огненная плеть ударила его по щеке, он взвыл, но не отступил. Выхватил из-за голенища маленький кинжал, ударил не глядя… И покатился по земле, пытаясь сбить пламя…
      "Бой окончен", – произнесла тем временем маг. Гвардейцы тут же бросились к Тану.
      "Говорил же тебе, балда!" – сплюнул капитан, осматривая вздувший, покрасневший рубец от огненной плети. – "И так не красавец был, а теперь ни одна девка на тебя не глянет! И все ради чего?!" "Он победил", – тихие слова Огненной погрузили плац в мертвую тишину. Не дождавшись ответа, она подошла к Тану, сжавшему до скрипа зубы, старающемуся не взвыть. – "Ты победил, мальчик".
      Она отняла руку от щеки, на которой теперь белела тоненькая ниточка шрама. Ее ладонь была испачкана в тягучей золотой смоле…
      "Но Тан же…" – капитан подумал, что ослышался.
      "Он – не Щука", – махнула рукой маг. Несколько капель жидкого золота попали Тану на щеку, зашипели, словно вода, на тлеющие угли попавшая. – "Я даю ему новое имя – Тиан(26). Этот мальчик победил, ибо сумел посмотреть в лицо своей смерти и не попросить пощады. Как только я вернусь в Вольград, подам в Совет просьбу о зачислении его в твой полк. Выучи его, капитан алых гвардейцев. Не жалей знаний и умений, однажды Тиан превзойдет тебя. Он станет Великим, я вижу пламя, что горит в его груди, вижу безумие в его глазах, вижу"…
      Он продолжал рассказывать, но я уже не слушал…
      Значит, вот оно как? Она увела в Огнь Первого Берсерка… А теперь обрекла на ту же участь меня – Последнего. Мой Род принадлежал ей с самого начала, с того момента, как она взглянула на мальчишку, одержимого его Мечтой.
      Она имела на это право. Первый Берсерк продал ей свой Род за жалкую бумажку, назначение в элитный полк. Воином он мог стать и начав простым стражником, так нет…
      Ему было сорок семь, когда дикари пришли из-за Вьюжных лесов… И не было спасения Великому Граду и его людям. И пронесся над Росью стон-крик… Тиан к тому времени уже сменил своего приемного отца, встал во главе полка. Уже при жизни он заслужил, чтобы зваться Великим. Не было в Роси человека, чтоб не слышал о Тиане Берсерке.
      Не было надежды у Великого Града, не было спасения… Громыхали катапульты, рушились стены и дома, в воздухе висел отвратительный сладкий запах отданной огню человеческой плоти. Мерно позванивали бубны шаманов, молящихся своим отвратительным богам, рыдали женщины, потерявшие под стенами Града своих отцов, мужей и сыновей.
      "Мы не удержим город", – признался глава Совета, один из сильнейших магов Академии. – "Их колдовство слишком сильно, лишь Академия, объединив всех, от Совета до последнего ученика, смогла бы что-то им противопоставить".
      "Город падет", – признали все.
      "Есть тоннель", – вмешался один из членов Совета. – "Если поспешим, успеем вывести хотя бы детей".
      "Нет!" – Тиан грохнул кулаком по столу. – "Мы не побежим!" Остальные с жалостью глядели на капитана алых гвардейцев, понимая, как тяжело ему, ни разу не терпевшему поражения, признать падение Града. А он продолжал:
      "Отправить детей одних? Они не дойдут до Вольграда. Даже до Реки не доберутся.
      Отправлять с ними воинов? У нас каждый на счету, мы не можем себе это позволить".
      "А что предлагаешь ты?" – недоверчиво переспросил глава Совета. – "Берсерк, мы все знаем, что не продержимся эту ночь. У нас не осталось стрел, да и стрелков.
      Из полноценных магов на ногах лишь я, остальные либо погибли, выложившись до конца, либо не успели восстановить силы. Магия не всесильна!" "Вы сказали, что все силы Академии потребуются, чтобы остановить эту армию демонов. Если Велирад падет сегодня, завтра победители двинутся дальше, вглубь страны. Пока Академия соберется с силами, они опустошат пол-Роси".
      "Мы все это знаем, но нет ничего, что мы можем с этим поделать", – старый маг прикрыл глаза ладонью. Он не спал уже неделю, лишь благодаря особому отвару оставаясь в сознании. Молодой капитан гвардейцев был прав, но, в то же время, маг знал, что надежды не осталось. У Великого Града не осталось ничего. Ни времени, ни надежды, ни людей, ни шанса на спасение.
      "Этот город был выстроен для защиты Роси. Мы все клялись, что пока хоть капля крови осталась в нашем теле, ни одна тварь не пройдет мимо нас!" – Тиан Берсерк поднялся. Пересекающие его лицо шрам побелел, а щеки побагровели. Бешеный нрав его был хорошо известен, за это Берсерком и прозвали… Но сейчас он был прав.
      Прав… Может быть у Града не осталось надежды, но у него все еще был Тиан Берсерк – Великий Воин, хранимый огнем и сталью. Неистовый Ворон…
      "Темнеет, скоро пойдут на приступ", – заметил кто-то из молодых магов, словно цыплята, сбившихся в кучку.
      Глава Совета молчал. Он никак не мог решить. Остальные ждали.
      "Оповестите Град, что…", – начал маг и, запнувшись, тихо закончил: – "Мы должны выстоять хотя бы эту ночь. Академия не успеет, но если мы дадим им сутки отсрочки, они успеют встретить демонов у Реки. Вы знаете – наши земли не обжиты.
      Жертвы будут, но они – ничто, по сравнению с теми, что ждут Рось, если демоны перейдут Реку… Пусть на стены выходят все: женщины, старики, дети, раненые, способные стоять на ногах". – Он помолчал, потом повернулся к молодым коллегам.
      До этого они лишь помогали держать круг, но сейчас… Они едва выпустились из Академии, не нюхали еще стали, но выбора нет… – "Вы идете на стены", – сказал он им. – "Не буду лгать, шансов дожить до утра у вас нет, но шаманов нужно отвлечь от стен, заставить защищать своих…" Я весь превратился во слух. Нара рассказывала эту историю иначе. Совсем иначе.
      По ее словам родоначальник Берсерков был безумен и думал лишь о том, как забрать с собой побольше врагов и союзников. Не то, чтобы я ей поверил, но…
      Я никогда не смогу понять, как мог Берсерк увести целый город в Огнь… Но если все было именно так, как говорит Кольд, что бы я сделал на месте предка? Сумел бы пожертвовать жизнями тысяч ради того, чтобы задержать врага, дать Академии время, столь необходимое? О славе ли он мечтал? О том ли, чтобы его жертву помнили?
      Барды поют о том, как в последнюю секунду он приказал открыть ворота. Говорят, что это Берсерк хотел погибнуть в бою, что он звал смерть… Но…
      Они продержались до полуночи. Потеряв половину своих защитников, Град все еще стоял. Барды назовут эту ночь – ночью Тьмы, Пламени и Снега и это действительно было так. Полыхал Град, трещали костры под его стенами, разрывая чернильную Тьму.
      И падал Снег – такой белый, саваном укрывая погибших, платом ложась на волосы и плечи.
      "Нам конец", – хмуро заметил старый маг, все это время наблюдавший за боем из башни Совета. – "До утра не достоим".
      Берсерк, недавно вернувшийся со стен, закусил губу. Маг был прав – не достоят.
      Женщины, старики да дети – вот все, кто у него остался. Да еще треть его полка, лучшие – он приберег их до времени, когда больше надеяться будет не на что.
      "Вы верите в Единого?" – спросил он старика, устало осевшего в своем кресле. – "Если верите, то молитесь. Молитесь, чтобы мы продержались еще хоть минуту, хоть полчаса…" Он выбежал из зала Совета, хлопнув за собой скрипучей дверью.
      "Они пошли приступом на восточные ворота", – сообщил один из его гвардейцев. В его глазах был невысказанный вопрос. Почему они медлят? Почему лучшие воины, которыми располагает Рось, не там, не на стенах, не под ними?
      "Пора", – тихо сообщил Берсерк, а затем во весь голос гаркнул: – "Седлайте коней!" Вспомнилась ему с чего-то улыбка Огненной, которой он был обязан своим назначением. С тех пор он ни разу не видел ее, только иногда, во снах, вспоминалась ему рыжеволосая женщина, научившая его – пока ты не сдался, не все потеряно.
      Они подъехали к воротам как раз вовремя. Ворота трещали под ударами тарана – еще пара ударов, и все. Свистели шмели-стрелы, выл кто-то пронзительно. Привстав в стременах, Берсерк осмотрел свой маленький отряд. А потом на мгновение закрыл глаза…
      "Открыть ворота!" – крикнул он, в тот же момент они рухнули, придавив тех, кто бросился выполнять приказ.
      Хлынули в город демоны, одетые в шкуры и кожу, украсившие себя частями замученных ими пленников. Десятки… сотни… А навстречу им с саблями наголо вылетел его отряд. И впереди всех летел Тиан Берсерк, круша и рубя не глядя. Он несся туда, где среди черного дыма плясали и били в бубны шаманы.
      "Победа иль смерть!" – рычал он. Вился в руках мальчишки, недавно пришедшего в полк и назначенного вестовым, стяг – алый ворон на черном фоне…
      Я встал, не в силах больше слушать, чувствуя, как проваливаюсь в чужую память, вновь вижу перед собой ухмыляющегося шамана, вновь тяну руку, загребаю в горсти пламя…
      Выскочив в осеннюю ночь, я отошел чуть от входа и уселся на мостовую, прислонившись спиной к холодной стене.
      Не ненависть, не жажда крови и победы – всего лишь отчаяние, вот что двигало родоначальником Берсерков.
      Я засмеялся. Как глупо. Я почти возненавидел его – Великого и не знающего пощады Воина. А он… оказался всего лишь человеком. Человеком, который защищал свою родину, который от отчаяния готов был на все.
      – Ты так и не дослушал до конца. – Я и не заметил как Кольд подошел. Сколько времени я тут сижу? И ведь не замерз…
      – Я знаю, что было дальше, – ответил. – "И встали они, и пошли. Живые и мертвые.
      Мертвые и мертвые"…
      – Да, все так, – Кольд протянул мне руку, помогая подняться. Уже у входа в "Хвост" он произнес: – Только вот я не об этом. Я о клятве.
      – О клятве? – не понял я.
      – Погоди, давай воздухом подышим, – предложил Кольд. – Там народ расшумелся. Они всегда такие… Пока историю по косточкам не разберут, не успокоятся. Сколько всегда помню, всегда так было – традиция.
      Он запрокинул голову, вздохнул и продолжил:
      – Так вот, что я хотел сказать-то… Менестрели поют о Тиане Берсерке, уведшем в Огнь жителей Великого Града – врут, собаки. Никуда он никого не уводил. Что отдал – то верно, но вот уйдешь в Огнь – не встретишь там армии своего великого предка. Нет их там.
      Я невольно заинтересовался.
      – Так где же они тогда?
      – Спят, – кратко ответил Кольд, а потом объяснил: – Спят его алые гвардейцы, спят маги и жители Великого Града. Ибо не в бою за свои жизни пали они – за Рось.
      И поклялись они, что не будет им покоя, пока ступают по землям этого мира ноги отвратительных демонов с края мира. Они ждут. Ждут, пока не придет время мстить, пока не окажутся их потомки пред лицом той же напасти, пока не призовет их командир, пока не заполыхает среди тьмы и снега осеннее пламя…
      – Красиво сказываешь, – я вздохнул. – Только кто ж знает, как их призвать? Да и демонов тех, небось, академики уничтожили.
      – Все может быть, – пожал плечами Кольд. – Что знаю – то и рассказал тебе.
      Небось не таким тебе предок казался, а?
      – Не таким, – признался я, зябко ежась. – О нем много что рассказывают, и везде изображают этаким монстром, полузверем, теряющим разум от запаха крови. А по твоему рассказу он…
      – Он?
      – Всего лишь человек. Со своими слабостями, страхами… Он действительно был таким?
      – Кто знает, – Кольд усмехнулся. – Я – врун, каких Порядок не видывал. Сам решай, верить мне или нет. – Он прислушался к доносящимся из "Хвоста" разговорам. – Вроде стихло, пошли.
      – Да нет, – неожиданно передумал я. – Ты мне своими байками весь аппетит отбил, пойду-ка лучше домой, а то Нара, небось, волнуется.
      – Нара волнуется! – передразнил меня колдун. – Ты со своей Нарой как с торбой писаной носишься! Говорю тебе – ничего хорошего из этого не выйдет.
      – Кольд, ну что ты так?! – разозлился я. – Тебе же она нравится. "Красавица" то,
      "красавица" се… Это ты с ней всю дорогу носился!
      – А я и не говорю, что Нара твоя плоха, я просто повторяю – не для тебя она. Ты что о ней знаешь? Ни-че-го. А меня вот обмануть не так просто.
      – Ты о чем это? – насторожился я.
      Кольд поморщился, проводил взглядом парочку подвыпивших стражников.
      – Не к месту разговор. – Сухо. – Завтра меня спроси, если не передумаешь. А пока иди домой, и правда – так лучше будет. А придешь, проверь, где она-то…
      Сомневаюсь, что она тебя ждет. Ночь сегодня темная… Как раз такие они и любят.
      Нара Старейший сдержал свое слово: ночью, когда в таверне все уснули, он пришел за мной.
      – И здесь ты живешь? – спросил баньши, окидывая комнату презрительным взглядом.
      Скривился, словно что-то кислое укусил. – Это все, что может тебе дать твой человек?
      – Не говори так о нем! – резко. Да, мой Род пришел в упадок, но не Старейшему судить меня и моего человека! Его люди сидят себе в тепле и довольстве, горя не знают, но не о них будут петь барды тысячи лет спустя – о моем, нищем и бездомном, но Воине.
      – Тише, не кричи. Меня никто слышать не может, а вот ты поднимешь на ноги всех смертных в округе. Готова идти со мной? Возьми гитару. – Он вновь поморщился.
      – Да, Старейший. – Соглашаюсь, сама не зная, почему. Соскучилась по сородичам?
      Заинтересовалась неожиданным приглашениям? Боялась отказать могущественному баньши? Не знаю… Всего понемногу.
      – Не спускайся по лестнице, – приказал Старейший. – Привлечешь слишком много внимания. Лезь в окно.
      – Как? У меня нет ни лестницы, ни веревки, Старейший.
      – А пауки на что? – усмехается баньши. Он подошел к открытому окну, и вызвал паука. Одного-единственного, даже не очень крупного. Вызвал и приказал вытянуть нить.
      – Ты издеваешься? Я не паук, не муха, будь я даже в десять раз меньше… – Он не дал мне договорить:
      – Погоди, ты не видела всего. Вот сейчас – смотри.
      Старейший погладил паутину. Она засветилась, принялась утолщаться… к подоконнику в моей комнате был прилеплен толстый канат, на вид прочный и надежный.
      – Лезь! – приказывает мне баньши. – Он не оборвется и не отклеится. Лезь!
      Мне ничего не остается, как повиноваться. Я вешаю гитару за спину, подхожу к окну. Каната неприятно касаться, он липнет к ладоням, словно не хочет отпускать.
      Брезгливо отдёргиваю руки.
      – Это же паутина, – напоминает Старейший. – Лезь!
      Я повинуюсь.
      Если бы у меня была обычная веревка, я бы сто раз успела упасть. К счастью, эта оказалась клейкой ровно настолько, чтобы я не могла случайно оступившись, сорваться. Оказавшись на земле, я прислоняюсь к стене и пытаюсь восстановить дыхание. Смотрю на содранные ладони. Больно!
      – Что ты встала? – удивляется Старейший. Кажется, он не понимает, что мое тело может уставать и испытывать боль… – Идем скорее!
      Баньши провел меня по темным улицам Костряков. Он был прав – нам никто не встретился на пути, словно кто-то предупредил всех жителей, что не надо сейчас выходить из домов. Нет, я ошиблась. Несколько раз до нас доносились чьи-то голоса, но издалека, ни разу не приблизившись.
      Потом был спуск в подвал заброшенного дома, проход по темному и длинному тоннелю… потом мы вышли на воздух.
      Пустошь. Нас уже ждали.
      – Что так долго, Старейший? – спросила одна из баньши. Кажется, ее звали Гана… а, впрочем, не помню.
      – Смертные медленно ходят, – пояснил мой проводник. Все рассмеялись, но он остался серьезным. – Нара, ты знаешь, что должна сделать?
      – Круг? – тихо спросила я.
      – Да. Ты единственная из нас можешь его нарисовать. Значит, мы можем не прибегать к помощи посторонних.
      – Мы подскажем тебе заклинания, – пообещала Гана. – Ты ведь никогда не могла запомнить больше строчки.
      Все рассмеялись.
      – Как забавно видеть тебя человеком! – произнесла другая баньши, Элия. – Нара, ты должна пообещать перед следующей выходкой предупредить меня. Мы все держим пари о том, на какую дурь ты еще способна. Нет, в самом деле, сначала предупреди меня!
      – И меня! И меня! – наперебой закричали другие. Старейший отогнал их.
      – Не отвлекайте Нару, – произнес он. – Ей надо сосредоточиться.
      Я положила гитару на траву, выпрямилась, посмотрела на затянутое облаками ночное небо. Гана подошла ближе, шепнула несколько слов. Я подхватила, запела, закричала. Магия. Заклинание. Другие баньши запели следом за мной, а я пошла по кругу, очерчивая его то правой, то левой ногой. Когда я остановилась, в траве светилось кольцо, а все баньши оставались внутри. Я перегнулась через начерченную мной линию и подобрала гитару. Сняла плащ, сложила пополам, постелила и устроилась как могла удобнее. Я провела рукой по струнам, прислушалась к стону гитары. Баньши медленно опускались на землю – обычно мы плывем над ней, не касаясь ногами поверхности – и одевались плотью. Этой ночью, в этом кругу они могли быть такими, какими мы бываем только в доме своей Эйш-Тан.
      В воздухе одуряющее пахло цветами – теми, которые цветут лишь в Темном лесу. В воздухе пахло нашей магией.
      – Играй, Нара! – закричала Гана. – Играй! А мы будем веселиться!
      И я заиграла. Ну, конечно. Не плясать же со всеми меня сюда позвали. Обычно мы просим других Старших начертить круг и потом играть на наших сборищах, но договариваться каждый раз с посторонними моим сородичам надоело. А тут я. И вроде как баньши, и вроде могу и круг сделать, и гитару на праздник принести… удобно, что и говорить. И отказаться нельзя. Мало ли как отомстят разозленные баньши. Я играла.